Текст книги "Черная икона (СИ)"

Автор книги: Андрей Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Запредельной, замогильной жутью веяло от этих историй – тем более страшных от того, что рассказывал их Коношенко спокойным, только чуть хрипловатым голосом. Еще и тридцати ему не исполнилось, но в рыжих волосах уже обильно проступала седина. Самые кровавые расправы, после которых даже Ковальчук и иные «бывалые», порой не спали несколько ночей, Коношенко проводил с легкой улыбкой на потрескавшихся губах. Дмитро не боялся Ада – он уже видел его на земле.

А еще Дмитро любил петь – когда жуткие истории становились уже и вовсе невмоготу и даже старшие просили прекратить – он замолкал, чтобы после краткого молчания затянуть «Червону калину». Часто ему подпевала Галя, слывшая у себя в селе одной из лучших певуний. И остальная чота молчала, завороженная красивым дуэтом.

* * *

Даже на войне есть время для иных чувств, кроме ненависти к поверженному врагу. Впрочем, именно эта ненависть и сблизила Дмитра и Галю во время кратких дней отдыха в генерал-губернаторстве. Слово за слово, осторожное соприкосновение рук, романтичные песни под гитару темной ночью, торопливые поцелуи в уединенных местах. Лишения и совместная борьба укрепили эти отношения и никто не удивился, когда закончилось все это в церкви Белза, где молодых обвенчал местный священник – незадолго до женитьбы Дмитро перешел в униатство.

На свадьбе Дмитра и Гали гуляла вся боевка, – Ковальчук зачитал молодым поздравление от Степана Бандеры – за этот год молодые зарекомендовали себя столь отчаянными бойцами, что их заметили и в Центральном Проводе. Присутствовала на свадьбе и Челита – стараясь держаться в стороне, она все же привлекала всеобщее внимание экзотической внешностью. Она же подарила молодоженам икону, которую те, в свою очередь, отдали в часовню Святого Валентина.

– Это правильно, – сказала «Мавка» Гале уже после свадьбы, – пусть Черная Мадонна хранится в городе, откуда ее вывезли.

– Тогда бы ее лучше отвезти в Стамбул, – улыбнулась девушка. За это время она сильно сблизилась с мулаткой. Галя не могла объяснить, как это произошло – раньше Челита вызывала у нее неприязнь вперемешку со страхом – своей темной кожей, жестокостью, отталкивающей даже на фоне всей этой войны, жуткими верованиями, кощунственно смешанными с почитанием Богородицы. Однако со временем это прошло – не так уж легко испытывать искреннюю неприязнь к человеку, прикрывающему тебе спину. Тем более, что Челита, будучи такой же «жинкой на войне», как и Галина, намного превосходила ее боевым опытом – которым охотно делилась с украинкой.

– Стамбул? – приподняла бровь мулатка, – а, в смысле, что икона сюда из Византии попала?

– Ты и это знаешь? – удивилась Галина.

– Я о ней уже много чего знаю, – усмехнулась Челита, – была возможность в Берлине. Нет, откуда она сюда попала уже не суть важно. Важно, что с ней стало здесь.

– И что же? – с интересом спросила девушка.

– Да примерно то же, что и у нас на Гаити, – пожала плечами мулатка, – когда испанцы с французами начали крестить черных рабов, те просто переименовали своих богов в христианских святых. Сейчас от них только имена и остались, а порой и тех нет – не времена Эспаньолы, слава Дамбалле, можно не притворяться.

– Дикари, – пренебрежительно сказала Галина и тут же осеклась.

– Может и так, – улыбнулась Челита, – но ведь так и у вас было. Сколько языческих богов Европы почитались под видом католических или православных святых? Под видом Черной Мадонны вчерашние язычники поклонялись Кибеле и Исиде. А тут, у вас – кто мог войти в эту икону? Говорят, что Белз был основан еще до крещения – каких богов поминали, кому приносили жертвы, призывая оградить город от невзгод?

– Что-то ты не то говоришь, – упрямо помотала головой Галя, – это ведь Матерь Божья.

– Я правду говорю, – пожала плечами Челита. – У нас есть еще одна богиня, которую принесли черным ирландские рабы, купленные французами у англичан – Маман Бриджит, супруга Барона Самеди, хозяйка смерти. Ирландцы почитали ее как святую Бригитту, но ведь раньше она носила иное имя – Бригид, Неугасимое Пламя, Пламя в Вечности. А ведь Ясная Гора, где появилась Божья матерь Ченстоховская – тоже была раньше языческим капищем. И я говорила с монахами – говорят, что икона дала знак тем, кто ее вез с Руси в Польшу, чтобы ее поставили именно там. Уж не знаю, пришло ли здешнее божество на Гаити, подменив собой Эрзули Дантор или во Тьме Внешней нет наций, рас и границ и Черная Мать предстает своим почитателям единая во множестве лиц.

Галина помотала головой, словно стараясь выкинуть из нее все сказанное мулаткой – настолько дикими, кощунственным было все ею услышанное, идя вразрез со всем, чему ее учили с самого детства о боге и религии.

– Пожалуйста, не говори мне больше такого, – жалобно сказала она, – прошу…

– Как скажешь, – раздосадовано произнесла Челита, – но рано или поздно мы вернемся к этому разговору.

– Не надо, – помотала головой Галина.

Меж тем, осень все больше вступала в свои права – желтели и опадали листья, начались холода, делавшие лес уже не столь надежным укрытием как раньше. И все же чоты и курени ОУН нет-нет, да и уходили в очередной отчаянный рейд на советскую территорию. Одной из опорных баз для диверсантов стал Белз – последний клочок несоветской Украины, чуть ли не единственный украинский город, который повстанцы могли с оговорками, но называть «своим».

Галина перестала уходить с четой – месяцы супружеской жизни не прошли бесплодно и в один из дней девушка поняла, что внутри нее зарождается новая жизнь. Внешне это пока не сильно отражалось на остававшейся стройной, как тростинка девушке, но все же Дмитро категорически запретил Галине отправляться в рейды. Все свободное время он теперь проводил с супругой, осваиваясь в непривычной роли будущего отца. Часто к Галине приходила и Челита – мулатка оказалась мастерицей на изготовление целебных травяных настоев, учила украинку готовить те блюда карибской кухни, для каких тут нашлись продукты. Порой вечерами гаитянка сидя у изголовья кровати засыпающей Галины рассказывала ей старые негритянские сказки – одновременно забавные и страшные, обыденные и сверхъестественные. Рассказы Челиты уже не казались украинке кощунством и безумием, – напротив, Галина все чаще ловила себя на том, что ей нравятся заокеанские легенды о строгой, но справедливой богине, помогающей к тому же роженицам. Вместе с Челитой Галина посещала церковь Святого Валентина. И все чаще повторяла она, склонив голову у Черной Иконы слова странной молитвы.

Когда же Дмитро и Челита уходили в рейд, Галине оставалось только сидеть дома и ждать. Ждать и надеяться на возвращение мужа из очередного опасного рейда, ждать, когда забьется, зарвется из нее новая жизнь и надеется, что ее ребенок увидит то, за что так отчаянно боролась мать – соборную и независимую Украинскую Державу. Этой мечтой жила и сама Галина и ее муж и все их соратники по борьбе, хотя с каждым днем надежда становилась все эфемерней. Все реже давал добро Абвер на вылазки, порой прямо запрещая дальнейшую борьбу, все туже стягивалась большевистская удавка на горле Галичины, удушая любое сопротивление. Мир стремительно менялся, на трех континентах полыхала война, затягивая в кровавый водоворот все новые страны и народы. И все чаще доносились тревожные слухи – что два усатых диктатора почти договорились о совместном походе против общего врага. В новом, противоестественном диктаторском союзе не будет места ни независимой Украине, ни тем, кто за нее боролся.

* * *

Это случилось на исходе октября – когда желто-красные листья опадали в лесу и из-за густых лесов налетали студеные ветры, несущие первое дыхание зимы. И сквозь шорох падающих листьев, завывание ветра, шум осеннего дождя меж небольших городков, сел и хуторов шел слух, что в скором времени сюда прибудет сам Провыднык, дабы вдохнуть надежду в упавших духом бойцов.

Но были и иные уши, до которых доходил этот слух, были и иные уста отдававшие приказы – десятки и сотни карателей готовились нанести сокрушительный удар по непримиримому и упорному врагу.

В то страшное утро ничто не предвещало беду. Поднявшись с кровати, Галина привычно помолилась, после чего принялась хлопотать на кухне. Дмитро, с тех пор как прекратились рейды через границу, подался в пограничники, выходя вместе с другими хлопцами патрулировать границу – немцы, на отдельных участках привлекали украинских националистов для пограничной службы. Дмитро должен вернуться со смены утром и супруга готовила ему поесть, зная, что муж вернется голодный и уставший.

Уже шкворчала на сковороде аппетитная яичница с салом, когда на улице вдруг послышался какой-то шум и громкие крики. А потом раздались звуки от которых у Галины тревожно екнуло и застучало сердце: сначала прогремел взрыв – один, второй, третий, после чего последовала ожесточенная пальба одновременно из винтовки и пулемета. Внизу живота тревожно заныло – она явственно почувствовала, как в ней встревожено зашевелился, забился плод, словно испуг матери передался и ему.

– Спокийно, спокийно сынку, – бормотала девушка, снимая со стены двустволку Дмитра.

Пальба к тому времени уже раздавалась совсем рядом – будто прямо под окном. На крыльце послышался громкий топот и дверь резко распахнулась. В последний миг сдержала Галина палец на курке – перед ней стоял Дмитро. Через лицо его тянулся свежий шрам, фуражку он где-то потерял и рыжие волосы покрывал толстый слой пыли.

– Уходить надо, Галю, – будто выплюнул он слова, – москали в Белзе!

– Как? – Галина невольно положила руки на живот, словно прикрывая вновь забеспокоившегося ребенка, – откуда?

– Оттуда, – зло сказал Дмитро, – целый полк границу перешел, не меньше. Польскую форму одели, но я по речи их быстро признал. Уходить надо, пока не поздно.

Одной рукой придерживая живот, а второй держа берданку, Галина вместе с мужем сбежала по ступенькам. Рядом за домами уже слышалась пальба и разрывы гранат. Дмитро торопливо объяснил, что им надо идти в городскую ратушу – сейчас все бойцы собирались там, рассчитывая продержаться до подхода немцев… Но не успели Дмитро с Галиной пробежать по улице и ста шагов, как из-за угла вдруг вывалилось восемь солдат в польских конфедератках. Дмитро вскинул винтовку, выстрелил – один из врагов со стоном осел у кирпичной стены, но тут же несколько пуль пробило шинель повстанца. Не выпуская из рук винтовки, он медленно завалился на землю.

– Нет, – прошептала Галина, с ужасом глядя, как жизнь стремительно покидает невидящие глаза, – нет, не уходи.

Берданка выпала у нее из рук, когда она широко распахнутыми глазами смотрела на мертвого мужа. О красноармейцах она вспомнила, когда они подошли совсем рядом.

– Что, кончилась бандеровка? – послышался рядом с ней злой голос, – хахаля жалко? Сука, а он наших сколько порешил?

Сильный удар сбил ее с ног, ее принялись бить ногами, с мерзкой руганью. Галина молча извивалась на земле, в слепом материнском инстинкте пытаясь прикрыть отяжелевшее чрево. То, что девушка была беременной красноармейцы заметили быстро, но избиения не остановило – напротив несколько следующих ударов пришлись прицельно в живот.

– Хрен тебе, а не твой ублюдок – прорычал один из солдат – здоровенный бугай, с широкими, изрытым оспинами лицом, – чтобы новых живорезов нарожала?

– Пусть лучше от большевика понесет, – раздался глумливый смех, – покажи ей, Егор!

– Сейчас, – красноармеец осклабился, показав гнилые зубы, – щас все будет, – повторил он, расстегивая пряжку ремня. Галина не успела опомниться как сверху на нее навалилось пахнущее порохом и потом мужское тело.

– Только быстрее, товарищ сержант, – послышался сзади голос, – всем охота.

– Не торопи, – рявкнул Егор, наваливаясь сверху на Галину. Из распахнутого щербатого рта пахнуло кислой отрыжкой и девушка непроизвольно мотнула головой.

– Ты харю-то не вороти, – заржал насильник, – курва кулацкая, думала, поможет немчура твоя? Хрен тебе в глотку, а не Украина!

Девушка плакала от боли и стыда, когда Егор, раздвинув ей ноги и, подтянув к себе, грубо вошел в нее. У него давно не было женщины, поэтому он и впрямь не задержался, с протяжным рыком разрядившись внутрь девушки.

– А ты ничего бабенка, – он ущипнул Галину за сосок, – ладная. Ну, кто следующий?

Он встал, застегиваясь и пропуская следующего насильника. Но его лица Галина уже не успела разглядеть – сверху раздался выстрел и голова насильника раскололась, разбрызгивая мозги по стене. Послышалась беспорядочная пальба и крики, вслед за ними – злобный вой и рычание. Нечто черное, гибкое метнулось с крыши, врываясь меж перепуганных солдат. Галина успела рассмотреть косматую черную шерсть, горящие злобой желтые глаза и острые клыки огромной твари. Она все время менялась, походя то на огромную кошку, то на черную собаку или волка, но порой лапы ее становились почти неотличимыми от человеческих рук, а сквозь оскаленную морду проступали искаженные черты человеческого лица. Пули, казалось, не причиняли твари никакого вреда – впрочем, возможно, потому, что красноармейцы мазали со страху. Через считанные минуты на земле валялись изуродованные куски плоти, в которых не сразу можно было признать части человеческих тел. А черное чудовище подходило к Галине, распахнутыми от ужаса смотревшей, как жуткая тварь неуловимо быстро меняет свой облик.

– Ну-ну, успокойся, – обнаженная Челита присела рядом с мелко дрожавшей Галей и ласково погладила ее по голове, – все уже кончилось. Пойдем, тут нельзя оставаться.

Галина посмотрела на нее сверху вниз, ее губы шевельнулись, пытаясь что-то сказать, но тут сильный спазм вынудил ее свернуться клубком, схватившись за живот. Перед глазами все поплыло, по телу прокатилась волна дикой боли, ставшей особенно невыносимой внизу живота. Обезумевшая от боли и страха – не сколько за себя, сколько за ребенка – Галина смутно чувствовала, как ее поднимают на ноги, поддерживают сильные не то руки, не то лапы. Она понимала, что ее несут, но как и куда – об этом она не могла думать. Вокруг нее все смазалось, очертания домов и предметов расплывались, словно поздним вечером, растворяясь в потемках. Густая, вязкая, будто смола тьма, текла рядом, обволакивая, убаюкивая и увлекая могучим потоком куда-то вдаль.

Она не могла сказать, сколько прошло времени, прежде чем она, словно вынырнув из глубокого омута, смогла осмотреться по сторонам. Она стояла возле берега небольшой речки – в разорванной белой рубах и босая, стоя по щиколотку в холодной воде. Перед ней простиралось небольшое старое кладбище с покосившимися деревянными и каменными крестами. Меж могил возвышалась небольшая часовня, которую Галина тут же признала.

– Нам туда, – сказала стоявшая рядом мулатка, – быстрее.

Словно в подтверждение ее слов совсем рядом застрочил пулемет, послышались крики, ответная пальба и громкий топот. В этот же момент Галину вновь накрыл спазм, она скрючилась от боли, выхаркивая кровавые сгустки. Совсем рядом послышался взрыв и в ответ что-то, казалось, взорвалось в голове у девушки, закутывая ее тьмой.

* * *

Следующий раз она очнулась уже внутри часовни, лежа на пронизывающем холодом полу, совершенно голая. Все вокруг представляло собой, казалось, сочетание двух красок – красной и черной. Черной была ткань, постеленная под Галиной на каменном полу. Черной была земля, небольшими кучками рассыпанная рядом с ней – девушка откуда-то знала, что эта земля взята с разрытой могилы. Черным были свечи во множестве стоявшие у стен, покрывая их черной копотью. Черной была Мадонна с младенцем, взиравшая на нее иконы на алтаре. Черными были всколоченные перья трех петухов лежавшими там же на алтаре. Но красной была кровь стекавшая из обрубков птичьих шей на пол и скапливаясь меж расставленных бедер Галины, где становилось уже невыносимым биение новой жизни рвавшейся наружу из ее окровавленного лона.

– Красное и черное – кровь пролитая на могильную землю, дабы из смерти возродилась жизнь. Цвета жизни, цвета смерти, ярости, борьбы, надежды и отчаяния.

Челита выступает из мрака, словно черный призрак. На обнаженной коже белой краской повторяется рисунок скелета – ребра, позвонки, бедренные кости, череп. Под левой грудью – рисунок сердца пронзенного кинжалом. Острый кинжал и в руке мулатки, с которым она подходит к корчащейся от невыносимой боли Галине.

– Красная кровь черной жертвы, – мерно продолжала она, – кровь и почва, фундамент, на котором воздвигаются империи. Красно-черный – цвета Гуеде. Слышишь – Маман Бриджит собирает жатву?

Снаружи не утихают крики и стрельба, стены часовни содрогаются от разрывов гранат, так что с крыши сыпется известка. Но Галина уже не обращает внимания на это – она чувствует себя так будто в ней лежит огромный камень. Черная девушка с лицом-черепом садится рядом и с легкой улыбкой на полных губах, поднимает с пола кучку земли, посыпая обнаженное тело. Лезвие кинжала вдавливается в белую кожу и вдоль ребер течет струйка алой крови, орошающей землю с могилы.

– Черное и красное, – бормочет она, – смерть и борьба!

Кинжал покрывает кожу замысловатыми узорами, особенно уделяя внимание тем местам, где набухли синяки и кровоподтеки от избиений насильников. Но – странное дело, – чем больше порезов покрывает тело Галины, тем слабее становится жуткая боль.

– Семь ран, семь ударов кинжалом, – нараспев говорит Челита, – семь негодяев принесенных в жертву. Именем Дантор, я призываю тебя джаб – из тела выйди, боль, хворь, смерть с собой забери, врагам отдай. Тело это не для тебя, не для червей могильных, не для Хозяина Кладбища. Эрзули Дантор, Черная Госпожа, взываю к тебе…

Пули ударяли о стены и дверь часовни, но ни Галина, ни Чалита уже не обращали на это внимания. Чалита, закатив глаза и оскалив зубы продолжала выкрикивать заклинания и страшные тени плясали на стенах в мерцающем пламени свечей и все вокруг было словно наполнено предчувствием Иного. Древний языческий праздник мертвых, что праздновали в этих краях еще белобородые друиды кельтов, давших название и городу и народу Галины. Кровавые их обряды унаследовали готы, приносившие жертвы безжалостной богине Нерте. Вслед за ними в святилищах над Збручем кровавую тризну справляли славяне, чтившие Богиню Зимы, Смерти и Вечного Мрака. После крещения, скрывшись под именами христианских святых, иные божества Старой Европы проникли и за океан, чтобы влиться в пантеон темного культа, затерявшись меж богов кровавой Дагомеи и темными духами индейских каннибалов. Там же древний языческий праздник пережил второе рождение став днем Барона Самеди. И в этот же день ныне, руками мамбо с объятого войной Гаити, древние боги вновь торили путь в свою исконную вотчину.

Снаружи ударили четыре выстрелы, послышался предсмертный крик и в этот же момент в теле Галины напряглась каждая мышца, натянутые как страну сухожилия казалось вот-вот порвутся, когда внезапно она почувствовала страшное облегчение и тут же стены часовни огласил первый крик младенца. Челита, принявшая на руки младенца, вложила его в руки матери и девушка подняла залитое слезами лицо к икону. И тут же слова благодарственной молитвы застыли на ее губах.

Шрамы на лице Черной Мадонны превратились в свежие раны, мироточащие алой кровью. На губах Эрзули-Богоматери змеилась торжествующая улыбка, глаза светились желтым огнем, как у кошки. На глазах у пораженной Галины младенец на ее руках повернул голову и она чуть не закричала, увидев у него вместо лица ухмыляющийся череп одетый в черный цилиндр.

* * *

Одна из украинских чот попала в окружение рядом с часовней Святого Валентина. Войти в саму часовню бандеровцы не успели – красные подошли слишком близко, стреляя почти в упор. Ожесточенный бой средь могил превратился в кровавую бойню – и хотя Советы тоже понесли потери, чета была уничтожена полностью. Старинное кладбище представляло жуткую картину – поваленные кресты, провалившиеся могилы, в которых прах давно умерших жителей смешался с плотью и кровью только что убитых.

– Пусть кто-нибудь проверит часовню, – мотнул головой командир с погонами польского лейтенанта, – может там есть кто?

Двое солдат кинулись выполнять приказ, но не успели сделать и пары шагов, когда дверь отворилась. Оторопевшие красноармейцы уставились на выходившую из дверей девушку в белой рубахе. Длинные темные волосы свешивались на лицои обнажившуюся грудь, к которой припал испачканный кровью младенец.

Первым опомнился командир – его лицо из растерянного стало жестко-злым, он начал медленно поднимать винтовку.

– Щенком разжалобить хочешь, тварь?! – сплюнул он, – так сдохнешь с ним!

Он целил в голову, но то ли рука дрогнула, то ли еще что-то – но пуля ударила в плечо девушки. Фонтанчик крови выплеснулся наружу, кормящая мать покачнулась и подняла голову, взглянув прямо на переодетого чекиста.

Лицо вышедшей из часовни было иссиня-черным, левую щеку покрывал ряд уродливых шрамов, сочащихся кровью и гноем. Вместо глаз – черные дыры, в которых клубится кромешная тьма. Демоническая женщина медленно улыбнулась, обнажив черные зубы и чекист почувствовал, как его шаровары вдруг стали мокрыми и теплыми. Ребенок оторвался от груди и поднял голову, сверкнув ярко-желтыми глазами. Истошный плач вырвался из распахнутого младенческого ротика с острыми как игры зубами.

Один из бойцов предостерегающе вскрикнул и чекист, нашел в себе силы, на миг обернуться и увидеть, как одна за другой могилы на кладбище оседают и проваливаются, выбрасывая клубы черного дыма. Мерзкий могильный смрад разнесся над землей, воздух вокруг наполнился стонами, проклятиями, откуда-то раздался заунывный вой. Женщина на ступенях часовни запрокинула голову и из распахнутого рта вырвался раскатистый смех, слившийся с плачем ребенка. Советский каратель вскинул винтовку, но сделать второго выстрела не успел – черная мгла окутала его с головой и он еще успел издать короткий крик, прежде чем осесть на землю смердящей грудой разложившейся плоти.

Жители Белза так и не смогли объяснить, что произошло в тот страшный день, начавшийся вторжением из-за границы, а закончившийся какой-то невообразимой жутью. Известно лишь, что боевки украинских националистов удержались в городской ратуше, после того как штурм вдруг резко пошел на спад, а потом и вовсе прекратился. И никто не мог объяснить, как погибли вооруженные головорезы, заполонившие город – в польской форме и с польскими документами, но, по единодушным показаниям всех свидетелей – отдававшие приказы и ругавшиеся исключительно на русском. А о том, что творилось дальше местные жители, наглухо запершиеся в домах и молившиеся у домашних икон, не хотели говорить вовсе. Словно ожили самые древние и страшные легенды старой Руси, когда по улицам городов шелестя крыльями, цокая копытами, скрежеща зубами, смеясь, плача и богохульствуя, бродили жуткие бесформенные тени. Но издаваемые ими звуки не могли заглушить предсмертные крики и отчаянные, сбивчивые молитвы – перед лицом страшной, сверхъестественной угрозы недавние безбожники вспомнили о вере предков.

Впрочем, это им тоже не помогло.

* * *

– Поздравляю Челита, – худощавый блондин с длинным хищным носом, распахнул большую папку, – признаюсь честно, не ожидал, что ты так хорошо сработаешь. Все-таки раньше тебе приходилось действовать в совсем других условиях.

– Я старалась, – слабо улыбнулась сидевшая напротив мулатка, – не хотелось провалить свое первое задание в Европе.

– Ха, – сидевший напротив мужчина рассмеялся высоким, неприятным смехом, – ну у тебя получилось. Провокация удалась на славу – большевики и впрямь поверили, что Бандера приедет на два дня раньше, чем планировалось на самом деле. Мы смогли вынудить их раскрыться в этом налете – да еще и так откровенно. Теперь мы точно знаем, где у нас дыры на границе, полностью ликвидирована большевистская агентура.

– А что говорят в России? – поинтересовалась Челита.

– Там все отрицают, – усмехнулся немец, – говорят, что поляки. Мы пока сделали вид, что поверили, хотя свидетельств, что это были большевики – более чем достаточно…

– Честно говоря, мне до сих пор не вериться вот в это, – нацист достал из папки лист и положил его отдельно, – я знаю, что у тебя на родине верят в это мумбо-юмбо, но тут Европа, а не Гаити, – в голосе немца мелькнули нотки пренебрежения. – С другой стороны в этой истории много странного – что я, как профессионал, не могу не брать во внимание.

– Мне нечего добавить к уже сказанному, – пожала плечами Челита, – но я говорю правду.

– Правда, – немец снова рассмеялся, – недешевая вещь в наше время. Если это так, то твои наработки могут принести немалую пользу Рейху – при должном контроле, разумеется.

На лице Челиты не дрогнул ни один мускул, но внутри она рассмеялась этой самоуверенности. То, что вызвало она в лесном пограничье, нашло новую обитель – и даже шаманка не была готова сказать, во что оно может превратиться, когда наберет силу. Мулатка сильно сомневалась, что немцы смогут удержать ЭТО в узде.

– Впрочем, наверное, в Европе такие вещи и впрямь ни к чему, – немец захлопнул папку и встал из-за стола, – зачем давать лишние козыри вражеской пропаганде. Есть иные места, где все это будет более уместным.

Челита вопросительно посмотрела на немца.

– Африка, – улыбнулся тот, – фюрер договорился с Пэтэном о возвращении бывших германских колоний на Черном Континенте. В том числе и Протектората Дагомея – тебя же многое связывает с этой страной, верно?

– Не так уж многое, – слабо улыбнулась Челита, – разве что то, что один померанский барон, в свое время, делая карьеру в Германской Западной Африке, завязал интрижку с дагомейской принцессой. Позже от этой связи родился сын. Барон не признал его официально, но дал ему хорошее образование, позволившее бастарду устроится на работу в германское консульство на Гаити.

– Самое место, – кивнул немец, – мулатам не место в Европе. И без того хватает «рейнландских бастардов».

Челита скрипнула зубами от такого неприкрытого хамства, но смолчала.

– В Дагомее нужны новые кадры, – продолжал немец, – и тебе там найдется занятие.

Челита, прищурившись, смотрела как немец меряет шагами кабинет – высокий, атлетично сложенный, с удлиненным «арийским» черепом. Идеально «нордическую» мужественность портили лишь чрезмерно широкие бедра. В сочетании с длинными, по-паучьи тонкими руками, эта неприятная в мужчинах женоподобность делала собеседника мулатки ещё более зловещим. Бесчувственная, расчетливая, рафинировано-бесчеловечная Тварь, заставляющая вспомнить о Пауке Ананси или Женщине-Пауке, ритуальные песни о которой пришли в вуду из темных культов таино.

– Разве в Дагомее мы не воюем с англичанами? – спросила девушка.

– Я выдам вам гостайну, – немец встал у нее за спиной и Челита чуть не вздрогнула почувствовав на плечах тонкие сильные пальцы, – хотя таковой она останется недолго. В общем, фюрер уже зондирует почву на предмет перемирия с Англией – и, похоже, эта идея находит все больше сторонников в Лондоне. А когда будет заключен мир…  – он оборвал себя на полуслове, но Чалита все поняла и так. Закончив эту войну, Гитлер сразу же начнет новую – с совсем иным врагом.

– Так что у твоих друзей на Востоке, скоро будет много поводов для радости, – словно прочел ее мысли немец, – им, наконец, представится возможность показать – как далеко они готовы пойти ради достижения своей цели.

– За это можете не беспокоится, обергруппенфюрер – позволила себе улыбнуться Челита, – поверьте, вы и сами не представляете насколько далеко они готовы идти.

Со скрытым злорадством она почувствовала, как испортилось настроение у эсэсовца. Он нехотя убрал руки и, сев обратно за стол, жестом дал понять, что разговор окончен.

* * *

– Красный зверь снова показал свой оскал! Он силен как никогда, отправляя свои орды на юг и восток, чтобы воплотить в жизнь захватнические планы, что из века в век лелеют московские владыки, под двуглавым орлом или красной звездой. И для всех них всегда будет страшной украинская революция.

Говоривший это был невысоким, худощавым человеком, с тонкими чертами лица и подвижными серыми глазами. Сотни молодых и не очень людей, набившихся в тесном помещении, внимали словам Провыдныка, стараясь не пропустить ни одного слова.

– Медведь думал, что с нами покончено, – продолжал Бандера, – что наш обескровленная, выморенная голодом земля навечно легла под его лапу с железными когтями. Но наш путь предначертан на небесах и не во власти безбожников изменить замысел Господа. В Белзе, старинном городе Королевства Руського, воскрес дух Даниила Галицкого, дух Хмельницкого и Петлюры, Сечевых Стрельцов и Холодного Яра. Здесь была обрублена хищная лапа и здесь же, даст Бог, будет выкован меч, которым медведю отрубят голову!

Он замолчал, переводя дух, пока все собравшиеся дружно аплодировали, выкрикивая «Слава Украине»! Дождавшись пока эмоции утихнут, Провыднык продолжил.

– И в смерти рождается жизнь, посрамив тем нечестивых. Среди нас смелая молодая женщина, чей муж отдал жизнь на алтарь национальной революции. Но уже родился мститель, который займет место отца. Галина, скажи этим людям, что у тебя на сердце.

Молодая женщина, закутанная в черное траурное одеяние, стала на трибуне рядом с Бандерой. Бледные тонкие пальцы крепко сжимали большую икону, на которой Черная Мадонна склонила голову к темнокожему младенцу.

– Провыднык сказал мудро, – чеканно-звонкие слова разнеслись по притихшему помещению, – неважно кто против нас, коль нам помогает Небо. В часовне, на грани жизни и смерти был дан знак и Царица Небесная, как и в старые времена оградила Белз от бесчинства орд с Востока. Ченстоховская Икона вернулась в свою обитель и она поведет нас дальше – к победе Свободной Украины!

Бледные ее щеки порозовели, тугая грудь под черным платьем тяжело вздымалась, глаза горели фанатичным блеском. Словно в экстазе Галина вскинула над головой икону и многим из крестившихся на нее бойцов показалось в тот миг, что лицо женщины и Черной Мадонны стали удивительно схожи.

– Все мы боремся, за то, чтобы Украина стала подобна нашему флагу, – произнес Бандера, – золотое поле пшеницы и мирное небо над ним. Но пока наша страна стонет под игом Совдепии, важны иные цвета – алой крови героев пролившейся в черную землю. Из нее произрастут всходы для новой, счастливой жизни. А пока такого не произошло – мы будем воевать и умирать под новым знаменем. Знаменем национальной революции!

Под новые аплодисменты и восторженные крики двое крепких хлопцев развернули за спиной оратора большой флаг. Торжественно-мрачно смотрелись на нем цвета древних духов тьмы и смерти, уже помогших «борцам за свободу» с далекого заокенского острова создать собственную империю Тьмы и Крови.