Текст книги "Психиатр"

Автор книги: Андрей Шляхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Андрей Шляхов
ПСИХИАТР

В своем стремлении никого не задеть и не разгласить ничьих тайн автор зашел так далеко, что у него получилась совершенно другая история, можно сказать, не имеющая ничего общего с действительностью. Разумеется, все имена выдуманы, а учреждения и реальные места на карте Москвы взяты наугад.

«Я не только злым, но далее и ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым. Теперь же доживаю в своем углу, дразня себя злобным и ни к чему не служащим утешением, что умный человек и не может серьезно чем-нибудь сделаться, а делается чем-нибудь только дурак».

Ф. М. Достоевский, «Записки из подполья»

1

Охотиться можно по-разному.

Можно вообще не охотиться, а ездить с водкой и закуской, иногда и без ружья.

Можно развлекаться стрельбой по тарелочкам.

Можно положить приманку и затаиться неподалеку. Рано или поздно добыча (слово «жертва» здесь совершенно неуместно) объявится. Но когда это случится, предсказать невозможно. Может, сегодня, может, завтра, может, послезавтра или через неделю… Никакого терпения не хватит, да и радость будет не та, перегорит. Способ муторный, но зато безопасный. Если что не так, то можно себя не обнаруживать, из тени не выходить. Пока ты, образно говоря, не поднял ружье, ты не охотник, а гражданин.

Преследование дает результат быстрее. Преследовать интереснее, чем сидеть в засаде. Некогда скучать, время бежит незаметно, сердце бьется в упоенье, заветный миг приближается, вот-вот еще немного, еще чуть-чуть, и добыча окажется в руках… Все здорово и замечательно, но во время преследования можно легко обнаружить себя, привлечь чье-то внимание, спугнуть добычу и остаться ни с чем. Это в лучшем случае. В худшем можно навсегда потерять возможность охотиться. Но такой вариант – это не для меня. Я достаточно умен и осторожен, поэтому не собираюсь становиться чьей-то добычей. Я – Охотник, а не добыча! Именно так – с большой буквы. Охотник-одиночка.

Одиночкам недоступен самый результативный способ охоты – облавный, но им не приходится делиться радостью победы с другими загонщиками. Добыча целиком моя, и успех тоже. Делиться я не люблю. Каждый сам за себя, каждый сам для себя, каждому – свое, разве не так? Чужого мне не надо, но и своим я делиться не собираюсь. Да и как можно это сделать?

Самый правильный способ охоты – прийти в нужное время и место, взяв добычу. Теплую, трепыхающуюся, волнительно податливую… Разумеется, для того чтобы вычислить место и время, надо пораскинуть мозгами, с кондачка такие дела не делаются. Но чем-чем, а умом меня мать-природа не обделила, что не додала в плане внешности – компенсировала мозгами.

Недаром же профессор Утягин на одной из своих лекций сказал, по-простецки указав на меня пальцем: «Вы тут все фармацевты, один он – аптекарь!» В устах заведующего кафедрой фармакологии «аптекарь» было наивысшей похвалой. На нашем курсе он больше никого «аптекарем» не называл. Так-то вот, пустячок, а приятно. Запомнилось. Приятное всегда запоминается, впрочем, как и неприятное. Я вообще на память не жалуюсь, она у меня цепкая.

Аптекарь…

Самому мне старинное мелодичное слово «аптекарь» нравится куда больше, чем царапающее слух современное «фармацевт». Английское «фармацист» еще хуже, а китайское «яоцзиши» звучит ничего. Яо-Цзи-Ши… Так и тянет тянуть его нараспев, хлопая в ладоши. А по-японски «аптекарь» – «якудзаиси», от слова «якудзаи» – «лекарство», а не от названия якудзы – их национальной мафии. Но сходство мне нравится. Я ведь и сам такой же: суровый, храбрый и решительный, как парни из якудзы. И так же, как они, люблю утверждать свою власть над миром, только способ у меня свой, особый. У каждого свой путь к истине и способ самоутверждения.

Я – Аптекарь. Только я не простой, а особенный.

Но об этом никто не догадывается.

И правильно. Известность мне ни к чему. Я не артист и не политик, хотя в своем роде я и политик, и артист, и охотник… Я очень многогранная личность. В первую очередь – личность.

Я очень люблю наблюдать за тем, как у моей добычи тускнеют глаза. Жаль, что они при этом некрасиво пучатся. Издержки процесса, ничего не поделать. Я мог бы использовать какой-нибудь быстродействующий яд, от которого глаза тускнеют, не выпучиваясь, но это лишило бы меня прямого контакта с добычей в момент ее агонии. Можно, конечно, держать их при этом за руки или за шею, но это совсем не те ощущения. Яд расправляется с добычей вместо меня, лишая меня какой-то существенной части моего упоительного всемогущества. Радость уже не та. К тому же яд – это дополнительные сложности, которые могут выйти мне боком.

В моем деле чем проще, тем лучше.

Сначала я сильно рисковал, но лишь до тех пор, пока не придумал свой Способ. С одной стороны, он проще пареной репы, с другой – вряд ли кто сможет его разгадать. Простые загадки ведь самые сложные. Теорему Ферма не так давно доказали, а на вопрос: «Куда девается дырка от бублика, когда он съедается?» – так и нет ответа.

Я – дырка от бублика.

Меня невозможно поймать, потому что меня нет…

2

Если рано утром Восьмого марта кто-то ломится в дверь к одинокому холостяку, так это явно не для того, чтобы поздравить с праздником и подарить подарок.

Вчера вечером Савелий предусмотрительно выключил оба телефона, домашний и мобильный, домофон и дверной звонок, чтобы наконец-то выспаться как следует, за себя и за того парня, чтобы спать до тех пор, пока, как говорят некоторые, «морда от подушки не заболит».

Пусть мир празднует женский день, а кое у кого есть совсем другие планы. Долгий сон, неспешный завтрак, просмотр какой-нибудь новинки кинопроката, прогулка от дома до Китай-города, пара кружек темного пива в кабачке. И все это в полном одиночестве. Так уж захотелось Савелию – провести выходной наедине с собой, подустал он от общения с людьми в последнее время.

«Надо было обить дверь снаружи чем-то мягким», – подумал Савелий, накрывая голову подушкой. Окончательно просыпаться и тем более вставать не хотелось. Была надежда, что незваный гость скоро устанет стучать или же, убедившись в бесперспективности своих действий, уйдет восвояси.

Увы, тот оказался настойчивым. Стук не прекращался, наоборот, становился все громче. Кто-то за дверью был уверен в том, что Савелий дома и во что бы то ни стало желал пообщаться. В лучшем случае это могли быть заливаемые соседи снизу, о худшем случае не хотелось и думать. Савелий откинул в сторону одеяло, сел, потряс головой, отгоняя остатки сна, и босиком пошлепал к двери. Звука льющейся воды он не услышал, потому и в глазок заглядывать не стал – и так ясно, что по ту сторону двери стоит двоюродный брат и любимый родственник Виталик. Больше некому.

Планы на хороший день рухнули. Савелий почтил их память вздохом сожаления и открыл дверь.

– Ну, наконец-то! – вместо приветствия сказал любимый родственник. – Здоров ты спать, брат!

– Чем еще заниматься в выходной? – не слишком любезно и немного сварливо поинтересовался Савелий, давая понять гостю, что тот приперся не очень-то кстати.

Виталика не слишком любезная встреча не смутила. Он всегда был выше таких мелочей, как чужое настроение. Прошел мимо посторонившегося Савелия в прихожую, разулся, облагородив атмосферу запахом давно не сменяемых носков, снял куртку, повесил на соседний крючок наплечную кобуру с пистолетом и обернулся к Савелию с улыбкой на небритом осунувшемся лице:

– Ну, здравствуй, брат!

– Здравствуй, – ответил Савелий и, следуя традициям гостеприимства (эх, послать бы их вместе с любимым родственничком куда подальше!), спросил: – Кофе или чай?

– Чай! – не раздумывая, выбрал гость. – От кофе меня уже блевать тянет. Три ложки с верхом на кружку. И не забудь кружку блюдцем накрыть, чтобы заварилось получше.

Гость ломанулся прямиком на кухню, но был предусмотрительно перехвачен хозяином и отправлен в ванную мыть руки. Савелий с детства считался чистюлей (по версии Виталика – чистоплюем), а Виталик – неряхой. Странно, но такие радости, как гепатит А, сальмонеллез и глисты, почему-то доставались Савелию, Виталику все было как с гуся вода.

– Как мама? – спросил гость, плюхаясь на диванчик.

– Нормально, – ответил Савелий. – Привет вам передавала. А как Лариса с Юлей?

– Нормально, – хохотнул гость. – Юлька растет, Лариса стареет. Все как обычно.

Неизвестно кем установленные приличия первым делом требовали справиться о родственниках. Судя по тому, что Виталик не стал давать развернутую характеристику своей жене, на семейном фронте у него сегодня было затишье. Уже хорошо. Савелий порадовался за брата и за себя тоже. Если бы Виталик до утра выяснял отношения с женой, а потом, как обычно, хлопнул бы дверью и ушел к Савелию, то следом за ним примчалась бы Лариса и на глазах у Савелия разыгрался очередной акт житейской драмы с взаимными обвинениями, угрозами, оскорблениями…

Пришлось бы не только наблюдать, но и принимать кое-какое родственное участие – успокаивать, увещевать, призывать к миру. В конце концов, супруги помирятся столь же бурно, как и ссорились, и захотят отметить примирение чем-нибудь из хозяйских запасов. Некоторые почему-то уверены, что докторам благодарные пациенты таскают спиртное ящиками. Как бы не так! Короче говоря, закончится вся эта трагикомедия не раньше десяти-одиннадцати часов вечера, когда, наконец, гости соизволят убраться, оставив Савелия с гудящей головой и кучей немытой посуды в раковине.

Себе Савелий сварил кофе по праздничному рецепту – с имбирем и мускатным орехом. Виталик презрительно поморщился, глядя на то, как брат поддевает кончиком ножа пряности из баночек и высыпает их в джезву. Сам Виталик уважал только одну пряность – черный перец, причем в огромных количествах. Слова «остро» и «вкусно» были для него синонимами.

– А к чаю есть что-нибудь? – как бы невзначай спросил гость, когда Савелий поставил перед ним накрытую блюдцем кружку.

– Могу сделать бутерброды, – предложил Савелий. – Есть ветчина, голландский сыр, брынза…

– Я не об этом, – махнул рукой гость. – Коньячку бы!

Коньячок – это серьезно. Рюмкой или двумя Виталик не удовлетворится, не такой он человек. Непременно выдует всю бутылку, а потом завалится спать. У него же на лице написано, что ночью ему было не до сна.

А ведь сегодня Восьмое марта, стало быть, невестка вправе рассчитывать на какую-то праздничную программу – букет, подарок, порцию комплиментов. Не получив желаемого до полудня, она накрутит себя и начнет разыскивать блудного мужа. Позвонит ему на работу, а затем примчится сюда. Наугад. Если муж здесь, то ему можно все высказать, если нет, то можно высказать Савелию в расчете на понимание и утешение.

Виталик, мирно дрыхнущий на диване вдали от семьи в разгар праздничного дня, – как минимум час сольного выступления Ларисы и еще не меньше часа их дуэта. Б-р-р! Ну ее на фиг, такую праздничную программу. Врачи-психиатры, знаете ли, тяготеют к спокойному, даже унылому отдыху, им буйства страстей и всплесков эмоций на работе хватает выше крыши.

– Коньячку? – Савелий иронично приподнял левую бровь. – Я тебе скажу не как брат брату, а как доктор пациенту – ты бы не начинал день со спиртного. Такие привычки, знаешь ли, до добра не доводят, особенно в молодом возрасте.

– Это у тебя день только начинается! – возразил Виталик. – А у меня он двое суток все никак закончиться не может! Так что засунь свои врачебные рекомендации знаешь куда? Если жмешься брату сто грамм налить – так и скажи, я пойму и прощу! Но от докторских советов воздержись! У меня эта ваша медицина знаешь где сидит?!

Казалось бы, давно пора привыкнуть к этим вечным укорам: пожалел для брата, зажал брату и т. п., выработать иммунитет, но он все никак не вырабатывался. Вот и сейчас пришлось доставать из бара бутылку вместо того, чтобы… Ну, ладно.

– Армянский? – скривился Виталик, посмотрев на этикетку. – Он же весь паленый!

Савелий молча взял бутылку и понес ее обратно.

– Ладно, разливай! – поспешно сказал брат и, словно оправдываясь перед кем-то третьим, добавил: – Свяжешься с тобой – научишься пить что попало…

Что попало, судя по запаху, было далеко не паленым. Да и вообще трудно было предположить такое с учетом личности дарителя. Солидные люди бурду дарить не станут, к тому же если отношения с врачом еще не завершились.

– А себе? – нахмурился Виталик, поднимая рюмку.

Савелий капнул из бутылки в чашку с кофе.

– Как хочешь, мне же больше останется! – прокомментировал брат и, не дожидаясь, пока Савелий приготовит бутерброды, опрокинул рюмку в рот.

Согласно канону, закусывал Виталик после третьей. Откусил от бутерброда с ветчиной, прожевал, проглотил, запил чаем, блаженно прикрыл глаза и констатировал:

– Можно жить!

Усевшись в угол кухонного диванчика, немаленький и нехудой Виталик занял его целиком, поэтому Савелию пришлось сесть на табурет. Оно и лучше – так ближе к плите и к холодильнику. Ясно же, что придется повторять чай, бутерброды и, возможно, идти за новой бутылкой. В плане выпить-поесть мало кто мог сравниться с двоюродным братом.

– А до этого было нельзя? – поддел Савелий.

– Кому-то, может, и можно, тебе, например, а вот мне не очень… – Виталик вздохнул и повторил коньяк.

– Хорош гнать! – предостерег Савелий. – Сейчас под стол свалишься.

– Не волнуйся! – Лицо Виталика расплылось в улыбке, больше напоминавшей хищнический оскал. – Ты же знаешь, что меня с устатку не берет, а только напряжение снимает… Двое суток на работе с перерывами на покурить и оправиться – это тебе не хрен собачий! Да разве ж ты поймешь?! Мою работу не сравнить с твоей…

– Нет, – согласился Савелий. – Ты – опер, а я – врач, какие тут могут быть сравнения?

– Я не в смысле профессии, а в смысле тяжести! – Виталик махнул в воздухе надкусанным бутербродом. – Врачи тоже разные бывают. Одни сутками у операционного стола стоят, другие с разными придурками лясы точат, ля-ля-тополя…

Насчет «ляс с придурками» был не намек, а выпад. Такой уж он, Виталик, не может без гадостей. Да, конечно, у оперуполномоченного уголовного розыска работа не сахар, но это еще не дает ему права на подобные высказывания.

– Я, к твоему сведению, не лясы с придурками точу, – строго сказал Савелий, – а помогаю людям, находящимся в кризисных состояниях. Каждого надо выслушать, понять, пропустить все, что тебе выложат, через себя, чтобы найти подход к человеку и нужные слова. Если ты думаешь, что все так просто, то очень ошибаешься. Впрочем, тем, кто не в теме, это всегда кажется просто.

– Не кипятись, брат! – попросил Виталик, которого коньяк сделал сговорчивым и покладистым. – По мне, тоже лучше троих задержать, чем одного допросить. Нудное дело – задавать вопросы и слушать ответы, выматывает капитально. И про твою работу я ничего плохого сказать не хотел…

– Да ну? – удивился Савелий.

– Просто хотел подчеркнуть, что ты молодец – хорошо в жизни устроился. Не то что я… И так ведь работы выше крыши, а как что случится, так вообще…

Опрокинув очередную порцию коньяку, Виталик налег на бутерброды, с которыми расправлялся молниеносно – куснул, шевельнул челюстями, проглотил, снова куснул. Минутой позже тарелка опустела. Савелий полез в холодильник за ветчиной и сыром, а Виталик, осоловевший от еды и коньяка, откинулся на спинку дивана и продолжил разговор:

– Я к тебе за советом пришел. Тут такое дело…

«Все-таки очередной семейный конфликт», – с тоской подумал Савелий.

– Виталь, ты же знаешь все, что я скажу. Начиная с того, что любовь на самом деле требует определенных жертв…

– Да я не об этом! – перебил брат. – У меня по работе вопрос.

– По работе?! – не веря своим ушам, переспросил Савелий. – Чем я могу…

– У нас медицинская проблема. – Перебивать собеседника для Виталика было в порядке вещей, так же как тыкать незнакомым людям и вместо имени и отчества фамильярно называть собеседника по одному только отчеству. – Ну, не совсем медицинская, но около того… Короче, по нашему району орудует серийный убивец…

– Да ну! – ахнул Савелий, знакомый с ними только по книгам и фильмам. – Настоящий?

Из дальнейшего рассказа Виталика выяснилось, что настоящее и не бывает. Пять трупов. Все убитые – женщины, от двадцати семи до сорока трех лет. Изнасилованы у себя дома, а после задушены.

– Первые два убийства на Первой Останкинской и на Кондратюка, друг с другом никто не связал. – Виталик покачал головой, словно досадуя на чью-то недальновидность. – Они и по почерку были разными – в первом случае женщину задушили руками, во втором – поясом от ее же халата.

– Какого? – машинально спросил Савелий.

– Махрового. Да какая разница? Был бы шелковый – этот гад задушил бы шелковым. Что под руку попалось, тем и орудовал. На Останкинской поначалу взяли в разработку мужа убитой, который уже больше года не жил вместе с ней, но квартиру они еще разменять не успели. Мотив?

– Да, – согласился Савелий. – Только зачем мужу надо насиловать свою, можно сказать, уже бывшую жену? Неужели за время супружества не натешился?

– Мало ли какие заморочки у людей, – усмехнулся Виталик и подколол: – Странно, что психиатр такого не понимает. Это мог быть не просто сексуальный акт, а наказание или даже возмездие. Вот ты, сука, всю мою жизнь сломала, а я тебя сейчас трахну во все отверстия и придушу!

– Ну да, – согласился Савелий. – Это уже клиника.

– Вот и я о том же.

– А по сперме ведь легко установить…

– Ее нет ни в одном трупе. И снаружи нигде нет. Наш убийца не доводит дело до конца…

– Или пользуется презервативами.

– Насчет них эксперты ничего не говорили. Возможно. Он вообще осторожный, работает в перчатках или аккуратно затирает за собой. Каких-либо идентичных отпечатков пальцев в пяти квартирах не нашли…

Богатое воображение Савелия нарисовало портрет серийного убийцы. Высокий плечистый блондин в венецианской почему-то маске, резиновых медицинских перчатках, презервативе на вздыбленном пенисе и носках в полосочку. Почему воображение сработало именно таким образом и какие тут имели место ассоциации, разбираться было некогда. Надо было слушать дальше.

– На Кондратюка подозреваемыми номер раз стали два молдаванина, которые недавно делали ремонт в квартире убитой. Логично так получается – отремонтировали квартиру, получили расчет, на прощанье изнасиловали хозяйку и придушили…

– Не вижу логики.

– Ну, я хотел сказать, что так довольно часто бывает. Короче, молдаван начали искать, но до сих пор так и не нашли… Там и приметы, со слов соседей, те еще – два брюнета среднего роста, один носатый, другой усатый, одного Ваней зовут, другого – Данилой. Так можно сорок лет искать. Вот, скажи мне, брат, почему мою ксиву народ полчаса разглядывает, прежде чем в дом меня пустить, а каких-нибудь гастарбайтеров, никому не известных, нанимают, даже не отксерив их паспортов, дают им ключи, поселяют в своих квартирах? Парадокс?

– Никакого, – пожал плечами Савелий. – Рабочие людям нужны, поэтому их пускают, а ты – нет, от тебя только проблемы, вот и изучают твои документы подолгу. Так тебе надо помочь найти двух молдаван? Извини, у меня нет выхода ни на молдавское посольство, ни на их мафию. Виталь, ты не знаешь, есть вообще молдавская мафия? Что-то я про нее никогда не слышал…

– Есть, – кивнул Виталик, – у каждого народа есть своя мафия, как же без нее? Молдаване контролируют своих земляков, снабжают их липовыми документами, и так далее. Только я к тебе пришел не для того, чтобы ты помог нам найти молдаван, тем более что эти молдаване здесь, скорее всего, ни при чем.

Через неделю после убийства на Кондратюка убили женщину на Большой Марьинской. Одна дома, изнасиловали, задушили руками, ничего не взяли. Еще через неделю случилось похожее убийство на Калибровской улице.

Тут уж до всех дошло, что в районе орудует серийный убийца, насильник и душитель. Но не вор – нигде ни в одной квартире ничего не пропало. Даже на деньги из сумочек, которые у всех убитых традиционно стояли в прихожих, на виду, убийца не позарился. У него свой бескорыстный интерес.

– Ну, если говорить о нравственных нормах… – начал было Савелий, но тут же оборвал себя: – А пятое убийство?

– Оно случилось в понедельник, пятого марта, на Аргуновской улице в телевизионном доме.

– В каком-каком? – переспросил Савелий. – В Телецентре? Так он ведь на Королева…

– В «телевизионном» доме, а не в Телецентре. Этот дом был построен лет сорок назад для работников телевидения, – пояснил Виталик, – оттуда и название такое прилепилось, хотя большинство нынешних жильцов не имеет к телевидению никакого отношения.

Убили тридцатичетырехлетнюю начальницу отдела персонала из гипермаркета «О-Шоп». Кровоподтеки на лице, разрывы заднего прохода и влагалища, задушена руками, из квартиры ничего не пропало. На сегодняшний день имеем пять убийств!

Для наглядности Виталик продемонстрировал растопыренную пятерню с косым белым шрамом (в десятилетнем возрасте упал в отцовском гараже и пропорол руку какой-то железкой, валявшейся на полу).

– И ты хочешь, чтобы я составил психологический портрет? – попробовал догадаться Савелий.

Брат отрицательно покачал головой, поскреб рукой колючую щетину на подбородке, поморщился и наполнил свою давно пустовавшую рюмку.

– Этих составителей портретов у нас хватает и без тебя, – сказал он. – Я не сказал тебе главного, приберег на десерт. Давай только выпьем сначала…

Савелий отсалютовал чашкой, в которой еще оставалось немного кофе. Виталик не стал настаивать, выпил, закусил половинкой бутерброда, погладил себя по намечающемуся животу (хорошо, мол, пошло) и продолжил:

– Все пятеро не были знакомы друг с другом. Во всяком случае, нам не удалось установить ни фактов знакомства, ни каких-либо иных точек пересечения. А уж мы старались, поверь, землю носом рыли, но так ничего и не нашли.

Кадровик из гипермаркета, бухгалтер из небольшой строительной фирмы, преподаватель английского языка из строительного университета, методист детского сада, заместитель заведующего отделением Сбербанка. Возраст, круг общения и школы разные.

Коренная останкинская жительница только одна – Борчазова из «телевизионного» дома на Аргуновской. Все остальные поселились в Останкино уже во взрослом возрасте – кто к мужу переехал, кто после развода разъехался, одна квартиру с родителями разменяла, одна купила квартиру с мужем…

– А может, они посещали одного и того же психоаналитика или психолога? – предположил Савелий.

– Насчет психологов нам ничего узнать не удалось, не было информации, что хотя бы кто-то из них ходил к психологам, но парикмахеры с косметологами у них точно были разными. Но ты не перебивай, ты слушай… Есть один общий момент. Все пятеро в день своего убийства заболели, не пошли на работу и вызвали на дом врача из поликлиники. Но ни одна из них врача не дождалась… Врачи приходили уже после, им не открывали, они звонили к соседям, отмечались, что были, мол, в такое-то время…

– Я, конечно, очень далек от всей этой вашей розыскной деятельности, но мне кажется, что это обстоятельство сильно сужает круг подозреваемых и облегчает вашу работу. В чем тут закавыка?

– А закавыка в том, что вызывали из двух соседних поликлиник! – сверкнул глазами Виталик. – Дома на Первой Останкинской, Кондратюка и Аргуновской относятся к пятьдесят пятой поликлинике, а дома на Большой Марьинской и Калибровской – к восемьдесят шестой. И как мы ни старались, нам так и не удалось найти какую-то связь, какого-то человечка, который бывает в обеих поликлиниках и имеет доступ к журналам вызовов. Следствие, можно сказать, зашло в тупик. Кончик, за который надо тянуть, чтобы распутать весь клубок, у нас есть, только он больно скользкий, не ухватишь. Тут я и подумал – а братан-то мой врач, да голова у него светлая, незамутненная нашей оперативно-розыскной деятельностью. Может, думаю, пораскинет Савелий мозгами своими умными, подскажет. Ты же всегда хорошо соображал, в шахматы меня всегда обыгрывал…

От такой приторной лести у Савелия чуть зубы не свело. Видать, здорово приперло дорогого родственника, обычно он столько хорошего говорит только о себе.

– Вот я и пришел к тебе ни свет ни заря…

– Мог бы часа на четыре и опоздать, – съязвил Савелий. – Не пожар.

– Здесь – пожар! – Виталик постучал кулаком себя в грудь, очень напомнив Кинг-Конга. – Все горит! Ты не понимаешь наших нюансов. Это громкое дело, по нему работает город, а мы, местные, так – на подхвате. Все начальство только и думает, что об останкинском душителе, у него такое неофициальное погоняло. Это мой шанс! Если я выскажу дельное соображение или дам какой-то полезный результат, то меня заметят…

– Произведут в полковники и назначат начальником ОВД!

– Ну не сразу, конечно, в полковники… – замялся брат, – но уж «на земле» я точно не останусь, смогу перейти в округ или на Петровку. У нас ценят тех, кто хорошо соображает, результаты-то всем нужны. Понимаешь, брат?

Вопрос сопровождался фирменным взглядом голубых глаз Виталика, доверчивым и просительным одновременно. Посмотрит-посмотрит, а потом моргнет своими длинными девчачьими ресницами и опять смотрит. Камень растает под таким взглядом, не то что человек.

– Понимаю, – кивнул Савелий.

У него всего-то и было двое родных людей – мать в далеком немецком городе Любеке да Виталик. По частоте общения и местонахождению Виталик мог с полным правом считаться самым близким родственником. С матерью Савелий перезванивался пару раз в месяц («Привет! Как дела? У меня тоже все в порядке»), а виделся раз в год или в два.

– А если понимаешь, тогда пораскинь мозгами… Есть же какая-то связь, только мы ее никак нащупать не можем. Так бывает – бьются лучшие люди над проблемой, да все без толку, а потом приходит кто-то и говорит: «Да вы же не с того боку зашли, вот как надо». И все встает на свои места.

– Может, кто-то из врачей подрабатывает в соседней поликлинике?..

– Ну, уж настолько у нас ума хватило… – скривился Виталик. – Проверили. Перетрясли. Просеяли через мелкое сито. Никаких совместителей, и на консультации никто к соседям не ходит. Нет никакой связи, но пять трупов есть. Со схожим почерком и обстоятельствами. Вызвали врача из поликлиники, и на тебе! Причем я подозреваю, что этот самый душитель, скорее всего, представляется врачом, чтобы ему дверь открыли…

– Возможно, он подслушивает телефонные разговоры, – предположил Савелий. – На номерах, по которым вызывают врачей. Записывает адресок и…

– Эту версию отработали. Не подтвердилась. Ты не заморачивайся всяким прослушиванием и прочими шпионскими играми. Ты подумай над поставленной задачей, а я пока посплю.

– Ты бы рассказал поподробнее, что ли, – попросил Савелий, – а то как-то все в общих словах. Личность каждой жертвы…

– Не надо забивать себе голову лишними сведениями, – тоном знатока ответил брат. – Думай о том, кто может иметь доступ к журналам вызовов в двух соседних поликлиниках и оперативно получать сведения о вызывающих врача на дом. Помни – наш душитель приходил раньше участковых врачей. А личности жертв тут ни при чем. Но если хочешь, я могу тебе о каждой в подробностях рассказать. Только потом, а то спать хочется так, что хоть помирай.

– Последний вопрос: внешне жертвы схожи между собой?

– Нет, – покачал головой брат. – На Аргуновской – полная блондинка с хорошими формами, – Виталик обрисовал в воздухе контуры женского тела, – на Большой Марьинской – коротко стриженная худышка, больше на мальчика похожая, 24 года буквально накануне убийства исполнилось; брюнетка, на пояснице татуха – цветочек-веточки. На Первой Останкинской – обычная тетка, ни лица, ни фигуры, только по паспорту пол женский…

Савелия передернуло. О жертве убийства можно было бы выражаться и уважительнее. Но надо отдать брату должное, язык у него был образный. Савелий сразу же представил женщину, убитую на Первой Останкинской улице.

– …На Кондратюка – фифочка-шатенка, – продолжил Виталик, немного в теле, очень ухоженная, шелковые пеньюарчик, халатик и простыня. Богемный тип, короче. Вызвала врача, накрасилась и ждала. Дождалась… И бутылка текилы в тумбочке, кстати, как штрих. А на Калибровской такая дылда, плоская спереди и сзади, подиумный тип. Нос, как рубильник, короткая стрижка. Сорок три года, самая старая из убитых…

Спустя пять минут Виталик громко храпел на гостевом диване (кобуру с пистолетом он принес из прихожей и положил под подушку), а Савелий неторопливо пил на кухне вторую чашку кофе и размышлял над поставленной задачей. Не потому, что так велено, а было интересно. Загадками, ребусами и всякими там головоломками Савелий увлекался с детства. А тут так неожиданно представилась возможность принять участие в настоящем следствии, помочь поймать реального, невыдуманного убийцу.

При мыслях об убийце Савелий поежился и эгоистично порадовался тому, что живет на Таганке, далеко от Останкина, где орудует серийный душитель. Хотя кто его знает, может, и на Таганке есть свой маньяк, только об этом пока почти никто не знает?