Текст книги "Клуб «Дикая Охота»"

Автор книги: Андрей Хорошавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Описываемые события вымышлены. Совпадения случайны.

«Когда господь не в силах образумить, Приходит дьявол, чтобы наказать».

ГЛАВА 1

1

Он вёл автомобиль по вечернему Ирбиту. Темнело. Зажглись уличные фонари. Дождавшись зелёного сигнала светофора, он свернул с улицы 50 Лет Октября на улицу Советскую и, не превышая скорости, двинулся в сторону Мотоциклетного Завода.

Он никогда не нарушал правил. Никогда не возражал. Никогда, никому ничего не доказывал. Он всю жизнь тихо делал то, что ему говорили, но делал это профессионально. Скромный, незаметный, законопослушный гражданин. Жена, двое детей, работа, высокий доход. Всё размеренно, обыденно и спокойно.

Но иногда, два-три раза в год, он звонил жене посреди дня, говорил, что сегодня задержится допоздна, и просил, что бы она обязательно поцеловала за него перед сном сына и дочь. Вечером он садился в автомобиль и, так же, как сейчас, направлял его в один из окраинных районов города. Он всегда выбирал тех, кто жил на окраине или в районе промзоны.

Автомобиль свернул на улицу Заводскую и проехал до пересечения с улицей Промышленной. Его губы брезгливо выгнулись. Асфальт кончился. Кругом заблестела грязь. В свете фар из темноты показались какие-то ангары, трубы теплотрасс, покосившиеся бетонные заборы. Но это всё ничего. Главное, что здесь действительно, как она и сказала, безлюдно и нет ни одного фонаря.

2

Белый слон: – Куда приехать?

Василёк: – Перекрёсток улиц Заводская – Промышленная. Свернёшь вправо. Не доезжай до Завода. Там синие ворота. На стене слово «ВТОРМЕТ».

Белый слон: – Почему именно там?

Василёк: – Мы там живём рядом, на Декабристов. Мама на Заводе по сменам работает. Там вечером никого и фонари не светят. Мама будет в ночь.

Белый слон: – Ты точно придёшь?

Василёк: – Да. Только после десяти. Как стемнеет. Что бы меня никто не увидел. Я боюсь, что мама узнает. Она тётю Соню просит, что бы за мной присмотрела. А как я усну – тётя Соня уходит.

Белый слон: – Ты смелая.

Василёк: – Аха.

Белый слон: – Ок.

Василёк: – Это будет наше первое романтическое свидание.

Белый слон: – У меня для тебя подарок.

Василёк: – Какой?

Белый слон: – Ты любишь украшения.

Василёк: – Не знаю.

Белый слон: – Я подарю тебе серебряную цепочку.

Василёк: – Ты, правда, подаришь?

Белый слон: – Да.

Василёк: – Я обязательно приду. Только никому, да?

Белый слон: – Да.

Василёк: – Ой, мама пришла. Ну, всё пока. Чмоки-чмоки.

Пользователь Василёк удалил из чата пользователя Василёк.

3

Справа показались гнилые, почерневшие от сырости доски завалившегося забора. Вот и ворота. Сваренные из труб, створки оплетены колючей проволокой и раскрыты настежь. На трубах ржавчина, кое-где остались следы синей краски. Он въехал на территорию.

Справа проржавевший, завалившийся на бок рефрижераторный вагон. На крыше вагона в свете фар зелёными точками сверкнули глаза. Кошка. Впереди показалось сложенное из серых бетонных блоков здание. Подъехав ближе, он осмотрел его.

В стене пара стальных, выкрашенных в синий цвет ворот, с раздвижными створками. Створки ворот, что справа раздвинуты примерно на метр. Другие закрыты. Какой-то гараж или цех. Он поднял глаза. Верх здания от середины до крыши выложен из красного кирпича, в кладку которого, образовав надпись «ВТОРМЕТ», вложен силикатный кирпич белого цвета.

Он не стал глушить двигатель, вышел из машины и включил фонарик.

Да. Давно заброшенное место, каких сейчас полно по окраинам. Он осветил липкую блестящую после дождя грязь. Всё изрыто колёсами мотоциклов. «Эти байкеры везде». Но вот его сердце забилось чаше. В свете фонарика он разглядел то, что искал. К зданию цеха, сквозь кольца и ленты мотоциклетных следов, ровной цепочкой тянулись следы резиновых сапожек. Размер маленький. Не больше тридцать четвёртого. Следы скрывались в чернеющем проёме между раздвинутыми створками ворот.

Он снова уселся за руль, развернул машину, сдал задним ходом за вагон и выключил зажигание. Вышел. Ещё раз осмотрелся по сторонам. Никого. Осторожно, стараясь не шуметь и не испачкаться, он направился к зданию.

Дыхание участилось. Низ живота слегка подрагивал. Все чувства обострились. Вот крылья носа затрепетали, шевельнулись торчащие из ноздрей волоски. Он уловил лёгкий аромат дешёвых духов. Она здесь. Она пришла, эта маленькая дурочка.

Он шагнул в темноту здания. Под ногами хрустнуло стекло. Звук эхом отразился от серых стен. Луч фонарика натыкался на колонны и бетонные фундаменты, из которых торчали изогнутые концы арматуры. Пролёты здания чернели пустотой. Темно и сыро.

– Сашенька? – Позвал он тихо. – Ты здесь, девочка? – Его голос слегка подрагивал.

Тишина. Он сделал ещё несколько шагов. Под ногами хрустел и шуршал всякий хлам. Впереди, в двух метрах над полом, сверкнуло остатками выбитых стёкол, небольшое помещение размером с киоск. К нему поднималась бетонная лестница с разбитыми ступенями и сломанными перилами.

Он снова позвал. Далеко, в глубине цеха послышался детский смешок.

– Ах ты, шалунья. – Он шагнул увереннее. Глаза заблестели, стали маслеными, голос задрожал. – Хочешь поиграть?

Ещё один смешок, долетел до него из темноты, и эхом отразился от стен.

Он уже не мог сдержать дрожи в увлажнившихся руках. Толстыми короткими волосатыми пальцами он беспрестанно выхватывал из кармана брюк голубой носовой платок и промокал им складки кожи на затылке и лысую приплюснутую макушку. Сладко похолодело в районе солнечного сплетения. Его круглые пухлые щёки заблестели. Свисающий с ремня живот качался из стороны в сторону при каждом шаге. Нижняя пуговка клетчатой рубашки расстегнулась, обнажив глубокий пупок, поросший волосами. Спина взмокла. Брюки свисали складками на коротких кривых ногах. Дыхание с хрипом вырывалось изо рта. Верхняя губа покрылась каплями пота.

– Иди же ко мне, милая. У меня для тебя кое-что есть. – Он достал из нагрудного кармана тонкую, сверкающую в луче фонарика цепочку, и потряс ею над головой.

– Иди сюда. – Раздалось из темноты, и вновь послышался смешок.

Он достиг уже середины цеха.

– Я здесь. Хи-хи.

– …здесь, здесь. – Повторило эхо.

Что-то мелькнуло впереди серой тенью. Он вскинул фонарик. И в этот же миг у него за спиной с грохотом сомкнулись створки ворот.

От испуга он присел на коротких ножках и рефлекторно прикрыл голову руками. На мгновение всё снова погрузилось в тишину.

– Кто тут?! – Луч фонарика забегал по кругу. – Сашенька, ты меня испуга…

Его последнее слово потонуло в рёве мотоциклетных двигателей.

Жёлтым светом вспыхнули фары. Они осветили его со всех сторон, как в цирке прожектора освещают одинокую фигуру клоуна, скорчившуюся в центре арены.

Фонарик выпал из скользких от пота ладоней. Он завертелся на месте, закрываясь руками от слепящего света.

Сверкала никелем сталь. Рёв двигателей то затихал, то нарастал вновь. Контуры седоков сливались с контурами мотоциклов. Стёкла чёрных шлемов, сияли в темноте.

В единый миг мотоциклисты сорвались с места и, с дикими воплями, закружили вокруг обезумевшего от страха, сгорбленного толстого человечка, не давая ему вырваться из этого адского круга. Колёса бешено вращались, выбрасывая протекторами фонтаны пыли. Летели в стороны мелкие камни и куски стекла и бетона. От рёва моторов и гиканья седоков содрогались стены.

Но вот, взвившись на дыбы, первый мотоцикл ворвался в круг.

– И-ихха-а!!

Послышался глухой удар. Человечек в круге завизжал и упал спиной в пыль. Он тут же вскочил на ноги и попытался прорваться сквозь сверкающее фарами кольцо к выходу.

Но колесо второго мотоцикла взвилось вверх. Взревел двигатель. Вновь послышался удар. На этот раз человек рухнул на живот и уткнулся мокрым от пота лицом в пыль и мусор. Он встал на четвереньки. Попытался подняться на ноги. Но третий мотоцикл с рёвом пронёсся в полуметре от него. Человечек увидел только рифлёную подошву сапога и с криком завалился на спину.

Он перевернулся на живот и снова встал на четвереньки. Правый глаз заплыл. Из разбитого носа ручьём лилась кровь. Человечек был покрыт налипшей на взмокшую одежду пылью. Его взгляд напоминал взгляд свиньи, которую забивают на мясо, но никак не могут прикончить. Он тяжело дышал, и от этого его большой живот, то поднимался, то вновь опускался, касаясь пола.

– Помогите!! Помоги-ите-е!! – Завизжал он. В этот крик он вложил всю боль и весь страх за свою никчёмную жизнь.

– Эдри-и-ик!! – Пронзительный женский крик, как острым клинком, рассёк тяжёлый и низкий рокот мотоциклетных двигателей.

Переднее колесо четвёртого мотоцикла ударило человечка в бок. Хрустнули рёбра. Человечек издал, что-то похожее на хрюканье, захрипел и завалился на бок. Он снова перевернулся на живот и закашлялся. Кровь липкими тягучими нитями пошла изо рта.

– Берта-а!! – Женщине горловым рёвом ответил мужчина.

Пятый мотоцикл, взлетел в воздух и шаркнул протекторами заднего колеса по сгорбленной мокрой спине. В стороны полетели лоскуты одежды, куски живой кожи и жира. Человечек выгнулся и завыл.

На время его оставили в покое, давая окончательно пропитаться страхом и понять, что судьба его уже предрешена. Что в свете фар, верхом на ревущих железных конях, к нему приближается смерть.

Мотоциклы описывали круг за кругом вокруг беспомощного окровавленного тела, ничего не предпринимая.

Под человечком образовалась лужа. Его рвало. Его штаны были мокрыми до колен. Он снова встал на четвереньки. Его живот свисал до пола. В глазах ужас. Лицо в крови. Рот с хрипом втягивает воздух.

– По-хмо-ги-ттхе-кхе-е.

Он уже не мог кричать, а только хрипел, забитым кровью и пылью ртом.

Мотоциклы с рёвом кружили, закладывая вираж за виражом, и вздыбливаясь, подобно диким лошадям. А в центре круга, на четвереньках стояло окровавленное существо и, уже не видя ничего вокруг, бросалось то в одну, то в другую сторону, всё пытаясь спастись.

Но вот, мотоциклисты разом развернули передние колёса к центру круга и остановились. Двигатели коротко взрыкивали. Фары освещали жертву, которая в бессилии опустила голову и покорно дожидалась последнего удара.

Взревев моторами, мотоциклы по очереди начали срываться с места и проносились над изуродованным телом. И каждый раз, когда очередной мотоцикл пролетал над, или рядом, слышался глухой шмякающий удар. Каждый раз тело, то вздрагивало и колыхалось, как желе, то мокрым мешком перекатывалось на спину, то переламывалось в пояснице, то заваливалось на живот.

Стоны перешли в хрипы, а хрипы в хлюпающий шёпот. На распластанную, бесформенную, скорчившуюся на грязном полу фигуру снова упал свет фар. Из глубины кровавого месива, которое ещё полчаса назад было человеческим телом, донёсся тонкий сипящий звук. Организм ещё жил. Он отказывался умирать. Он продолжал втягивать воздух, уже в клочья изорванными о края переломанных рёбер, лёгкими.

Но вот уже и всхлипы стали реже. В просвете между заплывшими веками блеснули и забелели белками глаза. Конечности судорожно дёрнулись в последний раз, и воздух с шумом покинул это тело, унося душу в ад.

ГЛАВА 2

1

Лёгкое еле уловимое дыхание ветра чуть всколыхнуло листву деревьев. Пискнула побеспокоенная птица. Солнце выглянуло из-за горизонта и отразилось в зеркале реки. Окрасив воду Ницы в золотисто-розовый цвет, его лучи потянулись к белеющему стенами домов городу.

Ирбит просыпался. Вместе с городом просыпались люди.

Серая пятиэтажка по улице Комсомольская за номером 1а. Тополя со спиленными макушками и тонкие стволы черёмух вдоль дороги. Зелень газона, мокрый асфальт. Пятый этаж уже обласкан солнцем, когда первый ещё находится в тени.

Антон проснулся рано. Сегодня наступал конец его вольной послеармейской жизни. Сегодня его первый рабочий день. Но это не беспокоило Антона. Наоборот, он был рад. Он с нетерпением ждал, когда этот день наступит.

Ему с детства помнился запах завода. Отец часто брал его с собой и долго водил по цехам. Цеха были разными: большие и малые, тихие и шумные. Были цеха, в которых от количества рабочих и станков рябило в глазах. Под низкий гул и грохот, под звенящий в ушах скрежет, они управляли станками, создавая непрерывное беспорядочное не подчинявшееся ни каким законам общее движение. Но были и другие. Там неподвижные, одетые в белые халаты, похожие на памятники людские фигуры, часами склонялись над чем-то в тишине, нарушаемой только шумом вентиляторов.

Множество разных цехов, а пахли все одинаково. Они пахли скоростью, мощью и свободой. Они пахли потом сотен крепких рабочих рук, с гордостью выпускавших из стен завода, как выпускают по весне птиц из клеток, мотоциклы «УРАЛ».

Но производство не влекло Антона. Ему нравился испытательный полигон. Он любил смотреть, как испытатели, круг за кругом мчались на мотоциклах по серому бетону. Они прижимались к топливным бакам, как всадники прижимаются к гривам своих коней, и воздух наполнялся рёвом двигателей и запахом сгоревшего бензина. Они всегда представлялись ему сказочными рыцарями, в латах и шлемах, верхом на железных огненных конях.

Антон с детства знал, что такое скорость и любил сидеть на гладком тёплом бензобаке, между сильных рук отца. Он любил закрыть глаза и чувствовать, как внутри всё поднимается на встречу бьющему в лицо ветру.

Потом мотоклуб при заводе. Первые успехи в гонках. Но мотобол перебил всё. Попробовав один раз, Антон уже не хотел расставаться с ним никогда. Здесь он раскрылся полностью. Здесь он впервые узнал успех и славу. Здесь он научился бороться до конца. Став капитаном заводской команды юношей, он, в том, наделавшем шуму на всю страну, финальном матче с командой Коврова, единственный не сдался после трёх пропущенных уже в самом начале игры мячей. Продолжая бороться, он привёл команду к победе. Это был, пожалуй, единственный за всю историю завода случай, когда команда «Урал» добилась звания чемпиона России, обыграв сильнейшую, на том момент, в стране, команду Ковровского мотоциклетного завода. Пусть юноши, но всё же победа.

Запищал будильник. Антон вскочил и раздвинул шторы. Высокий сухой, крепкий и быстрый, такой же, как отец. Широкие скулы. Подбородок чуть выдвинут вперёд. Зелёные смеющиеся глаза. Широкая добрая улыбка. Он распахнул окно, раскинул руки в стороны и вдохнул полной грудью, ворвавшийся с улицы свежий утренний воздух. Огромное небо раскинулось в вышине. Взрезая синеву белыми крыльями, ввысь взмыла стая белых голубей.

Солнечные лучи упали на стену, сплошь увешанную цветными, вырезанными из журналов, фотографиями мотоциклов. Были среди них и любительские чёрно-белые снимки. На них весёлый улыбающийся во весь рот скуластый паренёк в форме мотогонщика на кроссовом мотоцикле. Лучи осветили пол, диван с измятой постелью, сверкнули в зеркале, на раскрытой дверце полированного шкафа. На плечиках, блеснул нашивками, погонами погранвойск и значками солдатский китель. На полке форменная фуражка.

Антон оделся и вышел из комнаты.

На кухне уже суетилась мама. Лилась из крана вода. Шумел чайник. На плите, в небольшой сковороде шипела яичница. Маленький цветной телевизор делился новостями, с высоты холодильника:

«… найдено тело мужчины. Примерно сорока-сорока пяти лет». – На экране появилось фото изуродованного лица. – «Знающих что-либо об этом человеке, просим сообщить по следующим телефонам….»

– Давно не спишь? – Мама Антона, Сечина Евгения Владимировна – учительница Русского языка и Литературы Ирбитской средней школы №8, уже одета и готова к новому рабочему дню. Чёрный костюм, белая блуза, безупречная короткая стрижка. Просто и строго, как и подобает учителю, и даже цветной передник не мог смягчить этой строгости, которая всегда приводила Антона в трепет.

– Давно.

Она внимательно всмотрелась в его глаза.

– Не терпится?

– Да. Даже руки подрагивают.

– Иди, мойся и к столу.

Антон скрылся за дверьми ванной комнаты и через полчаса уселся на скрипучий стул. Мама села напротив.

«…исчезнувшей месяц назад Алины Серебряковой тринадцати лет, до сих пор не найдено. К розыскам подключены все…»

– Ты подумал над тем, что я тебе говорила?

– Если честно, то нет.

– Почему?

– Я не хочу поступать в институт. Это не для меня.

Брови Евгении Владимировны чуть сдвинулись. Она несколько раз ткнула вилкой в блюдце, пытаясь зацепить кусочек ветчины и, наконец, отложила её на салфетку.

– А, что для тебя? – Она заговорила медленно, монотонно, что бы каждое слово, каждая запятая и даже каждая пауза достигли цели. – Всю жизнь ты намерен гонять по заводскому полигону на этих м…, мотоциклах? – Она не повышала голоса. Она никогда его не повышала. Она умела говорить так, что по телу начинали бегать мурашки. – Пока шею себе не свернёшь, как отец?

– Да хочу. – Антон улыбался и весело смотрел на экран телевизора, не обращая внимания на строгий тон матери. – Профессия испытателя не хуже профессии инженера.

«…выборов на должность мэра города. Из восьми кандидатов реальные шансы на победу имеют трое. Это нынешний мэр города Ирбит – Хованский Иван Альбертович, председатель Областного Совета Народных Депутатов – Дзюба Денис Анатольевич, и независимый кандидат – Быков Анатолий Сергеевич. Каждый из кандидатов представил…»

– Когда тебе, Антон, будет за сорок, тогда ты увидишь эту разницу, но будет уже поздно.

– Нет.

– Приветики. Опять спорите? – В кухню вошла высокая и тонкая, как берёзка девочка. Большие голубые глаза, розовый рот. Чуть оттопыренные ушки и тонкая, как у фарфоровой куклы, шея. Халатик бледно-зелёного цвета едва доставал до середины бёдер. Она подошла сзади, опёрлась на крепкое плечо Антона и с вызовом посмотрела на мать. – А я, когда стану женщиной, влюблюсь в мотогонщика, а не в инженера. Мы поженимся, и он увезёт меня далеко отсюда. А с инженером скучно.

– Привет Журавлик! – Развернувшись, Антон, обнял девочку за талию и приподнял над полом. Она поцеловала его в щёку.

– Приветик братик. Почему ты называешь меня Журавликом?

– Потому, что у тебя ноги, как у маленького журавлика.

– Кривые! – засмеялась девочка.

– Нет, длинные.

Девочка благодарно посмотрела на Антона, и снова поцеловала.

– Марш умываться. – Евгения Владимировна прихлопнула ладонью по столу. – В твои двенадцать лет, Ирина, ещё рано думать о замужестве.

– А Валентина Анатольевна говорит, что девочки уже с юных лет должны готовиться к замужеству и чувствовать себя дамами.

– Ваша Валентина Анатольевна ещё слишком молода, – Евгения Владимировна сделала акцент на слове «молода», – что бы говорить с учениками на подобные темы. – Она вновь взялась за вилку. – Умываться!

Девочка направилась в ванну.

На экране появились фотографии кандидатов.

– О! – Антон перестал жевать. – Это же Бык. И он в мэры?

Евгения Владимировна презрительно выгнула губы:

– Сегодня во власть рвутся все, кому не лень.

– А этот-то куда? Ему же тюрьма – дом родной.

– Наверное, тянется ближе к своим, – Евгения Владимировна взялась за кофе. – Сейчас это даже модно. Пострадавшие от Социализма.

Антон залпом выпил свой кофе и выскочил из-за стола. Набросив куртку и схватив с полки мотошлем, он щёлкнул замком и задержался у входной двери.

Мать вышла из кухни и прислонилась к дверному косяку.

– Ты надел его куртку?

– Мне это нужно, мам.

Ольга Владимировна не сказала больше ничего и со вздохом вернулась на кухню.

Из ванной донёсся голос сестры:

– Я помашу тебе с балкона, как леди Ровена своему Айвенго.

В лицо ударило свежестью. Уши заложило от птичьего щебета. Глаза резануло ярким солнечным светом. Всё вокруг было светло, разноцветно и ярко. Народ спешил на работу. Все коротко раскланивались друг другу и покидали двор.

Антон снял замок с ворот гаража. Мотоцикл сверкнул никелем и улыбнулся хозяину. Новенький «Урал-Волк» – первый Российский чоппер. Он получил его вчера, под расписку с заводского склада. Как испытатель, он мог пользоваться им по своему усмотрению, но взамен в конце каждого дня, Антон должен был заполнять таблицу «Отказов, сбоев и несоответствий в работе изделия №…» и каждое утро сдавать её инженеру по испытаниям и доводке техники.

Длинная база, высокий изогнутый руль, двухцилиндровый двигатель объемом семьсот сорок пять кубических сантиметров – это сорок лошадей под седлом, четырёх ступенчатая коробка передач, система зажигания Дукатти, до сотни разгоняется меньше чем за десять секунд. Просто зверь. Говорят, концепция этого мотоцикла разрабатывалась Ирбитскими инженерами совместно с представителями московского байкерского клуба «Ночные Волки».

Антон выкатил Волка из гаража.

Мотоцикл завёлся от одного прикосновения, выбросив из глушителей облачко синего дыма и издав, ни с чем несравнимый, похожий на рык голодного зверя, рокот. Звякнул замок гаража. Антон вскочил в седло. Прежде чем надеть шлем, он поднял голову. С балкона пятого этажа тонкая девичья рука махала ему белым платком.

– Прощай, мой рыцарь! – Донеслось сверху.

– Пока, Журавлик! – Выкрикнул Антон, застегнул замок куртки под самый подбородок и надел шлем.

Чёрное стекло опустилось, как забрало. Мотоцикл взревел и, вздыбившись, сорвался с места.

2

Встречный ветер трепал чёрную местами потёртую кожу куртки. По бокам мелькали окна домов, яркие вывески магазинов, остановки, полные ожидающих автобуса людей, деревья, цветы на газонах. Час пик. Дорога забита автомобилями. Но для мотоцикла нет преград, ему не страшны ни заторы, ни пробки.

Вот и проходная завода. Дядя Коля машет Антону рукой, открывая полосатый шлагбаум. Мотоцикл мчит по территории завода мимо цехов, мимо заводоуправления. Антон въезжает на аллею славы. Справа на высоком длинном стенде, выложенном тёмно-красной мраморной плиткой, замелькали фотографии. Вот, заключённое в чёрную рамку, фото улыбающегося отца в шлеме и в комбинезоне испытателя. Вот и он сам, с кубком России по мотоболу в руках, впереди юношеской команды завода.

А вот и въезд на полигон. Мотоцикл Антона влетает в ворота и тормозит. Антон срывает с головы шлем.

– Здорово, братцы!!

Со всех сторон он слышит топот, приветствия и смех. Вокруг улыбающиеся лица. Кто-то хлопает его по плечу, кто-то жмёт руку. Но вот народ расступается и подходит Викентич.

Викентич – хозяин полигона. Ветеран, легенда завода и друг отца Антона.

– Ну, здравствуй Антон Сергеевич Сечин. – Он жмёт Антону руку.

– Здравствуйте! – Антон смущается, но крепко пожимает руку Викентича в ответ.

– Куртка-то отцова?

– Отцова.

– Всё правильно. Твой отец был настоящим испытателем и встретил смерть, как мужчина, с улыбкой на лице.

Лица у всех сделались серьёзными.

– Так! – Викентич хлопнул в ладоши. – А ну! По машинам! Рабочий день начался!!

Вопреки ожиданиям, Антон провёл весь день за изучением испытательного стенда.

В обязанности испытателя входили не только обкатка изделия на полигоне и проверка его работы на предельных режимах. После каждого прогона, он должен был установить изделие на стенд и подключить его к аппаратуре. Компьютер зафиксирует изменения в работе изделия и построит графики, которые потом попадут на пыльные столы инженеров с серьёзными и скучными лицами.

Викентич посмеивался, глядя на растерявшегося Антона:

– Сечин, ты долго будешь на него смотреть? Загоняй изделие. Инструкцию в руки и вперёд! Пока не освоишь стенд, на полигон не выйдешь.

Так весь день и прошёл.

После работы все рванули в бар, отметить первый выход Антона на работу. Но выезд на улицу Советскую был временно перекрыт. По дороге, непрерывно сигналя и занимая всю её ширину, медленно двигалась колонна байкеров. Заклёпанные металлом кожаные куртки, чёрные очки, шлемы, бороды, банданы в белых черепах. Рыча моторами и сверкая никелем, колонна, как огромная чёрная змея, ползла вдоль завода. Впереди колонны, сразу за полицейским УАЗом, увенчанный огромными рогами быка двигался чёрный «Хаммер». Он тащил за собой плоский прицеп. На прицепе был установлен, обитый чёрным бархатом гроб. Рядом с гробом лежал разбитый в хлам мотоцикл. Ревел Хэви Метл. Над «Хаммером» развивался чёрный флаг с костями и черепом. Ниже надпись готическим шрифтом: «НОЧНЫЕ ОХОТНИКИ».

– Что это?

– Байкеры. Местный клуб. Три дня назад погиб Равиль. Он был членом клуба.

– Равиль?!

– Да. Ты должен его помнить.

– Я помню. Он играл по левому граю. Как он погиб?

– Он, последнее время, занимался исполнением сложных трюков и на последнем….

– Так это они его хоронят?

– Да. Равиль сначала работал, как и мы, на полигоне. Два раза чуть не угодил в аварию. Викентич его сначала на месяц отстранил от заездов, но до Равиля не дошло. Тогда Викентич его и уволил. А Равиль разобиделся на весь свет. Связался с байкерами. Стал известным среди них. А теперь вот. Даже из Москвы «Ночные Волки» приехали. Слыхал про них?

– Слыхал.

– Серьёзная контора.

Еле нашли место, где можно было выпить пива. Бары забиты гуляющими байкерами. Пристроились рядом со стойкой. Знакомый бармен выставил небольшой столик, но стульев не было, так, что пиво пить пришлось стоя.

Кругом толкотня. Сигаретный дым клубами. Звон кружек. Журчание разливаемого пива. И всё это тонет в рёве «Моторхед».

За стойкой разошёлся перебравший пива толстый бородатый байкер. Его маленькая голова была втиснута в чёрную немецкую каску по самые брови. Из-под каски свисали щёки. На каске красовался знак «СС». Размахивая руками, он толкнул Антона в спину.

– Э, полегче. – Антон в ответ оттолкнул байкера локтем. Это не понравилось байкеру в каске, он поставил свою кружку на стойку и развернулся.

– Ты ччё, б-клан, попутал?

Антон тоже поставил кружку и тоже развернулся лицом к байкеру в каске:

– Да, нет. А ты?

– Антон, не связывайся.

– Погоди. – Антон упёр кулаки в бока.

– Тты нна к-го… нажжжаешь? Ик… – Байкер сложил из пальцев левой руки рога. Его язык заплетался. – Да… тты знайшь… хто, ик… я?

– Конечно, знаю.

Брови байкера поползли вверх, он широко открыл глаза и уставился на Антона:

– Ззнайшь, да?

– В данный момент, ты пьяная свинья.

– Чё-о?!

Антон приготовился к бою, но драки не произошло. Байкеры стояли стеной, но идти в бой не спешили. Многие всматривались в лицо Антона и щурили глаза. Из-за спин, сгрудившихся плотной шеренгой байкеров, вынырнул невысокий, худой, одетый в чёрную кожаную жилетку, длинноволосый старик. Он ухватил толстого за плечо:

– Уймись, Пончик! Толстый сразу сник и успокоился. – Старик пристально глянул в глаза Антона. – Извини брат. Парень перебрал малость.

– Бывает.

Антон пожал протянутую стариком руку. На этом всё и успокоилось.

3

Домой Антон попал уже поздно.

Мать не спала и дожидалась его на кухне.

– Ты где был? – Она обдала его холодным взглядом, таких же зелёных глаз.

– В баре, с ребятами. – Антон стаскивал кроссовки.

– Началось?

– Что началось, мам? Я тебя не понимаю.

– Зато я всё понимаю. – Она заговорила монотонно, как гипнотизёр. – Сегодня первый рабочий день обмыли. Завтра первый аванс, потом первая получка! – Она шумно сглотнула. – Я думала ты, Антон, вернувшись из армии, повзрослеешь, наберёшься ума, остепенишься. Думала, окончишь институт, станешь инженером, а в будущем возглавишь завод. А ты? – В её глазах блеснули слёзы. Голос задрожал.

– Мам, ты чё? Что с тобой?

И тут Евгения Владимировна сорвалась на крик:

– Не смей чёкать!! – Она ударила ладонью по столу. – Ты, сын учительницы! И ты должен изъясняться по-человечески, а не как….

– Как кто?! – Перебил её Антон.

– Не смей перебивать меня-а!!

– Ты что кричишь, ма? – Но Евгения Владимировна его уже не слушала.

– Ты такой же, как он! Ты будешь таким же, как и он! Я ненавижу его! Ненавижу! Не смей надевать эту дурацкую куртку!! – Она рухнула на стул, уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. – Уйди, я не хочу тебя видеть.

Сверху донёсся стук соседей. Антон ещё несколько секунд смотрел на мать, потом пошатываясь, ушёл в свою комнату.

– Не включай свет. – Одеяло на диване зашевелилось, и из-под него сверкнули глаза сестры.

– Журавлик? Ты как тут? – Антон говорил шёпотом.

– Я тебя жду. – Вторила ему сестра, прикрывая рот ладошкой.

– Зачем?

– Поговорить.

– И ты тоже?

– Да не. Я про другое. – Антон скинул одежду и забрался под одеяло. Ира, опершись локтем в подушку, положила на ладонь голову и разглядывала Антона. – У мамы на работе неприятности. В школе говорят, что она не ладит с новым директором.

– Почему это?

– Ну, там, старые взгляды, и всё такое.

– Но, при всём при этом, она отличный преподаватель.

– Ну, вот за это её пока и терпят, потому, что заменить некем. А мама это понимает. И ещё говорят, что она всегда спорит. Все молчат, а она одна спорит.

– Ну-у, Журавлик, такие люди, как наша мама сейчас редкость. Таких никто не любит.

– Антон.

– А?

– Она знаешь, как тебя ждала?

– Как?

– Она не видела, думала, что я сплю, а я подглядывала через дверь.

– И что?

– Она по вечерам каждое твоё письмо перечитывала по целых сто раз и каждый раз плакала. Ты не обижайся на неё. – Сестра потрогала его большой и твёрдый бицепс. – Она хочет, что бы ты человеком стал.

– Я и так человек.

– Да нет. Ну, то есть да. Но она хочет, чтобы ты учился, и стал, когда-нибудь главным, и все тогда будут говорить: «Вот какой сын у Евгении Владимировны!»

– Слушай, Журавлик, давай не будем на эту тему.

– А у меня вот! – Она высвободила из-под одеяла левую руку и растопырила пальцы. На безымянном, голубым камешком сверкнуло колечко. – Твой подарок.

– А почему ты его днём не носишь.

– Мама не разрешает. Говорит, что мне ещё рано украшения надевать. Что она всем ученикам запрещает на её уроки украшения надевать и я не должна. Потому я его одеваю только на ночь.

Антон приподнялся и поцеловал сестру в щёку.

– От тебя пивом пахнет.

– Ну и что.

– А мама говорила, что папа был алкаш.

– Не верь. Он почти не пил. Ему с его профессией пить нельзя было.

– А почему тогда она боится, что ты станешь, как он?

– Она его очень сильно любила. И всегда боялась его потерять. У него работа такая была, понимаешь.

– Понимаю. Как у тебя сейчас.

– Он говорил всё время, что будет жить вечно, и смеялся. Она любила его и верила. А потом он погиб, и она осталась одна. Этого она и не может ему простить.

– А теперь она будет бояться за тебя?

– Да. Она уже устала.

– Антон?

– А?

– Да поступи ты в этот институт.

– Нет.

– Ну, почему.

– Это моя жизнь. И я живу её, как я хочу. – Глаза сестры сверкнули гордостью. Она смотрела на Антона.

– А я новое стихотворение написала. Хочешь, прочитаю?

– Давай. – Антон повернулся на бок, подпёр щёку кулаком и приготовился слушать.

– Ну, слушай. – Она помолчала, входя в образ, и начала, сдвинув брови:

– Стихотворение называется «Зеркало».

Стоит в чулане зеркало,

Где тихо и темно.

Никто в него не смотрится

Уже давным-давно.

Стоит оно укрытое

Покровом дорогим.

И тайна позабытая

Скрывается под ним.