Текст книги "Счастливо оставаться"

Автор книги: Андрей Измайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

А я все жду. И достаю носовой платок. И начинаю им махать. Шучу так. И сначала орет гудок. Потом мегафон. Потом я. Я ору:

– Скажи мне, ну?!!

И ничего мне золотая рыбка Лида не отвечает.

Только хвостом своим рыжим взмахивает. И уплывает в синее море.

И я еще стою на причале. И как принято – смотрю вслед. Но романтично не получается. Потому что меня облаивают портовые собаки. А я в сердцах облаиваю их. Тогда меня облаивают здоровенные портовые грузчики. Которые этих собак кормят и любят.

Я иду домой. Дома никого нет. Я звоню из дома Кузову, Целоватову, Пирайненам. И никого нет.

Я включаю радио.

–...ратура!.. работает!.. нормально!.. Впервые совершен беспримерный успешный эксперимент групповой ноль-транспортировки! Настроение хорошее! Аппетит отличный! Перспективы радужные! Через несколько минут – репортаж нашего специального корреспондента Светланы Ашибаевой с поверхности Луны!

И радио разражается маршами и джазовыми обработками "У нас еще до старта четырнадцать минут".

Я выключаю радио. Настроение у меня как на улице после духового оркестра. Который только что прошел, и все "ура!" кричали, в ногу пытались попасть, руками размахивали. А оркестр прошел, еще играет вдалеке – и на улице бумажки какие-то остались, букетики затоптанные, пусто, пыль...

И тут звонят. Бросаюсь к двери. А это пацанка Катя и пацан Григорий. Они решительно удаляют меня от дверей и энергично идут на кухню. Лезут в холодильник и начинают есть.

Я иду следом и между прочим говорю:

– Между прочим, добрый день.

И они говорят:

– Шветлана Аркадьжьевна шкоро вернетшя ш работы?

Тут я распрягаюсь и внушительно произношу, воплотив мечту:

– В-вон-н отсюда! Очень вас об этом прошу. Чтобы духу вашего здесь не было никогда! Б-богадельня!..Я очень спокойно говорю. Даже ласково. Но вид у меня солидного мафиозо, за спиной которого ждет не дождется целый синдикат убийц, готовых за меня головы сложить. Тем более не свои, а чужие. И я могу позволить себе говорить ласково.

Пацанка Катя и пацан Григорий пропихивают внутрь прожеванный салат, потом полученную информацию. Встают и на цыпочках уходят.

А я начинаю чувствовать, что пусть даже духовой оркестр прошел – ну и что?! И начинаю мурлыкать и разгребать вчерашний мусор. И думаю, что наконецто буду писать кандидатскую, а не выслушивать исповеди недоростков. Что наконец-то буду в одиннадцать вечера выключать проигрыватель, а не включать. А то все эти раньше одиннадцати вечера в гости не приходили. А когда приходили, то еще нахально спрашивали:

"Мы не рано?" Что наконец-то верхний сосед перестанет капать, что мы ночью курим, а ему дым идет. А нижний сосед перестанет капать, что мы ночью громко смеемся, а у него штукатурка сыплется. Что наконец-то если друг Петя Зудиков приедет, то можно будет по душам поговорить.

А то народу по ночам много было. И никак по душам не поговорить. И в прошлый приезд друга Пети Зудикова мы с ним вышли на лестницу, забрались в лифт, чтобы никто не мешал. Только там и поговорили. Изредка на кнопки лифта нажимая. Только неловко получилось, когда я промахнулся и на первый этаж нажал. А там уже толпа небольшая собралась. И мы деловито с Петей Зудиковым из лифта вышли. И нет бы – для правдоподобия на улицу выскочить... Но мы все так же деловито обогнули толпу и по лестнице вверх пошли. Очень логично поступили, в общем...

Я довожу квартиру до паркетного блеска, до -музейной чистоты. Я покупаю "Вечерку" и читаю то, что по радио слышал. И еще читаю, как директор института такого-то интеллигентно, изящно закапывает скептиков из института сякого-то...

И у меня все есть. У меня есть пустая квартира, полный чайник, свежая газета, свежие впечатления.

И мне чего-то не хватает. Сначала совсем немного не хватает. А потом не хватает все больше и больше.

И у меня хватает ума проанализировать, чего же мне не хватает. И я прихожу к выводу, что мне просто не с кем поделиться впечатлениями...

Конечно, снова изобильно стало. Но зато снова плохо стало. И я на всякий случай выхожу на свежий воздух. И направляюсь в Парк культурного отдыха.

Все аттракционы на месте. Я иду дальше. Вижу, что будочка та – КПП, одним словом,– тоже на месте.

Я подхожу к окошку и вижу, что плаката над окошком про зону высокого перенапряжения уже нет.

И окошка нет. А есть дверь. Дверь как дверь. Закрытая.

Я еще дергаю эту самую дверь, но она не поддается.

Я понимаю, что на Луну мне теперь никак не улететь. Что с Кузовым теперь за дамами не поухаживать.

Что с Целоватовым за политику не поговорить. Что Пирайненов под их индийский индийский чай не попрезирать. Что с женой-Светой не поскандалить, чтобы потом помириться. И никакой радости от такой перспективы я не испытываю. А наоборот – понимаю, чего мне не хватает. Понимаю, что чацкизм мой – дело нужное, даже необходимое. Но внутри своей средыгруппы, где необходим кто-то витающий в облаках.

Понимаю, что всем этим будет чего-то не хватать на Луне. И это что-то – я... Но я – только часть от целого. А целое без части запросто обойдется. А часть без целого – никак.

И я очень даже радуюсь, когда еще встречающиеся в Парке культурного отдыха и вот встретившиеся хулиганы спрашивают у меня: есть ли мелочь? Я говорю, что есть. Достаю из кармана медяшки и откладываю их в одну сторону, а в другую – "белые" денежки, так сказать. Потом "белые" денежки кладу обратно в карман, а медяшки протягиваю хулиганам. И говорю, что вы же просили мелочь? Хулиганы оскорбляются и в свою очередь хотят нанести мне оскорбление действием. Я зажимаю мелочь в кулаке, вспоминаю Целоватова с его исчезателями и очень удачно начинаю своими кулаками махать.

Хулиганы кричат "Шухер!" и бегут от меня в разные стороны. А ко мне бегут два милиционера. Они прибегают и спрашивают, что это я здесь делаю. А я резонно им отвечаю, что культурно отдыхаю. Что еще можно делать в Парке культурного отдыха?!

Милиционеры на всякий случай просят предъявить документы. Я им отдаю паспорт. Они читают: "Виктор Ашибаев". И говорят, добрея на глазах: "А вы не родственник?"

Я говорю, что родственник. И даже муж. И в паспорте по этому поводу даже печать есть. Они сами могут посмотреть. Они смотрят. И говорят:

– Что же мы здесь стоим?! Может, вас до дома подвезти?

И мы едем до дома... Потом я им говорю, что особенного ничего предложить не могу, но чаем или кофе – могу. Они нехотя отнекиваются, хотя им очень хочется поглядеть, как это живут семьи, где жена аж на Луну укатала. Вот и спрашивают, как же это вот так – жена на Луну?

Я отвечаю, что так вот как-то получилось.

Они восхищаются. Говорят, что подвиг-то какой!

И я говорю, что да. Что она у меня на подвиги горазда.

И еще они спрашивают про Кузова, Целоватова, Пирайненов. Не знаю ли я?..

Я знаю. Рассказываю. Им интересно. Одно дело – по радио, в газете. Другое дело – живой очевидец, который вот буквально вчера вместе сидел, ел, спал.

А когда они наконец уходят, я думаю: "Да-а, подвиг!"

Только совершают его не эти все на Луне. А я один, оставшись тут без них. И с ужасом думаю: а что, если эта длительность будет год?! Или два?! А если этим всем там понравится и они вообще останутся. На Луне.

Я смотрю через форточку на Луну и начинаю тихонько на эту Луну выть. И она через секунду заслоняется лохматой образиной. Образина эта – забытый Трюльник. Он бросается мне на шею и облизывает.

И начинает меня наконец-то уважать. И мне очень жалко себя. А Трюльнику очень жалко себя.

И я говорю:

– Трюша, хочешь ням-ням?

Трюша не хочет ням-ням. И я не хочу. У нас аппетита нет.

Мы садимся рядышком перед форточкой и завываем на Луну.

Верхне-нижние соседи звучат чем-то по батареям парового отопления.

Но мы не обращаем внимания и под это звучание продолжаем наш вокализ.

И получается здорово! Как на одной пластинке.

"Обратная сторона Луны"...