Текст книги "Тайные люди (Записки невидимки)"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Где? На каком переезде? – зло спросил Убийца, – почему молчали столько времени? Я же приказывал рассказывать о любом пустяке! – О чем рассказывать? Всего-то минутная остановка. Дежурный дурак нас с кем-то перепутал. Я решил... – Не ваше собачье дело решать. Ваше – докладывать! – Я не думал... – Еще раз не подумаете и думать будет нечем! – сказал Убийца и была это не угроза – приговор. – Готовьте машину. Едем на переезд.

– Папаша, на сегодня твоя работа закончена. Водитель отвезет тебя домой. И на, выпей за наше здоровье, – сунул один из подручных Убийцы деньги в руки ошарашенного дежурного по переезду. – Но как же так? – Езжай, отец, и не задавай лишних вопросов! У нас здесь работа, секретная. Понял? Вечером вернешься, – и добавил уже водителю. – С деда глаз не спускать! Будет шебутить – пугните, но не до смерти, чтобы к утру был как огурчик. Переезд ощупали по сантиметру. – Ничего нет, – доложили боевики, с неудовольствием выполнявшие не свойственные им функции. – Ищите еще! – Так нет же ничего! – Ищите! Я не верю в случайно появившихся и пропавших приятелей! Даром водкой не поят! Что-то ему здесь надо было. Ищите! Убежище обнаружили лишь с третьего захода. Убийца долго стоял над ямой засунув руки в карманы. Потом спрыгнул, присел, вылез, снова замер на срезе. – Значит таким образом... – сказал он сам себе и, резко повернувшись, пошел к машине. – Яму закопать! Всем возвращаться.

К тому перерабатывающему заводику я подбирался долго. В ночное время облазил все окрестности, наметил точки, с которых удобнее всего вести наблюдение. Днями высиживал в импровизированных убежищах, наблюдал за передвижениями возле объекта: входящими и выходящими машинами, отдельными "пешеходами". По интенсивности отхода дыма из трубы котельной судил о суточном режиме работ, по отдельным ночным огням и вспышкам света – о наличии в том или ином месте людей. Система охраны лагеря, при внешней ее бестолковости, была налажена идеально. На двух ближайших высотках установлены наблюдательные пункты, снабженные серьезной, если судить по отдельным солнечным бликам, оптикой. В местах наиболее вероятного проникновения любопытствующих поставлены засадные пикеты из двух-трех вооруженных боевиков. Окружающую местность периодически объезжал подвижной патруль на УАЗике, как я понимаю, с целью обнаружения посторонних следов. Часть территории лагеря перекрывала маскировочная, под цвет окружающей местности, сеть. И сверху ничего не разглядишь! Продумано, ничего не скажешь! И еще, наверняка, за простым кирпичным забором идет один-два ряда колючки, между которыми гуляют собачки с зубами как у нильского крокодила. И еще вокруг понатыканы сигнальные (это дай бог, чтобы только сигнальные!) мины и дрыхнет в дежурке тревожная группа, способная выдержать часовой бой с батальоном регулярной армии. И еще найдутся, не могут не найтись, другие пренеприятные сюрпризы. Сразу видно, работал здесь специалист. Попроси меня улучшить меры безопасности, не знал бы, что и предложить. Особо удивляет маскировка. Год просиди – ничего не увидишь! Лишние люди не шатаются, машины без надобности не разъезжают. Все смены происходят ночью. Засады и НП укрыты так, что пока не наступишь, не заметишь. Даже мусор, по которому можно судить о количестве людей и характере производства и тот не выбрасывают, а вывозят специальными машинами в неизвестном направлении. Если бы я не знал изначально, что это за лагерек, ей богу, при поверхностном осмотре поверил бы, что это асфальтовый заводик. Вот и покрутись! Можно было исползать с биноклем все пригорки в радиусе двух километров, изучить каждый кирпич в заборе и состариться, так и не узнав, что находится за ним. Можно попытаться проникнуть внутрь (но как, каким образом?) и умереть под пулями охранников, оставшись навек молодым. Выбирай! Но и в том и в другом случае задание останется невыполненным! Быть бы мне воробушком, взлететь бы на забор и прыг-скок, чирик-чирик облететь, обскакать каждый метр секретной территории. Если, конечно, у них в охране кошки не числятся. Но я не воробышек, скорее страус, такой же здоровый, заметный и без крыльев, только и могу, что убегать и от отчаяния башкой о землю колотиться. Ладно, печалься не печалься – выход один: идти на сближение с объектом. И место для того подходящее одно – холм напротив ворот. Там и забор пониже и сами ворота "прозрачные", сваренные из арматурных прутков. Там мне и работать! Я вскрыл боевой, из запасов шефа, контейнер. Такой в нелегальной работе распечатывают в исключительных случаях, когда терять уже нечего. Я выбрал, подготовил, подогнал под себя маскировочный комбез, расцветкой, близкой к колеру почв, окружающих заводик, опробовал на ноге специальные на мягкой подошве ботинки. Набил поясной "патронташ" взрывпакетами усиленного действия, световыми, ослепляющими ракетами, сунул пару боевых гранат и пластиковую мину-малютку. Обязательно нож, который может использоваться и как лопата и как ножницы для резки проволоки, и пару малых – метательных. Долго выбирал оружие. От скорострельного УЗИ, несмотря на всю его внешнюю привлекательность, отказался сразу. Если дойдет до автоматов, мне все одно, что с ним, что без него, не выпутаться. Тут и полевая гаубица не поможет. А таскать ради поддержания иллюзии безопасности лишние килограммы железа и боеприпасов – слишком утомительно. – Умение отказаться от ненужного оружия отличает любителя от профессионала, – внушал нам инструктор по огневой подготовке в Учебке. Новобранец увешивается автоматами и пистолетами, как новогодняя елка игрушками, тащит на себе целый арсенал и тем только убыстряет свой конец. Им движет страх! Как будто лишний ствол что-то решает. Профессионал берет не более того, что нужно. Мое сегодняшнее оружие – скрытность. Для общей страховки вполне достаточно небольшого легкого пистолета с глушителем и пары запасных обойм. Что еще? Прибор ночного видения, щуп-датчик для нахождения мин, фонарик с узко направленным световым лучом, порошок, отбивающий охоту у собак дышать носом, таблетки стимулятора (с ними я смогу обойтись без еды и сна суток двое), слезоточивые петарды. Пожалуй, хватит и так набралось порядком. Кто я, спецагент или вьючная лошадь? И еще я сделал очистительную клизму. А вы как хотели? Мне несколько дней неподвижно лежать в убежище. Я ж и вчера и сегодня ел, мне что, под себя ходить? Нет, не пойдет! У настоящего разведчика на задании не только совесть должна быть чистой! Это почти закон. В ночь, заложив в большую хозяйственную сумку специмущество, выезжаю к месту работы. В базовом убежище переодеваюсь, пригоняю снаряжение, прыгаю, дергаю ремешки. Вроде все нормально, ничего не гремит, ничего не болтается, не мешает. Если бы не было страшно – все-таки лезть волку в пасть – я бы посмеялся над своим киношным, прямо из подросткового приключенческого фильма, видом. Ладно, после похохочу, если будет кому хохотать. Надвигаю на глаза "ночник" и отправляюсь в путь. Интересное это зрелище пялиться на окружающий мир в инфракрасных лучах. Вот стоит суслик, рядом, можно рукой дотянуться. Вот проползает еж. Оказывается окружающая природа кишит жизнью, а днем выглядит безжизненной пустыней. Ближе к лагерю я начинаю работать щупом. После первой сигнальной мины встаю на колени. Техника она, конечно, техникой, только глаза и пальцы понадежней будут. Прибор ошибиться не боится, ему все равно, рванет или не рванет. В крайнем случае в починку отдадут. А к моему организму запчастей не выпускают. Я товар штучный и для себя особо ценный. Мне ошибаться не резон. Лучше лишний раз покланяться противнику, чем гордо висеть на электрических проводах. Буквально по сантиметру, носом над самой землей, ползу я вперед. Вот оно! Тонкая леска натянута над поверхностью почвы. Знаем мы, какую они рыбу ловят! Задень такую снасть и, в лучшем случае взовьется в небо десяток световых ракет или в дежурке запищит зуммер, поднимающий в ружье боевую группу, в худшем – услышишь хлопок и подпрыгнувшая вверх, словно лягушка мина, нашпигует тебя полусотней осколков. Здесь именно тот случай, когда щуп мог и не сработать. Переползаю леску и почти сразу же напарываюсь на следующую – не вижу даже, чувствую кожей носа! Вот это да! Это значит работал суперпрофессионал, заинтересованный в результате своего труда! Не поленился, поставил одну за другой две натяжного действия мины! Правильный психологический расчет противник обнаружит одну мину, обрадуется, расслабится, поверит в свои силы, в итоге потеряет бдительность и пропустит второй сюрприз. Что, собственно, и произошло, ведь я ее не увидел, а случайно почувствовал. Теперь остановимся, подумаем. Дальше по логике хитрого сапера стоит поставить обычную противопехотку. Пуганная ворона будет снова искать ниточку, а грунт щупать позабудет. Так? Или нет? Проверим. Так. Именно так! Вот она родимая, правда, сигнальная, но от этого не легче. Густо грибков понасадили! Таким образом, за несколько часов одолев расстояние, которое пешеход пройдет за десяток минут, я приблизился к забору. Дальше можно было только ползти. Такие хитрые маневры понадобились мне, чтобы обойти ближний НП. Черт их знает, может у них есть приборы ночного видения? До того меня скрывали кусты и мелкие складки местности, а здесь остается только надеяться, они наблюдают в полглаза: зачем отслеживать собственные тылы, там территория ближней охраны, пусть у них голова и болит. Но подстраховаться все же нелишне. Пусть лучше брюхо от ползаний болит, чем голова от пули. Достигнув уровня ворот, я вползаю на склон и в месте, где можно видеть внутренний двор, начинаю устраивать убежище. До рассвета время еще есть и я не спешу. Кто может знать, сколько мне придется высиживать в этой яме? Тут лучше потрудиться побольше, но обосноваться комфортней. Чтобы надежней защититься от любопытных глаз, щель я рою в зарослях густого кустарника. Несколько раз я натыкаюсь на линялые змеиные шкурки, слышу шуршание уползающих в сторону рептилий. Похоже, я влез в самый змеиный рассадник и где-нибудь сейчас, в темноте из норки или с веток за мной наблюдают холодные змеиные бусинки-глазки. Это очень хорошо! Это значит, что праздно шатающийся сюда не сунется. Это мне повезло! Лучше сидеть голым задом на гадючьем гнезде, чем оказаться в облюбованном местными аборигенами месте. Со змеями я как-нибудь поладить смогу, они не вредные, без надобности, без предупреждения не нападают, а какой-нибудь нервный или хуже того, подвыпивший охранник с испугу может и пальнуть в подозрительный бугор. Сколько спецов сгорело только на том, что неудачно выбрали место для засады. Так что давайте змейки, сползайтесь, вейте свои смертельные кольца хоть на моей голове. Перетерплю! Убежище – неглубокую ямку (глубокую я бы не осилил, т.к. некуда прятать вынутый грунт), я прикрываю дополнительными ветками, сам накрываюсь маскировочной накидкой, оставив свободным только бинокль. Эта дополнительная предосторожность защищает не столько от людей, сколько от птиц и животных, которые своим изменившимся поведением могут навести охрану на убежище. Природный фактор тоже нельзя недооценивать! Для специалиста даже лишний взлет вороны может стать подсказкой. А специалисты здесь, судя по всему, имеются. Днем я привычно считаю въезжающие и выезжающие автомобили, людей. Но отсюда я вижу гораздо больше, чем из дальних укрытий. Вот подошел крытый, судя по номерам местный, УАЗик. Из него вынесли поддоны с хлебом. Обед для обслуги и рабочих? Скорее не обед, а суточная пайка. Сколько там буханок? Штук пятьдесят? По полбуханки на брата. Итого, в общей сложности сто человек? Пусть десять буханок резерв, для добавок, для гостей, значит, девяносто? Солидно! Еще одна машина. Легковая. Охранники торопятся открыть ворота. Похоже начальство. Запомнить лица: овал, цвет волос, глаз, прикус, особые приметы. Машина с углем. Для чего он? Основного технического процесса? Или производства, прикрывающего нелегальное? Отопления помещений? Бани? Водовозка. Теоретически в ней, в баке, если занырнуть с дыхательной трубкой с поплавком на конце, можно попытаться пробраться в лагерь. Возьмем на заметку. Два крытых ЗИЛа. Зашли под навес. Рабочие раскрыли борта, потащили прямоугольные деревянные ящики с ручками по торцам. Что в них? Непонятно. Снова водовозка. Патрульный УАЗик. Как жарко. Солнце сквозь редкие ветки кустов нагревает маскировочную накидку. Я густо покрываюсь потом. Этого только не хватало. Потеть мне нельзя. Во-первых, у меня всего одна фляжка воды. Во-вторых, запах пота может привлечь внимание сторожевых собак. Промахнулся я. Все учел – обзор, маскировку, психологию охранников, а вот солнце забыл! Сколько вдалбливали в Учебке про природный фактор и на тебе! Чуть бы сдвинулся в сторону и тень была бы гуще. Наука впредь! Снова грузовик. Опять ящики. Судя по весу они не пустые, вдвоем еле поднимают. Что же там может быть? Микроавтобус. Выгружают армейского вида "сундуки". Очень похоже на оружие. Зачем оно им в таких количествах? Своего мало? Непонятно. Автобус. Привез новую смену рабочих. Запоминать лица. Вдруг встречу где-нибудь на улице, поговорю по душам, расспрошу. Может и не откажутся, поделятся наболевшим. Грузовик. Вытаскивают из склада знакомые ящики, грузят внутрь, тщательно застегивают тент. Ничего не понятно! Привезли – разгрузили – загрузили увезли. Зачем? От многочасовой неподвижности тело начинает ныть. Если бы не опыт суточных "сидячек" в Учебке, я бы, наверное, не вынес бы и часа подобной утонченной пытки. А я еще недоумевал, зачем нас мучают. Психовал на изуверов инструкторов! Вдруг страшно зачесалась нога. Терпеть! Нет, не могу, сил нет! Терпеть! Любое движение может привлечь внимание охраны или вспугнуть севшую на куст птицу. Терпеть! Проклятая судьба – ни кашлянуть, ни чихнуть, ни почесаться. Ночью, в темноте, смогу чуть расслабиться – почешусь, попью. Хорошо хоть, благодаря таблеткам, есть не надо и, значит, не требуется и все прочее. Перед самыми руками, буквально заглянув в объектив бинокля, проползает большой черный скорпион. Вот гадость. А если он надумает занырнуть мне под накидку или того хуже проползет за воротник? Шевелиться нельзя! Что ж мне его на теле до ночи греть? Нет, лучше об этом не думать. Из склада вышел человек в белом медицинском халате, в шапочке, с марлевой повязкой на лице, в резиновых перчатках. Привалился к стенке, закурил. Что за ерунда? Врач-то здесь зачем? Причем в полном хирургическом облачении. Опять водовозка! Они что, только и делают, что пьют? Ночью машин почти не было. Не хотят привлекать внимания? Ночные перевозки всегда подозрительны. Совсем рядом прошел патруль: два человека с собакой на поводке. Ничего не заметили. Утро. Автобус с рабочими. Хлебовозка. Патрульный УАЗик. Я уже узнаю знакомые фигуры, лица, номера машин. Порожний грузовик. Тащат ящики. Я, наверное, голову сломаю, гадая, что внутри них! Неожиданно один ящик, выскользнув из рук грузчика, падает, ударяется углом о землю. Трещат, ломаются доски. Сквозь образовавшуюся щель я вижу тускло поблескивающий металл. На грузчика орут, машут кулаками. Ящик поднимают и тащат обратно в склад. Зачем там металл? И почему такой легкий? Вдвоем поднять можно! Может, он полый? Полый! Пустой внутри? Пустой!! И вдруг я понимаю все! Совершенно по-новому я оцениваю габариты ящиков их длину, высоту, ширину, их вес и даже боковые ручки. Я знаю что внутри! Я догадался! Гробы! Обыкновенные армейские цинковые гробы. Именно такой я рассмотрел сквозь щели в разбитом ящике. Но зачем?! Вопрос, не имеющий ответа. Я концентрирую все внимание на ящиках. Замечаю, что загружают их напряженней, чем сгружают, что при загрузке стараются меньше кантовать, держать горизонтально. Отсюда напрашивается вывод, что привозят их порожними, а увозят загруженными. А чем загружают цинковые гробы? Покойниками? Ничего не понятно. Снова выходит хирург, что-то говорит грузчикам, стаскивает с рук перчатки. Я регулирую резкость в бинокле. А ведь его халат в пятнах крови! И перчатки не такие чистые как были в первый раз. Неужели?! Но к чему такие сложности – машины, гробы, грузчики? Не проще ли ненужного мертвеца зарыть где-нибудь в степи. Кто его там найдет. К чему врач? Он что, медицинские заключения пишет? Умер от скоротечной чахотки... Стоп. Я загоняю себя в тупик. Нельзя мыслить так прямолинейно. Раз гроб значит покойник, раз преступник – значит убийство. Для истины это слишком просто. Для чего еще можно использовать цинковые гробы? Производства батареек? Забавно. Но даже от этой версии я не буду отказываться. Мне важно сломать порочную логику мышления. Перевозки грузов? Да. Но почему в цинках? Чтобы товар не испортился? Чтобы не проявили излишнего любопытства посторонние? А кто для преступников наиболее нежелательный посторонний? Конкуренты? Милиция? КГБ? Бесспорно, в гроб они полезут в последнюю очередь. Но зачем цинки? Для такой цели вполне достаточен обычный гроб. Почему именно цинки? А может быть потому, что в них обычно перевозят военных? Именно военных! Значит им нужны военные? Точнее военные трупы. Опять тот же проклятый вопрос – зачем? Да затем, что военный груз не будут проверять таможенники! – неожиданно понял я. Да потому, что рядом граница страны, где ежедневно гибнут наши ребята! Вот оно в чем дело! Граница! Допустим, с той стороны грузится контрабанда. Железкой или самолетом переправляется на нашу сторону. Личные вещи, багаж, ящики с грузом все может проверить таможня, но вскрывать гробы с павшими героями у них не поднимется рука. Это святое, это неприкосновенное. И, значить, наиболее удобное и желанное для преступников. Тела погибших солдат! Что может быть контрабандой? Да все что угодно. Места хватит. Оружие, взрывчатка, доллары, наркотики. А ведь, пожалуй, наркотики. Именно наркотики! В любой упаковке их могут учуять специально натасканные собаки. Но только не в герметически запаянных цинках! Это называется одним выстрелом двух зайцев! Как просто! И как страшно! Но к чему тогда стягивать сюда местное сырье, перевозку которого я наблюдал недавно? Зачем привозить гробы и тут же увозить снова? Где логика? А кто сказал, что здесь конечный пункт отправления? Товар нужен везде. Цепочка тянется дальше. И гроб с останками воина продолжает оставаться идеальным контейнером для преступного груза. Так "продукция" расползается по стране. Причем не граммами! Обратным потоком текут деньги. И тоже не тысячами. Сходится? Нет, – ответил я сам себе, – есть в моих рассуждениях один изъян. Товар нужен не вообще везде, а в строго определенных городах, где его ждут покупатели. Гробы тоже едут в назначенные им города к обезумевшим от горя родителям и женам. Переиначить их адреса, чтобы не возникло скандала, невозможно. Хорошо, если географические точки совпали. А если нет? Ждать когда подвернется печальная оказия? Надеяться на авось? Для мафии это слишком накладно. Может, они формируют пустышки? Несуществующий воин как бы гибнет, его отсутствующим телом заполняют гроб и по воображаемому адресу отправляют в определенный преступным сговором город. Там никогда не существовавшие родственники получают дорогое, чрезвычайно дорогое для них тело. Теперь сходится? Опять нет! Можно протащить одну-две пустышки. Но десятки! А военная бюрократия? Все эти рапорта, формы, извещения? А учет? А рассказы очевидцев? Тут рано или поздно проколешься. Плюс несуществующие в природе родственники, никогда не имевшие детей, но располагающие полным комплектом всех необходимых гражданину страны документов. Не слишком ли сложно? Не проще ли послать настоящее тело со всей соответствующей документацией, действительно скорбящим родственникам? Проще и надежей. К тому же хирург! – вспомнил я. Белый халат, шапочка, перчатки. Перчатки! Кому взбредет в голову в такую жару таскать на руках резину из удовольствия? Нет, он работает! К тому же кровь. Наверняка он возится с покойниками и, значит, гробы не пусты. Значит легальным грузом 200 прикрывается груз нелегальный! Но как они угадывают город?! Посылают в самые крупные – Москву, Ленинград? Сомнительно. Им в первую очередь интересны периферийные районы. Перехватывают гробы на узловых станциях? Но как в этом случае соблюсти конспирацию? Опять тупик. Я запутался окончательно. Я не мог соединить логическую цепочку, хотя был уверен в каждом ее отдельном звене. Контрабанда накапливается в специальных складах за кордоном, в гроб к погибшему воину подбрасывается 30 – 40 килограммов товара (я уверен не сырья, его найти можно и здесь, высококачественного, готового к употреблению товара!) и еще, может быть, несколько стволов оружия, оно тоже в цене. Двухсотый груз пересекает границу, подвозится на этот внешне невзрачный, но отлично охраняемый заводик, гроб вскрывается, товар изымается или напротив увеличивается за счет добавки наркотиков местного производства и идет по адресу. Но откуда они знают, куда пойдет очередной гроб?! – снова останавливает меня безответный вопрос. – Откуда?! Смерть – явление стихийное – кого она выберет в следующий момент, парня из Якутии, Рязани или Поволжья неизвестно. А если известно? И я сделал следующий шажок в своих рассуждениях, который все расставил по своим местам! Все! До последней запятой! Они не ждут случая. Они идут впереди него. Они берут на себя функции судьбы! Право распоряжаться чужой жизнью. Они планируют жертвы заранее и убивают их в требуемый момент. И нужный покойник едет в нужный город Москву, Рязань или Тамбов! Технически это сделать несложно. Надо лишь иметь в двух-трех частях своих, способных на хладнокровное убийство людей, своих хорошо оплачиваемых гробовщиков, упаковывающих груз, и своих, оплаченных уже местной мафией, санитаров в моргах, куда груз прибудет. Не самая великая сложность для людей, располагающих деньгами. Крупными деньгами. А судя по масштабам производства – очень крупными деньгами! Вот какое осиное гнездо разворошил резидент. А я еще удивлялся жестокости навязываемых противником правил, чрезмерной, как мне казалось, законспирированностью встреч и связей. Я был не прав. Игра идет самая серьезная. За такую бесперебойно работающую кормушку они, глазом не моргнув, вырежут целую область. А здесь всего-то десяток агентов. К тому же я узнал лишь часть их деятельности. Почти всю – шеф. Всю – наверное, никто. Ошарашенный и оглушенный своим открытием я лежал в песчаной ямке, забыв про жару, про змей и даже, в какой-то степени, про осторожность. Я вспоминал, я подсчитывал количество загруженных в машины ящиков. Шесть или восемь? Восемь? За один сегодняшний день! Я выполнил задание, но радости от того не испытывал. Слишком грязное дело я раскопал. Я продолжал подсчитывать машины, запоминать лица и номера автотранспорта, но делал это механически. Я узнал суть, детали были уже не важны. Бригада следователей по особо важным делам размотает этот клубок мгновенно – им только дай ухватиться за кончик ниточки. А кончик той ниточки у меня! И, получается, рисковать мне никак нельзя. Цена моей головы, за счет заключенной в ней информации, выросла стократно! Я перестал принадлежать себе. Я стал сейфом для хранения особо секретной документации. При пожаре меня нужно было выносить в первую очередь, при попытке ограбления защищать всеми имеющимися средствами. Только ни выносить, ни защищать меня, кроме меня самого, некому! А жаль, похоже, такая помощь была бы мне очень кстати... Уходить, точнее уползать, я решил часа в три ночи, когда, как показывает опыт караульной службы, всякий часовой испытывает наибольшую от ничего неделания усталость и желание вздремнуть. Обратный путь я планировал пройти быстрее, часа за два. Как же я ошибался! В полночь, когда я уже готовился в путь, послышался шум множества моторов. Но ни одна машина к воротам не подъехала. Рокот расползался по сторонам. От лагеря послышались тревожные голоса, выехал патрульный УАЗик и еще одна машина. Что нарушило общий покой? Кто-то посторонний въехал в запретную зону? Или начальство, обеспокоенное расхлябанностью охраны решило провести ночные учения? В любом случае мое положение чрезвычайно осложнилось. Вылавливая неизвестных мне нарушителей, равно как и изображая эту охоту, охрана могла случайно зацепить и меня. Я напряженно прислушивался, наблюдал за суетой, поднявшейся во внутреннем дворе лагеря. Куда они направляются? Кого ловят? Я не мог допустить, что это ловят меня! Неожиданно со стороны НП в небо взвилась сигнальная ракета и в то же мгновение включились десятки автомобильных фар! Машины стояли друг за другом по всему периметру забора, но, увы, в добрых трех сотнях метров от него. Я оказался в мертвой зоне, отрезанный от большой земли. Свет фар одного автомобиля упирался в задний борт следующего, тот, в свою очередь, другого и так до последнего, светившего в кормовые подфарники первого. Круг, точнее, квадрат, замкнулся. Заводик оказался окружен световым коридором. Возле каждой машины у радиатора и заднего борта встали по два наблюдателя, еще один с прибором ночного видения, взобрался на крышу кабины. Даже маломощные легковушки были мобилизованы на борьбу с темнотой. Словно матерого волка красными флажками обложили меня со всех сторон светом. Пробраться сквозь световой коридор не было никакой возможности. Даже перебегающий запретную зону суслик отбрасывал по земле хорошо заметную тень, блистал в электрических лучах, как слон на цирковой арене. В довершение всего захлопали мощные осветительные ракеты. Они рвались почти без перерыва. Не успевала затухнуть одна, как взвивалась другая. Ночь волею какого-то расчетливого и жестокого человека превращалась в день. Нет, я не боялся. Испуг вообще не свойственен нашей профессии. Испуг для нас равнозначен поражению, поражение – смерти. Единственное, чего мы должны по-настоящему опасаться – это страха. Я оценил опасность, но не стал впадать в панику. Изменить что-либо было не в моей власти, оставалось выжидать. Рано или поздно, если до того меня не найдут, облаву снимут. Не будут же они здесь в самом деле торчать неделю! Лучше, чем я укрыт сейчас, мне не спрятаться. Значит, надо выслеживать, изображая кочку на местности и дальше. Любая суета, попытки спастись лишь убыстрят печальную развязку. Моя сила в неподвижности! Недаром все животные и насекомые перед заведомо сильным врагом замирают, как неживые – авось в траве да листве не заметят. Неподвижность равна отсутствию! Поверим мудрому совету матушки-природы. Через час в силах противника произошла перестановка. Несколько машин ушло, несколько добавилось. По углам забора выставили мощные дополнительные прожекторы. Но, что самое неприятное, два бортовых ЗИЛа, выехав из ворот, свернули с дороги и встали недалеко от моего убежища. До колеса одного я мог при желании доплюнуть! Водители и еще несколько вооруженных автоматами человек бродили возле машин, переговаривались, сетовали на идиотские порядки, на ночные тревоги, курили, хлебали воду из фляжек. Из их разговоров я понял, что облава была начата неожиданно даже для них. Вдруг подняли из постелей, водителям велели залить полные баки бензина и, выехав за ворота, ждать приказа. Утро ничего не изменило. Машины стояли как вкопанные, разве только людей поубавилось – часть пошла отдыхать, часть, сведенная в два небольших отряда, прочесывала местность за автомобильным кругом. Очень хотелось поверить, что все эти хороводы назначены для отражения угрозы извне, да не выходило – глаза и бинокли наблюдателей у машин неотрывно направлены внутрь круга. Теперь я был уверен – ищут мою персону. В довершение всех неприятностей ближняя группа водителей и боевиков облюбовала мои кусты под отхожее место. Ну вот если не везет, то уж не везет ни в чем! Мало что мне приходится сквозь жидкие ветки кустов и просвечивающую ткань маскнакидки, в которую пришлось закутаться с головой, наблюдать не самые лучшие части человеческого организма, того и гляди какой-нибудь наиболее стеснительный боевик надумает забраться глубже в заросли и наступит мне на голову. К тому же, извините за натурализм, случайные брызги, влетевшие в убежище, могут подмочить накидку и она, потеряв фактуру, станет заметной на фоне окружающего песка. Вот работенка проклятая! Тебе чуть не на голову дерьмо роняют, а ты, вместо того, чтобы возмутиться – Эй, гражданин, не видите что ли? Поаккуратней! – должен думать о том, как соблюсти маскировку! Как здесь человеческое достоинство сохранить? Нет, надо что-то предпринять. Не лежать же в этом сортире еще день! Так и сгореть можно не за понюшку табака. Уползти без риска быть замеченным, ведь наблюдатели вот они, рядом, буквально в двух шагах, я не могу. Остается по-хорошему убедить страждущих перенести отхожее место куда-нибудь в другое место. Ночью я, изловчившись, поймал небольшую змею, которых, как я уже говорил, здесь водилось в изобилии, утром – предъявил ее первому подошедшему к кустам боевику. В момент, когда он присел подле моей головы, я толкнул змею ему под ноги. Услышав неясный шорох, боевик обернулся и обнаружив под своим голым седалищем извивающуюся, играющую раздвоенным языком ядовитую гадину, с дикими воплями бросился к машинам, чуть не потеряв нижнюю часть гардероба. Картина была действительно забавная и его товарищи разразились гомерическим хохотом. Понять их можно – сутки напролет нести скучную до зевоты службу, здесь будешь рад любому сиюминутному развлечению. Правда, для меня это развлечение чуть не кончилось трагически. Кровно обиженный пострадавший вернулся к кусту и засадил в убегающую рептилию очередь из автомата. А если бы змея надумала уползти внутрь кустов? То-то и оно! На выстрелы сбежалось начальство и не стесняясь в выражениях выговорило нервному боевику за бестолковую трату патронов и напрасно поднятую тревогу. Правильно вставили! Другим неповадно будет за здорово живешь по кустам палить! А промахнись он, отработай очередь сантиметров на сорок левее и вышла бы ему вместо наказания крупная премия. Бабахнул бы в песок и в изумлении увидел, как из песочных воронок толчками выхлестывает ярко красная кровь! Следующей ночью я допил последние капли воды. К тому же кончилось действие таблеточного стимулятора. Меня неудержимо потянуло в сон. Не зная что может ожидать меня завтра, я решил рискнуть выспаться. Нет, я не спал в привычном понимании этого слова, как привыкли обычные наши сограждане, я спал так, как учили – урывками по пять-шесть минут. Я принимал позу, которая гарантировала мне отсутствие храпа (ее, учитывающую индивидуальное строение моей носоглотки, предложили медики еще в Учебке), закрывал глаза и отключался. Ровно через пять минут срабатывало внутреннее реле. Я просыпался, отслеживал обстановку и засыпал снова. Но даже во сне слух мой и обоняние и осязание работали в полную силу. Любой звук, посторонний запах, сотрясение почвы немедленно возвращали меня в боевое состояние. Конечно, такой сон – беспрерывно засыпать и просыпаться – не удовольствие, скорее мука, но он позволял сэкономить силы, сохранить более-менее работоспособную голову. Следующий день пытал жарой. Я уже не потел, т.к. в организме почти не осталось свободной воды. Температура тела подскочила под сорок градусов. Излишние тепловые калории, поступающие извне, я сбрасывал зарывая руки в прохладный песок. Ситуация складывалась чрезвычайная. Еще день-два и я просто умру от обезвоживания! А снимать посты, кажется, никто не собирался. По отдельным долетевшим до меня фразам я понял, что поисковые группы что-то нашли и бдительность была удвоена. И еще я понял, что не привыкшие трудиться боевики чрезвычайно злы на человека или людей, доставивших им столько неприятностей и поймав, непременно выместят на их (читай моей) шкурах накопившуюся ярость. Ничего хорошего лично мне это не обещало. Судя по настроению неизвестного мне начальства, блокада будет держаться до победного конца, даже если для этого придется зимовать! Попытки бунта давились беспощадно. Двое наблюдателей, отказавшихся дежурить вторую ночь подряд, были немедленно разоружены и отправлены в неизвестном направлении. О их судьбе только опасливо шептались. Кто-то упорный и вязкий как бульдог вцепился мне в хвост. Надо обладать недюжинной силой воли, чтобы удерживать в подчинении такую массу людей, выполняющих на первый взгляд бессмысленную работу. Надо иметь железные стимулы, чтобы тебе беспрекословно подчинились и честно, без халтуры, работали. Я догадывался, что это за стимулы. Нет, не деньги. Ради них так трудиться никто бы не стал. Не рост по службе. Страх! За свою жизнь. Страх смерти витал над степью. Страх каждую ночь включал десятки автомобильных фар, заставлял напряженно вглядываться в темноту сотню воспаленных глаз. Страх правил здесь бал! И постепенно, сам того не желая, я начинал подчиняться его липкому, заразительному присутствию. Я переставал быть уверенным в себе. Я не знал, что делать дальше. Лежать, постепенно превращаясь в высохшую мумию? Сдаться на милость невидимого, но неодолимо могущественного победителя? Принять отчаянный, заведомо бесполезный, последний бой? Все это обещало одно – смерть и... невыполнение порученного мне задания. Ночью, чтобы хоть как-то утолить жажду, я поймал и высосал внутренности нескольких больших, пробегающих мимо жуков, к утру собрал языком выпавшую на фляжке и накидке росу. Я твердо решил держаться до конца, своего ли, облавы – не важно. Непрерывно испытываемые телесные муки подточили мое жизнелюбие. Я готов был умереть, но так, как хотел сам, а не как того желали мои недруги. Уж лучше от обезвоживания. Я так решил! Но Он решил по-другому! Днем началось траление! К колесному трактору сзади прицепили импровизированную борону – тяжелую металлическую конструкцию, к которой были часто приварены толстые перпендикулярные прутья. Трактор шел впереди, волоча борону по земле и все живое, попадающее под зубья, давилось и рвалось в клочья. Ни куста, ни холмика не оставалось там, где прошел трал – ровная взрыхленная, искореженная земля. Он знал, что я здесь и не оставлял мне ни единого шанса. Он даже не позволял мне умереть так как хочу этого я. Здесь законом была только и исключительно его воля. Даже случаю не оставалось места! Квадрат за квадратом обрабатывая землю, трактор постепенно приближался ко мне. Рано или поздно железные когти бороны должны были пройти по убежищу, раздирая, мешая с песком мою плоть. Страшная и главное бесполезная смерть! Для того, чтобы приготовиться к смерти или придумать выход из положения, выхода не имеющего, у меня осталось не более 10 – 15 часов. Примерно через это время трал накроет убежище. Я лихорадочно перебирал варианты спасения. Оглушить отошедшего в кусты по надобности боевика, одеть его одежду, затеряться в толпе? Но его знают в лицо, его ждут, а толпа разбита на мелкие хорошо знакомые друг другу группки. Углубить убежище до состояния блиндажа? Непременно услышат, заметят горы свежевырытой земли. Захватить машину и ей, словно тараном попытаться пробить блокаду? Догонят, или того проще, изрешетят очередями еще на первом десятке метров. Проползти под землей лежащий на поверхности световой луч? Хорошо бы, но для этого надо быть кротом или ящерицей, способной мгновенно с головой зарываться в песок. Эта идея из серии – были бы у меня крылья... Отвлечь внимание охраны и уйти, пользуясь суматохой? Что-то есть. И все же машина... вернулся я к идее с тараном. Машины вот они, рядышком, грех ими не воспользоваться. И, пожалуй, надо! Но не прямолинейно, не как машинами, а совсем по другому. А? Чем не выход? Конечно, рискованно, наверное даже авантюрно! Но другого выхода нет. Тут хоть иллюзорная надежда есть, а борона шансов не оставляет. Ну же, решайся! Глубокой ночью, приготовив к бою оружие, я покинул убежище. Не снимая маскнакидки, как при сверхзамедленной киносъемке я полз к машинам. Очень медленное движение бывает незаметно даже в упор. Случайный взгляд реагирует на действие, а не на постепенное изменение пейзажа. Мы легко улавливаем ночью даже самую малую вспышку света, но в упор не замечаем начала рассвета. Только вдруг осознаем, что различаем то, что недавно было сокрыто темнотой. Но когда это произошло, никто не скажет. Постепенность равна неподвижности! Конечно, такие ползанья утомляют больше чем стокилометровый марафон. Не спешить, плавно, медленно тянуть руку, другую, потом ногу, потом корпус. Ползти словно разбитая параличом, преклонного возраста, улитка. Ме-е-д-лен-н-но-о! Когда все твое существо рвется вперед, одним прыжком одолеть опасное пространство, достичь убежища и спастись! И выжить! Всего одним прыжком. Ну же. Раз-два. Но нет. Ме-е-е-д-л-ле-н-н-но-о-о! Вот прошел кто-то буквально в трех шагах. Не заметил. А если бы я двигался хоть на миллиметр быстрее? Ну вот и машина! Здесь, в тени борта я увеличиваю скорость. Плавно и длинно я даже не вползаю, а втекаю под днище. Окапываюсь. Теперь все зависит от того, насколько надежное убежище я смогу соорудить. Бесшумно и опять-таки медленно я копаю узкую, только бы втиснулось тело, траншею. Ложусь на спину, накрываюсь накидкой, засыпаю сверху песком, таким образом, чтобы получилась ровная, гладкая поверхность, без подъемов и выступов. Последним движением руки накрываю голову валом песка. На поверхности оставляю только тонкую дыхательную трубку, замаскированную под сухую ветку. Вообще-то они используются для других целей – переправ через водные преграды, затаивания в озерных камышах, в болотах. Наверное я один из первых приспособил ее для заныривания в песок. Замираю. Хотя сказать замираю, это не сказать ничего. В сравнении с этой, подземной, многосуточная неподвижность в убежище скоро представится мне неудержимой ритуальной пляской во время темпераментного Африканского карнавала. Я знаю, что такое долго человек выдержать не может, если не впасть в состояние, подобное зимней спячке животных. Я должен усмирить свое сердце, органы, конечности, замедлить ток крови в сосудах и оставить живым только одно – слух. Только он будет снабжать меня информацией, связывать с внешним миром. Все прочее должно уснуть, впасть в летаргию. Только это даст мне шанс остаться незамеченным. День. Где-то рядом, раздирая почву, прошел трактор. Врубили, но скоро застопорили двигатель автомобиля. Похоже, подкачали колеса. Главное, чтобы водитель не надумал разворачиваться или маневрировать на месте, тогда задние колеса раздавят меня как каблук башмака муравья! Ночь. Подползаю к тихо капающему радиатору. Ах, спасибо шоферу, ленящемуся запаять микротрещины в трубках, слава механику, не заставляющему его это сделать, трижды слава разгильдяйству и безалаберщине, подарившей мне жизнь! Пусть одна махонькая капелька в минуту, за час наберется треть стакана! И все это не выползая из песка. Просто в земле образовалась маленькая ямка куда кап-кап падает водичка. Никому в голову не придет, что эта темная дыра в песке мой раскрытый рот. Вот и еще сутки я выиграл! День. Снова ходят, судя по запаху курят, хлебают суп. Им хорошо, а я похудел уже наверное килограммов на десять! Ночь. Водопой. Аккуратное разминание мышц. День. Вторым заходом пошел трактор. Он что, сумасшедший? Третий день возить борону, не имея никакого результата?! Нет, Он не сумасшедший, – отвечаю я сам себе, – Он суперпрофессионал! Он делает то, что должен делать. Он сужает кольцо! Судя по тому, что изредка слышен гул моторов, вторично вычищенное тралом пространство занимают автомобили. Граница движется к забору. А если бы я уже ушел? Не важно, он все равно будет продолжать операцию, разыгрывая ее по заранее написанной партитуре. Если останется лишь один шанс из тысячи отыскать меня, он поставит против 999! И даже если он найдет меня, он не остановится! Вдруг нас было двое или трое и мой растерзанный труп лишь подсунутая, в надежде на прекращение операции, пустышка. Нет, он пойдет до конца! Ночь. День. Иногда от переутомления, от голода, от жажды я теряю сознание. Но я знаю, резервы еще есть. Я еще не вычерпан до донышка! Я еще жив! Ночь. День. Траление почти закончено. Остался последний пятачок перед воротами, где стоят мои ЗИЛы. Когда завтра утром их сдвинут, я останусь один на один с бороной. Я проиграл последний бой. Далее отступать некуда. Пространства для маневра не осталось. И сил тоже не осталось! Трала я почти уже не боюсь. Пять суток я изображал покойника, да собственно говоря и был им лежал недвижимо закопанный в землю – все признаки налицо, разве только гроба не было. И очень жаль, что не было, он для меня по уровню комфорта был бы равен дворцу! Смерть для меня стала привычной, как этот, давящий сверху песок. Она не страшит, не ужасает. Мне уже даже не хочется встать, распрямиться напоследок, вдохнуть воздух широко открытым ртом. Мне уже все равно. Я уже умер и похоронен пять дней назад в наспех вырытой полевой могиле. Я капитулировал. Берите меня. Я ваш! И тут мой противник допустил оплошность! Мизерную, пустячную, почти незаметную, но подарившую мне шанс. Шанс на спасение. Не выдержав многосуточного противостояния с уставшими людьми, возможно, опасаясь бунта общего неповиновения, Он пошел на микроуступку, разрешил увести машины, стоящие на пути трактора ночью. Не днем, когда яркий свет вырисовывает каждую складочку на местности. Ночью! Люди хотели наконец выспаться по-человечески – ну сколько можно ночевать в машинах в виду уютных, обжитых домиков! – и Он не смог настоять на своем. Ситуация изменилась. Недельные поиски ничего не дали, результата не было и непререкаемый авторитет Убийцы дал трещину. Он шел на мелкие уступки, чтобы спасти главное – завтра, в крайнем случае послезавтра, слить круг в точку, уперевшись радиаторами машин в забор. Враг на мгновение ослабил свою хищную хватку. Не воспользоваться этим было бы глупо. ЗИЛы запустили моторы. Обрадованные предоставленной свободой люди даже не стали забираться в кузова – пошли в лагерь пешком. У меня появилась возможность переменить убежище или... Я осмотрелся. Световой круг был рядом. Собственно говоря темноты, как таковой, уже не было. Отблески близкого электрического света позволяли просматривать каждый квадратный сантиметр почвы. К тому же на взборожденной почве фактически не осталось кустов и холмиков, за которыми можно было укрыться. Голое как зеркало пространство не оставляло даже малой надежды на удачу. Значит или! Тоже игра на грани фола, но все же... Выбравшись из песка и зарыв яму, я подтянулся руками к раме автомобиля, поднял, закрепил ноги и так, словно банный лист к шайке, прилип к днищу машины. Двинулись! На малой скорости ЗИЛ прошел ворота, остановился. Дежурный охранник запрыгнул на подножку, поговорил с водителем, заглянул в кузов, наклонился, скользнул глазами меж колес. – Проезжай! Есть бог на небе! Пронесло! Машина зашла под навес, встала рядом с другими. Водители оживленно матерясь по поводу завершенной операции, ушли вглубь двора. Тишина. Теперь надо было думать, что делать дальше. Оставаться здесь днем было нельзя, сразу заметят. Уйти? Хотелось бы, да как? Забор – он с двух сторон забор! А по столбам забора фонари, а меж забором собаки, а за забором зарево фар, а поверх забора датчики индуктивной сигнализации – подлезь ближе чем на два метра – заорут благим матом тревожные сирены! Это называется из огня, да в полымя! Похоже, жить мне здесь до старости, изображая кучу ветоши или придорожный камень-валун. Ладно, сейчас ничего не придумать. Сейчас прятаться надо. Я вспомнил наблюдаемую мною из укрытия машину с углем. Раз есть уголь, значит есть угольная куча. Сойдет. Выбирать не приходится. Сориентировавшись на трубу я, набросив на плечи случайную телогрейку, открыто, теперь прятаться только внимание привлекать, но стараясь лишний раз не выходить на свет, дошел до котельной. Вот и куча. Забраться, зарыться в нее было делом минутным. По дороге я не удержался, напился из лужи, заглотив предварительно обеззараживающую таблетку. Противно? А вы посидите неделю в песчаной ямке, как я, потом поговорим, если вы, конечно, сможете из пересохшей глотки извлечь хотя бы один звук. Днем я сквозь небольшую щель, благо можно было не зарываться в уголь глубоко, т.к. одежда была черная, наблюдал внутренний двор. Вон казарма боевиков, вон склад, отдельно стоящий домик для начальства, "разделочная", где потрошат гробы – все как на ладони. Стоило ли столько времени париться в песке за забором, если все равно попал внутрь? Итак, сформулируем очередные, а вообще-то те же самые условия задачи – как поскорее и поцелее унести отсюда ноги, если известно, что летать, рыть километровые тоннели и растворяться в воздухе я не умею? Первый пришедший в голову ответ – никак! Но он меня решительно не устраивает! Значит опять думать, парить мозги, заплетать распрямившиеся во время давешней летаргической спячки извилины. О-ох! Прямо как занудный конторщик – думать, думать, соображать! Хоть бы раз, как в приключенческом романе, размять косточки, пострелять вволю, решить проблему одними усилиями мускулов. А так впору бухгалтерские нарукавники надевать! Секретный агент называется! И ничего не изменишь – издержки профессии. Одни пашут руками, другие ногами, а я все больше серым веществом, пока оно от перенапряжения красным не станет. Ладно, думать, так думать. К вечеру облава закончилась. Большинство машин въехало во двор. Усталые водители злобились на напрасный труд и бестолковость начальников, курили, жевали сидя на ступеньках принесенные бутерброды, дремали, навалившись головами на баранки. Похоже, всех комфортными спальными местами лагерь обеспечить не может. До утра они перекантуются во дворе, а утром разъедутся по своим гаражам. Сейчас бы в этой толкучке, где черт ногу сломит, в этой суете и неразберихе и действовать. Уйти легально, конечно, не удастся. Каждая машина проверяется. Снова прилепиться к днищу? Но как узнать какая машина будет уходить ночью? И как держаться на ней, идущей полной скоростью по тряской грунтовой дороге? И как "сойти" незамеченным, если в корму упирается фарами идущая сзади машина? Лечь на кабину или тент сверху? Но при подъеме на холм мою распластанную фигуру увидит любой стоящий на воротах охранник. К тому же изредка они не ленятся заглядывать наверх. Как еще можно спрятаться в машине? Среди груза? А какой груз? Груз... Так, пойдем от противного. В каком случае проверка будет более поверхностной? Если охрана будет занята другим делом. Например, если случится какое-нибудь ЧП на внутренней территории завода. Хорошо, какие первые машины выпустят наружу? Естественно начальства, бензовоз... Какой бензовоз! – ахнул я, – Какое начальство! Дурак! Первым поедет товар! Только он! Один только он! Цена всех этих машин со всеми их потрохами и водителями в придачу – пятак в базарный день в сравнении с одним единственным контейнером с товаром. Первым пойдет товар! С ним мне и надо быть! Теперь ЧП. Пожар? Но чтобы вызвать более или менее приличную панику огонь должен быть не маленьким. Дадут ли разгореться, например, примыкающему к основному зданию деревянному сараю? Едва ли. Заметят в самом начале и задавят парой огнетушителей. Тут нужен фейерверк посерьезней, а лучше взрыв. Ему разгораться не надо. Рвануть пару машин? Цистерну с бензином? Она стоит возле самого здания. Огонь непременно перекинется на деревянные стропила и балки крыши. Пожалуй, цистерна. Дело проще элементарного. Налепить на бак взрывчатку, завести взрыватель минут на десять вперед и... Но как сделать так, чтобы все было похоже на несчастный случай? Чтобы за отбушевавшим пламенем впоследствии не просчитали мою секретную персону? Пока я могу оставаться невидимкой, мне должно им быть! Что есть несчастный случай? Несчастье и случай. С первым не проблема, несчастье я им гарантирую. Это запросто. А вот на случай мне полагаться нельзя. Лишнего времени у меня нет. Чтобы происшествие выглядело убедительно, мне надо соблюсти как минимум три условия – определить реально существующее "узкое место" в местном производственном процессе, где нарушается техника безопасности, причиной аварии выставить какого-нибудь местного работника, которому потом и придется за все отдуваться, и обеспечить ему зрителей, а следствию свидетелей, которые лично увидят, как все произошло, но не заметят меня. О нарушении ТБ говорить не приходится. Заправляясь от бака водители постоянно плескают вокруг бензин, так что предпосылки для ЧП есть. Скажем, подходит к крану очередной шофер с пустой канистрой и тут... И тут ничего не происходит, потому что мина глаз не имеет, а имеет "часики", которые потикав сработают не когда удобно, а когда время придет. Рванувший же сам по себе бак вызовет ненужные подозрения и тщательные разборки, и нежелательные оргвыводы. И будет все это квалифицировано уже не как несчастный случай, а как умышленный теракт. База, естественно, сворачивается, концы в воду. Стандартный взрыватель отпадает. Дежурить возле цистерны я тоже не могу, мне в это время надо быть совсем в другом месте. Как же, исключив электронику, обеспечить автоматизм взрыва, да плюс еще в нужное время с наличием виновника и свидетелей? Такое возможно? Опять головоломка. Итак, водитель подходит к цистерне, возле которой моими заботливыми руками разлит бензин, открывает кран, а на кране закреплена спичка, упирающаяся в боковую стенку от коробка. Вспышка! Нет, очень явно – какой же это случай – и очень ненадежно. Еще раз: подходит, открывает, поставляет канистру... Я ничего не пропустил? Ну-ка, подробно: подходит, открывает... Как же не пропустил, если пропустил! Не подставляет, потому что не видит куда! Вот оно решение! Можно действовать! Для реализации дальнейшего плана мне нужно принять человеческий вид. Быстро переодеваюсь, натягивая поверх комбинезона грязную телогрейку и чьи-то, похоже используемые для обтира, штаны. Не спеша подхожу к цистерне, налепляю на ее днище пластиковую взрывчатку, но взрыватель не завожу, просто втыкаю пару патронов от пистолета с красными, т.е. разрывными пулями. Запрыгнув на канистру, выкручиваю лампочку из висящего над краном фонаря. Аккуратно случайным гвоздем прокалываю дырку, выпускаю инертный газ, а вместо него заливаю пол-лампочки бензина. Бомба готова. Вкручиваю ее обратно в патрон. Щедро разливаю бензин. Теперь я уверен – автоматика не подведет. Это вам не какая-нибудь хитро-мудрая механика, здесь все просто и надежно. Подойдет очередной водитель, подставит под кран канистру, потыкается, нет, темно, отойдет к столбу и включит рубильник. Нитка накаливания вспыхнет, запалит бензин, лампочка рванет и осыпаясь огненным дождем, подожжет бензиновую лужу. Огонь, подобравшись под дно цистерны раскалит капсюли патронов, которые, выстрелив, рванут взрывчатку. И взлетит цистерна огненным шаром в самое синее небо! Что увидят и главное, что расскажут впоследствии свидетели? Подошел водила к столбу, включил свет, лампа, как это иногда бывает, возьми и лопни, а под ней какой-то ротозей, забывший закрыть кран, разлил бензин. Тот вспыхнул и цистерна, нагревшись, рванула. Такая неприятность! Кто бы мог подумать! А я, пока фейерверк не начался, должен успеть проникнуть в здание. Дело не самое простое, т.к. товар наверняка охраняется. Не будут же они оставлять без присмотра такое богатство. Взгромоздив на плечи какой-то ящик, я пошел к входу. – Э, ты куда? – почти сразу же остановил меня внешний охранник. – Я это. Ящик. Велели. – невнятно пробормотал я продолжая идти на заплетающихся от тяжести ногах. Охранник было дернулся вперед, но зевнул и опять привалился к стене, возле которой стоял. Верно рассудил – такого не остановишь, он только рад будет, ящик сбросит и слиняет, а мне потом эдакую тяжесть тащи куда положено. Ну его, пусть сам трудится, пуп надсаживает. Ну не любят охранники трудиться! В здании я быстро определил заветную дверь. Судя по запорам именно здесь гробы набивали товаром. Я встал возле косяка и, изображая скучающего работягу – велели стоять, вот я и стою – стал ждать. Примерно через четверть часа во дворе зашелестел, запрыгал по стенам огонь. Значит, сработала лампочка! Я закрыл глаза, чтобы не ослепнуть от скорой вспышки. Еще через несколько минут рвануло. Взрыв получился грандиозный! Я на такой, честно говоря, не рассчитывал! Воздушная волна вышибла входные ворота, стекла, упругим теплом припечатала меня к стене. Ого! Как я и рассчитывал, внутренние охранники, заслышав страшный шум, открыли, выскочили в двери и на мгновение ослепли от яркого света, бушующего на улице пламени. Сейчас их интересовало лишь то, что происходит там, впереди. Понятно, жить-то хочется всем, даже охранникам. За их спинами я спокойно протиснулся в заветное помещение. Я почти не рисковал, если бы меня вдруг обнаружили, я бы разыграл сцену вполне понятной паники, вызванной взрывом – прошмыгнуть куда-нибудь, убежать, зарыться, лишь бы подальше от пламени. Вряд ли бы в такой обстановке со мной стали вести пристрастные беседы. Самим бы шкуру спасти! Пробираясь вдоль рядов каких-то стеллажей, я быстро обнаружил искомое раскрытые и готовые к вывозу гробы. Чуть в глубине, на оцинкованном столе лежал раздетый выше пояса мертвец со вскрытой в две стороны грудной клеткой. Даже так! Страхуются! Для надежности мешки с товаром вшивают внутрь трупов. Если кто и вскроет гроб, то обнаружит натурального, в парадном мундире, мертвого солдата. Решится ли он вести дальнейшие раскопки? Если это родственники, случайно получившие загруженный труп точно нет. Так и уйдет тайна вместе с телом и заключенным в нем товаром в землю. Предусмотрительно! И лучше для меня. Теперь мне предстояло самое неприятное – быстро выбрать подходящий гроб и забравшись внутрь, задвинуть крышку. В этой суматохе вряд ли кто будет проверять, что находится в гробах, просто некогда! Втолкнут в машину и вывезут за забор. Что мне и требуется. Конечно, лежать час, а может и больше в обнимку с не первой свежести мертвецом удовольствие сомнительное, но это все же лучше, чем становиться трупом самому. Мне бы только за ворота выскочить, а там выкручусь. Так думал я. Но судьба, как это иногда случается в нашей профессии, внесла свои коррективы, подменив разработанную мною сложную комбинацию простым до смешного исходом. Я уже потревожил, сдвинул одного из мертвецов, втиснулся в пропахший формалином гроб, сдвинул крышку и был готов к транспортировке, когда понял, что за мной никто не придет. – Быстрее, уходим! – услышал я голоса. – Да брось ты это барахло! Сейчас того и гляди шарахнет! – снова загрохотали ноги. А вы куда? Какие гробы? Сами вы гробы! Вали отсюда, пока не поздно! – и снова топот, но уже удаляющийся. Я полежал еще с минуту, предоставленный сам себе. Почему они убежали? Почему не спасают товар? Он им не нужен? Им нужнее их жизни! – понял я. Похоже, со взрывом получился перебор! Либо здание дало трещину и того и гляди рухнет, либо огонь распространяется слишком быстро. Либо... Так чего ж я разлеживаюсь? Чего жду? Что называется, сам себя поджег, сам себя в гроб уложил! Идиот! Сбросив крышку, я выскочил из гроба. Дышать было уже нечем. В некоторых местах кровля уже занялась. Доигрался, мать твою! Пригибаясь к полу, где воздуха было больше, я, натыкаясь на стеллажи, побежал к двери. Тоже мне суперагент! Сам себя переиграл! Самоубийца! В основном помещение уже горело вовсю. Прикрывая голову телогрейкой, я бежал среди огня и дыма, мечтая об одном – попасть в ворота. Задыхаясь и обливаясь от выедающего глаза дыма слезами, я пытался задавить поднимающуюся во мне панику. Думать. Даже в такой момент – думать! И лишь потом действовать! Думать!! И я думал, вспоминая расположение ворот, примерное расстояние до них. Ошибиться было нельзя! Промахнуться хоть на десяток градусов, значило заживо сгореть. Левее, еще левее, теперь шагов сорок прямо и направо. Так? Я шел вслепую уже не открывая глаз. В мыслях я восстанавливал тот, еще нормальный путь и согласно ему переставлял ноги. Я шел по памяти. И я выиграл. Открыв глаза я увидел проем ворот. Я ошибся всего на несколько шагов! Во дворе властвовала паника. Машины, толкаясь и сминая друг другу борта, рвались к выездным воротам. Собственно говоря, их уже не было, растерзанные створки валялись в стороне. КП был пуст. Туда же группами и по одиночке бежали люди. Откуда такая суета? И почему никто не пытается гасить пламя? Горит здание? Но вряд ли огонь так сразу перекинется на другие сооружения. Что происходит, в конце концов? А тебе не все равно? – удивился я собственному праздному любопытству. Пользуйся моментом, а не вопросы задавай! Ты свое дело уже сделал. Спеша, но не без достоинства, я миновал пустые ворота и углубился в степь. Несколько раз меня обогнали машины и бегущие люди. – Спешат, как будто в олимпийском марафоне участвуют, – вновь удивился я. Поднявшись на пригорок, в последний раз решил окинуть взглядом поле недавнего боя, где моя персона сыграла не самую последнюю роль. Вон там я преодолевал минные поля, там копал убежище. Там... Далее я ничего не успел рассмотреть, но зато получил исчерпывающий ответ на свои недоуменные вопросы. Горящее здание вдруг вспучилось, приподнялось и лопнувшим пузырем разлетелось на мелкие кусочки. Оглушающий грохот ударил в барабанные перепонки, лицо обожгло волной горячего воздуха, впереди и сзади в песок воткнулись несколько раскаленных кирпичей. Я упал на землю и закрыл голову руками и задранной телогрейкой. По спине застучали мелкие осколки. Вот оно в чем дело! Взрывчатка! Она ведь тоже не самый дешевый товар. Похоже, здесь работали не только с наркотиками. Где уж тут заниматься выносом гробов! Тут надо бежать сломя голову куда глаза глядят. Своя жизнь дороже чужого товара! Но это сколько же боеприпасов надо накопить, чтобы произвести такой тарарам?! С размахом трудятся ребята! Но и мы не промах. Интересно в какой цифре будет выражаться нанесенный мной урон? Покатятся нолики один к одному в рядок, а за ними непременно подъедут заказчики требовать товар или кровные! Похоже, скоро здесь будет не скучно! Только чему радуюсь я? Тому, что задание мое выполнено более чем на 100 процентов? Так наша служба энтузиастов-стахановцев не жалует. Узнать-то ты все узнал, но зачем еще все это разметал по молекулам? Был себе перерабатывающий заводик, а теперь пустырь. Угадай теперь – наградят за нанесение наркомафии невосполнимого материального урона и уничтожение базы по производству вредоносного зелья или накажут за сокрытие путем учиненного взрыва и поджога важных для следствия фактов? То ли герой, то ли вредитель! А пока ни то, ни другое. Пока – кандидат в покойники. Мне еще до безопасной Москвы, где мне учинят праведный начальственный суд, как до Марса пешком и все больше на брюхе через рогатки да засады. Дойду ли? Добираться до города мне пришлось как есть, в горелой телогрейке и штанах. Убежище, где я спрятал гражданскую одежду было, скорее всего раскрыто, отсюда и такое усердие в поисках. В любом случае проверять правильность своих подозрений я не хотел, чтобы не напороться на засаду. Береженого бог бережет! С первой же бельевой веревки, где сушилась чья-то свежевыстиранная одежда, я позаимствовал рубаху и штаны. В них я зашел в ближайший магазин и купил, из тех что попроще, костюм и хозяйственную сумку под снаряжение. В кабинке туалета только что купленной бритвой соскоблил недельную щетину. В город я прибыл уже вполне добропорядочным гражданином. Все, теперь домой, отъедаться и отсыпаться. А там решим, что дальше. Но отоспаться мне не удалось. Что-то неладное я почувствовал уже на подходах к дому. Не могу сказать что, но что-то меня встревожило. – Доверяйтесь интуиции, – советовал инструктор по контрслежке, – помните, наши глаза видят больше, чем мы осознаем, наши уши слышат больше, чем нам кажется. Непосвященные называют это шестым чувством, мы – сыскным талантом. Если вы почувствовали какую-то напряженность в окружающем пространстве, какое-то неясное беспокойство, насторожитесь, может вы увидели мелькнувшее год назад и давно забытое вами, но не вашей тревожной памятью, лицо, может быть услышали специфически настороженную походку следующего за вами шпика. Доверяйте интуиции, она не выдумка, не мистика, просто еще не осознанный вами, но уже подмеченный вашими зрительными и слуховыми органами факт. На этот раз я почувствовал не просто напряжение, тревога всклокоченными галками носилась в воздухе, задевая меня крыльями за голову, шевеля волосы на макушке. Что-то случилось. Что? Внешне моя походка, мимика, поведение не изменилось, но я стал другим. Пружина настороженности сжалась во мне до состояния взведенного в боевое положение револьверного курка. Поднимаясь по лестнице я мгновенно отметил сигнал тревоги – ручка-рычаг дверного замка была опущена вниз. Я же при уходе договаривался, что если все нормально, она должна располагаться горизонтально. Конечно, это могло быть случайностью – небрежностью оставленного в квартире коллеги, шалостью пробегавшего мимо ребенка, или "проказой" старушки, на минутку повесившей на ручку тяжелую сумку. Может быть. Но основной закон конспирации гласил – любое сомнение истолковывается в пользу провала! Здесь лучше перегнуть, чем недогнуть! Небрежно насвистывая что-то себе под нос, я взбежал на верхний этаж, даже не взглянув на свою квартиру. Внизу скрипнула на петлях входная дверь. Я, на всякий случай, расстегнул висящую на плече сумку. Дверь уже, конечно, блокирована, чердак тоже, напротив подъезда торчит машина с гостеприимно распахнутой персонально для меня дверцей. С верхнего этажа застучали шаги. Провал! Теперь я был в этом уверен! Два, одновременно идущих навстречу друг другу, человека и я посередине это слишком явно, чтобы быть случайностью. Даже если я сейчас увижу спускающуюся по лестнице восьмидесятилетнюю старушку она, даю голову на отсечение, будет из той, обкладывающей меня со всех сторон, компании. Но увидел я не старушку, а двух атлетического сложения, широко улыбающихся парней. Поверил я их растянутым от уха до уха губам, как же! Дурак знает если хочешь без лишней крови захватить или убить противника, расположи его к себе. Доверие к тебе, это твое стратегическое превосходство! А эти настолько уверены в своих силах, что даже не очень стараются играть случайных прохожих. Наглецы! Им оставалось девять ступенек, но я уже звонил в дверь. Главное, чтобы на ней не было цепочки. – Здравствуйте, тетя Зина! – радостно возопил я открывшей мне старушке и, втолкнув ее животом внутрь, захлопнул дверь. Краем глаза я успел увидеть, как парни в полпрыжка одолели лестницу. Их подвели мои уверенные тон и действия. Они не знали кого ждать и были вынуждены проверять всех вошедших в подъезд, что неизбежно связывало их действия. Если бы они были уверены, что я это я, мне бы не дали даже дотянуться до звонка! – Как ваше здоровье? – продолжал я в тесном коридоре орать в растерянные глаза старушке, одновременно в сумке выдергивая чеку из слезоточивой петарды. – Ой, я, кажется, не туда попал! – и, мгновенно приоткрыв дверь, бросил под ноги преследователей "ревушку". Лестничная клетка разразилась воем и проклятьями. – Не пускают, – вздохнул я и, уже ничего не играя, ринулся к балкону. Он выходил на противоположную от моей квартиры сторону дома. С балкона, оттолкнувшись ногами, прыгнул на соседний, ухватился за перила, подтянулся, перелез через ограждение. На прощание еще успел крикнуть: – Бабуля, срочно вызывай милицию и пожарных! В подъезде бандиты! Чем больше сюда вскорости прибудет служивого народа, чем больше возникнет суеты, тем лучше. До земли я спускаться не стал, понимал, безнадежно. Всего-то две-три секунды им надо, чтобы выскочить на углы, открыв обзор за задний фасад дома. Далеко убежать я не успею. Ввалившись в следующую квартиру с криком "Пожар!" я уронил под ноги прикрывающему срам мужику, вскочившему с постели, дымовую шашку и вылетел в коридор. Две дымовушки оставил в подъезде. Вышиб следующую дверь и продолжая орать "Пожар! Спасайтесь!" протаранил насквозь еще одну квартиру, вышел на балкон, перепрыгнул на другой, в соседнем подъезде повторил маневр с криками и дымовыми шашками. Уже через несколько минут дом, окутанный едким дымом, гудел, как разворошенный улей. Из подъездов выбегали жильцы, из окон, на всякий случай, выбрасывали ценные вещи. Еще бы! Контора халтуру не выпускает! Уж если дымовая шашка, то дыма будет больше чем при настоящем пожаре! В моем распоряжении оставалось 4,5 минуты, после которых дым осядет. В следующей квартире, не обращая внимания на истерически вопящую хозяйку пусть орет, пусть способствует панике – я быстро подошел к раздвинутому трюмо, напялил на голову парик, крупно очертил помадой губы, одним движением ножа взрезал ремень брюк и пуговицы на рубахе, скинул лохмотья, представ перед хозяйкой в одних трусах. От таких поворотов бедная женщина даже перестала орать. – Пардон, мадам, – извинился я и не грубо, но решительно, как подобает поступать с перезрелыми женщинами, сорвал с нее роскошный махровый халат. – Я сейчас вернусь! Айн момент! Женщина ойкнула и присела, прикрываясь руками. У меня было в запасе полторы минуты. Прихватив с собой большую плюшевую собаку – неплохая пикантная деталь, иллюстрирующая панику при пожаре, к тому же закрывающая мои не самые пышные формы, я вывалился в подъезд и через несколько секунд на улицу. – Ой! Бабоньки! Ой-ей! – завизжал я чуть высунув голову из подъезда. Развивающийся халат раскрывал мои голые колени, плюшевый медведь, напротив, скрывал грудь и не вполне женский подбородок. Рядом затормозил рафик скорой помощи. Из задней двери санитары потянули носилки. – Ой, умираю! Ой-ой! Мальчики! – заверещал я, с размаху бухаясь на еще даже не вытянутые до конца носилки, – О-ей-ей! Растерянные санитары обалдело глазели на тетку в распахнутом халате, неизвестно каким образом оказавшуюся на носилках. Пришлось подыграть закатить глаза, упасть без сознания, удариться о какой-то выступ, да так, чтобы кровь во все стороны брызнула. Тут себя жалеть не приходится. Черт с ней с головой, лишь бы ноги унести. Подействовало. Носилки задвинули, дверцу захлопнули. В последних момент я заметил дюжих молодцов, рассекающих, словно нож масло, толпу испуганных жильцов, внимательно вглядывающихся во все встречные лица. Мужские лица! Эх, плохо вас натаскивали, ребята. Не научили, что и в образе расстроенной дамы средних лет может скрываться агент мужского пола! Скорая помощь выехала со двора с трудом увернувшись от несущейся навстречу пожарной машины. А интересный сюрприз ждет пожарных, когда через десяток секунд дым вдруг осядет – чистенький, без малейшего признака огня дом и толпа полуодетых жильцов во дворе! В это время медики надумали заняться истекающей кровью пациенткой. Крепкие санитары с усилием рвали из рук не первой молодости женщины плюшевого медведя. Тщетно! – Это бывает, – кивал головой из кабины умудренный опытом врач. – Шок. Состояние аффекта. Концентрация сил... – Тетка, отпусти игрушку! Слышишь! Все я слышал, но машина еще недостаточно далеко отошла от "пожарища". – Разожми руки! Эй! – А? Вы что, мужики? – вдруг грубым басом спросила пришедшая в себя пострадавшая, отпуская медведя. – Вы чего? Опешившие санитары тупо пялились на волосатую женскую грудь. – Ой, мужики, какое-то затмение нашло. Ей богу! Проснулся, орут "пожар", кругом дымища, я первую попавшуюся одежду схватил и бежать, а это женин халат. Срамотища! Презентуйте пиджачок. А? Не в этом же мне по городу идти! Я завтра занесу! – тараторил я, не позволяя растерявшейся медбригаде начать соображать, задавать себе вопросы – а парик, а губная помада? – Договорились, мужики? С меня бутылка! – не допускал я паузы, напяливая сдернутый со спинки сиденья свободный белый халат, – Лады? Вы меня здесь ссадите. Мне надо. Мне рядом. Договорились? – и дергал ручку двери. Водитель, боясь на ходу потерять больного, затормозил. – Ну все, бывайте! – А рана-то! – запоздало всполошился один из санитаров, протягивая бинт. – Да ладно, ничего. Пройдет! – на ходу крикнул я. Кажется, отбрехался! Теперь в магазин за новой одеждой. Только бы там, учитывая мой видок, не всполошились, не вызвали психбригаду. От тех так легко не отделаешься. Ну денек! Два пожара (из них один настоящий, да еще какой!), два преследования и еще одно в ближайшей перспективе. С ума сойти! Все, хочу тайм-аут! Такие перегрузки не для меня. Антракт!Два дня в соседнем городке – всего-то два часа автобусом – по чужому, заимствованному известным образом паспорту, я отсыпался в гостинице. Еще день думал как выпутаться из сложившегося положения. В этом малоприветливом краю меня уже ничего не держало. Задание, плохо ли, хорошо ли, выполнено, связи обрублены, явки провалены. Премиленький итог! Осталось, прихватив резидентский, тот, из дохлой кошки, контейнер, отбыть в места постоянной дислокации. Вот только какой заказывать билет? Самолет отпадает, там не проскочишь. Поезд? Бесспорно толкучки там больше, но если встать у каждого вагона? Попутки? Милиция наверняка с ними, разве только угнать междугородний КАМАЗ?.. Нет, слишком эффектно и значит небезопасно. Товарняк? Пожалуй. Отыскать человека, спрятавшегося в проходящем составе мудрено. Можно зарыться в уголь, гравий, забраться в зерновой вагон, цистерну с нефтью, прикинуться доской, фикусом... Ладно, без шуток. На том и остановимся. Едва ли меня ищут так же интенсивно, как раньше. Сдается мне, что у них сейчас других проблем хватает. В очередной раз изменив внешность, я отправился на выемку контейнера. Справился быстро, если со всеми предварительными и последующими контрслежками – часа за четыре. Вот теперь точно все! Осталось пробраться на грузовую станцию, занять свой первый класс, в каком-нибудь угольном вагончике и заказать у проводника чай... Четыре-пять дней и я пред светлыми очами начальства! Подходящий состав я отыскал быстро – полувагоны с углем и досками. Конечно, надо было лезть в уголь, но я так устал изображать из себя обитающего в норах мелкого грызуна, что дал слабину. В одном из вагонов поднял шалашом десяток досок и, втиснувшись в образовавшуюся нишу, наглухо забаррикадировал все подходы. Контейнер, как и положено, я с собой не взял – прилепил с помощью заранее припасенных магнитов к днищу третьего от меня вагона. Груз в нем был тот же самый, что и в моем, номера близкие, значит никуда он не денется, поедет рядом. Перестраховываясь, хотя был уверен, что у моих врагов, не без моей помощи, теперь другие заботы кроме ловли какого-то агента, я просыпал пространство вокруг себя противопсовым порошком. Все, отбой! Теперь один-два дня до выезда из опасной зоны я могу расслабляться. Потом еще двое суток обычный, с полками и свежим бельем пассажирский поезд, Москва, начальство и нудные многостраничные отчеты, рапорты, объяснительные. Но это не смерть, это я переживу. Тепловоз дал гудок, состав дернулся, пошел разгоняя ход, с каждой минутой отсчитывал удаляющие меня от опасности километры. Тара-там-там. Тара-там-там... Какая оптимистическая музыка. Слушал бы и слушал. Напевает, убаюкивает мерным пристуком: спасен-спасен, спасен-спасен, каждый рельсовый стык. Еще некоторое время я честно нес службу, но постепенно расслабился, позволил себе посторонние, не на тему – Стой! Кто идет! – мысли. Наверное сказалось накопившееся за эти недели напряжение. Теперь все было позади. Уже не надо было держать на лице очередную маску, не надо разрабатывать легенды, ждать от каждого встречного прохожего подвоха. Я вырвался. Я еду в мир. Война закончена. И я жив! Все прочее не важно. Очнулся я через несколько часов от того, что состав встал, снова дернулся, откатился на метр и снова замер. Похоже, очередной перегон. Сильно запахло тепловозным дымом, слышнее стал гул работающих моторов локомотива. Ветер что ли поменялся? Тепловоз дал близкий гудок и опять колеса застучали баюкая мою усталость. Я отключился. Пробуждение было пренеприятным. Чьи-то каблуки тяжело топали по уложенным над моей головой доскам. – Да здесь он, здесь, – доносился голос. – Я слышал. Здесь прячется. Неужели железнодорожная охрана? Вот позора-то будет. Уйти от профессиональных сыщиков, чтобы проколоться на обыкновенных станционных сторожах! Стыдоба! – Давай, давай, вылазь! Зайчик! Изображать отсутствие было глупо и, на ходу прикидывая приличествующие моменту отговорки: потерял билет, приходится выбираться на перекладных, или – это все дружки-приятели, шутники проклятущие, вначале напоили до беспамятства, потом заложили досками, разыграть решили! – я раскрыл крышу. Что мне грозит за нарушение правил железнодорожных перевозок? Штраф? Составление протокола? 15 суток? Смешные наказания для человека, несколько дней ходившего под самой смертью. Отбрешусь, не впервой. Изображая и очень убедительно, т.к. действительно хотел спать, расслабленную зевоту, я выпрямился. В то же мгновение в глаза мне ударил нестерпимый свет десятков прожекторов. – Руки за голову и без глупостей! В затылок больно уперся холодный автоматный ствол, звякнул передергиваемый затвор. – Остановка конечная. Поезд дальше не пойдет. Вали с вагона! Руки заломили, защелкнули наручники. Сопротивляться было бесполезно. Прожекторы один за другим погасли и я увидел, что вагон стоит в большом, крытом ангаре. Да, да, именно вагон. Один только вагон, прицепленный к маневровому тепловозу! Я начал понимать, что со мной сотворили. Дав расслабиться, поверить в спасение, преступники на первом же удобном перегоне остановили состав, выдернули единственный мой вагон и, подцепив к небольшому тепловозу, укатили в известном им и совершенно не известном мне, направлении. Вот откуда вдруг усилившийся запах дыма и звук двигателей! Они играли со мной в кошки-мышки. И кошкой, увы, был не я! Теперь, вволю натешившись, меня съедят. Непременно съедят, со всеми моими конспиративными потрохами. Ам, и нету! Я уже не чувствовал страха – только разочарование и неодолимую усталость, переходящую в безразличие. Наверное нечто подобное ощущает отсидевший свой срок заключенный, выведенный за ворота и вдруг вновь возвращенный в камеру. Сопротивляться противнику, способному запросто выкрасть из движущегося состава целый вагон, значит только продлевать агонию. Обидно лишь, что сразу не прикончат – помучают. Бесцеремонно, словно мешок с ветошью, меня сбросили вниз. Правильно, что им цацкаться с почти уже трупом. Подняли, протащили, загрузили в машину и повезли в неизвестную сторону. Автоматически пытаясь запомнить дорогу – подсчитывая время, повороты машины, потом шаги, ступеньки, двери я морально готовился к худшему. Вопрос стоял уже не о сохранении жизни – о наименее безболезненном и возможно более скором уходе. На пощаду я рассчитывать не мог, даже если бы рассказал все что знаю. Законы жанра не позволяли оставить меня в живых. Я узнал непозволительно много. В жарком полутемном подвале с меня сдернули изолирующий колпак и всю прочую, вплоть до носков одежду. Взамен бросили обыкновенный крапивный мешок с прорезями для головы и рук. Нет, это придумали не исполнители с их недалеким умишком, здесь чувствовался почерк профессионала. Его почерк! Он всегда знал, что делал. Любую часть своего гардероба я мог легко превратить в орудие убийства или самоубийства. Всякая пуговица, гвоздь, выдернутый из каблука ботинка обещали мне хоть иллюзорную, но надежду. Он оставил меня голым и значит безоружным, лишив даже права на добровольную смерть. – Как ты понимаешь, альтернативы – жизнь или смерть – мы тебе предложить не можем, – сказал Его голос, – но возможна другая – легкая и быстрая гибель, вместо долгой и мучительной. Выбирать тебе. У нас всего несколько вопросов, на которые тебе так или иначе придется ответить. Первый – кто ты есть на самом деле? Я молчал. Я даже не пытался унижаться, разыгрывая из себя случайного пассажира товарного вагона. Я знал, они мне не поверят. – Вопрос второй – каналы утечки информации? Я молчал. – Ведите. Загрохотала дверь. Рядом со мной в круг света втолкнули спасенного мною две недели назад помощника резидента. На него было страшно смотреть распухшее в ссадинах и кровоподтеках лицо, кровоточащий рот, безвольно обвисшие руки. – Мне хочется, чтобы вы узнали друг друга. Я молчал. – Он? Сломленный пытками помощник резидента согласно опустил голову. Он исполнил то, что от него требовали, но это его не спасло. Через минуту он кричал от страшной, причиненной ему опытной рукой, боли. Он кричал в десяти сантиметрах от моего лица так, что слюна и кровь брызгали мне в глаза. Я видел только его широко раскрытый перекошенный рот и выкаченные от напряжения глазные яблоки и слышал, слышал, слышал его душераздирающий вопль. – Вопрос первый, – повторял спокойный голос Убийцы. Я молчал. Наверное, по законам нашей литературы я должен был взять эту боль на себя, попытаться отбить страдальца или обмануть врага лжепризнанием или хотя бы материть его почем зря распоследними обидными словами. Но я только молчал. Законы литературы и жизни – разные законы. Молчание наиболее экономичный и значит выгодный способ противодействия. Честно говоря, я даже не очень сочувствовал пытаемому, я знал, что очень скоро так же кричать придется мне. Ничего не поделаешь. Близкая личная боль освобождала меня от сострадания чужой. Так нищий не может жалеть другого такого же нищего и умирающий от рака соболезновать соседу по палате. Подобность мук уравновешивает жертвы в правах. Единственное, о чем я жалел, что спас его недавно для того, чтобы теперь доставить новые мучения. Он мог быть мертв и недосягаем для боли уже три недели. Пытаемый, потеряв сознание, упал на пол, но его облили водой, снова поставили на ноги, и поддерживая под руки, продолжали издевательства. Я не знал что с ним делали, он стоял слишком близко. Да мне и не надо было это знать. В данном случае последствия были важнее самого действия. Мне было достаточно видеть его муки, остальное я мог домыслить сам. В этом был сокрыт дьявольский расчет Убийцы. Он перетаскивал на свою сторону мое воображение. Он вступал в союз со мной против меня! Пытаемый уже не кричал – хрипел и изо рта у него пузырилась кровь. Похоже, они пробили ему легкое. – Я хочу услышать ответ на все тот же первый вопрос, – напомнил голос. Попросите его ответить на мой первый вопрос. – По-жа-луй-ста, – шептал умирающий, – мне боль-но! – и в глазах его стояла боль, мольба и надежда. Я молчал. И снова передо мной терзали, рвали, прожигали человеческую плоть. Но я видел только лицо и слышал только крики и мольбы о пощаде. И это было непереносимо. По моему лицу, шее, груди плавными струйками текла теплая кровь. Чужая кровь! Его пытали час и два, и три. – Я прошу ответить на первый вопрос! Я прошу ответить... Ну почему я молчу? Что изменится от того, что я скажу как меня зовут? Разве это принципиально? Я смогу потянуть время, дать возможность передохнуть от мучительной боли своему сотоварищу, себе. В конце концов я могу назвать любое пришедшее в голову имя. Мне нужна передышка! Но я молчу. Я знаю – достаточно открыть рот один раз, чтобы сквозь сорванные шлюзы запрета хлынул неудержимый поток слов. Пойдя на уступку, сказав А, я непременно протараторю весь алфавит до последней буквы. Молчать! Только абсолютная немота гарантирует сохранение тайны! Пытаемый уже не реагирует на боль – лишь слегка вздрагивает и мычит. Он почти умер. Его душа высвобождается из этого переломанного, перекореженного, уже не напоминающего человеческое, тела. В нем уже нельзя существовать. Не менее бесполезно оно и для палача. Этот истыканный и изрезанный кусок мяса уже не может говорить, мыслить и, главное, испытывать боль. Ему стреляют в затылок таким образом, чтобы кровь, мозг и осколки черепа облили, облепили меня с ног до головы. Они работают по всем правилам! Они пытаются сломить мою волю, обрекая даже не увидеть, но физически почувствовать смерть. Вот она, в этих недавно разговаривающих, страдавших, а теперь налипших на меня кусках человеческого тела. Они добились своего. Мне страшно. Сейчас наступит моя очередь и уже мое тело будет извиваться, кричать и молить о пощаде. Я должен собраться для, может быть, последнего испытания. Я не так безоружен, как мой предшественник. В отличие от него я знаю, что такое боль. Я прошел учебу пытками! Не давая передышки, меня валят на пол, выворачивают, загибают головой к пяткам, пристегивают кисти рук наручниками к ногам. – Вопрос первый. Кто ты есть на самом деле? – шепчет из-за скрывающих его фонарей Убийца. Сейчас будет больно. Сейчас будет нестерпимо больно! Еще мгновение и мою плоть рассечет раскаленным клинком боль! Сейчас! Выдержу ли я ее? Да или нет? Я буду орать, мычать, биться в судорогах, грызть камень пола. Это слишком больно, чтобы можно было вытерпеть! Это бо-о-о-ольно!! Когда икры моей касается, прожигая кожу и мясо, нагретая на огне спица, я кричу, дергаюсь, всецело отдаюсь боли и... теряю сознание. Я ухожу. Ведро холодной воды плюхают мне на голову. Я возвращаюсь, но не спешу это показать. – Вы не переборщили? – слышу встревоженный голос Убийцы. – Да он хиляк какой-то! Дерьмо! Кисейная барышня! – возмущаются моей мягкотелостью исполнители. – Мы даже не начали по-настоящему. Так, примерились! Второе ведро. Пора приходить в себя. Я сплевываю попавшую в рот воду, я подскуливаю, я плачу. – Хватит придуриваться! – орет один из палачей, поднося к моим глазам раскаленный докрасна прут, – отвечай на вопрос! – Ой, не надо! Не надо! – прошу я и чувствуя новую боль, грохаюсь в обморок. Растерявшиеся палачи дают мне передышку. Сильные методы воздействия не проходят, остается вести планомерную осаду. Теперь надо приготовиться к худшему. И действительно, меня начинают методически избивать – не сильно, чтобы не дать возможность ответить обмороком, но постоянно, чтобы все тело горело, словно поджариваемое на сковородке. Не качеством, так количеством! Теперь приходится терпеть. Если терять сознание от каждого удара, это станет просто подозрительным. Часов через пять палачи утомляются. Понятно, это мне можно на полу ничего не делая вылеживать, а им приходится не покладая кулаков трудиться. Попробуйте помашите руками и ногами без перерыва в течение часа! – Скоро продолжим! – обещают они. – Жди! Это конечно. Это я даже не сомневаюсь. Они тоже люди подневольные. Им тоже некуда деваться. Хлопает дверь. Судя по звукам, в камере нас осталось только двое – я и Убийца. Сейчас он начнет меня уговаривать и стращать, – подумал я. И опять ошибся! – Хорошо валяешь дурочку! – сказал он из-за лампы. – Молодец! Я ведь тебе было поверил! Учебка? – и не ожидая реплики с моей стороны, сам себе ответил, – Она родимая. Ростов? Или Новосибирск? Недооценивал я тебя. Думал, талант, везунчик, народный умелец. А ты, оказывается, свой, профи. Давно покинул пенаты? Он дружелюбен. Он действительно дружелюбен! Словно встретил старого приятеля. – О родной, конечно, рассказывать не будешь? А было бы интересно. Как там теперь? Кто правит бал? Кто сгинул? А? Понятно. А эти идиоты с горячим железом! Наивняки! Привыкли кости ломать! Ладно, это их проблемы. Хотя вообще и твои, – он хохотнул, – Сказать ты ничего не скажешь – это факт. Но и облегчить твою участь я не смогу – сам виноват! Дел понаделал десятерым не разгрести. Убедить их в твоем молчании я не сумею, все равно не поверят, так как отрицательного опыта у них нет. Ты будешь первым. Прихлопнуть тебя по быстрому – на себя подозрение навлечь, что тоже не в прибыток. Они сейчас маме родной не верят, а у меня с ними еще расчет не завершен. Так что готовься превращаться в фарш. Он помолчал, закурил. – Есть у меня к тебе один вопрос. Личный. Те, что они приготовили мне без интереса. А этот... Скажи, заводик твое дело? Я молчал. – Ладно, согласен, баш на баш. Ты мне про завод, я тебе про то, как быстрее завершить эту волынку. По рукам? Бить тебя будут двое. Один, тот что поздоровее, шибко нервный и страсть не любит физической боли. От того наверное не в живое дело пошел, а в палачи. Достань его ногой в живот, а лучше пониже, обложи по матери, подставься под удар и все! И нет тебя! Отмучился. Искренне советую. Мгновение боли – удар у него поставлен – и свобода. А так неделю будут мучить, все жилки по одной повытянут. Уяснил? Ну, значит, действуй! Теперь твоя очередь. Был ты там или не был? Да или нет? – и такое в его голосе звучало сомнение, такая надежда, что я не сдержался, ответил. – Был! – пусть теперь мучается, высчитывает, где промашку дал. Этот ребус ему до конца жизни разгадывать. – Значит был, – вздохнул он. – Ну прощай, однокашник. Больше беспокоить не стану. Другие охотники найдутся. И советую – не затягивай, не мучь себя понапрасну. Он ушел, но тут же пришли другие и час, и два, и три молотили меня кулаками и узкими резиновыми дубинками. Били щадяще, чтобы надольше растянуть удовольствие. Но щадяще, не значит менее болезненно. Я потерял счет времени и счет ударам. Особо усердствовал здоровый, которого мне для облегчения своей участи следовало достать ногой. Но я почему-то не спешил. Надежда что ли во мне какая-то оставалась или не хотел доставлять удовольствие Убийце, принимая его совет. – Перерыв на обед, – объявил вконец измаявшийся здоровяк, – а ты пока отдохни, покушай. И не скучай, мы скоро придем. Они еще и есть дают? – удивился я. Значит действительно зарядили на недели! Зашел медик, смазал открытые раны мазью. Совсем интересно! Лечат, чтобы дольше калечить? Отодвигают за счет медицинской помощи и калорий болевой порог, за которым мне уже станет все едино. Это значит, что каждый день на отдых мне будет даваться по меньшей мере несколько часов. Добряки! Принесли миску с жидкой баландой (похоже разбавленные из-под крана остатки недоеденного кем-то супа), перестегнули руки вперед, дали пластмассовую ложку. Лампы пригасили. Этих своих истязателей в отличие от Убийцы, мне разрешалось видеть в лицо. Пока я ел за спиной и у двери стояли охранники, не спускающие с меня глаз. Кончить с собой мне не дадут точно! Ладно, смиримся и с этим. Я жевал хлеб разбитым ртом – какая это еда – дополнительная мука и размышлял на тему: не последовать ли совету Убийцы. Чего я жду? Милости? Ее не будет. Перевербовки? Так я ее не приму даже если вдруг, что маловероятно, такая возможность представится. Помощи резидента? Возможно. Бродит же он где-то. Ему вызволять меня, напичканного опасной информацией, прямой резон. Может и Контора подключится? Вдруг не такое пропащее мое дело, как кажется? Вдруг вывезет кривая. Ради такого дела можно и потерпеть. После еды и короткого, часа четыре, забытья, меня снова били, но били уже опасней, дубинками, с оттягом, по свежим кровоточащим ранам, так, что мне даже пришлось пару раз потерять сознание. Иногда мне казалось, что им от меня ничего не надо и избиение продолжается просто ради вымещения злобы или спортивного интереса. Меня даже ни о чем не спрашивали, просто молотили чем и куда ни попадя. Но некоторое обережение моего рта и правой руки доказывало, что вопросы последуют. Я должен еще буду говорить и писать. Они лишь ждут, что эта бессмысленная молотиловка рано или поздно сломит меня и я спрошу – "что вы хотите?" Перекур – обед – сон – молотьба. Шестичасовой непрерывный цикл. Как на заводском конвейере. И все же некоторый прогресс наблюдался. Палачи подустали.Движения их стали менее резкими и менее частыми. Но слабость ударов с лихвой компенсировалась болезненностью израненного тела. Собственно говоря, меня можно было и не бить, мне было больно и так. Перерыв – обед – забытье... Кажется, прошло двое суток. – Замучил ты нас! – жаловался здоровяк, разминая ушибленный об меня кулак. – Хоть бы подох скорей. Снова серия злобных ударов. Потеря сознания. Передышка. Я начал сдавать. Я почувствовал как искусственно поддерживаемое состояние безразличия вытесняется чувством злобы. Я начинал смертельно ненавидеть палачей. Злость – опасный советчик, как и любые другие сильные чувства. От ненависти до предательства, как ни покажется странным, всего несколько шажков. Вначале возненавидеть, потом попытаться сохранить себя для мести, пойти на мелкий компромисс... По-настоящему защищает только чувство безразличия. Когда плевать на боль, на своих мучителей, на родственников, на друзей, на саму жизнь. Когда на этом свете уже ничто не держит и весь ты там, в недоступной им запредельности. Такими недосягаемо безразличными были первые христиане, спокойно всходившие на костер, фанатики-мусульмане, распевающие молитвы с перебитыми руками и ногами. С такими справиться, таких перекроить на свой лад, невозможно! Я до таких высот не дотянулся. Я сломался. Я возжелал мести, хотя прекрасно понимал, что мои мучители лишь пешки, исполнители чужой воли. Главарей мне не достать. В кратких перерывах между пытками я сладостно мечтал вернуть им пережитую мною боль. Вернуть сторицей. Насладиться их стонами, криками, жалобами, как лучшей музыкой. Не понимая того сам, я вставал на скользкий путь, ведущий к пропасти предательства. Собственно говоря, этого они и добивались. Спасла меня снова Учебка. Я был слишком конкретен, чтобы откладывать месть на потом. Я не выторговывал жизнь, как необходимость будущего сведения счетов. Я без раздумья отдавал ее за право насладиться ответной болью. Зуб за зуб! Жизнь за жизнь! И только так! И только сейчас! Ежеминутно я стал подмечать особенности поведения своих противников, выискивать, просчитывать слабые места в обороне. Таких почти не было. Но они были! К идеалу можно стремиться, но его нельзя достичь. В любом сверхнадежном механизме отыщется слабое звено. Так учили меня. И я искал! Я уже знал что и когда буду делать. Скорее всего в этой борьбе мне придется умереть, но по меньшей мере две жизни я заберу с собой! Это и будет моя месть. На большую, увы, рассчитывать не приходится. Постепенно и расчетливо я стал изображать слабость. Я стал унижаться, плакать, молить о пощаде и валиться с ног от каждого удара. Я перестал сопротивляться внешне, концентрируя остатки сил для последнего боя. И он наступил. Я сдался! Ночью, когда по моим расчетам отсутствовало начальство, я потребовал бумагу и ручку. И еще я потребовал еду. Должен же я за свое предательство получить что-то, кроме прекращения издевательств. Если бы рядом был Убийца, он никогда бы не допустил подобной промашки! Но его не было. Обрадованные неожиданным успехом, палачи поспешили выполнить мои просьбы. На стол легли листы бумаги, шариковая ручка, миска щедро сдобренного мясом горячего плова и даже стакан вина. Мне расстегнули руки. Плача от боли, обиды и собственной слабости, поддерживая правую руку левой, я взял ручку и стал писать признание. Медленно, очень медленно я выводил на бумаге буквы. Палачи переглядывались, незаметно подмигивали друг другу. Они ликовали, предвкушая скорый отдых и щедрое вознаграждение. Я не стал исключением из правил, но лишь самым трудным подтверждением их. Я писал, останавливался, комкал, отбрасывал листы, снова писал. Я правильно рассчитал. Боясь упустить миг удачи, они приблизились, склонились надо мной. Один пытался читать написанное сзади, через плечо. Другой, напротив, навалившись животом на стол, ждал, чтобы мгновенно выдернуть из-под моей руки заполненный лист. Они спешили, торопили угодные им события. За что и поплатились! Я поставил последнюю на странице точку и, словно думая смять очередной лист, раскрыл им ладонь. Ручка автоматически перевернулась стержнем вверх. Он наклонился. Он не мог не наклониться! Слишком важна ему была эта страница, первая, которая неизбежно потянет за собой следующие! Ну же, еще маленько. Еще... Он потянул к листу руки и в то же мгновение точным и сильным ударом я вогнал ему острие авторучки в глаз. Глубоко, до внутренней стенки черепа! Он умер даже не поняв, что произошло. Он умер легче, чем мне хотелось бы, но, главное, умер! Другой рукой, практически без паузы, я впечатал миску с горячим пловом в лицо сзади стоящего охранника. Он даже не закричал, рот его оказался заполненным пловом. В следующее мгновение я должен был получить пулю в голову от стоящего у двери охранника. Но мне повезло, мне сказочно повезло! Обалдело наблюдая произошедшее, он замешкался на несколько секунд. Мгновенно уловив заминку, я перестроился на ходу. Теперь я мог не только отомстить, пожертвовав за это жизнью, но и попытаться спастись! Далее все развивалось как в вестерне. Охранник лихорадочно лапал пистолет, срывающимися пальцами снимал предохранитель, передергивал затвор. Я вымеривал до него расстояние, заносил освобожденную от плова миску. Я успел раньше. С силой брошенная миска, молнией блеснув под светом потолочного фонаря, ударила ему в горло, перерубая сонную артерию. Не зря я в бытность свою курсантом, часами тренировался метать предметы домашнего обихода. Пригодилось все-таки! Последнего, приходящего в сознание охранника, я убил ударом кулака в переносицу. Он так и умер с кусками дымящегося плова на лице. Месть состоялась. Но я о ней уже не думал. Я работал на спасение! В коридоре, похоже, никто ничего не заметил. А нечаянные вскрики и удары, даже если услышали, приняли за начало очередной серии допроса с пристрастием. Для дальнейших действий я выбрал охранника у двери. Он был с бородой и в очках, то есть имел те главные приметы, которые делают лицо. Быстро раздев его, я натянул на себя хаки-форму, фуражку, нацепил очки. Бороду я подрезал по кругу его же ножом и сняв единым скальпом, налепил на собственный подбородок, подтерев кровь полой рубахи. Наверное это было варварство сродни каннибализму, но изготовлять парик у меня не было времени. Лишняя минута могла стоить мне жизни. – Эй, открывай! – крикнул я, застучав ботинком в дверь. Отворилась небольшая смотровая дверца. Именно из-за нее я затеял весь этот маскарад. – Это ты что ли? – спросил невидимый голос. Я специально пододвинулся ближе, чтобы выделить усы и бороду, прикрыть лишний свет и загородить внутреннее помещение камеры. – Ну, а кто еще! Заскрежетал засов, отпирающий дверь. Я прижался к косяку. Дверь раскрылась. Единым движением я вдернул надзирателя внутрь, ударил ножом в шею. С изумлением на лице он осел на пол. Аккуратно закрыв камеру, я пошел по коридору. Мне надо было торопиться. Еще немного и моя униформа набухнет сочащейся из свежих ран кровью. Я стану заметен. По дороге я дополнительно вооружился, прихватив с пожарного щита небольшой ломик. Таким, умеючи, можно было воевать не хуже чем боевым мечом. Коридор завершился лестницей, ведущей наверх. С большим трудом, превозмогая боль в теле, я одолел один марш и увидел идущего мне навстречу мужика. Кто он был, боевик или техническая обслуга здания, в подвале которого я находился, узнать было нельзя. Я наклонился, сделал вид, что шнурую развязавшийся ботинок. – Здорово, Боря! – на ходу крикнул прохожий, но вдруг остановился, словно что-то сообразив. – Слушай, что у тебя с лицом? – и в то же мгновение, отпрыгнув назад, потянул из заплечной кобуры пистолет. Достать руками я его не мог, пришлось стрелять. Выстрел гулко раскатился по лестничным маршам. После секундной паузы наверху послышались встревоженные голоса, топот ног. Мне ничего не оставалось, как вернуться в подвал. Неудачно! Одна радость, что теперь у меня появился еще один пистолет. По дороге я двумя выстрелами в упор перерубил силовые кабели. Упала мгновенная темнота. Сейчас они блокируют все входы и выходы и подведя временное электричество, будут оттеснять меня в заведомо известный им тупик, где эффектно расстреляют меня у голой стенки. По крайней мере, я бы действовал именно так! Подволакивая поврежденную во время пыток ногу, я тащился вдоль стены в неизвестном и, возможно не сулящем ничего хорошего, направлении. Голоса и топот с этажей сместился ближе к подвалу. – Где фонари? Тащите фонари! – кричали голоса. – Счас мы этого паразита! Одновременно, навстречу мне забухали каблуки подвальной команды. Я, вжавшись в ближний дверной проем, пропустил бегущих людей. Теперь в подвале я остался один. Один в большой мышеловке, где даже сыра для последнего обжорства не оставили. В конце темного подвального тоннеля замелькали фонарики. Облава началась. – Держаться не менее чем по трое. По одиночке не ходить! – распорядился кто-то, понимающий толк в таких делах. На размышление, принятие решения и претворение его в жизнь у меня осталось едва ли больше получаса. Самое неприятное, что я не имел даже примерного представления о том, где нахожусь. Пойдем от общего. Скорее всего это подвал с тепло и электрокоммуникациями, бойлерными, складскими и другими вспомогательными помещениями. Окон, естественно, нет. Путь наверх через одну-две запертые боевиками лестницы по краям длинного коридора. Стены не расковыряешь – монолитный бетон. Подкоп не проведешь – не успеешь. С дальнего конца бухнуло несколько выстрелов. Срикошетившие пули зайцами запрыгали по коридору, одна впилась в пол возле моих ног и отскочив, барабанно ухнула во что-то у потолка. Что же это такое громкое? Водопроводная труба? Ладно, дальше. Судя по выстрелам в каждый подозрительный угол,щадить меня не будут, но одного-двух человек я с собой на тот свет утяну. Жаль не больше. Итого шесть вражьих жизней за одну проваленного агента-практиканта. Не самая плохая арифметика. Но все же, что такое бухнуло там над головой? Если притаиться за вырисовывающимся в случайном свете фонариком электрическим шкафом, выстрелить в идущего первым боевика, перехватить падающее оружие, хорошо бы автомат, да в три ствола, по толпе... Вот тебе еще пара трупов в довесок. И десять пуль в собственную грудь. Н-да. Эх, сейчас бы сюда мой поясок с петардами и гранатами. Другой бы счет пошел! И все-таки это не водопровод! Не может труба с водой давать такой пустой звук. Кстати о трубах. Идут они, водопроводные, отопительные, газовые штук пять в ряд. Если забраться на них, дождаться облавы и сверху, прицельно... А если не стрелять? Если переждать? Я дотянулся рукой до потолка. Действительно ряд. А с боку большой жестяной прямоугольник... Что? Точно! Вентиляционный короб. А для чего вентиляция? Чтобы гнать воздух в верхние этажи. Интересно. Для дальнейшей реализации плана мне нужен был шум. Не пора ли пугнуть преследователей, поумерить их ретивость? Распластавшись на полу, я выставил вперед руку с пистолетом, тщательно прицелился, сделал два выстрела на десяток сантиметров повыше далеких отражателей горящих фонариков и мгновенно откатился за электрический шкаф. В пол, месте где я только что находился, высекая искры ударилось несколько пуль. Нет, не любители мне противостоят! Так реагируют на выстрел только обученные, с хорошей практикой бойцы. По крикам, проклятьям и замершему на уровне пола свету одного из фонарей, я понял, что попал. Стрельба пошла по нарастающей. Это вступили в дело запоздавшие любители. Заглушают обвальной пальбой страх перед чужим выстрелом. В подвале поднялся невообразимый шум, словно стреляли не из стрелкового оружия, а из противотанковых орудий. Что и требовалось. Воспользовавшись суматохой, я ухватился за короб вентиляции и изо всех сил дернул вниз. Еще. И еще раз. Жесть лопнула и короб распался. Ухватившись руками за трубы, я подтянулся и перехватившись ногами, рыбкой нырнул в вентиляцию. Один из трофейных пистолетов я, предварительно взведя, положил на "крышу" электроящика. К курку привязал тонкую ленту связанную из распоротой на скорую руку рубахи. Судя по тяге ползти мне следовало в сторону преследователей, что значительно затрудняло задачу. По-пластунски, бесшумно, я втягивался в квадратную трубу. Когда кончилась лента, я, для острастки, дернул курок. Где-то сзади бухнул выстрел, вызвав по меньшей мере стократный ответ. Патронов они не жалели! Воспользовавшись шумом, я убыстрил скорость. Дополз, миновал ругающуюся, стреляющую и переговаривающуюся облаву, добрался до вертикального колена. Сзади, создавая угодную мне шумовую завесу, продолжали грохотать, раскатываясь долгим эхом, выстрелы. Как мало им надо для поддержания страха. Всего-то один неприцельный выстрел! С трудом преодолев колено, я встал на ноги. Внутренняя сторона короба была гладкая, без зацепок, носки ботинок и пальцы соскальзывали с металла. Но к этой неожиданности я был готов. На уровне высоко поднятой ноги я приставил и вмял одним концом в жесть пожарную монтировку. Встал на верхний конец. От моей, давящей сверху тяжести монтировка только крепче заклинилась. Над ней, под другую ногу, я коротким ударом вбил в короб нож. На секунду уперевшись в ручку ножа ногой, расперся в трубе, перенес монтировку выше. Примерно на уровне третьего этажа я вполз в первое встретившееся мне горизонтальное ответвление вентиляции. Я был почти свободен. Погоня, обозначая себя отдельными выстрелами, продолжала ловить меня где-то там, в глубине темного подвала. Я же вознесся над ними более чем на десятиметровую высоту. Теперь мне достаточно было выбраться наружу и, спустившись к вахте, незаметно проскользнуть, в крайнем случае, прорваться с боем на улицу. Я уже продумывал маскировку, которая позволит мне одолеть это последнее препятствие безболезненно. Кроме того, есть еще окна первого и второго этажей. Время у меня в достатке. Пока преследователи пройдут весь подвал, обшарят каждое встретившееся на пути боковое помещение, да все это крадучись, ежесекундно ожидая выстрела, пока обнаружат пролом в вентиляции, пока догадаются в чем дело, я десять раз успею добраться до ближайших кустов и раствориться до темноты во временном маскировочном убежище. Эта часть операции волновала меня менее всего. Я выиграл главную – выбрался из замкнутой мышеловки подвала! Здесь меня, где всякая дверь, всякое окно обещает спасение, попробуй возьми! По боковому коробу я дополз до ближайшего вентиляционного отверстия, огляделся. Помещение, похоже, какая-то лаборатория, было пустым. Еще с минуту послушав тишину, я выдавил жестяную решетку, притиснулся в отдушину и, вытянувшись на руках, спрыгнул вниз. – С прибытием! – услышал я голос за спиной. Не повезло! Но если это случайный соглядатай, а будь иначе, прозвучал бы не окрик, а выстрел, потеряно еще не все! Изображая неловкое приземление я "подвернул" ногу, в падении вытянул пистолет и, свалившись на пол, просунул дуло между левой рукой и телом. Вряд ли противник разгадал мой маневр, тем более вряд ли заметил высунувшееся из-под мышки дуло. Теперь мне достаточно бросить мимолетный из-за плеча взгляд на врага и тут же всадить ему пулю в лоб, откатившись от встречного выстрела. Но не выстрелить, не откатиться мне не удалось. Упреждающий выстрел оцарапал бок, попал в хвостовик пистолетной рукояти, выбил оружие из моих рук. Это еще повезло! Сантиметр выше и от моих пальцев остались бы кровавые обрубки! – Не убил? Тогда еще раз здравствуй! Дымящееся пистолетное дуло с навернутым на него набалдашником глушителя и пара дружелюбных глаз смотрели мне в переносье. – Только давай без геройства и глупых телодвижений, – предупредил Убийца. Он вновь, в который раз уже, переиграл меня! – Я знал, что ты выберешься здесь. Из всех возможных путей умный игрок мог избрать только этот! Присаживайся, – он указал пистолетом на стул. Умный, гад, оставляет между мной и собой стол. Сразу, пусть даже ценой собственной жизни, не допрыгнешь, не достанешь! А так бы не пожалел, успел бы даже с пулей в сердце воткнуть ему в глотку монтировку. – Нет, не сможешь, – оценил он взглядом мои жертвенные устремления. – Не успеешь. Лучше брось железо. Я повиновался. – Поговорим, – как и несколько дней назад предложил Он. – Время у нас имеется. Этим идиотам лазить по подвалу и этажам еще часа полтора. Потом я тебя, извини, пристрелю. Не хочу, чтобы на моем, пусть противнике, но все же коллеге, эти гориллы отрабатывали приемы рукопашного боя. Мы спецы, а не боксерские груши! Ты не против? Я пожал плечами. – Я долго думал, как ты ухитрился улизнуть там, на заводике. И ты знаешь, ничего не придумал! Хотел проверить на месте, так места уже нет. Пустырь. Сгорел хлопковый заводик! До головешки. Несчастный случай. Тебе уже все равно, а мне любопытно. Расскажи, так сказать, в порядке обмена опытом. Мне кажется, полтора часа жизни стоят такого пустячка. Ведь это касается только нас. Остальные пусть продолжают думать, что это стихия. Ну? – Ладно, – согласился я. В конце концов 90 минут жизни это не мало! – Можно подойти к доске? Убийца прикинул возможные последствия разрешения, сместился ближе к окну и кивнул. Я взял мел, подошел к лабораторной доске. – Вот периметр забора. Это – входные ворота. Здесь и здесь НП... А почему бы мне его не умыть напоследок? Ведь не всегда он выигрывал в нашей заочной дуэли. Были и у меня победы. И не маленькие! Не одному ему ходить в победителях! Я подробно и не без нотки заслуженного бахвальства, показывал ему где и каким образом я его тогда сделал. И ведь красиво сделал! – Здесь было основное убежище. Здесь стояла дежурная группа... Он все более заинтересовывался рисунком. Это напоминало разговор двух шахматистов, разбирающих когда-то проигранную, но тем не менее очень интересную партию. – То есть от меня прикрылся мною! – хохотал Убийца, оценив мою придумку с ЗИЛами, – ловко! Ведь я рядом прошел! Сантиметрами! Он снова посмотрел на рисунок. – А вот здесь у тебя было базовое логово? – поднял он глушитель к краю схемы. И я решился. Резко присел, левой рукой попытавшись ударить его в пах. Он не стал стрелять. На курок с испугу, не задумываясь, жмут только профаны-любители. Он был уверен в своих силах и легко отбил удар, одновременно достав меня костяшками кулака, в котором был зажат пистолет. Я упал на пол и замер. – Что за детские выходки! Мы даже не завершили разговор! Эй, однокашник! Я лежал, продолжая изображать смерть. Как когда-то давно в Учебке, во время спарринг-боя с инструктором по рукопашке, я понимал, что у меня нет шансов на победу. Он был заведомо сильнее и опытнее меня. На всякий удар я получу два более сокрушительных. Наверное не стоило затевать этот безумный поединок, не стоило нарываться разбитым в фарш телом на жесткие кулаки. Но я не мог себя более сдерживать. Меня вел уже не разум, но злоба и надежда. Надежда не на жизнь, на месть! – Вставай. У меня есть еще к тебе вопросы. Эй! И все-таки он был очень умный. Он не подчинился первому желанию, не подошел, не склонился надо мною, чтобы проверить мертв я или притворяюсь. Он выстрелил! Пуля, выламывая щепу, вошла в пол в сантиметре от моей головы! Я выдержал, не вздрогнул. Я лежал, продолжая изображать мертвого. Собственно говоря я и был мертвым. Девяносто отпущенных мне минут – не в счет! Смерть уже склонилась надо мной, уже вошла в меня! Что мне было вздрагивать от выстрела. На этом свете я уже не боялся ничего. И он поверил! Он поддался! Он приблизился на полшага и немного, совсем чуточку наклонился. В это мгновение, а и было-то оно у меня одно-единственное, я ударил его пяткой по руке, держащей пистолет и, поднимаясь, всем корпусом в грудь. Он успел сделать два выстрела, но все они ушли мимо. Распрямляясь пружиной, которую давили и сжимали все эти недели, я принял на себя его вес, поднял и вместе с ним, оторвавшись ногами от пола, полетел в окно. Вышибая стекла мы падали, рушились вниз. В последний момент, понимая, что проиграл, он цепко схватил меня, прижал к себе. В этом последнем любовно-смертном объятии мы упали на землю. Он не учел одного, он был готов к моим попыткам спастись, но он не допускал, просто не думал, что я предпочту не выжить, а умереть. Умереть вместе с ним. Он мерил меня по себе и в этом была его ошибка. Удар! Темнота! Смерть! И все же не смерть. Не забирала меня старушка с косой, избегала, обходила стороной. Видно не пришло еще мое время. Страшная боль в позвоночнике вернула меня к жизни. – Больно! Бо-о-о-ольно!! – кричала каждая клеточка моего тела. – Жив. Жив! Жив!! – так слышал эти жалобные вопли мой мозг. Жив! С трудом откатываясь по земле, я привстал на ногу. Убийца лежал навзничь. Под его головой растекалась кровавая лужа, из груди, чуть ниже ключицы, торчал кусок заостренной толстой щепы. Мы упали на кучу мусора и я тяжестью своего тела впечатал его в эту случайно торчащую палку, которая пробила его насквозь! Я поднялся на ноги и шатаясь пошел к ближайшим кустам. Словно выставленный из норы в чистое поле зверь, я стремился как можно быстрее спрятаться, исчезнуть, раствориться в зарослях обещающего спасение леса. В последнее мгновение из-за веток я оглянулся. Убийца лежал недвижимо, уставясь открытыми глазами в небо. Казалось, он пытается разглядеть что-то там, в заоблачной выси, что-то, доступное только ему. – Прощай, коллега, – пробормотал я. – Тебе не повезло! И уже почти повернувшись добавил: – А все-таки мы не однокашники! Я учился в другой Учебке. Совсем в другой! Вечером, умываясь у случайного ручья, я увидел отражение своего лица. Оно выглядело как мясная отбивная, еще не уложенная на сковородку, но уже добросовестно разбитая кухонным молотком. С таким лицом выбраться нормальным транспортом нечего было и думать. Никакой грим не поможет! Плюс теперь мои враги имели мой фотопортрет, плюс мои искалеченные руки, плюс хромота, плюс... Плюс да плюс, а в результате один безнадежно огромный минус. Законы арифметики здесь срабатывают не всегда. Много дорог ведет из ловушки, но все они для меня закрыты. По меньшей мере месяц нужен мне, чтобы заживить раны и приобрести человеческий вид. Имею я этот месяц? Нет! Имею надежное и более или менее стерильное (не сидеть же мне с открытыми ранами где-нибудь в земляной норе!) убежище? Нет! Есть человек, который будет четыре недели носить мне еду? Опять нет! Нет. Нет. Нет. Хочешь не хочешь, выбираться надо сейчас! Я опять перебрал в уме транспорт. Отбросил самолеты, поезда, автобусы, попутки, конные экипажи и вьючных верблюдов. Вынужденно отказался даже от беспроигрышных до последнего провала товарняков. Больше ехать было не на чем. Впору, взмахнув руками, пристроиться к улетающей в дальние края птичьей стае. В дальние... Интересная мысль. Но, опять-таки, на чем? На чем?? Да на себе же! Если нельзя уехать, уплыть, улететь, значит надо уйти! Пешком! Куда проще. Вот тебе ноги, вот дорога. А чтобы не вызвать ненужного подозрения своей одиноко бредущей вдоль обочин автострад фигурой, я должен пойти там, где они менее всего ожидают. Новый вопрос. Какие дороги они пасут менее всего? Ну конечно ведущие в противоположную от желаемого мною направления. Дороги, ведущие вглубь контролируемой ими территории! Так? Так-то конечно так, но ведут они, в конечном итоге, в тупик! В границу! Ой ли? – не согласился я сам с собой. Почему тупик? Граница что, море, которое нельзя переплыть? Горы, которые не одолеть? Пропасть, которую невозможно перепрыгнуть? Разве она физическая величина? Нет, просто линия, прочерченная на карте. Воображаемое препятствие. Почему птицы, мураши, животные могут свободно ползать, летать и скакать туда-сюда, а я нет? Потому что нельзя? Потому что они не знают что нельзя, а я знаю? Я нарушу закон? Да вся моя работа сплошное нарушение всех писаных и неписаных законов. Чего я боюсь? Что меня застрелит пограничник? Так он хоть "Стой, кто идет!" закричит, предупредительный выстрел сделает. А задержись я здесь лишний денек, пристрелят просто, без окриков и предупреждений. Это дай бог, если только пристрелят, а не изрежут на ремешки или не сварят на медленном огне после того, что я тут натворил. Нет, пусть лучше меня угробит наш отличник боевой и политической подготовки, верный присяге и долгу защитник отечества. Не так обидно будет. Решено. Ухожу через границу! Два дня отвел себе на поправку здоровья, чтобы, как минимум, иметь возможность надеть на себя одежду. По понятным причинам ни в аптеку, ни в больницу я обратиться не мог. Пришлось обходиться подручными средствами. Забравшись в заросли небольшого, возле городской свалки, леса, я из длинной палки и куска медной проволоки изготовил небольшой аркан и за полтора часа активной охоты отловил двух бездомных собак. Привязав их рядом и дав привыкнуть к себе, я разделся и лег на подстеленную одежду. Ведомые инстинктом собаки, почуявшие запах крови и подгнивающей кое-где плоти, потекли слюной и стали жадно и безотрывно лизать мое тело. Сжав зубы я терпел боль. Главное, чтобы дворняги выскребли всю заразу из ран, продезинфицировали их слюной. Говорят, некоторые страждущие вылечивали таким образом экзему. Не панацея, конечно, но лучше чем ничего. Отходив день голым, я подсушил вылизанные собаками раны, облачился в отстиранную от крови с помощью песка и золы, одежду и двинулся в сторону границы. Шел только ночами, стараясь как можно дальше держаться от жилья. Днями укрывался в убежищах. Пил где придется, ел что бог подаст. В непосредственной близости от границы залег ненадолго. Изо дня в день я наблюдал, выискивая дырку в пограничной обороне, вычислял секретки, узнавал маршруты пограничных отрядов, время пересменок и многое другое. В одну из ночей я пересек государственную границу. Контрольно-следовую полосу я прошел нацепив на ноги муляж лошадиных копыт, вырезанных из куска дерева. Маскировался не столько для себя, сколько для тренировки следопытского глаза пограничников. Пусть голову поломают. поищут дырки в обороне. Глядишь и сообразят. По чужой территории мне предстояло пройти более пятисот километров! Ситуация осложнялась тем, что кроме нескольких расхожих фраз, языка я не знал и не имел привычной для глаза местного жителя одежды. Значит опять вынужденные и потенциально опасные ночные переходы! Идти ежеминутно рискуя напороться на минное поле, засаду или забраться в топографический тупик. И все же идти! Рубикон, на сей раз имеющий вид полосатого пограничного столба, перейден. И, значит, только вперед! На шестые сутки, под самое утро, я напоролся на засаду. Пестро одетый бородатый душман, возникший словно из-под земли, недвусмысленно повел стволом и что-то крикнул на своем языке. Не надо было обладать способностями ученого-языковеда, чтобы понять, что через мгновение, если я не подниму руки, он будет стрелять! Я вступать в дискуссии не стал и резво задрал ладони. – Поди сюда, – кивнул головой душман. Медленно, стараясь не вспугнуть его резким движением, я пошел в его сторону. Стрелять скорее всего он не станет. Кто перед ним – замызганный, худой как церковная крыса незнакомец. Чего такого бояться? Пусть так и думает. А я пока осмотрюсь. Склон вверх – чист. Вниз – тоже. Засада – небольшая, обложенная мешками с землей яма, прикрытая от посторонних взглядов естественного происхождения валунами. Типичный НП. На бруствере автомат, под мешками гранаты. Судя по архитектуре убежища, население его два-три человека. Если они, подзывая меня, просто развлекаются, есть шанс проскочить, изображая глухонемого бродягу. Если честно исполняют службу, значит при обыске отыщут пистолет и разговор пойдет другой. Тогда что? Принять бой? Но три настороженных автоматных ствола против одного пистолетного? Кисло! Все равно что лезть с копьем на броневик. Разные весовые категории. Я пас! Значит обыска не должно быть. Чего бы это ни стоило! Заискивающе улыбаясь, мыча и дергая головой, я пошел к убежищу. Судя по тому, что душман приопустил дуло автомата, мое представление прошло с успехом. Противника во мне не признавали. Со дна ямы поднялся еще один любопытствующий боевик. Он что-то сказал первому и оба засмеялись. Да, вот такой я забавный, неуклюжий, в грязной одежде с чужого плеча типичный деревенский дурачок. Зачем я вам? Что от меня можно добиться? Говорить – только время тратить. Пришел неизвестно откуда и уйду неизвестно куда. Бросовый я человечек с какой стороны ни зайди. Ну так и бросьте меня! Однако дело приняло дурной оборот. Один из автоматчиков поманил меня рукой. Я, выпучивая глаза и пуская слюну полуоткрытым ртом, талантливо изображал непонимание. Боевик повел автоматом. Такой жест, будь я даже трижды дураком, не понять было нельзя. Я приблизился. На дне убежища, закутавшись в спальник, спал третий человек. Значит трое! Подчиняясь приказу я перелез внутрь. Встал, упершись бессмысленным взглядом в лица. Душманы переговаривались. Мне даже показалось, что я близок к успеху, что сейчас меня отпустят. Но тот что стоял ближе проявил бдительность. Поддевая дулом автомата куртку он недвусмысленно предложил раздеваться. Я, играя испуг, сместился влево, занимая место между двух фигур. Ближнему не понравилось мое движение и он больно ткнул стволом в грудь. Моргая глазами, я начал расстегивать китель. Три-четыре секунды, потом будет поздно! Ударить в пах стоящего передо мной, одновременно, головой в подбородок стоящего сзади и уже потом, в довесок, того что лежит. Пока они не ожидают нападения, пока я могу застать их врасплох... Начали? И тут я увидел четвертого! Застегивая штаны он спускался по склону, заинтересованно наблюдая за происходящим на НП. На плече у него болтался автомат. Черт! Его появление в корне меняло обстановку. Пока я выручаю ближних, он издалека нашпигует меня свинцом, как гуся яблоками! Ближний боевик, словно что-то почуяв, насторожился, стал проявлять нервозность. Мне оставались уже не секунды – мгновения. План рушился. Я, не успевая даже додумать все до конца, импровизируя на ходу, изменил схему действий. Теперь мне требовалось, чтобы этот первый испугался меня и испугавшись, взвел автомат. Только это могло обещать мне хоть малую, но надежду на спасение! Я сделал демонстративно угрожающее движение. Душман мгновенно среагировал, отшатнулся, передернул затвор, упер в меня ствол. Он сделал то, что на его месте сделал бы любой человек, посвятивший несколько месяцев своей жизни войне. В это мгновение он подчинялся не разуму – инстинкту. Почуял опасность – готовь оружие к бою. На то и был расчет! Автомат он взвел, но причин стрелять у него не было. Я снова восстановил на лице добродушно-придурковатое выражение. Убить меня – грех на душу взять, как если порешить безвинное животное. Несколько секунд мы стояли молча, наконец он расслабился: размякли глаза, "поплыл" палец на спусковом крючке. Теперь на то, чтобы собраться ему потребуется не меньше полсекунды. Мне будет достаточно одной трети. Не меняя выражения лица – это очень важно, чтобы он видел все тот же бессмысленный взгляд, это дополнительный тормоз – я неожиданно и громко вскричал, выбросил в сторону его лица кулак, но не ударил, а отшатнулся в сторону. Инстинктивно зажмурившись, он, так же инстинктивно, нажал курок. Автомат тряхнуло длинной очередью. Но меня уже не было на пути пуль. Все мои пули до последней получил в грудь его напарник, упавший навзничь на бруствер. Тут же, но не правой, что летела ему в лицо, а левой рукой я ударил его в незащищенное горло, одновременно, каблуком в голову, достав лежащего в спальнике и одновременно же – именно этому, одновременности, учили нас в Учебке, три действия в одно мгновение! – я подхватил продолжающий стрелять автомат за дуло и подняв, направил на четвертого душмана, спускающегося по склону. Он был хороший боец. Он успел уже перехватить и взвести свое оружие, когда очередь перерезала его по животу. Его убил его товарищ, сам будучи уже фактически мертвым! Инстинкт выдрессированного бойца, заставляющий до последнего жать на гашетку, сослужил им плохую службу. Вырвав у мертвеца автомат, я контрольными выстрелами поставил точку. Четыре точки. Я не мог себе позволить, как это любят показывать в кино, случайный выстрел от недобитого противника. Вот теперь уходить! Засунув под каждый труп по гранате с выдернутой чекой – это должно было задержать возможных преследователей еще на несколько минут, я побежал вверх по склону. Вверх, потому что логика догоняющего подсказывает, что лучше убегать вниз, т.к. это быстрее. И желание убегающего быстрее скрыться толкает его вниз. Именно поэтому я побежал вверх. Вверх! В трехстах метрах от НП я заметил удобную расщелину между камнями. Сдирая с кожи свежие коросты я вбился, втиснулся туда, закрыв вход землей и ветками. Ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову, что в этой щели способен уместиться человек. Кошка – может быть. Но человек! Два дня я вылеживал в убежище. Я слышал взрывы гранат, выстрелы, шаги близко проходивших людей. Они обшаривали местность, посылали во все стороны дозоры, но ничего не нашли. На третьи сутки в ночь, я покинул тайник и продолжил путь. Еще через две недели я пересек границу в обратном направлении. А еще через три дня был дома. Нет, меня не встречали как героя. Никто не бряцал наградными значками, не брал интервью, не дарил букеты. Куратор, выслушав краткий рапорт, выдал пачку пронумерованных листов, для подробных объяснительных. Ломая голову и перья я пытался описать произошедшие со мною события. Они получались какие-то корявые и скучные, как сколоченная в школьных мастерских табуретка. Я перечеркивал листы и аккуратно складывал их в специальную корзину. Ни одна бумажка не должна была выйти из этих недоступных для постороннего стен. Чертова бумага издевалась надо мною, преуменьшая и искажая действительность. Весь мой недавний героизм, изложенный письменно, оборачивался глупостью, изобретательность – тактическими промашками. Оказывается, все можно было сделать проще, лучше и безопасней. Решения были очевидными, лежащими на поверхности, но тогда я их не видел. Рассказывая о том, как выкручиваясь из тяжелейшей ситуации, одолевая одного, второго, третьего врага в безнадежной, казалось бы борьбе, я не мог не упомянуть о том, по чьей, пусть даже косвенной, вине эта ситуация случилась, не мог не нарваться на справедливый вопрос – как вы это допустили или еще страшнее – кто вам дал право брать на себя не разрешенные высшим командованием функции? Не согласовал с начальством план действий, не получил монаршего одобрения, значит виновен, даже если в конечном итоге победил. Ты курьер и дело твое курьерские! И получалось, что я героически и кроваво воевал с собственной недальновидностью и даже, о ужас, недисциплинированностью и профнепригодностью! Ну как таким хвастать? Впору вынужденно замалчивать свои победы, чтобы через них не выказать свои же промашки. За такой отчет, дай бог, чтобы не укатали в края, где Макар телятушек не гонял! В результате, безжалостно редактируя сам себя, я изложил только факты, в которых был уверен. "Лирику" я вымарал самым жестоким образом. Я написал о заводе, о способах транспортировки, о контейнере. Последний, я был уверен, отыщется. Номер вагона известен, остальное дело техники. Контора, если понадобится, звезду с неба утянет. А о контейнере, потерянном на собственной территории, говорить нечего. Если сразу не обнаружат, каждого обходчика, каждого стрелочника во фронт построят, каждый метр пути перекопают, перещупают силами мобилизованных курсантов военных и милицейских училищ. Но результат будет. Непременно! – Это все? – спросил куратор, вертя в пальцах тоненькую стопочку листков. – Все. – Негусто. Завтра в десять! Мое задание было завершено. Я справился с ним не лучше, но и не хуже других. Я остался жив, а это удается далеко не всем! Теперь, по меньшей мере месяц, я мог не думать о "работе". Я заслужил это право. На это время я стану просто человеком, обывателем, просаживающим очередной отпуск. Я не хочу, чтобы мне напоминали о прошлом, чтобы мне снились кошмары со взрывами и стрельбой. Имею я право на "не хочу", хотя бы во внеслужебное время?! Оказалось – нет. Мне напомнили обо всем. И гораздо раньше, чем я мог предположить! Через два дня я лоб в лоб столкнулся с... бог мой! – резидентом! Это был он! Это было его лицо, его глаза! Ошибиться в идентификации личности я не мог, не так меня учили. Даже между двух, похожих как две капли воды близнецов я мог опознать одного требуемого! А уж не узнать родного шефа... Приученный к внутренней дисциплине я ни словом, ни жестом не выказал свое с ним знакомство. Я прошел мимо. И он прошел мимо, кажется, даже не заметив меня. Как он здесь очутился? Как выбрался? Как остался жив? Он выловил меня через неделю, "случайно" встретив на улице. Хорошо одетый, средних лет мужчина остановил меня и, дергая сигаретой, зажатой меж пальцев, попросил прикурить. Пока я доставал коробок, пока открывал, пока спичка горела, он сказал мне несколько слов. Всего несколько слов, поставивших все с ног на голову. Он сказал: – Спасибо тебе, парень. Ты сделал много. Ты отвлек на себя их силы. Спасибо! И извини! И, раздувая дым, ушел, растворился в толпе. Я стоял недвижимо, пока огонь спички не обжег мне пальцы. Я был ошеломлен. Я был раздавлен! Я понял все! Мне не надо было длинных разъяснений и разборов, мне достаточно было трех ключевых фраз! Оказывается, все мои, на грани жизни и смерти, приключения были пустышкой! И тот завод, и те убежища, где я неделями изображал покойника, и те контрслежки и страховка его помощников, и даже мои отчаянные попытки спастись, все это было не нужно и в высшей степени глупо. Он подставил меня! Словно барабан в темноте меня колотили со всех сторон, чтобы новые барабанщики сбегались на громкий звук. Вот что ему нужно было – побольше грома! Ему нужен был мальчик для битья. Им стал я! Давая задание, он понимал, что я обречен, что шансов остаться в живых у меня нет. Именно поэтому он рискнул показать мне свое лицо. Как уже покойнику, который не может надолго сохранить эту информацию в своей голове, не может доложить начальству о нарушении святая святых! А то, что я могу раскрыть его инкогнито противнику, его волновало мало, когда я смог бы это сделать, он был бы уже недосягаем. Он подставил не только меня. Он подставил своих, верой и правдой служивших ему агентов! Вместо того, чтобы спасти, вывести их из-под удара, он использовал их в качестве аппетитной наживки. Ему нужен был только и исключительно тарарам. Еще тогда, отбивая первого агента, я должен был привлечь к себе внимание. Сорвалось. И он отдал второго своего сотоварища. С этого момента я потянул на себя силы противника. Из меня, никчемной пешки, он вылепил значительную фигуру! И они, его противники, клюнули, откликнулись на его игру. Словно снежный ком по сугробу, катаясь туда-сюда по чужой территории, обрастал я новыми спецами. Я требовал к себе внимания! Я забирал на себя потенциально опасные глаза, руки, технику и, главное, мозги. Они думали обо мне, открывая простор для маневра шефу! Я громыхал, он действовал тихо. Его филигранная работа на фоне моей топорной переставала быть заметной. Ай да резидент! Завод был кульминацией! Там, под его стенами я собрал все их силы. Все, против одного единственного меня! Это надо умудриться убедить противника против одиночного, далеко не самого опытного бойца, выставить целый полк! И держать его в поле не день, не два, не три! Так ведь и поиск тот был наверняка начат с подачи шефа, – вдруг понял я. Не случай заставил их вести столь грандиозную осаду. Наверняка нет! Удачно подброшенная резидентом деза. Не нужен был бы я ему там, если бы меня не искали. Не информация его интересовала – облава! И, значит, заводик тот и что там производят и в каком количестве он знал заранее, потому и послал меня туда. Я разрабатывал объект, который был никому не нужен! А прикрывшись мной, как дымовой завесой, он спокойно и безопасно завершил известную только ему операцию. И ушел, не как я, со стрельбой и обдиром кожи, а спокойно, с достоинством, в комфортабельном купе фирменного поезда. И пока я зализывал и снова кровавил раны он, сидя на мягкой полке, гонял чаи и умные разговоры со случайным попутчиком. Так действуют настоящие профессионалы, а стреляют и умирают лишь такие дураки, как я! Тогда, на остановке, "сбив" меня машиной, он незаметно и обаятельно поменялся со мной судьбой. Он стал шестеркой, а я прошел в тузы. На час. Как тот халиф. Если бы противник его раньше времени просчитал, он изобразил бы из себя мелкую, бестолковую сошку, связника, а из меня резидента. Свою смерть он подменил бы моей и снова вышел сухим из воды. Ай да шеф! Ай да умница! Зубр! А я вошь, затерявшаяся в его шерстке! Меня распирала обида. Я был обманут как глупый мальчишка, романтично верящий в благородство и товарищество. Обманут и оставлен умирать! Спасенье мое – это недоразумение, игра случая. Только в этом одном промахнулся шеф. Эх, если бы я догадался раньше! Если бы я мог хотя бы предположить подобное! Дал бы я ему прикурить! Ох дал бы!.. Но прошел день. Прошел второй. И вбитый мне в голову в Учебке здравый расчет взял верх над эмоциями. Я попытался зайти с другого конца. Да подставил, да, по большому счету предал, но что его заставило это сделать? И что бы сделал на месте резидента я? Подумаем? Расклад – хуже не придумать. Связи провалены, противник разматывает цепочку, заглатывая человека за человеком. До полного провала дни, если не часы. Центр интересует результат, а не лирика. Оправдания ему не нужны. И, главное, он, результат, где-то близко, пальчиками дотянуться можно. Но дотянуться не дают. Все время, все усилия уходят на то, чтобы заткнуть очередную дыру в обороне, обеспечить безопасность, предугадать ходы противника. Тришкин кафтан – не успеваешь бегать с иглой и ниткой на слышимый со всех сторон треск. А тут еще присылают в качестве погонялы курьера-энтузиаста. Выдай ему на блюдечке с голубой каемочкой результат и все тут! А где его взять? Тупик. Что бы сделал я? Стал, следуя чувству товарищества, спасать отдельных соратников, чтобы в этой суете неизбежно высветиться самому? Так именно этого противник и добивается, ведя слежку за отдельными агентами. Значит сыграть на руку врагу? Дать ему возможность, начав с головы, просчитать всю агентурную сеть? И не спастись и не спасти помощников, просто благородно погибнуть всем, напрочь провалив задание. И кто сказал, что он предал всех? Почему я и два известных мне агента это все? Может быть это лишь малая часть нелегального айсберга? И пожертвовав нами, он спас остальное большинство? Если допустить такое, то так ли он беспринципен? Ампутировать одну, смертельно больную ногу, чтобы выжил целый организм, разве это предательство? К тому же я сужу о том, сути чего не знаю. Какое задание он выполнял? Какие цели преследовал? Не маленькие, если целый перерабатывающий завод, с полусотней охраны, техникой, многомиллионным оборотом был пожертвован единственно для прикрытия основной операции! Другому хватило бы для получения внеочередного звания одного этого! Я услышал бой только своего барабана, а играл целый оркестр! Что играл? Знать бы. Но если даже принять завод и все с ним связанное за десятую часть, то целое?! Ого! Глазом не охватить! Да на месте своего начальника, свались на меня такая ответственность и такие, неодолимые на первый и на второй, и на третий, и на все последующие взгляды, обстоятельства, я просто бы застрелился. А он выкрутился, просчитал выход: направил наступающего на пятки противника по ложному пути, вывел из игры наиболее ценные кадры, пожертвовал все равно обреченными, да еще, между делом, руками курьера-практиканта рванул взлелеянный мафией наркозаводик! Как говорится, малой кровью на чужой территории. Конечно, обидно, что в жертву принесли именно меня. Но это лично для меня я самая великая ценность. А в его распоряжении таких жизней может быть десятки. Почему он должен избрать для спасения именно мою, а не другого такого же агента. Потому что этого хочется мне? Но разве учитывается желание рядового пехотинца, погибающего на ложном плацдарме ради достижения высших и неизвестных ему стратегических целей? И разве напрасна его жертва? Да, он изначально не должен был победить и, не зная об этом, честно и самоотверженно шел в атаку, подставляясь чужим пулям и осколкам. Он умер, но собрал на себя десять или сто вражеских солдат и тем спас десять или сто своих сотоварищей, где-то там, далеко, в тиши и покое формировавших водную преграду. Разве может этот солдат обвинить в бессердечии пославшего его на смерть генерала? Нет. Он знал на что шел. И я, и помощники резидента знали, на что шли, знали условия этой, по-военному бескомпромиссной борьбы. Мы должны были быть готовыми умереть не там где хочется, а где скажут, так чего теперь жаловаться. Не мне судить шефа. Да и будь он хоть в малой степени виновен, разве подошел бы он, нарушая законы конспирации, ко мне на улице, рискуя быть наказанным начальством? Разве признал меня случайно столкнувшись? Нет, прошел бы мимо и никогда бы я не узнал истины. Не прав я, доверяясь эмоциям. Дорогого стоит его "спасибо". Дорогого! Рассуждая так, я не осознавал, что в эти мгновения, отстраняясь от своей обиды, влезая в шкуру резидента, я незаметно для себя становился другим. Я умирал как исполнитель и в муках и корчах сомнений рождался как руководитель. Не Учебка сделала меня, не навыки убивать и укрываться, эти, мучительные раздумья. Признавая за другим право распоряжаться моей жизнью, я завоевывал аналогичное право для себя. Лишь тот может послать подобного себе на смерть, кто сам в любое мгновение готов принять из рук другого смерть собственную. Право – это лишь продолжение обязанностей. Круг разомкнулся и впустил меня внутрь. Я стал равным среди избранных. Священное действо состоялось. Тогда, отлеживая бока на диване, бродя по улицам, глотая пиво, думая о другом, скором задании, я не догадывался, что пора школярства завершена. Что уже никто и никогда не вручит мне курьерскую сумку. Что в графе "рекомендации к использованию" моего секретного, в единственном экземпляре личного дела уверенной рукой выведено – "готов к самостоятельной работе". Готов ли? Способен ли? Это покажет жизнь. В конце концов это не последнее задание. А бравые пионерские вскрики "Всегда готов!" не в чести у нашей организации. У нас работают, побеждают и умирают тихо. Такая специфика!