Текст книги "Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии"

Автор книги: Андрей Буровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Вообще-то православные пообразованнее часто гордятся тем, что на Руси не было торговли индульгенциями – бумажками об отпущении грехов. Католическая Церковь исходила из того, что у нее за века молитв и подвигов святых людей есть как бы некий резервуар святости, и из этого резервуара можно черпать, искупая любой, даже самый страшный грех. А раз так, почему бы не продать часть этой святости за деньги? Пусть грешник заплатит малость, и тогда на него изольется благодать… созданная вовсе не этим человеком, а святыми людьми за десятилетия и века. Грех побольше?

Придется заплатить побольше, потому что тогда для искупления греха надо будет потратить больше чужой святости. За супружескую измену платишь золотую монету, за преднамеренное убийство – сотню… катись, ты уже чист и безгрешен!

Страшненькая идея? Еще бы… Но чем лучше то, что делала официальная русская православная Церковь? Перед концом земного пути плати нам, человече. Мы помолимся, изольем на тебя накопленную нами благодать, и войдешь ты в Царствие Небесное… нашими молитвами. То есть молитвами толстого игумена спастись, пожалуй, трудновато, да зато у нас в земляной яме святой подвижник сидит. Так ты, грешник, плати давай отцу игумену, а уж отец игумен разъяснит подвижнику, за кого надо молиться, и сколько[31]31
  Кульпин Э.С. Путь России. М.: Московская книга, 1996.


[Закрыть].

Решительно не вижу, чем эта практика отличается от практики продаж индульгенций. Та же самая индульгенция, спасение чужим трудом, за деньги. Только здесь разовая индульгенция, попроще форма.

Нестяжатели полагали, что каждый может спасти душу только личным трудом, персональным усилием и рук, и души. И что нет иных путей спасения. Лидер несяжателей, Нил Сорский, основавший скит на реке Соре, завел у себя режим неустанного труда. А если к нему приходили за спасением души миряне, Нил накладывал на них послушание – трудиться или принуждал к покаянию. Личностному, самостоятельному покаянию, стоянию перед Богом. Это было дешево, но требовало затрат личного времени, душевных сил и труда.

Сторонники официальной Церкви называли себя иосифлянами по имени своего лидера, Иосифа Волоцкого (1439–1515).

В своем монастыре Иосиф охотно принимал материальные дары и освобождал дарителей от бремени грехов молитвой братии. Общение с Иосифом Волоцким могло вылететь в копеечку, но зато не требовало ни усилий мысли, ни работы души, ни физического труда.

Верховным арбитром в богословских спорах, как заведено на Московии, стал Великий князь Иван III. С одной стороны, Иосиф Волоцкий возглашал Божественную природу царя, который только «естеством» подобен человеку, «властию же сана яко от Бога». Волоцкий призывал подчиняться Великому князю и выполнять его волю, «как если бы Господу работали, а не человеку». Нил же Сорский неуважительно полагал, что у Великого князя душа такая же, как и у всех людей, и спасать ее надо, как и всем.

Но и в проповеди Нила Сорского было нечто ну очень полезное… Нил Сорский и другие нестяжатели ничего не имели против отнятия земель и другого имущества у монастырей и Передачи их государству. Это было так привлекательно, что Иван был готов уже поддержать нестяжателей на церковном Соборе 1503 года.

И тогда иосифляне двинулись на Москву. Не в переносном – в прямом смысле слова. При жесточайшем подчинении низших высшим в системе иосифлян им не было трудно собрать буквально десятки тысяч людей, многие из которых даже не очень понимали, что происходит. Непрерывно анафемствуя и проклиная Ивана III, полчища иосифлян двигались к Москве, на церковный Собор.

Когда Иван III узнал об этом, он страшно разгневался. Зная характер Великого князя Ивана, можно быть уверенным – иосифлянам не сносить головы. Речь шла уже не об отнятии земель у монастырей, о самой жизни тех, кто покусился изрыгнуть хулу на священную особу.

Но сам гнев обратился против пожилого уже князя. С Иваном случился «удар», а говоря современным языком – инсульт. Отнялась вся правая половина тела: правая рука, правая нога, правый глаз, правое ухо. Естественно, и сам Иван, и его современники истолковали «удар» однозначно – как Божью кару. Царская длань, уже занесенная над иосифлянами, опустилась, не ударив.

Нестяжатели, конечно же, никуда не исчезли, но и выше уже не поднялись.

Учение нестяжателей обсуждалось на церковном Соборе 1531 года и было там осуждено – не было больше у них высочайшего покровителя. С тех пор оно считалось еретическим, но после смерти Нила Сорского учение об отнятии у Церкви земель подробно обосновал Вассиан Патрикеев. Многие идеи нестяжателей использовал духовник Ивана IV Сильвестр, а уж для еретиков середины – конца XVI века (Артемия, Феодосия Косого и других) нестяжательство оказалось очень ценной идейной подпоркой.

Наивно, конечно, считать, что, прими тогда, в 1503 году, Иван III сторону нестяжателей, и все волшебно изменилось бы, что и Московское православие, и вся Московская Русь мгновенно переменились до неузнаваемости. Но тогда, на рубеже XV и XVI вв., Московская Русь могла сделать шаг в сторону европейского пути развития и не сделала. От одного шага, конечно, изменилось бы не все абсолютно, но все же…

Принятие идеи «молись и трудись, тогда спасешь душу» означало бы, что рядовой человек не передает кому-то свои проблемы, а решает их сам.

А если мы о ересях… В конце концов, не лично Господь Бог объявил ересью учение нестяжателей. Это сделали люди, и не самые лучшие люди. Сам Господь не явился в столпах пламени и в грохоте и не объявил громовым голосом, что Он Сам почитает за истину. Позволю себе усомниться, что в этом споре еретиками были именно нестяжатели. Очень может быть, ересью было учение русских торговцев индульгенциями – удивительных московских христиан, поклонявшихся собственному царю. Может быть, пора говорить всерьез о «ереси иосифлян»?

Мифотворчество Московии

Любое государство нуждается в обосновании своих претензий. Хотя бы тем, что оно – очень большое и сильное. Как писалось в официальных заявлениях Российской империи второй половины XIX века: «Для решения спорных вопросов между Российской империей и Британией, а также стремясь к дальнейшему расширению пределов Империи… войска вступили в пределы Кокандского ханства…»

Конечно же, Московское государство нуждалось в обосновании своих претензий. За отсутствием реальных прав на земли всех русских и оснований для надувания щек приходилось эти основания выдумывать.

Ранние версии Большого Московского Мифа по неизбежности отличались от более поздних. Единственными частями этого мифа, сохранившимися во всей красе, являются архаичное представление о племенном единстве славян и их обязанности подчиняться Москве. И, конечно же, представление об особой роли Руси-Московии в мире, ее исключительности и превосходстве над прочими землями. Остальные составляющие мифа были отброшены позже, как не соответствующие никаким сведениям о мире и не способные выдержать хотя бы самую робкую критику.

Но в XVI веке, тем более – в глухом и диковатом захолустье, совсем не обязательны были осмысленные аргументы, имеющие своим основанием науку; не было нужно вообще никакое рациональное осмысление реальности. В основу тогдашнего ББМ оказались положены две нехитрые истории: о происхождении Ивана Грозного от императора Римской империи Августа и о невероятной древности христианства на Руси, в том числе – в Московии.

На рубеже XV–XVI вв. в Московии род Рюрика начали выводить из Римской империи, считая его потомком императора Августа. На встрече с польскими послами Иван Грозный вполне серьезно, даже с «законной» гордостью поминал, что его род идет от «сродника Августа-кесаря». История не сохранила свидетельств того, как отреагировали поляки. Вообще-то послу не пристало веселиться, услышав, что уважаемый монарх, с которым ведутся переговоры, – прямой потомок Небесного Бегемота или что он брат Солнца и Луны. В конце концов, умение управлять мышцами лица входит в число качеств, необходимых для дипломата. Послы европейских держав сохраняли зверскую серьезность, ведя переговоры с турецким султаном – братом Солнца и Луны – и с вождем африканского племени кано, потомком ну очень большого, истинно небесного Бегемота.

Общаясь с Иваном IV, царем Московским, польские послы, наверное, тоже не позволили себе усомниться в сообщаемых сведениях. Веселиться они начали, наверное, если и не в Кракове, то уж по крайней мере не раньше, чем вернулись на свое подворье в Москве.

Неслыханная древность русского христианства

Этот миф еще красочнее Ивана Грозного, происходящего от Августа: что побывал, тоже в евангельские времена, на Руси Андрей Первозванный. По одним версиям легенды (более достоверным), побывал он в греческих городах Причерноморья: Карикинтии и Пантикапее. По другим, уже вполне фантастическим версиям, он побывал и в Киеве… Вернее, на том месте, где много позже встал Киев. И что Андрей Первозванный предсказал возникновение могучего христианского государства на Восточноевропейской равнине. Легенда обрастала подробностями, известны несколько ее версий, по большей части совершенно фантастичные.

Принимая послов от Папы Римского, Иван Грозный говорил им, и тоже вполне серьезно: «Мы с самого основания христианской церкви приняли христианскую веру, когда брат Апостола Андрей пришел в наши земли… а когда Владимир обратился к вере, религия была распространена еще шире»[32]32
  Новиков М.Н. Христианизация Киевской Руси: методологический аспект. М., 1991. С. 35.


[Закрыть].

Рим гордился древностью своего христианства. В Рим веру принес Апостол Петр, лично видевший Христа, в евангельские времена. I век по Рождеству Христову считался официальной датой христианизации Рима. Сомнительная легенда про пришествие Андрея Первозванного как бы уравнивала Москву с Римом… да и с Константинополем.

Легенда заставляла учащенно биться сердца и выпячивать грудь: ведь если принимать всерьез легенду, то православная Церковь в Московском государстве идет с Апостольских времен, у ее первоистоков стоит фигура не менее значимая, чем Апостол Петр. Русские приобщились к христианству в то же время, что Римская империя и независимо от нее. Ни Рим, ни Константинополь не имеют права первенства, и не от них шла христианизация Руси, а непосредственно от Апостолов.

Есть в этом очень пикантная деталь, имеющая прямое отношение к теме книги. В конце концов, по легенде, Андрей Первозванный вовсе не добирался в своем странствовании до Москвы и произносил свое пророчество с гор над Днепром. Там, где сейчас стоит Киев. Возникает элементарный, прямо-таки детский вопрос: а почему, собственно, в пророчестве речь идет именно о Московии? Почему «могучее христианское государство» – это не Киевско-Новгородская Русь? Не Новгородская республика? Не Великое княжество Литовское и Русское, наконец? Действительно, какие основания у московитов считать, что пророчество имеет к ним хотя бы малейшее отношение?

В Московии так убеждены, что Москва – не то чтобы единственно «правильный»… что это попросту единственно возможный наследник Киева, что Московия с легкостью необычайной считала «своим» все, что имело происходить в Киеве. Вопрос, который я только что задал, по-видимому, просто не приходил и даже не мог прийти в голову московиту. Преемственность по оси Киев-Москва была очевидной, сама мысль о преемственности от Древней Руси Новгорода и Великого княжества Литовского и Русского была дикой, неприличной, а возможно, отдавала и религиозным кощунством.

Киев и Новгород, даже Владимир и Суздаль прекрасно осознавали, что принимают эстафету у более древних центров цивилизации. Москва не собиралась принимать эстафету ни у кого. Она намеревалась укорениться в христианском мире как один из первоначальных центров христианства.

Несколько позже, уже в XVII веке, предпринимались попытки связать начало русской истории со Священным Писанием, с Библией. Ведь правнука Ноя, великого праведника, спасшегося в Ковчеге со всеми зверьми и растениями во время Всемирного потопа, звали Скифом. А сыновей Скифа звали Словеном и Русом. Отсюда делались и выводы – славяне и русские происходят непосредственно от праотца Ноя!

Из этих мифов так естественно складывается идея Москвы – Третьего Рима. Ученый инок Филофей Елизаровского монастыря под Псковом учел и разгром Рима варварами (не говоря о том, что этот италийский Рим «впал в латынство», то есть тоже в своем роде пал), и взятие Второго Рима, Константинополя, безбожными турками, выводя свою классическую формулу: «Два Рима падоша по грехам своим, третий же стоит, а четвертому не бывать». И обожествление Московии, и ее монарха отдает откровенным язычеством, особенно в одном из трех «Посланий» старца Филофея «Послание о крестном знамении»[33]33
  Гэльдберг А.Л. «Три послания Филофеян (опыт текстологического анализа) // Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (Пушкинский дом). Т. XXIX. 1974. С. 87.


[Закрыть], но московиты совершенно не замечают этого, казалось бы, важнейшего обстоятельства.

Впрочем, была Москва и второй Иерусалим. Каждый год, празднуя Пасху, патриарх Московский въезжал на осляти в Москву, имитируя восшествие Христа в Иерусалим. Кощунство?! Наверное, зависит от точки зрения, московиты, во всяком случае, так не считали.

И спорить, конечно же, не имеет ни малейшего смысла. В разговоре с Поссевино, пытавшимся склонить Ивана IV к Унии с католицизмом, Иван заявил: «Что говорить о Византии и греках? Греческая вера называется потому, что еще пророк Давид задолго до Рождества Христова предсказывал, что от Эфиопии предварит рука ее к Богу, а Эфиопия все равно что Византия». Но ему, Ивану, нет дела до греков. Он держит веру православную, христианскую, а не греческую. И что говорить ему о союзе с людьми, которые бреют бороду[34]34
  Пушкарев Г. С. Обзор русской истории. СПБ.: Лань, 1999.


[Закрыть].

Логики в этом потоке бреда не больше, чем в «Соколе Жириновского» или в сочинениях Фоменко. Тот самый случай, когда люди с умом и с квалификацией вынужденно прекращают «спор», ведущийся на совершенно разных уровнях. Поссевино пытается что-то доказывать или обосновывать, Иван же вываливает на него груду дичайших предрассудков, «доказываемых» другими предрассудками, выдумками и притянутыми за уши «доводами». И какой смысл спорить с человеком, для которого нет разницы между Эфиопией и Византией?

Обожествление царя

Действительно, начиная с Ивана III, московские монархи становятся не только верховными арбитрами в церковных делах, своего рода светскими главами московской митрополии, потом и патриархии. Они становятся объектами вполне натурального поклонения, о чем и свидетельствуют решительно все иностранцы, побывавшие в Московии в конце XVI – начале XVII века.

Исаак Масса полагал, что московиты «считают своего царя за высшее божество»[35]35
  Исаак Масса. Краткое известие о Московии в начале XVII века. М., 1937. С. 68.


[Закрыть]. С ним согласен Г. Седерберг: московиты «считают царя почти за бога»[36]36
  Седерберг Г. О религии и нравах русского народа. М., 1873. С. 37.


[Закрыть]. И Иоганн Георг Корб: «Московиты повиновались своему государю не столько как подданные, сколько как рабы, считая его скорее за бога, чем за государя»[37]37
  Корб И.Г. Дневник путешествия в Московию (1698 и 1699 гг.). СПБ., 1906. С. 217.


[Закрыть].

В более позднее время, конечно, и подданные Российской империи осознают, что их официальная религия обладает этим странным, не вполне христианским свойством. Павел Флоренский прямо заявлял, что «в сознании русского народа самодержавие есть не юридическое право, а проявленный самим Богом факт, – милость Божия; а не человеческая условность»[38]38
  Флоренский П. Около Хомякова (критические заметки). Сергиев Посад, 1916. С. 19.


[Закрыть]. М.Н. Катков писал, что «Русский Царь есть не просто глава государства, но страж и радетель восточной Апостольской Церкви, которая отреклась от всякой мирской власти и вверила себя хранению и заботам Помазанника Божия»[39]39
  Катков М.Н. О самодержавии и конституции. М., 1905. С. 14.


[Закрыть].

«Истина самодержавия царей православных… возводится некоторым образом на степень догмата веры», – говорится в брошюре «Власть самодержавия по учению слова Божия и Православной Русской церкви», вышедшей в 1906 в Москве.

Интересное суждение высказал Всероссийский поместный собор 1917/18 года: для императорского периода «надо говорить уже не о православии, а цареславии». Как видите, вовсе не все московиты, не во все времена и не всегда настаивают на «цареславии». Это принципиальный момент.

Старообрядцы еще в XVIII веке заявляли, что их вера отличается от официального православия тем, что у них «в религии царя нет». Характерен старообрядческий текст: «Послание против поклонения двуглавому царскому орлу и четырехконечному кресту» (1789 год).

Защищая каноничность обожествления человека, московиты ссылаются на опыт Византии… Напрасно. В Византии православие и империя были взаимосвязанными, но не сливающимися неразрывно началами. Император никогда не обожествлялся, и православие вполне могло быть представлено вне империи, и уж тем более независимым от императора.

Константин VII Багрянородный (X век) в своих сочинениях утверждал, что император должен править «ради истины», «в согласии с законом и справедливостью», «как раб и слуга Божий». Если же император впадет в грехи, превратится в деспота, то станет ненавистен народу и может быть свергнут. Свержение впавшего в грехи императора Константин Багрянородный считал не только чем-то естественным, а положительным явлением, проявлением воли Божьей.

В полном соответствии с этими представлениями добрая половина византийских императоров была насильственно отстранена от власти, свергнута. Судьба их различна: убиты, ослеплены, заточены в монастырь.

На Московской же Руси полагают, что только в общении с Богом проявляется человеческая природа царя. В отношениях же с подданными он – Бог.

Иван Грозный вполне серьезно считает себя Богом, спрашивая у Курбского: «Кто убо тя постави судию или владетеля надо мною?… Про что не изволил еси от мене, строптиваго владыки, страдати и венец жизни наследити?»[40]40
  Памятники византийской литературы. Т. 2. М., 1969. С. 303.


[Закрыть]

Переведем? Царь вполне серьезно считает, что его подданный (Раб? Слуга? Холоп? Холуй? Не знаю, как точнее передать, что имеет в виду Иван Грозный) должен страдать и принять смерть по воле царя. Так же, как должен принять судьбу, даваемую ему Богом. Для подданного он, Иван IV, – то же самое, что Бог. Не любой из византийских императоров мог бы додуматься до такого. Обожествить самого себя попытался китайский император Цинь Шихуанди во II веке до Рождества Христова; в Китае это единственный случай такого рода.

На Московской Руси речь идет не об эксцессе – скорее о норме. А.К. Толстой высказывается в духе, что, мол, были эпохи, когда «общественное мнение отсутствовало полностью». Не уверен. Скорее это общественное мнение Московии XVI века даже сами «бесчинства» Грозного считало показателем его божественности. Религиозно-нравственные критерии для определения – праведный ли царь над нами правит – здесь неуместны. Царь имеет право на полный произвол, и нельзя ждать от него разумности, логики, доброты, вообще – постижимости земным разумом.

Сам способ изображения царя, способ писать о царе в Московии свидетельствует об обожествлении – и совсем не в каком-то переносном смысле.

Изображения Царя в настенных росписях, на фресках производится по тем же правилам, что и изображения святых.

На Московской Руси писание титула «Царь» в официальных текстах производится по тем же правилам, что и Бог. Писец не различает Царя Небесного и земного царя – человеческую личность, сидящую на престоле. По-видимому, для всего общества эти две личности перестают различаться – по крайней мере, принципиально.

На царя даже переносятся самые натуральные литургические тексты. Феофан Прокопович встречает появившегося на вечеринке Петра I словами тропаря: «Се жених грядет во полунощи», – относимыми к Христу. И никто не выражает возмущения, не останавливает Феофана – в том числе и сам Петр.

В «Службе благодарственной… о великой Богом дарованной… победе под Полтавою», написанной в 1709 году по заданию Петра Феоктилактом Лопатинским и лично отредактированной царем, Петр прямо называется Христом, его сподвижники – апостолами, а Мазепа – Иудой[41]41
  Пекарский П. Наука и литература в России при Петре Великом. Т. II. СПб., 1862. С. 202.


[Закрыть].

Получив благословение от священника, православные целуют руку священнику как благословляющему. Византийский император тоже целовал руку священнику. Но русский царь и император сам получал поцелуй в руку от священника! Кто же кого благословляет?!

Набожный Александр I поцеловал руку священника в селе Дубровском, поднесшего ему крест. Все общество восприняло поступок царя как нечто совершенно особенное и экстраординарное. Священник так изумился «поступком благочестивого христианского царя, что он до самой смерти своей ни о ком более не говорил, кроме Александра, целовал руку свою, которой коснулись царственные уста»[42]42
  Мельников П.И. (Андрей Печерский). Полное собрание сочинений. Т. XII. СПБ., 1898. С. 365–366.


[Закрыть].

Архимандриту Фотию Александр тоже поцеловал руку. Но когда Фотий, благословив уже другого императора, протянул свою руку для поцелуя Николаю I, тот велел вытребовать его в Петербург, «чтобы научить его приличию»[43]43
  Шильдер Н.К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. Т. II. СПб., 1903. С. 700.


[Закрыть].

Сошлюсь еще на письмо Екатерины II Н.И. Панину: «В одном месте по дороге мужики свечи давали, чтобы предо мною их поставить, с чем их прогнали»[44]44
  Соловьев С.М. История России с древнейших времен в пятнадцати книгах. Т. XIV. М., 1966. С. 52.


[Закрыть]. Видимо, для крестьян императрица была своего рода живой иконой, а может быть, и живым божеством.

Но самый яркий памятник царебожия отлично известен каждому из моих читателей и без меня. Этот памятник стоит посреди Санкт-Петербурга, и без него просто немыслимо представить себе ансамбль набережной Невы, Сенатской площади, окрестностей Адмиралтейства и Исаакиевского собора. О нем писали стихи, рассказы, поэмы, и добрая половина из них так и называется: «Медный всадник».

Огромный Медный всадник, дар «Петру I от Екатерины II», изображает русского царя в обличии Георгия Победоносца – то есть святого русской православной Церкви. Вы можете вообразить себе, читатель, более наглое и циничное кощунство?

Имеет смысл добавить еще, что в эпоху Московской Руси, вплоть до эпохи Петра I, умерших в «государевой опале» хоронили вне кладбища – так же, как казненных преступников, опившихся, самоубийц, утопленников, то есть как людей, умерших нехристианской смертью.

С точки зрения московского общества, служение царю есть религиозная норма, и царь сам решает, соответствует ли эта служба предъявляемым к ней требованиям. «Отлучая» от своей особы и от службы себе, он тем самым отлучает от Церкви и ввергает преступника в ад (то есть проявляет власть, равную власти Бога).

А «отлучаемый» от службы впадает в смертный грех, сравнимый с грехом самоубийства.

Священная страна святого народа

Впрочем, зачем же ограничиваться обожествлением царя, если можно обожествить и самих себя, и всю свою землю? Начиная с конца XIV века московиты начинают называть себя эдак скромненько: «христиане». Так называют всех, о ком нельзя сказать, что он – дворянин, боярин, священник. Это название «черного» народа в целом, простонародья. Лишь много позже, века с XVI–XVII, слово начинают относить к сословию земледельцев.

Но ведь всякое самоназвание народа – этноним – предполагает противопоставление себя всем остальным. Если мы – русские, то все остальные кто угодно, но не русские. Если мы китайцы… немцы… голландцы… А если мы христиане, что тогда? Все правильно, тогда все остальные – никакие не христиане. Не иначе просто притворяются.

«Они думают, что она, Россия, есть государство христианское; что в других странах обитают люди поганые, некрещеные, не верующие в истинного Бога; что их дети навсегда погубят свою душу, если умрут на чужбине вместе с неверными, и только тот идет прямо в рай, кто скончает свою жизнь на родине», – свидетельствует Конрад Буссов в своей «Московской хронике»[45]45
  Конрад Буссов. Московская хроника: 1564–1613. М-Л., 1961. С. 133.


[Закрыть].

«Если бы в России нашелся кто-то, имеющий охоту посетить чужие страны, тощему бы этого не позволили, а, пожалуй, еще бы пригрозили кнутом, если бы он настаивал на выезде, желая немного осмотреть мир. Есть даже примеры, что получали кнута и были сосланы в Сибирь люди, которые настаивали на выезде и не хотели отказаться от своего намерения. Они полагают, что того человека совратили, и он стал предателем или хочет отойти от их религии… А тех, кто не принадлежит к их Церкви, они и не считают истинным христианином», – поддерживает его А. Шлейзингер, написавший это в 1584 году.

В те столетия был обычай, по которому послы иных держав целовали руку царя во время приема, и царь: «Поговорив с послами любого государства, он моет руки в серебряном тазу, как бы избавляясь от чего-то нечистого и показывая этим, что остальные христиане – грязь»[46]46
  Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1983. С. 63.


[Закрыть].

Напомню, что в те века был еще обычай умываться после похорон или после встречи погребальной процессии. Так что же, царь считает послов пришельцами с того света?!

А собственно говоря, почему бы и не считать их пришельцами оттуда? Первобытный человек очень долго считал только существ своего народа – людьми. Все остальные человеческие существа вовсе и не были для него людьми. Соответственно только свою страну, страну своего народа, он считает местом, где обитает человек. Те, что населяют другие страны, – это или такие двуногие животные, лишь похожие на человека, или… покойники. Считали же папуасы Миклухо-Маклая «человеком с Луны», то есть человеком, пришедшим из царства мертвых.

А на Руси еще времен Нестора сами себя называли «словене» – то есть имеющими слово, умеющими говорить. Говорящие на других языках назывались эдак общо – «немцы», то есть лишенными членораздельной речи, не умеющими говорить. По свидетельству Гоголя, слово «немец» в Малороссии дожило до XIX века не как название конкретного народа, а именно в своем первозданном значении: «Немцем называют у нас всякого, кто только из чужой земли, хоть будь он француз, или цесарец, или швед – все немец»[47]47
  Гоголь Н.В. Ночь перед Рождеством // Гоголь Н.В. Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. Повести. М., 1970. С. 94.


[Закрыть].

А древнерусское «гость» в значении – «купец» прямо производится от названия пришельца из потустороннего мира. Первоначально «гостем» называли покойника, пришедшего домой с погоста, с кладбища. Так что еще древнерусские купцы до крещения Руси, которых описывает Ибн-Фадлан или Аахенские анналы, бывало, побаивались есть пищу, предложенную «гостями». Ведь живые люди не могут есть пищу мертвецов. И на скандинавском купчине, беседующем в Новгороде с Садко, тоже почивало нечто потустороннее. Ну не знал точно новгородец, где грань между купцом из чужой страны и выходцем из царства Кощея…

С принятием христианства вроде бы что-то меняется, но многое ли? Своя земля, Русь, начинает рассматриваться как святая земля. Земля, где живут христиане. Любая иная земля – как неправедная, грешная, населенная то ли чудищами, то ли страшными грешниками.

А ведь в Средневековье ад и рай мыслились в пределах географического пространства: их тоже можно было посетить. Проникновение в ад или в рай – это ПУТЕШЕСТВИЕ, перемещение в пространстве. Данте Алигьери совершил в ад, чистилище и рай необычное, но ПУТЕШЕСТВИЕ.

Новгородский архиепископ Василий Калика в своем послании к тверскому епископу Феодору Доброму приводит примеры, когда новгородские мореплаватели попадали в ад или, скитаясь по морям, вдруг приплывали к острову, который оказывался раем.

Если есть земли святые и грешные, становится очень важно паломничество: путешествие в святую землю само по себе приобщает к святости, просто в силу пребывания в святом месте. Это как путешествие в рай.

Тогда как путешествие в грешную землю, особенно в нехристианскую, – дело очень сомнительное с точки зрения религиозной.

Есть свидетельства, что при Петре, когда юношей отправили в Западную Европу учиться, их матери и жены оделись в траур. А Патриарх умолял Петра на коленях не ездить на Запад и ограничиться рассмотрением географических карт. Путешествие царя за границу было событием совершенно беспрецедентным, даже просто пугающим, «антихристовым». Как желание сделаться покойником и продолжать править страной.

Сохранилась повесть о человеке, который попал в плен в Персию. Родные поминали его как покойника, и это помогло ему чудесно вернуться из плена. Персия – это тот свет. Поминать попавшего туда – вполне правильно, именно такое поведение родственников помогает вернуть человека.

Духовник в средневековой Руси спрашивал у прихожанина на исповеди: «В татарех или в латынех в полону или своею волею не бывал ли еси?» Или даже: «В чюжую землю отъехати не мыслил ли еси?» И накладывал епитимью на того, кто был в чужой стране или даже собирался туда поехать.

При обсуждении брака Ксении Годуновой с герцогом Иоганном Датским «Семен Никитич Годунов [дядя царя] говорил, что царь верно обезумел, что выдает свою дочь за латина и оказывает такую честь тому, кто недостоин быть в святой земле – так они, русские, называют свою землю»[48]48
  Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М., 1988. С. 67.


[Закрыть].

Это разделение мира на свою, праведную, страну и все вместе взятые чужие, неправедные, имеет много самых неожиданных последствий. Например, отказ рассматривать по отдельности, дифференцированно все эти «чюжие» страны.

А.А. Бушков считает признаком славянского происхождения Мамая то, что летописец приписывает ему обращение к «богам своим», «Перуна и Салавата, и Раклия, и Хорса, и великого своего пособника Магомета»[49]49
  Бушков А.А. Россия, которой не было. СПб., 1997. С. 266.


[Закрыть].

Но в том-то и дело, что для летописца совершенно неважно, о какой земле и о каком народе идет речь. Все обычаи всех народов, все их привычки, все их религии и традиции смешиваются у него в одно невыразительное, везде одинаковое пятно: неправедный, чужой, отвратительный мир. Для него совершенно допустимо мечеть назвать костелом, костел – синагогой, а Папе Римскому приписать «латинскую молитву Перуну и Магомету». У всего нерусского общее свойство – неправедности. Например, после поражения Кучума в Сибири казаки, по их собственным словам, «размета нечестивая их капища и костелы…». Если Кучум молится в костеле, почему Мамай не может воззвать к Перуну?

Другим интереснейшим следствием стали многие особенности «Хождения за три моря» Афанасия Никитина.

«…Грешное свое хождеже за три моря» – так называет автор свое сочинение. Почему грешное? А потому, что путешествие совершено в неправедную землю: это антипаломничество, паломничество чуть ли не к сатане.

К тому же «заморскими» в XV веке называют и сухопутные страны, куда можно проехать посуху: Францию, Германию. Море, по традиционным представлениям, отделяет царство мертвых от царства живых. Таким образом, совершенно реальные страны оказываются как бы частью царства мертвых, потусторонним миром.

В этом свете «За три моря…» – это, право же, приобретает совершенно особый смысл. Афанаисий Никитин, получается, путешествует как бы на тот свет. В землю, обладающую свойствами ада.

Нормальное христианское поведение оказывается невозможным в нечистом, нехристианском месте.

Афанасий Никитин мучится тем, что не может молиться Христу (а только Богу-Отцу), не соблюдает праздника Пасхи, постов и т. д. Но в «бесерменской» земле их и нельзя соблюдать. И нельзя писать и говорить на «святых», «праведных» языках – русском, церковнославянском.

И Афанасий Никитин писал на татарском, персидском, арабском языках. В нечистом, нехристианском пространстве надо пользоваться нечистым, «басурманским» языком.

Афанасий Никитин постоянно молится, в его «Хождении…» много молитвенных обращений, религиознолирических отступлений. Он выступает как ревностный и притом вполне ортодоксальный христианин. Но к Богу ему «приходится» обращаться то как к «олло» (по-арабски), то по-персидски («худо»), то по-татарски («таньгры»). Он использует и мусульманскую молитву, но рядом вставляет «Иса рухолло, ааликсолом» – то есть «Иисус, дух Божий, мир тебе».