Текст книги "Восстание гладиатора Спартака (СИ)"

Автор книги: Андрей Демидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Не усапевая построиться бросились сразу к воротам,

Там оказались уже гладиаторы сами зажаты,

И отступили из лагеря быстро к лесистым теснотам.

Выйдя из лагеря весь легион римский встал потрясённо,

Между двух линий когорт гладиаторских он оказался.

И атакован был ими под рёв труб и крики синхронно,

Бросился в лагерь обратно и там словно скот истреблялся.

Около красной палатки легата сражались немногие храбро.

Бывшие воины Суллы, не ждавшие милости в битве.

Знали они, что уже не увидеть рассвета им завтра,

Только дороже продать жизнь в бою помышляли в молитве.

Вот бывший раб-африканец, кровавым мечём потрясая,

Знак легина схватил и Орла опрокинул не трупы,

Символом краха, квиритов оставшихся всех ужасая.

И затрубили спартаковцев радостно горны и трубы.

Рядом с Орлом пал легат в свалке смертью нелепой.

Многим сбежать удалось от убийц, весь обоз захвативших.

Лагерем встал здесь Спартак у границы Лукании хлебной,

Слух распустив, что у Крикса и Ганника много погибших.

Претор Вариний решил добивать Спартака побыстрее.

Первого римского славного консула дальний потомок,

Принцепса сын, Красса друг, был он тигра храбрее.

И предсказуемо бросился в бой без особых уловок.

В холод и дождь, потеряв половину больными в походе,

Он подошёл к Спартаку и построил свой лагерь напротив.

Войско, припасы решил он собрать, но не смог это, вроде,

Слух о разгроме прошёл, многих пьяниц служить разохотив.

Кроме того, ночью тёмной Спартак удалился успешно,

Вывел свои легионы, у лагеря куклы поставив.

Бросился следом прапретор по скользким дорогам поспешно.

В Рим за подмогой Торантия спешно отправив.

Шёл к Метапонту на юг к морю Ганник с отрядом восставших.

Крикс шёл с отрядом таким-же, но меньшим, пылая от мести.

Сам же Спартак с легионом отборных, но сильно уставших,

Через Луканию в Бруттию шёл, выжигая поместья.

Хмурое небо, на пиниях капли жемчужно белеют повсюду,

Редкий туман, иногда моросит дождь опять неуютный...

Тяжко идти, не минуть лихорадку теперь и простуду,

Раны болят, не даёт им зажить марш, для раненых трудный.

Ярость обрушилась ранее всюду на римлян жестоко.

Нола, Нуцерия, Фурии и Метапонт были взяты,

Вместе с холодным и мстительным ветром с востока,

В них появились войска Спартака, жаждой мести объяты.

С ними обозные люди, торговцы, разбойники просто.

Вражеской армией стали они тут луканскому люду.

Полным раздольем для вора, убийцы, садиста, прохвоста,

Стали те месяцы смерти в Лукинии бедной повсюду.

Словно Лукулл жёг во Фракии город за городом рьяно,

Или Помпей разорял кельтиберские сёла и нивы,

Сулла акрополь Афинский ломал и бахвалился пьяно,

С Зевса сдирая одежды из золота зло и глумливо.

Много рабов, взятых ранее в плен легионами Рима,

Помнили взгляд свой последний на родину страшный:

Пламя пожаров, убитые семьи, насилуют жён нестерпимо

Зверь по прозванию римлянин, жадный, кровавый и бражный.

Этом впредь никогда не не забудется жизнь смерти хуже,

Вместо просторов родной стороны и прекрасного счастья,

Рабовладельцами весь изувечен внутри и снаружи,

Стал говорящей скотиной и мыслящей вещью отчасти.

После побед и потерь, и ранений, и полной свободы,

Став Анти-Римом ужасным, в подсказках они не нуждались.

Всё застилающий гнев, не Спартак вёл их в эти походы,

Многие в гневе таком до кончины своей и остались.

Не понимали они, отчего благодатному Риму,

Родине двух урожаев за год и волов плодовитых,

Центру торговли, наук хитроумных мерилу,

Родину их истреблять, обращая в рабов и убитых.

Что не хватало вот этим, дрожащим от страха квиритам,

В виллах своих и дворцах, и добротных домах вдоль дороги,

Банях прекрасных, отделанных мрамором сплошь и нефритом,

Любящим храмы свои, сатурналии, флейты и тоги?

Плакал о том Сципион Африканский и не лицемерно,

В день тот победный, когда весь горел Карфаген ненавистный.

Знал он, что Рим, потеряв здесь врага, возгордится безмерно

И потеряет достоинство, строгость Республики чистой.

Раньше примером для римлян всегда Цинциннат был великий,

Пахарь, в диктаторы призванный в час роковых испытаний.

Только разбил он врага, тут-же к пашне вернулся безликой,

И не поддался соблазну богатства совсем без терзаний.

Ныне же римляне стали другими, забыли истоки,

Золото стало мерилом гражданства, его главным смыслом.

Видя такое, от Рима, почти отвернулись все боги,

Их обошёл, не спрося, хитрый Рим в договоре корыстном.

Вот и теперь, разбивая Юпитеру голову в храме,

Женщин насилуя и убивая потом перед домом,

Пьяно, со смехом рубя для потехи детей топорами,

Мстители были в желаемом мире знакомом.

Что мог им вождь говорить, сам убивший немало?

Курии из муниципий и судей спасать от расправы?

Здесь больше не было Рима и кончилось римское право.

Боги чужие, неримские мстители были здесь правы.

Пару недель вдоль дороги Пампилия в дождь и туманы,

Шли Спартака небольшие отряды раздельно и шумно.

Здесь, на границе Лукинии с Бруттией были они всеми званы,

Теми, кто жаждал попасть к гладиаторам в войско безумно.

Следом упрямый прапретор Вариний когорты вёл смело.

Конницу выслал вперёд и тревожил спартаковцев сильно,

Те отдавали сполна, то засаду устроят умело,

То перебьют часовых, то колодцы отравят обильно.

Крикс, Публипор и Гай Ганник отряды на бой выводили,

С целью убить у Вариния лучших людей, ветеранов.

Много раз в яростных стычках внезапных они победили,

Так обучая своих, как держаться в бою без изъянов.

Больше триариев, мощных копейщиков, пращников тоже,

Принципсов меньше, гастатов, Спартак так придумал сражаться.

Панцирь льняной, римский меч как кинжал, от копья не поможет,

Тень македонской фаланги при нём начала возрождаться.

Пусть уж стоит доброволец безусый и сариссой тычет,

Чем в давке страшной его ветеран подомнёт непременно.

В это же время отряд гладиаторов, выйдя из стычек,

Может напасть с тылу, с боку, победу добыть непременно.

Только в местах, где дома ветераны сулланских походов,

Где их хозяйства добротные плотно друг к другу стояли,

Там собирались они по десяткам и сотням у входов

Крупных поместий, селений, оружием старым сияли.

Были здесь старые центурионы, деканы, их слуги:

В шрамах, седые, беспалые, гордые прошлым навеки.

Беглых рабов презирая, забыв о лозе и о плуге,

Снова готовились сечь, распинать, как всегда при побеге.

С ними всегда приходилось не просто восставшим при встрече.

Стрелы из луков, свинец из пращей, а порой скорпионы,

Густо летели в разбойников, беглых рабов издалече,

И вылетали потом лихо всадников римских колонны.

Дома лишившись в пожарах, в погромах семей и животных,

Шли ветераны к Варинию, войско его умножая,

Насмерть сражаясь с убийцами в конных боях и пехотных,

Бросив сгнивать на корню в поле зимнюю часть урожая.

Боя искал старый друг Марка Красса упрямый Вариний,

Даже не став дожидаться своей галльской конницы к битве,

Что вёл к нему квестор быстро из Рима в плену эйфории,

В жертву двух пленных принёс и провёл ночь в молитве.

Слухи везде распустив, что вернётся в Кампанию вскоре,

Быстро повёл легионы и конницу к лагерю Крикса.

Там и Спартак находился с отрядом и Ганник в дозоре.

Быстро у лагеря их римский лагерь воздвигся.

'Больше нельзя отступать!' – так Спартак объявил на совете, -

'Если начнём уходить по дороге в колоннах частями,

Нас атакуют развёрнутым строем уже на рассвете,

И перебьют, вся борьба наша кончится только смертями!'

'Быстро Вариний теперь подошёл, лагерь сделал умело,

Утром он выстроит войско и нас атакует всей силой.

Если мы в лагере встретим его, он начнёт бой с обстрела,

Лучники римлян весь лагерь наш сделают общей могилой!' -

Так Крикс сказал, было видно, что он предпочёл бы сражаться.

Ганник сказал: 'Наша конница может уйти тайно ночью,

Частью одной выйти в тыл, против конницы галльской держаться.

В это же время обоз растерзаем мы в клочья.

'Галлы с германцами в коннице нашей – огромная сила,

Всадники римские с ними не сладят, всем это известно.

Только манипулы бывших рабов не готовы и гнилы,

Не устоят под ударом когорт ветеранов, признаемся честно.

Наших когорт марианцев, самнитов не хватит встать фронтом,

Фланги охватит упрямый Вариний и Канны устроит.

Надо нам бить по вождю и доверитья слепо экспромту.

Если Вариний умрёт, разбегутся и все безо всяких героик! -

Хмуро сказал им Спартак, разминая зетёкшие руки, -

У Гавгамел Александр Македонский на Дария вышел,

В центре прорвался и Дарий бежал от гетайров в испуге.

Там же сражался фракиец Сеталк, с детства я это слышал,

Предок он мой, и имел в войске у Александра заслуги.

Так же и нам поступить здесь придётся, доверившись Митре,

Богу воскресшему, всё искупившему жертвенной смертью,

Бой мы дадим, как Геракл страшной неумирающей гидре,

Звёзды свои вознесём над пылающей твердью!' -

Твёрдо сказал им Спартак и с фракийцем они согласились.

Логика всё диктовала, размер и готовность их войска.

Нужно ли было в напрасных движениях силясь,

Верных друзей обмануть и себя, толковать факт по-свойски?

Сколько раз, знать бы, случались бои и сражения в мире?

Воины ждали тревожно судьбы обусловленной ночью,

Правду пытаясь узнать для себя в вездесущем эфире,

Имя своё помещая на лист приговора в отточье.

Кто может это признать из живущих и живших разумным,

Вместо пути совершенствовать мир, разрушать и поганить?

Делать его сумасшедшим, бессмысленным, грязным и шумным,

Если ещё не убить до конца совершенство, то ранить.

Вот затрубили букцины и солнце кровавое встало,

Римляне начали строится к бою, рядами манипул на поле.

Золото яркой звездой на Орлах легионов блистало,

Всем объявляя о непререкаемой силе и воле.

Конница турмами встала на флангах и лучники там-же.

Десять больших скорпионов поставили в центре вдоль строя.

Все десять тысяч квиритов застыли, вдоль лагеря вставши,

В задних рядах плащ Вариния красный, легатов с ним трое.

Из лагерей выходили спартаковцы, конница Крикса, самниты.

Строились медленно, путая место в рядах и колоннах.

В правильной битве, казалось всем зрителям, будут разбиты

Толпы рабов, пастухов и калек плохо вооружённых.

В центре у них встали стройно манипулы из марианцев,

Люди Липида, мятежного претора, здесь находились.

Им нужно было стоять до конца, словно триста спартанцев

У Фермопил, где отважные воины с персами бились.

Справа от всех вне колонн и шеренг встал Спартак, Крикс и Ганник.

Всадники в панцирях, поножах, шлемах и с копьями с ними,

Как фессалийская конница, клином стояла и вёл их избранник,

Митрой с небес окрылён и в надеждах сердцами людскими.

Радостно Публий Вариний смотрел на живые до времени жертвы,

И предвкушал, как похвалит отец, мудрый принцепс Сената,

Как захлебнётся Гай Макр и у всех успокоятся нервы,

Плебс перестанет кричать и в торговле пойдёт всё как надо.

Из-за валов лагерей с двух сторон на долину смотрели

Девы-волчицы, торговцы, больные и зрители действа,

Зрелища ждали, трофеи собрать и нажиться на деле,

Вражий обоз разгромить, для потехи устроив злодейство.

Поску забрать и пшеницу, оливки, колбасы и пасты, поску

Мёд и бекон, солонину, орехи, испанские вина,

Амфоры с маслом, чеснок и капусты повозку,

Жертвенный бык и баран, свиньи, гуси, другая скотина.

Публий Вариний не стал ожидать все отряды восставших,

После победы их конница будет рубить до заката.

Знак он подал трубачам, звук исторгся и горнов блестящих,

Все скорпионы пустили железные стрелы как надо,

Метко пробили в строю гладиаторов несколько брешей.

Лучники, пращники вышли вперёд, камни, стрелы пустили.

Сразу расстроив воздействием тем строй копейщиков пеший.

Всех новобранцев спартаковских сильно смутили.

Рог затрубил гладиаторов, вышли пельтасты-фракийцы,

Лучники, пращники были они, хуже критских едва-ли.

Сразу отметились эти застрельщики, проще – убийцы,

Словно на стрельбище или охоте они убивали.

Если бы так продолжалось сражение дальше, к полудню,

При бесконечном запасе камней, стрел и дротиков острых, разных,

Лучников римских бы всех перебили жестокие плутни,

Перед Варинием, ждущим победы в надеждах напрасных.

Конницу бросил прапретор тогда на фракийских велитов,

Турмы рассыпав, она погналась вдоль манипул прилежно,

Тут были вопли и топот копыт, кровь и смерть разных видов,

Но распылялтсь усилия конницы галлов вокруг неизбежно.

Хмуро стояли спартаковцы, все их центурии злые,

Глядя на бойню друзей, с кем недавно смеялись и пели.

Падали страшно на землю мужчины совсем молодые,

Те, что спастись не смогли и за строй забежать не успели.

Но не сдвигался Спартак, не бросал тоже конницу в дело.

Стали про трусость уже говорить или думать невольно.

Марс торжеством здесь сиял, приношением брал кровь и тело,

Это должно для услады его быть свирепо и больно.

Вновь затрубили букцины и трубы и двинулись разом

Римские бодрые сорок манипул из линии первой.

Верные клятве смертельной и центурионов приказам,

Жизнь посвящая бесстрашно воинственной деве Минерве.

Конница стала назад отходить, собираться на флангах,

Лучники, пращники тоже туда сквозь ряды поспешили.

Галлам союзным тут римляне не уступали в таланта,

Словно машины войны, в криках, звоне и пыли.

Шли по убитым сдвигая щиты, и значки трепетали

Сорок шагов разделяли всего два сверкающих строя.

Пилумы стали квириты кидать и для этого встали.

Гибли спартаковцы через один от смертельного роя.

С криком ужасным 'барра!' прокатившимся громом по полю,

Бросились римляне рьяно вперёд и на копья наткнулись.

Тут всем пришлось до конца напрягать и все силы, и волю,

Линии строя спартаковцев сильно прогнулись.

Дальше события все вспоминали по разному очень.

Помнили многие скачку, как бешено лошади мчались,

С правого фланга Спартак бросил конницу, был в этом точен.

Клин мощных всадников между двух линий врага оказались.

Первая линия связана боем была, как и раньше,

Сразу за ними бродили велиты, своих подбирали,

Линия свежих манипул стояла в бездействии дальше,

С ними Вариний, легаты за боем когорт наблюдали.

Словно во сне клин тяжёлый и плотный из всадников свежих,

Смёл всех, в ряды свои шедших велитов и раненых галлов,

Смял он вторую из линий манипул, пробил в центре бреши,

Будто коса по траве, камнепад и удар урагана.

Строй сбив всей первой когорты Спартак к знаменосцами прорвался,

Бросились в схватку легаты, отборные центурионы.

Но стали падать знамёна, Орёл золотой зашатался,

Словно предвидел, что бросит Вариний свои легионы.

Так и случилось, когда гладиаторы строй разметали,

Длинным копьём смог Спартак сбить с Вариния перья.

Рухнул с коня он, его уводить, закрывать быстро стали,

Бил их Спартак – бог бессмертный из их суеверья.

Плащ потеряв свой пурпурный и шлем, затерялся Вариний.

Между бегущими к лагерю он укрывался от смерти.

Пали Орлы легионов и дрогнула стройность их линий,

Словно под ними теперь больше не было тверди.

'Бейся, трус подлый, Вариний!' – Спартак прокричал ненавидя.

'Надо помочь Публикору!' – ему крикнул Ганник надсадно.

Первая римская линия билась как прежде, разгрома не видя,

В войско восставших вгрызаясь старательно и кровожадно.

И понеслись все тяжёлые всадники строем обратно.

С тыла по строю манипул ударили массой огромной.

Римляне стройность рядов потеряли тот-час безвозвратно,

Стали толпой обезумевшей, страхом большим уязвлённой.

Галльская конница видя такое, сражаться не стала,

Бросилась прочь поскорее, своих же давила бегущих.

Стадом пугливых баранов Вариния войско бежало,

Конница из гладиаторов буйно металась в их гуще.

'Наша победа! – воскликнул Спартак весь забрызганный кровью, -

Конницу Гая Торания в Кумах врасплох атакуем.

Не позавидовать легионерскому ныне сословь,

Только пока цел Тораний и галлы, мы рано ликуем!'

'Быстро велитов сюда и коней!' – Ганник крикнул легатам.

Стали коней подводить и сажать очень быстро велитов,

Римлян забыв убивать, что бежали испуганным стадом.

Их гнали воины пешие греков, фракийцев, самнитов.

'В Кумы! – Спартак прокричал, – скоро юг будет наш весь надолго!'

Конница двинулась гулкой змеёй по дороге известной.

Поле сражения бросив, где битвы ещё не умолкла,

Вождь предоставил свободу разгула резни повсеместной.

В лагерь ворвались спартаковцы, стали обоз римский грабить,

Между палаток резня началась, поиск жертв и награды.

Здесь умирающих, мёртвых уже продолжали похабить.

Головы ловко рубя, натыкали на копья и колья ограды.

Ликторов претора здесь захватили в испуге живыми,

Фасции взяли у них с топорками внутри по закону,

Множество римлян повесили тут на деревьях нагими,

Нескольких центурионов распяли, прибив в частоколу.

Вынесли снедь и припасы все из командирских палаток,

Мех, шёлк, одежду, посуду и мебель, предметы другие предметы

С мёртвых одежду снимали торговцы, для них был миг сладок,

Как и для всех победителей сняты любые запреты.

Кучи щитов, копий, панцирей, пилумов, шлемов, калигул

Быстро росли при усилиях центурионов восставших.

Тысячи римлян убитых лежали и ворон подруг к пиру кликал,

Много волков вышло к полю на трапезу оголодавших.

Всюду в округе ловили похожих на римлян в азарте,

Их убивали предельно жестоко разъезды и группы.

Женщин убитых понтийцы ещё посвящали Астарте,

Греки Аресу, германцы ножами увечили трупы.

К вечеру только стихать стало это кровавое действо.

Вести пришли, что Тораний разбит и бежит без оглядки.

Ярость угасла, пошло и на убыль злодейство.

Стали опять дисциплину вводить, как могли, и порядки.

Был Публикор непреклонен в борьбе с грабежами в округе.

Он разъезжал повсеместно с отрядом самнитов и осков,

И за убийство матроны рабу отрубил даже руки,

Многих велел за грабёж бить плетьми и прибить после к доскам.

Он приказал всё сносить в лагерь бывший Вариния строго,

Только вожди были в праве добычу делить между всеми.

Стали убитых потом собирать, было очень их много,

Клали рядами одних на других, невзирая на род или племя.

Выгнали в поле всех взрослых рабов, колонистов и пленных,

Пинии, туи рубить для костров погребальных скорее.

В прах обратить мёртвых древним обрядом священным,

Может прологом коротким, а может, концом к эпопее.

Он же решил, что пристойно почтить души павших героев

Жертвенным боем двухсот гладиаторов-римлян до смерти,

Сделав из пленных деканов и центурионов изгоев,

Так суть нарушить традиций квиритов, их нравственной тверди.

Пусть гладиаторы беглые, жертвы Юпитеру раньше,

Смотрят, как бывшие зрители их убивают друг-друга,

Смерти желают своим же друзьям без увёрток и фальши,

В сердце вонзают мечи посреди освещённого круга.

Утром вернулся Спартак, Крикс и Ганник, и всадники с ними.

Стали подробности боя с Торанием в Кумах известны.

Конница с конницей вечером встретилась в узкой теснине.

Длинные копья спартаковцев дело решили уместно.

Кони тяжёлые, выучка у гладиаторов были,

Шлемы и панцири, поножи, тысяча конных велитов.

Несколько первых рядов римских весом они сокрушили,

Дальше решили всё навыки, как у спартанских гоплитов.

Алы эдуев, союзников римских, отпрянули в страхе,

Пал их префект, знаменосцы и многие декурионы,

Всадники Ганника громко кричали по-галльски о крахе,

В тыл заходя по холмам и взбираясь на склоны.

Спешились в зарослях быстро на флангах велиты восставших,

Больше пугая свирепыми криками, чем грозным строем,

Впрочем, стреляя прицельно из луков во всех убегавших,

Или свинцом из пращей их встречая убийственным роем.

Конница галлов-эдуев весь дух боевой растеряла,

В бегство пустилась, когорты свои по пути опрокинув,

Видя такое, Тораний бежал и последняя свежая ала,

Вместе с обозом, запасами лагерь был ими покинут.

'Стойте! – тогда приказал всем Спартак, – собиритесь обратно!

Сильно устали мы, мало нас, римлян ещё слишком много.

Больше потери их наших, как видится, десятикратно.

Грудой на многие мили завалена ими дорога!

Пусть укрываются в Кумах, бегут нынче в Капую ночью,

Весть разнося о Юпитере, римлян оставившем в битве кровавой,

В Риме знамёна свои демонстрируют рваные в клочья,

Нас же покрыл навсегда этот день ратной славой!

В Кумы, где храм Аполлона и греков старинные виллы,

После войдём, предсказание нашей судьбы там узнаем.

Словно царь римский Тарквиний, взял книгу у жрицы Севиллы,

Мы предсказания жрицы бессмертной из Кум почитаем!'

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАДИАТОРСКИЕ ИГРЫ В ЧЕСТЬ ПОГИБШИХ В СРАЖЕНИИ.

ПИР ПОБЕДИТЕЛЕЙ, КАТЕХИЗИС И ТАНЕЦ СПАРТАКА.

В лагерь вернулся Спартак, смотрит – войско вино пьёт, ликует.

Головы видит на кольях, тела к частоколу прибиты,

Кто не ленивый, с дружками захваченным бойко торгует,

Словно и с Римом они, и с богами уже были квиты.

В красной палатке Вариния он разместился устало,

Между изысканной мебели, тканей, светильников с маслом,

Возле палатки охрана фракийцев немедленно встала,

Ветер флажками играл, тучи дыбились в небе ненастном.

К вечеру только он вышел опять и поехал на поле.

Здесь ждали Ганник и Крикс, Публикор, много верных легатов.

Встал на холме над побоищем вождь, полон силы и воли.

С ним Агафирс, как начальник фракийских охранных отрядов.

Был сам Спартак словно претор одет и держался достойно.

Тога с пурпурной каймой и туника пурпурного цвета,

Кресло курульное вынесли, фасции вынесли стройно

Ликторы пленные молча по правилам всем из завета.

Криками громких приветствий окрестности все оглашались,

Всюду отряды восставших стояли ни нивах обширных.

Возле холма, словно амфитеатром, костры возвышались,

Были готовы они возгорается от факелов дымных.

Перед кострами толпой двести римлян отборных сидели.

Их в гладиаторы выбрал с утра Публикор, как ланиста.

Всех этих пленных вчера победители видели в деле,

Жертвами будут достойными, храбро умрут и не быстро.

Были префекты из конницы, центурионы, деканы,

Галлы из ал и трибуны, бывалые легионеры.

С лицами, словно из камня, безжизненные истуканы,

Ждали они страшной смерти позорной для римлян без меры.

Кладбище их ожидало для самых никчёмных, ничтожных,

Семьи теряли гражданство и право жить в Риме и рядом,

Им оставалось принять клички вместо имён невозможных,

В собственность бога они превращались кровавым обрядом.

Стали костры зажигать погребальные с мёртвыми быстро,

Грустно огонь расползался, дрова и смолу поедая,

Он то гудел, то свистел танцем нот звукового регистра,

Плату Харону с незрячих глазниц второпях собирая.

Птицы кричали зловеще и реяли в солнце закатном,

Земли италиков молча разлили глубокие тени,

Боги стояли незримой стеной в небосклоне громадном,

Видя, как сильные мира сего встали здесь на колени.

Мрачно из кресла поднялся Спартак, и ему было больно.

Труд непростого сражения всаднику дорого стоил.

На Агафирса опёрся, поднялся на камень огромный,

Старые раны болели и сильный ушиб беспокоил.

Горны вовсю затрубили на поле, застыли отряды.

Были самниты и бруттии здесь, и италиков масса.

Люди Липида, Сартория, Мария, словно плеяды,

Галлы, германцы и скифы, понтийцы и горцы с Кавказа.

Грустно взирали они на горящих друзей между брёвен,

Думали разное, может, молились, детей вспоминали,

Может, клялись отомстить тем, кто в этом виновен.

Были такие, что поски хлебнув, стоя просто дремали.

Вот стал Спартак говорить и слова разносили повтором.

Вплоть до последних рядов повторяли их и доводили.

Руку подняв высоко, он смотрел проницательным взором,

Словно грядущее видел и звёзды ему лишь светили:

'Боги ведут нас по жизни, решают за нас очень много.

Вот и вчера нам победу они принесли малой кровью.

Зевсом, Юпитером, Митрой, Астартой открыта дорога,

Нам остаётся пройти по дороге с сыновней любовью.

Разные судьбы у всех, кто собрался сегодня на поле,

Много италиков бьются за полное право гражданства,

Есть, кто от рабства и пыток сбежал, мстит своей рабской доле,

Родину больше не помня, сражаются ради бунтарства.

Знаю таких, кто пришёл заработать, пришёл за богатством,

Вместо трудов землепашца, поборы кого задушили,

Многие здесь занимались торговлей людьми и пиратством,

Шли в гладиаторы сами, по найму убийцами были!

Стал я над вами военным вождём совершенно случайно,

Имя своё не могу я открыть настоящее в страхе.

Род мой во фракии может Лукулл перебить моментально,

Взял он во Фракии много селений в кровавом размахе.

Мы продолжаем войну с гнусным Римом, тюрьмой всех народов,

Легче для порабощенных племён будет доля при этом.

Вот смысл от наших больших италийских военных походов,

Вместе всем миром на север пойдём и на Рим этим летом!'

Вой одобрения разноголосый над войском раздался,

Крики 'Спартак, мы с тобой!' и 'Спартак, претор наш!' разносились,

Вождь всем руками махал, Крикс молчал, Ганник лишь улыбался.

Громко стучали вокруг о щиты, дули в горны и кони бесились.

'Слушайте! – вновь попытался Спартак говорить, – замолчите!'

Сильно уже разгорелись костры и поплыл смрадный запах,

Труп, то один, то другой, оживал на секунду в своей пирамиде,

Корчился в пламени в искрах, треске, щелчках, вздохах и храпах.

Крики и шум постепенно затихли, и вождь смог продолжить

'Наши товарищи, храбро сражаясь, в сражении пали.

Гении их и юноны, всё в жизни должны подытожить.

Все их пенаты и лары умолкли в тоске и печали.

Добрые маны и злые лемуры вокруг затаились,

Знание древних этрусков взывает о жертвах обильных.

Так же, как раньше Юпитеру грозному жертвы дарились,

Бой гладиаторов мы проведём из противников сильных.

Тот, кто останется жив, будет нами отпущен с почётом,

Кто победит в паре, бьётся с другим победителем в паре.

Станет эдилом Гай Ганник, и ведать он будет подсчётом,

Пусть начинают сражаться ничтожные римские твари!'

Жребием пары отобраны были, расставлены между кострами.

Шлемы надели на них, и щиты и мечи дали в руки.

Словно привычно им роли раздали, как в греческой драме,

Авторы в амфитеатре, в придирчивом зрительском круге.

Только один из несчастных решился восстать против казни.

Меч получив, он в безумии страшном напал на охрану.

Больше не думал из пленных никто о подобном соблазне,

После того, как ему нанесли сзади страшную рану.

Быстро его оттащили к костру и добили кинжалом.

Прочие пленники тихо стояли, подавленно глядя.

Смутно надежда незримым кольцом их ещё окружала,

Призрачно жизнь обещала в смертельном обряде.

Белый платок в руки взял Ганник, медленно поднял и важно.

Все замолчали вокруг, даже птицы умолкли, казалось.

Сильно махнул он платком дав сигнал биться насмерть отважно,

Только остались стоять все являя противнику жалость.

Их стали копьями острыми в спину толкать друг на друга.

Первая кровь этих жертв пролилась от таких понуканий.

Вскоре была так разорвана их круговая порука,

Дело пошло оживлённей, до жертв первых кровопусканий.

В яростных отблесках пламени, в дыме от плоти горящей,

В грозном молчании войск победителей в битве,

Римляне бились за право пожить жизнью этой пропащей,

Больше они не нуждаясь для этого вскоре в арбитре.

Ярость пришла к ним сама как мужчинам пристало,

Крики поверженных громко зазвучали из мира иного.

Из гладиаторов этих в живых половины не стало.

Новые пары составили быстро по жребию снова.

Было теперь пятьдесят этих пар, даже в ранах кровавых,

Снова Гай Ганник платок опустил и продолжились схватки,

Римляне быстро убили вновь в прошлом товарищей бравых.

Тихо сказал сам себе в лихорадке Спартак: 'Кто в остатке?

Если префект молодой победит, загадаю победу,

В нашей нелёгкой войне, цель которой не знаю наверно,

Митре я всем поклянусь, буду верен до смерти обету,

Что справедливость его на земле буду сеять всемерно!'

Вот все погибли уже гладиаторы кроме последних.

Стройный префект и декан из манипулы только остались.

Двое красавцев-атлетов высоких и двадцатилетних,

Оба в крови и грязи, от усталости сильно шатались.

Каждый из них шестерых победил в быстрой схватке.

Чуть отодвинуты в сторону, мёртвые всюду валялись.

Всё приближалось к желанной эдилу зловещей отгадке,

Кто жив останется в действе, где духи умилостивлялись.

Снова за взмахом платка гладиаторы принялись биться.

Медленно двигались оба и еле щиты поднимали,

Схожими были тела их нагие, а шлемы скрывали их лица,

Тяжко дышали, мечами тупыми с трудом ударяя.

Вроде, префект, в шлеме с рыбой на гребне, свежее казался,

Выше свой щит поднимал, чаще бил, резче, с огненным бликом,

Только в крови поскользнулся, на чёрной земле распластался.

Быстро декан в грудь ему меч вонзил с хриплым криком.

После и сам повалился, и рана открылась на шее,

Страх только был для него поводырь в этой схватке.

После победы декан потерял для себя этот стержень.

Умер он тут-же, в живых никого не осталось в остатке,

Словно Юпитер заранее был на квиритов рассержен.

Быстро проткнули копьём и проверили каждое тело,

В мрачном молчании войск, на костры мертвецов положили,

Не раздевая, оружие взяв только, сделали дело,

Чем долгожданный обряд приношения жертв завершили.

Тут затрубили букцины, ударили громко тампаны,

Стали отряды поспешно в палатки свои отправляться.

Ужин их ждал, маркитанты и девы-волчицы, лекарства на раны,

Танцам и винам фалернским возможно там было предаться.

Только Спартак не спешил, не поднялся с курульного кресла.

Бледный был, тихо глядел, как префекта в огонь положили,

Как охватило священное пламя лицо, грудь и ноги, и чресла,

Будто взлетает душа в виде искр ярких, сажи и пыли.

Толи Элизиум принял её на блаженные нивы,

Орк беспощадный низринул в подземное царство,

Были ли этим префектом при жизни другие любимы,

Сам он любим кем-то был, или был только жертвой коварства?

'Он проиграл, мой боец, жребий бросив судьбы мне туманный! -

Тихо Спартак обронил, глядя взглядом усталого зверя, -

Митре-спасителю сердце отдал я, заботе его неустанной.

В жертву себя принести я готов, в воскрешение веря!'

Встал он, к палатке пошёл, с ним и ликторы строем, охрана,

Ганник и Крикс, Публикор, Агафирс и другие.

Ночь превратила долину в подобие лунного храма,

Лунные блики везде разбросав как ковры дорогие.

Тихо Апулия спит за Браданом, рекой полноводной,

Сзади притих Метапонт и река Казуент пенит воды,

Слева Колабрия ёжится в западном ветре холодном,

Бруттия дышит роздольем и воздухом сладкой свободы.

Все италийские земли до Капуи самой свободны от Рима,

Нет больше воинских сил, лишь милиция из муниципий.

Жертвы погибших в борьбе между звёзд пролетают незримо,

Сверху шепча о тревогах и драмах дальнейших событий...

В думах тяжёлых Спартак шёл на пиршество скорби устало,

С ним все вожди и легаты, герои сражений кровавых.

В преторской красной палатке собраться им вместе пристало,

Вместе предаться веселью в объятиях женщин лукавых.

Так и случилось меж длинных столов, лож, скамей и подушек.

В тесном пространстве плясали и пели красотки умело,

Там пантомиму смешно исполняли про глупых подружек,

Римские нравы, тела обнажённые выбелив мелом.

Выпив вина, попросил Ганник их прекратить это действо.

Скучное Рима искусство на лад переделать восточный.

Танцам предаться весёлым в концепции эпикурейства,