Текст книги "Четыре страшных повести 1"

Автор книги: Андрей Хорошавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Андрей Хорошавин
Четыре страшных повести 1

Описываемые события вымышлены. Совпадения случайны.

«Прошлое не уходит от нас навсегда.

Оно где-то рядом».

ДОМ РЯДОМ С МОРГОМ

1

Дождь хлестал по крыше автомобиля и ручьями стекал с капота на асфальт. Дворники не успевали размазывать воду по лобовому стеклу. Колёса били по неровностям дороги, но он уверенно держал руль в крепких руках. Она сидела рядом и смотрела пьяными глазами вперёд. «Только бы не ГАИшники», – думал он, хотя и понимал, что в такую погоду их на дорогу не выгнать.

Они познакомились на свадьбе его друга. Она как-то странно посмотрела на него, и он пригласил её на танец. Потом они протанцевали весь вечер. Она была старше лет на десять, но ещё не потеряла привлекательности и зажгла в его молодом разгорячённом алкоголем сердце огонь страсти. А сейчас они ехали в его машине к ней домой, что бы продолжить веселье. На заднем сидении в чёрной матерчатой сумке гремели бутылки с водкой и шелестели пакеты с закуской, собранной со свадебного стола.

Оказывается, они жили в одном районе. Её дом находился напротив школы, в которой ему довелось учиться. Фары осветили блестящие от дождя доски забора и чуть покосившиеся ворота. Он бесстрашно покинул машину. Невзирая на дождь, открыл створки ворот и вернулся весь промокший и улыбающийся. Автомобиль въехал во двор, выстеленный досками и, скрипнув тормозами, замер. Она, накрывшись его пиджаком, взбежала по ступенькам на крыльцо и, немного повозившись, отперла навесной замок. Со скрипом отворилась дверь. Он закрыл ворота, выхватил из машины сумку и бросился следом.

Скинув туфли в прихожей, он вошёл. Пахло квашеной капустой и женскими духами.

Справа – кухня с печкой, слева – небольшая комнатка со столом и сервантом. За перегородкой большая комната: зал и спальня одновременно. Внимание привлекла широкая кровать, устеленная розовым покрывалом, обшитым белыми рюшами. В его груди всё всколыхнулось.

– Ты одна живёшь?

– Да. Муж умер от рака. Дочь в областном центре. Замуж вышла и уехала. – Она рассматривала его и щурилась в свете электрической лампочки. – Ой! Да ты совсем промок. Ставь сумку на стол и снимай всё.

Она бросилась к огромному шкафу, распахнула дверцу, сняла с плечиков длинный махровый халат тёмно-зелёного цвета и взяла с полки большое белое полотенце. Пока он приводил себя в порядок, она успела переодеться, накрыть на стол и затопить печь. Затрещали дрова. Они, наконец, сели.

Он прихватил с собой три почти полные бутылки водки, а она сгребла остатки закуски в три полиэтиленовых пакета.

Он поднял наполненную рюмку.

– Ну, ещё раз за знакомство?

– За знакомство, – прошептала она.

После выпитого, по её лицу снова разлился румянец. Она сидела напротив него, в домашнем жёлтом халатике. Её белая кожа, большая, колышущаяся при каждом движении грудь, округлые в складочку формы и широкие бёдра пробуждали в нём желание. Он наполнял одну рюмку за другой. Она пьянела и всё меньше контролировала себя. Вот она неловко двинула рукой, и верхняя пуговка халата расстегнулась. На фоне молочной кожи показался край тёмного соска. Вот полы халата разошлись, оголив толстые белые ноги и краешек голубых трусиков. Между пуговок виднелись складки пухлого живота, покрытого светлым пушком.

Она почти ничего не ела, и вскоре её глаза начали закрываться. Со вздохом откинувшись на стуле она, наконец, прошептала:

– Отведи меня в постель.

Он поднял её со стула. Она еле стояла на ногах и опиралась на него всем весом. От прикосновения к её телу, кровь ударила в голову. Через зашторенный дверной проём, он провёл её в комнату и уложил на кровать. Она упала на спину и раскинула в стороны руки. У халатика расстегнулась вторая пуговица, и грудь, освободившись из плена, вывалилась наружу.

Его глаза сверкнули.

Задыхаясь, он вернулся к столу и налил ещё. Опрокинув рюмку, он наскоро закусил. Из спальни уже доносился её храп.

Сначала он разделся сам. Потом распахнул на ней халат и стащил трусики. Она развалилась перед ним и храпела, не реагируя на его действия. Содрогаясь всем телом, он навис и погрузился в неё до самого основания. И в этот момент она открыла глаза.

Её брови взлетели вверх. В глазах застыло недоумение.

– Вы что делаете?

Она упёрлась руками ему в грудь, пытаясь сбросить с себя. Но он уже не мог остановиться и только крепче сжал её в объятиях. И тогда она закричала. Громко и надрывно:

– Помогите! Насилуют!

Он попытался зажать ей рот, но она укусила его за ладонь.

– По-мо-оги-ите-е…!!

– Да замолчи, ты. – Он выхватил из-под её головы подушку, накрыл лицо и прижал. Она задёргалась под ним, но он продолжал толкать. Его движения учащались, она же наоборот сопротивлялась всё слабее и слабее. Наконец она и вовсе затихла, а он зарычал и задёргался, напрягая все мускулы.

– Ну вот. А ты боялась. – Он снял подушку с её лица и внутри у него всё похолодело.

Женщина была мертва.

2

На часах – начало второго ночи. Печь почти прогорела. Дождь за окном начал стихать. Она всё так же лежала, раскинув руки и ноги в стороны. Её глаза были широко раскрыты, и ему показалось, что она наблюдает за ним. А он сидел и думал. Перед его глазами проплывали страшные картины. Суд, тюрьма и то, что с ним сделают в тюремной камере, как с насильником.

«Нет!».

Ему стало страшно. Он оделся и снова посмотрел на женщину.

«Нет. Только не в тюрьму. Всё получилось случайно. Она сама этого хотела, а я просто не смог остановиться».

Он вышел за дверь закурил и осмотрелся. Тишина и темень. Ни одного фонаря. Он хорошо знал этот район. За её домом, номер шестьдесят восемь есть пустырь, заканчивающийся болотом. Болото вечно пахло, да и сейчас, наверное, пахнет медикаментами. Туда выбрасывали упаковки от лекарств, потому что болото располагалось на территории больничного комплекса. И ближе всех зданий комплекса к болоту располагался морг, как раз за огородом её дома. Всего каких-то двадцать пять–тридцать метров.

Он помнил этот морг. Ещё мальчишками они, как стемнеет, забирались внутрь и стояли там среди мертвецов по пять минут. Это была проверка на храбрость. «Но что же делать?».

Его трясло и бросало в жар. Их видели там на свадьбе. Видели танцующими. Потом они сидели вместе. Но выходили они порознь. Он прихватил со стола бутылки и пошёл к машине. Все уже перепились. Она осталась собрать закуску. Она вышла одной из последних и долго разговаривала с пьяной подругой. Потом подругу увёз муж, а она осталась стоять на крыльце кафе одна. Он запарковал машину во дворе двухэтажного дома, расположенного через дорогу от кафе. Он специально выждал минут пять, наблюдая за ней из-за угла дома. Она стояла одна и ждала его. Никто не видел, как он подъехал, как она садилась к нему в машину. Зато многие видели, как он уходил один. В дверях толкотня. Все обнимались. И он обнимался со знакомыми, даже помог одной девушке спуститься по ступеням, потому что у неё длинные шпильки на туфлях.

«Что же делать? Поджечь дом и уехать? Приехала пьяная. Затопила печь. Уснула. Выпал уголёк. Блин! Оргазм. Мои следы в ней. Нет. Нужно избавиться от тела. Но куда его деть?». Дождь шумел по крыше. Всюду падали капли. «А что если…? Во всяком случае, там искать не будут. А нет тела, нет преступления».

Он сбежал по ступеням и бросился во тьму.

Замок, как всегда, висел на скобе. Дверь закрыта и подпёрта палкой. Он убрал палку, открыл дверь и вошёл. Запах всё тот же. Вдоль стен – деревянные полки, застеленные чем-то вроде клеёнок. Он чиркнул спичкой и двинулся вглубь. Деревянный пол растрескался, доски шатались. Всего один труп. На дальней полке. Мужчина. Голый. На пальце – бирка. Он присел и запустил пальцы в щель между половыми досками. Доска поддалась, и он оторвал её от лаги. Вторая. Третья. Он снова чиркнул спичкой. Под досками влажная земля.

Он метнулся обратно.

Убрал всё со стола. Халат и полотенце, которые она ему дала, убрал в шкаф. Скатерть вымыл с мылом. Даже пол протёр. Потом убрал в шкаф и её халатик. Её трусы, лифчик, платье, в котором она была на свадьбе, колготки и туфли он свернул и бросил в багажник.

Весила она прилично, но неудобство составлял не вес, а то, что она была голая и полностью расслабленная. Страх придал ему силы. Он доволок её до машины и уложил в багажник. Ещё раз всё проверил. Навесил замок, закрыл его. Ключ положил в карман. Потом обмыл руки в бочке. Завёл машину. Не включая фар, с замирающим от страха сердцем, сдал задом в ворота. Закрыв их, он двинулся к моргу.

Вокруг никого.

Вновь усилившийся дождь барабанил по крыше и лобовому стеку.

«Это хорошо. Следов не останется»

Оставив машину на дороге, он заволок тело в морг. В багажнике лопата с укороченной рукояткой. Земля под досками морга была мягкой, и яму он вырыл за полчаса. Ключ от дома и одежду он бросил в яму вслед за телом, и завалил землёй. Установив доски на место, чиркнул спичкой, проверил всё и ушёл, подперев дверь.

Капли дождя били по листьям деревьев. Всюду холодными змеями извивались потоки грязной воды, слизывая оставленные им следы.

Как добрался домой, он не помнил, но всю дорогу он молил только об одном: «Господи, пусть меня не найдут».

3

День у предпринимателя Семёна Кулибаба не задался с самого утра. По составленному им же самим плану ровно в девять он должен был отвезти мэра посёлка с его заместительшей на место строительства жилого комплекса, который планировалось возвести ещё в девяностые, в рамках программы расселения ветхого жиля. Но тогда денег хватило только на то, чтобы освободить требующуюся для застройки площадь от оставшихся строений заброшенного больничного комплекса, построенного ещё в советское время. К проекту вернулись в двухтысячном году. Устроили конкурс на строительство и он – Семён Кулибаба – выиграл его. Можно сказать, вырвал, как волк вырывает кусок мяса из оленьего бока. Ему нравилось сравнивать себя с хищником. Нужно вцепиться и рвать, по-другому в бизнесе нельзя.

Сегодняшний день приурочили к открытию строительства, и начать его решили в торжественной обстановке. Мэр приготовил речь, и горел желанием появиться в прессе эдаким радетелем за нужды избирателей, отцом родным. Но когда джип Семёна въехал на территорию строительной площадки, то первое что ему бросилось в глаза, это свет проблесковых маячков полицейских автомобилей. Все – полицейские и рабочие – собрались в тесный круг на краю стройплощадки и что-то рассматривали. Над ними, с поднятым ковшом, застыл экскаватор.

От толпы отделился прораб и двинулся навстречу. Торжественное сияние в глазах мэра померкло, и от этого Семён пришёл в бешенство.

– Что случилось, Андрей Николаевич? – Он едва сдерживал гнев.

Прораб развёл руки в стороны:

– Да тут, Семён Анатольевич, чертовщина какая‑то. Я, как вы и распорядились, в полдевятого приступил к рытью котлована. Экскаваторщик капнул два раза, а из ковша вместе с землёй череп да кости. Пришлось ментов вызывать.

– Ты почему мне не позвонил? – Шипел Семён.

– Да забыл я. Растерялся. Пока сообразил – вы уже тут.

– Ой, это без меня. – Заместительша бросилась назад к джипу. – Меня стошнит от одной мысли.

Мэр с недовольным видом раскачивался с пятки на носок и сверкал очками. Но его голос прозвучал ровно:

– Не расстраивайтесь, Семён Анатольевич. Давайте перенесём мероприятие. А пока отвезите нас обратно в мэрию, дел полно.

Настроение было убито. Рабочих пришлось распустить по домам до завтра. Полицейские оцепили место происшествия, и весь день вели раскопки.

Вечером Семён позвонил бывшему однокласснику Коле Шиферу, ныне начальнику следственного отдела района, подполковнику Шиферову Николаю Ивановичу, пригласил в гости. Посидели. Николай Иванович прояснил обстановку.

– Скелет женский. Пролежал в земле лет двадцать. На том месте раньше больничный морг стоял. Может, про труп просто забыли. Сам знаешь, какое время было. Всем всё до ноги. Но есть один нюанс. Над скелетом обнаружили фрагменты женской одежды. Есть версия, что кто-то, таким образом, избавился от тела. Но…. – Николай Иванович приложил палец к губам. – Это пока не афишируется.

– Ладно. Я всё понял. Спасибо Коля. Когда я могу возобновить работы?

– Да завтра и возобновляй. Мы там уже закончили.

Попрощавшись, Семён отправился домой.

На следующий день всё повторилось.

На этот раз на экскаваторе лопнул шланг высокого давления, и струёй масла врезало по глазам рабочему.

Мэр снова покачался на носках, посверкал очками и уехал, заметив напоследок с усмешкой:

– Надеюсь, Семён Анатольевич, в сроки, обусловленные договором, вы уложитесь.

Семён только плотнее сжал зубы, волком взглянул на прораба и вскочил в джип.

Рабочего увезла скорая, а растерянный прораб присел на корточки у гусеницы экскаватора. Из кабины неслась ругань экскаваторщика:

– Я этого козла, веришь, нет, Николаич, два раза отгонял, а он стоит! Стоит и смотрит! Вот и насмотрелся! – Прораб молчал и курил. – А вчера, слышь, Николаич, чё грит? Бабий вздох, грит, услыхал. Ну, такой, грит, со стоном. Будто, грит, баба проснулась.

– Ага. Слушай больше. Похлебай-ка её родимую, ещё не то услышишь. – Прораб выпустил облако дыма. – Набрали алкашей, мучайся тут с ними.

– Во-во, Николаич. Так и есть. – Лицо экскаваторщика сделалось озабоченным. – Хотя мне тоже вчера показалось, будто светануло, что-то из-под ковша. А потом вроде облачко….

– Да иди ты! – Прораб швырнул сигарету и вскочил на ноги. – Тоже с похмелья что ли? Как достали вы меня уже? – Развернувшись на каблуках, он быстро пошёл в сторону вагончика.

Котлован вырыли. Заложили фундамент. Залили в подвалах полы и приступили к монтажу плит перекрытия. И тут опять. Соскочившим тросом монтажнику снесло половину лица. Снова остановка. Расследование. Монтажник оказался в нетрезвом состоянии и грубо нарушил правила техники безопасности.

Через месяц, во время кладки стен, бадьёй с раствором сбило со стены каменщика. Мужик остался жив, но его увезли в больницу с множественными ушибами и переломом. Потом получил серьёзную травму электрик. Потом при разгрузке утеплителя, грузчика едва не растёрло между стеной и бортом грузовика. Отделался переломами рёбер.

Предписания и предупреждения сыпались одно за другим. Спасало только то, что программа расселения ветхого жилья была на контроле у губернатора области и остановить строительство никто не решался.

Потом пришёл увольняться сторож.

– Ты-то чего?!

– Ты, начальник, или ружо давай, или сам сторожи.

– Рожай уже!!

– Тут по ночам, творится всякая гадость.

– Чего ещё?!

– Намедни слышу, шастаить кто-то. Не то пыхтит, не то вздыхает. Выхожу – чуть не обделался. Стоит голая баба, светится и вздыхает. А то, по ночам в дому, то свет, то шаги. И всё охи да вздохи.

– Мне только вот этого, блядь, тут и не хватало. Иди отсюда, проспись. Да что за напасть! – Кричал Семён, выгнав сторожа. – Пропастина какая-то! Место тут проклятое что ли?! Кому я что сделал?!

Ружьё он, конечно, сторожу не дал, но привёл собаку и выделил деньги на кормление. Сторож успокоился.

Потом привёз священника. Батюшка помахал кадилом, побрызгал святой водой, взял деньги и уехал. Но ничего не изменилось.

К моменту сдачи дома насчитывалось более двадцати несчастных случаев. Семён сменил двух прорабов, но это тоже ничего не изменило. Народ роптал, но работал. Пойди, найди работу в посёлке, да ещё с такой зарплатой: понимая ответственность момента, рабочих Семён не обижал.

Кое-как уложились в сроки сдачи первого дома. На этот раз митинг всё-таки состоялся. Даже губернатор области приехал. Жильцам торжественно вручили ключи от квартир. Пожелали всего хорошего. Снова батюшка махал кадилом и брызгал всех подряд святой водой. Через час разошлись. На другой день началось заселение. Когда все квартиры были заселены, и жизнь в доме потекла размеренно, Семён выгнал из кухни детей и жену, надрался водки и уснул прямо за столом со слезами облегчения на глазах.

4

За окнами грузовика мелькали дома и магазины посёлка, отвороты и переулки. В приоткрытое окно кабины влетал тёплый июльский ветерок. Владимир Тимофеевич уверенно правил автомобилем, удерживая руль левой рукой, а правой он обнимал жену. Сегодня, наконец-то, они переезжают. Они покидали старый, надоевший за двадцать лет жизни, деревянный барак, построенный ещё во времена царя гороха. Решением жилищной комиссии дом был признан ветхим и подлежал сносу, и вот теперь они вселяются в новую квартиру.

Вот площадь, вот вокзал, вот школа в которой он проучился десять лет. Теперь нужно свернуть налево. Перед поворотом его взгляд скользнул по остову уже развалившегося частного дома. Крыша разобрана. Огород зарос полынью. В окнах нет стёкол, а кое-где и рам. На углу, повиснув на одном гвозде, чудом уцелела табличка с номером шестьдесят восемь. Руль чуть дрогнул. Грузовик вильнул в сторону разделительной полосы, но Владимир Тимофеевич выровнял его. Жена взглянула с тревогой.

– Так. Что-то сердце кольнуло. От радости, наверное.

Свернули к дороге. Вот она, мечта всей жизни. Трёхэтажный, только что отстроенный дом. Второй подъезд. Правда, квартира на первом этаже, но это ничего. Главное, что квартира новая, просторная, в три комнаты, большая кухня, раздельный санузел и балкон. Да, балкон. Несмотря на то, что первый этаж, балкон всё равно установили. Большой и застеклённый снаружи. А под балконом прекрасное место для стоянки грузовика. Всё на виду.

Разгружались и заселялись до вечера. Мебель и вещи пока бросали без порядку. Потом расставим. Главное вселиться. К вечеру оба валились с ног, но усталость эта была приятной.

Пока жена возилась на кухне с ужином, он вышел на заваленный узлами балкон. Сдвинул створку остекления в сторону и выглянул наружу. Ветер стих. Листья тополей едва колыхались. За тополями он снова увидел остов заброшенного дома и долго смотрел на его почерневшие от времени бревенчатые стены, на окна с выбитыми стёклами.

В памяти всплыло всё, до мельчайших подробностей. Её белое пышное тело на розовом, обшитом рюшами покрывале. Размётанные по подушке волосы. Её испуганные тускнеющие глаза и отвисшая челюсть. По спине пробежал холодок. Он тряхнул головой и ушёл внутрь квартиры.

Поужинали и улеглись пораньше. Диван стоял посреди зала, а вокруг него в беспорядке возвышались шкафы мебельной стенки. Окна ещё без штор, потому отблески луны ложились на пол и разбросанные по нему вещи.

– Слушай, Володь? – Жена прижалась к его плечу. – Серёжка из армии вернётся, вот обрадуется. У Юльки теперь своя комната будет. Представляешь, приедет из лагеря, а тут комната своя. – Она глубоко вздохнула и сильнее прижалась к тёплому плечу мужа. Но он не ответил. Она подняла глаза. Муж уже засыпал, уставший за день. Глаза жены блестели в ночи, на лице счастливая улыбка. Вскоре уснула и она.

Разбудил их шум и ещё какой-то звук, спросонья не понять. Владимир Тимофеевич вскочил и прислушался.

– Как будто ветер шумит. – Жена испуганно смотрела на него. – Он встал и прошёл в комнату с балконом. Застеклённая балконная дверь была распахнута настежь, а во всю длину стеклоблока из угла в угол протянулась трещина.

– Ах, что б тебя. Теперь придётся блок менять.

Наступая в темноте на узлы, он вышел на балкон и встал у открытой створки балконного остекления. Снаружи шумела листва, раскачивались макушки тополей. Луна тускло просвечивала между наплывающих туч. Его лицо обдало потоком воздуха. Он непроизвольно бросил взгляд в сторону заброшенного дома, и ему показалось, что…. Нет, просто показалось. «Наверное, с утра дождь врежет. Хорошо, что сегодня всё успели». Захотелось курить. Он задвинул створку, запер балконную дверь и вернулся в постель к жене.

– Что там?

– Да балкон не закрыл. Дверь ветром и распахнуло. Стекло треснуло.

– Ну, надо же….

– Ладно, спи, заменю в выходные.

Она появилась из светящейся дымки. Голая и посеребрённая лунным светом. Она стояла, с укором смотрела на него и качала головой. В руках она держала одежду.

– Что же ты, Володя, не одел меня. Я так замёрзла.

Запищал будильник. Он открыл глаза. Жены уже рядом не было. Из кухни доносился шум кипящего чайника, и запах яичницы с колбасой и луком. Голова была тяжёлой. Он не выспался.

Но вскоре хорошее настроение опять вернулось к нему. Он принял душ. Какое блаженство. Теперь это можно делать хоть по десять раз на дню. В ванной всё блестело и радовало глаз. Горячий чай и яичница, окончательно развеяли воспоминания о прошлом.

Пропустив на перекрёстке группу школьников, он весело просигналил им и дал газу. Вывернув на главную улицу, он бросил взгляд на остов заброшенного дома. Таблички с номером шестьдесят восемь уже не было. Солнце отразилось на осколках разбитых окон, и ему показалось, что за стеклом крайнего справа окна мелькнуло бледное лицо. Руль дёрнулся в его руках. Сердце застучало сильнее.

Давно она не приходила.

Сразу после всего, что произошло, он видел её чуть ли не каждый день в течение двух лет. Она садилась к нему на край кровати и плакала, или просила выпустить её. После свадьбы с Любашей сны прекратились.

Воспоминания накатили холодной волной.

Его опрашивал следователь. Потом проверяли и его машину, но ничего не нашли. У него хватило ума сменить колёса и избавиться от лопаты. Он промыл багажник бензином, перестирал одежду, в которой был на свадьбе, на несколько раз. Он так боялся, что не мог уснуть по ночам. Её тело так и не нашли, и дело, по которому он проходил, как свидетель, было приостановлено, а потом и прекращено за давностью лет. Тогда он и начал пить. Сначала это помогало забыться, потом вошло в привычку.

После свадьбы с Любашей, он завязал с выпивкой – рюмка перед едой да пару в праздники. Всё наладилось в его жизни, и он вспоминал о происшествии всё реже и реже. И вот опять. «Это всё из-за этого дома. Ещё устал вчера. Всё хорошо. Всё пройдёт. Всё уже прошло».

В обед позвонила жена.

– Представляешь, утром села к зеркалу, только достала тушь, а оно пополам. Кусок вывалился и об пол вдребезги.

– Наверное, во время переезда перегнули, вот стекло и лопнуло. А в суете не заметили.

– Наверное. Ты сегодня не задерживайся. Дома работы полно.

– Да понимаю я.

Он выключил телефон и почувствовал лёгкое раздражение.

По дороге с работы заехал в магазин. Купил стеклоблок и зеркало – и домой. Весь вечер расставляли мебель. Он бурил стены для полок и шкафов, вворачивал винты, вбивал дюбели. Когда улеглись, часы показывали начало двенадцатого. Уставшие и довольные они уснули. Снова приснилась она. Снова просила согреть и смотрела так, что холодело внутри.

Утром он встал с тяжёлой головой. «Хорошо, что сегодня суббота». У жены рабочий день. Её смена в магазине. Он позавтракал и занялся делами. Но, на первом же саморезе, шуруповёрт сорвался и он со всего маху вонзил биту в верхнюю фалангу большого пальца. На стену хлестнуло кровью. Пока искал аптечку, залил кровью пол в ванной.

– Ччёрт!

Палец распух и ужасно болел. Принял таблетку Темпалгина и вышел на балкон. Снова захотелось курить, но он снова сдержался. Уже год прошёл с тех пор, как он выкурил последнюю сигарету и выпил последнюю рюмку и, к радости жены и дочери, пообещал, что больше никогда не прикоснётся к этой гадости.

Он вернулся в квартиру и осмотрел балконную дверь. Распаковал и заменил стеклоблок. Потом обрезал по размеру и вставил зеркало на место разбившегося. Собрал трюмо и установил в прихожей.

Пискнул мобильник. Звонила жена. Голос дрожит.

– Я из больницы. Красилась перед работой и кусок туши попал в глаз. Я промыла, но стало ещё хуже. Глаз весь опух. Меня Валя подменила на сегодня. Заедешь за мной?

Завёл грузовик. Двинул к поликлинике.

У Любани повязка в пол лица. Он довёл её до машины, усадил.

– Болит?

– Очень. Не надо было в разбитое зеркало смотреть.

– Да ерунда всё это. Пройдёт.

Грузовик тронулся. Жена прижалась к его плечу.

– У меня вон тоже травма. Палец битой пропорол. Так что мы оба с тобой теперь инвалиды.

Жена рассмеялась и повеселела.

Перестали сниться сны. Дня через три его палец зажил, и он снова вернулся к домашним делам. С женой оказалось сложнее. Опухоль всё не спадала. Глаз болел. В больнице сказали, что это из-за китайской туши. Что-то попало в глаз и вызвало аллергию. Но скоро всё пройдёт. Брали на анализ кровь, промывали глаз, меняли повязку. Несколько раз делали уколы. Но глаз продолжал болеть. Опухоль, правда, спала, но вот боли не проходили.

Ещё через неделю жене выписали направление в областную поликлинику. Он отвёз её в областной центр и оставил там. Обследование заняло три дня.

Заключение врачей прозвучало, как удар грома: «Рак роговицы глаза». Ничего не помогло. Процесс развивался настолько быстро, что жена не дожила до приезда дочери из лагеря.

5

Он не верил, что это происходит с ним. Даже стоя на краю могилы жены. Даже когда первые комья земли упали на крышку её гроба. Рядом плакала дочь. Сына отпустили из армии на похороны. Серёжа стоял рядом, обнимал Юлю за плечи и успокаивал, сам еле сдерживая слёзы. А он смотрел по сторонам затуманенными от слёз глазами и искал ответа в окружающих его лицах. Но люди опускали головы. Что тут скажешь.

Желающих проводить Любашу в последний путь оказалось, на удивление, много. Родня, подруги, коллеги по работе. Собрались и его сослуживцы. Даже кое-кто из соседей пришёл. И вдруг сердце ухнуло куда-то вниз, в холодную темноту могилы. За спинами пришедших он увидел её. Она стояла за оградой соседней могилы и смотрела ему в глаза. От неё исходило голубое свечение. Она всё так же держала в руках скомканную одежду и по её бледным щекам стекали слёзы. Она шевельнула посиневшими губами, и он услыхал её шёпот:

– Теперь ты меня согреешь?

Голова пошла кругом. Перед глазами замелькали встревоженные лица. Ему показалось, что он падает в могилу вслед за женой.

Очнулся он уже лёжа на земле. Над ним склонились множество лиц. Они что-то говорили ему, но он ничего не слышал. Он видел только её. Она нависла над ним, источая могильный смрад и холод. И тогда он впервые заговорил с ней.

– Что тебе нужно?

Она улыбнулась, прикоснулась к его губам своим холодным ртом и вновь прошептала:

– Ты. – Потом она повернулась к нему спиной, будто собралась уходить, но в последний момент оглянулась. – Приходи ко мне. Я живу всё там же. Я смотрю и вижу твои окна.

Потом она исчезла, слившись с облаками.

Он пришёл в себя от того, что кто-то дует ему в рот, прижимаясь губами к его губам. На груди лежали чьи-то руки и давили, давили. Он закашлялся и огляделся. Потом его подняли, долго несли. Потом он снова потерял сознание и очнулся на больничной койке.

Наступил сентябрь. У дочери возобновились занятия в школе.

Она снова начала приходить к нему каждую ночь, и он уже не знал сон это или явь. Дочь говорила, что он разговаривает во сне. Даже кричит иногда. А он говорил ей, что тяжело переживает смерть своей жены и её матери. Но на самом деле всё было не так. Она терзала его душу. Она ложилась рядом, смотрела и шептала в самое ухо, обжигая холодом. Она изводила его каждую ночь.

– Теперь это место свободно. Согрей же меня. – Он вскакивал среди ночи и дрожащей рукой искал сигареты. Он снова начал курить. Он похудел и осунулся. Русые волосы на его голове смешались с седыми. Не помогало даже снотворное. Дочь смотрела с тревогой.

– Папа, с тобой всё хорошо?

– Да, милая. Это всё бессонница.

И однажды он решился.

С вечера он приготовил пластмассовую бутыль из-под газировки. Наполнил её соляркой и закрыл в кабине грузовика. Дождавшись ночи, он покинул квартиру. Дочь уже спала.

Ночь выдалась безлунной. Забрав из кабины бутыль с соляркой, он направился к дому. Подойдя к полусгнившему, местами развалившемуся забору он закурил. Сердце стучало и колоколом отдавалось в висках. Ветер шелестел верхушками тополей, раскачивал кусты полыни. Ему вдруг вспомнились события той ночи, до мельчайших подробностей. Докурив сигарету, он шагнул к остову дома и заросли полыни сошлись за его спиной.

Замка нет. Дверь распахнута. Пахнет гнилью. Он поднялся по ступеням и вошёл. Она стояла в большой комнате, как раз на том месте, где была кровать. Её обнажённое тело серебрилось. Она держала в руках одежду и улыбалась.

– Здравствуй, милый. Вот ты и навестил меня. Мне холодно и одиноко. Но скоро мы будем вместе, и ты меня согреешь. – Она улыбнулась и снова обдала его вонью.

– Сейчас я тебя согрею. – Прошептал он одними губами, содрогаясь от страха. – Ещё тогда нужно было это сделать.

Он достал бутыль и отвернул пробку. Она смотрела и улыбалась. Он вылил содержимое бутыли на пол. Потом забросил в рот сигарету и достал носовой платок. Прикурив, он поджёг платок и бросил его в лужу солярки. Жидкость начала медленно с треском разгораться. Оранжевые языки поползли по полу. Он ещё раз посмотрел на её улыбающееся лицо и собрался уходить, но она шагнула сквозь пламя и положила руки на его плечи.

– Останься со мной.

Он сбросил её руки и начал пятиться к двери. Она шла к нему по языкам пламени. Её кожа покрывалась волдырями, которые с шипением лопались. Пламя охватило её волосы, и они тут же с треском сгорели, опалив брови и ресницы. Она снова и снова пыталась удержать его, а он отбрасывал её руки от себя и пятился. Вырвавшись, он бросился бежать, но ноги не слушались. Всё происходило, как в замедленной съемке. Он кричал и оглядывался. Пламя вырывалось из окон дома. Послышался звон лопающихся стёкол. Потом его снова кто-то схватил за плечо, и он услышал голос дочери.

– Папа, что с тобой? Проснись.

Он лежал на кровати, в одежде и обуви. Подушка измята. Тело мокрое и липкое. Кругом запах дыма. Он вскочил, озираясь по сторонам.

– Что случилось, Юля?

– Ты ходил курить и не закрыл балкон. Там ночью старый дом сгорел, а дым попал к нам. И теперь везде запах.

Он встал и вышел на балкон. На месте заброшенного дома парили обугленные куски брёвен. У дома пожарные. В нос ударил запах гари.

– Ты уж прости меня, Юлечка. Замотался я совсем.

– Ничего, папа. Ты снова кричал и я испугалась.

Он захлопнул балконную дверь, и под настороженным взглядом дочери скрылся в ванной.

На столе его ждал завтрак. Всё, как и прежде – чай, яичница с колбасой и луком. Только жены нет. Для него квартира опустела наполовину. Даже больше чем наполовину. Дочь, хоть и старается, но не сможет заменить мать.

Ели молча. Потом дочь сообщила, что завтра они всем классом идут в поход на речку. Потом собрала книжки в ранец и ушла.

Он сидел, подперев голову руками, и смотрел на пустую кружку. По щеке стекла слезинка. Он вынул телефон и набрал номер начальника автопарка.

– Алло, Степаныч? Это я.

– …?

– Слушай, Степаныч, я тут приболел. Спину крутит, что-то. Ты бы дал мне выходной, а я отработаю.