Текст книги "Наемник"

Автор книги: Андрей Ливадный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Сейчас он не думал о грядущих перспективах, открывающихся перед ним и Фолером, в том случае, если они сумеют доставить пленных в Форт Стеллар, а затем отремонтировать найденные космические корабли. Его волновала лишь та часть заключенного между партнерами соглашения, которая позволяла отправить Айлу подальше от кошмара умирающей планеты, на Элио, где строились города, возрождалась цивилизация, где о девочке будут заботиться, ей дадут образование, она не будет вздрагивать по ночам, опасаясь каждого шороха, – ведь Центральные Миры защищены Флотом Колоний, и жизнь на планетах там входит в нормальное русло…

Мысли, пульсирующие в воспаленном рассудке, придавали решимости.

Боевая планетарная машина находилась в удручающем состоянии. Почти вся кибернетика выгорела, им с Фолером удалось восстановить навигационный и тактический компьютеры, а вот система управления огнем, боевой автопилот и еще с десяток важных кибернетических блоков так и остались замурованными под потеками металлопластика.

Посеченная снарядами и осколками броня БПМ, два скорострельных курсовых орудия да собственная отчаянная решимость победить, – вот все, чем располагал Вайбер, выводя машину в зону досягаемости сканеров поврежденного, но все еще представляющего нешуточную опасность штурмового носителя.

Только бы на борту «Нибелунга» не оказалось исправных серв-машин, – мысленно молил Генрих, заставляя БПМ лавировать между скалами.

Верхние надстройки штурмового носителя возвышались над сглаженными временем, плавно понижающимися в направлении бухты отрогами скал. Появление БПМ, двигавшейся по усеянному камнями дну неглубокого ущелья, прорезанного талыми и дождевыми водами, не осталось незамеченным. Несколько массивных сегментов брони «Нибелунга» внезапно пришли в движение, разорвав предзакатную тишину утробным гулом работающих на пределе мощности моторов, зубовным скрежетом металла, сдвигающегося по деформированным направляющим, затем Вайбер услышал частые хлопки и заунывный вой реактивных мин, выпущенных из установок верхней полусферы штурмового носителя.

Он резко отработал рычагами ручного управления, уводя БПМ под стену ущелья, где выступал небольшой каменный карниз.

Секунды изматывающего нервы рева, показавшиеся вечностью, завершила стена разрывов, вздыбившая тонны камня на том месте, где сканеры «Нибелунга» засекли появление боевой планетарной машины, не ответившей на запрос правильным опознавательным кодом.

Осколки мин, фрагменты каменной породы, отраженные от стен ущелья множественные ударные волны хлестнули по броне боевой машины, Вайбер едва не оглох, но, рефлекторно поймав паузу в начавшейся вакханалии бездушной смерти, движимый яростной, обреченной надеждой, он заставил БПМ рвануться с места, преодолевая опасный участок, вошел в поворот высохшего русла и тут же притормозил, высекая бронированными бортами машины снопы искр из сужающихся стен ущелья.

Впереди, на фоне предзакатного неба, четко просматривались верхние сегменты корпуса «Нибелунга». Несколько сдвинутых по направляющим керамлитовых плит обнажили порты минометных и лазерных батарей, дистанция до цели составляла не более двухсот метров; Генрих чувствовал, что не промахнется, на него внезапно снизошло ледяное, роковое спокойствие, он смотрел в глаза смерти, а смерть уставилась на него десятками пустых зрачков.

Ладони вспотели.

Молчание лазерных батарей явилось для Вайбера приятной неожиданностью, но все чувства навалились на него лишь спустя пару минут, а в тот миг он думал только об одном – не промахнуться.

Курсовые орудия БПМ плавно довернули на цель, двигаясь как живые в гофрированных бронепластиковых гнездах, и серии ярких, частых, сливающихся в очереди вспышек озарили теснину между скал, ураганный рев отразился от стен ущелья, срывая мелкие осыпи камней. Генриху казалось, что сердце сейчас вырвется из груди, он непроизвольно подался к целевым мониторам, его помутившийся от напряжения взгляд жадно впитывал каждый разрыв, расцветающий на броне штурмового носителя. Время превратилось в тягучий сироп, он видел, как несколько снарядов попали точно в отверстия оружейных портов, взорвавшись внутри боевых отсеков, превратив в изломанное крошево механизмы минометных батарей. Досталось и лазерным комплексам – от обшивки штурмового носителя отлетело несколько крупных фрагментов, затем одна из надстроек внезапно вспухла оранжево-черным шаром, и… все стихло.

– Дик?.. – Вайбер облизал пересохшие губы. – Дик, ты меня слышишь?

– Ну ты даешь… – хрипло и восхищенно отозвался напарник. – Живой?

– Да вроде бы… Думал, успею проскочить между залпами. Немного не рассчитал… Выехал на прямую наводку.

– Особо-то не усердствуй. Наше имущество все-таки.

– Фолер, заткнись! «Нибелунг» пока что не наша собственность, а конкретная угроза.

– Ладно, не злись. Установки верхней полусферы ты повредил. Сейчас я сменю позицию, отсканирую носитель с другого ракурса. Не дергайся пока, лучше сдай чуть назад.

– Разберусь. Следи, чтобы с «Нибелунга» не высадили пехотных сервов. Предупреди, по крайней мере, если заметишь.

– Жди. Остаюсь на связи.

Голос напарника смолк.

Генрих заставил БПМ попятиться. Загнав боевую машину в укрытие за двумя обломками скал, он откинулся в кресле, только сейчас ощутив, как дрожат кончики пальцев, а по спине струится холодный липкий пот.

Черный дым, поднимающийся из-за изгиба ущелья, напоминал, как близко пронеслась смерть.

Штурмовой носитель Альянса, изрядно покалеченный в неведомой битве, потерпевший крушение при вынужденной посадке, все равно внушал неосознанный ужас. Он казался Вайберу мифическим монстром, подчинить которого своей воле – абсолютно безумная затея.

Нервная дрожь понемногу улеглась, но напряжение не отпускало. Если несколько боевых сегментов «Нибелунга», волею случая оказавшихся выше уровня прибрежных скал, едва не разорвали БПМ ураганным огнем, то что говорить об истинной мощи космического корабля? План Фолера уже не казался здравым. Каким образом они взлетят? Просто стартуют под носом боевых систем штурмового носителя? Да чистой воды самоубийство!

– Дик, нам лучше повернуть назад.

– Ты в своем уме, Генрих? Корабль, считай, у нас в руках! Данные сканирования показывают, что дальше по руслу реки можно двигаться без проблем. Уничтоженные тобой установки были единственными, контролирующими интересующее нас направление.

– Даже если мы доберемся до колониального корабля, все равно нам не взлететь.

– Это почему? – искренне удивился Фолер.

– «Нибелунг» нас собьет. Не прикидывайся дурачком!

– Он не сделает ни единого выстрела, – с непонятной уверенностью ответил Фолер. – Вот увидишь.

– Тогда, быть может, ты сам попробуешь поднять корабль? – язвительно поинтересовался Вайбер.

– Могу и сам.

– Дик, ты на самом деле думаешь, что нам позволят взлететь?

– Генрих, включи мозги! – раздраженно ответил напарник. – На борту колониального корабля криогенные модули с офицерами Альянса! Кибернетическая система «Нибелунга» не откроет огонь по своим!

Вайбер промолчал, обдумывая его слова.

Риск, конечно, огромен, но и ставки немаленькие. Тут уж хочешь или не хочешь, а надо выбирать. Смириться со своей участью, протянуть еще пару лет на очищенной воде и безвкусных пищевых брикетах, основой для которых служила вонючая биомасса, выращиваемая в чанах древнего колониального убежища, или хотя бы попытаться изменить судьбу, увезти дочь из этого кошмара…

– Дик, я поверю тебе… – некоторое время спустя произнес Вайбер.

– С чего вдруг? – поддел его Фолер.

– Ты не похож на человека, собравшегося свести счеты с жизнью, – неохотно признал Генрих. – Твой энтузиазм заразителен.

– Я кое-что смыслю в кибернетических системах, – Фолер не скрывал, что доволен решением напарника. – Вот увидишь, мы справимся.

– А как ты собираешься захватить «Нибелунг»? – по спине Вайбера опять скользнула дрожь.

– При помощи технических сервов. Они допущены к обслуживанию носителя, значит, в их памяти содержатся коды доступа к подсистемам «Нибелунга». Без этого никак. Нам придется захватить хотя бы одного серва технической поддержки. На Стелларе мы найдем специалиста, который за деньги покопается в его электронных мозгах и добудет необходимые нам сведения.

– То есть вернувшись, мы просто передадим правильный код для опознания и получим доступ к портам технического обслуживания корабля?

– Схватываешь на лету, – похвалил напарника Фолер.

– Если все так просто, почему подобными приемами не пользовались во время войны?

– Захватить технического серва очень сложно. При повреждениях или при попытке взломать систему включается механизм самоликвидации. Сервомеханизмы Альянса умеют надежно хранить тайны.

– Надеюсь, у тебя есть план?

– Мы много болтаем, Генрих. Пора бы уже действовать.

– Нет, ты не ответил на вопрос.

– Ладно, я тебе скажу. Только учти, проболтаешься кому-нибудь…

– Не проболтаюсь. Клянусь.

– Поклянись здоровьем Айлы.

– Клянусь!

– В период оккупации Эрлизы я завербовался на строящийся космодром. Техником.

– Ты служил Альянсу?! – Вайберу поначалу показалось, что он ослышался.

– Генрих, не забудь о клятве. Да, я служил Альянсу, – спокойно отозвался Фолер. – Надо же было что-то жрать. Когда меня принимали на работу, предложили пойти в техники. Я согласился.

– Не думал, что ты предатель, – Вайбер не произнес, он сплюнул эту фразу.

– Генрих, уймись! Все в прошлом!.. Я просто пытался заработать кусок хлеба. Если бы тебе пришлось выбирать между голодной смертью и работой на оккупантов, что бы ты выбрал?

– Не знаю.

– Вот и заткнись! Я никого не убил. Но зато работа на космодроме кое-чему меня научила.

– Например? – мрачно осведомился Генрих.

– Мне известно, где у технических сервов расположено устройство самоуничтожения данных и где находятся микрочипы с требуемой информацией.

– Не понимаю, что нам дадут твои знания.

– Мы уничтожим одного серва снайперским огнем. Ты же у нас боец сопротивления, и опыт у тебя по этой части немаленький, верно?

– Стрелять умею. Враги не жаловались.

– В этом и сила нашего с тобой сотрудничества. Каждый из нас что-то знает и умеет. Я укажу тебе конкретные точки на корпусе сервомеханизма, которые нужно поразить, и отмечу те, куда попадать нельзя ни при каких обстоятельствах. В итоге, если ты не промахнешься, устройство самоликвидации будет разбито, а нужные нам чипы останутся невредимыми. По-моему, простой, эффективный и не такой уж сложный в реализации план. Только не заставляй тебя уговаривать. Мы теряем время.

Вайбер некоторое время молчал. Признание Фолера ошеломило его. В душе поначалу вскипела ярость, а затем пришло брезгливое чувство отчуждения. Кругом только предательство. Застрелить его? А что изменится? Камилла не воскреснет, а Айла погибнет, – в одиночку ему не захватить корабль, не добыть нужные сведения. Замкнутый круг…

– Ладно, – без особого энтузиазма согласился Генрих. На душе остался тяжелый, мутный осадок, но с этим можно разобраться потом.

– Рад, что здравого смысла у тебя больше, чем эмоций, – голос Фолера прозвучал ломко, напряженно. – Забыли о прошлом, – предложил он. – Давай обсудим детали дальнейших действий.

* * *

Примерно через полчаса густые сумерки накрыли побережье.

Ждать до утра не имело смысла, сканеры БМК прекрасно справлялись с проблемой времени суток.

Фолер проделал тот же путь, что и Вайбер, теперь их машины стояли борт к борту.

– Меняемся местами, – произнес Дик. – Я выведу БПМ на пляж, отвлеку внимание сервов боевого охранения. Технические механизмы при появлении противника бросят работу и начнут прорываться к базовому кораблю. Ты свою задачу знаешь. Вот чип, прочитай данные через кибстек, там указано точное месторасположение блока аварийного питания системы самоликвидации. Как только нейтрализуешь технического серва – дай знать, я открою огонь на поражение по остальным механизмам.

Вайбер кивнул, усаживаясь в центральное кресло кабины управления БМК.

– Начнешь по моей команде, – предупредил Фолер, закрывая за собой бронированный люк планетарного танка. – Как видишь, я готов делить не только прибыль, но и риск.

Генрих не ответил.

Он развернул БМК и направил ее вверх по высохшему руслу реки. Покрытые износостойким пластиком траки гусениц с шелестом давили гравий, слегка проскальзывая на сглаженных водой диагональных выступах горных пород, выступающих над уровнем почвы, словно ребра скелета исполинского животного.

Через десять минут езды русло начало сужаться, превращаясь из ущелья в лощину, склоны покрывали густые заросли погибшего после стерилизации планеты кустарника, местами он был повален ветром или выворочен с корнем дождевыми водами, периодически сбегающими по склонам на пути к океану.

Вайбер вновь повернул, и вскоре мониторы, переведенные в режим ночного видения, показали край обрыва.

Он не стал глушить двигатель, оставив его работать на холостом ходу, а сам, прихватив импульсную винтовку с электронно-оптическим прицелом, лег на мертвую, прелую землю, осторожно подполз к краю обрыва и выглянул.

Внизу, среди кромешной тьмы, не было видно ни единого огня, лишь до слуха долетал отдаленный шум прибоя.

Генрих достал из нагрудного кармана прибор, похожий на старомодные очки с затемненными стеклами, надел, и окружающий мир волшебно преобразился: тьма расступилась, теперь он видел побережье, расцвеченное зеленовато-серыми тонами.

Штурмовой носитель врезался в скалы практически под обрывом. Обшивка «Нибелунга» треснула в нескольких местах, но за год, прошедший после окончания боевых действий на Эрлизе, механизмы технического обслуживания успели устранить большинство критических повреждений. Вайбер четко различил систему домкратов и тросов, при помощи которых сервы сдвинули с места обломки, сократив разломы в обшивке до величины небольших трещин.

Еще год, а может, и меньше, и ремонт штурмового носителя был бы успешно завершен… – мысленно отметил Вайбер. Упорство машин вызывало не уважение к их кропотливой ежедневной работе, а оторопь. Куда направился бы штурмовой носитель после завершения ремонта? Осталась ли у него невыполненная боевая задача? Пассивное сканирование прорисовывало тепловой контур работающего на борту реактора, а вот энергоматриц серв-машин Вайбер не заметил. Похоже, что ангары «Нибелунга» пусты, и, вероятно, по окончании ремонта он отправился бы на иную планету, за разбитыми машинами серв-соединения.

Война не завершилась… Она будет продолжаться до бесконечности, наши миры так и останутся мертвыми, пока в границах освоенного космоса остаются бездушные реликты, единственная задача которых – победить. Никто не станет заниматься восстановлением разоренных планет, пока сохраняется угроза рецидивов со стороны автоматизированных подразделений Альянса…

Его мысли нарушил короткий тоновый сигнал системы коммуникации – это Фолер напоминал о себе.

Думать о напарнике сейчас не хотелось. Лучше бы он не говорил правду, сочинил бы какую-нибудь историю… Как бы ни сложилась совместная операция по захвату кораблей, дальше их пути разойдутся. Слишком остра и свежа боль от ран, причиненных войной.

Генрих взял в руки оружие, активировал прицел, коснулся пальцем сенсора, управляющего вариатором увеличения.

На небольшом плоском экранчике в паутине координатной сетки побежали цифры, изменяемые дальномером, чуть ниже появились значения поправки на ветер и гравитацию, несколькими плавными линиями обозначились обнаруженные в секторе стрельбы теплые и холодные потоки воздуха, способные повлиять на полет пули.

Он взял на прицел ближайшего технического серва, занятого осмотром обшивки древнего колониального корабля. Фолер оказался прав, его готовили к старту, видимо, автономный запас энергии и необходимых для поддержания жизнедеятельности биоматериалов консервационных модулей подходил к концу, иначе сервы дождались бы окончания ремонта штурмового носителя, чтобы эвакуировать раненых офицеров, находящихся в состоянии низкотемпературного сна, под должной охраной.

В душе вскипели долго сдерживаемые чувства.

Никуда вы не полетите, убийцы. Сгинете в подземных уровнях Форта Стеллар.

Мрачный, поросший черным кустарником склон осветили несколько отрывистых вспышек одиночных выстрелов.

Одного из технических сервов отшвырнуло в сторону, он ударился о скалы и уже не шевелился. Остальные, словно испуганные насекомые, прыснули в разные стороны, ища укрытия.

– Фолер, начинай, – выдавил Вайбер в коммуникатор.

На узкой полосе галечного пляжа, за отрогами скал взревел двигатель планетарного танка, затем зачастили выстрелы автоматических курсовых орудий.

Вайбер наблюдал за мятущимися во тьме вспышками.

Он не собирался прикрывать Фолера. Если судьба – тот выживет, если нет – свершится элементарная справедливость.

Впрочем, угрюмого равнодушия Генриха хватило меньше чем на минуту. Стрельба разгоралась с новой силой, сканеры показывали, что в броне «Нибелунга» открылось несколько орудийных портов, и он, не выдержав, бегом вернулся в кабину БМК.

– Фолер, держись!

Пересев в кресло стрелка, Вайбер разрядил орудия по открывшимся в броне штурмового носителя боевым секциям, в ответ по склону ударил ракетный залп, один из реактивных снарядов вызвал оползень, два других ушли выше, и лишь четвертый поразил цель, – пробив броню машины космодесанта, он разорвался за переборкой, отделяющей кабину от смежного отсека.

БМК увлекло в оползень.

Тяжелая машина несколько раз перевернулась, скатываясь по склону, Генрих, оглушенный взрывом, пробившим переборку, ощущал, как что-то горячее и липкое заливает глаза.

Страховочные ремни спасли его от дальнейших травм, а когда земля и небо на экранах обзора прекратили меняться местами, он, поморщившись от боли, обернулся.

Переборка не выдержала взрыва, ее выпучило в кабину, пробив осколками.

По щеке и виску текла кровь.

Выстрелы на побережье стихли, судьба Фолера оставалась неизвестной. Разбитый коммуникатор молчал, а Генрих даже не мог пошевелиться – боль от нескольких осколочных ранений парализовала его тело.

– Все будет хорошо, Айла… – шептал он, со стоном дотянувшись до автоматической аптечки, закрепленной на расстоянии вытянутой руки от кресла стрелка. – Все будет хорошо…

Глава 3

Форт Стеллар. Тринадцатый подземный уровень. Лаборатория по изучению боевого искусственного интеллекта. Десять лет спустя после капитуляции Земного Альянса

На войне мы потеряли все. Ожесточение, страх, ненависть к противнику – эти чувства разъели души поколений, – то, что ужасало поначалу, постепенно стало буднями. Мы утратили многое из человеческого, наши чувства необратимо изменились и вряд ли когда-либо станут прежними.

Дети войны уже вступили во взрослую жизнь и, глядя на них – выросших в стылых подземных убежищах, – невольно думаешь, а с каким по счету поколением к нашим потомкам вернется способность поднять голову к небу и смотреть на звезды не в ожидании очередного неотвратимого удара из космоса, а с удивлением, восторгом и пытливой надеждой?

Я смотрю в глаза молодых людей, пришедших нам на смену, и вижу в них оценивающий холод. Они воспринимают мир иначе, чем мы. Лишенные родительской ласки и солнечного света, они выросли среди поддерживающих жизнь машин, их мышление – производная от понятия «выживание».

Нет страха и ненависти в их глазах. Они смотрят на мир спокойно, словно в прицел, потому что уже пережили все самое страшное.

От их взглядов – озноб по коже. Молодые, здоровые, но уже истратившие в пяти-шестилетнем возрасте все душевные силы, чтобы элементарно выжить.

Эрест Норг Логвил. «Новейшие исследования».

Издание 2644 года…

Андрей Кирсанов часто задерживался на работе, проводя в стенах лабораторий, где изучались модификации боевых искусственных интеллектов, большую часть свободного времени. Годы, посвященные исследованиям, наложили на него неизгладимый отпечаток профессиональной деформации, превратив подающего надежды талантливого юношу в зрелого, молчаливого, лишенного ненужных эмоций мужчину.

Таким выросло поколение, рожденное в период войны.

Рано взрослея, с детства познав цену каждого вдоха, прожитого дня, они переставали страшиться происходящего. Те, кто был слаб, просто не выдерживали – они исчезали, гибли, оставаясь бледными тенями воспоминаний в сознании сверстников. Жестокое время диктовало неумолимые правила, производя быстрый отсев, вырабатывая у выживших особый взгляд на мир – настороженный, холодный, недоверчивый. В случае с Кирсановым все усугубилось спецификой и темпами исследований, проводимых в лабораториях, где он работал.

Всем известно, что большинство модификаций модулей искусственного интеллекта, разработанных конструкторами Земного Альянса, невозможно взломать. Чтобы разобраться, выполнить поставленные командованием технические задания, получить результат, снять необходимую информацию с нейросетей, составляющих основу «Одиночек», сотрудникам секретных лабораторий приходилось идти на неизбежный риск, погружаться в иную реальность, пропуская через свое собственное сознание терабайты травматической памяти, сохраненной в нейромодулях усложняющихся с каждым годом «ИИ»…

…Андрей открыл глаза, отключил устройства импланта, предоставляя рассудку небольшую передышку.

Десять лет прошло с момента капитуляции Альянса, но мало что изменилось в жизни победителей.

Обитаемая Галактика послевоенного десятилетия в восприятии Кирсанова была похожа на сгоревший лес, где под пеплом еще рдеют жаркие угли пожара. Выжженное пространство, кое-где сохранившее островки жизни. Произошла катастрофа, последствия которой казались неодолимыми. Ситуация складывалась зыбкая, неопределенная, война не прекратилась, она лишь перешла в иную фазу, вспыхивая множеством неожиданных вторжений со стороны роботизированных подразделений побежденного противника, усугубляясь еще и чередой локальных конфликтов между «суверенными» планетами.

По крохам собирая факты новейшей истории, Андрей не ставил себе целью искать виновных. Он пытался понять истоки проблем дня сегодняшнего, но чем упорнее и глубже он «копал», тем страшнее, тоскливее становилось на душе. На фоне сделанных открытий победа Свободных Колоний выглядела нелепой случайностью, стечением обстоятельств, а капитуляция Альянса не укладывалась в рамки созданных Кирсановым математических моделей.

Цифры упрямо говорили об обратном. У Свободных Колоний не было шансов не то что выиграть войну, а элементарно выжить. Миллионные армии боевых сервомеханизмов, армады автоматических кораблей, оснащенных модулями искусственного интеллекта, стоявшие на вооружении Земного Альянса, не участвовали в битве за Солнечную систему, они дислоцировались на периферии, в секторах неисследованного космоса. Масштаб угрозы, нависшей, как дамоклов меч, над разоренными войной мирами с разрушенной экономикой, искалеченными экосистемами, пока не поддавался осмыслению.

Кирсанов, как никто другой, понимал – модулям искусственного интеллекта нет никакого дела до соглашений, достигнутых между людьми. Они созданы для войны и продолжают ее, невзирая на факт капитуляции Альянса. Относительное затишье в боевых действиях, длящееся уже десять лет и нарушаемое лишь незначительными вылазками небольших по численности автономных роботизированных подразделений, не уменьшало степень потенциальной угрозы. Время для боевых машин – понятие не критическое. Наивно полагать иное, успокаивать себя и других, надеясь, что все образуется само собой.

Встав из-за рабочего стола, Андрей неторопливо прошелся по лаборатории. Длинный узкий коридор, образованный десятками испытательных стендов, давно стал для него привычным местом прогулок. Почти полсотни метров, в теснине между кибернетическими блоками, в гротескной игре света от сотен индикационных сигналов, – около ста шагов, затем разворот, и назад, мимо вставок из прозрачного бронепластика, за которыми видны кристалломодули «Одиночек» всех модификаций, какие удалось собрать среди трофеев тридцатилетней войны.

Не он начинал проводимые тут исследования. Андрей появился на свет, когда Галактическая война уже полыхала на просторах освоенного людьми космоса. Из ранних детских воспоминаний той поры остались тусклые клочки серых, неинтересных будней, проведенных в ядерных убежищах Форта Стеллар, постоянное ощущение голода, холода, идущего от стылых бетонных стен, периодическая дрожь – отголоски ракетно-бомбовых ударов, перепахивавших поверхность лишенной атмосферы луны, рев сигналов тревоги, хмурые, землистые лица взрослых, надоедливый запах озона, витающий в воздухе герметизированных подземелий, и они – не по годам серьезные дети, пленники замкнутых пространств, лишенные тепла и заботы родителей.

Их не растили в ненависти. По большому счету никто не занимался воспитанием нового поколения, они развлекали себя сами, порой жестоко и неумело, играя в войну, ведь реальность не предлагала ничего иного.

Им хотелось быстрее повзрослеть. Казалось, что за чертой возмужания ждет что-то иное, радикально отличающееся от унылой скуки ядерного убежища.

Сейчас, неторопливо прогуливаясь по длинному коридору лаборатории «ИИ», Андрей прекрасно понимал, сколь наивны были те мечты. В возрасте семи лет он получил право покидать убежище, но внешний мир не распахнулся навстречу юному, жаждущему перемен рассудку чередой удивительных открытий. Вне стен бункера простирались километры мрачных коридоров, освещенных тусклым светом едва тлеющих потолочных панелей. Сотни новых отсеков, уровней, но везде одно и то же: люди, андроиды, сервомеханизмы, занятые непосильной борьбой, отдающие все ради победы, в которую тогда и верилось-то с трудом.

Повзрослев, Кирсанов часто задумывался – почему конфликт прародины и колоний обернулся глобальной, непримиримой войной, объявшей сотни звездных систем?

Подойдя к рабочему столу, он взглянул на голографические мониторы. Ответ таился там – в стереообъеме источающих призрачный свет сферических экранов, между которыми в специальном гнезде адаптера притаился кристалломодуль «Одиночки», демонтированный с подбитой серв-машины класса «Фалангер».

Сев в кресло, Андрей привычно погрузился в размышления. В такт мыслям на правом виске Кирсанова появилась крохотная искра индикации передатчиков импланта. Система кибернетического модуля, находящегося в постоянном контакте с рассудком, считывала мыслеобразы человека и, подчиняясь заложенным программам, формировала информационные запросы: чип импланта установил связь с кибстеком, охватывающим запястье левой руки. Секунду спустя на ближайших компьютерных терминалах изменились узоры огней, а в информационном пространстве, куда погрузился разум Кирсанова, один за другим стали возникать прозрачные экраны – на них выводились данные, созвучные мыслям Андрея.

Сейчас это уже не казалось чем-то необычным. Элементарное действие, но еще тридцать лет назад о нейросенсорном контакте между человеком и машинами говорили как о технологии далекого будущего. Управлять силой мысли сложными кибернетическими комплексами не умел никто, но война – самый жесткий и стремительный двигатель научно-технического прогресса – завела человечество далеко за черту допустимого, в область технологий, опередивших свое время.

В ответ на мысли Андрея один из экранов развернул данные, взятые из архивного файла.

Взгляд Кирсанова скользнул по строкам.

…

«Выход за пределы Солнечной системы и война с колониями показали нам, насколько сильна и одновременно слаба наша техника. Нельзя умалчивать тот факт, что мы стали заложниками чрезвычайной мощи собственных космических кораблей. Они оказались слишком грубым, чересчур эффективным орудием уничтожения.

События на Дабоге, который превратился в мертвый кусок радиоактивного льда, послужили впечатляющим уроком.

Стирать миры – разве в этом виделась задача покорения колоний? Что толку от господства в космическом пространстве, если мы не в состоянии захватить самое ценное – жизненное пространство терраформированных колонистами планет? Мы инициировали Вторую волну Экспансии не затем, чтобы уничтожать, а с целью покорять. В этом виделся смысл войны с колониями – эволюционной войны за обладание столь необходимым жизненным пространством.

На Дабоге все получилось с точностью до наоборот… Но отчаянное, варварское сопротивление этой колонии дало нам в руки мощнейшее оружие для продвижения вперед. Болезненное поражение наших десантных подразделений на поверхности Дабога обернулось технической победой – мы получили наглядный пример, урок и теперь знаем наземный аналог нашим космическим крейсерам. Шагающие агротехнические машины Дабога, должным образом модифицированные, доведенные до совершенства земными сервоинженерами, – вот тот клинок, который будет отковываться на иных мирах, пока не обретет прочность стали, способной хирургическим путем вырезать злокачественные опухоли сопротивления. И тогда десятки новых планет откроются наконец для граждан Альянса.

Как бы ни были жестоки отдельные эпизоды этого противостояния, оно неизбежно. Мы не можем ждать – ибо погибнем. Маховик войны раскручен, и никто уже не сумеет остановить движение человеческих масс, великого переселения народов, какого еще не знала история цивилизации…»

(Джон Уинстон Хаммер, опубликованные дневники)

Информация, созвучная его собственным мыслям, скользила по периферии сознания, воспринимаясь как фон.

Главный вопрос, не дающий Андрею ни дня покоя, ставший темой его многолетних исследований, касался дня сегодняшнего. Он искал способ обуздать затаившихся на периферии Обитаемой Галактики кибернетических демонов, но все, что удавалось понять, почему-то сразу же ложилось под гриф «Совершенно секретно», а информацией, с риском для жизни добытой в стенах лабораторий «ИИ», на практике пользовались немногие.

От него все чаще требовали не глобального исследования, а конкретных мелких шажков. Командование Флота интересовалось кодами доступа, настоятельно требовало создавать программы, способные взломать и подчинить искусственные рассудки, не понимая того, что нейросетевые блоки «Одиночек» совершенствовались на протяжении тридцати лет, они эволюционировали, научились мыслить, и подобрать к ним универсальную «отмычку» попросту невозможно. Ранние модели еще поддавались взлому, поздние – нет. Из разряда узкоспециализированных экспертных модулей они выросли в ядро системы, приобрели гибкую универсальность, – к примеру, модуль «Одиночка», демонтированный с подбитой серв-машины, с легкостью интегрировался в систему аэрокосмического истребителя или крупного космического корабля – искусственные интеллекты умели управлять любыми видами техники, но их саморазвитие, совершенствование так или иначе было подчинено целям войны.