Текст книги "Наш верх, пластун"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Личности нашего пленного и того фельдфебеля перепроверили? – перебил младший лейтенант Вовк.

– Конечно. Моим разведчикам сдался фельдфебель Краус, который прекрасно знает ефрейтора Шульца и смог на допросе подробно описать его внешность. Все сходится, пластун.

– Какие выводы сделало твое начальство?

– Те же, что и ты. Вначале крупные чины бросили нам в заповеднике как приманку свою мелкоту, сейчас с помощью специально отпущенных в наш плен бывших дезертиров привлекают внимание к ущелью с сыроварней. А сами тем временем выдвигаются к перевалу по какому-то совсем другому, неизвестному нам маршруту. Но поскольку эта их уловка разгадана, в штабе бригады приняты нужные меры. Ущелье с сыроварней уже перекрыто, сформировано также несколько групп, которые перережут фрицам и другие возможности пути движения к перевалу. Нам приказано ночью отдохнуть, утром отправить в медсанбат раненого и быть готовыми к выполнению возможного нового задания. С твоим командованием все согласовано.

– Ну и добре. – Вовк поднял голову, взглянул на темные тучи, медленно плывущие над вершиной седловидной горы. – А сейчас, друже, давай поторапливаться. Сдается мне, що дождичка нам ночью не миновать. А потому пора спускаться навстречу сержанту.

Забившись под большой куст, почти до земли опустивший свои ветви, и закутавшись от комаров в плащ-палатки, Кондра и Микола лежали рядом в дозоре. Три часа назад группы сержанта и Вовка соединились, уже вместе отыскали у болота нужную просеку и до прибытия машины с врачом расположились на отдых. Присмотрев невдалеке от просеки сваленную ветром сосну, казаки расчистили и углубили образовавшуюся под ее вывороченными наружу корнями яму, натаскали в нее лапника и устроились там на ночлег. Куст, где затаились дозорные, рос на пригорке почти у сваленной сосны, и из-под него хорошо просматривались все подходы к яме.

Позади был трудный, полный смертельной опасности день, и уставшее, словно налитое свинцом, тело требовало отдыха. Но мысли сержанта были далеко от обступившего его со всех сторон чешского леса и не имели ни малейшего отношения к пережитым им сегодня событиям. Воскрешенные памятью картины прошлого возникали перед глазами особенно часто в последние дни, когда война осталась позади и впереди все отчетливее стала вырисовываться перспектива возврата к прежней довоенной жизни. Той, от которой он за последние четыре года успел настолько отвыкнуть, что она порой воспринималась как нечто сказочно-далекое и даже нереальное.

Легкий толчок кулаком в бок заставил Кондру в тот же миг отвлечься от воспоминаний. Это был сигнал, которым лежавший рядом, но ведущий наблюдение в противоположном направлении Микола предупреждал его об опасности. Сержант, сразу забыв о всем постороннем, медленно и осторожно повернул голову, внимательно всмотрелся туда, куда был направлен взгляд напарника. И затаил дыхание. В двух десятках шагов от них, прильнув грудью к стволу дерева, с автоматом в руках стоял эсэсовец.

III

Высокий, с каской на голове и закатанными по локоть рукавами черного мундира, с большим рюкзаком за плечами, он внимательно разглядывал лежавшую перед ним просеку. Так отчего медлит фашист, что высматривает? Два прыжка – и ты уже на другой стороне. Эсэсовец, словно подслушав мысли пластуна, на мгновение присел и метнулся в заросли уже на противоположной стороне просеки.

Первый фашист пропал в темноте, а на его месте за стволом дерева вырос новый эсэсовец. С таким же огромным рюкзаком на спине и шмайссером на груди. Перехватив поудобнее автомат, он рысцой пересек просеку и исчез в лесу. Может, это те два фашиста, что вчера вечером ускользнули от группы взводного? Что ж, в таком случае их песенка спета.

Но что это? За тем же деревом стоят уже двое, а за соседним кустом притаился еще один. Замеченные Кондрой немцы стали поодиночке перебегать просеку, а из леса появились новые фигуры. «Семь… девять… одиннадцать», – считал сержант мелькавших перед глазами фашистов. Вот на какой-то миг движение немцев через просеку прекратилось, а затем на нее вышли сразу двое. Оба без рюкзаков и автоматов, с флягами и пистолетами на поясных ремнях. Медленно, как на прогулке, они пересекли просеку и так же не спеша углубились в лес. Тройка проследовавших за ними фашистов тоже была без рюкзаков, но сгибалась под тяжестью громадных чемоданов. «Двадцать один», – прошептал сержант.

Выждав еще некоторое время – не появится ли кто из отставших от основной группы фашистов? – Кондра обменялся с Миколой понимающим взглядом и осторожно пополз к яме, где коротали ночь остальные пластуны. Там он вначале проверил надежность веревок на ногах и руках спящего пленного фашиста, затем притронулся к плечу взводного, прикорнувшего в углу ямы.

– Щось стряслось? – скорее догадался, чем услышал его вопрос Кондра.

– Швабы, – так же тихо прошептал сержант.

– Где?

– Только що были в двух десятках метров.

– Сколько?

– Двадцать один… все эсэс.

– Приятненькое соседство, – задумчиво произнес Вовк. – А потому, казаче, ступай немедля к пластунам и проследи, щоб службу несли как положено. Обстановку сам знаешь.

Когда сержант, бесшумно выскользнув из ямы, растворился в окружающей темноте, взводный опять обратился к старшему лейтенанту:

– Все ясно?

– Как день. Сколько ни хитрили фрицы, а сейчас все стало на свои места. А хитро задумали, сволочи…

– Да, хитро, – согласился Вовк. – Надеялись, що мы станем искать и поджидать их где угодно, только не на старых хоженых дорожках. Ведь даже зверь обходит места, где хоть раз встречался с опасностью.

– Вот и ответ на все твои прежние вопросы, – сказал старший лейтенант. – Типа того, зачем фрицы полезли на мост и объявились у складов, для чего напали на машину с казаками. Просто они всеми силами старались убедить нас, что специально отвлекают в этом месте наше внимание от какого-то другого маршрута, которым, их важные чины задумали махнуть через перевал к союзничкам.

– Коли имеешь ответы на все мои вопросы, ответь на последний: що надумал делать сейчас?

– Что делать? – удивленно переспросил старший лейтенант. – Сообщить обо всем случившемся в штаб, получить подкрепление и организовать преследование фрицев… если, конечно, это будет нам поручено. Все просто и без затей…

– Иной думки не имеешь?

– Это какой еще? – насторожился старший лейтенант.

– Ну, хотя бы такой, що начал накрапывать дождь. И покуда дождемся подмоги, следов наших швабов не сыщешь и днем с огнем. А перевал рядом… в каких-то трех-четырех ночных переходах.

Старший лейтенант сбросил с головы капюшон маскхалата, обратил кверху лицо.

– Н-да, действительно дождем пахнет, – сказал он, снова накрывая голову капюшоном. – Ну и что из этого?

– А то, що погоню надобно начинать немедля. К утру да еще после дождя наверняка след потеряем. А перевал, повторяю, рядом.

– С кем же ты собираешься начинать преследование? – насмешливо поинтересовался старший лейтенант. – Нас всего девять человек, из них один раненый. Да еще гиря на ногах – пленный фриц…

– При раненом и пленном достаточно пары человек… остается шесть. Вцепимся сразу швабам в хвост – никуда им от нас не деться.

– Опять ты за свое, – устало произнес старший лейтенант. – Можно подумать, что имеешь задание своими руками уничтожить всех фрицев, которые по здешним горам шныряют. Или забыл приказ: дождаться машины с врачом и затем действовать согласно полученным распоряжениям. Начальству из штаба виднее, чем нам заниматься…

– Тот приказ был получен вечером, а сейчас обстановка в корне изменилась. И потом, приказ адресован тебе, а у меня свои командиры имеются. Посторонись…

Взводный притиснулся к рации, надел на голову наушники, стал крутить ручки настройки. Старший лейтенант, примостившись рядом, с интересом наблюдал за казаком.

– «Каштан»? – раздался голос пластуна. – Это я, «Фиалка». Дай мне дежурного по штабу. Товарищ майор? Здравия желаю! Говорит младший лейтенант Вовк. Вы в курсе дела? Докладываю последнюю обстановку. В квадрате 16-45 обнаружена группа фашистов в составе двух десятков швабов. Командуют ими бригаденфюрер СС и гестаповский штурмбанфюрер. Имеют думку махнуть через перевал к союзникам. Принял решение начать преследование и не допустить их бегства. Прошу утром выслать подмогу и перекрыть все пути к перевалу со стороны указанного квадрата. Как меня поняли?

Наморщив лоб, взводный выслушал невидимого собеседника. Снова припал губами к микрофону.

– Вас принял, повторяю приказ. При раненом и пленном оставляю двух казаков, а с остальными начинаю преследование. В бой без нужды не ввязываюсь, действую согласно обстановке и дожидаюсь подмоги. Считая бригаденфюрера военным преступником, подлежащим суду военного трибунала, принимаю меры для захвата его живьем. Держу связь со штабом каждые три часа. Сеанс заканчиваю и приступаю к выполнению задания. Все верно? Тогда конец передачи… Взводный выключил рацию, снял наушники.

– Ось какая ситуация, ротный. Оставляю тебе пару казаков, а с остальными прямикую за швабами. Выполняй свой приказ, а я свой.

Он хотел приподняться со дна ямы, но старший лейтенант с силой удержал его за плечо. Приблизил лицо вплотную к пластуну и торопливо, даже не пытаясь скрыть раздражения, заговорил:

– Ну и дурак же ты, казак. Куда лезешь, чего добиваешься? Мало орденов на груди, еще одного захотелось? А если вместо него пулю в башку схлопочешь? Или мало смертей вокруг себя видел? Пойми, миллионы погибли, а мы с тобой уцелели… выжили, несмотря ни на что. Так какого черта ты связываешься с этими фрицами? Пускай бегут куда хотят… далеко не уйдут. Не мы утром догоним, другие перехватят на перевале.

Резким движением пластун сбросил с плеча руку, с недобрым прищуром глянул на старшего лейтенанта.

– Скажи, ротный, ты откуда родом?

– Из Сибири.

– Из близких кого имеешь?

– А как же? Мать и двух сестер, жену и сына… Все как положено.

– А я с Кубани и не имею никого… тоже как положено, – криво усмехнулся Вовк. – А до войны были все: батько и мать, браты, жинка с дочками-близнятами. Всех клятые швабы отняли… И покуда хоть один из черномундирников топчет землю, для меня война не закончена.

Пластун легко вскочил на ноги и выбрался из ямы. Пригнувшись, побежал к пригорку, где под кустом лежали Кондра и Микола.

– Сержант, возьмешь в яме рацию. Оставь двух хлопцев с раненым и пленным, а остальных собери вон у той сосны, – кивнул он на высокое приметное дерево рядом с просекой. – Я и Микола будем там.

Исполнив распоряжение взводного, Кондра с двумя казаками приблизился к указанной ему сосне.

– Приказ выполнен, – доложил он Вовку. – Рация при нас, группа к преследованию готова.

Взводный, сидевший под деревом, даже не пошевелился.

– Добре, сержант. Присаживайся рядом, подождем нашего танкиста.

Вовк не оговорился – он действительно ждал старшего лейтенанта. За последние дни он уже не впервые сталкивался с трудно объяснимым на первый взгляд явлением. В поступках людей, всю войну честно выполнявших свой долг и даже слывших храбрецами, стала бросаться в глаза несвойственная им ранее повышенная осторожность, желание избежать любого риска, ограничить исполнение своих служебных обязанностей только строго уставными требованиями «от» и «до». Сам Вовк объяснял этот факт изменением той мерки, с которой люди подходили к ценности своей жизни на войне и сейчас, в дни наступившего мира. Раньше, в боях, под огнем, под постоянной угрозой смерти, человек всегда помнил, что есть куда более важная благородная цель, нежели сохранение своей жизни, – победа над врагом, и ради достижения этой великой цели был готов жертвовать всем, в том числе и собственной жизнью. Теперь же, когда война закончилась, а победа была завоевана, жизнь снова обрела свою настоящую и полную стоимость, суля уцелевшим все то, чего они были лишены долгие военные годы и о чем так мечтали! Так стоило ли сейчас, после победы, столь щедро оплаченной смертями товарищей и своей кровью, снова рисковать жизнью? Разве было теперь что-либо дороже ее?

Вовк в какой-то степени понимал этих людей. Понимал, но их точки зрения не разделял. Он считал, что войны заканчиваются не тогда, когда под тем или иным документом поставлена генеральская или маршальская подпись, а когда прекращают стрелять друг в друга солдаты и перестает литься кровь.

Вовк был уверен, что старший лейтенант, с которым в последние сутки свела его судьба, вовсе не был трусом. Просто он являлся одним из тех, кто уже полностью отрешился от тягот и волнений так всем осточертевшей войны и находился в совершенно другом измерении: в заботах предстоящей мирной жизни. А слова, что были сказаны сибиряком несколько минут назад Вовку, на самом деле адресовались не казаку, а ему самому, своей совести, которую он пытался успокоить выдвигаемыми против решения пластуна доводами. Да только пустое это дело, поскольку крик и горячность старшего лейтенанта свидетельствовали как раз о том, что не все гладко было в его душе. Ведь не так просто честному солдату переступить черту, которая отделяет осторожность от трусости, а войсковое товарищество и взаимовыручку от низменного и подленького желания любой ценой спасти собственную шкуру. А старший лейтенант, как убедился за время их знакомства Вовк, был честным солдатом, а поэтому совесть должна была обязательно подсказать ему, где сейчас его настоящее место…

Ну а ему, Вовку, раздумывать не о чем, у него еще ни разу не было разногласий с совестью. Не было и никогда не будет, потому что в минуты любых сомнений перед его глазами проносились одни и те же воспоминания…

Чисто выбеленная, хатка под соломенной крышей, раскидистая старая яблоня посреди двора у колодца. Под ней вбит в землю длинный деревянный стол, за которым собиралась на ужин вся семья кубанского казака Миколы Вовка. На одном конце стола восседал сам ее глава, слева и справа от него сидели младшие сыновья – Михаил и Виктор. Против отца, по другую сторону стола, было его место, Степана, уже имевшего собственную семью. Суетилась и хлопотала вокруг стола их мать, помогала ей Степанова жена Оксана, льнули к нему их маленькие дочери-двойняшки. И так было каждый вечер до того памятного июньского воскресного дня, после которого в первую же неделю разлетелись по разным фронтам все три брата…

Первой пришла похоронка на младшего, Михаила. Вслед за ним погиб отец. За отцом пришла очередь среднего брата, Виктора.

А потом был полученный Степаном Вовком отпуск по ранению. Недавно освобожденная родная станица, черное пепелище на месте своего подворья. Рыжая груда размытых дождями остатков саманных кирпичей вместо хаты, в которой карателями из зондеркоманды заживо были сожжены его мать и жена. Скорбно опущенные к земле обгорелые ветви старой яблони и рядом с ней колодец, куда были сброшены поднятые на штыки его дочери-двойняшки.

Ни единого звука не вырвалось из уст казака, лишь скрипнули зубы да свело злой гримасой лицо. Он знал, что теперь ни один фашист, очутившийся в бою рядом с ним, уже больше никогда не станет топтать его землю. С этой минуты враги перестали существовать для Степана как люди, превратившись в безликих двуногих хищников-людоедов, подлежащих поголовному уничтожению без малейшей к ним жалости или сострадания…

Вовк услышал сбоку от себя тихий шорох, кто-то опустился рядом на корточки.

– Что, пластун, решил перед дорожкой отдохнуть? – прозвучал приглушенный голос старшего лейтенанта. – Может, пора и выступать, покуда под дождичком не размокли?

– Коли пора, значит, выступим, – спокойно, словно несколько минут назад между ним и старшим лейтенантом не случилось никакой размолвки, отозвался Вовк.

Вовк поднялся с земли, взял на изготовку автомат. Глянул на съежившегося под плащ-палаткой Кондру.

– В путь-дорожку, сержант. Бери Миколу и ступайте первыми…

Они двигались уже третий час. Мелкий дождик, начавшийся перед рассветом, постепенно перешел в настоящий ливень. Подошвы сапог разъезжались на мокрых камнях и слежавшемся сосновом насте. Все мало-мальски значительные углубления в почве превратились в наполненные вязкой жижей болотца, из которых с трудом удавалось вытаскивать ноги. Земля на горных склонах раскисла настолько, что по ним. можно было передвигаться лишь со страховкой, держась друг за друга или цепляясь за ветви деревьев. Но в разыгравшейся непогоде имелись и свои плюсы: мокрая почва хорошо сохраняла следы беглецов, а завывание ветра и барабанившие по листьям капли дождя надежно скрадывали производимый преследователями шум.

Но вот цепочка следов беглецов, до этого четко выделявшаяся на глинистом склоне неглубокого распадка с шумящим по дну ручьем, исчезла. Напрасно Кондра и Микола, а затем и остальные пластуны рыскали по противоположному берегу ручья и даже парами осторожно прошли далеко вверх по течению – снова обнаружить следов не удалось.

– А может, швабы подались вниз, в долину? К болоту, где мы были вчера вечером? – предположил сержант, вернувшийся после безрезультатных поисков к взводному.

– Десять минут отдыха! – скомандовал Вовк. – Не курить, не разговаривать, огня не разводить.

Накрывшись со старшим лейтенантом плащ-палаткой, он достал карту, включил электрический фонарик.

– Що, друже, помудруем, какую штуковину могли сейчас швабы выкинуть? – предложил он.

Возможное решение немцев спуститься вниз по ручью вызывало удивление. Двинуться влево от его устья они не могли – там располагалось чешское селение. Направившись по берегу болота вправо, они попадали к автостраде и рисковали напороться на сторожевое охранение, выставленное на подходах к мосту. Но, может, фашисты намерены переправиться через болото? Сомнительно: в этом месте оно достигало ширины пяти-шести километров и на другой его стороне раскинулись сразу несколько поселков и совершенно непригодные для скрытного передвижения возделанные сельскохозяйственные угодья. А если эсэсовцы решили попросту затаиться на день в камышах и отсидеться в них до темноты? Конечно, место для дневки не идеальное – грязь, комары, рядом населенные пункты. Но в этом мог крыться и своеобразный расчет: кому придет в голову искать их именно здесь?

– А если фрицы направляются не к болоту, а свернут где-нибудь в сторону, не доходя долины? – не отрывая глаз от карты, словно разговаривая сам с собой, задумчиво проговорил старший лейтенант.

– Могут поступить и так, – согласился Вовк. – А могут забиться на день в камыши и затаиться там до вечера. Вдруг среди них имеется тутошний шваб? И коли сейчас со швабами скачет по горам подобный фрукт, он здесь каждый куст и камышинку знает. Спрячет беглецов на болотах так, що их и с собаками не сыщешь.

– Верно, фольксдойчей тут немало, – сказал старший лейтенант. – Возможно, как раз поэтому фрицы и облюбовали эти места для своего бегства. Но если, пластун, тебя интересует мое мнение, оно таково – во всех случаях необходимо продолжать движение вниз по ручью. Но теперь с удвоенной осторожностью.

– Иного мнения и быть не может, – отозвался казак, складывая карту. – А потому прямикуем за швабами дальше… причем уже по обеим сторонам ручья.

Собрав пластунов, взводный отдал необходимые распоряжения, и тройка казаков во главе с Кондрой переправилась на противоположный берег ручья. Не удаляясь друг от друга за пределы зрительной видимости, обе группы преследователей медленно, соблюдая все возможные меры предосторожности, продолжили движение вниз по течению.

– Смотри… – Вовк вытянул палец, и старший лейтенант внимательно стал всматриваться в указанном ему направлении. – Приметил светлые полосы у камышей?

– Вижу. Ну и что? Вода как вода, и никаких следов. Как и везде, все затянуто ряской.

– Верно, по всему болоту ряска. Ишь какая… ну, прямо как ковер. Будто кто-то зеленую краску по воде разлил и ровным слоем размазал. А вот в месте, що я тебе указал, наш ковер из ряски словно расчесан. Присмотрись получше…

Вовк протянул старшему лейтенанту бинокль. Действительно, теперь и он разглядел, что ровный по всей поверхности болота слой ряски в указанном казаком месте был словно взъерошен. При внимательном рассмотрении на нем можно было обнаружить несколько широких, параллельных берегу полос.

– В этом месте беглецы входили в камыши, – объяснил пластун.

– Твое решение? – коротко спросил старший лейтенант, возвращая пластуну бинокль.

– Ждать, покуда швабы не снимутся с дневки. А потом снова взять их след.

– А почему не поступить проще? Связаться с охраной моста и прочесать сообща камыши?

– Идти к мосту по берегу болота нельзя: швабы наверняка прикрылись с той стороны секретом и попросту свернут нашим гонцам шеи. А карабкаться к нему в обход трясины через кручи – значит потерять несколько часов, за которые швабы могут отсюда уже исчезнуть. Но главное в другом. Я имею приказ взять бригаденфюрера живьем, и всякие прочесы и бои мне вовсе ни к чему. Генерала надобно брать из засады, внезапно, не давая ему ни единого мига на какие-либо размышления или действия. Даже если к нам успеет подойти подмога, и тогда нельзя навязывать швабам открытого боя. Сейчас наш козырь не число стволов, а хитрость и внезапность действий.

– Что ж, логично, – согласился старший лейтенант. – Но в таком случае необходимо постоянно держать фрицев под наблюдением… и в первую очередь надежно перекрыть им все возможные от болота пути отхода. А их три: влево и вправо по берегу, а также обратно по ручью в горы.

– Нас шестеро… как раз три парных дозора. Один оставим на этом месте, а два выставим повыше на склонах. С таким расчетом, щоб можно было просматривать местность как до селения, так и в другую сторону, до моста. Останешься со мной или примешь команду над какой-нибудь парой? – поинтересовался взводный у собеседника.

– Буду с тобой. С какой стати мне отбивать хлеб у твоего сержанта или ефрейтора? – пошутил старший лейтенант.

– Тогда разбиваемся на пары. Мыслю, що швабы вряд ли вылезут из болота до темноты. Так що и мы сможем по очереди вздремнуть…

Взводный ошибся: фашисты покинули свое убежище вскоре после полудня. Вначале в месте, где болотные заросли ближе всего подступали к берегу, зашевелились метелки камыша, затем его стебли раздвинулись, – ив образовавшемся просвете появилась голова в немецкой каске. Осмотрев берег болота и устье ручья, фашист броском преодолел расстояние между стеной камыша и береговым кустарником, с автоматом в руках присел за большим валуном.

Вовк, забившийся от дождя и ветра в глубокую промоину под вросшим в землю обломком скалы, сразу насторожился, высунул голову из-под плащ-палатки. А из камышей тем временем появился еще один фашист. Быстро перебежал открытое береговое пространство, залег с пулеметом рядом с первым немцем. Не успела улечься поднятая им на воде рябь, как из болотных зарослей вырвались сразу три фигуры в черных мундирах, стремглав бросились на берег и скрылись в кустарнике.

Казак нащупал плечо дремавшего сбоку старшего лейтенанта, с силой тряхнул его. Услышав рядом легкий шорох и ощутив на своей щеке теплое дыхание, молча вытянул руку в сторону уже новой группы появившихся из камышей немцев.

– Вижу, – еле слышно произнес старший лейтенант, устраиваясь поудобнее возле Вовка.

Фашисты, покидая болото, скапливались в кустарнике и среди береговых валунов, сразу занимая круговую оборону. Вот из камышей показались те, кого так ждал взводный: двое без рюкзаков и автоматов, в фуражках вместо тяжелых стальных касок. Один – низенький и толстый, с моноклем в глазу. Другой – высокий, худощавый, с двумя железными крестами на груди. Покуда эта пара медленно и осторожно, боясь забрызгать болотной жижей мундиры, шествовала до берега, Вовк и старший лейтенант не отрывали биноклей от их фигур. И вот по дну распадка мимо советских офицеров потянулась неровная цепочка черных фигур.

– Все двадцать один, – прошептал старший лейтенант. – В том числе бригаденфюрер собственной персоной.

– Жаль только, що эту персону прикрывают шесть пулеметов, не считая автоматов, – отозвался казак. – Супротив такой силы ухо надобно востро держать.

Он проследил взглядом за исчезнувшей в глубине распадка эсэсовской вереницей, поднялся с земли. Приложил ладони ко рту, трижды громко прокуковал. Со склона горы, нависшей над болотом слева, донесся такой же крик. Чуть позже он раздался и с противоположного берега ручья. Это два других пластунских дозора на запрос взводного отвечали, что у них все благополучно и отход немцев из болота не остался ими незамеченным.

– За швабами идти еще рановато – можно на любую пакость с их стороны нарваться, – проговорил Вовк. – Сам знаешь, що после дневки даже дурак проверяет свой след. Пускай отойдут подальше в горы и убедятся, що вокруг все спокойно. А ближе к вечеру мы им на хвост и пристроимся. А сейчас неплохо глянуть, где швабы прятались в камышах. Щось быстро они оттуда выбрались, то ли грязюка не по нутру пришлась, то ли, наоборот, отдохнули как у тещи в гостях. Уж больно вид у них был свежий, а генерал со своим прихвостнем-гестаповцем даже выбрились…

Встретившись у устья ручья с остальными пластунами, взводный оставил для прикрытия на берегу болотца Кондру с Миколой, а сам со старшим лейтенантом и двумя другими казаками направился в глубь камышей по оставленному фашистами следу. Двадцать с лишним пар ног проделали тропу, ничем не уступавшую кабаньей, так что отыскать место дневки немцев оказалось совсем не сложно. Когда они увидели его, старший лейтенант от удивления даже присвистнул.

В сотне метров от берега посреди густых камышей оказались вбитыми в дно болота несколько толстых просмоленных бревен, на которых был устроен дощатый помост. На нем виднелся низкий продолговатый домик-шалаш из жердей и веток, крытый дранкой. На противоположной от него стороне помоста был устроен из жести небольшой навес, под которым стояла пузатая печка-буржуйка и была сложена поленница дров. Рядом с навесом уткнулись носами в помост три лодки-плоскодонки со сложенными вдоль бортов веслами и шестами,

– Конечно, в таком санатории можно было и за пять часов отдохнуть, как у Христа за пазухой, – произнес старший лейтенант. – Никакого дождя, горячая жратва… Обезопась себя со стороны берега одним секретом и дрыхни во всю ивановскую.

– Но как они могли отыскать этот дом отдыха? – почесал затылок взводный. – И кой леший его в камышах смастерил?

– Ты сам не охотник? – поинтересовался старший лейтенант.

– Нет, моя станица степная. До плавней две сотни верст, до гор еще поболее. А вот рыбалка у нас отменная.

– А у нас в Сибири и лесов, и озер хватает, так что с ружьишком я побродить любил. Знай, что этот помост устроен для охоты на уток. Походил по камышам, поплавал по чистой воде на лодке, а вечером собирайся в компанию на этом месте и ночуй со всеми удобствами… под крышей и с печкой, хочешь со шнапсом, а при желании и с бабой. У нас подобные заимки да избушки на болотах тоже имеются.

Давая фашистам возможность почувствовать себя в безопасности, казаки продолжили преследование лишь через три часа, время от времени обнаруживая следы устроенных немцами привалов.

После часа ходьбы от последнего фашистского привала Вовк тоже решил дать отдых пластунам. Разведя крошечный костерок, казаки разогрели по банке тушенки, вскипятили в котелке чай и, наскоро перекусив, погрузились в полудрему. Сам же взводный со старшим лейтенантом присели на пенек, разложили на коленях карту. Спрятав электрический фонарик в рукав маскхалата, Вовк направил на карту почти незаметный со стороны луч света.

– Поначалу свои думки выскажу я, потом – ты, – проговорил он. – А затем сообща прикинем, що делать дальше. Уговорились?

– Начинай… – ответил старший лейтенант.

– Сейчас три утра. Через час начнет светать, а в пять будет настоящий день… даже в лесу. И вот тут швабам придется искать себе дневку. Почему? – спросил пластун и сам же незамедлительно ответил:

– А потому, що пути вперед сейчас для них засветло нет. Смотри… – И он придвинул руку с фонариком почти вплотную к листу карты. – За время преследования швабов мы обнаружили три места их отдыха, – продолжал между тем взводный. – И вот що интересно, каждый последующий привал они устраивали ровно в одиннадцати километрах от предыдущего. Прикинька расстояние от болота, откуда швабы выступили в поход, до автострады, що сейчас у них под носом. Що получается?

Старший лейтенант быстро произвел необходимые измерения, глянул на масштаб карты.

– Сорок пять километров, – ответил он. – Ну и что?

– А то, що швабы не собираются идти сейчас на противоположную сторону магистрали. Три привала – тридцать три версты за спиной и двенадцать до автострады. Так где же согласно этой методе наметили наши швабы свой четвертый привал? – хитро прищурившись, спросил взводный.

– В километре от автострады, – моментально ответил старший лейтенант, с первых слов понявший ход мыслей пластуна.

– Верно. Ну а дальше все ясно. Днем с трясучкой в коленях и со сном в глазах через такую дорогу и дурень не полезет. А потому швабы поначалу ударятся в спячку, потом организуют разведку магистрали, а с темнотой перемахнут на другой ее бок. Согласен со мной?

Старший лейтенант еще раз всмотрелся в квадраты карты, потер кончик носа.

– Н-да… все просто и без затей. Но хорошо, допустим, что фрицы начнут устраиваться на дневку. А нам, по-твоему, что делать?

– Немедля выходить на связь со штабом и просить подмоги. Пускай срочно высылают ее по автостраде к нашему ущелью и начинают прочес этой горы сразу с двух сторон. Швабы не знают, що мы у них в тылу, и постараются отступить незаметно и без боя по своему прежнему маршруту. А нам этого только и надобно… Почему? Во-первых, основное внимание швабов будет привлечено к группам прочесывания, во-вторых, большинство пулеметов перекочуют от персоны бригаденфюрера к местам наиболее реальной угрозы. Вот тут мы и свалимся на них как снег на голову… внезапно, и откуда они нас не ждут. Перво-наперво захватим живьем бригаденфюрера, а затем пробьемся к нашей ближайшей группе прочесывания. Как план?

Старший лейтенант задумался. Хотя предложенный казаком план казался ему слишком рискованным, сам он не мог придумать взамен ничего более подходящего.

– План как план, – проговорил он. – Но если решили навязать фрицам бой, то не мешало бы и самим отдохнуть перед этим. Причем выбрать такое местечко, чтобы и фашистов не упустить, и самим на них случайно не напороться.

– Само собой, – откликнулся казак. – Поэтому сейчас поднимемся на вершину и дождемся на ней рассвета. Там, на месте, и прикинем, що к чему…

Первые лучи солнца застали разведчиков на гребне горы. Место для дневки было выбрано довольно удачно. С одной стороны его прикрывала открытая для наблюдения лужайка, с другой – галечная осыпь и обрыв, так что опасаться внезапного появления противника можно было лишь с двух оставшихся направлений. Самым неприятным оказалось то, что в трех сотнях метров от облюбованного ими участка брал начало глубокий овраг, заросли по склонам которого просматривались очень плохо.