Текст книги "Записки «лесника»"

Автор книги: Андрей Меркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

«Капитал» Маркса

Предмет «История экономических учений» вёл профессор Абрамович Лев Матвеевич.

В честь канонических евангелистов его прозвали Иоанн Лукич.

Мало того, он ещё являлся автором замысловатого учебника, в котором без стакана было очень трудно что-либо понять.

Да и после принятия спиртного дело обстояло не лучше.

На экзамене Иоанн Лукич требовал от каждого студента полный конспект всех его лекций.

Если у тебя не было этой тетрадки, то шансы сдать экзамен были равны нулю.

Уговорив отличницу с нашего потока, менялась обложка, на ней писалась нужная фамилия, тетрадка предъявлялась профессору для учёта и контроля.

Но Иоанн Лукич был, хоть и подслеповат, но тёртый калач – иногда не гнушался и почерк сличить.

Короче, как-то удалось проскочить на тройку. Рассказал ему, как Энгельс радел за Маркса – разжалобил старика.

Заходит сдавать негр Шурик.

Все замерли в ожидании чего-то особенного, и не зря.

– Сколько томов «Капитала»? – спрашивает Лукич с порога.

Шурик начинает махать руками, изображая ими всю борьбу негров против мирового империализма.

– Сто?!

– Неет, – ещё сильнее машет руками Шурик.

– Пятьдесят?! – не унимается Абрамович.

Шурик отрицательно трясёт головой во все стороны, руки его, и ноги тоже, выписывают кренделя похлеще «камаринского».

Тогда Иоанн Лукич, недобро прищурившись, спрашивает:

– Ну, может десять?!

Радостный Шурик интенсивно машет всеми возможными и не возможными конечностями и концами.

– Примерно где-то так! – радостно кричит он.

Лицо профессора искажает страшная гримаса – он хватает зачётку и метким броском швыряет её Шурику прямо в глаз.

Зачётка падает, Шурик ищет её на полу, а Иоанн Лукич с завидной прытью оказывается рядом.

И орёт негру прямо в ухо:

– Пшёл отсюда вон, сволочь!!!

Даже я знал, что Маркс написал всего три тома «Капитала».

Экзамен простой и государственный

Некоторые экзамены никак не мог сдать, как не старался. Особенно тяжело было с предметом «Политэкономия».

Как бы ни хотел я напрячь мозги, в голову ничего не лезло. Абсолютно непонятная и ложная наука, галимый обман не только студентов, но и всего мирового сообщества.

Замаячила гнусная перспектива отчисления.

Пришлось идти на поклон к одному мутному аспиранту с другой кафедры.

В определённых кругах он был известен тем, что за деньги организовывал сдачу экзаменов.

Но напрямую аспирант дел ни с кем не имел, только через посредников.

«Лица кавказской национальности» – их было немало, и они-то мне помогли.

В деканате надо было взять допуск на преподавателя кафедры политэкономии, имя его называли кавказцы.

Через шоколадку секретарша кафедры со скрипом даёт допуск на нужную фамилию.

Экзамен принимает строгая женщина в очках по фамилии Антонова.

Уж не знаю, что ей там сказали, но она уходит минут на десять, и я благополучно всё списываю.

Кое-как мямлю и… вот она, вожделенная тройка в зачётку.

Прошёл почти месяц и кавказцы спросили:

– Что нам аспиранту сказать?

Еле наскрёб сто рублей, уж не знаю, как они там делились с аспирантом и с кем он…

Антонову я запомнил хорошо и на протяжении следующих лет очень вежливо и почтительно с ней здоровался.

Как в воду смотрел!

Она очень сухо отвечала, лишь кивком головы, словно видит меня первый раз в жизни.

Помимо защиты диплома, были и два государственных экзамена – «Научный коммунизм» и «Политэкономия».

Первый я сдал без проблем, а вот политэкономию боялся, как огня – и не зря.

Несколько человек с потока получили двойки, и остались без диплома ещё на год минимум.

Захожу в аудиторию, приёмную комиссию возглавляет…Антонова.

И как-то смотрит на меня нехорошо, менжа меня пробила неслабая и душа ушла в пятки от страха.

Наплёл я там чего-то комиссии, чувствую, что бред страшный, и к политэкономии он имеет такое же отношение, как я к китайскому самолетостроению.

Наконец выстраивают нас всех перед комиссией, зачитывают результаты экзаменов.

Называют мою фамилию.

Антонова делает театральную паузу и… говорит:

– Экзамен вы сдали отвратительно и тройку не заслужили, но учитывая то, как вы старались и очень нервничали…

– Комиссия сочла возможным в виде исключения поставить вам «удовлетворительно».

От неожиданности я чуть не обмяк, а Антонова очень строго посмотрела на меня и иронично сказала:

– Поздравляю!

В самых уголках её глаз я заметил весёлые и доброжелательные искорки.

Вот она вежливость, друзья – тут я понял, что мутный аспирант и кавказцы просто поделили деньги.

А Антоновой сделали максимум небольшой презент.

Был и другой не менее противный предмет. «Технология».

Общую технологию я сдал с первого раза, а вот технологию металлов проскочить не удалось.

Вела её доцент кафедры, мелкая и злая, как собака, преподавательница по кличке Злюкина.

Но самое интересное, что общую технологию вёл её муж, которому я и сдал экзамен.

Добряк и весельчак доцент Ковальский.

Вот такие бывают парадоксы в семейной жизни.

С Ковальским и удалось обсудить тему пересдачи экзамена по технологии металлов.

Возглавлял всю кафедру старенький и чуть живой старичок-профессор.

– Шефа лучше всего ловить после обеда, когда он сидит на кафедре и дико озирается по сторонам, – учил меня Ковальский.

И пообещал лично сделать допуск в деканате.

Захожу к профессору точно в описанное Ковальским время.

Старик блуждает по кафедре полувменяемым взглядом и предлагает взять билет.

Оставляет меня одного и, когда я всё благополучно «сдуваю», в кабинет врывается Злюкина, как смерч, и начинает чуть ли не кричать на профессора:

– Он обманным путём получил допуск на экзамен!

– И сдавать должен только мне лично и никому больше!

Ну, думаю, пиздец – приплыл.

На удивление завкаф ощетинился и выгнал меня в коридор.

Уж не знаю, о чём они там говорили, но когда я вернулся, то Злюкина буквально вылетела из кабинета с перекошенным от злости ебалом.

– Нуте-с, молодой человек, – продолжил профессор.

Я продолжил – быстренько получил долгожданную тройку – и был таков.

На другой неделе, когда встретил Ковальского, разговор вышел неожиданным.

– Наслышан, наслышан о твоих подвигах – Ковальский буквально светился, как будто бы это он, а не я избежал отчисления.

– А как же ваша жена? – рискнул спросить я – Ведь она меня чуть не убила…

– Эх, молодой человек, – по-ленински прищурился доцент.

– Вот когда женишься, может быть тогда ты меня и поймёшь.

Ох, и прав он оказался, ох и прав… только тогда я этого не знал, да и знать не мог.

И совсем комично выглядел на этом фоне зачёт по физкультуре.

Хронический алкаш по прозвищу Шнобель никак не ставил мне в зачётку «зачёт».

Только в ведомость. Всё требовал прыжок в высоту на один метр и тридцать сантиметров.

Это было для меня как серпом по яйцам. А Шнобель грозно говорил, что меня ждёт беспощадная служба в армии.

Военной кафедры в институте не было, а то, что я уже отслужил, он во внимание не принимал.

Считал это шуткой, и я тоже с ним шутил – а однажды даже выиграл институтские соревнования по стрельбе из мелкокалиберной винтовки.

Шнобель сделал вид, что не заметил и продолжал требовать взятия космической для меня высоты.

Наконец мне всё это надоело, и я купил ему два литра дорогого коньяка.

Бутылки он охотно взял, да вот в зачётке мне расписался только в конце второго курса.

Когда курс физкультуры был закончен.

И укоризненно покачал головой:

– Как же ты будешь Родину защищать?

Тогда я сунул ему военный билет прямо в опухшее от водки мурло.

Шнобель только вяло махнул рукой и ушёл, бурча что-то под нос про так и не взятую мною высоту в метр тридцать.

Просто цирк произошёл на экзамене по экономической истории. Прибыл с хорошего бодуна, даже не зная, какой предмет сдаём.

На каждом экзамене всегда лежит «методичка» и если её правильно обработать, то на тройку с минусом можно нагнать всякого бреда, с горем пополам.

Пересказал я преподавателю эту «методичку» – тут он задаёт мне решающий вопрос, на тройку.

– Какой валовой национальный доход СССР?

Кручу в недоумение головой, ничего не знаю – одна надежда на подсказку.

С самой задней парты Толстинский, сложив руки рупором, выводит губами и пальцами:

– Четыреста…

Только вот чего четыреста – миллионов, миллиардов или ещё чего?

Невнятно мямлю, как глухонемой:

– Четыреста милионардов.

У преподавателя волосы дыбом встали.

– Четыреста чего? – лицо его приобрело недобрый оттенок.

Толстиниский отчаянно машет руками, вся группа ржёт почти в голос.

Эх, была – не была!

– Миллионов! – выдыхаю я – а экзаменатор, гад, тоже паузу держит, почти как в театре.

– Давайте зачётку – удовлетворительно.

Ленинский стипендиат

На торговом факультете учился Миша Нарубин, гуляка ещё тот. Иногда мы с ним устраивали культурно-массовые мероприятия.

Заходим, например, вечером в ресторан «Арбат» на Калининском проспекте.

Там постоянно обитал Мишин сослуживец и армейский товарищ Гера Патлатый.

Гера был квадратно-гнездовой детина, мастер спорта по пяти боевым единоборствам одновременно.

Даже в спецназе, где они служили с Мишей, это было не каждому дано.

Только Нарубин был писарем в штабе, а Гера – ротным инструктором – старшиной.

Любимой фишкой Патлатого был отъём стола у «лиц кавказской национальности».

Путем различных ухищрений и угроз он вынуждал «товарища» с Кавказа заказать полный стол чёрной икорки, дорого коньячка, цыплят – табака, котлет по-киевски и так далее.

По непонятной причине он их всех называл «товарищами».

Заходим.

Видим.

Сидит Патлатый.

– Гер, это кто?

– Это «товарищ»!

– «Товарищ» угощает, – подытоживал Патлатый, аппетитно намазывая чёрную икорку на белый хлебушек.

Вопросительно сморит на «товарища», и на столе, как в сказке появляется еда и закуска ещё на двоих.

Всю свою сознательную жизнь Патлатый отдыхал.

– Гер, ты чего вчера делал, – спрашивает Мишаня.

– Отдыхал…

– А сегодня что делаешь?

– Отдыхаю…

– А завтра что планируешь делать?

– Отдохнуть…

После такого угощения жизнь наша казалась намного веселее и, раскланявшись с Патлатым, мы уходили на свидание к знакомым или не совсем знакомым девчонкам.

Записная книжка Нарубина имела несколько сот телефонов девчонок, всегда готовых для тёплого приёма Миши и его друзей.

В институте Миша решил для себя с первого дня.

Только Ленинская стипендия, только работа по распределению в ЦК КПСС.

И это ему удалось. Метод был прост, как всё гениальное.

Первая парта и дежурная улыбка.

Он не пропускал ни одной лекции и ни одного семинара, и всегда сидел только на первой парте.

А к приходу преподавателя мочил тряпку и приносил мел.

Аккуратный молодой человек приятно улыбался и внимательно записывал, всё, что говорилось в стенах аудиторий.

Дальше пошла цепная реакция, сначала только пятёрки на всех экзаменах, затем Ленинская стипендия, высший балл для распределения.

И как апофеоз, Нарубин, попал работать на Старую площадь.

Пытаясь подражать Мише, пытался получить хотя бы тройку, на некоторых особенно трудных предметах.

«Основа экономических моделей и методов в математике».

Ничего не мог понять, зато, как кол, отсидел все лекции и семинары на первой парте, улыбаясь, как олигофрен.

На экзамене получил двойку.

– Как же так? – недоумевала строгая математичка.

– Всегда считала вас образцом усидчивого студента.

На пересдаче экзамена она посадила меня прямо перед собой и… дала списать.

Другие же студенты, пытавшиеся «сдуть», были нещадно выгнаны вон.

Когда ставила мне в зачётку тройку, то шепнула на ухо:

– Только за вашу вежливость и безупречное поведение, а знания ваши равны нулю.

Ещё бы! – вместо учёбы и подготовки к экзаменам всё свободное и несвободное время проводили с Мишей, поставив целью «задействовать» его записную книжку в полном объёме.

Культурная программа

Приближалась московская Олимпиада. Но сначала была зимняя. Решающий хоккейный матч США – СССР.

Слушал ночью по «Голосу Америки» репортаж Рубина, был такой сбежавший отщепенец.

Утром рано пришёл в институт и когда сообщил счёт, то многие не поверили и приуныли.

А секретарь комсомольской ячейки сказал:

– Ты провокатор и агент мирового империализма!

Редкостный был мудак.

Помимо значка ВЛКСМ носил ещё и значок с товарищем Брежневым. И это в год московской Олимпиады!

Вскоре по институту пронёсся слух – приезжает Высоцкий с концертом.

Для его выступления предоставили самую большую – «Плехановскую» – аудиторию.

Народу набилось столько, что стояли друг у друга на головах.

К тому времени Стрелкин возглавил Народную дружину всего института и, надев мне повязку, провёл на концерт буквально через строй дружинников, которые получили указание – без билета никого не пропускать.

Мест не было, поэтому сидел на коленях у Белкина.

Высоцкий пел больше двух часов, почти без перерыва. Зал встречал его бурными овациями.

Владимир Семёнович шутил со сцены, чтобы приберегли эмоции для сдачи сессии.

Никто не знал, что до смерти Поэта оставалось всего полгода.

К тому времени репертуар Театра на Таганке я уже просмотрел и видел все спектакли с Высоцким.

Удалось даже попасть на премьеру «Мастера и Маргариты».

Ходил с мамой и сидел на первых рядах, а чуть сзади сидела Пугачёва со Стефановичем.

Саша меня, конечно, не узнал – а я и не особо рассчитывал.

Тогда впервые увидел певицу живьём и заметил, что её рыжие волосы имеют естественный цвет, никакой краски.

Через тридцать лет видел её уже в Берлине, но об этом во второй части повествования.

Многие знакомые ребята из других вузов «держали» продажу билетов в самые популярные московские театры.

Так что билетики помогали «достать».

«Сатира», Таганка, «Современник», Театр Моссовета – почти все лучшие спектакли тех лет удалось посмотреть.

Застал даже великую Фаину Георгиевну Раневскую в спектакле «Дальше – тишина».

Билеты на это представление были проданы на несколько лет вперёд.

Не забывалась и музыка.

Со мной в группе учился брат одного из музыкантов «Машины времени».

Примерно два месяца мы ездили с ним на все московские концерты рок-группы.

Работа была простая – мы исполняли обязанности грузчиков и рабочих сцены.

Все эти огромные колонки, пульты, усилители и прочую аппаратуру мы расставляли по сцене в строгом, указанном порядке.

Но были и другие функции.

В перерыве концертов меня частенько посылали за водкой и закуской.

Деньги выдавал лично Макаревич.

Вместе с музыкантами ездило несколько девиц, которых называли «лягушки-факушки».

Их функции строго соответствовали их названию.

Парни все были простые – без звездняка и ложного выебона.

Макаревич, Маргулис, Кавагоэ – казались нормальными и свойскими ребятами.

Пили и закусывали мы наравне с музыкантами, никакого деления не было и в помине.

После возлияний второе отделение проходило значительно веселее и заканчивалось хитами, которые пели на «бис» много и много раз.

Залы всегда были забиты под завязку, а однажды на концерте во ВГИКе кто-то даже упал с балкона второго яруса, настолько было тесно.

«Пострадавший отделался лёгким испугом».

Затем брат сокурсника ушёл из группы и наши поездки прекратились.

Макаревича несколько раз встречал… в метро.

Он меня, естественно, не узнавал, но всегда вежливо и приветливо здоровался.

Гандоны как резиновые изделия из страны Рабиндраната Тагора

Во время Олимпиады работал в студенческом стройотряде. Киоск «Пепси-кола» на Ленинградском проспекте. Вместе со мной трудились две симпатичные девчонки с торгового факультета.

Благодаря помощи одной из них, это была Лариса – я и попал на это блатное место.

Вместе с Ларисой работала её двоюродная сестра Люся.

Обе сестры были писаные красавицы. Мои же функции были очень просты.

Договаривался с водителями о «леваке», собирал бутылки, которые не сдавали граждане, и вёл прочую «околоторговую» деятельность.

Лариса и Люся торговали очень бойко, народ у нас был почти всегда.

И даже завёлся постоянный клиент – солист группы «Аракс» Саша Садо.

Голосина у него был феноменальный. Если не было людей у киоска, то Садо выходил на проспект и пел арию Варяжского гостя из оперы Римского-Корсакова «Садко».

Народ сбегался моментально, а девочки отвечали Садо взаимностью.

В одном из ресторанов была приобретена универсальная открывалка-закрывалка.

При помощи этого чуда техники бутылки с «колой» можно было повторно закрыть, как родные.

И из двух недопитых сделать одну – новенькую и целую, как с завода.

В жару «Кола» ставилась на солнце, в холод – в холодильник.

Бедные граждане не могли пить тёплую воду в жаркую погоду и ледяную «Пепси» в промозглый дождь и ветер.

Двойной оборот рос как на дрожжах – несданная тара увеличивала табаш.

Обо всех проверках и возможных контрольных закупках нас предупреждали местные постовые менты и районные обэхээсэсники.

Сестрички наладили с ними взаимовыгодную дружбу.

Для своих всегда была «Пепси» и даже сверхдефицитная «Фанта», которую мы не давали в свободную продажу.

Тут и произошла эта удивительная история с гандонами.

Гандоны Баковского резинового завода были толстые, как резинка на трусах у поварихи из пионерского лагеря, а рвались также быстро, как протекала первая палка у четырнадцатилетнего юнца.

В год Олимпиады в аптеках Москвы появились индийские гандоны.

Тоненькие и со смазкой, в золото-серебряной упаковке – они приятно ласкали глаз и хуй.

Но достать их было непросто.

На традиционный вопрос в аптеке о презервативах приходилось орать, как в анекдоте:

– Да-а-а-а-а-а-а-а!!! Ебаться иду!!!

– Индийских презервативов нет, и не будет!

Но вот однажды…

Подходит к нашему киоску очень симпатичная женщина лет тридцати.

Девчата куда-то отлучились, а я остался на хозяйстве.

Дамочка молвит человеческим голосом:

– Молодой человек, у вас «Фанта» есть?

Наглое моё лицо, не моргнув глазом, сказало:

– Сделаем!!!

На другой день мы сгрузили ей ящик «Фанты», а я стрельнул у дамочки телефончик.

Позвонил на выходные и услышал:

– Подъезжай ко мне на работу, тут недалеко.

Работала она заведующей аптекой, и приняла меня в личном кабинете.

Дилемма…

Или закрутить с дамочкой, или просить вожделенные гандоны, или пробовать и то и другое.

Угадайте с трёх раз, что я сделал?

Индийский дефицит потёк не рекой, а бурным потоком Ганга и Брахмапутры.

Но и дамочка была не в обиде и накладе, а я-то был как рад, во всех смыслах этого слова.

В августе стройотряд закончился, и я махнул в Сочи.

Деньги мы заработали хорошие, первый раз в жизни путёвка в пансионат Министерства обороны была получена с помощью денег от «Пепси-колы».

Карты, деньги и стволы

Продолжались игры в карты по научному. Кот Котович обучил меня азам игры в преферанс, и мы играли на одну руку.

Он играл довольно прилично и, расписывая пулю в «Ростов», при удачном раскладе можно было выиграть хорошую сумму.

Но и два других наших противника были тоже не лыком шиты.

Тем не менее Котович очень хорошо считал и запоминал, так что канделябрами по голове мы не получили ни разу.

Иногда играли в студенческой общаге всю ночь. Ну и спиртное, естественно, правда, в небольших количествах.

Но спать-то тоже иногда надо, поэтому ночные бдения продолжались не очень долго.

Зато игра в «секу» на свежем воздухе доставляла куда большую радость.

Всё-таки свежий воздух положительно влияет на мозговое кровообращение!

Публика «за столом» собиралась своеобразная.

В конце 1970-х годов криминальная обстановка в районе парка Сокольники была неспокойная.

Уже в те годы были вполне себе преступные группы и группировки, некий прообраз «бандитов» начала 1990-х.

Причём многие из них ходили со стволами, самыми настоящими «макаровыми» и «тэтэшниками».

Со мной в классе учился паренёк, родной брат которого возглавлял одну из таких групп, которая главенствовала в парке до опредёлённой поры, пока не появилась другая.

Тут всё и началось.

Глюк, такое у него было прозвище, был человек очень не глупый, а где-то даже неординарный и с большим чувством юмора.

Познакомились мы с ним ещё до моей службы в армии, к тому времени он уже имел за плечами не одну ходку, начиная с малолетки.

Уже во время учёбы в институте судьба свела меня с Глюком поближе, хотя душой понимал, что надо держаться от него подальше, но так получалось по жизни, что мы с ним пересекались в самых разных местах и неожиданных и смешных ситуациях.

Однажды он, я, его будущая жена и её подруга вместе выпили ящик шампанского, и Глюк уговорил меня поиграть с ним в карты.

Проиграл ему в «буру» немного, хоть мы все и были в хорошей кондиции, мне удалось вовремя остановиться.

Подруга мне очень приглянулась, но когда утром принёс ему деньги – попробовал бы не принести! – то телефона её он мне не дал.

И хорошо – вовремя я понял, что она чья-то девушка из круга его «дружков».

Виделись мы с ним редко, но метко.

Уже после свадьбы, когда его ребёнку не было ещё и года, Глюк попросил достать модные джинсы для его жены.

В «Плешке» с этим было без проблем, поэтому модные штаны «Монтана» я притащил на примерку быстро и со вкусом.

Глюк встретил меня в коридоре с ребенком на руках.

Качая малыша слева направо, он завёл с ним неспешную беседу.

– А-а-а-а… дядя пришёл, дядя спекулянт, а-а-а-а… – глумился Глюк.

И предложил малышке меня «запомнить».

Когда Глюк отдал деньги, то у меня отлегло от сердца – кто знает, что там у него в голове.

Потом появился Самсон, он «мотал» большой срок, а когда откинулся, то решил всё в парке Сокольники подмять под себя.

И с Глюком они поначалу сдружились, но ненадолго.

Как-то раз, играя в «буру», у одного из них оказалось 32 очка, а когда противник «вскрылся», то у другого 33 очка.

Словом за слово, хуем по столу – один обвинил другого в шулерстве… и понеслось.

Было понятно, что два таких лидера не уживутся, но всё произошло быстро и стремительно.

Один стал «искать» другого в парке, чтобы «разобраться».

Обе группировки были вооружены, назревала настоящая война.

Но неожиданно Глюк исчез, просто уехал куда-то.

А Самсону только того и надо было. Свела меня нелёгкая и с ним.

Самсон дал мне билеты на танцверанду, предложил продать за полцены.

Отказывать ему было очень рискованно, и билеты я продал, да ещё и заработал.

Но глаза у Самсона были очень мутные, нехорошие и я понял, что «попал».

Да ещё он знал, что Глюк относился ко мне с симпатией.

Хотя по определению я никак не мог вписаться в их «разборы».

Но мне повезло. На каком-то «катране» случилась заваруха, и Самсона банально зарезали во время игры.

Тут-то Глюк и его ребята объявились снова.

В один их таких дней сел я играть в «секу» за столом между домами, прямо во дворе.

Глюк предложил увеличить «потолок», ставки возросли.

Быстро проиграв все деньги, я приуныл. Но ненадолго. Смотался к сисястой однокласснице на Преображенку и занял у неё червонец.

Когда вернулся за стол, то Глюк и его ребята уже прилично выиграли.

Мне повезло, и я взял крупную «свару». Тут же «заварил» один, опять выиграл, опять «заварил».

Вступил только Глюк, деньги на кону были очень приличные, по тем временам.

Больше чем три сотни рублей.

Сдавал на счастье я.

Тихонечко открываю, у меня только туз и две десятки – всё разных мастей.

Ну, думаю, попал…

Глюк пару раз «прошёлся», а я «вскрылся» первым, подумав – была не была.

Вижу, что мой визави бросает карты на стол, даже не открыв.

У него была дама и два валета, все тоже разных мастей.

Пока он и его пацаны очухивались и предлагали отыграться, мне удалось в суматохе уйти.

Приезжаю к однокласснице, она просто в шоке. У меня полные карманы мятых червонцев, рублей, пятёрок.

Возвращаю ей с «наваром» – четвертак.

Но это ещё не всё.

На другой день рано утром иду в институт. Предусмотрительно обхожу винный магазин по другой стороне, да куда там!

Глюк разглядел меня аж через дорогу и кричит. И дружки тут как тут.

– Андрюха! Одолжи нам рублей сто!!!

Я ускоряю шаг и кричу:

– У меня нет!

– Да ты чего?

Ты нас вчера «ощипал» на три сотни…

Подходит трамвай, я вскакиваю и уезжаю от греха подальше.

После того случая решил не искушать судьбу и за карточный стол больше не сажусь принципиально.