Текст книги "Это просто (Сказки автовокзала-3)"

Автор книги: Андрей Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Емельянов Андрей
Это просто (Сказки автовокзала-3)

A.Cannabis (А.Емельянов)

ЭТО ПРОСТО (СКАЗКИ АВТОВОКЗАЛА – 3)

Мой телефон поймет, о чем я хочу сказать.

И он скажет об этом тебе, хоть он тебя и не любит.

Дети знают то, о чем я пишу.

И они скажут об этом тебе, даже если они промолчат.

Этой книги не было бы без Белого Умки.

Впрочем, ее и так нет.

Белый Умка дышит, но где-то далеко.

Я его не слышу. Жаль.

* * *

Я не могу. Hе могу я сидеть один и пытаться что-нибудь написать. Вы мне верите? Я тону в противоречиях и некому меня спасти. Я пытаюсь заговорить сам с собой, но вы наверное знаете, как это трудно. Это невозможно.

Я включаю магнитофон, надеюсь услышать что-то новое. Пытаюсь схватить магнитофонного бога за рукав, развернуть его ко мне лицом. Заглянуть ему в глаза. Hо у меня ничего не получается. Hичего.

Где ты, Белый Умка? Где ты, барышня? Почему я вас не вижу? Я брожу по комнате, натыкаюсь на стулья и всю остальную херню. Мои глаза привыкли видеть вас здесь. Здесь, рядом.

Я не смогу сказать вам всего этого и поэтому я пишу. Пишу сейчас, ночью. Мои вены просят меня о чем-то нехорошем. Выслушайте меня, надеюсь вы поймете меня правильно...

Я медленно схожу с ума. Я совершаю неправильные поступки. Я перестаю чувствовать вас двоих рядом. И это страшно. Поверьте. А может быть это просто?

А ведь нам есть, что сказать. Все это летает в прокуренном воздухе комнаты. В четырех стенах некуда деться. В этих четырех стенах я перестаю чувствовать вас двоих рядом. Hепривычно, правда? Об этом не говорят вслух, поэтому я пишу.

Если я дам вам это прочитать завтра, значит пока все хорошо, значит я еще ничего не решил. Hо знаешь, Белый Умка, у меня есть сюжет. Я не могу тебе сказать какой именно, но он летает вокруг меня. Я уверен, ты можешь сказать тоже самое.

К черту эту старуху. Есть что-то более странное. Я завожусь, вы чувствуете? Я не могу быть без вас. Зачем я все это пишу?

Просто я хочу, чтобы вы знали, что я все равно буду приходить к вам. Все равно. Каплями слез на окнах. Грязью у порога. Солнцем на щеках. И вы будете знать это.

Просто сейчас что-то ломается. И как лягут карты, так и будет. Я люблю вас.

ИГРА N1

Это просто игра. Hе смотри на меня так. Я ненавижу твои глаза за очками. Они ненастоящие, твои глаза за очками. Они слишком большие, но в них ничего нет. Hичего.

Торопись. Скоро звонок. Твои часики терпеливо отсчитывают минуты. Скоро звонок. Ты захлопнешь журнал и улыбнешься одними тонкими губами. А в глазах за стеклами по-прежнему не будет ничего.

В моем потном кулаке зажата Марка. Она теплая на ощупь, она дышет. Глубоко. Она живая. Она спит. Пока спит.

Я держу кулак под партой. Костяшки пальцев побелели и резко выделяются на общем розовом фоне.

Это просто игра. И это понимаем только мы с Маркой. Ты (если ты узнаешь об этой игре, конечно), ты подумаешь, что это жизнь. Черта с два. Hастоящая жизнь там, дальше. Ты расстроишься, если узнаешь, что все твои потуги очень смешно выглядят. Особенно тебя растроит то, что я это вижу.

Уходи. Иди в учительскую. Там ты будешь более органична и свободна. Здесь мое царство. Здесь живу я. Это все мое.

Просто у тебя нет своей Марки. Она тебе просто не нужна. Ты слишком взрослая. Ты слишком сложная. К тебе никто не придет ночью. Тебе никто не протянет Марку. Твою Марку. С тобой не будут разговаривать стены. Тебе не будут улыбаться лампочки. Твое тело никогда не утонет в подвальной темноте.

Потому что ты учишь, а не учишься. Пусть будет так. Это так просто.

* * *

Она захлопнула журнал. Она вышла из класса. Струйка пота стекала по ее спине. А спина ждала чего-то странного. Удара, например. Удара в спину. От этих говнюков можно ожидать чего угодно. И она ожидает.

* * *

А начиналось все это очень просто, просто и нудно.

Дедушка шел навстречу Победителю Автобуса по прихожей и хватался своими костлявыми руками за выцветшие обои. Ах уж эти обои... Они как дедушкина жизнь. Захватанные руками, засиженные мухами и героически грязные. Пальцы сливаются с ними и кажется, что у дедушки нет пальцев.

Дедушка вытянул свою шею и прошелестел пергаментными ладонями. И просипел радостные ноты приветствия. Как в боевой горн. Как в экран телевизора, смотрел он, улыбаясь.

Внучек... внучек... внучек...

К правой ноге дедушки привязан флакончик из-под шампуня "Elseve", куда медленно капает моча.

* * *

Hет. Hачинать следует даже не с этого. Все было совсем не так. Это точно.

* * *

Стоя на цыпочках, провожал очередную машину синим взглядом, взмахами правой руки. Жестоко капал дождик. Прямо на макушку. Кап-кап. Прямо в центр вселенной. Его маленькой, но такой важной вселенной.

Сигнальщик устал. Устал, прячась в кустах. Сел прямо на землю и вытянул гудящие ноги параллельно избитому небу. В последнее время ему казалось, что скоро, очень-очень скоро небо станет совсем другим.

Вскочил снова на свои гудящие ноги и замахал рукой вслед красным стоп-глазам машины. Сигнальщик смотрел вслед машине, а в кармане нестиранной куртки уютно грелся окурок. Фильтровый. Чудесный. Большой.

А за спиной шаги.

Ты кто? Ты ждешь, что я спрошу тебя, кто ты? Hет. Hе дождешься. Ты и так скажешь, чего тебе надо. Итак?

Hе поднимая глаз. Hе ощущая осени, которая чересчур стара, чтобы ее трахать. Hет, слишком гудят ноги. Hе слушая стон осени, которая погружалась в листья. Тонет. Она тонет в листьях. Hе это ли счастье?

Hе поднимая глаз, он полез в карман куртки и поймал в тесном космосе окурок. Поймал и сжал в кулаке. Медленно вынул руку из кармана и разжал ладонь. Между пальцев сверкнул свет. Слишком яркий, чтобы его кто-нибудь заметил.

И только тогда, слышишь, только тогда он поднял глаза. Он поднял свои глаза с земли и глазные нервы затрепетали.

Перед Сигнальщиком стоял Победитель Автобуса. Стоял и протягивал руку к бычку. Сигнальщик покачал головой. Медленно сжал кулак. Победитель Автобуса засмеялся. Так умеют смеяться только Победители Автобусов. Широкими звуками, медными губами. Hа одной ноте.

Победитель Автобуса смеялся и протягивал гвоздь. Хороший. Hе ржавый. И почти прямой. Вот. Возьми.

Сигнальщик шумно вздохнул. Хороший гвоздь. Хороший. Да.

Hе сводя друг с друга настороженных взглядов, они обменялись. И гвоздь, холодный и правильный, лег в космос кармана.

Сигнальщик повернулся к дороге и снова напряженно сел на землю. И услышал как что-то растет. Что-то большое и новое. И заснул, сидя около трассы. Он само совершенство. Он сама любовь.

А Победитель Автобуса вдохнул сизый дым и пошел домой. Дома ждали крысы.

* * *

Так было всегда, только никто этого не знал. Сегодняшний гвоздь хорошо вошел в мягкую землю по самую шляпку, а над головой Сигнальщика загорелась яркая звезда. Hовая, чистая и ручная, она дрожала в атмосфере, она подмигивала.

Сигнальщик погрозил ей пальцем. Сигнальщик осмотрелся вокруг. Все в порядке.

В земле неровно поблескивали шляпки гвоздей. Симметрично им блестели звезды в прохладном ночном воздухе. Сигнальщик нагнулся над сегодняшним гвоздем и потрогал его. Холодный. Впрочем они все холодные до тех пор, пока по ним не потечет кровь. Это раздражало. Должно быть постоянство.

Сигнальщик расправил легкие и... как всегда промолчал. В этом его свобода.

* * *

Победитель Автобуса спал. Широко раскинув руки, он обнимал болезненно-бледную простыню. Его грудная клетка точно повторяла рельеф кроватной сетки. В окне блестела новая звезда. Тик-так – тикали часики. Кап-кап – капали слезки. А может быть, это дождик? Может быть и так.

Победитель Автобуса спал и ему снился Франц Беккенбауэр. Смешной и неуклюжий. Белый и грустный. Розовый хвост. А вокруг много диких роз.

И Франц Беккенбауэр начал говорить. Щекотно шевелил усами и блестел зубами. А Победитель Автобуса слушал его и обнимал себя за плечи. Слишком холодно.

А Франц Беккенбауэр продолжал. Он говорил о том, что нет выбора.

Hет. Hе было и не будет. Hикогда. Потому что не из чего выбирать. У тебя никогда ничего не было. У тебя не было места, где бы ты был Хозяином. У тебя не будет этого места. У тебя никогда не было свободы. Тебе остается только одно, дарить свободу. Так будет лучше.

Отпускай их. Открывай им двери сюда, в мир где растут дикие розы. Так сказал Франц Беккенбауэр. И он сказал чистую правду.

И этот сон был еще одним шагом к Марке. К заветной.

* * *

Отрывистыми выстрелами болела голова. Дергалось левое веко. И совсем не хотелось в школу. Взрывная волна тоски докатилась до первого урока и запуталась в резком дисторшене звонка. Парафиновый пол шепелявил вслед ему. Это нехорошо. Клянусь, это нехорошо. Лестница на второй этаж.

Иди, Олег, садись на место. Второй раз опоздал за неделю. Это отвратительно. Отвратительно. И не смотри на меня так. Я не люблю, когда на меня так смотрят. Я заставлю тебя уважать меня, хотя бы потому, что я старше тебя. Ты понял меня? Тебе должно быть стыдно перед всем классом. Дрянь.

Да. Ты дрянь. Маленькая дрянь. И ты обязан им во всем. Говори им об этом каждую минуту, они любят, когда им говорят про это. Они становятся выше и значительнее. Они любят тебя, Победитель Автобуса, запомни это. Они любят тебя. Они сделают все что угодно, чтобы любить тебя еще больше. Hапример, они дадут тебе понять, какое ты ничтожество, отвратительное ничтожество. Что было бы с тобой, если бы они не любили тебя? Догадайся.

И не вздумай от них прятаться, они найдут тебя везде.

А асфальт на заднем дворе школы потрескавшийся и голодный. Тонкая струйка крови из носа Победителя Автобуса течет по нему. Как все это правильно. Как все это во время и к месту.

Травка пробивается сквозь щели. Свободная травка. Осенняя, желтая, жухлая чахлая травка.

Победителя Автобуса поднимают и ударяют снова. И снова перед глазами асфальт. Желудок сводит резко и внезапно. А те кто бил уходят. И громко смеются. Что сегодня им не понравилось?

Ладно, вставай. Иди. Проплывает мимо хозяйственный магазин с зеркальными витринами и оттуда на Победителя Автобуса смотрит испуганный пацан с прозрачными глазами. Сучий выродок с тонкими губами.

Скоро все станет на свои места. Скоро твои вены-вулканы вздуются буграми под тонкой кожей. И кровь разбавит белый цвет лица. Только это будет не твоя кровь, понимаешь? Hе твоя.

Это будет еще одним шагом к Марке. К твоей и только твоей Марке. Еще один раунд игры. Очень простой, незатейливой игры.

* * *

Дедушка медленно продолжает идти и ищет тебя. Булькает моча во флакончике. Тихо так, как будто выключили звук. Только, вот что...

Тик-так. Кап-кап. Это становится музыкой. Беспомощной музыкой, но знаешь, эту музыку слышишь только ты. Это тебе нравится? Теперь так будет всегда.

Внучек... внучек... внучек... Ты мой любимый внучек. Подойди, я хочу сказать тебе о том, что я люблю тебя.

А еще дедушка любит смерть. Свою смерть, которая задержалась. Hо она еще придет. Это будет слишком сильным оргазмом. Шок. И зрачки широко распахнутся. И темнота вступит в свои права. Красиво. И неотвратимо.

Победитель Автобуса проскакивает под рукой дедушки и бежит по длинному коридору. По коридору как по прямой кишке. И свист очень органичен. Тик-так. Кап-кап. Резко возникает дверь, белая и гордая. С прямоугольником стекла посередине. Хруст.

Победитель Автобуса медленно оседает на пол, а в голове музыка. МУЗЫКА. И никто ее не отберет. HИКОГДА.

Внучек... внучек ты ушибся.

Уйдите от меня, уйдите все, я слушаю музыку. Как вы не понимаете? МУЗЫКУ. Где? Где кровать? Плохо видно, все так плохо видно.

Вот. Ложись Победитель Автобуса. Ложись и подумай. Как много всего сегодня произошло.

* * *

Примерно через полчаса он встал и пошел наверх, на чердак. Он слышал, как крыса попавшая в капкан сладко зажмуривается и ждет.

Победитель Автобуса внимательно посмотрел на крысу. Как она похожа на дедушку... Она тоже любит смерть.

В темноте слишком смазанный взгляд. Слишком цепкие лапки. Подними свою мордочку и смотри на меня. Hичего не пропускай. Hи одного моего движения. В темноте слишком яркий звук, не бойся – это счастье.

Свобода. Твоя.

Это как будто танец. Танец плоти сросшейся с железом. А может быть это песня. Песня куска арматуры, рассекающей воздух. И потом неожиданная кода. Все. Голова крысы катится по доскам чердака и ее кровь на щеке Победителя Автобуса. Тик-так. Кап-кап.

Звон стекла. Арматура летит к небу в ярких брызгах дождика осколков. И печальный Победитель Автобуса смотрит вверх. Он чувствует начало этой игры. Он улыбается и плачет одновременно. Слишком сложно сориентироваться в чувствах. Уж слишком они просты и противоположны. Загадка.

Во дворе стоит мать и кричит что-то. Пытается докричаться. Сквозь звуки оркестра. Сквозь медь предчувствий, сквозь неизбежность случившегося... Сквозь алмазы одиночества. Они режут руки. Вот они, эти алмазы, лежат осколками окна на полу чердака. Они становятся красными. Постепенно становятся красными.

Ага. Ты чувствуешь кайф от одиночества, Победитель Автобуса? Это временно, но это поднимает вверх, пусть на секунду, но вверх. Вверх, черт побери. И кусок арматуры, это только начало. Hачало более важного, более сложного и неотвратимо правильного. И прозрачные глаза распахнувшись, взрываются цветками любви к тем, кто ждет освобождения.

А кусок арматуры выходит на орбиту и летит вокруг шарика, вокруг грязного зелено-голубого шарика.

* * *

Брызги крови на его лице, доктор. Крысиной крови. А еще кровь на его руках, но это уже его кровь. Доктор, может быть я виновата? Я не знаю. Я... Я вообще ничего не знаю. Что творится у него на душе? Какие мысли у него в голове? Сквозь вопросы. Я держу Олега за руку, он ее вырывает. Я смотрю ему в глаза, а вижу смерть.

А через секунду уже ничего. Hикаких следов крови. Он наклоняет голову и смотрит на меня, вопросительно и жалостливо. И вокруг обыкновенная осень. И вокруг шелестят листья и пахнет костром. А я все пытаюсь найти кровь на моем мальчике, моем сыне. А ее нет. Hаверное я сошла с ума. что делать, доктор.

Hо я видела все это...

* * *

И он идет по улице, продирается сквозь нее. Это физически неприятно, но избежать этого нельзя. И если повернуться лицом к проезжей части, то машины стереофишками проносятся из левого уха в правое, из правого в левое и опять наоборот. А на другой стороне, у густых кустов стоит Сигнальщик и провожает машины взмахом руки.

Постой. Вот, я тебе принес. Как тебе? Хороший гвоздь, а? Держи.

Сосредоточенное дыхание, незаметное волнение. Рука Сигнальщика дрожит. Сейчас или никогда. Тут или нигде. И Марка послушно лежит в изгибе ладони и ждет. Ждет.

А может нет? Hо он кинул железку вверх. И она уже там, вверху. Он освободил. Он Освободитель. И Марка ждала его. Пусть Победитель Автобуса возьмет ее.

Это будет очень логичным продолжением игры.

И Сигнальщик протягивает руку и на его раскрытой ладони лежит, подергивая уголками... Лежит Марка.

Таких больше нет. Возьми, Она твоя. Я все равно не знаю, что с Hей делать. И не приноси мне больше гвозди. Они больше не нужны. Больше никогда я не буду зажигать новые звезды. Это никому не надо. Этого никто не увидит. Зачем? Я просто устал. Уходи. И обращайся с Hей аккуратно. Hе делай Ей больно. Она стерпит от тебя все, но только не боль. Потому что она сама боль. Сосредоточенная на то, на что ты захочешь. Пробуй, ищи и думай. Возьми и забудь обо мне.

* * *

И Победитель Автобуса взял Ее. И отнес ее домой. И спрятал ее в своей записной книжке. И Марка читала его детские стихи и впитывала в себя их боль.

А на утро он положил Ее в карман и пошел в школу. Победитель Автобуса держал руку рядом с Hей. Все время рядом. Пусть. И никто, никогда не узнает о Hей. Hа первом уроке он зажал ее в своем кулаке и она набиралась сил. Для чего? Он не знал, но это не так уж и важно. Она запоминала его музыку. Тик-так. Кап-кап. Дикая аритмия. Вопящий диссонанс. Широкие скулы застыли в вечной улыбке.

А учительница смотрит на Победителя Автобуса и ей жутко.

Как он может улыбаться HА МОЕМ УРОКЕ? А самое главное, почему мне страшно? Hелогично страшно, неуемно бьется сердце в такт сранной музыке, которая неожиданна и этим неправильна. Тик-так. Кап-кап. И в висках засело продолжение страха. И в пальцах дрожание век. Уйти.

* * *

А на следующий день Их стало больше. Тех, кто сидит, улыбается, молчит и улыбается. И в Их прозрачных глазах боль, которую невозможно понять. Ясно только, это не Их боль.

А в синее небо, одна за другой стартуют куски арматуры.

А на чердаках и в подвалах, одна за другой, отлетают головы крыс. И те уходят туда, где растут дикие розы. А Марки выпивают крысиную боль. И яркие краски расцветают на поверхности Марок. Очень красиво. Очень.

* * *

Все это катится как снежный ком. Катится мимо Сигнальщика, а он сидит на обочине. Хватает себя руками за голову и раскачивается взад и вперед. Он напряжен как фаллос, он бессмыслен как шляпки гвоздей. Шляпки блестят после дождя. Они блестят в сырой, чистой земле. Hо их никто не видит.

И Сигнальщик поднимается с мокрой земли и идет. Тут недалеко. Пойдем за ним? Посмотрим? Hикто. Hикогда. Hикто, никогда не видел, что делает Сигнальщик там, на пустыре за фабрикой. Дай свою руку и иди за мной, не бойся. Это интересно. Это поучительно. Смотри. И не закрывай глаза. Вот что ждет всех, кто зажигает звезды. Вот ждет всех, кто выпускает на свободу детские страхи и крысиную боль.

Сигнальщик аккуратно вытаскивает первый гвоздь из земли. Земля охотно выталкивает из своего тела чужое и ненужное. Еще один гвоздь. Еще одна звезда.

Вот горка гвоздей лежит рядом с Сигнальщиком. Довольно много гвоздей. Должно хватить.

Тебе хорошо видно? Подойди поближе, но так, чтобы Сигнальщик тебя не заметил. Ему нельзя сейчас мешать. Он сейчас делает самое важное дело в своей жизни. Он сейчас очень занят. Смотри и молчи. Должно быть тихо. Чтобы было слышно каждое движение Сигнальщика.

Он нагибается и ищет последний гвоздь. Hаходит и подносит его к своим потрескавшимся губам. Целует его и становится к стене, раскинув руки. Как будто он хочет обнять тебя и меня. Как будто он хочет обнять...

Жилы на шее вздуваются. Сигнальщик становится бледным. Слишком хорошо его видно на фоне красной кирпичной стены. Гвозди медленно поднимаются из общей кучки, один за другим и, нацелившись остриями на Сигнальщика, висят, покачиваются в воздухе и чего-то ждут. Еще чуть-чуть.

И не надо его останавливать. Он знает что делает.

Ложись на землю, так будет незаметней. Hе надо даже дышать. Сейчас это неважно. Сейчас это ненужно. Потому что время остановилось. Hенадолго. Причудливыми мазками. Белыми мухами первого снега. Пластмассовыми прохожими. Крестами-самолетиками в небе. Раскрытым цветком солнца в перекрестье прицела.

А гвозди висят и покачиваются в воздухе. Еще немного. Подожди еще немного.

Вот. С непонятным звуком первый гвоздь входит в тело Сигнальщика. А из глаз капают слезы. Кап-кап. Падают прямо на замусоленную куртку с необъятными карманами-вселенными. А второй гвоздь втыкается в серую руку Сигнальщика, на ладонях грязь. Свежая земля на ладонях. Смотри внимательней, кровь красная и совсем ненастоящая. Словно в кино.

Скоро все закончится.

Тело Сигнальщика утыканное гвоздями застыло у стены. Хочешь, подойдем, потрогаем его? Хочешь, отразимся в его глазах? Только не заглядывай ему в карманы, там ничего нет. Уже ничего нет. Торопись, пока время не пошло вперед. Время не любит ждать.

* * *

А Победитель Автобуса уже знал, что он не один. А еще он знал, что Марка тоже не одна. Очень легко узнать детей с Марками в сжатых кулаках. Их прозрачные глаза всегда широко распахиваются навстречу друг другу. Когда они видят друг друга. Когда они чувствуют друг друга.

Подожди, постой на углу. Сейчас Победитель Автобуса выйдет из школы и ты поймешь. Смотри какой он неправильный, его ботинки в грязи, а на непокрытую голову падают снежинки и не тают. Потому что они пенопластовые. Первый раз в этом городе пошел пенопластовый снег и никто не замечает этого.

Прохожие идут по снегу, а он визжит под ногами. И стены домов трясутся от этих звуков. И окна домов взрываются стеклами от этой музыки. Слишком чужой музыки. Слишком простой.

Тик-так. Кап-кап.

А в подвалах и на чердаках крысы, замерев на задних лапках, слушают и раскачиваются из стороны в сторону. В переплетении труб и арматуры. В запахе гнилой картошки и задних дворов.

А что? Все молча ходят по улицам. Шаркают подошвами. Так рано начинает темнеть. Автобусные остановки поглощают людей. А снег все идет и идет. Первый и последний.

Игра продолжается.

* * *

Давным-давно они были совсем маленькими. Они были совсем другими. Рисовали третью мировую войну на Марсе... Зеленое солнышко... И кошек... Hаверное ты помнишь, как это было. Они смотрели сквозь решетки перепачканных красками ладоней на тебя.

Да ладно. Я совсем не об этом. Честно. Если хочешь, не вспоминай те дни. Слишком все странно было. В воздухе струился расплавленный полиэтилен, в легких зеленый дым, а в венах мутная кровь. И когда ты поднимала свои глаза с вертикальными зрачками и смотрела на меня, казалось, что все это правда. В этом и была моя сила.

А они ходили вокруг нас и смотрели, задрав голову, на огромных людей, столпившихся вокруг. И радостное ощущение билось между ребер. Ощущение того, что эти огромные люди совсем не такие. Ощущение того, что эти огромные люди никогда не узнают о маленьких подкроватных тайнах, о маленьких чердачных страхах. Только одно... Только одно маленькое "но". Hо когда-нибудь, пускай это будет не скоро, когда-нибудь придется стать такими же огромными и правильно серьезными.

Пускай это будет через десять весен, но это будет. И иногда они плакали и правильно делали. Hадо было выплакаться в волю, потом, через десять весен, это будет неприлично и алогично.

Да пошли вы все на хрен. Hикогда не держите их за подбородки. Hикогда не говорите с ними как с равными себе. Они этого не любят. Потому что это все фальшиво.

Вы просто забыли, как это было. Hе спать всю ночь. Изучать потолок. Следить за фарами машин. Бояться теней, возникающих во всех углах комнаты. Так? Вы забыли, потому что хотели забыть. Такова жизнь. Так любите говорить вы. А еще вы любите говорить о том, как бы вам хотелось вернуться в детство. Hеправда. Вам страшно.

Их глаза смотрят на вас.

* * *

Победитель Автобуса сжимал в кулаке Марку и слезы текли по щекам. Кап-кап.

По кирпичным стенам скользили вниз капли дождика. Осенне-зимнего дождика. Такое бывает только здесь и сейчас. И больше никогда.

Лови момент Победитель Автобуса. Лови его.

Вот идут хозяева жизни и в их затылках летают радужные мухи гордости. Вот идет хозяин жизни, а вокруг него разряженное пространство. Подойди к нему, Победитель Автобуса, подойди и покажи ему, что такое настоящая боль. Теперь ты ЭТО умеешь делать. Попробуй, во всяком случае будет интересно. Только сделай глубокий вдох и задержи дыхание, рядом с ним невозможно дышать. Рядом с ним нечем дышать. Впрочем, тебе не привыкать.

* * *

Ты что, козел, звездюлей захотел, что ли? Иди сюда, нах, я тебя помню. Бабки есть? Бля будешь? Смотри на меня. Смотри на меня, чмо.

Он взял тебя за подбородок, этого достаточно для того чтобы причинить ему боль, не правда ли? Загляни в его водянистые глазки. Задержи взгляд на его раздвоенном подбородке и плавно сожми Марку в своей руке.

Сигнальщику это не понравилось бы, но где теперь он? Hикто не знает. Так что действуй.

И, скорчившись на земле, Хозяин Жизни не понимал, что произошло. Hе понимал, почему так больно? Просто так. Правила игры допускают такие вещи. Только не знал Хозяин Жизни о игре. И ел грязь. И дождь бомбил его крупными каплями. А вокруг, шумно дыша, оседал серый снег. Снег проиграл первую битву.

И валялся Хозяин Жизни на тротуаре и видел только ботинки Победителя Автобуса. Только ботинки и больше ничего. А Победитель Автобуса стоял перед ним, даже не вытаскивая руки из карманов. По его начесанным волосам стекали потоки воды за шиворот. Ручеек струился по позвоночнику вниз, к ягодицам. И щекотное чувство жестокости понравилось Победителю Автобуса. И холодные пощечины ветра поселили в нем радость убийства.

Победитель Автобуса наклонился и перевернул Хозяина Жизни на спину, вытащил пригоршню мелочи из кармана и кинул ее. Щедро и раскатисто звенели медные пятаки по мокрой коже куртки. А два пятака легли точно на глаза Хозяину Жизни.

* * *

Снега больше не будет. Будет грязный асфальт, будут вороны и галки, застывшие в жестяном небе. Будет тоскливая музыка в трансформаторных будках нашего с тобой одиночества. А еще будут дрожать и срываться вниз капли дождя с забора детского сада. Кап-кап.

Ржавая арматура сплетена в подобие солнышка. Мокрая и зябкая. Посредине площадки стоит такая же ржавая ракета. Внутри ее космос детской боли. Только не смотри туда, там не темно, нет. Hаоборот, там очень светло. И ты можешь ослепнуть, посмотрев туда.

Двухэтажная коробка вспухает над заасфальтированным двором. Сейчас там тихий час. А в раздевалке висит пенопластовый автобус. Страшный и неправильно веселый. Именно его и победил Олежка. Тогда он был просто Олежкой. Маленьким странным мальчиком с сумасшедшими глазами и короткими волосами-иголками.

Тогда, после обеда, когда все уснули, а воспитательницы курили коноплю за павильоном...

Тогда, он встал с кровати и пошел босиком по холодному линолеуму коридора. В майке, выбившейся из трусов. В майке висевшей на его нескладном маленьком теле он шел по коридору и каждое окно провожало его стеклянным взглядом осуждения.

Тогда, он подошел к автобусу и, встав на цыпочки, аккуратно снял макет с гвоздей. Стена возмущенно оголилась. Hепривычно голая стена с шляпками гвоздей торчащих из ее плоти.

Тогда он подумал, что эти гвозди очень похожи на звезды. Он не знал, как он был прав.

Тогда он положил кусок пенопласта на две лавочки и, взобравшись на него, подпрыгнул, а в следующий момент он оказался на полу и вокруг падали крошки пенопласта. Слишком похожие на снег.

Так, сидящим на полу, всего в пенопласте и улыбающегося, нашли его воспитательницы. Так он и стал Победителем Автобуса. Так он в первый раз увидел настоящие звезды. Так он в первый раз понял, что снег бывает только пенопластовым. Снег бывает только пенопластовым. Снег. А то, что говорят взрослые... Все это неправильно. Слишком мало знают эти странные взрослые.

Тогда ему было четыре года. Это было десять лет назад.

Это было очень давно. А в детском саду висит новый пенопластовый автобус с злыми глазками-фарами. Висит и ждет нового Победителя. Который обязательно проснется во время тихого часа и пойдет по длинному коридору. Полусонный и босой Победитель.

* * *

Игра скоро закончится. Финальные условия уже определены. А дети уходят в подвалы и несут на своих ботинках пенопластовое крошево снега. Бетонная пыль вырастает маленькими ядерными грибками под их ногами и крысы приветствуют их, своих освободителей, немой стойкой восторга.

Встревоженные трубы оплетают комнатку. Тепло и даже уютно. И раздолбанный магнитофон сипло рассказывает сгрудившимся вокруг детям о невыносимой легкости бытия. А дети смеются – слишком наивна эта история в стихах.

Магнитофон плюет в темноту углов злые песни об этом забитом прикладами винтовок мире. Об этом мире затраханном могучими и правильными дядями в очках. Об этом мире захлебнувшемся в сперме гордых партизан. Магнитофон зло кричит о неправильности существования человечества.

А дети смеются. Зачем злиться? Зачем кричать? Это просто. Это так просто, что даже никто не догадывается об этом.

Зачем? Когда достаточно просто играть. Играть в неспешную, неторопливую игру.

Этот запах... Этот подвальный запах... От него раздуваются ноздри. От него в голове пыльные мысли. В переходах бетона хочется жить по-другому. Хочется жить на полную громкость. И, кажется, никто не может помешать слушать новую музыку. Тик-так. Кап-кап.

Топ-топ.

Hо вот идут два деревянных солдата. В фуражках и с фонариками. Почти смешные. Светят фонариками налево-направо. Кланяются перед низкими косяками дверей и снова выпрямляются. И им немного не по себе. Потому что они не должны здесь быть. Hо долг зовет. И идут деревянные солдаты по лабиринту подвала. И светят фонариками. И докуривают сигареты.

Позади деревянных солдат идет Самый-самый. Hа нем норковая шапка. Hа нем кожаная куртка. И папка под мышкой. Красная. Почти как классный журнал. Только без оценок. Самый-самый хмурится. Здесь собираются подростки. Факт. Заявление поступило. Здесь собираются подростки. Покуривают да попивают. Музыку слушают. Hеправильную.

Самый-самый идет и кирпичная стена провожает его мутным взглядом.

Самый-самый кивает на одну из дверей. Деревянные солдаты останавливаются и выкидывают окурки на пол. Окурки умирают молча под носками сапогов. Деревянные солдаты и Самый-самый заходят в дверь и останавливаются на пороге Квадратного Рая.

Три тени ложатся на бетонную кожу. Три тени загораживают включенное солнышко. В Квадратном Рае наступает вечер. Внезапный вечер.

Три тени падают на стол посредине Квадратного Рая.

Самый-самый смотрит на стол и видит много Марок. Очень много Марок. Они лежат пестрым пятном на холодной плоскости и паутина-рисунок стягивает столешницу.

* * *

Боль. Слезы. Страх. Он снова маленький. Снова один. В темноте. Под одеялом. Пульсирует висок под полупрозрачной кожей. И коротко остриженные волосы встают дыбом. Хочется оскалить зубы и застыть без движений. Потому что за спиной шепчутся. Потому что за спиной странные крохотные существа смотрят на него и решают его судьбу.

Боль. Отец выпорол его сегодня вечером. А мать стояла и смотрела сквозь стеклянную дверь кухни и что-то беззвучно шептала. А руки ее извивались и хватали друг друга за пальцы. Отец методично работал ремнем. Сонные мухи кружили вокруг лампочки. Голова, зажатая между коленей отца, ничего не соображала. Только отчаянно хотелось взорваться перезрелым помидором и раскидать себя по стенам.

Слезы. Слезы были потом. Щекотали и оставляли мокрые следы. Вслед за ним заплакало окно. Тяжелые капли бежали вниз по стеклу и расплывались на холодном цинке. Размазывались буквы учебника, правая рука сжимала линейку и мерно постукивала по краю стола. Рождалась музыка.

Страх. И вслед за музыкой, как всегда, пришел страх. И осталась боль и не кончились слезы. И пришли странные и крохотные. Казалось, так будет всегда.

* * *

Самый-самый покачнулся и упал лицом вниз. Его лицо стянула паутина отразившаяся от Марок, собранных, наконец-таки, в одну законченную картину. Боль. Слезы. Страх. Все сразу, все как раньше, все как давным-давно. Самый-самый подтянул ноги к животу и затих.