Текст книги "Туника Таис Афинской"

Автор книги: Андрей Хуснутдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Хуснутдинов Андрей
Туника Таис Афинской

Андрей Хуснутдинов

ТУНИКА ТАИС АФИНСКОЙ

Сидя в кресле и поворачивая голову, как тяжелое прицельное устройство, Владимир наблюдал за летающей под потолком мухой. Он думал о том, что у этого счастливого насекомого есть своя цель в жизни – поесть, набить брюшко, чтобы назавтра также зюзкжать, изводить людей и напоминать им о философии. То есть у самого Владимира цели не было. Он дождался, пока муха села на подлокотник кресла, выпустила хоботок, и оглушил ее статьей о собаководстве. И вышел из квартиры.

Во дворе никого не было. Во дворе сушилось белье.

В небе летел самолет.

Попинав скамейку, Владимир придумал, что в доме нет хлеба, из чего следовало, что нужно идти в булочную и думать, что лучше – калачи, батоны или бублики.

Булочная находилась кварталов через двадцать, и это было хорошо. На пустой автобусной остановке сидел лысый старик и, придерживая локтем сетку с огурцами, читал газету. Сетку нюхала тонконосая шавка подозрительного экстерьера. Из соседнего двора вывернула белая "Волга" и, набирая скорость, помчалась по дымящемуся июльскому асфальту...

Девушку Владимир заметил не сразу – солнце в глаза било.

Девушка стояла прямо посреди дороги, то есть прямо на проезжей части, и издали Владимиру было пока ясно то, что она о чем-то думает. Думает так сосредоточенно, что не видит грузовика, выруливающего на эту полосу движения...

Он сделал еще несколько шагов и остановился.

Старик с шелестом перевернул страницу. Шавка зевнула...

Девушка не двигалась. Поза ее о чем-то напоминала Владимиру, о чем-то из романа про Таис Афинскую, в котором было также жарко, но главное были идеи, и идеи эти обладали такой силой, что заставляли забыть об окружающем... Дура, со злостью подумал Владимир.

Грузовик, выпустив облачко дыма, с озабоченным видом – с каким всегда ездят грузовики – помчался к девушке...

Что-то сжалось у Владимира в груди, и он даже забыл, что за черным стеклом кабины может сидеть кто-то разумный, кто-то такой же, как он,– его гипнотизировал бестолковый, слепой взгляд фар, устремленных на девушку.,. Прошло еще несколько секунд, и он понял, что грузовик не остановится. "Эй!" – крикнул он, но вместо ясного грудного звука из его рта вылетел жалкий хрип.

Старик поднял лицо и сложил газету. Шавка тявкнула...

Закашлявшись, Владимир помахал рукой. Расстояние между девушкой и бестолково таращившимися фарами над мощным бампером убывало с неумолимой, страшной быстротой.

– Дура! – неожиданно для себя рявкнул он – получилось,– и бросился на дорогу...

Рев многосильного двигателя втискивался между до-мов. На темно-зеленом пыльном капоте Владимир успел различить железную нашлепку со страшными буквами: "КрАЗ"...

– Дура!

Времени не было – почти не было. Девушка оглянулась и взвизгнула, Владимир сбил ее с ног, и оба покатились на газон между дорогой и тротуаром.

Мимо оглушительной стальной лавиной пронесся грузовик...

Владимир, точно авоську с битым стеклом, вытащил из-под себя левую руку – рука была странно легкая и в крови – и поджал колени...

Заскрипели тормоза...

Боль возникла вспышкой, ослепив на миг... Он охнул. Что-то нaдo было делать, и он лишь придумал подползти к дереву и потереться о него затылком.

"Раз-два, раз-два," – взялся он считать при этом, как будто делал пробежку... Чуть-чуть стало отпускать, но как-то странно, и он понял, что рука немеет... Отдышавшись и подняв глаза, увидел над собой вытянутые лоснящиеся шары лиц девушки и водителя.

– Ну что? – оскалившись, прогудел водитель, рыжий испуганный детина лет двадцати. – А?

Тут же, в телефонной будке, лысый старик вызывал скорую помощь и кричал кому-то, что – да, да, да...

Владимир покачал головой и перевел взгляд на девушку. Ее правильное, с зелеными глазами, лицо все никак не могло выделиться из шара, пульсировало, и моментами мерцающая пелена застилала его.

– Ну, гетера,– прошептал Владимир и вскрикнул, задев коленом пальцы руки.– Чер-р-рт...

Девушка приблизилась к нему, чтобы помочь, но в это же время детина протянул свои веснушчатые ручищи. Девушка, ойкнув, отскочила в сторону, и у Владимира не было времени напомнить детине о правилах хорошего тона – тот взял его за больную руку, и он потерял сознание.

Первое, что он увидел потом, был белый плафон.

Белый круглый плафон. На противоположной белой стене висел плакат с изображением красивой девушки в белом халате и чепчике.

Владимир лежал на больничной койке. Он вспомнил про гетеру и сказал: "А-а..." – Очнулся,– со вздохом произнесла медсестра.

– Где я? – глупо спросил Владимир. У него заплетался язык.

– На небе...– Медсестра опять вздохнула.– Фамилия.

– Кузнечиков. Гм.

– Серьезно?

– Серьезно...

Оглядев себя, Владимир увидел, что от кисти до самого плеча левая рука в гипсе. Что-то тяжелое, липкое лежало и на ключице.

Нестерпимо пахло медикаментами.

Записав возраст, адрес, группу крови и обидевшись из-за просьбы сообщить в институт, медсестра ушла...

Владимир подергал себя за ухо. Вокруг него стояли такие же больничные койки, на койках лежали одинаковые люди с перебинтованными головами, руками, ногами, эти люди потихоньку переговаривались между собой, даже хихикали, и постепенно ему стало невыносимо жаль своего молодого изуродованного тела.

Слезы навернулись сами собой, когда он еще раз оглядел руку и попытался увидеть ключицу. Снова возникла боль – теперь уже несильная и глухая.

И тут он увидел гетеру...

Он спросил у нее: – Ну и что?

Гетера не ответила.

– Как тебя зовут? – повысил голос Владимир. – Ты тут работаешь? Где твой халат?..

Гетера молчала, глядя на него с непонятной улыбкой.

– Что, оглохла? Да?

Палата наполнилась скрипом кроватных пружин, разговоры смолкли. На Владимира смотрели со всех сторон... Он хотел сказать что-то еще,– всем, но сдержался.

Открылась дверь, и в палату вошел милиционер.

Он неуверенно потоптался, потому что именно на него был устремлен возмущенный взгляд Владимира, и представился: – Младший лейтенант ГАИ Прутков...

– ... Я по поводу недавнего происшествия,– пояснил он, снимая фуражку и усаживаясь на табурет рядом с Владимиром.– Вы не расстраивайтесь. Рука и ключица. Пройдет... Так вот.– Лицо его поскучнело, уменьшилось.– Сорок минут назад – я пока исхожу из показаний водителя – грузовик 17-06 БТР шел по улице Пушкина, на которую свернул с Дружбы Народов. Через квартал перед капотом автомобиля, движущегося со скоростью сорок пять километров в час, появляетесь вы... Это, собственно, все... Я ожидаю, что вы что-нибудь добавите к сказанному...

– Спросите у нее.– Владимир кивнул на гетеру.

Лейтенант обернулся и долго смотрел на плакат с девушкой в белом халате.

– У кого у нее? У...

– Нее! – Владимир выставил указательный палец...

– У нее, что ли? – Лейтенант показал на плакат.

– У не-е! – Владимир простер к гетере руку.

Лейтенант вздохнул.

– Хватит... Итак.– Он хрустнул фуражкой.– Как получилось, что вы оказались на дороге? Между прочим, вы нарушили правила, потому что пересекли проезжую часть в неположенном месте, и в случае неуважительной причины я буду вынужден наложить штраф...

– Что? – Владимир приподнялся на здоровом локте.– Ну вот она же!.. Иду спокойно по улице, за хлебом. А она – на дороге! Там самосвал, а этой хоть бы что. Стоит, и хоть бы что!.. Я кричу – самосвал! Ложись, кричу!.. То есть... Ну, в общем, ноль внимания... Побежал и из-под самого носа. Вот...

Лейтенант оглядывался то на плакат, то на Владимира, а когда тот кончил говорить, отвалившись на подушку,– подошел к двери и позвал медсестру...

– У него сотрясения мозга не было?..– Вопрос прозвучал на всю палату.

– Кого! – крикнул Владимир.– Не было! Не верите – не надо.

Человек стоял на дороге. Женщина. Все.

Шер ше ля фам.

– Ричард Третий там не стоял?

– Плевать мне на вашего Ричарда.

– А мне на вашу женщину. Человек или есть или оставляет вещественные доказательства...

Владимир сладко ухмыльнулся, и выговорил по слогам: O-бя-затель-но!..

Лицо младшего лейтенанта Пруткова сделалось багровым.

– За оскорбление личности – ответите,– тихо пообещал он.

Сестра вежливо выпроводила его, и подошла к Владимиру.

– А за оскорбление вещественных доказательств – не сажают! – проорал Владимир...– Выпустите меня отсюда!

– Наблюдайте за моей рукой,– сказала сестра. Она поводила у него перед глазами пальцем.– Вы меня хорошо видите, голова не болит?. Сухость во рту... двоение в глазах...

– Двоение в глазах,– признался Владимир, и симулировал обморок.

Хмыкнув, сестра ушла, и гетера на цыпочках приблизилась к страдальцу. Приложив к губам палец, шепнула: – Сейчас принесу одежду... Тише.

Владимир недоуменно открыл рот, но гетера отчаянно замотала головой.

– Молчите., Она неслышно отворила дверь и скрылась в коридоре. Изогнутая пластмассовая ручка медленно вернулась в исходное положение С соседней Владимиру койки поднялась забинтованная голова и долго смотрела на закрытую дверь.

– Черт знает что...

А Владимир вдруг испугался мысли, что у него на самом деле сотрясение мозга.

"Дважды два,– собранно и строго подумал он.Четыре." И обернулся к соседу.

– Извините...

С койки опять поднялась забинтованная голова, повернулась глазной щелью на голос.

– Скажите, дважды... Арифметический корень из шестнадцати будет четыре?. Только не удивляйтесь,.

– Десять!– Голова опустилась мимо подушки.Дурдом Двери открываются, арифметический корень..

Владимир поддакнул и стал смотреть на плакатную девушку.

Было душно. Под гипсом – на руке и груди – он чувствовал испарину. Мысли его путались. Он думал про водителя, грузовик, сетку с огурцами, про бублики и поведение гетеры, но никакой логической связи между всем этим не находил. Было душно, это он понимал, и еще он понимал, что хочет домой, в кресло, и чтобы муха летала под потолком...

И тут в коридоре раздался вопль, женский вопль, из того разряда женских воплей, что свидетельствуют о трупах и наведенном оружии.

Забинтованная голова застонала и покачала гирей, привязанной к левой ноге в коконе гипса.

– Психи...

Открылась дверь, и в палату вбежала испуганная гетера. Дверь тут же хлопнула от сквозняка.

– Сестра! – закричала голова.– Сестра!.. Это мучение, боже мой... Сестра!

В руках у гетеры были брюки, рубашка и кроссовки Владимира.

Она забросила это хозяйство ему под койку и отскочила в угол.

Секунду спустя в палату ворвалась медсестра в сопровождении двух уборщиц.

Забинтованная голова хныкала. Сестра ринулась к голове, а уборщицы, поводя швабрами с тяжелыми тряпками, точно это были штыки, внимательно оглядели больных. Одна подошла к окну и посмотрела в сад.

– Не может быть,– сказала медсестра, поднимаясь oT головы, клянчившей какой-то укол.– Третий этаж.

– Ага,– согласилась уборщица.– А кто ж это был-то?

Медсестра поглядела на свои руки.

– Брюки... Рубашка...

– Кто-кто?

Медсестра задумалась.

– В самом деле... Брюки... Господи, я чуть сознание не потеряла. Иду, а тут, у стеночки – крадутся. Ноги мои подкосились.– Голос ее задрожал.– В самом деле!

Она вытянула губы и заплакала.– Ну не с ума же я сошла!

– Все с ума сошли,– спокойно констатировала голова.– Все. Арифметический корень из шестнадцати будет десять.

Всхлипывающую медсестру уборщицы сочувственно вывели под руки.

– Это не травмотделение,– продолжала голова, – Это дурдом. Да-да. Палата номер шестнадцать. Самая настоящая. Корень из шестнадцати...

– Пармений,– попросили из угла палаты.– Заткнись. Без тебя тошно.

Громко выдохнув, Владимир слез с койки и начал одеваться.

Брюки он кое-как нацепил, рубашку же и обувь надеть было невозможно мешал гипс Гетера слава богу, помогла..

В коридоре было пусто В большой луже – крестна-крест – валялись брошенные швабры. Спортивным шагом Владимир двинулся к лестнице и кивнул гетере не отставай. В вестибюле проигнорировав административный оклик, они бросились к дверям, в которых Владимир не преминул; застрять и какая-то бабушка с подвязанной челюстью замахнулась на него папиросой .

В сквере они нашли свободную лавочку – Вова,– представился Владимир, подавая гетере оуку.

Гетера пожала протянутую ладонь двумя пальцами.

– Лена...– Уголки ее рта дрогнули Владимир поднял бровь: неподалеку от лавочки стоял полуголый розовощекий карапуз и во все глаза смотрел на него.

– Ну-ка! – сказал Владимир скорчив мину – Псих ниналмальный1 пропищал карапуз и убе жал в кусты. Секунду спустя в лоб Владимира стукнулся огромный желудь без шляпки.

– А знаете он прав,– серьезно сказала Лена – Дело в том что я пустой звук Владимир почесал ушибленное место – Это как у.. Герберта Уэллса?

Лена пожала плечами – По-моему у вас было время для выводов – Для каких?

– Исчерпывающих – То есть я – псих?

Лена рассмеялась.. У нее был классический профиль и безупречные зубы Владимиру неожиданно понравилось как она смеется – Смотрите– Она ткнула пальцем себе под глаз. – Я ведь крашусь . Видите?

– Вижу.

– И ухаживаю за кожей... Зачем мне это?.. Вообще – сейчас лето, и удобней было бы ходить без одежды. Ведь не так жарко, правда?

Владимир сосредоточенно свел брови.

– Н... наверное...

Лена вяло махнула рукой – "ах..." – и вздохнула, как будто взяла что-то тяжелое. Владимир посмотрел по сторонам.

– Дело в том, что я существую материально, – сказала она, глядя в землю.– И это ужасно. Не знаю, почему. Если человека не видно, это почти то же самое, что его не существует...

– Можно, я дотронусь? – иронично попросил Владимир.

– Можно,– объявила Лена. Она вплотную придвинулась к нему, и ее лицо оказалось в сантиметре от его лица.

Владимир поворочал языком, сглатывая слюну.

– Ну?..

Где-то на улице бабахнула выхлопная труба.

Выждав миг, Лена бесшумно отодвинулась.

– Признаться, вы уже дотрагивались,– призналась с неохотой.

– Когда?

– Перед грузовиком. Большое спасибо. Он бы меня обязательно переехал. Я не чувствовала себя, это бывает. Не часто, но бывает...

– Что бывает? – Владимир пошевелил в воздухе пальцами.

– Ничего.

– Но почему?.. То есть почему они не видят, а я вижу?

– Потому что кончается на "у".,. Знаете, давайте куда-нибудь поедем.

– Куда?

– А хотя бы за город. Давайте.

– А если у меня случится обморок?

– Я поддержу. Вы едете или нет?

– Я еду.– Владимир прикрыл глаза.

– Вы ненормальный.

– Кто-то уже говорил мне об этом...

– Едемте.

Загородная электричка подошла по расписанию. Лена и Владимир сели в совершенно пустом вагоне.

Пахло нагретым железом и краской. Над горизонтом повисла сизая полоска туч. Тронулись.

– Отец будет сердиться,– сказала Лена.– Не обращай внимания. Он запрещает мне уезжать в город...

Кивнув, Владимир попытался почесать сопревшую под гипсом руку... Законный этот, в общем-то, переход на "ты" смутил его.

Причем здесь отец?.. Если честно, он не знал, как вести себя. Ему казалось, что он попал в скучную комедию, где добиваясь жизненных эффектов, по-настоящему ломают настоящие руки, и сценарий пишется по ходу действия. Ему хотелось сказать: "Финита ля комедия, пожалуйста," – и пригласить Лену в кино, но он молчал, потому что это желание входило в противоречие с неведомой сверхзадачей, и нужно было терпеть свою роль. Он смотрел на отражение Лены в стекле и думал, что на самом деле ничего этого нет, что все это наваждение и что скамья напротив так же пуста, как остальные. Он вообще, усмехнувшись, решил, что это было бы неплохо, и исчезли бы глупая неловкость и декорации...

И он вздрогнул и фыркнул,– скамья перед ним действительно оказалась пустой. Точно на сильном свету, хохотнув, он провел рукой по глазам и привстал.

Скамья была пуста.

– Глупо,– громко сказал Владимир, и некоторое время прислушивался. Вагон трясло. Душный ветер врывался в окна.

Скамейка была пуста, и это было похоже на ограбление.

– Неостроумно! – крикнул он и пошел в тамбур где, как ему показалось, кашлянули.

Поезд замедлял ход.

– Я жду!..

Под полом заскрипело. Минуту спустя в окне всплыла бетонная кромка перрона, поезд встал, и двери с шумом расступились. В вагон тут же кто-то полез с рюкзаками и корзинами. Владимир вышел.

Станция быстро пустела, и кто-то кричал, что забыли нож, нож забыли... Сразу за перронной площадкой поднималась мягкая стена леса. Посадка заканчивалась – Ле-на!.

Из-под колес с шипеньем вырвался сжатый воздух, двери схлопнулись. Вздрогнув, вагоны с ускорением побежали прочь, и вскоре от их железного грохота не осталось и следа – только травка, загаженная мазутом, весело подрагивала в щебне между шпалами. Финита, думал Владимир, прислушиваясь, как забытая боль наполняет плечо и руку. . Посмотрев по сторонам, он пошел по ступенькам вниз, к деревьям и углубился в их гущу. Тропинки никакой не было да он и не искал ее, он раздирал гипсом ветки и сучья, пока не споткнулся, не сел в кучу прелых листьев и не вспомнил о том, что ограблен. Пахло сухой пыльной корой и хвоей.

Солнце сеялось сквозь листву – прямые короткие лучи печатали на земле замысловатые рисунки. Зной был вязок, как паста Стучал дятел.

Отряхнувшись и сказав себе – хорошо,– Владимир опять куда-то пошел и повторял на ходу – хорошо...

Он смотрел себе прямо под ноги и сравнивал себя с миноискателем. Через несколько шагов он сильно ударился о длинный и толстый дубовый сук, и рухнул в землянику...Свет и звуки вернулись к нему с прохладной водой, которая текла по лицу, по шее забегала за воротник и журчала в рукавах. Шла гроза.

После ослепительных белых вспышек гром катился упругими шарами по деревьям и пропадал вдали.

Владимир осторожно сел и потрогал голову. Слева над ухом прощупывалась огромная шишка. Он встал и, переждав головокружение, покачиваясь, побрел назад, к станции. Мокрый лес поднимался и опускался, поднимался и опускался, и Владимир равнодушно думал, сотрясение на этот раз ему обеспечено. Одежда липла к телу, было противно и холодно, хотелось лечь в какую-нибудь теплую лужу и не вставать. Голова гудела, и, когда над лесом раскалывался гром, ему казалось, что это раскалывается его затылок Несколько раз, поскользнувшись, он падал в жидкую грязь... У какой-то полянки он остановился и посмотрел вокруг себя. Сквозь шум в ушах и шум грозы он услышал чей-то плач. Плакали на полянке.

Он вышел из кустов и увидел Лену, прижавшуюся к березе.

Опустив голову и закрыв лицо, Лена горько плакала. Владимир подумал, что именно так много веков назад плакала Таис Афинская, именно так прислонившись к какой-нибудь оливе и закрывшись туникой. Он засмеялся, подошел к ней и приподнял ее за плечо.

Всхлипнув, она упала ему на гипс, замерла, и он почувствовал сильный щипок на бедре: – Это ты, ты пустой звук. Дурак...

В электричке, на обратном пути, он поцеловал ее. Сильно и в губы. Не обращая внимания на попутчиков.

Потому что пустым звуком себя не считал. Но дураком остался,отодвинувшись, Лена шепотом напомнила ему об этом...

В городе же все случилось просто.

Владимир задержался у автомата с газированной водой, Лена пошла через дорогу, и тут же остановилась, дожидаясь его. Он было побежал за ней со стаканом, но сразу упал, в руке хрустнули красные осколки... И было поздно.. Синий "Москвич", поднимая фонтанчики воды, с большой скоростью гораздо большей, чем у того грузовика – несся к застывшей гетере... Владимир хотел отвернуться, но был не в силах... На зеркальный асфальт неожиданно вылилось солнце, взорвав его мириадами бликов...

В сорока метрах от Лены "Москвич" вдруг дернуло в сторону, он словно напоролся на невидимую преграду и раздался громкий, ужасный визг остановившихся покрышек. Автомобиль; занесло и развернуло. С треском ударила дверца: Водитель с перекошенным красным лицом подбежал к Лене и схватил ее за локти.

– Ты что, ослепла, безмозглая! Ослепла? Слепая ты что, не видишь, куда идешь? Дура!..

Вокруг них уже вырастали любопытные, которые с серьезным видом, вздохами, принимались дружно переживать за водителя, словно тот был занят бильярдом.

– Милиционера,– посоветовал кто-то.– Вызовите же.

– Да-да..

Владимир, отряхивая кровь, пробрался к Лене и решительно отцепил пальцы водителя от ее рук...

– Пойдем...

Все замерли – Безобразие.

– Надо же разобраться. Остановитесь. Где милиция? – Да-да.

– Отстаньте,– морщась, попросил Владимир Больная рука его делалась большим действующим колоколом. Он сжимал зубы, чтобы не захныкать. Он вел Лену за собой в больницу, уже по привычке думая что в нужный момент она украдет ему рубашку и брюки..