Текст книги "Третья террористическая"
Автор книги: Андрей Ильин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 18
Точилин Петр Степанович был ученым. Причем не самым плохим – он имел степень, имел публикации и широкую известность в узких научных кругах. Но все это он имел – в прошлом. В настоящем он был безработным. Который вот уже почти полгода жил за счет жены. Причем довольно спокойно. Потому что ему казалось, что он имеет на это право – он двадцать лет приносил в дом деньги, заработав эту квартиру, всю эту обстановку и всю, какая на них была, одежду. Не его вина, что их НИИ сократили из-за того, что он стоял на пересечении дорог и был лакомым куском для бизнесменов. НИИ закрыли, превратив его корпуса в торговые ряды.
В их жизни ничего не изменилось – он завтракал, обедал и ужинал, не очень задумываясь, откуда берутся продукты и сколько они стоят. Потому что никогда об этом особо не задумывался. Его обязанностью было добывать деньги, за продукты отвечала жена.
Он ел и шел работать. Он наверстывал то, что не успевал делать, когда работал в НИИ, – читал и переводил специальную, по его тематике, литературу, чтобы не выпасть из темы, так как считал, что его трудности временные и что о нем обязательно вспомнят. Как поначалу считают все.
Но очень скоро он начал замечать, что отношение его близких к нему изменилось. Или ему стало казаться, что изменилось. Жена за едой, вздыхая, жаловалась на цены на продукты в ближайших магазинах, возможно, просто так жаловалась, а может быть, намекала… И вообще, в последнее время она стала какой-то нервной, срываясь из-за каждого пустяка на крик и слезы. И дети стали менее приветливы, чем когда он работал в НИИ…
Детей понять было можно. Всю жизнь живя за спиной папы-ученого из почтового ящика, без пяти минут членкора, они горя не знали. Наука была в почете, и поэтому деньги в семье водились. А импортные шмотки папа привозил из-за границы с конференций и симпозиумов, причем такие, какие их одноклассники не имели. Дети привыкли жить легко и жить трудно не хотели. Но высказывать свое недовольство в открытую боялись, предпочитая выражать его отсутствием прежней любви.
Что Петр Степанович чувствовал.
– Вам не хватает денег? – поставил он как-то вопрос ребром.
Жена промолчала.
Дети красноречиво фыркнули.
Петр Степанович не поленился, зашел в ближайший магазин. И понял, что не хватает. И стал искать работу.
Но где бы мог найти работу сорокапятилетний без пяти минут членкор, который ничего не умел делать, кроме как изобретать новые теории и делать какие-то там открытия. Бесполезные они люди – членкоры…
Он прошел службы занятости, где ему предложили заполнить анкеты. В графе «ваше образование» он указывал свое первое высшее, второе высшее, звания, полученные в Германии и Швейцарии, кандидатскую и докторскую диссертации и… На чем графа обрывалась, потому что была очень коротенькой. Как видно, анкеты на «почти членкоров» рассчитаны не были. Зато в графу «на какую работу вы согласны» он вписывал лишь одно слово – на любую.
Но на «любую» его не брали.
На физическую – потому что рынок труда был наводнен безработными двадцатилетними молодцами, с которыми было трудно конкурировать. А для «умственной» работы – продавать в киосках водку или колготки – он был «чересчур умным» И чересчур интеллигентным. Такие товар впаривать не умеют.
Все это не способствовало миру в семье. Теперь каждый косой взгляд, каждое слово он истолковывал как упрек себе. Которые считал несправедливыми.
– Что я могу сделать, я же не виноват, что меня никуда не берут! – разводил он руками.
Хотя жена его ни в чем не упрекала, а лишь только качала головой и вздыхала.
Но он истолковывал ее вздохи по-своему.
– И нечего тут вздыхать! – возмущался он. – Раньше, когда я хорошо зарабатывал, ты не вздыхала!..
Как будто дело в деньгах…
– Если ты считаешь, что я живу за твой счет, – так и скажи! Я могу съехать!..
Загнанные жизнью люди напоминают брошенных в банку пауков – они кусают и жалят друг друга, вместо того чтобы наброситься на тех, кто загнал их в банку.
Жена плакала. Но не при нем, после, чтобы не нарваться на новый скандал. Плакала, жалея его, себя и детей. Которым было так же плохо, как ей, и которым она ничем не могла помочь.
Дети не плакали, они были более жестоки и на жалобы отца реагировали не слезами.
– Другие как-то выкручиваются… – ворчали они.
Другие выкручивались по-разному – кто-то воровал, кто-то продавал, кто-то продавал себя. Воровать «без пяти членкор» не умел – вовремя не научился. Торговать собой ему не позволило бы государство, потому что он был носителем важных оборонных секретов. Оставалось продавать товар. Что, как он считал, не трудно. Уж коли можно рассчитать напряжения в Т-образной балке несущей конструкции стыковочного узла третьей ступени межконтинентальной ракеты в момент пиковых нагрузок, при преодолении сверхзвукового барьера, то загнать косметику уж как-нибудь.
Он обошел знакомых докторов и академиков, которые, пряча глаза, одолжили ему кто по три, кто по пять тысяч под гарантии его честного слова. Они даже расписок не просили, они бы и так ему эти деньги дали, без возврата, да только знали, что милостыню он не возьмет. Набралось несколько тысяч долларов. Которые стали его стартовым капиталом.
Место он выбрал тоже очень удачное – бывшее свое НИИ. Где взял в аренду квадратный метр пола под микроприлавок как раз напротив лаборатории, где был когда-то заведующим. Он выложил тот же самый, что и все, товар и стал ждать прибыли.
Напрасно. Потому что возле него никто не останавливался – покупатели окидывали его и его товар быстрым взглядом и бежали дальше. Бежали к его соседям. Покупатели не любят продавцов, которые выглядят умнее их и держатся независимо. Наш закомплексованный, забитый жизнью и семейными обстоятельствами покупатель любит, чтобы перед ним за его деньги поклоны до земли били. Как за эти же деньги был вынужден бить он. Чего «почти членкоры» делать не умеют. Даже когда честно пытаются!
Ставить за прилавок интеллигентов – это все равно что попросить вымыть домашний сортир фотомодель, спокойно при этом наблюдая, как она возит тряпкой по полу. Не получится спокойно! будешь чувствовать себя гораздо менее уютно, чем если бы то же самое делала тетя Фрося.
Но Петр Степанович всего этого не знал. Он думал, что люди выбирают на рынках товар, а не продавцов!
– Это чего это такое? – спрашивали его, крутя перед глазами и обнюхивая предлагаемые им носки.
– Это носки, – чувствуя себя идиотом, отвечал он.
– Да я вижу, что носки, – удивленно глядел на него покупатель. – Чьи они? Поди, Китай?
Ему бы сказать:
– Ну что вы, какой Китай! Это же Армани. Вы примерьте и сразу сами увидите…
Намекая на то, что имеет дело со знатоком мировых тенденций в высокой моде.
А этот честно говорил:
– Ну да, Китай. За такую цену может быть только Китай.
Хотя на соседних прилавках за ту же цену можно было купить эксклюзивные модели лучших домов моды мира!
Кто же станет покупать Китай, если за те же деньги можно взять пару носков от Версаче, а в придачу к ним, немного поторговавшись, блузон от Юдашкина и вечернее платье от Славы Зайцева, которые не подошли их женам. Не для того покупатель сюда пришел, чтобы себя любимого обряжать в дешевый китайский ширпотреб!
А то, что настоящие, от Армани, носки будут стоить столько же, сколько подержанные «Жигули», на которых покупатель сюда приехал, он знать не знает. Вернее – знать не хочет!..
В первый день Петр Степанович наторговал на пятнадцать рублей. Из которых сто пятьдесят ушли на аренду, сто на транспорт и еще двести на различные согласования и разрешения… А тут еще к вечеру к нему подошел смуглый молодой человек кавказской национальности.
– Давай! – сказал он.
– Чего давай? – не понял Петр Степанович.
– Как че? «Бабки» давай.
Значение слова «бабки» Петр Степанович уже знал, потому что всякий культурный человек должен знать и любить свой родной язык.
– А почему я должен вам что-то давать? – удивился Петр Степанович.
Обращение на «вы» вызвало неожиданно бурную одной из сторон реакцию. Молодой человек вздрогнул, словно его последними словами покрыли, и воровато стрельнул по сторонам глазами. На «вы» к таким, как он, обращаются только менты во время крутых облав и выносящие приговор судьи.
Что было воспринял как оскорбление, которое нельзя стерпеть!
– Ты че, в натуре? – попер «бычок» на нового продавца. – Ты че, фраер драный, борзый, да?!
Молодой кавказец владел русским разговорным языком лучше «почти членкора», отчего тому должно было быть стыдно.
Соседи-продавцы делали Петру Степановичу какие-то знаки. Но он не понимал какие.
– «Бабки», падла, гони. Это наше место!
– Вообще-то это место больше мое, чем ваше, – вздохнул Петр Степанович. – Это я его строил…
Имея в виду, что весь этот рынок, бывший изначально НИИ, возник в том числе благодаря и его усилиям.
Но молодой человек его намеков не понял. Молодой человек выразился в том смысле, что вы не вполне осознаете возможные последствия своего необдуманного поступка, который может иметь самое негативное для вас продолжение, и куда-то побежал.
Продавцы стали срочно собирать и рассовывать по сумкам товар. И Петр Степанович стал. Но не успел. Потому что к нему подошла толпа лиц кавказской национальности.
Эти разговаривать с ним не стали. Не о чем им было с ним говорить… Они обступили его, прикрыв от посторонних взглядов спинами, и ударили в лицо. Сильно ударили, так что он рухнул на свой лоток.
Они никого не боялись – им некого было бояться, они здесь были хозяевами. Этот рынок был их.
Кто-то вывернул нарушителю карманы, вытряхнув из них все деньги и бросив куда-то в сторону паспорт, кто-то методично и спокойно рвал и бросал на пол, в грязь так и не проданный товар, вытирая об него подошвы ботинок. Из тюбиков, на которые вставали ногами, длинными белыми струями выстреливала зубная паста, что вызывало общее оживление и смех.
Они уничтожали его, вернее, даже не его, а докторов и академиков деньги.
– Как вы смеете! – вскричал Петр Степанович бросаясь на обидчиков.
Он никого не ударил, он не собирался никого бить и не смог бы. Но они приняли его вызов. Они встали кругом и сильными ударами в лицо и в корпус стали посылать жертву друг к другу, словно в пляжный волейбол играли. Головой, которая заменяла мячик.
Петр Степанович летал от одного кулака к другому, глухо стукаясь о жесткие костяшки пальцев и смешно дергая головой. Из его разбитого носа и рассеченной скулы хлестала кровь. Его передние зубы валялись в кровавых лужицах у него под ногами.
Ему никто не помог. Желающих иметь дело с кавказцами среди многочисленных зрителей не нашлось.
Потом он упал.
И, видно, крикнул что-то обидное. Потому что кавказцы перестали смеяться и несколько раз пнули его по лицу. Кавказцам не следует говорить ничего лишнего, они гордый народ и не прощают обид.
Еще через минуту или пять Петр Степанович перестал кричать и перестал закрываться от ударов. Потому что потерял сознание. Пинать изломанное, почти уже безжизненное, похожее на куклу, тело скучно, и чеченцы быстро остыли, потеряв к нему интерес. Но, уходя, один из них сделал шаг назад, навис над окровавленным мужчиной, приподнял повыше правую ногу и, хорошенько примерившись, с силой уронил ее вниз, впечатав каблук ботинка в открытое лицо обидчика. Тяжелый ботинок упал на лицо, и под ним что-то глухо хрустнуло…
– Вонючий ишак!
Кавказцы рассмеялись и неспешно, прорезая телами расступающуюся перед ними молчаливую толпу, пошли прочь. Пошли отдыхать.
Они все сделали правильно – они делали свой бизнес. Точно так же поступили бы тамбовцы, уралмашевские и любая другая, защищающая свой бизнес «крыша». Потому что если ты хочешь продавать свой товар на их территории, то ты должен платить им. Или не продавать! Или продавать не здесь!
Только где бы ты ни продавал и что бы ни продавал, «отстегивать» все равно придется – хозяевам той территории. Потому что ничьей территории на территории нашей, страны – нет, просто не осталось! Поделена вся наша страна…
Хотя поговаривают, что тем, кто попал под кавказцев, повезло меньше. Потому что «кавказская» крыша – одна из самых неуютных «крыш» и самых дорогих «крыш», потому что этой «крыше» нужно больше, чем тамбовской, солнцевской или еще какой-нибудь, так как нужно из «отстегнутых» им денег «отстегивать» на войну. За свободу Ичкерии!
За которую в Москве, Питере, Краснодаре, Вологде, Новосибирске, Владивостоке, Курске, Нарьян-Маре, Омске, Улан-Удэ, Иркутске… россияне, занимающиеся частным предпринимательством, должны платить соответствующий налог!
И платят!
И будут платить!..
Потому что на эти изъятые у русских торгашей деньги можно будет купить у русских братков похищенные с российских складов автоматы и гранатометы, чтобы убивать из них русских солдат, которые, может так случиться, будут детьми торговцев, отстегнувших чеченской «крыше» налог на войну в далеком от войны Мурманске…
Глава 19
Джип ехал по указанному адресу. В джипе были злые как черти чеченцы и подсунувшие им некондиционный товар продавцы. Двое – из недавно еще четверых. Продавцы валялись друг на друге между сиденьями, упираясь лицами в пол, чеченцы сидели, поставив на них ноги. Такая была диспозиция…
Джип ехал быстро, подпрыгивая на плохой дороге, от чего продавцы больно бились головами о пол и о дверцы. Но они не возмущались, они были очень довольны своим положением, они бы так согласились до самого Владивостока ехать. Подумаешь, башка стукается, «чехи» могут сделать так, что не будет стукаться, а будет кататься. В багажнике…
Поворот. Еще поворот…
Известные в округе уголовные авторитеты, от одного имени которых начинали трепетать и заикаться местные розничные, мелкооптовые и даже среднеоптовые торговцы, лежали тихо и смирно, боясь пошевелиться. Видели бы их сейчас обираемые ими жертвы!..
Остановка.
– Эй, куда дальше?
Одного из продавцов схватили за волосы и потянули вверх.
– Туда, налево. Вон тот дом… Второй подъезд… Третий этаж… Семнадцатая квартира… – быстро-быстро затараторил продавец, стараясь понравиться «чехам». – Это все – он! Он там живет! Это он, гад, вас обманул – это не мы!..
– Как его зовут?
– Прапорщик Кузьмичев…
Старший прапорщик в/ч 16265 Кузьмичев Валерий Павлович испытывал трудности с деньгами. Трудности заключались в том, что он хотел иметь денег много, а имел – мало. Что создало опасный для обороноспособности страны дисбаланс. Потому что войсковая часть 16265 была не просто в/ч, а была складом армейского резерва вооружений. А старший прапорщик – кладовщиком.
Должность не пыльная, но малоденежная. Особенно если учитывать его возросшие за последнее время потребительские аппетиты. Когда столько всего есть в свободной продаже, трудно все это не купить. Раньше было проще – раньше не было соблазнов, потому что ничего не было. И раздражающих примеров не было. Командир части получал чуть больше прапорщика, а купить мог даже меньше его, если, к примеру, у прапорщика жена была товароведом военторга, а у командира библиотекарем. Тогда и воровать-то по-крупному смысла не имело. Куда потом эти деньги девать? В гарнизонной лавке лишнюю банку сгущенки купить? Так ее и так можно было купить, хоть целый ящик, на те еще полновесные рубли.
По мелочи, конечно, тянули, кто тогда не тянул, но это было скорее хобби, чем воровство. «Приделать ноги» незаменимой для рыбалки химзащите Л-1 или слить канистру бензина – это одно, это – святое. А вот загнать на сторону что-нибудь посерьезней, хоть даже один несчастный «макар», никому в голову не приходило. Потому что за тот «макар», будь ты хоть кладовщик, хоть командир части, хоть начальник округа, тебя бы закатали лет на пять с конфискацией!
Теперь все изменилось.
Теперь министр обороны может запросто «потерять» в Чечне оружия и воинского имущества на полмиллиарда баксов и выстроить за казенный счет пятиэтажную дачку на Рублевском шоссе, командующий флотом толкнуть налево списанный им же крейсер, а командир дивизии стратегических бомбардировщиков передать пару бомбовозов в СП, для организации челночных рейсов в Турцию.
Нынче все можно!
А если начальству можно, почему кладовщику нельзя? Чем он хуже? У него тоже много чего на подотчете числится.
Так себя уговаривал «товарищ прапорщик», когда загнал налево первую коробку патронов к пистолету «ПМ». Патроны ушли бойко и дорого. Судя по тому, как бойко и как дорого, в патронах население нуждалось не меньше, чем в хлебе насущном.
Проданные патроны прапорщик списал как «пришедшее в негодность в процессе ответственного ранения имущество», выставив комиссии бутылку водки. Комиссия выпила водки, закусила плавленым сырком и подмахнула акт.
Воодушевленный успехом, прапорщик обошел свое хозяйство, прикинув, сколько все это разложенное на стеллажах добро может стоить. Получилось – очень много. Оказывается, прапорщик был не бедным человеком, был очень богатым человеком. А жил как нищий! Разве это справедливо?
Прапорщик загнал две коробки патронов и выставил комиссии две бутылки водки, что комиссию устроило.
Покупатели двух коробок патронов нашли прапорщика через неделю, пожаловавшись ему, что попали в очень затруднительное положение, потому что, имея до черта патронов, не имеют возможности пострелять, потому что не имеют пистолета. И предложили продать им пистолет. Двадцать штук. Но можно и десять.
Продажа десяти пистолетов позволяла прапорщику приобрести «Жигули», о которых он давно и безуспешно мечтал. Но продажа десяти пистолетов было бы преступлением. Поэтому он категорически отказался продать десять пистолетов, продав только пять. И купил «Москвич».
Списать пистолеты было труднее, чем патроны, пришлось ему устраивать на складе небольшой потоп, который залил «сданное на ответственное хранение имущество, приведя его в полную негодность». На этот раз комиссия, проявив принципиальность, подписывать акт за бутылку водки и плавленый сырок отказалась, потребовав минимум ящик водки и колбасу с красной рыбой на закуску. Прапорщик с испугу выставил два ящика… Но водкой дело не кончилось – по части поползли слухи, что Кузьмич загоняет на сторону оружие. Прапорщика вызвал его вышестоящий начальник.
– Ты что, патронами торгуешь? – напрямик спросил он.
Прапорщик промолчал. Что можно было истолковать как признание.
– Как ты смеешь?! – возмутился начальник. – Как ты смеешь торговать вверенным тебе имуществом!.. Без меня…
Прапорщик понял, что с вышестоящим начальством придется делиться. То есть возникло то, что на языке официального следствия называется – сговором лиц с целью создания преступного сообщества.
Не один Кузьмич хотел жить лучше, другие тоже хотели.
Под прикрытием начальства торговля пошла бойчей. Кузьмича находили крепкие ребята в одинакового покроя кожанках и делали предложения от которых невозможно было отказаться. Вначале они интересовались «маслятами» и разными прочими «грибами», потом «макарами» и «калашами».
Списывать «стволы» в таких количествах было невозможно, и на складе стали появляться пустые ящики. В которые вряд ли кто-нибудь когда-нибудь сунется. Склад был слишком большим – сотни ящиков лежали на тысячах полок, лежали годами и десятилетиями в ожидании большой войны. Это и были военные закрома Родины. Ревизии, которые раньше случались чаще, а теперь их почти не было, подходили к делу формально – проверяли документы и строго спрашивали кладовщиков: все ли на месте? Кладовщики божились, что все, на чем проверка обычно заканчивалась. В гостевой баньке.
Иногда особо въедливые ревизоры тыкали пальцем в какой-нибудь наугад выбранный ящик, которому сбивали крышку, – если с ним все было в норме, то и на складе все считалось в порядке.
Если ревизоры приближались к сомнительным полкам, кладовщик играл с ними в популярную в стране телеигру, предлагая отказаться от осмотра ящиков, взяв приз.
– Я даю вам сто, и вы туда не заглядываете! – предлагал кладовщик.
«Сто» – конечно, не рублей. Участники игры соглашались не сразу и редко когда соглашались на «сто», но соглашались всегда. Потому что приз был гораздо больше премии, на которую мог рассчитывать ревизор, обнаруживший недостачу.
Конечно, рано или поздно обман должен был вскрыться, но прапорщик Кузьмичев, как и каждый вор, надеялся, что это произойдет не скоро. И не с ним.
И продолжал свой бизнес.
Пустые ящики множились, деньги прибывали, а из прилавках все еще оставались товары, которые он не мог себе позволить купить. Он уже имел «Жигули», причем не одни, и уже хотел не «Жигули», а хорошую иномарку. И много чего еще хотел – отчего денег ему не хватало даже больше, чем раньше. Потому что денег не хватает всегда. И даже тем, у кого их куры не клюют…
Когда Кузьмича нашли кавказцы и предложили продать партию гранатометов – он отказал. Потому что боялся с ними связываться. Но кавказцам если они что-то сильно хотят, отказать трудно.
– Зачем так сказал? – обиделись они на него. – Мы же знаем, ты русским продаешь! Мы что – хуже, да?..
– Ну почему хуже… Я не сказал, что хуже… – замялся прапорщик. – Просто у меня сейчас нет того, что вам нужно.
– Не завезли – да? – все поняли несостоявшиеся покупатели гранатометов.
А вечером домой не вернулась дочь прапорщика. И за полночь не вернулась. Вернулась под утро оживленная и загадочная.
– Ты где была? – строго спросил у нее не сомкнувший до самого утра глаз отец.
– В ночном клубе. Я с такими интересными ребятами познакомилась!..
Дочь была взрослая и имела право знакомиться с потенциальными женихами. Пора уже. Но эти женихи были не обычными – были с Кавказа.
– Они такие забавные, такие интересные, они так здорово рассказывают о своих обычаях!..
Прапорщик напрягся. И не зря.
– Я запрещаю тебе с ними встречаться! – сказал он.
– Почему?
– Потому!
Объяснять дочери, что ее любят не за ее красивые глаза, а за папины гранатометы, он не стал. Ей вообще лучше было ничего не знать.
В тот же день ему позвонили дочкины ухажеры.
– У вас такая замечательная дочь, – поздравили его они, говоря с характерным акцентом.
– Не смейте трогать мою дочь! – не сдержавшись, прокричал в трубку не на шутку встревоженный отец.
– Зачем трогать? У нас до свадьбы трогать нельзя! – похвастался телефонный собеседник. – Такие у нас обычаи! Но можно невесту украсть!..
Прапорщик посмотрел на дочь, которая вертелась возле зеркала, и сразу все понял.
«Товар» тут же завезли. А за покупателями дело не стало – покупатели щедро расплатились, намекнув на возможность нового заказа.
На стеллаже, где лежали гранатометы, появились пустые ящики.
Когда соседу по лестничной клетке привезли из Чечни «цинк» с останками сгоревшего в БТРе сына, прапорщик подумал, что, возможно, это был его гранатомет. Но потом решил, что это совершенно не обязательно, потому что этих гранатометов в Чечне как грязи. Может, это не его гранатомет, а бывшего министра обороны, который передавал их боевикам тысячами? Он за министра отвечать не согласен!
И то верно – почему у нас всех собак всегда вешают исключительно на стрелочников и хоть бы одну на министра? Неправильно это!..
Когда на склад поступили переносные ракетно-зенитные комплексы, прапорщик Кузьмичев понял, что ему крупно повезло. Вернее, ему объяснили, что ему крупно повезло, потому что назвали цену, за которую готовы приобрести каждый ПЗРК.
Соблазн был велик. Но и риск тоже. Ракетный комплекс, в отличие от автомата, проходил по особому списку – так просто его не умыкнешь. С другой стороны, получив такие деньги, можно было откупиться от какой угодно ревизии! Рискнуть? Или нет?..
Сомнения жадного человека всегда истолковываются в пользу наживы. И прапорщик не устоял – сдав на пробу один ПЗРК, не забыв поделиться со своими, с которыми был в доле, начальниками. На следующий день ревизия не пришла, что было истолковано добрым предзнаменованием.
И прапорщик сдал еще один комплекс. Остановиться он, как и всякий вор, уже не мог, потому что останавливаться ему было уже бессмысленно – он в этом деле увяз по самую маковку и лишний эпизод в его будущем деле уже ничего ни прибавить ни убавить не мог. Так стоит ли стесняться?
Следующий ПЗРК он сбыл своим, местным. На чем и про кололся. Потому что «свои» притащили к нему «чужих». Не по доброй воле, чтобы при головах остаться…
…В дверь позвонили.
– Поди открой! – крикнул Кузьмич дочери.
Сам он с дивана вставать не хотел. Может он, в конце концов, позволить себе отдохнуть от трудов неправедных!
– Ты слышишь или нет?!
– Да слышу я, слышу! – раздраженно проорала из своей комнаты дочь.
– А чего не идешь?
– Не могу – я голая!
Кузьмич вздохнул и пошел к двери. Никакого сладу с этими бабами нет – то они голые, то в грязном халате, то в бигудях!.. Дверь открыть некому!..
– Кто там еще? – недовольно спросил он.
– Эй, слушай, дорогой, почтальон к тебе пришел! Открой срочно – да! – крикнули из-за двери. – Телеграмм тебе принес!
Кузьмич провернул защелку. А дальше… А дальше он ничего не понял – какая-то неведомая сила рванула его за грудки вперед, пушечным ядром вынося из квартиры, и потащила вниз по лестнице так, что ноги ступенек не касались.
Против подъезда стоял большой черный джип с распахнутыми дверцами, который стремительно, хотя никуда не ехал, приблизился. Кузьмича внесло в салон, дверцы захлопнулись, и джип рванул с места.
– Вы кто? – удивленно, потому что он даже еще испугаться не успел, спросил прапорщик.
Сидеть ему было неудобно, потому что планировка джипа была крайне неудачной – пол поднят очень высоко, отчего коленки задирались под самый подбородок.
– Вы кто?! – повторил он свой вопрос, уже подозревая худшее, подозревая, что его взяла милиция. Но милиция в его случае была бы далеко не худшим вариантом.
– Попался, гад! – мстительно сказал кто-то снизу. – Мы тебя отучим туфту впаривать!
И пол под ногами зашевелился, словно живой. Но прапорщику уже было не до пола!
– Зачем так нехорошо делаешь? – обернулся нему с переднего сиденья жуткого вида кавказец. – Зачем обманываешь, зачем плохой товар даешь?
– А?.. – прошипел снизу голос. – Зачем гнилой товар нам впарил?!
Сидящий рядом с прапорщиком мужчина, который тоже был кавказцем, подняв ногу, изо всех сил ткнул ею куда-то вниз.
«Пол» сказал:
– Ай!..
И затих.
– Если ты нас обманул, мы тебе голову резать будем! – дружески пообещал передний кавказец, оскалив зубы и проведя большим пальцем под подбородком. – Вот так резать будем!
Судя по всему, он не шутил, он излагал план предстоящих им совместных вечерних мероприятий.
– Всэм рэзать будем! Всэм до одного!..
Кузьмич почувствовал, как под его ногами замер, закаменел «пол». И как закаменел он сам! Если бы это были не чеченцы, если бы это была милиция, он бы обрадовался им как родным!
– Этого не может быть, я не обманывал, у меня как в аптеке! – залепетал он. – Это не я! Честное слово!..
– Разберемся… – грозно пообещал кавказец. – Со всеми, кто нас обманул, разберемся!
И глаза его нехорошо сверкнули…
* * *
Поздно ночью на перекрестке, недалеко от дома, где жил прапорщик Кузьмичев, остановилась машина. Большой черный джип. Дверцы распахнулись, и из машины на обочину выпал какой-то бесформенный сверток.
Дверцы хлопнули, и джип уехал.
Сверток остался лежать.
Размерами и внешними очертаниями сверток смутно напоминал человеческую фигуру, но только у ней не было ни рук, ни ног, ни головы. И еще этот сверток не шевелился…
Мимо проехала машина и еще одна, но никто не обратил внимания на кучу какого-то валяющегося на обочине тряпья. Или сделали вид, что не обратили, потому что нынче чем меньше ты видишь, тем спокойней спишь.
Безголовый, безрукий, слегка напоминающий человеческую фигуру сверток мог пролежать на обочине, наверное, до самого утра, если бы на него не обратили внимание случайные прохожие. Вернее, неслучайные прохожие. Две женщины – одна молодая, другая в возрасте. Они только что вышли из подъезда и, обойдя дом, подошли к дороге. И стали всматриваться вдаль. Похоже, они кого-то искали. Они искали своего пропавшего мужа и отца.
– Смотри-ка! – сказала одна из женщин.
И показала на лежащий на обочине сверток.
Они подошли к нему поближе.
Это был мешок, самый обычный мешок, в которых перевозят и хранят картошку. Только не похоже было, чтобы в нем была картошка, – этот мешок имел совсем-совсем другие очертания, был весь в крупных буграх и был в каких-то темных, промочивших ткань насквозь пятнах. Как будто в нем перевозили не картошку, а перевозили свежее мясо.
Женщины приблизились к мешку, и им вдруг стало неуютно, стало страшно, потому что они смогли оценить его размеры! Мешок был точно таким, каким должен быть, если в него засунуть человека. Например, их отца…
А вдруг?!
Боясь предположить худшее, боясь даже об этом подумать, они остановились в одном шаге от своей жутковатой находки.
Мать потянулась к горловине мешка.
– А если это он?! – испуганно ойкнула дочь. – Давай лучше милицию вызовем!
Но было уже поздно… Мешок зашевелился. И сказал:
– Они уехали?
Женщины с визгом отпрыгнули в стороны.
Из мешка показалась голова. Голова их отца. Которую трудно было узнать, потому что вся она была в ссадинах, синяках и кровоподтеках.
Голова испуганно огляделась по сторонам.
Машины не было!
Вслед за головой из мешка вылезли плечи. Руки. Туловище… Туловище тоже было в крови, пропитавшей рубаху и мешок.
Мать с дочерью разом, в голос завыли.
– А ну – цыц! – рявкнул на них муж и отец. – Помогите лучше.
Его подхватили под руки и повели к подъезду. Он шел с трудом, сильно прихрамывая, но шел своими ногами…
Что с ним произошло, прапорщик Кузьмичев так и не понял. Но более всего не понял, почему вернулся домой и почему с головой!
Его, ни сном ни духом не ожидавшего такого поворота событий, сняли с дивана, впихнули в джип и увезли в неизвестном направлении. Увезли чеченцы, которым он продал переносной ракетно-зенитный комплекс. Вернее, он не им продал, он местным браткам продал, а те перепродали его чеченцам. Которых предложенный товар чем-то не устроил.
По крайней мере, так понял Кузьмич. Понял, что ему предъявляют рекламацию, потому что чеченцы стали кричать, что он вор и обманщик, и стали его жестоко бить, требуя, чтобы он во всем признался. На их перекошенные злобой лица было жутко смотреть! А потом один из них выдернул из ножен здоровенный нож, которым хотел перерезать ему шею. Но его оттащили другие чеченцы, потом они долго о чем-то друг с другом спорили и снова хотели зарезать…
Он уже был уверен, что зарежут, он уж со всеми мысленно простился… Но его отпустили, потребовав вернуть деньги и сообщить им, когда на склад привезут новую партию «Игл».
– Если ты снова обманешь, мы тебя найдем и на куски порежем! – предупредили они. – Теперь ты только с нами торговать будешь, понял, да?!
