Текст книги "Жернова истории 3 (СИ)"

Автор книги: Андрей Колганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

   – А что, разве это не так?

   – В том-то и дело, что не так. Впрочем, не буду утверждать, что все, на чем настаивали здесь и Кондратьев, и Струмилин – сплошная ошибка. И у того, и у другого есть немало рациональных идей. С одной стороны, чтобы плановые расчеты не висели в воздухе, они должны опираться на надежные прогнозы и учитывать состояние рыночной конъюнктуры. С другой стороны, план действительно должен выявлять нашу установку на достижение определенных хозяйственных целей, – внимательно оглядываю аудиторию и ставлю вопрос:

   – Как же оба этих рациональных подхода связать в одной концепции планирования? Прежде всего, замечу, что цели, которые ставит перед собой советский народ (по некоторому оживлению в зале начинаю догадываться, что употребленное мною словосочетание здесь еще не в ходу), не могут быть сведены к тому, чтобы выплавить столько-то тонн чугуна, добыть столько тонн угля или собрать столько-то тонн хлеба. Это вообще не цели, это – средства. В качестве целей, например, можно рассматривать подъем благосостояния трудящихся классов, или достижение экономической независимости СССР. Разумеется, на экономическом языке эти цели так же будут выражаться в цифрах, но не в отдельных показателях, а в комплексной системе взаимоувязанных показателей, – и я постарался доходчивее донести свою мысль до слушателей:

   – Разумеется, нам нужно увеличить выплавку чугуна. Но для чего? В первую очередь – для расширения выпуска стали. А сталь для чего? Для увеличения выпуска проката, отливок, поковок и метизов. А они для чего? Для производства машин и оборудования. Это значит, что сам факт выплавки чугуна для нас ценен только в том случае, если он ведет к росту выпуска конечной продукции, производство которой и составляет одну из наших ближайших целей. Итак, нам надо ориентироваться не на один показатель, а иметь целую программу выпуска машин и оборудования, куда войдет и рост производства чугуна, и строительство мартенов, и монтаж прокатных станов, и выпуск инструмента, и строительство заводов, выпускающих машины и оборудование. А раз строительство – значит, выпуск стройматериалов, строительных машин и механизмов. И для всего этого нужны квалифицированные рабочие и специалисты, – прерывая свой монолог, успевший высушить мне горло, отпиваю воду из стакана, стоящего на трибуне рядом с графином.

   – Итак, каким же видится пятилетний план? Не как набор показателей, а как набор целевых программ, связанных между собой при помощи балансового метода!

   – Вспомнил, наконец, про балансы! – со смесью недовольства и удовлетворения в голосе выкрикивает с места Струмилин.

   – Но составить такие программы, товарищи, это только еще полдела, – продолжаю, не реагируя на выкрик. – А кто нам сказал, что те красивые циферки, которые мы в эти программы запишем и даже увяжем балансовым методом между собой, будут достигнуты на практике? Конечно, воля пролетарского государства, штука серьезная, и шутить с ней не приходятся. Но наша с вами задача как раз и состоит в том, чтобы не направлять эту волю вразрез с экономическими законами, а не то преизрядная конфузия учиниться может. – На последние слова зал реагирует смешками, а по рядам, где сидят эксперты Госплана и Конъюнктурного института Наркомфина, прокатывается волна оживления. – Поэтому вторая сторона плановой работы должна заключаться в том, чтобы подобрать необходимые экономические инструменты для реализации наших плановых установок. Надо связать те задачи, которые мы ставим в своих целевых программах, с экономическими интересами исполнителей. Иными словами, достижение поставленных целей должно быть выгодным с точки зрения рынка! Тамбовскому крестьянину должно быть выгодно вырастить и продать государству дополнительные пуды зерна, Макеевскому металлургическому заводу должно быть выгодно выплавить и реализовать дополнительные тонны чугуна и стали, а "Красному Путиловцу" должно быть выгодно превратить эти тонны в добавочные трактора, которые смогут купить у него крестьяне, крестьянские коллективы и советские хозяйства.

   – Итак, план должен обеспечиваться не волевым нажимом, хотя и от него, как одного из подсобных средств, не стоит зарекаться, а в первую очередь экономическими стимулами. Но мы не можем полагаться на стихийное движение рынка, который, якобы, сам способен, через систему цен, сориентировать производство в нужную сторону. Здесь на первый план должна выступить направляющая роль социалистического государства. Набор экономических инструментов в руках нашего государства достаточно велик. Это прямые бюджетные дотации и субсидии, это государственные заказы, это налоговые и кредитные льготы, это таможенные преференции, валютные квоты, государственная техническая помощь и многое другое. Те, кто будут обеспечивать достижение целей, указанных в программах, эти льготы и преференции получат. Ну, а кто не будет – обойдется без них. Для этого должны быть установлены ясные и недвусмысленные критерии: кто имеет право претендовать на льготы, а кто – нет. Сложность вопроса заключается еще и в том, чтобы рассчитать, какие именно стимулы, в каком объеме, для кого конкретно нужно пустить в ход, чтобы добиться желаемых результатов. Разумеется, многое будет зависеть от искусства оперативно реагировать на меняющуюся конъюнктуру и настраивать в соответствии с ней имеющиеся стимулы.

   Зал притих. Нет ни выкриков, ни шумного фона. Видно, предложение такой концепции планирования от имени ВСНХ для большинства собравшихся несколько неожиданно (привыкайте тезисы читать до начала заседаний!), и они пока переваривают услышанное.

   – Тут в кулуарах приходилась слышать архипринципиальную постановку вопроса – дескать, "план или рынок?". Кто главнее? Один регулятор должен быть у советского хозяйства, или два? Спорщики прямо за грудки друг друга хватали. Вот Владимир Густавович Громан твердо защищал свою известную позицию, что только в свободном рыночном хозяйстве с системой равновесных цен можно иметь объективные критерии для принятия хозяйственных решений. А план, конечно, штука хорошая и даже очень хорошая, если он лежит в рамках этих объективных критериев рыночного равновесия... – на что Громан поставленным голосом бросает с места:

   – И не побоюсь повторить это еще раз!

   – Владимир Густавович, поверьте, я с большим пиететом отношусь к вам, как к серьезному практику плановой работы и исследований в области статистики, которые вы ведете в Госплане и в ЦСУ, – сначала отдаю дань уважения, а потом бросаюсь в решительную атаку. – Но что у вас за любовь потчевать нас сказками про свободную рыночную экономику и равновесные цены? Где вы эту свободную рыночную экономику видели? На практике сплошь и рядом мы видим вмешательство в так называемую "свободную игру рыночных сил" со стороны картелей и трестов, при активном участии государства. А ваши "цены рыночного равновесия" – продукт прямого или закулисного сговора крупнейших рыночных игроков! И это вы выдаете за "объективное мерило ценности"?

   В зале поднимается такой шум, что в нем невозможно вычленить отдельные реплики. С трудом перекрывая гомон своих коллег, бросаю в аудиторию следующий аргумент:

   – Разумеется, монополии не регулируют все производство, и не диктуют все цены. Но достаточно и того, например, что объемы производства и отпускные цены угля и стали определяются крупнейшими трестами, а сговор крупнейших банков диктует рынку процентные ставки. И тогда остальная рыночная конъюнктура уже вынуждена подстраиваться под эти решения, принимаемые отнюдь не "невидимой рукой рынка"! Всё, в таких условиях пресловутые равновесные цены, претендующие на роль объективного критерия, превращаются в чистый мираж! – шум опять взлетает до потолка. Тем не менее, форсируя голос, я продолжаю свой доклад:

   – Такое монопольное регулирование еще не превращает капиталистическую экономику из стихийной в плановую, потому что монополии регулируют рынок в своих частных интересах. Но, во всяком случае, эта ситуация показывает нам, каким образом вообще можно регулировать рынок. Сосредоточение командных высот в экономике в руках нашего государства открывает в этой области широчайшие возможности. Значит ли это, что мы уже можем направлять плановыми решениями Советской власти течение всех экономических процессов? Может быть, мы уже имеем право записать в наши учебники любимую фразу некоторых товарищей: "план есть закон советского хозяйства"? – шум еще ходит волнами по залу, но понемногу стихает, и можно говорить свободнее, не напрягая голосовые связки.

   – Давайте ответим на этот вопрос в первую очередь честно. Мы пока еще далеки от того, чтобы полностью подчинить себе конъюнктуру рынка. Но сильнейшие инструменты воздействия на эту конъюнктуру в наших руках есть. Дело за тем, чтобы научиться их правильно применять. И если мы этому научимся, то и наши государственные предприятия, и индивидуальное крестьянское хозяйство, и даже частный капитал мы сможем развернуть лицом к задачам социалистического строительства, отнюдь не гоняясь за утопической идеей отменить с сегодня на завтра рыночное хозяйство – заканчиваю свое выступление. Большинство аплодирует, но часть аудитории – очень активно, а часть – как-то неуверенно.

   Глава 8. Для чего работает Центробумтрест?

     На следующий день, в рамках заседания секции «Техника плановой работы», сообщение у меня небольшое. Начинаю разговор с описания диаграмм Ганта. Оказывается, в аудитории есть уже два или три человека, которые с ними знакомы. Хорошо, но и прочим не мешает подучиться.

   – ...А теперь давайте усложним задачу. Представим себе, что нам надо отследить реализацию не одной, а нескольких задач, последовательность шагов по решению которых отображается диаграммами Ганта. В чем усложнение? Не в том, что диаграмм стало несколько, а в том, что последовательные шаги по решению этих задач зависят друг от друга и некоторые работы, отмеченные на первой диаграмме, нельзя выполнить, пока не завершены определенные этапы работ по другим задачам, изображенные, соответственно, на диаграммах два и три, – моя указка порхает о плакату, на котором нарисованы эти диаграммы.

   – Как же нам наглядно представить эту зависимость этапов параллельно исполняемых работ друг от друга? Соединим стрелочками те этапы работ на первой диаграмме, которые нельзя начинать без завершения других, и эти последние, которые изображены на диаграммах два и три. Соответственно, те этапы по диаграмме три, которые нельзя начинать до исполнения работ, предусмотренных на диаграммах один и два, так же соединим стрелочками. И тогда получается вот что... – с этими словами снимаю развешанные плакаты и заменяю их следующим, где упомянутые мной стрелочки уже прочерчены.

   – Вот, взгляните. Такое схематическое изображение можно назвать "сетевой график". Осталось вписать в соответствующие квадратики наименования конкретных этапов работ, сроки исполнения и ответственных, и у вас в руках инструмент наглядного контроля выполнения достаточно сложных, многозадачных программ. Кстати, именно для контроля над реализацией тех целевых программ, о которых я говорил в своем вчерашнем докладе, этот инструмент и разработан. Он может принести немалую пользу и для контроля над осуществлением сложных научно-технических проектов, и для организации крупных строек. – Вот, собственно и все. Никакой особой премудрости здесь нет, а уж как предложенными возможностями плановики и хозяйственники воспользуются – поглядим.

   На заключительном заседании копья ломались с треском, однако предложенную мною схему пятилетнего плана удалось записать в качестве рекомендации совещания. Еще бы! Зря я, что ли, потратил столько времени на предварительные разговоры с Дзержинским, Кржижановским, Гинзбургом, Осадчим и Кондратьевым? Николай Дмитриевич, конечно, упертый тип. Еще по комиссии, составлявшей проект кооперативного плана к XIV съезду, убедился. Впрочем, против программного подхода он особо и не возражал. Но сразу попытался припереть меня к стенке вопросом:

   – У вас там, в ВСНХ, по-прежнему Пятаков протаскивает установки в духе теории Преображенского о "первоначальном социалистическом накоплении" за счет крестьянства, или недавней статьи Маслова в "Торгово-промышленной газете" с прозрачными намеками по поводу необходимости увеличения нормы накопления за счет потребления трудящихся классов? По-моему, такую мерзость способны измыслить только вы, марксисты!

   – Положим, господа Кропоткин или Нечаев совсем не марксисты, а предлагали вещи куда как более жестокие, – парирую его выпад. – Теория же Преображенского проистекает вовсе не из марксизма, а из обычной растерянности перед лицом действительно сложной задачи: обеспечить капитальными вложениями ускоренную индустриализацию в стране, где подавляющая часть экономики состоит из крестьянских хозяйств. Опасность в том, что искушение ухватиться за эту теорию очень велико. Вот и давайте подумаем вместе, как двинуть темпы индустриализации вперед, – потому что от этой задачи отказаться невозможно, – не доводя при этом крестьянина до нищеты.

   После такой постановки вопроса разговор удалось перевести в более конструктивное русло, и кое о чем мы все же договорились. Хотя Николай Дмитриевич и не преминул выступить с критикой ряда положений моего доклада, все же против основной концепции – перспективный план есть система государственных программ, увязанная с экономическими стимулами за их выполнение – выступать не стал. Хотя, как можно было догадаться, не столько потому, что целиком разделял эту концепцию, сколько в пику Струмилину, отстаивавшему идею плана-директивы.

   Гораздо более сложным вышел у меня предварительный разговор о программно-целевом подходе в планировании со своим прямым начальником, Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. Председатель ВСНХ, понятное дело, был категорическим противником планов, взятых с потолка. Требования технического и экономического обоснования плановых проектировок с учетом рыночных возможностей были для него само собой разумеющимися. Но точно так же само собой разумеющимся был для него взгляд на перспективный план, как на систему директивных показателей:

   – А как же иначе? – спросил он меня. – Государство же должно иметь возможность контролировать исполнение плановых заданий!

   – Логика понятная, – отвечаю, – только заведет она нас очень далеко. Если мы планируем выпуск, например, шести миллионов тонн чугуна, то, чтобы быть уверенными в достижении этой цифры, мы ее разверстаем по имеющимся металлургическим заводам, давая им каждому свое плановое задание в качестве обязательной для исполнения директивы.

   – И что же здесь плохого? – интересуется мой начальник.

   – А то, что директор металлургического завода нам скажет: если вы требует с меня обязательно полмиллиона тонн чугуна в 1927 году, то тогда гарантируйте мне в необходимом объеме поставки кокса, руды, шихты, огнеупорного кирпича – и что там еще нужно в доменном производстве? Придется нам разверстывать планы и по всем этим видам топлива, сырья и материалов, и так постепенно, шаг за шагом, дойдем до директивного планирования из ВСНХ СССР последнего гвоздя.

   – Ну, к такому скатываться не обязательно! – возражает Феликс Эдмундович. – Достаточно планировать из центра выпуск лишь основных видов продукции.

   – А где вы проведете грань между основными и неосновными? – парирую его возражение. – Впрочем, я как раз и предлагаю метод планирования, позволяющий провести такую грань. Но директивные планы грозят не только этой проблемой. Директору металлургического завода нужно не только, чтобы тот же кокс был произведен в нужном количестве, но чтобы он в этом самом количестве и вовремя попал к нему. Значит, опять начнем распределять произведенную продукцию по нарядам из центра, как в приснопамятные времена "военного коммунизма"! Но и это еще не все, – продолжаю бить в одну точку. – Директор вам начнет жаловаться, что при нынешних ценах на кокс он пойдет по миру, и из-за затрат на расширение производства завод у него станет убыточным. И придется нам из центра регулировать цены на кокс, да и на все другое-прочее так же примемся их кроить и перекраивать. Да ведь уже сейчас ВСНХ через синдикаты частенько проталкивает экономически необоснованные цены, под предлогом необходимости поддержать таким образом то или иное важное производство. Так что весь хозрасчет пойдет к черту, и будет зависеть от того, кто себе какие цены выбьет.

   Мой эмоциональный монолог заставляет Дзержинского задуматься. Но он не ввязывается со мной в дальнейший спор, а задает привычный для него вопрос:

   – Так, ваши аргументы я понял. И что же вы предлагаете?

   – Я предлагаю не подменять директивами имеющийся рыночный механизм, а воздействовать на него плановыми рычагами, – и принимаюсь объяснять: – В моем понимании перспективный план – это система из нескольких государственных программ, каждая из которых направлена на достижение некой цели, которая признана нами приоритетной в данном плановом периоде. В рамках этих программ ассигнуются определенные бюджетные средства на государственные закупки некоторых видов продукции. Предприятия участвуют в конкурсе за получение соответствующих государственных заказов. Только в рамках этих заказов достижение определенных показателей выпуска носит директивный характер...

   – Но вы же сами только что мне пытались доказать, что директивы по одним показателям чуть ли не автоматически повлекут за собой такие же директивы по смежным производствам! – прерывает меня председатель ВСНХ СССР.

   – Вот! Здесь и возникает отличие программного подхода от решения, что называется, "в лоб": план есть директива, и точка. Нет, директивными мы сделаем только задания, определяемые контрактами по госзакупкам. Как смежные производства будут обеспечивать работу основного подрядчика по контракту – это уже не вопрос плановых директив. Это вопрос экономической регулировки рыночными рычагами: субсидиями, льготами, технической помощью, таможенными преференциями и множеством других экономических рычагов, которые есть у нас в руках. Таким образом, – подытоживаю, – ВСНХ будет управлять не трестами или предприятиями, а выполнением программ. Лица или подразделения, ответственные за реализацию той или иной программы, должны будут научиться так работать экономическими рычагами и стимулами, чтобы побуждать предприятия к достижению программных целей...

   – А кто же будет решать, какая именно продукция будет закупаться государством? Как тут провести грань: на что следует выдавать государственный заказ, а на что нет? – продолжает донимать меня вопросами Дзержинский.

   – Критерии достаточно ясные: государственный заказ выдается на ту продукцию или услуги, быстрое получение которых в необходимых объемах нельзя обеспечить только за счет рыночных стимулов, – и далее выдаю уже давно обдуманные перечень. – Сюда попадает вся военная продукция, строительство крупнейших предприятий, реконструкция тяжелой промышленности, транспортных сетей и сетей связи, то есть все особо капиталоемкие проекты с длительными сроками окупаемости, а так же научные исследования, образование, подготовка кадров и медицина...

   На этом наша беседа с Феликсом Эдмундовичем далеко еще не закончилась. Да еще и на другой день пришлось потратить немало времени, прежде чем удалось все же склонить его к принятию такого подхода к планированию.

   Конечно, на все вопросы плановой работы закончившееся совещание плановых работников не ответило. Какова будет степень централизации капитальных вложений в руках государства? Как обеспечивать рост качественных показателей – капиталоотдачи, производительности труда, снижения себестоимости? Как распределить плановую работу между центральными хозяйственными ведомствами, республиками, областями и губерниями? Всем этим и еще многим другим вопросам, вставшим в ходе работы совещания, еще только предстояло найти решение.

   Один из таких весьма острых вопросов – о регулировании цен – решаю обсудить с Александром Павловичем Серебровским, который недавно покинул "Азнефть" и был поставлен во главе могущественного Нефтесиндиката.

   Интересно, как перемена ведомственной принадлежности сильно влияет на позицию человека! Еще недавно Александр Павлович, будучи во главе треста "Азнефть", ругательски ругал позицию Нефтесиндиката и не раз собачился на заседаниях его правления, отстаивая интересы своего треста. И его легко можно было понять: руководство Нефтесиндиката, опираясь на позицию Президиума ВСНХ СССР, навязывало трестам, входящим в состав этого сбытового объединения, поставку нефти и нефтепродуктов для особого круга потребителей по заведомо убыточным ценам.

   Теперь же, едва у нас зашел разговор о регулировании цен Нефтесиндикатом, Серебровский принялся защищать те самые убыточные цены, против которых он чуть ли не вчера с таким пылом воевал:

   – Поймите, Виктор Валентинович, – втолковывал он мне, – государство должно обеспечить экономические льготы для важнейших начинаний в области социалистической реконструкции нашего хозяйства. Ну, как мы можем не поддержать совхозы и кооперативы? Ведь если им поставлять бензин и керосин по рыночным ценам, то значительная часть из них окажется убыточной!

   – А угроза убыточности нефтяных трестов вас уже не волнует? Или государство заинтересовано в упадке нефтяной промышленности? – пытаюсь поддеть его же собственными прежними аргументами.

   Глава Нефтесиндиката немного смутился и принялся оправдываться:

   – Ну, не преувеличивайте. Об убыточности ведь речи не идет. "Азнефть" все-таки с прибылью работает.

   – Как же, как же, помню, – продолжаю возвращать ему его же аргументы. – Большая прибыль! Даже отчисления на капитал расширения сделать, считай, не из чего.

   Тут в Серебровском заговорил человек, мыслящий народнохозяйственными масштабами:

   – Если государство сочтет нужным существенно поднять добычу бакинской нефти, то тогда "Азнефти" непременно будет оказана соответствующая поддержка...

   – Например, Металлосиндикату укажут продавать "Азнефти" трубы и прокат по сниженным ценам, – тут же подхватываю его мысль. – Вам не кажется, что с таким подходцем мы зарулим нашу экономику черт знает куда? Весь хозрасчет – псу под хвост. Поди, разбери тогда, этот трест в убытках сидит от того, что там работают спустя рукава, про поднятие производительности труда и снижение себестоимости забыли, насчет расширения рынка сбыта не чешутся, – или от того, что его какой-нибудь синдикат своими указными ценами придушил? Либо взять те же совхозы: от чего у них все в порядке – от хорошей работы, или от того, что им на блюдечке преподнесли и льготные цены на топливо, и льготные цены на трактора, и на прочий сельхозинвентарь? А потом вообще перестанем понимать, что у нас почем, и кто это такие цены выдумал?

   Александр Павлович дернулся, похоже, намереваясь не слишком культурным жестом почесать в затылке, но воспитание все же взяло верх и он придержал начавшееся было движение руки.

   – По-вашему, выходит, что синдикаты цены регулировать не должны, и от роли проводников государственной экономической политики им следует отказаться? – с явными нотками недовольства спросил он.

   – Ничего подобного! Регулировать цены через синдикаты не просто нужно, а прямо-таки необходимо. Но не таким методом, как сейчас, когда синдикат принуждает производителей сбывать продукцию по ценам, образованным из соображений, весьма далеких от экономических. Следует идти по другому пути, – и я начинаю разъяснять свою позицию. – Сбыт продукции предприятий и трестов синдикатам должен происходить по нормальным рыночным ценам. А вот синдикат волен делать скидки и надбавки к ценам при поставке продукции потребителям – но, разумеется, и чтобы самому не влететь в убытки, и чтобы не злоупотреблять монопольным положением, задирая цены до небес.

   – Чтобы оказать существенную поддержку важнейшим предприятиям и отраслям этого может быть недостаточно! – возражает Серебровский.

   – Согласен! Но поддержку им гораздо лучше оказывать за счет прямых дотаций и субсидий из государственного бюджета, а не корежить ради этого всю систему цен. Тогда будет ясно, кто чего стоит, и кто зарабатывает сам, а кто пока держится за счет государственной помощи, и в каких именно размерах.

   Глава Нефтесиндиката задумался, затем неуверенно произнес:

   – Резон тут есть, но как вы сможете вырвать у Сокольникова дополнительные бюджетные ассигнования на всякие такие дотации? Не даст ведь!

   – Конечно, из ничего эти дотации не возьмутся, – вопрос действительно серьезный. – Придется немножко поднять налоги. Но этот способ изъятия средств предпочтительнее, чем произвольная манипуляция ценами. Он, если так можно выразиться, прозрачнее, и не ведет к запутыванию экономической картины.

   Тут мысль Серебровского совершила зигзаг и снова вернулась к регулированию цен:

   – Вот вы, Виктор Валентинович, насчет злоупотребления монопольным положением только что упомянули. А кто же за этим следить должен? Еще одну государственную контору создавать?

   – Может быть, и придется. Но, по моему мнению, есть другой путь, более эффективный. При монопольной системе организации наших отраслей промышленности злоупотреблению таким положением следует поставить не столько административный, сколько экономический противовес. Иными словами, бороться с монопольной ценовой политикой должны в первую очередь те, кто в этом экономически заинтересован, – вижу, что Александра Павловича заинтересовала эта формулировка, и он спешит уточнить:

   – Что конкретно вы имеете в виду?

   – Очень просто. Нужно создать закупочные комитеты хотя бы из крупнейших потребителей продукции наших синдикатов: Нефтесиндиката, Металлосиндиката, Углесиндиката, Всесоюзного текстильного синдиката и прочих. Вот пусть эти закупочные комитеты и бдят насчет монопольных цен, поскольку в этом их прямой экономический интерес. Будет своего рода контрмонополия – монопольному положению поставщика будет противопоставлено монопольное объединение покупателей.

   Конечный итог нашего разговора оказался значительно более успешным, нежели я рассчитывал. Удалось получить от Серебровского заверения, что он поддержит мою позицию и на Президиуме ВСНХ, и, если потребуется, в Совнаркоме. Убедить Александра Павловича, с которым мы уже давно сотрудничаем и хорошо знаем взгляды друг друга, оказалось сравнительно легко. Но вот удастся ли пробиться через строй наших высокопоставленных чиновников, многие из которых уже привыкают решать экономические вопросы командными окриками сверху, а другие формируют свои позиции с оглядкой не на интересы государства, а на баланс ведомственных интересов?

   Встреча с Валерианом Владимировичем Куйбышевым, наркомом Рабоче-Крестьянской Инспекции, а по совместительству – председателем Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б), была у меня запланирована заранее. Попасть к нему на прием было не так-то просто: в фактической партийной иерархии председатель ЦКК шел, пожалуй, сразу вслед за членами Политбюро. Мой собственный статус свежеиспеченного начальника одного из управлений ВСНХ и кандидата в члены ЦК был существенно ниже, и его едва хватило, чтобы не дожидаться очереди на прием до морковкиного заговенья.

   В нынешней реальности среди самой верхушки партийного руководства Валериан Владимирович, во всяком случае, до недавно закончившегося XIV съезда, был единственным, кого можно было однозначно назвать человеком Сталина. В ЦК, среди секретарей губкомов, среди наркомов – да, здесь были его надежные сторонники. А в самой верхушке до последнего времени – один Куйбышев. И потому от моего визита зависело не только то, получу ли я в ЦКК поддержку своим начинаниям, но и то, как будет складываться мнение обо мне у председателя Совнаркома.

   Шел я в наркомат РКИ с намерением возложить на наркома ту работенку, которой в моей истории занялся чуть позже другой сталинский сподвижник – Серго Орджоникидзе. Он сменил Куйбышева на посту главы ЦКК-РКИ, поскольку тот, в свою очередь, сменил умершего Дзержинского на посту председателя ВСНХ. Теперь же Феликс Эдмундович, надеюсь, переживет 1926 год, а потому разгребать авгиевы конюшни бюрократизма предстояло Валериану Владимировичу. Нет, речь шла не о том, чтобы эту гидру побороть. Необходимо было "всего лишь" ввести чиновный хаос в некие разумные рамки.

   Попав к наркому РКИ кабинет, первым делом естественно, здороваюсь и представляюсь.

   Куйбышев после нескольких мгновений промедления все же вспоминает:

   – Вы у меня, кажется, уже бывали. Вроде бы с комиссией по Дальнему Востоку, из-за проблем с контрабандой, если я не ошибаюсь?

   – Не ошибаетесь, – чуть улыбнувшись, подтверждаю его воспоминания. – Но сейчас я работаю в ВСНХ, занимаюсь перспективными планами, и в связи с этим очень рассчитываю на вашу помощь.

   – В чем же наша помощь может заключаться? – интересуется председатель ЦКК. – Провести обследование плановых органов? Каких? Госплана или местных плановых комиссий?

   – К сожалению, вопрос гораздо серьезнее, – качаю головой. – Мне приходится на практике постоянно сталкиваться с тем, что нынешнее безобразное состояние учета и отчетности способно сорвать любую плановую работу.

   – Прямо-таки сорвать? – с видимым недоверием отзывается Куйбышев. – Конечно, положение с отчетностью у нас весьма скверное, но не настолько, чтобы с нею вообще нельзя было работать!

   – Именно настолько! – категорически парирую я. – Вам известно, сколько бумаги НКПС ежегодно закупает у нашего Центробумтреста для своих форм отчетности? – не дожидаясь ответа на свой, в сущности, риторический вопрос, сообщаю сведения сам:

   – Четверть всей трестовской выработки! Это целых четыреста двадцать тысяч пудов (сам горячий поборник метрической системы, но что поделать, что если мне удалось добыть лишь такие данные, в пудах?). – Не давая председателю ЦКК опомниться, продолжаю сыпать фактами. – Знаете ли вы, что Наркомзем Украины превратил годовой отчет агронома в толстенный фолиант, содержащий двадцать тысяч вопросов? А форму Наркомторга по учету кожевенного сырья вы видели? Там двадцать семь тысяч вопросов. Впрочем, – делаю небрежный жест кистью руки, – это лишь мелкие бюрократические капризы по сравнению с тем, во что превратил свою отчетность Наркомтруд. Как вы полагаете, сколько всего показателей в течение года они собирают в своей системе только по рынку труда?