Текст книги "Железный поход. Том 1. Кавказ – проповедь в камне"

Автор книги: Андрей Воронов-Оренбургский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Еще вина? – Михаил Павлович с несвойственной ему доверительностью посмотрел на верноподданного слуга. И когда тот с почтительной готовностью наполнил фужеры шабли, князь тихо сказал: – К сожалению, обстоятельства сильнее нас, господин Лебедев… Мой незаконнорожденный сын, убийство графа Холодова, донос о вашем аресте Его Величеству… словом, лучше, ежели вы на время покинете Петербург, голубчик… Я подчеркиваю: на время.

– А как же мой Нижегородский полк, ваше высочество? – Аркадий, бледнея лицом, сдвинул брови. – Неужели… моя миссия в Вильну по вашей просьбе… сыграла столь злую шутку?..

– У вас свежие и точные сведения. – Князь посмотрел на офицера пронзительным взглядом и, отпив из фужера, прикурил сигару. – Вы почерпнули из «Полицейских ведомостях»? Впрочем, простите за неуместную шутку.

– Но это же была секретная миссия, ваше высочество?

– Увы… в России все секретно и ничего не тайно. В этом-то и беда. N'est ce pas, mon ami?4040
  Не так ли, мой друг? (фр.).


[Закрыть] О моей персоне, как, собственно, и о вас, ротмистр, уже вовсю судачат в салоне Карамзиных… да и не только там. Notiz bien,4141
  Запомните это хорошо (фр.).


[Закрыть] господин Лебедев. Посему я предлагаю вам на выбор любую губернию, где квартируются наши славные полки. Уверяю, сия любезность с вашей стороны мною не будет забыта. Как говорят мудрецы на востоке: «Для великого наполнения нужна великая пустота».

Аркадий молчал, фраппированный крутым поворотом судьбы, но через тяжелую паузу твердо сказал:

– Я боевой офицер, ваше высочество, могу командовать эскадроном…

– Равно как и полком. – Брат Государя сидел в кресле, с черной сигарой в пальцах, непринужденно скрестив ноги – поза хозяина и господина, который не привык терпеть чужого мнения. Его властно-задумчивый взгляд был устремлен на многоликие отражения в зеркалах золоченых шандалов и бронзового литья.

И вновь наступила пауза. Огонь играл в камине. Из дворцового парка уже веяло вечерней прохладой. Свет свечей играл на тонких голубоватых гранях хрусталя, плясал на шелке, которым были туго затянуты стены кабинета, на серебристых корешках книг. В узоре наборного пола успокаивающе переплетались желтые, вишневые, белые и кофейные фигуры и линии. Стрелки часов на камине приближались к восьми.

– Так значит, вам еще нравится запах пороха? – Князь выпустил дым из ноздрей, рубиновый огонек сигары отражался в его серых, цвета Невы, глазах.

– Так точно! – Лебедев быстро поднялся с кресла, замерев перед главнокомандующим Гвардейским и Гренадерским корпусом.

– Выходит, в Казань, Оренбург или Царицын вы не желаете?

– Никак нет, ваше высочество. Завтра в полку офицерское собрание – друзья засмеют. Да и я сам, видит Бог, не желаю.

– Вы все так же смелы и бесстрашны? – Белые зубы твердо сжимали сигару. – И не боитесь смерти?

– Первостепенно приказ, ваше высочество. О смерти и опасности думаешь потом, ежели это угодно-с нашему Господу.

– Хм, похвально, слышу все те же ответы. Значит, вам по-прежнему будет уютно в седле. – По красивым губам Михаила Павловича пробежала улыбка: «Наконец-то я отчасти раззадорил сего героя». Он посмотрел сквозь сигарный дым на ротмистра своими спокойными глазами, затянулся еще и, словно размышляя вслух, сказал: – Что вы скажете насчет Кавказа, господин Лебедев? Покорение сих территорий по-прежнему стоит Отечеству громадных жертв и денег. Кто б мог подумать, что после тридцати лет бесконечной войны мы сегодня столкнемся с кровавой и грозной порой мюридизма4242
  Мюридизм – кавказская магометанская секта, ставившая своей целью фанатичную борьбу с неверными; возникла в 20-х годах XIX в. Последователи мюридизма отстаивали политическую независимость и оказывали сильное сопротивление русским войскам при завоевании Кавказа, особенно при имаме Шамиле, с пленением которого (1859) распалась и секта.


[Закрыть]. Увы, огненная проповедь Кази-муллы и Шамиля4343
  Ш а м и л ь (1797–1871) – религиозный и политический вождь кавказских горцев в северном Дагестане и Чечне; последователь учения Кази-муллы, имам (глава) горцев. С 1824 г. участвовал практически во всех известных восстаниях против русских; в 1859 г. на горе Гуниб принужден был сдаться князю Барятинскому.


[Закрыть], как никогда, нынче владеет сердцами и шашками Чечни и Дагестана.

– Надеюсь, ваше высочество, судьба будет благоворить к России. Что до меня, – Аркадий в почтении склонил голову, – сабля и имя – это все, что у меня есть. Сабля, чтобы пролагать ею дорогу, а имя для того, чтобы знали, кто по ней прошел. Я готов выполнить любой приказ вашего высочества. Тем паче, что много обязан вам. Честь имею.

– Браво, я всегда знал о вашей сабле, коя способна по первому слову покинуть ножны. Знал и о преданном сердце, радеющем за веру и верность Отечеству, но вот о душе… Впрочем, шут с этой философией. – Великий князь огладил ухоженные усы, пригубил вино. – Gott sei dank.4444
  Благодарю Бога (нем.).


[Закрыть] Я вполне удовлетворен нашей беседой. Кстати, у вас есть жена, дети? Дама сердца, наконец? Мужчина в вашем возрасте есть лучшее сочетание силы и разума. Это к тому… mon cher… Может быть, кто-то из ваших близких, родных в ваше отсутствие нуждается в моем покровительстве?

– Благодарю, ваше высочество, это излишне. Семьей обзавестись мне Бог не дал. Почтенные родители давно в земле… Вот только мой крестник Александр… с вашего позволения… ваш родственник. – Голос ростмистра на мгновение дрогнул. Снова склонив голову, он приложил правую руку к груди.

– О, да… Это point d'honneur…4545
  Дело чести (фр.).


[Закрыть] И это делает вам честь, господин Лебедев. Но о сем не извольте беспокоиться. Это mea culpa,4646
  Дословно: моя вина (лат.).


[Закрыть] и я сумею ее загладить перед Всевышним. – Его высочество выдержал паузу, выпустил цепочку дымовых колец изо рта. – Что ж, ежели вопрос решен, вот вам мое рекомендательное письмо для Генерального штаба. Второе послание вручите лично генералу Нейгардту. Убежден, он найдет вам достойное место. —Михаил Павлович протянул ротмистру два пакета, скрепленных сургучными печатями, и, вновь пригубив шабли, подумал: «Этот славный малый отнюдь не похож на милого дворцового лакея. Его не назовешь очаровательной посредственностью. Отрадно, что в тридцатом году судьба свела нас под Гроховым… Жаль, если сей молодец сложит голову на Кавказе… преданность и верноподданичество нынче в цене. Но с другой стороны: нет человека – нет проблемы. M-lle Ришар скончалась при родах… Внебрачный сын в далекой Вильне… Коли этот храбрец, как многие иные имена, навеки растворится в горах Кавказа… что ж, стало быть, так… Почему нет? Хорошими людьми не рождаются, ими умирают».

– Засим прощайте, друг мой, меня ждут государственные дела. Но помните, – Великий князь, жарко сверкнув рассыпанным по плечам золотом эполет, поднялся и потрепал по плечу курьера, – кроме сабли и имени, у вас есть еще я. Храни вас Господь, Аркадий Павлович. С Богом!

Глава 6

«Ох, и носит же меня лихо…» – Лебедев, тяжко страдая от перепоя, насилу попытался рассветить глаза и наконец-то понять, «где он и с кем?» Однако затея эта оказалась куда как непростой: голова трещала, ровно коня подковывали, а набрякшие свинцом веки отказывались подчиниться. Послав значительное количество чертей в адрес ставропольского начальства, а также большого штаба и разных лиц, которыми генерал Нейгардт4747
  Н е й г а р д т Александр Иванович (1784–1845) – генерал от инфантерии с 1841 г., начальник штаба Гвардейского корпуса (1823–1830), генерал-квартирмейстер Главного штаба (1830–1833), командир Отдельного Кавказского корпуса и главноуправляющий Закавказским краем (1842–1844), член Военного совета с 1845 г.


[Закрыть] всегда любил окружать себя ради почета, ротмистр таки привстал на локтях и тупо узрел «мир». «Вот уж воистину: на небе выпил – на земле закусил. Только выбрался из прошлого, как вляпался в настоящее».

Через розовые занавески окон тужились в упрямстве лучи апрельского солнца и наполняли еще не греющим, но каким-то особенным веселым светом спальню и находившиеся в ней предметы.

Аркадий повернул всклокоченную со сна голову и, тихо застонав, мертвецом откинулся на подушку: «Похоже, и вправду мне всю дорогу ворожит бес».

Рядом, уткнувшись щекой в пуховую перину, мирно посапывала вдова уездного почтмейстера Глазкова, что третьего года был зарублен шашками немирными чеченами под станицей Червленной. «Прикажите самовар истопить, Оксана Прокопьевна… Не в пример зябко у вас… с похмелья колотит… Собаке в будке и то теплее…» – хотел было попреком озадачить вдову Аркадий, но состояние полного несостояния, а вернее, мрачной рассеянности и умственной хмельной тьмы не дало ему разомкнуть губ.

Тем временем, будто прочитав его мысли, в доме заслышались скорые шаги прислуги, неряшливо брякнули о железистый лист принесенные со двора кучером Антипом дрова; громыхнул медью самовар, лязгнул ухват, пытаясь подхватить чумазый чугунок щей…

Минутой позже мимо приоткрытых дверей спальни проплыла и на миг задержалась у щели любопытная рожа ключницы Матрены. В ее жадных до сплетен глазах шаял огонек злорадства, точно выжигал клеймо: «Ай да госпожа – хороша! Бог главный, а онась первая опосля Его! Муженек-мученик ешша и остыть не поспел в земле, а она глядь: груди пялит и сердчать не думат!»

Часы мерно отходили четверть часа, может, и более, когда альков мало-помалу наполнил едва уловимый, но столь милый душе запах тепла. Угревшись под одеялом, Лебедев вслушивался в звуки и шорохи ожившего дома и представлял, как знакомый, кривой на один глаз Антип, сидя на корточках, матькается, покусывая ус, возится у беленой печи и, обжигая пальцы, подтапливает кудрявой берестой волглые на концах после ночной изморози дрова.

Лебедев еще разок сквозь вязь ресниц глянул в ясное окно: с широкого струганого подоконника, крашенного белой краскою, недоверчиво и пугливо слетела ожившая по весне муха. Где-то продолжали уверенно фыркать, бурчать и постреливать взявшиеся огнем дрова… но пламя желтых языков памяти, что лениво изгибались, облизывались и скользили перед мысленным взором, уносили ротмистра в далекое далёко… Ощущая обнаженным бедром горячее гладкое колено молодой вдовы, он продолжал пребывать в беспокойной похмельной дреме, видя себя самого в ту пору, когда способность радоваться жизни, способность наслаждаться и ни секунды не тревожиться из-за прошлого или будущего еще не покачнулась на зыбких весах гармонии молодости.

* * *

Ему везло с младых ногтей, и это везение, как ржавь, незаметно портило, развращало… У семи нянек дитя без глаза – Аркадий не был исключением. За воспитанием барчука ревностно никто не следил: ни маменька, ни papá. Разве что многочисленные и такие же бестолково-шумные, что курицы, бонны, а позже педантичный, скупой на ласку и слово гувернер-немец, но как-то уж решительно по-немецки, сухо и отстраненно. И немудрено: Отто Карлович, пожалуй, больше всего на свете любил три вещи: зачитывать по нескуольку раз в день «Pater noster», будучи убежденным католиком, с непостижимой аккуратностью затачивать берлинские карандаши и каллиграфическим почерком выводить мелом латинские буквы на графитной доске.

Так от Рождества до Пасхи, от Пасхи до Троицы незаметно пролетали дни, проходили годы… Суровость и вечная занятость Павла Сергеевича, как и надуманные со скуки тревоги Анны Андреевны глубокой борозды не оставили в интересах и приоритетах сына. Suum cuique.4848
  Каждому свое (лат.).


[Закрыть]

Между тем, Аркадий был уже в тех летах, когда родителям следовало крепко задуматься о грядущей карьере своего чада. И старший Лебедев – муж ума трезвого, ревностный в вере к Богу и Государю, будучи к тому же человеком военным и пунктуальным, после краткого, более формального (чем требовал того этикет) têtе-à-tête с женой, определил Аркадия в Пажеский корпус.4949
  Пажеский корпус – военно-учебное заведение в Петербурге, основано в 1755 г. При Елизавете Петровне и в начале служило исключительно для подготовления к придворной службе; в 1802 г. Пажеский корпус был преобразован Александром I в военную гимназию, связанную с высшим военным училищем, с семилетним, в общей сложности, курсом. С 1834 г. в пажеский корпус стали принимать исключительно сыновей высших гражданских и военных чинов, готовящихся к военной службе.


[Закрыть]

В Пажеском он шел одним из первых и в постижении военных наук, и в качестве застрельщика утех юности и, выйдя в полк, как это случается с живыми натурами, сделался всеобщим кумиром. Его яркие серо-зеленые глаза сверкали счастливой бесшабашностью и отвагой. Поразительно, но ему везло как в обществе, так и с начальством. Имя его частенько повторялось сослуживцами с завистью, дамами – с восхищением. При этом он не был ни петиметром, ни шаркуном, и даже злые языки не смели упрекнуть Аркадия в этих пороках.

– Ей-Богу, господа, я и пальцем-то не шевельнул для своей «популярности». Но мир… не без «добрых людей». Разве вам не случалось слышать обо мне хуже, чем я есть на самом деле? – подмигивая друзьям, улыбался он. – Хотя, клянусь, сам я решительно никогда не драпировался в тогу особенной добродетели… Сознайтесь, други, слышали в мой адрес дурное? Меня занимает только мнение мужчин. Ибо к беде иль радости, но женщины и без того дарят мне свое внимание. Так да иль нет? Елецкий, брат, что молчишь? А ты, Брагин? – Он снова улыбнулся – задушевной улыбкой, открывшей белые безупречные зубы.

Господа смеялись, поднимая за своего любимца бокалы, звенели хрусталем и с теплотой беззаботной молодости кричали:

– Лебедев, черт! Ты наш succés du scandale! Vae victis!5050
  Succés du scandale − скандальный успех (фр.).
  Vae victis! − Горе побежденным! (лат.).


[Закрыть]

…Однако Пажеский корпус учил не только военным наукам… Не отставая от других, Аркадий к семнадцати годам весьма толково умел презрительно «щурить глаз», «брать навскидку лорнет», вглядываясь на проезжающих; чинно кутаться в бобровый ворот, сидя в пролетке невского лихача, и делать… долги. Тех денег, которые раз в месяц регулярно высылал «на булки» и «изюм» отец, катастрофически не хватало. Но ни Москва, ни Петербург слезам не верят. Столицам дела нет до «высоких оценок» и «особого расположения ротного командира».

Как назло, к досаде Лебедева, в корпусе постигало науку немало богатых молодых людей, кошельки которых не знали «ветра». Жизнь их кипела обычной, веселой волной, на зависть другим. Эти не морщили лоб и «не рвали ногти», как дотянуть до следующей «подачки» из дому; непринужденно мотали деньги, «подмахивали» векселя, играли в карты на интерес и тоже делали долги. Строгие родительские напутствия, предостережения родственников и отцов-командиров – кто о них помнит в семнадцать лет? После «сыгранной зари» и многочасовых мучений в классах, фехтовальных залах, на ипподроме и плацу их ожидали визиты, взятый за правило promenade на Невском своих рысаков, а следом обеды непременно в лучших местах, дорогие тонкие вина, цыгане, балы и ночи с любезницами… И так каждую неделю – азартно, весело, пусто, словом – après nous le déluge.5151
  «После нас хоть потоп» (слова, приписываемые французскому королю Людовику XV, утопавшему в роскоши среди общего разорения и нищеты.


[Закрыть]

Лебедев мучился и страдал, право, недолго. Как ему, «первому по фронту», не спускать деньги и не влезать в долги, когда вокруг все только этим и заняты! «Ведь стыдно, ей-Богу, стыдно не мотать червонцы, быть прижимистым и ощущать себя мышью под веником! – горячился Аркадий, спешно отписывая очередное прошение матери. – Ведь чистый позор для фамилии – кормиться в кухмистерских норах, хлебать ленивые щи, пить пошлый копеечный компот и находить эту отраву сносной!»

Тем не менее в письмах к дорогой маман он был предельно трезв в выражениях и разборчив в выборе слов. Зная слабые стороны материнской души, он умел пускал свои «стрелы». Тонко сетовал на то, что ему горько и совестно отставать от иных фамилий по корпусу, всюду, как каптенармусу, являться лишь в казенном мундире: и в опере, и на приемах, и на балах… Быть обделенным услугами сапожника и портного, брать извозчика, когда другие держат чудных рысаков и даже имеют свой собственный экипаж.

Об истинной правде своего бытия Аркадий благоразумно хранил обет молчания. Ни слова, ни полслова о том, что сеял и растил долги, беря ссуду под дикие проценты у хромоногого ростовщика-еврея, державшего свой ломбард неподалеку от Владимирского рынка; ни о долгах друзьям, взятых под «честное, благородное»… Ни о многом другом, о чем было жутко и думать. Анну Андреевну хватил бы удар, знай она о «свечках» любимого сына. Между тем Адик в окружении шумной камарьильи приятелей умел проявить себя. Их молодое – кровь с молоком – братство бойко третировало известного сорта дам, «взрывало» за ночь не один десяток бутылок шампанского, держало содержанок-француженок и мчалось «справить голод» в лучшие рестораны столицы. Там же юные господа демонстрировали бравую выправку; сверкали надраенными пуговицами и пряжками мундира; с особым шиком бряцали шпорами, ловко бросали пальцы к околышам фуражек при виде хорошеньких барышень и без смущения смущали последних тем светлым и наглым смеющимся взглядом, который против воли вызывал краску на атласных девичьих щеках.

Так ярко и весело летели дни, месяцы, и Лебедеву казалось – всему не будет конца… Что до растущих, как на дрожжах долгов – то Аркадий пребывал в полной уверенности: все они как-то сами собой заплатятся. Увы, чудес не бывает. Пробил час, и в дверь постучали… Кредиторы, словно цепные псы, не знали пощады и ничего не желали слушать.

– Либо извольте вернуть положенное, либо, милостивый государь, мы спешим жаловаться на вас начальству!

Краснея и задыхаясь от самых заискивающих просьб, уверений и клятв, ему насилу таки удалось выбить себе три дня. «Дьявол! – Аркадий был в отчаянии. – Как скверно, подло эти мерзавцы обошлись со мной! Будто я портной или кучер!» У Павла Сергеевича деньги, конечно, имелись, но обратиться к отцу с такой просьбой!.. Лебедев промакнул батистовым платком лоб. «Девятьсот рублей серебром! Это могила… Эшафот! Верно говорят: «Была бы плаха и топор, а шея всегда найдется»«.

«Сын, будь прежде всего порядочным, честным офицером, служи верой и правдой Отечеству. Смей блюсти себя так, чтобы старые любили, равные уважали, а младшие почитали. Помни: ты дворянин, будь предан до последнего вздоха Государю и чти фамилию нашу…» – вспомнились категоричные наставления отца.

«Нет, papá своих принципов не переступит. Узнай, «как я», «что я» – прогонит взашей, оставит без благословения и без сомнения лишит и тех несчастных двухсот рублей, кои, как милостыню, бросает мне в руку. Нет, брат, уж лучше пуля…» Он на миг представил реакцию отца, солдатскую ругань на его прошение, и вздрогнул… Багровое от гнева лицо, оловянный взгляд и подергивающиеся усы:

– Что, влип, «мотыга»?! Все на кутежи, на баб, на ликеры? Ишь, барон нашелся! Сволочь! Жалованье ему извольте-с вперед, а черта лысого не желаешь? Я тебя отучу форсить, хвост павлинить! Я что, кую эти самые деньги? Скотина, болван! И это сын майора Лебедева. Прочь с глаз моих! Список долгов оставь своим шлюхам и хлыщам! Я хоть не слыхал, а ведаю, куда мои средства летят! И не сметь матери слезы лить! Лично отпишу начальству, чтобы тебя гнали плетью из корпуса. Что? Можешь попасть под суд? Вот и славно! Отечество и Престол в таких защитниках не нуждаются! Пусть ушлют на Кавказ подлеца! Там выбьют из тебя пудру с духами. А теперь вон отсюда! И чтобы ноги твоей в доме не видел, ни тени, внял?!

Аркадий закрыл глаза и прочитал молитву: «Господи, не оставь раба своего…» Глупый, выживший из ума скаред! Что он знает? Что понимает в нынешней жизни? Надежда разве на маменьку… Она не оставит, поможет, поймет.

* * *

Анна Андреевна в своем нежно-голубом капоте с широкими кружевными рукавами, из-под которых далеко виднелись белые голые руки, с плохо уложенными в этот поздний час волосами, больше встревожилась, чем обрадовалась внезапному приезду сына. «Бог мой! У него на лице что-то фатальное. Неужели стряслось…» – молнией ударила мысль.

Высокая, заметно располневшая за последние годы, с кротким, мягким лицом, сохранившим еще остатки былой привлекательности, она вдруг увиделась Аркадию маленькой, беззащитной, растерянной. Мелко шагнув через комнату, мать, не спуская с него глаз, как-то странно улыбалась, точно боялась обнять и хоть что-то спросить.

«Она все поняла». Аркадий почувствовал, как запершило в горле, как дрогнуло что-то внутри и натянулось.

– Здравствуй, Аркашенька! – с приглушенной тревогой слетело с губ матери. Поднимая голову выше, она пристально вглядывалась в него.

– Здравствуйте, maman! – взволнованно и глухо прозвучал ответ. Поклонившись, сын не смел двинуться с места, ожидая приглашения.

– Плотнее затвори двери. – Привыкшая видеть Аркадия всегда бодрым, подтянутым и веселым, Анна Андреевна нынче отказывалась верить глазам. И когда он торопливо последовал ее совету, она дополнительно оживила две свечи.

Все произошло, однако, лучше, чем представлялось.

Анна Андреевна, поцеловав его в щеку, провела в свои комнаты и, указав сыну на кресло, молча присела рядом. И он был бесконечно благодарен ей.

– Так что же? – перекрестив сына, не удержалась она и расправила дрожащими руками подол шелкового капота.

– «Сам» дома? – привстав от напряжения, озадачил Аркадий вопросом.

– Сядь же, успокойся, – кусая губы, поперхнулась от волнения мать. – Павел Сергеич нынче у Наумовых… третьего дня как в Царском Селе. Ах, Господи, свет мой Аркашенька. Не томи, я с ума сойду! – Глаза блеснули слезами.

– Скверные дела, маменька… Простите, простите! – Он припал к ее руке, едва сдерживая готовые сорваться слова отчаянья. – Я к вам с покорнейшей просьбой, maman. Умоляю, не оставьте без внимания! Иначе… погиб. Затем и лошадей гнал.

– Адик… Аркашенька, Господь с тобою, душа моя, как же… это? Деньги? Ты должен? Сколько? Ах, Боже мой, как ты мог?

– Спасите, милая maman. Я бросался повсюду, пустое! На вас вся надежда… Отец скорее моей могиле будет рад, чем удружит деньгами.

Услышанная сумма долга не испугала Анну Андреевну, однако изумила и вызвала слезы. После долгих, придирчивых и обстоятельных допросов необходимые деньги были переданы Аркадию, а ночь была отдана молитве.

Следующим утром, когда стройный и бодрый Аркадий молодцевато перешагнул порог маменькиной половины и, чуть румянясь от прежнего стыда и волнения, подошел к руке матери, то ни она, ни челядь, похоже, не признали в этом изящном, подтянутом молодом человеке вчерашнего потерянного, с лихорадочным блеском глаз юношу. Все домашние не в силах были скрыть светлого впечатления от той здоровой свежести, которую внес в дом единственный сын Лебедевых.

После сытного завтрака и крепкого чая Аркадий, поцеловав мать, скоро откланялся, выслушав на прощанье горячее напутствие:

– Заклинаю тебя, мое сердце, впредь будь осмотрительным, прилежно учись и не смей огорчать нас с papá. Павлу Сергеевичу ничего сказано не будет, но и ты, Адик, должен понять…

– Я уж все понял, маменька!

– Ты… ты мое солнце, мой счастливый берег!

Аркадий клятвенно обещал быть достойным сыном и несколько раз с особенным почтением поцеловал ее мягкую, теплую руку.