Текст книги "Таинственный обоз"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Озеро открылось перед ними внезапно. С высокого, полого спускавшегося к замерзшей воде откоса, на который они выехали их леса, оно хорошо просматривалось во всю ширь. Уже стемнело, в небе сияла полная луна. И Владимир Петрович с гулко застучавшим сердцем увидел посреди матово отсвечивавшей ледяной поверхности озера вереницу саней и две расхаживающие подле них фигуры. Остальные французы виднелись передвигающимися черными точками на противоположном от преследователей заснеженном берегу. «Ищут исчезнувшую просеку», – догадался прапорщик

– Все как нельзя лучше, – радостно проговорил урядник. – Перекроем францам дорогу назад и первыми ударим в упор из засады. Свалим каждый по паре ворогов из пистолетов, остальных сграбастаем в полон. Верно мыслю, ваше благородие?

– Верно, урядник. Поэтому, как только французы тронутся обратно, сразу в засаду к тем кустам, – указал Владимир Петрович на заросли молоденьких елочек сбоку от просеки.

Однако французы не торопились покидать озеро. Через полчаса к саням вернулись четверо тех, что искали пропавшую на льду озера дорогу. Собравшись в кружок, беглецы некоторое время стояли вместе. «Решают, как поступить дальше», – подумал Владимир Петрович. Закончив совет и вскочив каждый в сани, французы развернули их не к просеке, а погнали к левому берегу, откуда ближе всего подступали к середине озера торчавшие надо льдом сухие метелки прошлогоднего камыша.

Остановив сани и поставив их вплотную друг к другу, беглецы торопливо распрягли лошадей и отогнали подальше к берегу. Сбросив с поклажи парусину, французы сняли с каждых саней по два бочонка, принялись раскатывать их по льду в разные стороны. Через несколько минут сани оказались внутри широкого круга из расставленных на одинаковом расстоянии друг от друга дюжины бочонков.

Еще не улавливая смысла происходящих на его глазах действий, Владимир Петрович, тем не менее, с интересом за ними наблюдал. Вот французы разошлись, охватили сани и круг бочонков живым кольцом. Сняли с плеч ружья, легли на лед, и до слуха прапорщика донеслась приглушенная расстоянием трескотня выстрелов. Тотчас темноту ночи разорвали несколько ярко-багровых вспышек и тишину леса нарушили гулкие взрывы. Когда пороховой дым рассеялся и улеглась снежная пыль, Владимир Петрович снова увидел шестерых врагов. Сбившись тесной кучкой, они стояли на краю огромной полыньи с плававшими посреди нее двумя испещренными трещинами льдинами. На одной, завалившись на бок и задрав, полозья, виднелись единственные не очутившиеся в воде сани. Но вот льдина качнулась, ее край с санями погрузился в озеро, и, когда льдина выпрямилась, на ней ничего не было.

Прапорщик еще не пришел в себя от изумления, а французы уже направились к лошадям, принялись разбирать поводья. Внезапно в их группе затрещали пистолетные выстрелы, и Владимир Петрович увидел, что четверо беглецов неподвижно лежат на льду. Оставшиеся в живых, хватая мертвых за ноги и волоча тела по льду, сбросили трупы в полынью, вскочили на коней. Стук копыт – и двое всадников, держа в руках поводья от запасных лошадей, исчезли в поглотившем их ночном лесу.

Только тут прапорщик до конца уяснил смысл событий, которые ему пришлось наблюдать на льду озера. Французы, очутившись в ловушке и не рискуя возвращаться на зимник, решили попросту спрятать на время свой драгоценный груз в надежное место, окончательно сбив этим погоню со следа исчезнувшего таким образом обоза. Выбрав мелководье, о чем свидетельствовали далеко шагнувшие от берега к середине озера камыши, они утопили помеченные рисунком лилии бочонки. Вслед за золотом на дно отправились и четверо солдат-исполнителей, ставших после осуществления операции ненужными и даже опасными свидетелями теперешнего местопребывания русских сокровищ.

Сейчас, похоронив тайну обоза в воде, двое французов спешили к тракту, по которому двигались отступающие колонны их соотечественников, чтобы вернуться к озеру с ними. Взломав лед, который должен был затянуть к тому времени полынью, французы поднимут со дна бочонки и вновь станут обладателями ускользнувших на короткое время из их рук чужих богатств.

Владимир Петрович был уверен, что смог не только верно понять смысл произошедших на его глазах событий, но и безошибочно проникнуть в дальнейшие замыслы ускакавших французов. А коли так, следовало принять неотложные меры, дабы помешать врагу в осуществлении его плана. Вытерев ладонью вспотевший от волнения лоб, прапорщик глянул на лесника.

– Куда ведет тропа, по которой ускакали французы?

– Кто знает, – пожал плечами мужик. – Для саней и телег дорога к озеру и обратно одна – только по просеке. А для пешего и конного – сколь угодно. Не одному же барину зимой рыбкой баловаться, – лукаво ухмыльнулся он. – Почитай, от каждой окрестной деревеньки мужики к озеру свою стежку протоптали. Так что супостаты куда угодно поскакать могут.

– Даже на тракт?

– И на него тоже. Прямой тропы, конечно, от озера к нему нет, а вот от соседней деревни дорога накатана. Скачи по ней, никуда не сворачивая, и аккурат на тракте очутишься.

– Близко до него?

– Пяток верст до деревни и два десятка от нее. На хорошем коне да еще с подменой – сущая безделица.

Владимир Петрович опустил голову, задумался. Но сколько ни размышлял, выход из сложившегося положения ему виделся один. Он снова поднял глаза на лесника.

– Поскачешь обратно к зимнику и разыщешь на нем казаков. Скажешь сотнику, что прибыл от меня, и доложишь обо всем, что видел на озере. Пускай ведет казаков немедля к нам, а мы с урядником станем поджидать вас на этом месте. Как думаешь, успеем опередить французов, ежели вздумают пожаловать сюда с тракта?

Лесник почесал затылок.

– Надобно поспеть. На зимник поскачу напрямик по нашим старым следам и буду там мигом. А вот когда Господь сподобит повстречать казаков – дело иное.

– А ты ищи казаков, а свою старуху или внучат отправь в деревню за мужиками, – подсказал урядник. – Нам все едино, кто из наших первыми на озеро пожалуют. Главное, щоб подмога раньше францев подоспела и не с голыми руками была.

– Так и сделаю, – пообещал лесник. – До новой встречи и Бог в помощь, – сказал он на прощание, одной рукой крестя лоб, а другой разворачивая лошадь мордой от озера.

5

У Мари пока все складывалось прекрасно. Даже лучше, чем она предполагала.

Во-первых, ей сравнительно легко удалось достать себе вполне приличного коня. В глухой лесной деревушке, стоявшей в стороне от зимника, в которую она явилась после бегства от казаков, француженка отыскала дом священника и попросилась у него на ночлег. Уже в сенях, сбрасывая шубу и давясь слезами, она выдала себя за московскую дворянку, жену гвардейца-офицера, отправившуюся на поиски лазарета, где лежит ее раненый муж. Однако в пути на нее напали невесть откуда взявшиеся в этой глуши французы. В результате сего печального происшествия был убит единственный взятый ею с собой слуга, храбро защищавший госпожу от французов, уведена ее лошадь, а сама она обобрана до нитки.

Теперь, одинокая, беззащитная, одетая в нелепые лохмотья, не знающая в здешних краях никого, она решила обратиться к святому отцу с просьбой о помощи. В первую очередь в приобретении хорошего коня и подобающей ее званию одежды. Деньги, которые ей якобы удалось утаить от грабителей-французов, у Мари имелись, причем немалые и в звонкой монете. Поэтому священник тут же отправил попадью за одним из зажиточных деревенских мужичков, а молоденькая дочь попа радушно предложила к услугам потерпевшей свой собственный гардероб. Приобретя необходимое и мигом позабыв об усталости, пережитых ужасах и просимом ранее ночлеге, мнимая московская дворянка без промедления вновь отправилась на поиски раненого гвардейца-мужа.

Во-вторых, Мари смогла без всяких злоключений обогнать на зимнике переправившихся к этому времени через наведенный мост казаков, которые представляли для нее сейчас наибольшую опасность. Мари настигла их возле какого-то еще дымившегося сбоку дороги пожарища, откуда казаки вытаскивали и складывали на обочине обгорелые, изуродованные трупы, остатки оружия и снаряжения, а также сгоняли в табун бродивших по лесу лошадей под седлами, однако без седоков. Русские настолько были поглощены своими делами, что не обратили внимания на быстро проскакавшего мимо них молоденького вихрастого подростка, в которого с помощью переодевания превратилась на сей раз осторожная француженка.

Сейчас, оставив страшных казаков за спиной и снова приняв облик безутешной жены, разыскивающей раненого мужа-гвардейца, Мари со всей возможной скоростью мчалась по зимнику. Однако бессонная ночь и дневная усталость давали о себе знать, скакавшая без передышки лошадь все чаще стала спотыкаться, и француженка решила немного отдохнуть. Увидев одинокий лесной домик рядом с дорогой, она без опаски подъехала к нему, привязала скакуна под навесом вместе с жующими овес двумя чужими лошадьми. Смело вошла в избу и прямо у порога обомлела от страха.

У печки на широкой скамье лежал перевязанный окровавленными тряпками раненый казак. Над ним склонились двое: старушка со снадобьем и казак с перебинтованной головой и рукой на перевязи. Это были бывший пластун Степан и другой черноморец, оставленные Владимиром Петровичем для перестрелки с преградившими путь по зимнику французами. Уничтожив вражеский заслон, однако и сами порядком израненные, казаки нашли приют в сторожке лесника, где раньше них побывали прапорщик с урядником.

Услышав скрип открывшейся двери, старушка и ее помощник одновременно оглянулись. Если на лице женщины отразилось вполне естественное удивление, то казак вначале оторопело вытаращил глаза, но уже через мгновение в них вспыхнула ярость.

– А-а-а! – хрипло и протяжно выдохнул он, хватаясь здоровой рукой за торчавший из-за пояса пистолет.

Лицо казака не говорило Мари ни о чем, поскольку для нее они все были одинаковы, однако его реакция объяснила все. По-видимому, это был один из тех, кто видел ее в избе у разрушенного моста и участвовал в разоблачении как французской лазутчицы. Как некстати свела их сейчас судьба!

Стремглав выскочив наружу и захлопнув дверь перед самым носом бросившегося за ней казака, Мари метнулась к своей лошади, стрелой взлетела в седло. И тотчас от порога прогремел пистолетный выстрел. Заржав, конь стал падать на передние ноги, и Мари, соскочив на землю, бросилась к ближайшим кустам.

– Стой! – раздалось за спиной, и беглянка в страхе оглянулась на голос.

Казак с перекошенным от боли лицом находился от нее в нескольких шагах, и француженка, выхватив один из своих пистолетов, на бегу выстрелила в него. Наверное, пуля попала в цель, потому что преследователь громко вскрикнул. В тот же миг, оступившись в пустоту, Мари покатилась в глубокий овраг, берущий начало в кустах у края пригорка, на котором стоял домик. Падение спасло ей жизнь: посланная вдогонку казачья пуля лишь слегка задела ей бедро. Скатившись по склону на дно, беглянка некоторое время неподвижно лежала ничком, боясь выдать себя звуком, затем осторожно перевернулась на спину и бросила взгляд вверх. Казака на пригорке уже не было, и Мари, поднявшись на ноги и стараясь шагать бесшумно, двинулась по дну оврага в противоположную от домика сторону. Бедро слегка саднило, но не настолько, чтобы мешать ходьбе. Лишь отойдя от пригорка на значительное расстояние, Мари прислонилась к стволу дерева, задумалась.

Конечно, после встречи с ранеными казаками ее положение изрядно усложнилось, однако не стало безнадежным. Она лишилась коня? Но сравнительно недалеко зимник, по которому часто ездят крестьяне, могущие подвезти ее. Да и в лесу наверняка имеются деревни, а поскольку в деньгах она недостатка не испытывает, то приобрести новую лошадь для нее не проблема. Она ранена? Но не настолько серьезно, чтобы безвольно опустить руки и ждать приближения своей кончины. Поэтому нечего раскисать и терять понапрасну время! Скорей из оврага туда, где она вновь станет полноправной хозяйкой собственной судьбы!

На зимнике появляться нельзя: можно снова встретить вездесущих казаков, тем более что часть их может быть специально отряжена для ее поимки. Значит, необходимо искать ближайшую глухую лесную деревеньку, где простодушные и сердобольные русские крестьяне опять придут на помощь несчастной, ограбленной, раненой французами-разбойниками московской дворянке, пустившейся на поиски мужа-гвардейца. Итак, немедленно в путь! Жаль, что придется покинуть овраг, где она куда в большей безопасности, нежели в голом, далеко окрест просматривающемся зимнем лесу. Однако ничего не поделаешь – находясь в овраге, она полностью лишена возможности ориентироваться на местности и выбирать нужный ей маршрут движения.

Выбраться из оврага оказалось не так просто, как она думала. Его склоны были довольно круты и занесены снегом. Каждая попытка Мари подняться к гребню оврага заканчивалась тем, что она, вскарабкавшись на четвереньках до половины склона, неизменно сползала вниз вместе с растревоженным ею снежным пластом. К тому же рана в бедре, поначалу напоминавшая о себе слабым жжением, разболелась вовсю, отдаваясь при каждом шаге острой болью в низу живота. Мари уже решила отказаться от мысли выбраться из оврага, как вдруг заметила невдалеке цепочку лошадиных следов, пересекавших овраг. Вмиг повеселевшая француженка заковыляла к этому месту: там, где по склону смогла подняться к гребню лошадь, это должно быть доступно и человеку. Так и оказалось. Покинув овраг, Мари немного отдышалась и пошла по следам дальше. Дело в том, что неизвестные всадники двигались со стороны зимника в глубину леса и, рано или поздно, их маршрут не мог не привести к человеческому жилью.

Повалил густой снег, усилился резкий, холодный ветер. Рана на бедре горела, словно в огне, не позволяя ступать на ногу и вынуждая осторожно волочить ее по снегу. С залитым потом лицом, задыхаясь от доселе не испытываемой физической нагрузки, громко плача от боли и жалости к себе, Мари едва брела по следу, оставленному в лесу тремя всадниками. Она давно потеряла представление о пройденном расстоянии и времени нахождения в пути. В голове сидела лишь одна мысль: не упасть, потому что подняться она вряд ли уже сможет.

Неожиданно тихий, неясный шум, донесшийся до слуха беглянки, заставил ее остановиться и прислушаться. Она не ошиблась! В направлении, куда вели следы, раздавались конское ржание и стук копыт! И главное, эти звуки приближались к ней! Счастливо улыбаясь, Мари в изнеможении прислонилась спиной к дереву и с надеждой уставилась в темноту ночи. Стук копыт, временами заглушаемый ржанием и храпом, становился все громче и отчетливее, и вот из-за деревьев вынесся всадник. Обыкновенный русский мужик с большой рыжей бородой и топором за поясом! Он был один, его лошадь скакала по тем же следам, по которым шла Мари. Сердце француженки радостно заколотилось: вот оно, внезапно явившееся спасение!

Подпустив поближе лошадь и опасаясь, что мужик, почему-то постоянно оглядывавшийся назад, ее не заметит, Мари сама окликнула его.

– Эй! Эй! Помогите! Помогите!

Увидев прижавшуюся к дереву темную фигуру, русский натянул поводья, остановил скакуна. Его рука потянулась к топору. Тогда, оттолкнувшись плечом от ствола дерева и прыгая на одной ноге, Мари стала приближаться к мужику.

– Помогите… помогите, – продолжала повторять она. – Я тоже русская, я в беде. Помогите!

Рыжебородый снял ладонь с топора, наклонился с коня в сторону женщины. На его лице читалось крайнее удивление.

– Я из Москвы, дворянка. Ехала к раненому мужу-офицеру, он служит в гвардии… В пути напали французы. Они ограбили меня и ранили, – отрывисто говорила Мари, поворачиваясь к мужику окровавленным бедром. – Я еле спаслась от смерти. Помогите мне… Я хорошо заплачу, только помогите.

Не спуская молящих глаз с русского, француженка потихоньку вытаскивала из-под одежды пистолет. Если мужик и захочет ей помочь, он наверняка захватит ее туда, куда скачет сам, – к зимнику, что для Мари крайне нежелательно. Убедить его изменить маршрут и вначале доставить ее в какую-нибудь деревню вряд ли удастся. Да и какие веские доводы она сможет для этого привести, если ближайшее место, где она может рассчитывать на помощь и ночлег, – покинутая ею изба у зимника? А коли так, выход напрашивался один: владелицей лошади вместо русского должна стать она и уже по собственному усмотрению выбрать дальнейший путь.

Держась левой рукой за провисшую к земле под тяжестью снега толстую ветку, Мари сделала еще три прыжка навстречу мужику. И когда тот протянул руки, чтобы поднять ее в седло, выхватила пистолет и выстрелила ему в грудь. Рыжебородый рухнул наземь, а лошадь, напуганная грохотом и вспышкой выстрела у самой морды, взвилась на дыбы, отпрянула в сторону и остановилась в нескольких шагах от мертвого хозяина. Выпустив ветку и отшвырнув дымившийся пистолет, француженка обрадовано заковыляла к лошади, но та, настороженно кося глазом, отступила назад. Мари последовала за ней, однако лошадь, вдруг испуганно дернув головой и тревожно заржав, метнулась вперед. Едва не сбив француженку с ног, она стремительно исчезла в темноте.

И лишь затих между деревьями стук ее копыт, в уши Мари ворвался другой звук – протяжный, заунывный волчий вой. Все набирая силу, он несся со стороны, откуда прискакал мужик. Так вот почему он постоянно оглядывался назад! Вот что заставило стремглав умчаться его лошадь! Объятая ужасом, Мари безвольно опустилась на снег рядом с убитым русским. Оцепеневшим взглядом принялась следить за мелькавшими среди ближайших деревьев несколькими желтоватыми огоньками, которые, приближаясь и увеличиваясь в размерах, стали окружать ее со всех сторон. Что делать? Пистолет разряжен, для защиты имеются кинжал и топор рыжебородого. Но разве сможет она, слабая и к тому же раненая женщина, отбиться подобным оружием от стаи голодных, почуявших близкую добычу волков?

А огоньки все ближе, одна пара светилась уже за соседним деревом в десятке шагов от нее. Мари показалось, что она даже слышит тяжелое дыхание зверя и ощущает смрадный запах из его широко открытой пасти. Конец! Так к чему лишние страдания…

Быстро перекрестившись и шепча молитву, француженка решительно поднесла к губам перстень с ядом…

Маленький, незаметный со стороны костерок, умело разложенный урядником в неглубокой лощине рядом с озером, согревал лишь вытянутые над огнем руки. Однако Владимир Петрович не замечал ни ледяных порывов налетавшего с озера ветра, ни холодных уколов попадавших в рукава и за воротник колючих снежинок: в голове вертелась и не давала покоя навязчивая мысль: что делать?

Допустим, лесник встретит и направит к ним полусотню оставшихся в живых казаков. Пусть его жена или внучата поднимут в деревне и пришлют на помощь еще столько же мужиков. Что это даст? Работы по подъему со дна озера бочонков растянутся не меньше как на несколько часов, а ускакавшие французы могут вернуться к полынье в самое ближайшее время. И не одни, а с подкреплением, намного превышающим число противостоящих им у озера русских.

Как поступить тогда? Уклониться от боя, оставив противника хозяином озера и скрытых в нем сокровищ? А честь русского мундира и ответственность перед памятью тех, кто уже сложил головы в погоне за обозом? Принять неравный бой и доблестно погибнуть? Напрасная, бессмысленная смерть, потому что содержимое бочонков с лилиями в конечном счете все равно достанется врагу! А третьего не дано: их сотня настолько глубоко проникла во вражеский тыл, что не имела со своими никакой связи, в то время как отступавшие по тракту французские колонны находились от озера всего в двух десятках верст. Но ведь должен, обязательно должен быть какой-то разумный выход!

Владимир Петрович уже несколько раз ловил на себе вопросительный взгляд казака и наконец не выдержал.

– В чем дело, урядник?

– Полюбопытствовать хочу, ваше благородие. Що в тех бочонках, которые францы в озере утопили? И отчего в такую стужу мы их караулить должны?

– А сам не знаешь? Или не при тебе от подобных бочонков французский привал у зимника кверху дном поднялся?

– Э, ваше благородие, привал туточки не при чем, – хитро прищурился черноморец. – Ежели бы сейчас в санях был порох, они взорвались бы вместе с бочонками, що францы из них на лед выволокли. Однако вся поклажа уцелела и пошла на дно нетронутой. Да и будь в санях порох, зачем его францам под лед хоронить и лишние глаза да языки после этого убирать? Нет, ваше благородие, в озере упрятан вовсе не порох, а как раз тот груз, из-за которого заварилась кутерьма с обозом, – убежденно сказал казак. – Ну кто стал бы из-за обоза с порохом столько жизней класть и держаться мертвой хваткой даже за утопленные бочонки? Понимаю, що не моего ума дело, и коли не желаете правду мне открыть, Бог вам судья.

Что ж, в наблюдательности и проницательности уряднику не откажешь, и Владимир Петрович после некоторого раздумья решил рассказать ему все, что знал. Какой прок был сейчас от его молчания? Скоро прибудут казаки и мужики, начнут поднимать со дна бочонки, среди которых наверняка окажутся поврежденные взрывами, и все прежде тайное станет явным. Да и разговор с казаком отвлечет Владимира Петровича от навязчивых мыслей о сложившейся ситуации.

Урядник внимательно, перестав дымить своей длинной, с изогнутым чубуком трубкой, выслушал прапорщика, и когда тот смолк, он восхищенно цокнул языком:

– Шесть саней золота и драгоценного каменья! Целая войсковая казна!

Владимир Петрович со смешанным чувством жалости и грусти посмотрел на казака. Вот он, ярчайший пример того, чего опасался главнокомандующий, что заставило его, умудренного жизнью и прекрасно разбиравшегося в людях старика, остановить выбор на Владимире Петровиче, вчерашнем штатском, предпочтя его многим имевшим громкую боевую славу офицерам-рубакам. Причина в том, что ни для главнокомандующего, ни для Владимира Петровича содержимое увозимых французами бочонков никогда не могло быть приравнено к обыкновенному золоту или драгоценностям. И прапорщик решил растолковать собственную точку зрения собеседнику.

– Нет, урядник, это не просто золото и каменья-самоцветы, а кусочек державы русской, частица души нашей общей: твоей и моей, ускакавшего сейчас мужика и твоих другов – казаков. Всего того великого множества россиян, что когда-либо жили на земле нашей и ныне продолжают жить на ней. Потому что не только землю и воды, леса и горы завещали нам отцы и деды, но и свою веру и обычаи, язык и нравы, дела и думы. Не золотую церковную утварь, драгоценные кресты, иконные оклады, не столовое серебро и бесценные украшения похитили у нас чужеземцы, а выплеснувшиеся из русской души наружу и воплотившиеся в сих дивных творениях радость и горе, мудрость и дерзание, терпение и несбывшиеся мечты многих поколений наших предков. Все, чем жили и грезили они всю многотрудную жизнь, что рождало в них богатырскую силу и никогда не позволяло гаснуть надежде и борьбе за лучшую долю. Что завещали они нам, своим внукам, и что обязаны сохранить и оставить нашим детям мы сами. Не золота лишимся мы, россияне, утратив эти неповторимые сокровища, а частицы нашей души и памяти, истории и культуры, без чего немыслима полнокровная духовная жизнь любого народа, тем паче столь великого, как наш.

Низко опустив голову, урядник молчал, и со стороны могло показаться, что он дремлет. И Владимир Петрович с сожалением подумал, что зря затеял разговор. Что мог понять из его объяснений этот простой казак-черноморец? Сын тех непокорных сечевиков-запорожцев, которые всего полсотни лет назад были переселены Екатериной Второй из уничтоженной по ее приказу Запорожской Сечи в предгорья Кавказа. Чтобы там, под пулями и шашками горцев, занятые борьбой за собственное выживание и одновременно расширяя пределы империи в Причерноморье, по Кубани и Тереку, забыли они о своем извечном свободолюбии. А посему какое дело суровому, бесстрашному, но грубому душой и сердцем воину-украинцу до истории и культуры далекой и неласковой для него России?

Урядник вскинул голову, встал в полный рост, молча принялся загребать огромными сапожищами снег и наваливать его на костер. Когда последний трепещущий огонек исчез под высокой белой шапкой, он повернул голову к Владимиру Петровичу.

– Нечего терять время, ваше благородие. Ясно, що францы обязательно вернутся за золотом. Будь их даже пара эскадронов, а с меньшими силами они в эту глухомань не сунутся, остатки сотни не справятся с ними. Значит, бочонки вновь окажутся в неприятельских руках. Дабы этого не случилось, следует любой ценой прикончить тех двоих францев, що поскакали за подмогой.

Владимир Петрович был удивлен.

– Я предлагал организовать преследование сразу же, как только французы покинули озеро. А ты отговорил меня.

– Начинать погоню сразу, по горячим следам опасно. Францы не дурни, обязательно станут проверять петли погони, особливо поначалу, а в зимнем лесу конному схорониться трудно… и кто убегает, и кто догоняет. Обнаружь нас францы первыми, они устроили бы засаду и перестреляли бы нас ни за понюх табака. И еще… – урядник замялся, – разве знал я прежде, що за поклажа спущена под лед и какова ей истинная цена?

– Что предлагаешь?

– Немедля отправиться за францами. И покуда они не успели привести к полынье своих, прикончить их. Как медведя зимой: прямо в собственной берлоге.

– Они опередили нас больше чем на час и успеют раньше достичь тракта. Боюсь, что, когда мы догоним их, тайна озера уже станет достоянием многих.

Черноморец отрицательно качнул головой.

– Нет, ваше благородие. Припомните: многим ли рассказали правду о вражьем обозе вы сами? Только мне, причем в последнюю минуту. Точно так поступят и францы: сообщат о золоте в озере лишь тому, кому надлежит об этом знать. А для этого потребуется времени куда больше, нежели выигранный у нас час. И потом… Мало рассказать о полынье, надобно привести францев на нужное озеро, не спутав его с другими, коих в округе множество. Да и очутись на озере не побывавшие здесь прежде францы, какой с них толк: полынья скоро затянется льдом, а снег и поземка надежно скроют все следы. Поверьте, ваше благородие, ежели мы прикончим пару удравших францев, на всех прочих можно смело плевать с самой высокой кучи.

Владимир Петрович слушал урядника со все возрастающим интересом. Вот тебе и простой казак смог не только понять его объяснение относительно увозимых французами российских сокровищ, но и продумал план их спасения. А он всегда считал казаков только лихими рубаками и не больше. Впрочем, чему удивляться, ежели никогда доселе он не сталкивался с ними. Правда, ему приходилось слышать и о бранных подвигах атамана Платова, и о знаменитой донской казачьей династии Иловайских, а весной этого года видел на столичных улицах и лейб-гвардейскую сотню казаков-черноморцев.

Молодец к молодцу, отборные кони, безукоризненное равнение в шеренгах, залихватская строевая песня… Яркие солнечные блики на изукрашенном золотом и серебром оружии, сверкание гвардейских эполет, широченные синие шаровары с лампасами у офицеров из галуна, а у казаков из узорчатого басона… Сто двадцать один удалец с берегов Кубани: 5 офицеров, 14 урядников и 102 казака. О командире сотни гвардейцев-черноморцев войсковом полковнике Афанасии Бурсаке ходили легенды: сын атамана Черноморского казачьего войска Федора Бурсака, в 14 лет рядовой казак, в 18 – хорунжий, затем, получив блестящее образование и огромный боевой опыт, – адъютант военного министра А. А Аракчеева, потом М. Н. Барклая де Толли. И вот двадцатидевятилетний полковник командует гвардейской сотней казаков-черноморцев, сформированной «во изъявление монаршего своего благоволения к Войску Черноморскому за отличные подвиги их противу врагов Отечества нашего, во многих случаях оказанные, желает иметь при себе в числе гвардии своей сотню конных казаков».

В столице черноморцы пробыли недолго: в середине марта конный лейб-гвардейский полк под командованием генерал-лейтенанта Орлова-Денисова в составе трех эскадронов и сотни казаков-черноморцев отправился на границу с герцогством Варшавским. После начала войны с Наполеоном Владимир Петрович не раз читал и слышал о славных боевых делах гвардейцев-черноморцев. Так, 23 июня под Кочержишками черноморцы выиграли бой с намного превосходящим их в силах противником, за что А. Бурсак был награжден орденом св. Владимира 4-й степени с бантом. Затем 9 июля черноморцы лихой атакой разгромили полуторатысячный авангард французов, а 15 июля участвовали под Витебском в знаменитой атаке конного отряда генерал-лейтенанта Орлова-Денисова. Тогда на глазах императора Наполеона русская кавалерия вырубила 16-й французский конно-егерский полк, около двух рот пехоты и захватила вражескую артиллерийскую батарею, чем повергла Наполеона в ужас…

И вот теперь оказывается, что казаки-черноморцы могут работать не только саблей. Но насколько продуман и осуществим предложенный урядником план?

– Как мы найдем нужных нам французов? – поинтересовался Владимир Петрович.

– До тракта поскачем по их следам, а дальше… дальше язык до Киева доведет. Тем паче що вы, ваше благородие, по-ихнему разумеете. Скажете французам, що мы дружки беглецов, тоже прискакали по золотому делу и нам всем крайне надобно встретиться. Ну а когда нас сведут… – урядник не договорил, но красноречиво положил ладонь на эфес своей длинной сабли.

– Но наш вид… одежда? Незнание пароля, который наверняка установлен для связи ускакавших французов с их отступающими войсками? – продолжал сомневаться в реальности плана урядника прапорщик.

– Вид? Подходящий: столько суток не брились и не чистились, що любая псина нас за своего признает. Одежда? В первой же деревне выменяем на вашу шинель и мою бурку пару тулупов – сейчас все францы, страшась холодов, в них облачиться мечтают. А вот пароль… – черноморец на миг задумался. – Разве не может быть так, що его знают особо доверенные командиры, а не всякий причастный к золотому обозу? Между прочим, щоб разобраться, кто мы такие на самом деле, нас и могут свести с ускакавшими францами.

Чем больше размышлял Владимир Петрович над предложением урядника, тем меньше казалось оно фантастичным. Конечно, в нем имелся ряд изъянов, но в каком серьезном деле не присутствует элемент риска? Зато в случае осуществления этого плана полностью исключалась угроза захвата французами находившегося на дне озера груза.

То, что прискакавшие остатки сотни не найдут Владимира Петровича на условном месте, его не волновало. Все произошедшее на озере собственными глазами видел лесник, и он точно укажет расположение полыньи. Поэтому сотник примет единственно верное решение и без Владимира Петровича. Даже если этого не случится, командир сотни во всех случаях обязан доложить о результатах рейда лично главнокомандующему, а уж тот поймет все сразу. Мысль о том, какую судьбу сулит план урядника самому Владимиру Петровичу и его напарнику, он старался гнать из головы…