Текст книги "Половецкая Русь"

Автор книги: Андрей Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Андрей Никитин

Половецкая Русь

Двести лет назад, осенью 1800 года на прилавках книжных магазинов сначала Москвы, а затем Петербурга появилась книга, ставшая событием в русской культуре. Это – знаменитое «Слово о полку Игореве». Кроме своих высоких поэтических достоинств, «Слово» оказалось подлинной сокровищницей сведений о языке, поэзии, истории Древней Руси и соседних с нею народов. Литература о «Слове» огромна и к настоящему времени насчитывает около десяти тысяч названий – значительно больше, чем слов в самой древнерусской поэме. Ее комментариями, исследованиями, переложениями и переводами занимались представители самых разных наук и профессий, начиная с филологов и кончая астрономами и кибернетиками, всякий раз открывая что-либо новое.

В этот год двухсотлетия первого издания "Слова о полку Игореве" наш журнал, неоднократно писавший об этом памятнике, представляет свои страницы одному из ведущих исследователей загадок текста поэмы – археологу, историку и писателю Андрею Никитину. В семидесятых и восьмидесятых годах он направлял работу Постоянной комиссии по проблемам "Слова о полку Игореве" Союза писателей СССР. Автор многочисленных научных и публицистических работ по "Слову", большая часть которых нашла свое место в его книге "Слово о полку Игореве. Тексты. События. Люди", опубликованной в 1998 году и сразу же ставшей библиографической редкостью. В новой серии очерков он выступает исследователем того поразительного, далеко не однозначного феномена взаимоотношений Руси и Половецкой Степи, который обусловил сюжет поэмы и некоторые особенности древнерусской культуры, до сих пор вызывая ожесточенные споры между историками.

"Научная проза" Андрея Никитина как всегда остро полемична, порою – парадоксальна, но неизменно творчески продуктивна. Итак, открываем новую страницу нашего журнала, связанную с наступающим юбилеем "Слова о полку Игореве".

История половцев полна парадоксов. Почти два века они жили бок о бок с Древней Русью, иногда даже среди русских. Вместе с русскими участвовали в княжеских усобицах, ходили в помощь русским князьям на Венгрию, Польшу, Волжскую Булгарию, выдавали за них своих дочерей; вместе с русскими дружинами встали против монголов и – бежали, разбитые, чтобы потом снова возникнуть на исторической арене Восточной Европы сначала под именем кипчаков, а после насильственной исламизации в XV веке – в качестве казанских, астраханских и крымских "татар".

Сегодня уже можно без идеологических предрассудков попытаться взглянуть на наших древних соседей новыми глазами, но сделать это нелегко и прежде всего из-за тенденциозности в отношении к половцам, которая сильно мешает объективному взгляду на факты, а во-вторых, из-за крайней скудости материала, в первую очередь письменных известий об этом неуловимом народе, то появлявшемся, то исчезавшем за степным горизонтом. И еще одна, пожалуй, главная сложность: то явление, которое отмечено в русских летописях этнонимом "половцы", на самом деле представляло собой сложный и весьма пестрый конгломерат степных народов, у каждого из которых был свой язык, свой облик, свои верования, обряды и традиции. Это надо иметь в виду, поскольку все, что будет сказано далее, относится к половцам Подонья, которых возглавляли потомки Шарукана, то есть "желтого" или "золотого" хана. Наряду с потомками хана Асеня, стоявшими во главе половцев подунайских, донские половцы выделяются из массы остальных половецких родов как по знатности, так, похоже, и по своему физическому облику и религиозным воззрениям. Не случайно все русско-половецкие княжеские браки (и половецко-грузинский брак Давида IV Строителя) связаны почти исключительно с Шаруканидами, тогда как на долю Асеновичей выпало создание Второго Болгарского царства, а дочь одного из них, Калояна, стала в 1207 году женою Генриха, короля эфемерной Латинской империи.

Итак, что же нам о них известно?

"…Самому Богу враги!"

Так ли это?

Мы привыкли считать половцев "погаными", то есть не только "язычниками", но и "нечистыми"; привыкли считать их "безбожными", то есть агрессорами и насильниками, врагами христианства и даже мусульманами. Но так ли это?

Напрасно искать в летописях сведения о религии половцев: о религии народа, с которым Русь жила бок о бок на протяжении трех веков и даже успела породниться, ничего не известно.

Более того, иноверие народов воспринималось монахами-летописцами довольно безразлично, даже если те оказывались столь серьезными врагами, как печенеги или монголы. Но в чем же тогда причина гневных филиппик по адресу половцев в летописях, напоминающих более поздние обличения Церковью "папежников"-католиков или старообрядцев? Подобную злобу и нетерпимость обычно вызывают не приверженцы чужих религий, а свои еретики и отступники. Уж не были ли половцы христианами? И не просто христианами, а христианами-еретиками?

Доказать это не так-то просто.

С тех пор как в славянском Поднепровье перестали сжигать покойников, отличить тюрко-кочевника от славянина стало возможным по конструкции могильной ямы, по костям коня и положенным в могилу вещам. Однако крест, как отличительная особенность христианских погребений, встречается далеко не всегда даже на городских кладбищах, а все остальное – оружие, украшения, одежду и доспехи, сосуды с заупокойной пищей – славяне, как и тюрко-кочевники, продолжали класть в могилу еще долгое время спустя после всеобщего крещения.

Но могут ли кости коня, с которым половец не расставался при жизни, свидетельствовать о "язычестве" его хозяина? Думаю, нет. Так что свидетельством "язычества" (то есть не христианства) половцев остаются только "каменные бабы", которых, по свидетельству Г. Рубрука, путешественника XIII века, половцы ставили на своих могилах. Но если судить по разнообразию лиц, костюмов, по тому, что среди изваянных есть мужчины, женщины, юноши и пожилые люди с антропологическими чертами, почти наверное можно утверждать, что это такие же портретные скульптуры, как и христианские надгробные памятники Западной Европы. Не случайно в сохранившемся словаре половецкого языка имеется специальное слово "sin", которое переводится как "изображение умершего". Да и само русское название – "баба" ведет свое начало не от "бабы", то есть "женщины вообще", а от тюркского слова "baba", то есть "отец", "предок".

Идолами ("болванами") половецкие изваяния называли только православные и мусульмане. Мусульмане, потому что "идолом" для них было любое изображение – все равно человека или животного.

Схожих взглядов придерживалось, по-видимому, и духовенство православной (восточной) Церкви, запрещавшее скульптурные надгробия и отрицавшее портретную живопись.

Получается, что и "каменные бабы" не доказывают тезис о "язычестве" половцев.

Одним из первых историков христианства половцев и даже части монголов оказался Л.Н. Гумилев. Он же первым указал на необычность, если можно так выразиться, "степного христианства", представленного несторианством.

В отличие от ортодоксального христианства последователи учения Нестория, осужденного Эфесским собором в 431 году, придавали мало значения обрядовой стороне религии. Обязательны были только акты крещения и причастия, почему в ритуалах и символике несториан первенствующую роль играл священный сосуд, как правило, чаша ("чаша Грааля"), изображение которой можно увидеть на скалах Азии от Каспия до Тихого океана. Несториане не были иконоборцами, однако не считали нужным почитание икон, а тем более – креста, который послужил орудием пыток и казней Учителя и его первых последователей. Отсюда отпадала необходимость в специальных храмах, которые оказывались невозможны в условиях кочевой жизни. Отрицая церковную иерархию как привнесенный извне институт Церкви, несториане ограничивались священниками, задачей которых была проповедь, наставление в учении и совершение двух главнейших обрядов – крещения и причащения.

Получается, что несторианство как нельзя лучше подходило для кочевого быта, поскольку никоим образом его не стесняло. Само учение было записано на свитках и в книгах, что предполагало обязательное распространение грамотности среди последователей Нестория. В основе его учения лежал тезис, что Иисус был не Богом, как учила ортодоксальная Церковь, а всего только совершенным и добродетельным человеком, избранным сосудом, наполненным божественной волей и благодатью, за что и было это учение подвергнуто анафеме ортодоксами.

Такая религия, простая и понятная, находила живой отклик в душах кочевников. Вместе с тем понятно, почему поиски каких-либо вещественных доказательств христианства половцев, не почитавших икон и креста, для раннего периода их истории обречены на неудачу. Хотя уверен, что духовность несторианства уводила половцев значительно дальше от язычества и идолопоклонства, чем ортодоксальность.

Далее. Традиционно считается, что "бабы" в своих руках держат сосуд, хотя при внимательном рассмотрении оказывается, что их часть похожа на свиток, другие – на книгу, и только немногие имеют сходство с сосудом, напоминая в этом случае об евхаристии ("чаше Грааля"), а в двух других – об Учении. В некоторых случаях каменные бабы удивительно схожи с католическими надгробиями Западной Европы того же времени, на которых скульпторы точно так же изображали умерших в парадных одеяниях или доспехах, вкладывая им в руки евангелие или молитвенник.

Аналогия оказывается столь полной, что трудно удержаться от сопоставления брани монахов-летописцев в адрес половцев с их же более поздними инвективами "богомерзких латинов" в "идольском богослужении"! Пропасть, разделявшая в сознании православного духовенства XVI-XVII веков две Церкви, восточную и западную, оказывалась много глубже, чем между православием и мусульманством.

Столь же примечательны другие косвенные свидетельства христианства половцев. Речь идет о русско-половецких браках, занимающих особое место в системе матримониальных связей Древней Руси уже потому, что это единственные известные нам браки Руси со Степью. Никто из предшествовавших половцам кочевников не удостоился родства с так называемыми рюриковичами – ни печенеги, ни торки, ни берендеи, ни угры, ни исламизированные волжские болгары, ни даже хазары, давшие Византии императоров и императриц. Русские князья женились или на дальних родственниках, или на христианках. Обратных примеров до середины и конца XIII века у нас просто нет. Предполагать, что в конфессионально-матримониальном вопросе для половцев было сделано исключение, нет никаких оснований. Остается думать, что половецкая аристократия исповедывала христианство. Последнее тем более вероятно, что, упоминая о браках с половчанками, летописи ни разу не говорят об их крещении.

Что же касается "еретичества" новоявленных русских княгинь, то оно, по-видимому, "гасилось" приобщением к православной обрядности и удостоверялось почитанием икон и креста.

Любопытно и другое. Половцы в своих контактах и симпатиях отдают явное предпочтение христианским народам. На половчанке – внучке Шарукана, дочери Атрака и сестре Кончака – женился в 1118 году вторым браком грузинский царь Давид IV Строитель, хотя придворная грузинская традиция строго соблюдала выбор царицы исключительно из круга христианских народов. Вместе с родственниками жены Давид пригласил для защиты Грузии сорок тысяч половцев, которые в нескольких решающих битвах спасли страну от порабощения турками-сельджуками, особенно прославив себя в битве при Дидгори 12 августа 1121 года.

То же самое происходит и в отношениях половцев с дунайскими болгарами. Кроме их постоянного участия в антивизантийских выступлениях последних, внимание привлекает беспримерный в истории факт, когда при регулярной поддержке кочевых половцев было создано Второе Болгарское царство, первые правители которого – Асеновцы – происходили из рода половецкого хана Асеня. Если вспомнить, что восстание Асеня против Византии шло под знаменем борьбы за самостоятельность болгарской Церкви, выбор царей-иноверцев, а затем и цариц-половчанок был бы практически невозможен.

И наконец, очень важно мнение такого авторитетного арабского путешественника XIV века, как Ибн-Баттута, который в своих записках пишет: "Все кыпчаки – христиане".

Итак, христиане. С этой новой позиции попробуем посмотреть, как складывалась история взаимоотношений половцев с Русью до прихода монголов.

"…Послал в Степь ко вуемъ своимъ"

Большинство наших историков и прежде всего академик Б.А. Рыбаков, в чьих работах наиболее ярко представлены главные постулаты и выводы, убеждены в исконной агрессивности половцев, в их жестокости и вероломстве. Убеждены они и в том, что Русь и Степь жили в постоянной войне, поглощавшей все творческие силы русского государства.

Между тем еще более полувека назад один из самых глубоких исследователей истории половцев Д.А.Расовский писал: "Русская историография несколько преувеличила значение боевой встречи Руси и половцев и в бесплодных и, в сущности, безопасных для существования Руси войнах ее с половцами видела серьезный натиск азиатского Востока на форпост европейской цивилизации. «…» Взгляд этот ошибочен. «…» За мелкими пограничными войнами не было замечено, что настоящего наступательного движения на Русь у половцев никогда не было и, добавим сейчас же, быть не могло из-за нежелания половцев выходить из степей и расширять свою территорию за счет лесостепной или лесной областей. Половецкие войны были статическими, а потому и не могли серьезно угрожать Руси…".

Попробуем сегодня понять, как было на самом деле.

Русские летописи полны сообщениями о военных столкновениях русских князей с половцами, это общеизвестно. Но обратимся к статистике, чтобы выяснить причины возникновения экстремальных ситуаций и определить, как они соотносятся с периодами мирных контактов. Показателен интервал между 1056 и 1200 годами, на котором обрывается так называемый Киевский летописный свод, наиболее полно представленный в Ипатьевской летописи. Тем более что к началу XI – XII веков половецкая аристократия была уже связана с Русью столь тесными узами родства и дружбы в трех, четырех и более поколениях, что даже наиболее резкие в своих оценках половцев историки, хотя и с осторожностью, но начинают говорить о "симбиозе" двух народов и культур, помещая "Половецкую Степь" в число… древнерусских княжеств. Да и как могло быть иначе, если знаменитый новгород-северский князь Игорь Святославич и его братья "буй-тур" Всеволод и Олег по крови были на три четверти половцами?!

Итак, временной интервал – без малого полтора века, на протяжении которого летописцы так упоминают половцев: приход половцев с предложением "вечного мира"; браки между половцами и русскими князьями; участие половцев в княжеских усобицах в качестве союзников; походы русских князей на половцев и ответные набеги и спонтанные нападения половцев на Русь.

Приходы половцев для заключения очередного "вечного мира" с киевским ("великим") князем, как представителем всей Руси, отмечены в летописи пятнадцать раз: в 1093, 1094, 1095, 1101, 1103, 1113, 1140, 1146, 1147, 1155, 1156, 1158, 1163, 1172 и 1192 годах. На самом деле, таких приходов должно было быть столько, сколько "настоловался" в Киеве очередной "великий князь". Всякий раз, когда это происходило, половцы посылали к новому "главе русской земли" представителей ото всех орд с предложением подтвердить мир между Русью и Степью, "да ни мы начнемь боятися васъ, ни насъ". Инициатива всегда исходила от половцев, и ее трудно истолковать иначе, как неизменное желание степняков жить в мире с Русью.

Мирным отношениям способствовали и русско-половецкие браки. Можно не сомневаться, что в летописи мы имеем далеко не полный их перечень. С другой стороны, мы совсем не знаем случаев обратных браков (а они должны были быть!), когда бы за степных ханов выходили замуж русские княжны. В том, что они были, убеждает в первую очередь история вдовы черниговского князя Владимира Давыдовича. Так и не названная по имени дочь городенского князя Всеволодко Давыдовича овдовела в 1151 году, когда в битве погиб ее муж, и она бежала в Степь со своим сыном Святославом Владимировичем, чтобы выйти за половецкого хана Башкорда. Последний не только вырастил пасынка, но и добился для него доли в отцовском наследстве, посадил на престол и затем приходил с ним на помощь к его стрыю, Изяславу Давыдовичу, со своей конницей.

Здесь мы подходим к очень важному и любопытному явлению.

Летописи сохранили сведения о полутора десятках русско-половецких браков. На половчанках были женаты Олег Святославич, Изяслав Давыдович, Всеволод Ольгович, Юрий Владимирович (Долгорукий); у Всеволода и Святослава Ольговичей мать была половчанка; у Игоря и Всеволода Святославичей половчанками были и мать, и бабка (по отцу). Таким образом, уже к концу XII века во всех князьях "черниговского дома" и в большинстве князей северо-восточной Руси текла половецкая кровь. На помощь половцев призывали многие князья, начиная с 1078 года и до 1196. Такая помощь отмечена летописью в тридцати случаях. И вот что примечательно. За исключением Давыда Игоревича, нанявшего Боняка с отрядом, как об этом прямо говорит летописец, все остальные князья оказываются родственниками половцев – сыновьями, внуками и мужьями половчанок.

И конечно, подлинная причина обращения князей за помощью к половцам (хотя некоторые историки расценивают это как "предательство" по отношению к своей стране и народу) на самом деле – простая и патриархальная, а главное – естественная.

Ведь Русь XII века – это множество крупных и мелких "уделов", вовсе не обособленных друг от друга. В отличие от других государств Европы и Азии, система управления Руси представляла в то время как бы гигантский "семейный княжеский подряд", поскольку на всех ее престолах, во всех городах сидели исключительно родственники, далекие или близкие. И все их распри и войны определялись не "высокими идеями" или планами, а постоянным переделом общего имущества и ссорами за общим семейным столом, как в прямом, так и в переносном смысле.

Родство обязывало. Сложные переплетения его нитей с начала XII века протянулись и в Степь. Вот почему русские князья постоянно посылают за помощью в степь "къ оуемъ своимъ", а те регулярно присылают к русским родственникам с вопросом: "спрашиваем здоровья твоего; а когда нам велишь к собе со силою прити?" А законы родства Степи были куда более непреложными, чем для русских князей, которые в глазах степняков были полны лжи и коварства, так как преступали клятвы и естественный порядок вещей.

Стоит заметить, что именно этот постоянный оборот, используемый в летописи – "ко уемъ", "къ оуемъ", "къ вуемъ", то есть к дядьям (и более широко – родственникам) по матери (единственное числе – "уй"), – в ряде случаев не понятый последующими переписчиками, породил мифическое племя "ковуев" или "коуев", до сих пор кочующее по страницам научных трудов.

Летописец отмечает порой, что именно степные родственники склоняли русских князей к установлению мира на Руси и к отказу от усобиц. Последнее тем более важно, что мир между Русью и Степью нарушали два постоянно действующих фактора: коллективные походы русских князей на половцев, которые без преувеличения можно называть "облавами", и – торки.

В летописи походов русских князей около двух десятков. При этом последние прямо совпадают по времени с уходами половцев на Нижний Дунай в помощь болгарам, боровшимся против Византии, когда "русские удальцы" грабили оставленные без охраны "вежи", пленили слуг, женщин и детей и отгоняли от стада. Каждый такой русский набег побуждал половцев к ответным действиям, и значит, последующие появления на Руси оказываются спровоцированными. Такими были набеги половцев на Русь в 1092 (после убийства Романа), в 1093 (после ареста послов), в 1095 (после убийства Итларя и Катана с дружиной), в 1096 (выступление в защиту Олега), в 1107 и 1110 (ответы на походы князей 1109 и 1110) и во многие другие годы. Они вызваны выступлениями в поддержку обиженных русских родственников, местью за предательски убитых ханов, являются ответными выступлениями после русских "облав" на их беззащитные вежи.

Иначе выглядят другие тринадцать половецких походов: первый – в 1105, а последний – в 1193 году. Все они направлены исключительно против торков и берендеев, поселенных киевскими князьями в бассейне реки Рось на южных границах Киевского княжества. Их грабительский характер не вызывает сомнений, но при этом следует учитывать то самое обстоятельство, которое определило характер первого контакта русских князей с половцами еще в 1056 году, – отношения половцев к торкам.

Торки враждовали с половцами издавна. Разбив их, согласно "Повести временных лет", русский князь Всеволод Ярославич тем самым выступил в качестве естественного союзника половцев, и половцы заключили на последующие годы мир с Русью. Ситуация изменилась, когда бежавшие из степей от половцев торки попросили защиты у киевского князя и были расселены по Роси, образовав линию военных пограничных поселений. Для киевских князей торки стали стражами южных границ и союзниками, тогда как в глазах половцев они оставались их беглыми рабами, которых следовало возвратить и наказать. Сотни последующих лет половцы постоянно обращались к киевским князьям с просьбой отдать им торков и получали неизменный отказ. Именно в этом и кроется корень более чем векового конфликта половцев с киевскими князьями, которые неизменно придерживались антиполовецкой политики.

Напрасно пытаться понять, кто из них был прав: Степь жила по своим законам, отличным от законов земледельческих народов и государств. Важно установить, что и в этих случаях "агрессивность" половцев направлена была не против Руси как таковой, а против родственного народа, с которым у них были свои счеты, тянувшиеся из глубин веков и глубин азиатских степей.

Так в чем же тогда выражалась "постоянная агрессия" половцев против Русской земли, заставляя последнюю "стонать" и "истекать кровью"? В трех набегах половцев: 1061 года, когда произошло первое столкновение княжеских дружин с половцами, 1068, когда объединенные силы русских князей – Изяслава, Святослава и Всеволода – были разбиты Шаруканом, после чего вскоре сам Шарукан попал в руки Святослава под Черниговом, и 1071 года, причины и обстоятельства которого не совсем понятны. Вот и все.

Стоит добавить, что уже в 1068 году, судя по всему, между Святославом Ярославичем и Шаруканом был заключен союз, скрепленный первым русско-половецким браком Олега, сына Святослава и дочери Шарукана. С тех пор черниговские князья и донские половцы укрепляют дружеские и родственные связи, проводя последовательную линию на "срастание" Руси и Степи. Сейчас понятно, что это была единственно верная политика соблюдения национальных интересов обоих народов. К тому же союз с половцами-несторианами для Руси был единственным гарантом национальной независимости от мусульманской экспансии с востока и от колониалистской политики Византии с юга.

Получается, что лозунг "половецкой опасности", мягко говоря, не соответствует действительности. Половцам не нужны были ни русские, ни византийские города. Куда бы они ни шли, где бы ни воевали, они неизменно возвращались в родные степи, прерывая даже военные действия, когда наступала пора сезонных перекочевок. Вот что пишет Д.А. Расовский: "Не раз половецким ханам представлялась возможность радикально изменить ход истории в причерноморском бассейне. В 1091 году они держали в своих руках судьбы византийской империи; но, после того как они помогли византийцам разбить своих сородичей печенегов, половецкие ханы и не подумали использовать свое положение победителей: удовлетворившись византийскими подарками, они вернулись в свои степи. С силами, значительно преобладавшими в численности своих союзников, русских, половцы не раз вступали в Киев, однако они никогда не пытались воспользоваться своим преобладающим положением, чтобы создать здесь свое государство. Будучи главной опорой в армии грузинского царя Давида Восстановителя, половцы всегда оставались послушным вспомогательным войском, не стремясь создать на Кавказе независимое турецкое ханство. С Кавказа, из-за Балканских гор, из Киева и из еще более далекого Владимира-на-Клязьме половцы неизменно возвращались в причерноморские степи, и в этом отношении вошедшие в эпос слова одного из виднейших половецких ханов, Атрака, о том, что "лучше на своей земле лечь костьми, нежели на чужой славным быть", могут служить эпиграфом ко всей двухвековой истории половцев…".

"Голубоглазые и златоволосые…"

Обычно половцев изображают желтолицыми, черноволосыми, скуластыми и косоглазыми, то есть монголоидами. Такими они предстают перед нами в популярных и художественных произведениях, на книжных иллюстрациях, на театральной сцене, на экране и даже в некоторых научных статьях. Это так и не так. Я уже говорил, что население Поля Половецкого в XI – XIII веках и позднее представляло собой конгломерат самых различных этносов, далеко не всегда схожих друг с другом по внешнему виду, но живущих в одних условиях и объединенных верховенством половцев, или "куманов", как их называли на Западе. И если за более чем вековой период изучения археологи смогли в общих чертах установить признаки хронологических изменений в их материальной культуре, и датировали находки, то вопросы различий печенежских, торкских и половецких захоронений XI – XIII веков до сих пор не выходят за рамки более или менее остроумных предположений.

Еще хуже с антропологией, поскольку никто, насколько мне известно, не предпринял попыток изучить и обобщить все те человеческие останки, которые были открыты при раскопках. Из случайных же обзоров следует, что в среде кочевников этого периода были представлены как группы с монголоидными чертами (число которых увеличивается с течением времени по направлению к востоку), так и представители ярко выраженного "средиземноморского типа", представленного до сих пор на территории современной Украины, – брахикефалы с высоким лбом, тонким с горбинкой носом, пропорциональными скулами и энергичным подбородком. Собственно говоря, это классический тип населения Балкан и Южной Европы, каким мы знаем его по погребениям эпохи бронзы Восточной Европы и далее, на всем необозримом пространстве евразийских степей от Дуная до Прибайкалья.

И ничего удивительного в этом нет. Половцы, как известно, принадлежат к тюркоязычной семье народов, а древние тюрки, такие как хазары и болгары, всегда славились красотой. О красоте половцев и в первую очередь половчанок сохранилось много свидетельств. Дочь хана Атрака Гурандухт, ставшая женой Давида IV Строителя, с успехом конкурировала с красотой грузинских княжен, персидский поэт Низами Ганджеви, женатый на половчанке, воспевал исключительную красоту женщин этого народа. Наконец, стоит вспомнить эпитет Кончаковны, племянницы Гурандухт, – "красная девка", употребленный в "Слове о полку Игореве" по отношению к ней и к половчанкам вообще, эпитет, выразивший высшее восхищение поэта и ни разу более не употребленный в отношении представительниц прекрасного пола других народов.

Тот или иной антропологический облик, вписывающийся в привычный стереотип или, наоборот, противоречащий традиционным, хранящимся на уровне подсознания этноса канонам красоты, играет важную роль в установлении межэтнических контактов. Несоответствие привычному стереотипу вызывает всплеск ксенофобии, боязни нового, "чужого", препятствуя таким контактам, и наоборот, при общем сходстве действительная чужеродность оказывается как бы незамечаемой. В древности этот фактор играл еще большую роль, чем в наши дни. А в случае с половцами, похоже, барьера для межэтнического общения не возникало. Такое наблюдение в первую очередь относится к половецкой аристократии, по-видимому, импонировавшей эстетическим представлениям славян, грузин и обитателей Подунавья. Объяснить это можно лишь теми характерными чертами, которые выделяли половцев из массы остальных тюрков и определили имена, под которыми они были известны у других народов.

Сами половцы называли себя "куманами", или "кунами", словами, которые некоторые востоковеды возводят к древнетюркскому "лебедь", указывающему на их "белизну". И действительно, немецкое "Falones", венгерское "Palocz", польское и чешское "Plavci", "Plauci", армянское "хардеш" и русское "половец" обозначают один и тот же цветовой оттенок – "соломенно-желтый", "золотистый", "белокурый", – определяющий цвет волос куманов.

Если учесть, что пигментация волос неразрывно связана с определенным цветом глаз, то в отличие от остальных тюрок, черноволосых и кареглазых, белокожие половцы представали в золотистом нимбе волос с яркими голубыми глазами, которые не могли не привлекать черноволосых и смуглых грузин, болгар и таких же, как мы знаем по захоронениям, приднепровских славян. Столь характерная "цветовая гамма" половцев, вызывавшая восхищение современников, для историка оказывается своего рода "генеалогическим свидетельством", помогая связать их происхождение с загадочными динлинами китайских хроник ("белой расой Центральной Азии"), а через них – с людьми так называемой афанасьевской культуры, чьи погребения III тысячелетия до новой эры были открыты археологами в Прибайкалье.

Таким образом, в океане времени половцы предстают перед нами потомками древнейших "европейцев", то есть "арийцев", вытесненных из Восточной и Центральной Азии начавшейся когда-то широкой экспансией монголоидных народов.

Под стать облику…

и характеристика нравственных качеств половцев, которую можно найти у их современников. Египетский историк XIV века Ибн Фадлаллах Эломари считал, что половцы являются лучшими среди тюрок "по своей добросовестности, храбрости, избеганию обмана, красоте своих фигур и благородству своих характеров", а испанец XV века Педро Тафкар, говоря о врожденной честности и верности рабов-половцев, отмечал, что "ни один из них никогда не предавал своего хозяина".

Половцы были отнюдь не "цыганами", кочующими в жалких кибитках по степи, их нельзя сравнить ни с казахами, ни с туркменами в том виде, в каком застали эти народы этнографы. Половцы стояли на гораздо более высоком уровне культурного и общественного развития и, надо сказать, влияли на свое окружение.

Насколько мощным оно было, показывают два примера.

Первым и самым поразительным можно считать открытие архива средневековой армянской колонии в Каменце-Подольском. Сохранившиеся юридические документы, относящиеся к XVI веку, были написаны армянскими буквами, но – на половецком языке. Получилось так потому, что после захвата в 1064 году турками-сельджуками города Ани, средневековой столицы Армении, начался исход армян на Северный Кавказ и на берега Черного моря, где они оказались связаны с половцами настолько тесно, что, сохранив алфавит, сменили свой язык на половецкий.