Текст книги "До последней капли"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 11

Сан Санычу позвонил Прохоров.

– Здравствуй, Полковник. Не знаю, насколько тебя может заинтересовать моя информация, но у Семена пропала внучка. Вместе со снохой. Они предполагают, что она решила поиграть на нервах супруга и потому, не предупредив, съехала к подругам.

– Когда они пропали?

– Двое суток назад.

Двое суток назад квартиру Сан Саныча покинул последний рабочий.

– А записки никакой не было? Ну, мол, не могу больше терпеть. Или что-нибудь в этом роде?

– Нет. Ничего.

– Подруг обзванивали?

– Кажется, нет. Ты считаешь, что это серьезно?

– Трудно сказать. Но лучше предполагать худшее.

Сан Саныч внутри себя был уверен, что происшедшее – не случайность. Слишком сближены сроки «окончания» ремонта и исчезновения снохи Семена.

Удар по ближним родственникам – это новый ход преступников! Они должны были действовать именно так. Шантажом против шантажа.

Сан Саныч позвонил Семену.

– Я все знаю. Нам необходимо встретиться.

– Ты знаешь не все. Только что позвонили какие-то неизвестные и сказали, что друзей надо уметь выбирать.

– Что они сказали точно?

– Сейчас, постараюсь припомнить. Они спросили, кто у телефона, и сказали – умный человек выбирает друзей, которые не вредят близким.

– Больше ничего?

– Больше ничего.

Это была война. Войска противника перешли границы, которые им переходить не следовало.

– Это как-то связано с твоим делом?

– Боюсь, что да.

– Что мне делать?

– Установи точное время и место исчезновения снохи и внучки. Кто, где и когда их видел в последний раз? Во что они были одеты? Куда собирались идти? Обзвони, если нет телефонов, обойди всех ее подруг и родственников. Постарайся узнать координаты ее возможных любовников.

– Но…

– Когда дело идет о безопасности, соблюдение парадной морали отходит на второй план. У нее, как у любого человека, МОГЛИ быть любовники, и с этими любовниками она МОГЛА податься в бега, прихватив с собой ребенка. Мы должны проверить все возможные варианты. Все. Действуй.

Сан Саныч работал так, как работал, когда вел официальное расследование. Он делал все то же самое, что делал, если бы к нему обратились по поводу исчезновения подследственного или важного свидетеля. Только делал быстрее и лучше, потому что это дело касалось близких ему людей. И потому, что причиной их несчастий был он сам.

– Борис! Бросай все дела и дуй на помощь Семену. Боюсь, как бы он, в нынешнем своем состоянии, дров не наломал. И вообще пошуруй там по своей линии. Штучку свою японскую прихвати и на телефон Семена поставь, может, к нему еще позвонят…

– Михалыч! За тобой координация действий с официальными органами. Постарайся пока не поднимать лишнего шума.

– Сергей! Предупреди всех наших о возможной угрозе. Только осторожно, без излишней паники. Было бы хорошо, чтобы в ближайшие дни внуки и правнуки не болтались без необходимости по дворам и дискотекам. Лучше бы всего их под благовидным предлогом развезти по дальним родственникам. Можешь придумать какой-нибудь скаутский слет и вывезти всех, гуртом, куда-нибудь на природу. В общем, сообрази сам. Что придумаешь – сообщи мне. Только не по телефону. А если по телефону, то без деталей. Понял?

– Понял.

– Анатолий…

– Михась…

Вечером позвонил депутат.

– Здравствуйте, Александр Александрович. Очень жаль, что так получилось. Очень жаль, что возобладала не моя точка зрения. Я ничего не мог поделать. Вы слишком долго тянули время.

– При чем здесь внуки моих друзей?

– Ни при чем.

– Отпустите женщину и ребенка.

– Это невозможно. Вернее, это невозможно, пока вы продолжаете занимать свои позиции.

Мы бы не трогали родственников ваших товарищей по службе, если бы родственников имели непосредственно вы. Но вы одиноки. И стары. Я так понимаю, что ваша жизнь, точнее ее небольшой остаток, вам менее ценен, чем ваши принципы. Но ваши принципы не могут быть выше вашего человеколюбия. Ни одна революция не стоит слезы ребенка. И уж тем более ни одна информация не стоила его жизни! Вы согласны?

– Что вы хотите?

– Вашего понимания безвыходности сложившегося положения. Вы можете опубликовать имеющиеся в вашем распоряжении документы. И ребенок умрет. На глазах у матери. Которая останется живой. И с этой матерью потом будете разговаривать вы. Я не знаю, как вы сможете объяснить ей ваш выбор. Я не знаю, как она сможет принять то, что каким-то бумажкам предпочли жизнь ее ребенка.

Вы предпочли!

Возможно, вы раздуете политический скандал. Возможно, на время подпортите чьи-то карьеры. Но ребенка-то все равно не вернете. С этими политиками вам за одним столом не сидеть и чаи не гонять, а вот со своими друзьями, близкими родственниками, которыми вы так легко манипулировали во имя каких-то своих, не понятных ни им, ни нам целей, придется общаться каждодневно. Как вы сможете смотреть им в глаза? Вы не боитесь остаться один? Разом потеряв всех друзей, но приобретя взамен втрое больше врагов. Вы считаете такой обмен выгодным?

Тогда объясните – почему?

Повторю еще раз – я не сторонник подобных методов. Лично я предпочел бы с вами договориться миром. Но музыку заказываю уже не я. Я так же, как и все прочие, подчиняюсь общему решению. Новому условию сделки.

Ребенок – против информации.

– А вы не опасаетесь, что я обращусь за помощью в соответствующие органы?

– Нет. Во-первых, мы имеем определенные рычаги давления на эти органы. Вспомните хотя бы, как звучит моя должность и в какие комиссии я вхожу. Поверьте, что все прочие звучат не менее весомо. Вряд ли кто-нибудь станет портить со всеми нами отношения ради банального случая киднеппинга, который еще надо доказать.

Во-вторых, любое ваше или ваших друзей появление в соответствующих органах будет истолковано нами как ваш отказ от сотрудничества со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями для заложников. Чем ближе будут подбираться органы к пленникам, тем выше будет вероятность, что они погибнут.

Кроме того, чрезмерно активная ваша деятельность в данном направлении заставит нас обеспечивать себе дополнительную страховку в виде вновь пропадающих родственников. Мы должны будем, как говорят в армии, постоянно восполнять боевые потери. Мы не можем позволить себе остаться без страховки. Вряд ли вы сможете защитить всех родственников, всех ваших бывших сослуживцев и друзей. И в каждой новой трагедии будете виновны вы. Один только вы!

Очень жаль, что приходится идти на крайние меры, но иного выхода у нас нет. Иного выхода не оставили вы.

Поэтому думайте. Мы не торопим. И постарайтесь не поднимать суеты больше, чем вы уже успели поднять. До свидания.

Сан Саныч, не опуская трубки, на мгновение задумался и тут же набрал номер.

– Михалыч, по твоему направлению отбой.

– Почему? Что случилось?

– Я потом объясню.

– Но заявление уже пошло в дело.

– Заявление пусть остается. Но больше никаких действий. Никакого дополнительного проталкивания. Пусть все идет в установленном порядке.

– А что я скажу Семену?

– Ничего не говори. Я объяснюсь с ним сам. Следующий звонок пострадавшему.

– Семен, как дела?

– Как сажа. Аж в глазах бело!

– Какие-нибудь новости есть?

– Есть. Звонили. Дали послушать голос внучки.

– Что она сказала?

– Сказала, что их не обижают, но просила как можно скорее их отсюда забрать. Голос Семена задрожал.

– Я все понял. Сейчас выезжаю к вам. Ничего не предпринимайте.

На улице Сан Саныч остановил первую попавшуюся машину. О цене он не торговался. Он берег только время.

Семена Сан Саныч застал на диване с пузырьком валокордина в руке.

– Не дрейфь, старина. Все будет в порядке.

Семен ничего не ответил. Только отвернулся лицом к стенке.

Прав был депутат – не простят Сан Санычу друзья, если по его вине с их близкими случится какая-нибудь беда. Он вообще был во многом прав, этот чертов депутат!

В соседней комнате кто где сидели съехавшиеся на беду старички.

– Все, значит, собрались?

– Все, не все, но собрались. Одного тебя только и ждали. Что ты за хреновину такую заварил на старости лет, что всем нам вместе не расхлебать?

– Хреновина как хреновина. Одни ценную для них вещь потеряли. Другие нашли. А сторговаться не могут.

– Хороша торговля!

– Так и вещь не пустячная.

– Мы так понимаем, что во все подробности ты нас посвящать не желаешь?

– Во все – нет. Для вашего же блага. Здесь в самом прямом смысле – кто меньше знает, тот больше живет.

Ветераны не спорили. И не обижались. Потому что были не просто ветераны, а бывшие спецы. Им своих тайн носить не переносить. Поэтому в чужие они не лезли. Их служба, их образ жизни давно отучили от праздного любопытства. Что положено знать – скажут. А что не положено – лучше не знать.

– Вкратце ситуация такая: я располагаю информации, которая крайне неудобна одним высокопоставленным особам. Начавшиеся было торговые переговоры зашли в тупик. В ход пошли силовые методы. В связи с тем, что меня ухватить не за что, они взялись за вас.

– То есть достают тебя через большой круг. Они давят на нас, мы – на тебя, ты – капитулируешь.

– Совершенно верно.

– Насколько серьезен противник? Может, так, больше пугает?

– Лукавить не буду – серьезный. Очень серьезный. Ради получения требуемой вещи они уже прошли через несколько трупов.

– Один из них Иван?

– Один из них Иван.

– И у нас они искали то, что он спрятал у тебя?

– Да.

– Ладно, давай дальше.

– Они готовы обменять это на жизнь, – Сан Саныч кивнул головой в сторону соседней комнаты. – Баш на баш.

– Врут они. Никакого баш на баш не будет, – покачал головой Толя. – Будет по-другому: ты отдашь свое, а взамен ничего не получишь. Зачем им отпускать живыми заложников, которые их видели? Которые могут указать места, где их прятали. Тем более начато дело по их розыску. Нет, равноценного размена не будет.

– Семен?

– Согласен. Если трупы уже есть, значит, трупов они не боятся. Отсутствие доказательств их вины им важнее сохранения двух жизней. Пусть даже одна из них принадлежит ребенку. Они не будут оставлять свидетелей. В том числе и тебя, Сан Саныч.

– Борис?

– Меня эта ситуация задевает меньше всех. У меня, как и у Саныча, тоже никого нет. Мне трудно советовать другим, когда я почти ничем не рискую.

– Давай без реверансов.

– Тогда считаю, что на уступки шантажистам идти бессмысленно. Судя по всему, жизнь людей для них – дешевка. Они получат свое и избавятся от свидетелей, надежно спрятав трупы. Погибшие зависнут в графе «пропавшие без вести». Сами знаете, нет трупов – нет убийства. Дело будет перекладываться со стола на стол, пока не перекочует в архив.

– Михась?

– Безнадега. Я допускаю, что они согласились бы на обмен, если бы, к примеру, находились в розыске или были голью перекатной. Тогда трупы им ни к чему – схватил куш пожирнее и в бега. Хоть так от правосудия скрываться, что эдак. Хуже не будет.

Этим терять есть что. Они легалы. Они живут нормальной жизнью. Имеют семьи, дома, дачи, машины, положение. Бежать им – значит терять все, чего они достигли на данный момент. Они не побегут. Они предпочтут совсем другой сценарий.

– Значит, торговля невозможна?

– Невозможна.

– Это общее мнение? Все согласно кивнули.

– Тогда что остается делать?

– Например, обратиться в установленном порядке в МВД.

– Это уже сделано.

– Да не просто обратиться, не просто заявление отнести. Нажать на все педали, привлечь лучшие силы и вычислить и уничтожить шантажистов до того, как они смогут причинить вред заложникам. Ну остались же у нас связи в родных пенатах. Неужели нам откажутся помочь? Лично я могу взять на себя прокуратуру.

– В принципе он прав, другого выхода нет.

– Согласны.

– Боюсь, это тоже не выход, – тихо сказал Сан Саныч. – Подобные наши действия они просчитали заранее. Не хочется вас пугать, но на каждый наш шаг, направленный на спасение заложников, они будут отвечать захватом новых жертв. Захватом ваших близких. Вступив на путь шантажа, они не остановятся. Они не захотят оставаться без козырей на руках. А в их возможностях вы могли убедиться сами.

Все замолчали. Потому что вспомнили об обысках, учиненных в их отсутствие в квартирах.

– Но если действовать решительно и быстро? Если действовать на упреждение? Откуда они могут узнать о наших действиях?

– Из сводок и отчетов. Которые каждый день им подают на стол наши бывшие начальники.

– Ого! Неужели все это так серьезно? – присвистнули ветераны.

– Более чем.

– Тогда что предлагаешь ты, Полковник?

– Сейчас ничего конкретно. Мне надо три дня. Если за это время я не, смогу найти выход из создавшейся ситуации, ничего не останется, как идти на поклон к генералам.

– А пока?

– А пока никто ничего не должен знать.

Связь по телефону условными фразами. И никаких подробностей.

– Слушают?

– Слушают! По крайней мере меня – точно. До моего появления – все внимание на родственников. Они сейчас наше самое слабое звено. Не стоит давать в руки шантажистов новые козыри. Нельзя отдавать внуков и детей.

– Это ясно. С этим мы как-нибудь разберемся. Ты лучше скажи – не требуется ли помощь тебе?

– Пока нет. Если не справлюсь – позову вас на помощь. Кстати, Борис, как твоя техника? Сработала?

– Звонок был один. Номер телефона я поймал, адрес постараюсь выяснить. Все прочие переговоры, равно как любые звонки, я буду фиксировать и записывать на пленку. Все, что могу.

– Сможешь ли ты сообщить мне адрес завтра к утру?

– Думаю, что смогу даже сегодня к вечеру.

– Тогда до вечера. Надо нам, как бы случайно, встретиться сегодня, ближе к закрытию, в моем универсаме возле прилавка с морепродуктами.

Борис молча кивнул головой.

Глава 12

Вечером Сан Саныч бродил по универсаму. Перед закрытием он был практически пуст. Организовать близкое наблюдение здесь в это время, чтобы не быть замеченным, было затруднительно. Услышать несколько оброненных на ухо друг другу фраз – невозможно.

Постепенно Сан Саныч придвинулся к рыбному прилавку.

– Ба! – услышал он радостный возглас Бориса. – Какая встреча! Кто бы мог подумать! Какими судьбами! – И тише: – Что там еще говорят в таких случаях?

– Кончай резвиться.

– Вот решил купить рыбы, чтобы сварить уху, – декламировал Борис, как студент театрального училища, случайно выпущенный на мхатовскую сцену. – Никогда не любил уху. А тут полюбил уху. А в ближних магазинах рыбы нет. А в твоем рыба есть. Вот я пришел. Здравствуй.

– Ты что, решил сорвать аплодисменты?

– Один хрен, если они за нами следят, в случайные встречи не поверят. Пусть лучше примут за идиотов. Как ты насчет ухи? Хочу угостить тебя ухой! Приходи завтра на уху!

– Ну ты клоун!

– Если я клоун, то ты постановщик всей этой клоунады. Между прочим, по твоей вине мне придется сегодня лопать рыбу, от которой у меня изжога. Лучше бы ты назначил встречу в ликероводочном отделе.

– В ликероводочном – не протолкнуться. А здесь пустота, как в океане.

– Но все же приходи на уху. Непременно приходи. К сыну. Я у сына буду. Адрес помнишь? Лесная, двадцать пять, один.

Сына у Бориса не было. Сын Бориса погиб много лет назад при выполнении интернационального долга в одной из дальних командировок. Борис был так же одинок, как Сан Саныч.

– Придешь?

– Непременно. От такой ухи только дурак откажется.

Адрес был установлен.

Дома Сан Саныч развернул карту города. Лесная улица располагалась в парковом массиве и улицей как таковой не являлась – так, горстка вразнобой разбросанных домов.

Как же это они так не убереглись? Вместо того чтобы звонить со случайного автомата, засветили конкретный адрес? Или они настолько уверовали в свою силу, в свою безнаказанность, что считают ниже собственного достоинства соблюдать правила конспирации? Не принимают горстку древних стариков за настоящих противников? Или дал промашку кто-то из нижнего звена исполнителей? Или им в голову не пришло, что кто-то, кроме милиции, которая подконтрольна, может попытаться установить адрес, откуда прозвучал телефонный звонок?

В любом случае за адресок им спасибо.

Большое спасибо!

Ближе к темноте Сан Саныч решил провести рекогносцировку на подступах к интересующему его объекту. Где он находится, как выглядит, что за жильцы в нем обитают? Вот далеко не все вопросы, на которые он хотел ответить. Только дурак или без году неделя новобранец полезет на опорный пункт противника без предварительной разведки. Сан Саныч не был дураком (хотя, может, и был, раз вляпался в такое дело), но уж точно не был новобранцем. Ни по возрасту, ни по опыту.

Не исключая возможности слежки, покинуть квартиру Сан Саныч решил по-тихому. Но прежде чем покидать, он постарался обеспечить соответствующую маскировку. «Уходя – оставайтесь, – любил повторять когда-то его ротный. – Грош цена разведчику, который, отправляясь в поиск, извещает о нем своего противника. Помните, с той стороны за вами наблюдают десятки небезразличных глаз. Всякое изменение привычной обстановки, исчезновение постоянно мелькавших до того бойцов, отсутствие дыма в полевой кухне, любая другая на первый взгляд мелочь могут вызвать у врага подозрения. Если вы не хотите, чтобы вас искали, сделайте вид, что вы никуда не уходили».

Что Сан Саныч и собирался сделать. То, что он слушал эти рекомендации рядовым новобранцем, а теперь собирается им следовать, будучи полковником в отставке, их полезной сути не меняло. Принципы разведки за прошедшие несколько десятков лет не претерпели изменений. Принципы разведки остались такими же, какими были и сто, и триста, и пятьсот лет назад.

Сан Санычу нужно было уйти. И нужно было остаться.

Для того, чтобы уйти, ему нужен был «черный ход». Для того, чтобы остаться, – простой механический будильник.

Он снял с будильника защитное стекло и заклеил четверть циферблата металлической фольгой. К фольге он подключил проводок, идущий к электрическому выключателю. Другой проводок он присоединил к часовой стрелке, таким образом, чтобы часть его свободно свисала вниз. Теперь, двигаясь, стрелка неизбежно замыкала контакты, а протащив проволочный контакт через фольгу – размыкала. Свет должен был включиться в девять и потухнуть в двенадцать. Включиться – когда жильцу квартиры станет темно, и выключиться, когда он ляжет спать.

Надев старую, потемнее цветом одежду, Сан Саныч вышел на лестничную площадку, стараясь не шуметь, закрыл дверь и так же бесшумно поднялся по чердачной лестнице. Висящий на люке замок он открыл с помощью простейшей отмычки.

Чердак был запущенный и пыльный.

– Кис-кис, – позвал Сан Саныч, на всякий случай страхуя себя от случайных свидетелей. – Где ты, Вася? Вася. Васенька…

Вася не отозвался. Под крышей было душно и пусто.

Сан Саныч пролез через слуховое окно и, прячась за вытяжными трубами и держась за антенны, спустился к примыкающему дому. С трудом преодолев полутораметровый порожек, он перебрался на другую крышу. Отдышался, смахивая липкий пот, ощупью пробрался на чердак и долго искал в темноте люк. Слава богу, люк был без замка. А то пришлось бы ломать крышку.

До Лесной улицы Сан Саныч добрался обычным порядком, то есть городским транспортом. В первую очередь он обследовал окрестности. Любой поиск должен начинаться с определения путей подхода и эвакуации. Они определяют успех дела. Какой прок от того, что разведчик добыл важные сведения, если он не смог доставить их своему командованию. Фронтовой опыт показывает, что подавляющее большинство разведгрупп гибло именно при подходе к объекту и при уходе с него. Сама операция – это только малая часть разведывательной работы. И самая малая по затратам времени.

Поиск Сан Саныч вел по широкой спирали, постепенно сужающейся у дома двадцать пять. Он замечал и цепко запоминал все: заросли кустарника, случайные ямы, траншеи, копны сена и развалины, в которых можно было спрятаться, тропинки и дороги, по которым можно было с большей, чем по лесным зарослям, скоростью передвигаться, линии электропередачи, поляны, большие лужи и многое, многое другое, на что другой человек не обратил бы ни малейшего внимания.

Больше всего ему приглянулись остовы нескольких заброшенных, давно развалившихся и заросших крапивой и лопухами деревенских домов. Он исползал их вдоль и поперек, не поленившись наведаться даже в полузасыпанные погреба. Он извозился, промочил ноги, порвал плащ, но остался доволен результатами своих поисков.

Когда окончательно стемнело, Сан Саныч по кустам приблизился к забору, который со всех сторон окружал дом. Забор был бетонный, серый, высотой метра два. Сан Саныч привалился к ближайшему пролету, прикинул, способен ли он, подпрыгнув, зацепиться за его край и, подтянувшись, заглянуть внутрь. Нет, ни подпрыгнуть, ни зацепиться, ни подтянуться. Вернее, что-нибудь одно он еще мог осилить. Но только что-то одно. Например, зацепиться. Но для того чтобы зацепиться, надо было как минимум подпрыгнуть. Метр. И подтянуться. Один раз. На это сил уже явно не останется.

Сан Саныч представил, как он тупо, ни туда, ни сюда, висит на заборе, и сильно расстроился, что не занимался физическими упражнениями, если не считать разбивания яиц о сковородку и переключения телевизионных каналов.

Стыдно. Когда-то призы брал на соревнованиях, а теперь жиром оброс как боров на сельскохозяйственной выставке. Теперь придется унижать свое человеческое достоинство подглядыванием в щели. Как за девками в купальне.

Сан Саныч прошел вдоль забора, внимательно осматривая стыки бетонных плит. Щель, конечно, нашлась. Иначе и быть не могло – заборов без щелей не бывает. Как и щелей без заборов.

Внутри было темно. Полоса света от уличных фонарей лишь высвечивала часть здания и асфальтовую дорожку. Густые кусты и деревья подступали к самому забору. Что было хорошо. Что было на руку.

Сан Саныч осторожно пошел вдоль забора, заглядывая во все встретившиеся на пути дыры. Никаких видимых сигнальных систем, никакой колючей, под электрическим напряжением, проволоки он не обнаружил. Собак не услышал. Похоже, дом не охранялся. По крайней мере, по внешнему кольцу.

Той же дорогой, что пришел, Сан Саныч вышел на остановку, последним автобусом уехал в город и через подъезд соседнего дома, крышу и чердак вернулся домой. Судя по тому, что свет не горел, он уже спал.

День Сан Саныч отлеживался. Вернее, пытался отлеживаться. Он ворочался с боку на бок, чувствуя ломоту во всем теле и даже в тех местах, которые непосредственно в лазаний, ползании и прыжках задействованы не были. Он вздыхал, охал, кряхтел и живо вспомнившимся солдатским жаргоном крыл судьбу-злодейку, заставившую его на старости лет скакать по заборам и крышам. Не в таком возрасте в скаутские забавы пускаться. В таком возрасте прыжок через канаву на полосе пионерских препятствий может закончиться приземлением в деревянный ящик или, если больше повезет, на реанимационную койку. – О-ох. Ой-ей. Ох…

Но когда стрелка часов приблизилась к 17:00, Сан Саныч перестал стонать, слез с койки и занялся делом. В душе он оставался разведчиком. Очень старым, очень больным и очень несчастным, но разведчиком. Образ жизни и образ мысли не сдашь при выходе в отставку, как служебное удостоверение или табельное оружие. Образ жизни остается с разведчиком до конца его дней.

Ты можешь сколько угодно стенать, жаловаться на судьбу, здоровье, погоду, дурное начальство и эту треклятую службу. Можешь крыть все и вся по матери и прочим дальним и ближним родственникам. Можешь грозиться завтра подать рапорт на увольнение и набить морду старшине… Но как только приспеет время X – будь добр, подпоясывай ремешок и в три минуты, в полном десантном облачении являйся на плац или иное, заранее оговоренное, место сбора. Потом загружайся на транспортное средство: самолет, подводную лодку, собачью упряжку или вьючного верблюда. Потом плыви, лети, шагай несколько десятков километров. Потом сбрасывайся, всплывай или возникай иным другим способом в условленной точке. Потом стреляй, взрывай или тихо, лежа в засаде, считай эшелоны. Потом возвращайся. И снова кляни последними словами свою профессию, начальство и фортуну, отворачивающую от них свое капризное лицо.

Для Сан Саныча время X наступало в 17:00. В 17:01 он должен был сделать то, что не мог сделать еще минутой раньше. Отсчет жизни пошел на мгновения, каждое из которых назначалось для строго определенного дела.

Сан Саныч вымылся под холодным душем и оделся в свежее, только из-под утюга белье. Нет, это была не морская, если тонуть, то в чистом, традиция. Это была старая привычка уходящего в поиск разведчика. Чем более ты чист, тем меньше ты тащишь на себе запахов, тем труднее тебя вынюхать вражеской или случайно пробегающей мимо собаке. Когда Сан Саныч начинал свою службу, в ходу не было новомодных, нейтрализующих посторонние запахи аэрозолей.

В обыкновенную, из тех, что ставятся на обеденный стол, солонку Сан Саныч насыпал смесь из мелко растертого табака и перца. Возможно, это было перестраховкой: его нынешние противники мало напоминали эсэсовцев охранных батальонов, на службе которых состояли хорошо натасканные на человека собаки. А может быть, и нет. По готовности вынуть из человека душу они очень на них походили. Может, они и другие привычки переняли.

На пояс Полковник пристегнул оставшийся со времен войны немецкий нож. Хороший нож, с обоюдоострой заточкой, с монограммой воинской части альпийских стрелков на ножнах. Сан Саныч резал им колбасу. А до сорок пятого года – солдат и офицеров противника.

Другой нож – к сожалению, самый обыкновенный кухонный – Сан Саныч прикрепил к ноге, чуть пониже колена ручкой вниз, чтобы его сподручнее было выдергивать в положении лежа. Подобный нехитрый прием не раз выручал разведчиков его батальона во время рукопашных, тело к телу, схваток.

Сан Саныч не задумывался, что и для чего он делает. Он делал то, чему его учили, то, что он многократно делал, уходя в разведпоиск. Наверное, со стороны эти военизированные сборы пенсионера более чем преклонных лет должны были выглядеть комично. Наверное, они и выглядели бы комично, если бы за ними не стояло реальное дело и неизбежная кровь. Не для игры в «Зарницу» Сан Саныч облачался точно так же, как в сорок втором перед заброской в тыл противника. Пистолет.

Запасные патроны россыпью. Саперная лопатка, которой он теперь вскапывал грядки на огороде.

Фонарик с заклеенным на две трети черной бумагой стеклом отражателя.

«Командирские», со светящимся циферблатом, часы.

Сапоги.

Хэбэшный, с разводами зеленых маскировочных пятен, костюм, приобретенный для охоты на уток.

Такого же цвета прорезиненная плащ-палатка.

Перевязочный пакет.

Веревка.

И спецснаряжение, которого в сорок втором не было и узнав о котором молодой Сан Саныч ржал бы как взбесившийся жеребец и ногами в воздухе дрыгал.

Шарфик на поясницу.

Термос с горячим чаем.

Запасные очки в пластмассовом футляре.

Таблетки нитроглицерина.

Таблетки активированного угля от чрезмерного бурчания в старческих кишочках.

Капли в нос от простуды…

Ну и хохма! Насмешка над романтико-героической профессией диверсанта!

А отправлять пожилого больного пенсионера в тыл врага не насмешка? Не хохма? Ну тогда и говорить не о чем. Тогда к месту и капли в нос, и очки плюс четыре на потерявшие былую зоркость глаза. Как граната «Ф-1», как автомат «ППШ» с запасными дисками. Каков боец – такая и экипировка.

Все не влезшее в карманы снаряжение Сан Саныч сложил в вещевой мешок, который, в свою очередь, засунул в потрепанного вида хозяйственную сумку. Надел поверх защитного костюма свои обычные брюки и плащ. Установил на требуемое время светомаскировочный будильник. Обошел в последний раз квартиру. Поправил шторы. Проверил, закрыты ли окна, форточки, вода и газ.

Все нормально. Все так, как и должно быть.

Тронул вертушку дверного замка. Сказал вполголоса:

– Ну, ни пуха ни пера!

И сам себе ответил:

– К черту!

Теперь без страха и сомнений. Теперь сомневаться поздно. Точка возврата пройдена. Тот, кто хотел отказаться, должен был отказаться минуту назад. Теперь на брюхе через бруствер окопа, через проходы, проделанные саперами в минных полях, через грязь и лужи, через замерзшие трупы своих и чужих бойцов. Теперь только вперед. Навстречу неизвестности. Навстречу победе или смерти.

Наше дело правое! Победа будет за нами! Кто не с нами – тот против нас!

С Богом!

– Кис-кис. Васька. Васька. Где ты, Васечка? Иди ко мне…

Лестница – чердак – крыша – чердак – лестница соседнего подъезда.

В полукилометре от конечной остановки автобуса Сан Саныч соорудил в кустах временный тайник. Все ненужные, не используемые в деле вещи и одежду он сложил в сумку и, опустив в небольшую ямку, забросал сверху ветками и листвой. Рядом он закопал свое, завернутое в полиэтиленовый мешок, ветеранское удостоверение. Вообще-то, отправляясь в тыл врага, документы и награды следовало сдавать на хранение старшине. Но старшины у Сан Саныча не было. Его старшина погиб в сорок третьем году в Белоруссии. Еще один в Польше. Еще один…

Некому ему было сдавать документы. В этот поиск Сан Саныч шел один. Без страховки и тылового обеспечения. Он не мог рассчитывать на помощь саперов, артиллерийских и пулеметных расчетов, отвлекающих на себя внимание противника. Не мог надеяться на подсказки партизан и оккупированного населения. На десанты поддержки и заранее оборудованные склады боеприпасов. Он мог рассчитывать только на себя. И еще на везение.

Дождавшись сумерек, Сан Саныч двинулся в сторону объекта. Он шел очень медленно и очень тихо. Он не встречал на своем пути случайных прохожих. Он просто не мог их встретить. Заслышав любой посторонний шорох, он замирал и, определив его источник и направление его движения, заранее сходил в сторону.

Он шел так, как ходят разведчики, которым важно не пройти много, а прийти туда, куда нужно, живыми. Им в отличие от спортсменов медали вручают не за скорость и преодоленные расстояния. За результат. И штрафуют не желтыми карточками, не дисквалификацией – смертью.

Сан Саныч шел медленно, но верно. Иногда он останавливался и отдыхал. Он экономил не только силы, но и влагу собственного организма. У него не было с собой кухонного крана с горячей и холодной водой, чтобы позволить себе роскошь потеть тогда, когда можно этого избежать. Немеренно потеть сейчас – значит мучиться от жажды через час и от холода через два. Влажная одежда плохо держит тепло. Особенно если лежать не на перине на любимом диване, а на голой земле.

До забора Сан Саныч добрался, как и рассчитывал, в полной темноте. Он быстро отыскал намеченный им пролет и, встав на колени, стал ковырять землю саперной лопаткой.

Бог мой! Как же это они в молодости умудрялись в полдня отрывать окопы полного профиля для себя да еще блиндаж для командиров и при этом не утрачивать оптимизма и интереса к окружающей жизни?! Еще и в ближайшую деревню к бабам бегали, чтобы разжиться молочком, самогоном или еще чем-нибудь менее материальным, но не менее существенным. Сейчас Сан Саныч даже без копки окопов и блиндажей до баб не побежал бы. Даже если бы не дальше чем за двадцать метров. И за молоком не побежал бы. И за самогоном. Разве что за валокордином.