Текст книги "Звезда Запада"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Фу, хвала Одину! – выдохнул конунг. – Пришёл в себя.

Голова у отца Целестина трещала нещадно, будто с похмелья, побаливал живот, и вообще чувствовал он себя на удивление отвратно.

– Что... хм... что случилось? – Даже говорить было трудно.

– Это попробовал? – подал голос германец, показывая свой кошель.

– Угу.

– Ну и дурак. Скажи спасибо, что живой остался. Ты хоть помнишь, чего натворил?

Судя по лицам, монах понял, что натворил он многое. Когда Торир обрисовал ему, что же произошло, отец Целестин не знал, куда себя девать со стыда. Мало того что перво-наперво он кинулся на конунга, пытаясь выкинуть Торира в море, едва только не сломал рулевое весло, и когда примчались самые дюжие дружинники вязать его, расшвырял, как щенков, почти десяток далеко не слабых мужчин и вдобавок выдрал Винги почти всю бороду, вцепившись в неё как клещ. Потом святой отец, вырвавшись из цепких рук могучих хирдманов, ринулся на нос ладьи и, брызгая слюной, начал невнятно кричать что-то о спасении души, геенне огненной да чистилище. Сигню, не понимавшая, в чём причина внезапно охватившего её наставника безумия, и впрямь подумала о том, что отец Целестин повредился рассудком. В общем, повязали его с трудом. Даже будучи спелёнутым, как дитя, монах продолжал бессвязно бормотать, цитировать строки из Писания, которые почему-то время от времени перемежал выдержками из саги о драконе Фафнире. Утихомирился отец Целестин не скоро, и вот уж сутки лежал он без сознания...

– В следующий раз, когда руки чесаться будут, лучше мне скажи, – посоветовал Гуннар. – Я их тебе быстро... почешу. Нельзя это зелье непривычному потреблять. Я и сам-то иногда побаиваюсь, а уж тебе-то куда?

Как в последующие дни, окончательно выздоровев, ни приставал отец Целестин к Гуннару с расспросами о странном порошке, ничего добиться не смог.

* * *

На десятый день плавания всем было сказано смотреть в оба – Исландия уже где-то рядом. Торир подозревал, что их отнесло чуть севернее, чем следовало бы, и точно, на утро одиннадцатого дня Видгар сумел углядеть в голубой дымке к югу землю. Когда подошли ближе, то увидели, что это был совсем небольшой голый островок с ещё не стаявшим снегом.

– Видать, ночью берега Исландии проморгали, – решил Торир. – Слыхал я об этом острове. Большая земля должна к югу быть. По волнам видно. Да и птицы в ту сторону направляются. И зверь морской.

Монах глянул за борт, и точно: несколько небольших тюленей виднелись по правому борту. Морские твари плыли у самой поверхности воды, забирая к югу. Прав конунг – недалеко Исландия. Отец Целестин всегда удивлялся потрясающему умению норманнов определить направление или местонахождение корабля по мельчайшим приметам – по виду и цвету волн, направлению течения, ветру, тёплый он или холодный...

– А ну, бездельники, за вёсла беритесь, нам теперь парус не в помощь! – гаркнул Торир. – Теперь ещё только Скага-фьорд найти, и, считай, приехали!

– А что там, в этом Скага-фьорде? – спросил отец Целестин, наблюдая, как сворачивают парус. Застоявшиеся дружинники уже разбирали вёсла и устраивались на скамьях у бортов.

– Там... там знакомец мой старый, Хёгни Ингвиссон, зимнюю стоянку держит. Посёлок куда как меньше Вадхейма будет, да и кораблей у него всего пара. Ну да ничего, на пяток дней задержимся, а там видно будет. Мы с этим Хёгни вместе на Вормс ходили лет десять назад. Заодно и порасспросим кое о чём, он тут уже не первый год зимует. Если что необычное в землях исландских есть, всяко знать даст.

Пятнадцать пар вёсел разом опустились в воду. Как Торир и предсказывал, пустынные холмистые берега Исландии показались часа через два, и, ориентируясь по каким-то одному ему ясным приметам, конунг направил кнорр на запад, вдоль берега. По его словам, вход в Скага-фьорд должен был быть не очень далеко. Они миновали узкий, глубоко вдающийся в глубь земли залив, называвшийся Эйя-фьорд, и наконец, обогнув два небольших полуострова, конунг развернул корабль чётко на юг, в открывшийся широкий проход, стараясь держаться ближе к западному побережью. Это и был Скага-фьорд.

Отец Целестин, закутавшись в плащ, грустно смотрел на новую землю, проплывавшую перед его глазами. Да, если уж покрытая лесами южная Норвегия казалась ему унылой и холодной, то что говорить об Исландии? Чёрные крутые холмы с едва заметной растительностью, снег лежит совсем таянием не тронутый. Холод собачий опять же. И как тут только люди живут?

Впрочем, это не северные берега, а остров, как Торир говорил – довольно большой. Может, тут и повеселее места есть.

О деревянные борта ладьи постукивали плававшие в изобилии по фьорду небольшие льдины, промозглый ветер с острова продувал самую тёплую одежду, а ясное с утра небо начало затягиваться грязно-серыми тучами. И вот уже закружился снежок.

– Вон поглядите, огонь! – заорал Эйрик, стоявший на носу. После стычки с германцем сидеть на вёслах ему было тяжеловато. Он указывал куда-то вперёд и вправо, и точно, там, на спускавшемся к воде пологом склоне, виднелись какие-то строения и поблёскивали в предвечернем сумраке редкие огоньки. У берега, как и в Вадхейме, вытянутые на сушу, стояли два узких, длинных дракара.

Спустя совсем немного «Звезда Запада» ткнулась носом в прибрежную гальку, зашуршавшую под днищем корабля. Вот и Исландия.

Их тоже увидели. На берег высыпали несколько десятков вооружённых мужчин – это воинство выглядело хоть и немногочисленным, но угрожающим. Хорошо, хоть предусмотрительный Торир распорядился снять щиты с бортов в знак добрых намерений. Сам конунг вместе с Видгаром и Олафом, дав распоряжение пока всем сидеть на месте, спрыгнул с кнорра на землю и поднял руку, сняв шлем.

– Я конунг Вадхейма Торир из Норвегии, пришёл в Скага-фьорд с миром! – прокричал он, но на случай чего от корабля отходить не стал. – Я хочу говорить с вашим конунгом Хёгни. Где он?

Из толпы вышел высоченный седой человек, а за ним ещё двое, и все направились к Ториру. Все в шлемах и при оружии.

– Кто называет себя Ториром из Вадхейма? – спросил седой. – Я Хёгни Ингвиссон.

Тут, разглядев, кто перед ним стоит, Хёгни сам сбросил свой шлем и, бросившись к Ториру, обнял его:

– Во имя Асов, это ты! Какие боги занесли тебя сюда, Торир?! Что ты ищешь в Исландии?

– А ты что, волк старый, думал, я забыл, как ты звал меня к себе ещё тогда, когда мы франков на Рейне за мошну щупали? – посмеиваясь, ответил Торир, хлопая Хёгни по плечу. – Примешь меня с дружиной деньков на пять? Да и разговор к тебе есть...

– Это ты что, только для разговору до Исландии добрался? – хитро прищурился Хёгни. – Небось на Рим идти собрался да меня с собой звать хочешь? Впрочем, что это я? Зови своих, у нас и отдых, и пищу найдёте. Конунгу Вадхейма и людям его ни в чём отказу от нас не будет. – Хёгни обернулся и махнул своим рукой, крикнув: – Принимайте гостей из славного Вадхейма!

Теперь, когда последние подозрения рассеялись, воины Хёгни опустили луки, и встреча с ними оказалась на редкость тёплой. Было как раз время прилива, и, молодецки ухая, хозяева помогли вадхеймцам наполовину втянуть корабль на берег и привязать пеньковыми верёвками ко вбитым глубоко в песок и гальку столбам. Затем гостей разобрали по домам, отдыхать.

Посёлок и на деле оказался небольшим – полтора десятка длинных домов, в каждом, как водится, жило по нескольку семей. К домам лепились косые, крытые соломой строения для скота, хранилища сена и зерна, маленькие кузни. Никакой ограды вокруг поселения не было, а отец Целестин и вовсе был в удивлении, откуда взялось дерево даже для жилья на этой, казалось, абсолютно безжизненной земле. Жило в Скага-фьорде немногим более двухсот человек – выходцев из Норвегии, устроивших колонию здесь около двадцати лет назад. Из разговоров Хёгни стало известно, что житьё в Исландии трудное – снег сходил только в июне—июле, хлеб здешняя земля не родила, посему приходилось привозить его с востока, а в голодные годы так и мхом питаться. Но вот чего много, так это рыбы, зверя морского да птиц. Сын Хёгни, Гудмунд, с гордостью показал Ториру клыки морских чудовищ, водившихся во фьордах, – зубы длиной с человечью руку.

В громадном каменном очаге шипел торф, булькал котёл с пивом, и отогревшийся отец Целестин пребывал в полнейшем блаженстве. Безусловно, дом у местного конунга куда попроще Торирова, но гостеприимством он превзошёл, по мнению монаха, даже византийцев. Всё, что имелось в доме, было выставлено на стол, пива наварено на целую армию, развлекал гостей старик скальд из трэлей, прекрасно игравший на простеньких гуслях.

Обнаглевший Гуннар увязался вместе с конунгом и теперь, окосев от неумеренного потребления хмельного напитка, приставал к молодой рабыне, даже на терпимый взгляд отца Целестина страшной как смертный грех. Монах, краем глаза понаблюдав за этой парой, пришёл к выводу, что, видимо, утром у девицы всё седалище окажется в синяках, а если молодого германца не приструнить, то, похоже, к следующей зиме в доме у Хёгни будет пополнение... А, да ну его, этого Гуннара.

«Дикие нравы. – Мысли отца Целестина текли медленно и лениво, а в голове шум от пива испитого образовался. – И чего они к Асам своим прицепились? Ну не мерзко ли перед истуканами на коленях валяться, вопить голосами дикими да жертвы каменным идолищам кровавые приносить? Нет чтобы в храм Божий войти, благодати Господней душу открыть, преклонить колени перед алтарём да в молитвы погрузиться... Исповедаться, обратно же и святых тайн приобщиться средь курений ладанных. Нет, не понимают норманны, что они теряют, к каким благам возведёт их житие Вера Истинная, к вечному спасению, но не к погибели души приведёт...»

В полудрёме монах уже видел возведённые на землях исландских храмы Божие и богатые монастыри с братией благочестивой, крестные ходы на Пасху да мирных и набожных норманнов, собирающихся на святую мессу по звону колокольному. Благолепие!..

 
Шёл я лесом не спеша,
Мне навстречу девка шла
И в малинник стала звать
Ягодицы собирать...
 

Отца Целестина аж передёрнуло. Что ещё за безобразие? Все святые, Гуннар с перепою песни голосить сподобился!

А Гуннар, германский акцент которого усилился чрезмерно, одной рукой обняв рабыню, а в другой держа кубок, продолжал, ничуть не обращая внимания на вытаращенные глаза монаха:

 
Вы поверите ли, братцы,
Как пришлось мне умотаться, —
И во сне мне будут сниться
Этой девки ягодицы...
 

Вот тебе и благолепие...

Исполнив следующий куплет, повествовавший о завершении сей истории где-то месяцев через девять, славный воин дружины Торировой заглотил содержимое кубка и, не выдержав последствий безудержного возлияния, рухнул под стол. Девица была разочарована.

– Хороший парень, – одобрительно улыбнулся Хёгни, глядя в ту сторону, – чтит хозяйское гостеприимство.

Отца Целестина едва не стошнило.

Время наступило позднее. За стенами выл на разные голоса ветер, то стихая, то ударяя ураганными порывами. Даже самые стойкие бражники потихоньку угомонились и залегли спать, расположившись на скамьях, а то и запросто на полу, устланном грязной соломой. Теплился очаг, на стене, увешанной оружием, плевались искрами два факела, а конунг Торир и Хёгни, Видгар, Сигню, отец Целестин и старший сын хозяина дома Гудмунд устроили небольшой совет, стараясь говорить потише.

– Ну и ну! – ахал Хёгни, слушая рассказ Торира о событиях в Вадхейме.

Торир не стал скрывать ничего: ни историю с лесными духами, ни явление Эйреми Великого. Поведал и о странностях своего наследника, так что теперь Хёгни и Гудмунд поглядывали на Видгара с некоторой опаской. Особый интерес вызвали слова Хельги Старого и Гладсхейма, касаемые Исландии, якобы бывшей земли бога-великана. Отец Целестин же ещё раз, во всех подробностях, пересказал свой сон.

– Что скажешь, Хёгни? Ты тут давно живёшь, не примечал ли ничего необычного, что на след бы нас навело? – спросил Торир. Хёгни потёр бороду, и отец Целестин готов был поклясться спасением души, что в глазах конунга Скага-фьорда плеснулся страх. Чуть погодя он проговорил:

– Было тут тоже много всякого, Торир. И люди у меня без следа пропадали, и жуть всякая зимними ночами виделась... Скажу тебе, что точно вам эти самые айфар говорили – нечистое тут место, особо ежели на пустоши каменные податься, к югу и востоку отсюда. День до них пешком идти нужно. Уж не желаешь ли сам туда отправиться?

– Да надо бы.

– Слушай, а может, не стоит нос туда совать? – встрял Видгар. – Пропадём ведь. Ежели уж сам Один отсоветовал да сказал, что силы побороть тамошних тварей даже у него самого не хватит, то что уж про нас речи вести?

– Сын твой дело говорит, – кивнул Гудмунд, а Хёгни продолжил:

– Днём ещё куда ни шло, а в ночь что делать будешь? Сам я раз видал ётуна, из тамошних щелей выбравшегося, – локтей десять ростом будет да словно огнём весь горит. Я тогда на птицу ходил, к вечеру дело было, осенью. Солнце село уже, ну, думаю, заночевать в скалах придётся. Чувствую, земля затряслась, и потом сам этот появился. Чёрный как смоль, глаза багровым светятся, меч словно раскалённый... Я-то за камнем схоронился, едва до утра дожил. А страху-то натерпелся смертного! Мнится мне, что огненный великан то был, из Ётунхейма.

– А сюда они приходят? – дрожащим голосом спросила Сигню, сжимая кинжал, словно боясь, что злобный ётун вот сейчас и ворвётся в дом конунга.

– Нет, дочка, они людей сторонятся, но если сам забрался в угодья ихние – спуску не дадут. Три зимы назад похвалялся один дружинник мой, что великана зарубит, да по пьяному делу и пошёл в пустоши. Сгинул. А воин был, между прочим, доблестный. Ничего ты там, Торир, не найдёшь, кроме погибели.

– Ладно, это завтра решим. А что о землях западных скажешь? Знаешь ли ты чего о них да сколько дней добираться по морю?

– Слыхал. Плавал на запад даже. В шести днях с попутным ветром будет большая земля, остров, наверное. А после него ещё дня три-четыре, и на те земли, о которых ты говоришь, наткнёшься. Говаривали, что род Хейдрека Рыжебородого туда подался, как из Норвегии его изгнали. Не скажу точно, не бывал – не видел.

«Точно, точно! Было такое! Этот Хейдрек со всеми родичами королю Датскому присягу не принёс и на шести кораблях в океан ушёл от гнева датского пять лет назад! Нешто и в самом деле в тех краях норманны обосновались? – вспомнил отец Целестин. – Эх, поспать бы сейчас, а утром все дела решать. Что, днём не наговориться? Ещё и ётуны эти чёртовы... А ну как эдакая тварь пригрезится?»

Словно подслушав его мысли, Хёгни шлепнул ладонью по столу и поднялся со скамьи:

– Будет на сегодня. Зови меня с рассветом, конунг Торир из Вадхейма, тогда и подумаем, чем ещё помочь тебе смогу. А сейчас – вкушайте отдых, гости.

И Хёгни, оставив сотрапезников, удалился в свою часть дома вместе с сыном. Торир и Видгар устроились спать на полу, предоставив скамьи Сигню и отцу Целестину. Монах, расстелив накидку и сунув под голову свой мешок, осмотрел ложе и признал его вполне пристойным. Надоело спать под палубой корабля, и хорошо, что хоть пяток ночей в тепле да удобстве провести можно. Отдав должное религии в виде нескольких произнесённых полушёпотом молитв, воздеваний глаз к потолку и осенения себя крестом, отец Целестин взгромоздился на постель, косо посмотрев на Сигню, пренебрегшую вечерней молитвой и уже явно видевшую десятый сон. Надо завтра опять епитимью наложить. Чтоб не забывала о непреложном христианском долге.

Не язычница, чай, какая-нибудь, но человек просвещённый и к культуре приобщена.

Все прочие уже храпели вовсю, и святой отец под этот скорее успокаивающий, чем тревожащий аккомпанемент начал медленно засыпать, ворочаясь, как боров в луже, с одного боку на другой. И тут кто-то ткнул его в грудь, и весьма чувствительно. Уже находясь на зыбкой грани между явью и сном, отец Целестин, воображение которого разбередили жутковатые рассказы Хёгни об огненных великанах, едва не завизжал со страху и открыл глаза. Рядом сидел Гуннар, и взгляд у него был абсолютно трезвый.

– Чего тебе, пьянчуга ненасытный? – простонал монах, ещё не отойдя от испуга.

– А того, что и тебе! – Германец был верен своей развязной манере разговора. – Слышал я, о чём вы тут толковали. Возьмёте с собой?

– Куда?! Иди спи, чёрт тебя задери! И что ты вообще слышать мог, когда валялся под столом в пьяном безобразии?

– И про Одина, и что Торир говорил про бога того. И что ход вы в Мидденгард ищете. И про ётунов, кои тут недалеко бродят. Так возьмёте меня?

– Не суй нос куда не след! Ты что, всё подслушал? – Отец Целестин возмутился до крайности.

– Подслушал, – спокойно согласился Гуннар и встал. – Ты поговори утром с Ториром. Пригожусь ведь. А насчёт носа скажу, что и ты суёшь его куда не надо. – Он покрутил мешочек со своим мерзким снадобьем и, ухмыльнувшись, снова улёгся на солому.

Отец Целестин выругался и повернулся к нему спиной. Вот ведь ублюдка Господь послал! Ну за какие грехи такое наказание на меня свалилось? У-у-у, бестия белокурая...

* * *

Когда Видгар с трудом растолкал отца Целестина, было совсем светло. На столе ждал завтрак и, что тоже немаловажно, остатки вчерашнего пива, немедленно поглощённые монахом, жаждавшим избавиться от головной боли. По всему видно было, что остальные поднялись уже давно: Торир успел надеть кольчугу и притащил с корабля кое-какие тёплые вещи; Видгар и Сигню собирали еду в мешок, а в углу Гуннар демонстративно правил меч, издавая точильным камнем совершенно душераздирающие звуки.

– Ты побыстрее давай, если с нами поедешь, – заметил Торир, глянув на отца Целестина.

Тот вначале не понял, а затем схватился за сердце:

– Что это ты удумал? Туда собрались?

– Ага. Боишься, что ль? Тогда здесь посиди. Гудмунд проводить вызвался. Завтра к вечеру вернёмся. За Сигню опять же приглядишь.

Сигню попыталась что-то сказать, но Торир одарил её свирепым взглядом, и она закрыла рот. Всё утро она тщетно пыталась уговорить конунга, чтоб позволил ей вместе с ним в пустоши поехать, но Торир твёрдо стоял на своём – нет, и всё.

– Так вы что, только втроём пойдёте? – спросил монах.

Торир кивнул:

– В деле эдаком не числом брать надобно. Ты что же думаешь, мечи дружины чем помогут против нечисти? На помощь богов да на удачу надежда.

При слове «нечисть» монах таки вспомнил, что борьба с оной входит в круг его прямых обязанностей и сопровождать конунга хочешь не хочешь, а придётся. И святой воды с собой захватить следовало бы. Может, нужда в ней окажется.

– Далеко ведь идти-то. – Отец Целестин не забыл слова Хёгни о том, что до пустоши день пешего пути.

– Хёгни своих лошадей даст, – сказал Видгар. – Так что наших сгружать с корабля не будем. Ну что, ты готов?

Монах запихнул в рот последний кусок рыбы, вытер руки о рясу и уже хотел подняться, как вдруг перехватил взгляд Гуннара. И тут какое-то шестое чувство заставило его дёрнуть конунга за куртку:

– Торир, пускай Гуннар с нами будет, – и добавил, опустив глаза: – Рассказал я ему обо всём.

Торир посмотрел на германца, задумчиво потёр голову, затем уставился на отца Целестина:

– С чего бы это? А что, может, ты и прав. Чем он только прельстил тебя? Ну хорошо, собирайтесь побыстрее. Видгар, иди лошадей посмотри, готовы ли.

Гуннар едва заметно кивнул монаху в знак благодарности.

Для Торира и его спутников приготовили шесть лошадок – таких же небольших, крепких и спокойных животин, что были на их корабле. Отец Целестин знал, что эти коньки весьма выносливы и прихотливостью особой не отличаются, но, критически оглядев предоставленного скакуна, покрытого плотным шерстяным одеялом, заменявшим здесь седло, усомнился в его качествах. Как несчастному животному тяжесть этакую увезти?

На одну лошадь погрузили припасы – несколько мешков с едой, тёплой одеждой и торфом для костра. Гудмунд рассказал, что в тех местах хоть и есть горячие источники и озёра, греющиеся от подземного огня, но ни хвороста, ни тем более дров раздобыть невозможно. А хоть и конец апреля на дворе, в Исландии ещё о тепле весеннем и мечтать не приходится. Тут тебе не солнечная Норвегия.

Вскоре посёлок скрылся за скалами, и Гудмунд повёл отряд вдоль берега фьорда на юг, постепенно поднимаясь на плоскогорье. Холмы, тянувшиеся справа, становились ниже, склоны стали менее крутыми, а через час пути, миновав узкую речушку, впадавшую в залив с юго-востока, все увидели, что фьорд кончился и впереди расстилается равнина тундры с чернеющими вдалеке холмами. Как и ожидал отец Целестин, никакого намёка на тропу, и тем более дорогу, не было, но Гудмунд уверенно направился к темневшей вдалеке гряде. Отряд подъехал к берегам ещё одной речки, с быстрым течением и, похоже, не замерзающей всю зиму.

– Река течёт от ледника на юге, – сказал Гудмунд. – Если вдруг разбредёмся или потеряемся, то идите точно по берегу, как раз к Скага-фьорду выйдете.

– А нам куда? – спросил Видгар. Гудмунд указал рукой на юго-восток:

– Во-он те горы видишь? Нам скоро через брод на тот берег перебраться надо и к ним ближе держаться. За холмами как раз горячие озёра будут, а ещё дальше – огненная гора, что Аскья называется. К вечеру доберёмся, пожалуй.

Отец Целестин покачал головой. Перспектива заночевать в снежной пустыне, да ещё в местах, где страшилища всякие шныряют, его совсем не прельщала. Ох и тоскливая же земля здесь! Пусто, голо, глаз не на чем остановить. Хоть бы дерево одно нормальное росло, а не карлики эти, что из-под снега иногда проглядывают. А в Италии сейчас благодать... Тепло, сады наверняка зацвели уже. Эх, как там обитель моя святая?

Отыскав брод, Гудмунд пустил лошадь через поток, посмотрел, как перебираются остальные, и, ударив конька пятками, вновь послал его вперёд. Лошади шли мелкой рысью, иногда переходя на быстрый шаг. Земля была ровная, и двигался отряд быстро. Скоро стали часто попадаться громадные валуны, и начался чуть заметный уклон вверх – плато постепенно поднималось.

Отец Целестин зря не питал надежд на своего конька – шёл он так же, как и остальные, не выказывая ни малейшего признака усталости. Со скуки монах начал было разговор с Ториром, но тот выглядел угрюмо и весь погрузился в какие-то свои мысли, так что беседы не вышло. Видгар тоже ехал молча, и отец Целестин перевёл взгляд на Гуннара. Германец сидел на лошади оригинально – полубоком, одну ногу поставив на седло. Вид какой-то отсутствующий, шлем стальной на голове, поверх кольчуги безрукавка из медвежьей шкуры. Напевает себе под нос что-то донельзя воинственное. Варвар, одно слово...

– А ну-ка стойте! – неожиданно громко сказал Видгар и резко натянул поводья. Отец Целестин обернулся и тотчас же перекрестился: Видгар опять был окружён чуть заметным золотым светом – сила ожила.

– Что такое? – Торир развернул коня и подъехал к нему. – Что?

– Там... – Видгар поднял руку и указал куда-то вперёд. – Я чувствую, там что-то есть. То, что родственно айфар, но гораздо сильнее их.

– Оно плохое? – дрожащим голосом спросил перепуганный монах.

– Нет, нет! Вы что, не видите ничего? Давайте за мной!

И точно, впереди, у камня, по своим размерам больше напоминавшего скалу, едва светился бледный огонёк. Видгар, не слушая возражений и предостерегающего возгласа Торира, пустил коня в галоп, и остальным пришлось волей-неволей скакать за ним.

С подветренной стороны огромного валуна горел небольшой костерок. Рядом с огнём сидел человек, закутанный в серый плащ и в надвинутой на глаза шляпе. У его ног лежали два громадных серых зверя, очень смахивающие на волков-переростков.

Видгар, спрыгнув с коня, подошёл к неизвестному и напряжённо замер. Волчищи вскочили, заворчав, но тут раздался глубокий, сильный голос:

– Не трогайте его. Фреки, Гери, а ну-ка тихо! Это наш гость. – Человек поднялся и шагнул к Видгару, сняв свою шляпу.

– Кто ты? – Видгар во все глаза смотрел на возвышавшуюся над ним фигуру. – Кто ты, почтенный?

– Я? – Незнакомец выпрямился во весь свой немалый рост, оглядел Видгара и стоявших у него за спиной Торира и остальных. – Я Один, сын Бора, князь Асов.

Пламя костра вдруг затрещало и взвилось вверх белым столбом, извергая в небо сотни слепящих искр.

Видгар опустился на колени и склонил голову, и его примеру последовали Торир и Гудмунд. Гуннар стоял открыв рот, а отец Целестин осенил себя крестным знамением.

– Я Один, князь Асов, – повторил стоявший перед ними бог. – И я хочу говорить с вами.