Текст книги "Командор ордена"

Автор книги: Андрей Левкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Левкин Андрей
Командор ордена

Андрей ЛЕВКИН

КОМАНДОР ОРДЕНА

Фантастический рассказ

На улице ветер, лязгает вывеска на доме, где живет булочник, а щели в окнах Иоганн, разумеется, законопатить не удосужился, и ветер гуляет и по комнате, шурша мусором в углах, искривляя пламя свечи. Командор ордена... кутался в старый, когда-то парадный плащ и поминутно дышал на руки. Кончив писать, подсушил текст песочком, встряхнул лист и свернул его в трубку. Снег покроет поля королевства в третьей декаде, война на пороге не переминается, а вот наследник – на горе охотникам до дармовой выпивки возникать не собирался. Составление отчета о предстоящем месяце не требовало от командора никаких умственных затрат. Выгляни в окно, определи положение Собачей звезды, вспомни, какое сегодня число, сделай еще несколько подобных пустячков, а там – умножай, складывай да подставляй в формулы из справочника Альберта Великого.

– Иоганн! – он позвал слугу и, когда тот, наконец, объявился, передал гороскоп, – во дворец!

Иоганн убыл.

Кошмарные сквозняки, задувало под плащ. Командор подошел к камину, огонь едва теплился. Подкинул поленьев. Устроился на табурете, встал, придвинулся совсем вплотную к огню, протянул вперед руки и принялся сгибать и разгибать пальцы. Грелся и пытался сосредоточиться. Сегодня предстояла еще работа очень серьезная.

– Да, – скривил он губы, – сорок скоро, а отравлять так и не выучился. Ну да ладно, оставим сие узким специалистам. Мэтру Рене. А ведь на публику старикашка старался, сплетен-то сколько... И этот пафос, и любовь к дешевым эффектам. "Одиннадцать священно, двадцать два – стократ. Коф, бэт, ламэд: коф – двадцать, бэт – распространение могущества". Что с него, парфюмера, взять.

Вроде согрелся, сидел, щурился, глядел на огонь. По улице проследовала стража. Дело к полночи. Хлопнула дверь.

– Иоганн?!

Вошел слуга.

– Какая приятная неожиданность! Вы стали исполнительны? Или еще не ходили?

– Ходил. Я вернулся, мессир. Я спешил.

– Ну, спешить-то зачем. Там вас запомнили, наконец?

– Кажется, мессир.

– Видите, как прекрасно, господин бывший живописец? Первый успех на новом поприще. Вас узнают во дворце – уверяю вас, это не мало. И лицом посвежели. Или это здесь просто свет плохой?

– Посвежел, мессир.

– Вот видите. Затопите печь внизу, я сейчас спущусь. Быстро.

Как все же этот мир странно устроен. Либо слуга культурный, либо в доме порядок. Первое, как ни странно, предпочтительнее, предыдущего только вспомнить, бррр... Работать пора, вот что. Работать пора, а начать боюсь. Кто, я? Боюсь? А что? И боюсь...

Вздохнул, поднялся, подошел к книжной полке, извлек громадный фолиант в замусоленном переплете, с многочисленными закладками и разрозненными вложенными листами. Подхватил книгу под мышку, вышел из комнаты, узким коридором прошел к лестнице, начал спускаться. Лампа на лестнице коптила вовсю. Спустился до низу, отворил дверь и оказался в небольшом, смахивающем на кухню, помещении, большую часть которого занимала плита тоже вполне обычная. Вдоль стен – полки, заставленные склянками с разноцветными жидкостями; коробочки, пакетики. В дальнем углу притулился верстак, рядом с ним стояли шкаф и маленький столик, под потолком болтались подвешенные на веревке пучки сухих трав. Печь уже гудела, и из жерла валил поток жара.

– Славно... – сказал командор в никуда.

Иоганн поднял голову, обернулся, но, убедившись, что обращаются не к нему, принялся ковырять дрова кочергой.

Командор пристроил свой фолиант на столике и посмотрел на слугу. Тот, возле самой печи, взмок, лоб блестел, руки... руки вроде бы чистые, то есть в саже, но красками не заляпаны. Значит вот так. Чему, интересно, он внял? То есть, при чем тут – внял? Или испугался угроз, или тепло тут и сытно, и работы – часа на три в день. Вот так вот. А то все – творчество, творчество, тяга, никто не может, не сможет порвать с этим своим творчеством. Ладно сказки-то рассказывать.

– Хорошо, Иоганн, – сказал он, – достаточно. Давайте это.

Иоганн вышел. Командор ходил вокруг плиты. Отошел к столику, пролистал книгу, отыскал требуемую страницу, пробежал ее глазами, заложил ножом. Слуга вернулся. В руках он держал железный сосуд, плотно закрытый крышкой.

– Поставьте на стол. Так. Ступайте. И займитесь, наконец, лампой на лестнице. Коптит.

Слуга вышел. Командор стянул с плеч плащ, отшвырнул его куда-то в угол и подошел к столу. Вздохнул, решительно протянул руки и снял с сосуда крышку. В сосуде был мозг.

Командор изъял содержимое и перенес его на гладкую столешницу, после чего принялся поливать водой запутанную поверхность мозга, который студенисто дрожал, словно ему снились кошмары. Вода бежала по извилинам, стекала на пол, собралась там в лужу, брызги попадали на одежду; на все это командор не обращал внимания. Окончив процедуру, он осторожно перенес мозг в медную емкость, наполнил ее прозрачной, бесцветной жидкостью, установил на плиту. Снял с полки банку с крупными, тоже бесцветными кристаллами, кинул щепоть их в посудину; часть крупинок попала в огонь вспыхнули желтым. Сняв с полки песочные часы – минут на двадцать перевернул, поставил на стол. Сел на табурет, прислонился к стене и углубился в созерцание пара, начавшего клубиться над плитой.

Чего, интересно, боится гроссмейстер? Не смерти, конечно, он о ней и думать забыл, не умирают маги. Не целиком, во всяком случае, умирают. Мы маги, избранные... Тайное знание, незаметная жизнь, неприметная власть... Только вот если сумел себя самого из грязи вытащить, так уж государства из провинций стряпать или девок в королев превращать – пустяки. Впрочем, бывают и сложности. Вот, например, сегодня. Непросто сегодняшнее, ох как непросто.

Песок стек вниз, командор встал, подошел к плите, снял с огня емкость, осторожно извлек ее побелевшее содержимое и переложил его на блюдо, установленное в заполненном крошками льда тазу. Теперь требовались демоны. Исполнив требуемое, прекрасно знакомое, командор воззвал к Сургату. Тот, однако, почему-то не появлялся. Командор повторил процедуру – Сургат как в воду канул. Оставив в покое Сургата, комадор призвал Буна. Обладающий способностью даровать мудрость Бун не был особенно популярен среди младших демонов, тем не менее ни одна из его голов – ни собачья, ни грифонья, ни человечья в подвальном полумраке не возникали. Время уходило. Не отозвались ни Фора, ни Асмодей, ни Балам, ни Сабнак. Командор нервничал: в поведении младших ощущался какой-то злой умысел, что было неприятно не само по себе, но потому, что умысел этот для командора выглядел совершенно немотивированным.

Время уходило, а он все слонялся по помещению. Внезапно нагнулся, поднял с пола какой-то листок – страничку из книги, – оглядел, сунул за обшлаг, продолжил ходить вокруг плиты. Ничего другого не оставалось, как попытаться вызвать Вельзевула – из Верховной тройки самого знакомого. Принца Вельзевула, выше которого в иерархии стоял лишь Люцифер, а, впрочем, различия там были чисто номинальны, на верхнем уровне имело место коллективное руководство трех: Императора Люцифера, Принца Вельзевула и Великого Герцога Астарота. Хотя командор знал Вельзевула уже давно, и выручать друг друга им случалось неоднократно, и взаимная симпатия существововала, тем не менее, общались они весьма церемонно, о желании встречи сообщая заблаговременно. Теперь, однако, было не до хороших манер. Вельзевул явился немедленно. Лицо непроницаемо, поди разберись, в каком он настроении. Командора, впрочем, это теперь не волновало.

– Прошу прощения, Принц. Я не известил заранее.

– Что за пустяки, – милостиво принял извинения Вельзевул, – что стряслось, приятель?

– Младшие не отзываются. Что такое, опять какого-нибудь старичка божьего искушаете?

– Если бы. Разболтались до крайности. Чувствуют, разгильдяи, что нам сейчас не до них. А ты кого вызывал?

– Да ладно. Отправь ко мне любого, кто попадется.

– Так ведь, командор, я и сам кой-чего умею?!

– Ну что ты, мне ведь мальчик на побегушках нужен.

– Тогда, кажется, я понимаю. Во всем, что затевает командор, желаю ему успеха. От чистого сердца. А мальчишку – пришлю.

Принц исчез, командор перевел дух, протер глаза, восстанавливая зрение, после чего извлек из-за обшлага найденный на полу листок и занялся чтением: "No139. Возьми примерно 2 унции армянской соли, олова, серы и ртути, причем соль должна быть не в палочках. Возьми сосуд с широким горлом, до половины, но не больше, обмазанный глиной, причем те вещества, которые в нем помещаются, должны занимать немного меньше половины сосуда. Сотри то, что нужно стереть, в каменной ступке, отнюдь не на железе или металле другого рода; когда все стерто и хорошо смешано вместе, поставь на маленький угольный огонь на два часа, затем в течение пяти часов поддерживай более сильный огонь, в руке держи тонкую деревянную палочку, чтобы время от времени всовывать в горло сосуда, потому что оно будет закрываться и дым не сможет выходить (отчего, если горло закупорится, сосуд может лопнуть), когда через семь часов ты увидишь, что дыма больше не образуется и увидишь подступивший к горлу род золотистого вещества, то сними сосуд с огня, дай постоять, пока не остынет, а затем разбей, и ты получишь то, что хотел".

Командор нахмурился, листок разгладил, аккуратно сложил и вернул за обшлаг. Забыв, что из подвала его не услышат, хотел было позвать слугу, и уже произнес "И", как в помещении принялся возникать Паймон. Вечно охрипший демон Северо-Запада, обучающий наукам и критике искусств, раскрывающий все секреты и подчиняющий воле любого вызвавшего его, он появлялся в человеческом облике, восседающий на дромадере, перед которым шествовали музыканты, игравшие на всех мыслимых инструментах. Число музыкантов варьировалось от случая к случаю, но прибывавших вместе с демоном к командору хватило бы на удовлетворение музыкальных потребностей по меньшей мере трех королевств. Спешившийся Паймон ожидал приказаний.

Командор написал что-то на листке бумаги и передал его демону. Тот согнулся в поклоне и начал исчезать.

– Да, и бутылку марсалы! – крикнул командор вдогонку демону, – и быстрее, заклинаю, быстрее!

Паймон исчез, музыканты суматошно бросились за ним, инструменты били их по ногам, издавая при этом разнообразные стоны и попискивания. Вскоре кортеж затих. Командор знал, что Паймон время тянуть не умеет, поэтому следовало приступать.

Достав с полки три разнокалиберных сита, он снял блюдо с таза, и, отщепляя куски мозга, освобождал их от пленок и прилипших волос, швырял в самое крупное сито и, протирая, превращал их во влажное месиво. Пропустив мозг сквозь первое сито, он повторил процедуру со вторым ситом, затем с третьим, желая получить в результате такое вещество, что, если выложить его на воду, моментально разойдется по ней, образовав тончайшую пленку.

– Мессир, – тихо произнес просунувшийся в полуоткрытую дверь слуга, мессир...

– Во-он!

– Но, мессир...

– Что такое, Иоганн?! За полгода не выучили, что мне не мешают?!

– Но, мессир, Его Величество... Король...

– Твоего короля!! Во-он!

Швырнул в сторону двери какую-то склянку, переждал, пока перестанут дрожать руки, и продолжил работу.

Когда с ситами было покончено, в подвале сконденсировался Паймон. Мягко ступая, он приблизился к командору и выжидательно замер в двух шагах от него. Где-то в углу толпились музыканты и дромадер. Командор взял переданную ему Паймоном коробочку, которая была заполнена серым порошком, и часть его соединил с получившейся из мозга нежнейшей кашицей, затем взял у демона из рук пергаментный пакет, высыпал, встряхивая, из него смесь желтого и белого веществ, тщательно перемешал все. Принял от демона стеклянную банку и, брезгливо морщась, добавил в месиво бесцветной, не пахнущей слизи. Вздохнул, произнес несколько слов, взял со стола бутылку марсалы, которую Паймон заблаговременно откупорил, смахнул полой плаща древнюю пыль с бутылки и плеснул вино. Резко запахло смолой. Тщательно перемешал. Добавил белую маслянистую жидкость, лениво вытекшую из холодной бутылочки, еще раз все перемешал. Проинструктировал Паймона и вышел из подвала.

По лестнице поднялся чертыхаясь – лампа почти потухла. Вошел в залу, там обнаружил королевского дворецкого, печально приютившегося на табурете. У его ног лежала красивая собака. Иоганн сидел на подоконнике и болтал ногами.

– Ну? – спросил командор.

– Его Величество занемогли, – вскочив, отрапортовал дворецкий, просит пожаловать.

– Опять спаржи объелся?

– Нет, мессир, – залопотал дворецкий, – не спаржи, мессир, понимаете, Его Двоюродный Брат прислали по случаю годовщины, третьей годовщины, просто прекрасных куропаток, но дорога, дорога... Его Величество очень Вас просят!

– Так поставьте ему клистир.

– Клистир Его Величеству?! Как?!

– Обычным способом. Передайте королю, что я чрезвычайно занят, освобожусь под утро. Ночь он перетерпит.

– Но Его Величество чрезвычайно страдают! Они прислали Вам эту гончую, это прекрасная гончая, это лучшая гончая королевства, поверьте, Его Величество ничего для Вас не пожалеет!

– Я не могу оставить работу. Или отвести вас к демонам?

Дворецкий тер себе нос с таким усердием, что тот начал чирикать.

– Нет, упаси господь, – сказал он, вполне готовый пойти и утопиться, – но хоть что-нибудь, хоть заговор в письменном виде, меня же вывесят на башне...

– Ну ладно. – Командор хмыкнул, отошел к столу и принялся писать:

"Ваше Величество!

К моей величайшей скорби я не в состоянии покинуть Круг Действия Высших Сил, в особенности памятуя о последствиях, каковые таковой уход может повлечь для Вашей Персоны и всего Вашего королевства. Посему прошу милостиво простить меня и применить следующее, апробированное и оказывающее позитивное воздействие средство. Вашему Величеству надлежит развести указательный и средний пальцы правой руки в виде буквы "у", после чего, раскрыв рот, прикоснуться разведенными пальцами к обеим миндалинам и произнести следующую формулу: "Ма бесвак фор орм тра фэгир вур сео лео гиф хо плай инбирит авит эрест айр лэдтоу". Данная совокупность слов и действия должна нейтрализовать воздействие враждебных лавр на Ваше Величество, и я полагаю, что наутро, когда я смогу засвидетельствовать Вашему Величеству свое нижайшее почтение, найду Ваше Величество в совершенном здравии".

Запечатал записку, отдал дворецкому. Тот было рассыпался в благодарностях, но оборвал себя и торопливо, пятясь, устремился к выходу.

– Собаку-то заберите! – крикнул ему вслед командор.

Когда собака с дворецким исчезли, командор повернулся к слуге.

– Послушайте, Иоганн, вы ведь обещали оставить свое ремесло, не так ли?

– Обещал, мессир. Я выполняю. Да.

– А чем вы занимаетесь в подвале?

– Мессир?

– Зачем вам это? – он протянул слуге лист бумаги, который достал из-за обшлага, – это рецепт пурпурина, не правда ли?

– Но, мессир, это... это растопка для печи.

– Пустить де Майерна на растопку? Смело. Вы что, так с прошлым рвете?

– Да, мессир. Да. Рву.

– Ну что же... Ступайте.

– Простите, мессир, но как вы знаете, что это Майерн?

– А вам не известно, Иоганн, что я все знаю?

– Что вам надо – это да, но зачем вам краски?

– Вы задаете вопросы, Иоганн?

Слуга молча ушел. Командор начал дрожать от холода. Он вспомнил, что плащ остался внизу, кроме того, Паймон, должно быть, уже закончил, надо было его отпустить, запереть на всякий случай подвал и пойти вздремнуть хоть немного перед завтрашним. Сегодня было сделано полдела. Медленно спустился вниз, очень устал. Врет насчет красок? Но ведь руки, руки-то чистенькие... Неужели в самом деле бросил? Чрезвычайно похвальное послушание. С его-то талантом и слушаться... Да, торжествуй, командор, ты все можешь. Черт бы тебя побрал.

В результате усилий Паймона вещество утроило свой объем. Командор удовлетворенно хмыкнул. Вид у демона был загнанный, командор отпустил его, и тот медленно – что свидетельствовало о крайнем почтении – поклонился и растворился вместе со своей свитой.

Оглядел помещение – все, вроде, в порядке. Пошел прочь. У дверей остановился – что-то все-таки забыл. Ах да, плащ. Подошел, поднял плащ с пола. И увидел. В углу, за шкафом торчал какой-то матерчатый сверточек. Взял грязноватый комок двумя пальцами – комок распался на две перчатки. Перчатки были почти твердыми, все в красках. Некоторое время постоял, раздумывая, потом подошел к плите и швырнул их на угли. Насквозь промасленные, перчатки вспыхнули мгновенно, горели с шипением, словно хвоя. "У меня вот и без перчаток – никак, а ему – все нипочем", – печально сказал куда-то в никуда.

Накинул плащ, закрыл дверцу печи, запер подвал, поднялся к себе.

Под утро проснулся в холодном поту – сколько соли всыпал? Как для себя?! Пересолил? Гроссмейстер, а это к его завтрашнему визиту приготовлялся мусс из телячьих мозгов, был не только практически беззуб, но еще и страдал желудком – соленое, кислое – ни в коем случае; а был гроссмейстер гурманом до мозга костей, и за удачный рецепт – душу продаст. Душа, впрочем, не требовалась, требовался пустяк: через два дня гроссмейстер назовет имя своего преемника на посту главы ордена, и преемником станет один из четырнадцати командоров.

Да нет, не могло такое случиться, не мог он пересолить. Командор успокоился, начал было засыпать, как вдруг сел в постели и позвал:

– Иоганн!

Через минуту безропотно появился слуга.

– Иоганн, завтра вы мне не нужны. Располагайте собой по своему разумению. Можете писать.

– Мессир?!

– Можете писать. И не только завтра. Я не шучу. Ступайте, что с вами поделаешь.

Иоганн невменяемо повернулся и пошел к двери, вдруг подпрыгнул и попытался достать рукой потолок.

– А ты – делай карьеру, бездарь, – сказал себе командор и закрыл глаза. Спать надо, спать, завтра и улыбаться, и беседу поддерживать и мягко так и ласково...