Текст книги "Эхо проклятия"
Автор книги: Андрей Дашков
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Я решил обратиться за помощью к слингерам. С ними не сравнится ни одна спецслужба мира. Нет никого лучше, если вам нужно найти конкретного человека. Но за хорошую работу, конечно, приходится платить. Дорого. Так дорого, что добровольных клиентов у них немного и всегда было меньше, чем кажется глупцам, делающим неосторожный шаг. А потом становится поздно. Обратного пути нет.
Слингеры – тайная полиция ада. У них не случается неудач. Поиски всегда заканчиваются одинаково. Даже те, кто вернулся из Колыбели, получают лишь временную неуязвимость – что-то вроде отсрочки приговора.
Способ, которым вызывают слингеров, стар как мир. Жертвоприношение – что же еще. Но им не нужны бесполезные игрушки. И тут не обойдешься курицей, бараном или собакой. Это не имеет никакого отношения к баловству черной магией или групповым забавам вудуистов. Нет никаких символов, никаких жрецов, никакого посвящения. И никакой надежды на выигрыш. Только действие – необратимое и абсолютно безжалостное. И потому надо осознавать, за что берешься.
* * *
Самое неприятное в этом деле – выбирать жертву. Так называемые обыкновенные люди, которые мнят себя «цивилизованными», даже не задумываются о том, насколько часто они приносят жертвы своим ложным богам. Или демонам. А у большинства нет ни тех, ни других. Язычники остаются варварами. У них полно дурацких фетишей вроде красивых жестянок на колесах и золотых часов, которые отмеряют время, оставшееся до смерти. И жертвы приносятся «цивилизованно» – на алтари довольства, сытости, удобства, богатства и власти. Однако эти бедняги и понятия не имеют о подлинной власти, которая всегда правит из тени. Они до последнего момента не ощущают петли на шее. Карабкаясь вверх по трупам своих соплеменников, они все сильнее запутываются в паутине, чтобы тоже стать разменной монетой – но не здесь и не сейчас. Я уже говорил, что расплата неизбежна. В этом мало общего с религиозной догмой о воздаянии. Все гораздо проще. И страшнее.
Мне приходилось совершать жертвоприношение четырежды. Должен заметить, со временем ничего не меняется. И хотя тьма невежества вроде бы рассеивается, найти жертву в двадцать первом веке не сложнее, чем, например, в четырнадцатом. То, от чего прежде шарахались фанатики, боясь погубить свою «бессмертную» душу, современные слепцы хотят исследовать. Они жаждут обрести иные измерения, расширить сознание до границ Вселенной.
Что ж, слингеры помогают им в этом.
* * *
У меня был свой магазин, но не было своего дома. Я снимал номер в отеле. Когда-то давно подобное существование имело тоскливый привкус бездомности, но потом я понял, как оно похоже на жизнь вообще. Ты голым приходишь в этот мир, созданный кем-то до тебя; здесь все чужое, ничто не принадлежит тебе; вещи и предметы, окружающие человека, который мнит себя их владельцем, либо переживут его, либо он переживет их – и то, и другое означает, что на самом деле нет и не может быть никакого «владения». Ты занимаешь люкс в шикарном отеле или койку в ночлежке для бездомных – казалось бы, огромная разница, но и она постепенно нивелируется, утрачивает значение; в конце концов ты умираешь и освобождаешь место для следующего постояльца.
Я не испытывал особой печали, думая об этом. Бог и обстоятельства всех нас сделали странниками, а многих – бродягами поневоле. И сдается мне, большую часть бродяжьего племени составляют те, кто бежит от самого себя. Их положение безнадежно; порой они выглядят жалкими и смешными, цепляясь за то, чего нельзя удержать. Они закрывают глаза, пугаясь зияющей пустоты, и вслепую продираются по несуществующим лабиринтам.
В моих словах нет ни капли превосходства. Я сам такой же. Я не знаю, зачем я здесь, и не ведаю своего пути. Я одинок, но не думаю, что обрел бы свободу, если бы вдобавок тащил за собой жену и детей. Скорее наоборот. Да, я веду оседлую, скучную жизнь ничем не примечательного человека, но шарик-то вертится и летит вместе с Галактикой во Вселенной – огромный и в то же время такой крохотный отель, населенный призраками и их разорившимися наследниками. Ковчег отверженных, корабль обреченных – называйте как угодно. И когда я оглядываюсь на бесконечную, уходящую в прошлое цепь катастроф, я убеждаюсь только в одном: всякий «Титаник» рано или поздно находит свой айсберг.
Религия. Она способна дать бродяге приют – на время. Кажется, что ты наконец почувствовал твердую землю под ногами, обрел надежду, истину и вечность. Но однажды ты возвращаешься в ту точку, из которой отправился в путь, и видишь, что шел по кругу. Все это время ты находился на острове, и вот перед тобой снова океан: слепой, беспощадный, равнодушный к молитвам. Бесчеловечный... В лучшем случае ты плывешь от острова к острову, исследуя архипелаг Веры, – и если на это хватит жизни, ты посетишь их все, обойдешь вокруг и постигнешь их ограниченность. Тогда, возможно, тебе откроется нечто большее, лежащее за горизонтом всех островов: еще одно измерение, в которое проникает изгой, обреченный странствовать до конца своих дней.
Я не знаю, как называется это «большее». Я только чувствую, что оно есть. Оно напоминает о себе – к сожалению, очень редко. С возрастом все реже. Я становлюсь старым, циничным, тяжелым на подъем. Но я до сих пор еще испытываю неясную тревогу, глубинную тоску, и меня охватывает трепет при соприкосновении с тем, к чему стремится мой неприкаянный дух, посаженный на цепь повседневности.
Что угодно может содержать в себе напоминание: сновидение, весенний ветер, поцелуй женщины, улыбка старухи, крик птицы, боль, музыка, пейзаж, увиденный как бы впервые. Иногда постояльцы отеля получают письма и посылки. Никто не знает откуда. Просто однажды ты возвращаешься с очередной прогулки, и ночной портье вручает тебе конверт без обратного адреса, а в нем – лекарство. Или снотворное. Или яд. Или ничего.
Но пустой конверт – тоже напоминание. Возникает щемящее чувство непоправимой потери. Что-то упущено навсегда. Некий смысл ускользает, будто стремительная тень; всякий раз ты застаешь лишь подозрительное смазанное движение на краю сознания...
Или аромат. Чужой запах в запертом номере твоего одиночества. Кто-то побывал здесь в твое отсутствие. Пока ты спал. Тот, кто в отличие от тебя умеет проходить сквозь стены и годы и мгновенно преодолевать любые расстояния. Чужое тело – тоже не преграда. Возможно, это некая оторванная часть тебя самого, однако таинственного двойника не удается схватить за руку, чтобы стать с ним лицом к лицу и хорошенько расспросить обо всех тех местах, где он побывал, о прошлом, настоящем и будущем, о судьбе и предопределенности, о смерти и об оставшемся времени.
У меня во рту кисло от того, что ушла молодость, а вместе с ней и надежда. У меня во рту прах. Я пережевываю и глотаю пепел.
* * *
Но жизнь в отеле имеет и свои положительные стороны. Например, не нужно тратить время на уборку и ломать голову над тем, что бы такое приготовить на ужин. Если отель приличный, то прислуга похожа на призраков – ведет себя столь же ненавязчиво, тихо и незаметно. Каждый из этих людей – горничных, портье, коридорных – словно мое второе, порабощенное бытом «я». Они хотят всего лишь денег, поэтому с ними легко иметь дело. И наши отношения неподдельно просты и естественны.
А если отель достаточно старый, как мой, то в нем хватает и настоящих призраков. Все, что безбожно используют плохие и хорошие писатели, которые зачем-то берутся нас пугать, я вижу почти каждую бессонную ночь.
Без крови, конечно, не обойтись. Она повсюду. Жизнь продолжается, пока кровь невидима. Кровь на виду означает чью-то смерть. Сотрите старое кровавое пятно, перекрасьте стену, сдерите испачканные обои и наклейте новые, выбросьте испорченный ковер, перестелите постель – бесполезно. Пролитая кровь все равно напомнит о себе.
Мой номер в этом смысле не является счастливым исключением. На восточной стене гостиной есть место, напоминающее о бедняге, который покончил с собой полвека назад выстрелом в рот. Иногда ванна оказывается до краев наполнена темной вязкой жидкостью. Женский торс, с которым иногда приходится делить кровать в спальне, может принадлежать только проститутке, зверски убитой тут в шестьдесят седьмом году. Голову и конечности так и не нашли... Случается, я обнаруживаю по утрам отпечатки детских ладоней с наружной стороны оконных стекол; они выглядят вполне обыденно – если забыть о том, что номер находится на восьмом этаже и на фасаде нет ни карнизов, ни пожарных лестниц, ни пресловутых горгулий, ни даже водосточных труб. А иногда, сидя в кресле, я ощущаю под правой рукой остывающий след: восемь лет назад на этом самом месте умер одинокий старик. Смерть наступила по «естественной» причине, но незадолго до того как началась агония, его правая рука неуверенно двигалась и дрожащий палец скользил по подлокотнику, выводя надпись: «Шедол на дне». Я до сих пор не знаю, что такое Шедол – имя? звезда? затонувший город? артефакт? некое место? Или меня ввела в заблуждение лишняя буква, но тогда на дне чего находится преисподняя? Впрочем, это и есть самое интригующее. Потому что старик был одним из возвращенных.
Большинство предпочитает не замечать подобных вещей, хотя они-то как раз абсолютно безопасны. Зеркала, скажу я вам, тоже забавная штука, да и шепот, доносящийся из-под красивого дубового паркета... Ну, хватит об этом. Я вовсе не живу в окружении багровых кошмаров, как может показаться со стороны. Реальность, чистая реальность и ничего, кроме реальности. И слишком много загадочных смертей.
К чему я все это говорю? К тому, что нет лучшего места для жертвоприношения, чем гостиничный номер или коттедж в мотеле.
* * *
Я начал готовиться к встрече со слингером. Вышел прогуляться, купил в киоске на углу свежий номер рекламного еженедельника и пролистал его, сидя за чашкой кофе в ближайшем баре.
В разделе «Знакомства» я прочел первое попавшееся на глаза объявление: «Аббат-досуг. Две активные подружки-би (20/178/65, 20/170/52) ждут в гости состоятельных господ. Можно выезд. Скучаешь? Позвони».
Ниже были напечатаны номера контактных телефонов.
Что ж, подумал я, две – это даже лучше. Слингер останется мне должен. Значит, так тому и быть.
После этого я позвонил из бара и договорился о «выезде». Голос в трубке, пропевший томное «алле-у», возможно, принадлежал одной из двух девушек, но не факт. Дорогие проститутки обычно работают с охраной, однако как раз это беспокоило меня меньше всего. Хотел бы я посмотреть на идиота, который попытается помешать слингеру получить свое!
Девушки оказались свободны ближайшим вечером, и я сказал, что буду ждать в мотеле «Медовый месяц». Знают ли они это место? О да, они знали. Названная сумма показалась мне слишком высокой – вряд ли за эти деньги подружки вытворяли нечто такое, чего я еще не видел, – но я согласился. Меня трудно удивить и еще труднее обмануть.
* * *
До вечера оставалась еще целая куча времени, и я решил провести его с пользой для тела – ибо душе моей уже ничто не поможет. Была сухая погода; я вернулся в отель, переоделся, спустился на стоянку и поехал на корты, которые давно стали своеобразной ярмаркой тщеславия – достаточно посмотреть на экипировку и поведение проституток обоих полов, озабоченных лишь тем, как бы подороже себя продать.
Я уже давно не имел подобных проблем и потому часто выигрывал у тех, кто был намного моложе меня. Вот и в тот день играли «на вылет», и я отправил отдыхать двух загорелых мускулистых мальчиков, прежде чем появился невзрачный мужчина средних лет с кривыми бледными волосатыми ножками и разделал меня в пух и прах своими мощнейшими подачами.
Мы познакомились, и человек-катапульта предложил как-нибудь сыграть еще. Я согласился, хотя знал, что следующего раза скорее всего не будет.
Словно в насмешку над моей недавней меланхолией, день выдался прекрасный – теплый и солнечный, редкий для конца октября. Хороший день – тот, который не последний. Мы сидели с моим новым приятелем под ласковыми лучами, пили холодный апельсиновый сок и смотрели на стройные ножки девушек, игравших на дальнем корте. Белые юбочки-мини взлетали, как чайки; пронзительно звенели ракетки, день угасал, солнце розовело, поредевшие кроны деревьев наполнялись вечерними тенями, и даже во вздохах ветра мне слышалось сожаление. Я думал о том, какой простой и приятной могла быть короткая человеческая жизнь, если бы не человеческая жадность...
Но с наступлением сумерек резко похолодало. Корты сразу же опустели. Партнер простился и ушел. Моя машина сиротливо торчала на стоянке. Желтые кленовые листья, прилипшие к лобовому стеклу, напоминали отпечатки лап какого-нибудь ящера, промахнувшегося с эпохой.
Я вернулся в отель и принял душ. Долго стоял под тугими, секущими, обжигающими струями, пока не стал снаружи чистым, как совесть святого. После ужина, который пришлось съесть прямо в номере, я оделся потеплее и решил напоследок прокатиться по городу. Это было мое прощание с тонущим кораблем. Вокруг бушевала электрическая жизнь. Город сиял огнями и шумел под тусклыми осенними звездами, однако наделенные тончайшим чутьем крысы уже бежали. И я хотел быть в числе первых.
По пути я вспомнил об одном действительно неотложном деле. Заехал в адвокатскую контору и написал завещание. Оно получилось коротким и поместилось на трети листа. Все свое имущество я завещал Марии – хотя, конечно, это барахло не стоило ее руки. На тот случай, если она мертва, у меня не было распоряжений.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мой выбор был не случаен. Мотель «Медовый месяц» находился на юго-восточной окраине города и, безусловно, не принадлежал к респектабельным заведениям подобного рода. Впрочем, снаружи все было пристойно – и если вы исправно платили за стоянку и коттедж, вам не задавали никаких вопросов. Другое дело, что происходило за стенами этих уютных домиков с верандами, увитыми диким виноградом, и ностальгическими палисадниками под окнами фасадов. Да, хозяин «Медового месяца» не гнался за временем, зная, что такую гонку выиграть невозможно, и потому это местечко даже смахивало слегка на семейный пансион. Обманчивое впечатление, хотя обычные туристы вряд ли успевали что-либо понять.
Между тем здесь часто собирались профессиональные игроки и ставки порой достигали астрономических величин. Проститутки привозили сюда своих клиентов, которым был гарантирован полный набор удовольствий: купить наркотики не составляло труда – если, конечно, знать в какую дверь стучать. Кроме того, в мотеле бывала и более опасная публика – люди, после которых остаются неопознанные трупы и не находится свидетелей. Добавьте сюда несколько сомнительных самоубийств – все равно вам не удастся поколебать печальную статистику современного города.
Но вот кого я ни разу не видел в «Медовом месяце», так это молодоженов.
* * *
Я приехал в мотель минут за тридцать до назначенного срока, чтобы немного осмотреться – на тот маловероятный случай, если сделка по какой-либо причине не состоится. Заплатил наличными и получил ключ от коттеджа, который выбрал сам – в этот сезон едва ли была занята треть мест. По мере того как город разрастался, «Медовый месяц» постепенно сдавал свои позиции. Когда-нибудь, лет через десять-двенадцать, цена участка достигнет критической отметки и мотель снесут, воздвигнув на его месте очередной урбанистический шедевр – может быть, пятизвездочную гостиницу. Мертвые сооружения тоже стоят на съеденных ржавчиной костях своих предшественников.
Давно стемнело. Бар был закрыт; над дверью бильярдной сталкивались и разлетались светящиеся шары. Это повторялось снова и снова и вызывало безотчетное желание покончить с их мучениями – например, разнести вывеску камнем. По шоссе проносились автопризраки. Где-то вдали раздавался тоскливый гудок локомотива, а сверху спускался гул заходящего на посадку лайнера. Это был мир жестянок, угодивших в тотальную давильню. Рано или поздно все попадают под пресс...
Без пяти десять затрещал мобильник, и я назвал номер коттеджа. Приятно иметь дело с пунктуальными людьми. Фирма «Подружки-би» оказалась солидной. Мне оставалось только дождаться дорогих гостей – дорогих в прямом смысле слова.
Тем временем я осмотрелся в коттедже. Кто-то явно пытался придать обстановке определенное своеобразие. Березовые поленья лежали в декоративном камине, наверное, уже не первый год. Напольные маятниковые часы смотрелись тяжеловато – жуткий механизм, внутри которого похоронены годы и десятилетия. В углу стоял старинный ламповый приемник с зеленым «глазом» – еще одно отличное средство, помогающее хотя бы ненадолго отвлечься от суеты. Я включил его, и спустя несколько секунд в комнате зазвучал Чайковский. Красота этой музыки была даже слишком печальной. Кроме того, мне показались странными картины, висевшие на противоположных стенах: на одной был изображен слепец в черных очках, несущий дохлую рыбу, причем за его спиной была видна гавань; на другой четверо мужчин в средневековых одеждах играли в домино – при этом все четверо были альбиносами с розовыми глазами.
Мне не пришлось долго ломать голову над несуществующей загадкой – скорее всего, картины попали сюда с какой-нибудь дешевой аукционной распродажи. Напоследок я заглянул в спальню. Черные простыни как нельзя лучше подходили к случаю, хотя при других обстоятельствах подобный штришок показался бы несколько нарочитым. Против изножья кровати тоже висела картина – ничем не примечательная пастораль.
Кто-то вежливо постучал в дверь. Я открыл. На пороге стояли две девушки, выглядевшие при вечернем освещении весьма привлекательно. Я посмотрел поверх их головок, очерченных серебристым ореолом. На стоянке появился «Форд-эксплорер», и я мог бы поклясться, что в нем находится парочка «пастухов», не нашедших лучшего применения излишкам здоровья. Впрочем, как знать, кто из нас был ближе к цели на извилистой дороге, ведущей в рай... и обратно.
Я отодвинулся в сторону, впуская девушек, и закрыл дверь. Они чувствовали себя совершенно свободно. У обеих были отличные фигуры.
– Я Дельфина, – сказала одна. Та, что была 20/178/65.
– Я Ипполита, – сказала другая.
Вот так. Просто и без затей.
– В таком случае я Шарль, – сказал я.
Мы прекрасно поняли друг друга и вместе рассмеялись, а старик Бодлер, думаю, на меня не обиделся. Дельфина подмигнула мне. Что ж, при прочих равных условиях я предпочитаю шлюх с университетским образованием.
Ипполита сбросила туфли и босиком прогулялась по ковру. Я всегда обращаю внимание на форму пальцев и ногтей – они не должны быть испорчены тесной обувью. Это почти безошибочный показатель уровня. У Ипполиты все было в порядке.
– У тебя найдется «снежок»? – спросила та, что назвалась Дельфиной.
– У меня есть кое-что получше, – сказал я.
И достал... Назовем это для удобства Ключом. Тот, кто владеет чем-то подобным, меньше всего озабочен выбором имен или названий. Я не случайно говорю об имени. В некотором смысле Ключ является живым существом и находится в симбиозе с владельцем. Он заключает в себе нечто большее, чем способность отпирать двери между мирами. Свой я получил в первом Доме Эрихто, и воспользоваться им не мог никто, кроме меня. Таким образом, украденный или найденный Ключ совершенно бесполезен. И еще одно: в тот момент, когда перестанет биться мое сердце, Ключ тоже прекратит свое существование.
Ну вот, теперь вы знаете даже больше, чем мои жертвы. Это может вам дорого обойтись. Но вы по крайней мере предупреждены.
Дельфина и Ипполита ждали. Поверьте, мне было жаль разочаровывать девушек, хотя в общем-то я их не обманывал. Ни один наркотик не забрасывает так далеко и так быстро, как Ключ. Вот только для них это странствие плохо закончится...
Внезапно из приоткрытой двери на веранду потянуло морской свежестью. Мерный рокот прибоя вкрадчиво вполз в уши, будто был не сочетанием звуков, а ядовитой змейкой. Еще раньше прекратилась музыка; теперь из приемника доносился только шум атмосферных помех. Правда, в какой-то момент мне показалось, что сквозь треск электрических разрядов доносится низкий монотонный голос, бубнящий на незнакомом языке (больше всего это напоминало молитву), но я счел это игрой воображения. Откуда взяться человеческим голосам в эфире этих безлюдных миров? Здесь можно услышать разве что послания с других звезд или радио, вещающее из ада...
Я увидел, как у шлюх округлились глаза. Еще не от страха. Всего лишь от удивления. Но представление только начиналось. Голубоватый свет неоновой вывески, прежде пробивавшийся сквозь щели жалюзи, сменился ядовито-желтым лунным сиянием. Ареалом слингера было побережье – возможно, даже побережье Атлантиды. Я узнавал густые ароматы, от которых воздух становится вязким, как бальзам. Такого запаха уже нет нигде на Земле. Он будоражит кровь оттенками дикости и первозданности. Иногда мне кажется, что это запах самой вечности.
Девушки начали понимать, что попали отнюдь не на шоу этого балаганного фокусника Коткина-Копперфильда. Поскольку они не успели раздеться, то и одеваться им не понадобилось. В любом случае голый человек чувствует себя гораздо более уязвимым и беззащитным, чем одетый. Одежда – это современные доспехи. Причем в большей степени это касается женщин. Вы замечали, какими невзрачными становятся они без дорогих тряпок и макияжа? И куда только девается их самоуверенность, а чаще всего и поддельная красота...
Справедливости ради должен сказать, что подружки-би пока держались неплохо. Они не визжали, не делали лишних телодвижений и не крыли меня матом. Это были умные и опытные стервы, поднявшиеся с самого дна, прошедшие огонь и воду. Но им предстояло нечто исключительное. И на этот раз они получили билеты в один конец.
А я не спешил. Теперь время не имело никакого значения. Побывавшие в ареалах слингеров не теряют ни единого мгновения по часам нашего мира. Иначе кое у кого могло бы возникнуть искушение использовать временной сдвиг. Я даже не пытался гадать, в каком облике явится слингер. Это зависело от величины смещения, а я не знал никого, кто умел бы определять его заранее. Кроме того, подозреваю, что говорить об «истинном» облике вообще не приходится, потому что слингер распылен. Человеку с воображением он мог бы в первое мгновение показаться похожим на старуху, рыцаря, ребенка, первую учительницу, монаха или Мерилин Монро. Лично я предпочел бы повидать старину Клейна, хотя, может быть, самый страшный момент наступает тогда, когда ты понимаешь, что под знакомой маской скрывается нечто непостижимое. Человекообразная форма служила лишь для того, чтобы до предела упростить общение. Один малый – теперь уже покойник – как-то уверял меня, что имел дело с самим Христом, который забрал его клиента и увел прямиком в Царство Небесное. Парень, конечно, был сумасшедшим, что однако не помешало ему продержаться достаточно долго по эту сторону жизни.
Я же оставался вполне нормальным – о чем порой горько сожалел. Эта нормальность, не имеющая четких критериев, позволяла мне смотреть на происходящее глазами придирчивого театрального зрителя, получившего определенное представление о том цинизме, с которым создаются спектакли.
Я перехватил взгляд Дельфины. Не переставая следить за мной, она потянулась за сумочкой, достала сигареты и прикурила от зажигалки «крикет». Когда вспыхнул огонек, ее лицо превратилось в череп. Но иллюзия сразу же пропала. Дельфина глубоко затянулась. Выпустила дым через ноздри... Я знал, как сладок дым последней сигареты. Свою я выкурил двадцать лет назад. Иногда мне снится ее вкус.
Я и Дельфина смотрели друг на друга, словно последние люди на Земле. Внезапно мне захотелось заняться с ней сексом, но было поздно. До появления слингера оставалось совсем немного, и я отвел взгляд.
Ипполита накручивала на свой остро отточенный указательный пальчик прядки волос. Она выглядела прелестной порочной куколкой, оказавшейся в плену у маньяка и немного растерявшейся. Правда, ее ожидало кое-что похуже изнасилования – даже если слингер склонен к некрофилии.
Теперь я не испытывал жалости к жертвам, только думал, ради чего я это делаю. Ради спасения Марии? Откровенно говоря, у меня было мало надежды на то, что ее удастся спасти. Значит, ради того, чтобы продлить свое слишком затянувшееcя существование? Черт возьми, но соблазн покончить со всем этим был так велик! Ответ лежал где-то за пределами морали.
...Раздался новый неописуемый звук. На мгновение померк тусклый свет, сочившийся снаружи сквозь щели, – словно из незримой скорлупы пространства вылупилась гигантская тень и, расправив крылья, заслонила ими луну. Я поймал себя на том, что стиснул зубы и задержал дыхание. Я ждал гостя. Вернее, хозяина. Ведь это мы были здесь гостями.
Дверь коттеджа открывалась так медленно, будто обе шлюхи были телекинетиками и пытались сопротивляться натиску внешней силы. Волна кошмара, подобно растянувшейся на долгие секунды отдаче, прижимала их к спинке кровати. Сигарета выпала изо рта Дельфины и тлела на черной простыне. Мне и самому стало не по себе, когда я увидел силуэт слингера и, главное, почуял запах.
* * *
Тот, кто создал Ключи, воистину проявил спасительную предусмотрительность. Слингеры не могут проникать в этот мир по собственной воле, иначе Земля сделалась бы еще одной комнатой ада – слишком тесной для оставшихся. Но в моих силах было устроить ему небольшую прогулку, продолжительность которой определяется количеством накопленной витальной энергии. Ее запас ограничен, поэтому время пребывания слингера в здешней реальности исчисляется днями, очень редко – неделями. Как правило, этого достаточно. Иногда хватает и нескольких минут. Но, конечно, у меня был непростой случай.
Кроме всего прочего, чтобы выполнить работу, слингеру требуется тело. Для этого приносится еще одна жертва. Тело может быть живым или мертвым – безразлично. Хотя мертвое изрядно демаскирует. Болтовня о зомби уже навязла у всех на зубах. Мертвецов используют те, у кого нет возможности провести полный ритуал. Тело человека считается вполне подходящим, но далеко не всегда. Многое зависит от поставленной цели. Среди обладателей Ключей встречаются большие оригиналы. Кто-то предпочтет поселить слингера в животное. Змеи, крысы, насекомые – в наш механический век это уже экзотика. Другому удобнее использовать растения – известен случай, когда один очень богатый и прекрасно охраняемый клиент был задушен лианой в собственной оранжерее. Дети слишком слабы, но иногда это единственный способ добраться до родителей. И, наконец, предметы безусловно мертвые. Если вас разыскивают при помощи слингера, то вы будете найдены в любой точке вселенной – можете не сомневаться. Но если за вами охотится слингер, то равно смертельную опасность представляют ваш автомобиль, кухонный нож или, скажем, брючный ремень. Спасения вы не найдете нигде.
Задумайтесь о потрясающих возможностях подобной игры – и содрогнитесь.
* * *
...А потом он отделился от собственной тени.
Разорванный кокон... Бабочка смерти... Черви брызнули в стороны, как струи коричневой жидкости...
Ипполита завизжала, захлебываясь ужасом.
Дельфина оказалась покрепче. А я все-таки допустил небольшую ошибку – к счастью, поправимую. Я ожидал, что, несмотря на охрану, проститутки могут быть вооружены. Элетрошокер, газовый баллончик или что-нибудь посерьезнее. Я увидел это самое «посерьезнее», когда Дельфина достала из сумочки малокалиберный пистолет. Я был уверен, что у нее хватит духу применить оружие в угрожающей ситуации. Однако до последнего момента мне и в голову не приходило, что она скрипнет зубами, процедит «Ах ты, сучий потрох!» – и направит ствол не на слингера, а на меня.
У нее дрожали руки. На лице беззвучно вопила паника, которая неумолимо овладевала ею. Глаза сделались гротескно огромными, словно в каком-то дурацком комиксе... И тем не менее она успела нажать на спуск.
Я почувствовал удар в грудь. Что-то мешало мне вдохнуть. В мозгу взорвалась бутыль с чернилами. И гаснущим взглядом я проводил в полет свою душу.
* * *
(Кровь... Боль – на этот раз моя. Последняя схватка с самим собой на краю вечной темноты...
Холод поднимается снизу: это прилив океана смерти облизывает мои ноги, однако я заранее знаю, что сила Черной Селены иссякнет прежде, чем мое тело остынет...
Я бесплотной совой лечу над долинами снов, где расставлены бледные статуи спящих, где темная от кровавой росы трава шевелится в седом тумане, где рождаются химеры, где идет дождь из слез, где духи ждут в вигвамах возвращения дичающих душ...
И вот я на последнем берегу, перемещаюсь во владения смерти. Я плыву в толще сжиженного времени, затопившего города прошлого, настоящего и будущего. Небоскребы, дворцы и башни скользят мимо – гигантские могильники, взирающие тысячами бессветных глаз на беглеца из вечности. Их заволакивает мутная пелена – это мне изменяет память. Я не могу воссоздать очертаний своего прежнего мира... Стремительная тень атакует снизу и сзади. Акула. Дух мертвого океана... Холодные течения несут дохлых медуз... Медленный танец призраков... Щупальца сплетаются вокруг меня скользким коконом.
Я в колыбели снов. Смерть приближается. Но, прикоснувшись, она отдергивает лапу, оставляя свою отметину – тавро из черного льда вымораживает каверну в моем мозге. Грот для нового обитателя. С каждой новой смертью я постепенно утрачиваю свою человеческую сущность. Какого куска я лишился на этот раз? Или более интересный вопрос: в кого я превращаюсь? Кем я стану, если продержусь еще пару сотен лет? Наступит ли конец изменениям?..)
* * *
...И вот я возвратился в комнату мотеля, затерянного в неописуемом пространстве. Здесь пульсировал ужас, сгустившийся в багровое облако, и роились бабочки-ангелы. Облако вбирало в себя струйки страха, сочившиеся из стен и обретавшие материальность. Пластины жалюзи вибрировали, дребезжа, как посуда во время землетрясения, но я не ощущал дрожи пола. Кроваво-винный свет древнего солнца заливал черные простыни. Внутри картинных рам текла призрачная жизнь: слепец, который нес дохлую рыбу, уже скрылся в густой тени под мраморной аркой; альбиносы продолжали играть в домино.
Я потрогал пальцами разорванную пулей ткань на груди. Дорогой костюм был безнадежно испорчен. Зато боли я не почувствовал вовсе. Под залитой кровью рубашкой я нащупал твердое донышко кратера размером с мелкую монету. Подобных отметин на моем теле теперь насчитывалось пять: две остались от огнестрельных ран, три – от колотых. Излишне говорить, что все они были смертельными.