355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Черцов » В огне торпедных атак » Текст книги (страница 4)
В огне торпедных атак
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 21:45

Текст книги "В огне торпедных атак"


Автор книги: Андрей Черцов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

"Может, замыкание и горит проводка?" – недоумевал он и вдруг в ярости закричал:

– Сейчас же выключи свет и вылезай!

"Что там приключилось?" – подумал я. Полоска света исчезла, послышалась возня – и вот передо мной появился Панин, держа за шиворот... Вальку. Да, да, Вальку! Я не поверил своим глазам.

– Как ты сюда попал?

– Я же его сам на берег свел и на базе оставил.

А он, чертенок, значит, удрал, – возмутился боцман.

"Что же делать? – лихорадочно искал я выхода из создавшегося положения. Катер назад не вернешь... Эх, Валька, Валька, ты сам не знаешь, что натворил. Ведь мы в бой идем. Да еще в какой бой! Может быть, никто назад не вернется".

– Товарищ командир, – со слезами говорил Валька, – не ругайте боцмана. Я сам потихоньку спрятался в таранном, когда вы все сидели в машинном отсеке. Не высаживайте меня, товарищ командир, я хочу отомстить за папу и маму.

Эти слова тронули нас, да и ошибку не исправишь – проглядели. Ведь не будешь же выходить из строя и идти к берегу, чтобы высадить мальчонку.

Я вздохнул и сказал:

– Ладно, иди в машинное отделение. Да скажи Шаманскому, чтобы поднялся ко мне.

– Есть, – лихо откозырял Валька и со всех ног кинулся выполнять приказание.

Когда пришел командир отделения мотористов, я приказал ему беречь Вальку всеми силами и спрятать от осколков и пуль между моторами.

– Не беспокойтесь, Андрей Ефимович, сделаем как надо.

Так Валька стал участником битвы за Новороссийск.

...Было уже за полночь. Впереди едва различим Новороссийск. В небе изредка проносятся светящиеся трассы. Время от времени стреляют крупнокалиберные пулеметы, ухают пушки. А из-за перевала доносится гул артиллерийской канонады. Там войска Закавказского фронта перемалывают отступающего врага. Фашисты, окопавшиеся в Новороссийске, даже не подозревают, какие силы входят сейчас под покровом ночи в Цемесскую бухту.

Торпедные катера, пользуясь преимуществом в скорости, первыми пришли в исходные точки. Вот они расположились стайками каждая на своей позиции.

Справа, при входе в порт, против корня восточного мола, стала группа капитана 3 ранга Довгай, против корня западного мола – группа капитана 3 ранга Местникова, а левее его, вдоль берега, охватывая полукольцом мыс Любви, расположились катера капитана 3 ранга Дьяченко. В кильватер за ними расположился отряд, предназначенный для торпедирования причалов и прорыва во внутрь порта.

Нам было известно, что противник, боясь высадки десанта, заминировал в Новороссийске всю набережную, все причалы, заложив в них тонны взрывчатки и мин. Их надо было взорвать.

Так как в порт следовало ворваться одновременно большой группе кораблей с десантом, а входные ворота были не широки, то торпедным катерам ставилась и такая задача: пробить торпедами в молах дополнительные проходы для мелкосидящих кораблей и одновременно уничтожить сосредоточенные на молах огневые точки.

Время приближалось к двум часам ночи – началу общего наступления наших войск на Новороссийск. Сотни командиров частей и подразделений, участвовавших в операции, кто на исходном рубеже на суше, кто на мостике корабля, кто за штурвалом самолета напряженно следили за движением минутной стрелки.

И вот настало это мгновение. Земля, море и воздух вздрогнули от могучего удара, словно в один и тот же миг обрушились горы, поднялся смерч, а в небе разразилась гроза. Порт и город превратились в гигантский костер. Огромными факелами вспыхнули нефтебаки на нефтяной пристани. Левее их запылало здание электростанции, десятками огненных глаз осветились -от внутреннего пожара окна здания морского клуба...

Казалось, горит все – даже земля.

А над всем этим огромным полыхающим багровым пламенем пожарищем ослепительными люстрами повисли сброшенные с самолетов осветительные бомбы. Но через несколько минут весь город, порт и всю Цемесскую бухту начало заволакивать дымом и пылью. В наступившем мраке, покрывая гул боя, раздался взрыв неимоверной силы. Это почти одновременно взорвалось до полусотни торпед, выпущенных катерами.

Рванулся в атаку и наш стремительный корабль. Перед нами стояла задача: очистить проход в порт.

– Оба мотора вперед! – приказал я. – Правый аппарат, товсь.

Вот и бонно-сетевое заграждение.

– Пли!

Торпеда ушла в воду. Секунды – и огромный столб воды поднялся к небу, разметав в стороны металлические шары, на которых было подвешено заграждение. На молах уже высадились десантники лейтенанта Крылова. С помощью рейдовых катеров они развели в стороны остатки заградительных сетей. Спустя две – три минуты на молах вспыхнули красные и зеленые огни, замигал сигнальный фонарь, сообщая десантным кораблям, что путь свободен. А наши торпедные катера уже были в порту и громили противника.

Опомнившись от внезапного удара, фашисты открыли огонь из орудий и минометов.

Даже мне, участнику штурма, трудно передать, что творилось в порту. Вокруг все грохотало, свистели пули, осколки. От прямых попаданий торпед взлетали на воздух причалы, близлежащие к воде огневые точки врага.

Наш катер, израсходовав торпеды, повернул назад. Вдруг над нами повисла осветительная бомба, выхватив из темноты стоящий невдалеке подбитый мотобарказ с десантниками. Бойцы, стараясь придать ему ход, гребли кто чем мог: прикладами автоматов, досками от банок, а то и просто руками. Но безуспешно барказ медленно сносило назад, в море.

Первая мысль – подойти и отбуксировать к месту высадки. Но тут раздался пронзительный свист и впереди нас встали четыре столба воды. Когда они опали, барказа уже не было.

Захватив по пути катер Куракина, у которого был разбит мотор, мы пошли к Кабардинке. Спало напряжение боя, сразу же почувствовалась усталость. Казалось, что мы находились под огнем много часов, а всего были там несколько минут.

Меня охватила радость. Шутка ли! Побывать в таком огненном аду и не получить не только ни одной пробоины, но и не потерять никого из членов экипажа. Это было просто невероятно! Но в то же время нарастала тревога за товарищей, все еще находившихся в бою. Как они там?

Навстречу попадались группами и в одиночку корабли с десантниками. Они спешили к Новороссийску. Надо было торопиться и нам.

Оставив катер Куракина в безопасном месте близ мыса Дооб, мы поспешили в Кабардинку. Сюда же шли и другие катера, побывавшие в бою. Израненные, с зияющими пробоинами в бортах, они принимали новые группы десантников, чтобы мчаться вновь в самое пекло сражения.

Я спрыгнул на причал, когда с противоположной стороны только что ошвартовался катер-охотник. Его командир, с подвязанной рукой, еле стоя на ногах, докладывал старшему по причалу:

– Десантники, высаженные на Каботажную пристань, просят подкрепления и боеприпасов. У меня один мотор выведен из строя. Часть команды ранена, но, если разрешите, я доставлю подкрепление и ящики с минами.

Я шагнул к старшему по причалу.

– Мой катер исправен. Разрешите, мы сходим к. Каботажной пристани.

Получив "добро", быстро погрузили ящики с минами и группу бойцов. Моторист Кузнецов, не занятый в это время в моторном отсеке, вместе с боцманом размещали грузы и людей.

Сильно нагруженный катер отвалил от пирса. Механик выжимал из моторов все. Он знал, что нас ждут, что дорога каждая минута. Моторы работали отлично. Недаром Ченчик вместе с мотористами столько с ними возился. Правда, с трудом, но все же удалось выйти на редан. И вот уже катер на полном ходу мчится назад, к Новороссийску.

Над меловыми горами, у цементных заводов, чуть заметно забрезжил рассвет. Фашисты стянули резервы и ожесточенно обстреливали высадившихся десантников. Все наши корабли уже ушли. Мы были первыми из второй волны. Едва наш катер оказался у входа в порт, как на нас обрушился шквал огня. Катер бросало с борта на борт. Столбы воды обрушивались на палубу, с ног до головы обдавая десантников. Но они крепко держались за поручни, а трое из них, устроились около мачты и приготовили к бою свой пулемет.

Мы упрямо шли вперед. Вдруг раздался дробный стук по корпусу катера. Несколько десантников было ранено.

Боцман, успев сделать всего две – три очереди из крупнокалиберного пулемета, раненный упал на турель. Заглох правый мотор. Из отсека потянуло гарью.

Всплески от рвущихся снарядов и мин, поднимавшиеся вокруг, закрывали от меня порт. Я вел катер скорее по памяти, чем по ориентирам. И все же мы прорвались сквозь огневую завесу внутрь порта.

Мы уже были около западного мола, как со стороны элеватора нам преградила путь трасса снарядов автоматической пушки. Пришлось скомандовать "Стоп", так как трасса проходила всего метрах в пяти от носа катера. И сразу же – "Полный вперед", чтобы оставить следующую очередь за кормой.

Чувствую: заработал правый мотор. Мелькнула радостная мысль: "Значит, повреждение было незначительное. Теперь обязательно доберемся!" Но радость оказалась преждевременной – мотор снова заглох.

Сильный удар в живот сбил меня с ног. Падая на дно рубки, я увидел, что из бензинового отсека вырываются языки пламени. Сгоряча вскочив на ноги, я опять встал к штурвалу и отдал приказание в машинное отделение тушить пожар.

Коммунист командир отделения мотористов Шаманский, схватив огнетушитель и кошму, прыгнул в бензиновый отсек, комсомолец Кузнецов задраил за ним герметически люк и, не обращая внимания на пули и осколки, выскочил на палубу и принялся затыкать ветошью пробоины, чтобы совсем прекратить доступ воздуха в отсек. "Сейчас произойдет взрыв, – с тревогой подумал я, – надо ошвартоваться к ближнему причалу, успеть бы высадить десантников".

Но как назло катер пошел еще медленнее.

– Старшина, в чем дело? – спросил я.

Ченчик не ответил. Я нагнулся и потрогал его за плечо.

– Старшина!

Ченчик медленно, с трудом приподнял голову и посмотрел на меня. Взгляд его был мутный, неопределенный.

– В чем дело, старшина?

– Я ранен, товарищ командир...

– Держись, старшина! Я тоже ранен, но нас ждут.

Преодолевая боль и слабость, главный старшина перевел акселератор до предела, Мотор взревел, катер пошел немного быстрее. Но одному мотору тяжело было тащить большой груз.

С западного мола сплошной трассой бил крупнокалиберный пулемет. А наш пулемет молчал.

"Кого бы поставить туда? Вряд ли из десантников кто знаком с ним", подумал я. И в это время услышал, как пулемет заработал.

Я обернулся. За турелью стоял Петрунин. Как я узнал позже, увидев, что боцман упал, командир отделения электриков бросился к турели. Развернув пулемет в сторону мола, он нажал на спусковые крючки. Но пулемет молчал. Быстро перезарядил, все равно молчит. Петрунин осмотрел замок, нашел поврежденные части и заменил их. Лента вложена в барабан, два щелчка – и уже трасса нашего пулемета скрестилась с трассой вражеского. Тот замолчал.

– Молодец, Петрунин! – крикнул я, хотя и знал, что он не может меня услышать.

Но что это? Петрунин медленно опустился около пулемета. Ранен? Да, в обе ноги. Его перенесли в машинный отсек и положили на паелы.

– Идите, я сам, – сказал он, зная, что сейчас каждый член экипажа занят и выполняет не только свои обязанности, но и работу выбывших из строя товарищей.

Достав индивидуальный пакет, Петрунин перевязал свои раны, достал из стоящего рядом ящика аварийные чопы и лежа принялся заделывать пробоины.

Саша Петрунин, комсомолец, командир электриков, был, как говорится, мастер на все руки. Он не только прекрасно знал свою специальность, но мог заменить моториста, радиста, пулеметчика.

Когда я понял, что угроза взрыва от пожара в бензоотсеке миновала, я выровнял катер на прежний курс.

Эх, если бы работал второй мотор! Скорее бы добраться до Каботажной пристани и высадить десантников. Больно было видеть, как они гибли под огнем.

"Что же с мотором? – подумал я и вдруг вспомнил:– Ведь оба моториста заняты тушением пожара в бензоотсеке. Ченчик лежит раненый в рубке. А кто же у моторов?"

– Товарищ командир! – донесся до меня тоненький голосок.

Я глянул и похолодел: из люка машинного отсека показалась белокурая, перепачканная маслом, копотью и кровью Валькина голова. В спешке, во время погрузки боеприпасов и десантников, мы опять недосмотрели за мальчиком. Он умышленно не показывался мне на глаза, опасаясь, чтобы его не оставили на берегу, а теперь в. пылу боя я совсем забыл про него.

– Валька! Ранен? – с тревогой крикнул я.

– Нет, – замотал он головой. – Я мотор починил. Можно заводить?

– Давай, Валька, давай, милый!

Валька скрылся в машинном отсеке, и через несколько секунд я услышал, как заработал второй мотор, и почувствовал, что катер заметно увеличил ход.

– Ну, теперь мы дойдем, молодец, Валька! – громко сказал я.

Оказывается, оставшись один в отсеке, Валька заметил, что правый мотор заглох. Он начал припоминать, чему его учили Кузнецов и Шаманский, и тут увидел, что по стенке бежит струйка масла.

"Ага, – подумал он, – наверное, пробит масляный бачок или маслопровод".

Валька достал из аварийного ящика дюрит, разрезал его вдоль, схватил плоскогубцы, моток проволоки и юркнул за мотор. Так и есть – пробит маслопровод. Валька попытался наложить на отверстие пластырь, но горячее масло обжигало руки, брызгало на лицо. Тогда он снял с себя голландку и набросил ее на пробитое место. Затем дюритом придавил медную трубку и быстро обмотал проволокой.

Валька старался делать все так, как во время учебных тревог учил мотористов механик Ченчик...

Вскоре послышался стук. Кузнецов открыл герметически задраенный люк в бензиновый отсек, и оттуда вывалился закопченный и обгоревший Шаманский. Он доложил, что пожар ликвидирован.

Вскочив в горящий отсек, Шаманский увидел, что один из баков пробит зажигательной пулей. Струйка бензина растекалась по баку, и языки пламени уже подбирались к нему. К нашему счастью, из этого бака бензин в моторы еще не поступал. Он был полон. Поэтому удалось избежать взрыва. Шаманский, разбив огнетушитель, бросил его в пламя, а сам стал обтягивать бак кошмой.

В то время, когда Шаманский был в бензоотсеке, Кузнецов поспевал всюду. Казалось, его не брали ни пули, ни осколки. Заткнув ветошью пробоины в районе бензинового отсека, он перенес раненого Петрунина вниз. Потом увидел навалившегося на щиток управления бледного механика Ченчика.

– Старшина, куда ранен? – просто спросил он. Тот что-то промычал в ответ.

Сняв с Ченчика бушлат и разорвав окровавленную тельняшку, Кузнецов увидел осколок в спине механика. Пройдя сквозь грудь, он задержался под лопаткой. Не раздумывая, моторист схватил его зубами и с силой дернул так, что Ченчик вскрикнул. Быстро наложив механику повязки на раны, Кузнецов побежал в машинный отсек, где увидел Вальку. Тот стоял, вцепившись ручонками в рычаг переключения муфты скоростей и не спускал глаз с телеграфа, готовый мгновенно выполнить сигнал из рубки.

– Ну, что, Валек, страшно воевать? – крикнул Кузнецов.

– Не, – коротко ответил Валька.

Но по бледному лицу было видно, что все происходящее вокруг потрясло его.

До пристани оставалось метров тридцать. И тут осколки от мины градом осыпали катер, лавировавший между всплесками от разрывов. Оба мотора сразу заглохли.

Кузнецов подскочил к баллону и хотел сжатым воздухом завести их. Но осколком новой мины перебило стержень вентиля: Катер по инерции подошел к берегу и ткнулся в причал.

Я стоял у штурвала, даже малейшее движение вызывало нестерпимую боль в животе.

Десантники, сидевшие на палубе впереди рубки, по команде своего взводного командира быстро выпрыгнули на берег. Солдаты, находившиеся в желобах позади рубки, замешкались. Катер стоял под углом к причалу, и корма не подошла к берегу. Нужно было кому-то выскочить со швартовым концом и подтянуть ее. Но вся верхняя команда катера лежала раненая, а мотористы были заняты в машинном отсеке.

Не раздумывая, я хотел выскочить из рубки и отдать приказ десантникам о высадке. Но, как только пошевелился, перед глазами поплыли красные круги и я упал вниз на причал.

Я смутно разобрался, что десантники наконец-то подтянули корму и начали выгружать ящики с боеприпасами. Очнулся уже в рубке, куда меня перетащил Кузнецов. Половина задания была выполнена. Теперь надо было увести в безопасное место катер.

– Моторы в исправности! – доложил Кузнецов. Включив моторы враздрай, развернули катер и на полном ходу пошли к выходу из бухты. Не успели отойти и нескольких метров, как левый мотор был разбит снарядом мелкокалиберной пушки.

Я почувствовал удар в спину, сильный, но мягкий. "Вот и еще раз ранен", подумал я. Но проходят доли секунды, а боли не чувствуется, и я стою на месте. Тут я увидел, что по рубке, лопаясь, с шипением прыгали красные, белые, зеленые шарики. Ченчик лежа ловил их, накрывая бушлатом. Это зажигательная пуля попала в ящик с ракетами.

Катер медленно шел на одном моторе. Через несколько минут мы были бы за молом и укрылись от огня пулеметов и мелкокалиберных пушек. Но тут снарядом разворотило скулу. Вода хлынула в таранный отсек. Кузнецов, упершись ногами в мотор, держал спиной выгнувшуюся под напором воды переборку между отсеками. Радист Полич ставил распорки. Вскоре к ним присоединился Шаманский, и они помпой принялись откачивать воду.

Мое сознание то затуманивалось, то прояснялось. Я напрягал все силы, чтобы вывести катер из-под огня. Но вот мол кончился, поворот – и наступило затишье. Я упал без сознания на дно рубки. Катер, потеряв управление, стал описывать циркуляцию. В машинном отсеке сразу почувствовали это и послали Вальку посмотреть, что случилось.

Выскочив в рубку, он увидел, что у штурвала никого нет. И командир, и механик, и боцман лежали без движения. Плача Валька схватился за штурвал.

Ченчик открыл глаза и в изумлении посмотрел на нашего воспитанника.

– Валька?! А где командир?

– Ранен.

– А ты подставь под ноги ящик, – посоветовал механик, видя, что из-за маленького роста тот не может даже выглянуть из рубки.

Валька быстро подставил себе под ноги ящик с боцманским инструментом. И без того с трудом слушаясь руля, катер плохо повиновался слабым Валькиным рукам, уходил влево.

Но, выполняя указания механика, Вальке все же удалось лечь на курс к мысу Дооб.

Еле движущийся, рыскающий из стороны в сторону катер привлек внимание людей. На причалах Кабардинки и на командном пункте, наблюдая за нами, делали разные предположения. Одни говорили, что катер ведет раненый командир, теряющий порой сознание. Другие думали, что на корабле остался один человек, обслуживающий одновременно и работу моторов в машинном отсеке и управление кораблем, а остальные члены экипажа, очевидно, или убиты или тяжело ранены.

Навстречу нам уже спешили Семен Ковтун и Коста Кочиев. Описав на полном ходу циркуляцию за кормой нашего "ТК-93", их катера прикрыли нас двухъярусной дымзавесой от берега, с которого фашисты опять открыли огонь.

Идя параллельными курсами, мои боевые друзья запрашивали семафорами, что у нас случилось и нужна ли нам помощь. Но Валька не знал семафорной азбуки. Поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, он кричал им:

– Командир ранен!

– Боцман ранен!

– Механик ранен!

Но разве слабый Валькин голос можно было услышать за шумом моторов? Кочиев подошел почти вплотную к нашему борту и знаками спросил Вальку:

– Где командир?

– Ранен, ранен! – закричал Валька, тыча себя пальцем в грудь и показывая вниз, на дно рубки.

Наверх выбежал Полич, чтобы посмотреть, что делает Валька. Кочиев просемафорил приказ:

– Застопорить моторы! Примите на борт людей.

Сорвав с головы бескозырку, Полич засемафорил в ответ:

– Застопорить не. можем, вода зальет моторы. Дотянем до берега сами. Полич снова опустился в отсек. Долго на палубе он оставаться не мог, надо было помогать мотористам, которые из последних сил откачивали воду.

Я очнулся от боли. Это отчаявшийся Валька тряс меня за плечо и плача кричал почти в самое ухо:

– Товарищ командир, товарищ командир!

С трудом приподнявшись, я выглянул в иллюминатор в увидел, как два катера шли бок о бок с нашей "девяткой", словно готовясь в любой момент подхватить ее с двух сторон и поддержать, ежели она станет тонуть.

А волны уже захлестывали палубу, катер все глубже и глубже зарывался в воду.

По левому борту проплывал обрывистый мыс Дооб.

Кочиев знаками показывал Вальке, чтобы он направил катер к нему и выбросился на берег. Валька, хоть и понимал его, но не мог решиться на это без моего приказа.

Медлить было нельзя.

Он испуганно посмотрел на меня, но послушно завертел штурвал. Катер выскочил на прибрежные камни.

Вскоре к нам подошел мотобот и переправил раненых на катер, доставивший нас в Геленджик.

На причале возвращавшихся встречал командир бригады Андрей Михайлович Филиппов. Тут же стояли санитарные машины.

Краснофлотцы вынесли меня на руках с катера и передали санитарам. Подошел Семен Ковтун.

– Куда ранило, Андрюша? – спросил он.

– В живот, навылет.

– Ну, ничего, поправишься, – сказал он, стараясь говорить как можно бодрее. Но видно было, что он опечалился: ранение в живот многие считали смертельным.

– Возьми у меня в кармане кителя комсомольский билет, – попросил я, передай на хранение в политотдел.

Мы расцеловались. Это была наша последняя встреча. Вопреки всему, я выжил, а мой друг Сеня Ковтун погиб вместе со своим катером в следующую ночь.

В госпитале, куда меня доставили, был такой же фронт, как и в Новороссийске. Только тут врачи, операционные сестры и санитары "сражались" за жизнь каждого раненого. Меня оперировал молодой хирург. К сожалению, не знаю его фамилии, но буду помнить его всю жизнь.

После операции меня навестил командир бригады. Вместе с ним пришел Валька. Он рассказал, что прибывший с базы аварийно-спасательный катер заделал пробоины на нашей "девятке", откачал воду и снял с камней. "ТК-93" имел свыше двухсот пробоин различных размеров. После ремонта, пока я находился на длительном лечении в одном из южных городов Черноморского побережья, его водил на боевые операции в Керченском проливе мой друг Виктор Сухоруков. Это был отважный и решительный командир, отличившийся во многих боях. Он служил в отряде Кочиева почти до самого окончания военных действий на Черном море и героически погиб, потопив крупный вражеский транспорт на рейде в Констанце.

Валька уехал учиться в Тбилисское нахимовское училище. За участие в Новороссийской операции он, как и многие члены нашего экипажа, был награжден орденом.

Победа в Крыму

Спустя шесть месяцев я выписался из госпиталя и вернулся на свою "девятку". Экипаж радостно встретил меня. Правда, не было Вальки, не было и главного старшины Ченчика, уехавшего в Тбилисское нахимовское училище воспитателем. Вместо него механиком катера был назначен Зайцев. По инвалидности списали с флота Сашу Петрунина. Но остальные, залечив свои раны, вернулись на катер.

Ранним утром мы вышли из ремонтной базы и направились в Геленджик, куда перебазировалось наше подразделение. Переход был тяжелым – вдоль почти всего Кавказского побережья. Для такого маленького корабля, как наша "девятка", путь немалый. Да к тому же в районе Туапсе нас захватил сильный шторм.

В Геленджике нас ждало разочарование: мы не застали здесь катеров нашего подразделения – они были уже в Анапе, – и нам снова предстоял длительный путь.

Мы работали допоздна, приводя катер в порядок после шторма. Все были в приподнятом настроении: скоро присоединимся к своим и пойдем в бой.

Едва забрезжил рассвет, как мы уже были на ногах: не терпелось быстрее выйти в море. На пирсе собрался личный состав базы.

– Счастливого пути!

– Бейте крепче фашистов! – напутствовали нас.

Взошло солнце. Мы покинули Геленджикскую бухту. Вскоре показался Мысхако. Легендарная Малая земля! Еще совсем недавно здесь бушевало пламя войны, и как память о боях лежали здесь груды позеленевших гильз, виднелись остовы искореженных фашистских "тигров" и "пантер". А колхозники уже трудились на виноградниках. Правда, только женщины, старики, дети. Но они старательно расчищали плантации, подвязывали и подрезали лозы, окапывали их, чтобы уже в этом году получить урожай.

Мы шли вдоль берега, где нам был знаком каждый мысок, каждая бухточка. Сколько раз здесь мы вступали в бой с вражескими катерами!

На минуту застопорили моторы, и весь экипаж выстроился на верхней палубе. С обнаженными головами, в скорбном молчании мы мысленно повторили клятву отомстить за погибших товарищей. Среди них были и мои друзья по училищу лейтенанты Иван Кубрак, Леонид Власов.

...На Анапском рейде катера нашего подразделения стояли с работающими моторами. С флагманского корабля нам передали семафором приказ встать концевыми в походном ордере. Катера направлялись в Ялту. Оттуда мы должны были начать боевые действия под Севастополем.

Я стоял за штурвалом. Легкий ветерок едва рябил поверхность моря. Несмотря на усталость, настроение было хорошее. Мы все ближе и ближе подходили к Севастополю – колыбели Черноморского флота, к городу, где я стал военным моряком.

В районе Керченского пролива нас легонько потрепали трех-четырехбальные волны. Но когда миновали скалу Парус, камни Эль-Чан-Кая, море снова стало зеркально гладким, и мы быстро шли вперед, к Ялте.

Я разрешал на больших переходах, когда не было опасности, отдыхать повахтенно, прямо на постах. Но спать никто не хотел. Все вышли на верхнюю палубу.

По борту проплывали берега Крыма. Вот скоро на траверзе появится Судак. Как складывается обстановка! Всего несколько дней назад тут нельзя было появиться нашим катерам, ибо их сразу бы уничтожили фашистские самолеты. А теперь враг ошеломлен и бежит.

Солнце уж скрылось за высокими горами, когда мы вошли в маленькую ялтинскую бухту и стали на якоря.

Еще совсем недавно Ялта, находясь под пятой фашистских оккупантов, казалась мертвым городом. Жители выходили из домов и подвалов очень редко. По улицам с пронзительным воем проносились военные машины. Набережная была уставлена железобетонными долговременными огневыми точками, а улицы, спускающиеся к морю, перекрыты каменными стенами. Всюду торчали стволы пушек и пулеметов: фашисты боялись нашего морского десанта.

Но никакие укрепления не уберегли гитлеровских захватчиков от разгрома. 16 апреля 1944 года с гор, нависших прямо над Ялтой, словно соколы, спустились партизаны. По Симферопольскому шоссе, через Гурзуф и Никитский сад к Ялте устремились бойцы славной Приморской армии. С моря, из туманной дымки, оставляя за собой пенящиеся буруны, показались наши малые корабли. Они на полном ходу шли прямо в порт.

Мощный короткий удар – и фашисты, бросая оружие и технику, в панике спешно бежали к Балаклаве.

Коварный враг жестоко расправлялся не только с жителями Ялты, но и со своими солдатами. На молу фашисты уничтожили всю прислугу румынской батареи. Очевидно, румынские артиллеристы отказались прикрывать отступление, или, вернее, бегство, своих хозяев, и были убиты выстрелами в затылок.

Убегая, гитлеровцы заминировали причалы. Через каждые десять – пятнадцать метров было заложено почти по грузовику аммонала. Провода от взрывателей соединили со взрывательной машинкой, спрятанной в доте, где был оставлен смертник.

Оккупанты рассчитывали, что солдат взорвет мол с причалами, когда в Ялту придут корабли и ошвартуются. Но фашист струсил. Едва в городе появились наши войска, он сдался в плен.

Несколько дней минеры откапывали и вывозили взрывчатку.

В первую же ночь пребывания в Ялте я получил приказ идти в составе группы, которую флагман поведет к Херсонесскому мысу. Эта весть мгновенно облетела экипаж. Радости не было конца. Мы первыми идем к Севастополю! Скоро, возможно, будем и в самом городе, ведь части Приморской армии уже двинулись из Ялты дальше и не сегодня-завтра будут вести бои на подступах к Севастополю.

Разъяснив задачу, флагман спросил меня:

– Выдержишь?

– Выдержим! – ответил я. Другого сказать я не мог, ведь перед нами Севастополь. Правда, в практике почти не встречалось случаев, чтобы торпедный катер был на ходу без перерыва целые сутки. Наш же катер был старым, сильно потрепанным в боях, экипаж устал, но я верил в своих людей. Все они были коммунисты и комсомольцы.

Пока наш экипаж принимал из баков большого восьмимоторного флагманского катера горючее, проверял готовность оружия и состояние механизмов, ко мне подошел Александр Кананадзе.

– Так, значит, вместе к Севастополю? – спросил он.

– Вместе, Сандро. Желаю счастливого плаванья.

– И тебе успеха и побед.

В то время мы и не предполагали, что Кананадзе первым откроет боевой счет под Севастополем и что ему одному из первых среди нас будет присвоено звание Героя Советского Союза.

Через час мы выходили из порта, взяв курс на запад, В темном небе стояло огненное зарево. Бои шли уже в районе Балаклавы.

Миновали мыс Сарыч, и сразу же стало болтать. Засвистел ветер, волны становились все круче, все злее.

Пришли в заданную точку, застопорили моторы. Катера развернуло лагом к волне, и началась качка. Болтало так, что, казалось, душу вывернет наизнанку.

Сквозь шум волн до нас с берега доносился грохот канонады. Нарастающий рев мотора заставил меня насторожиться. Всмотревшись в темноту, я увидел в небе синие вспышки выхлопов. Прямо на нас, набирая высоту, летел тяжелый транспортный самолет, направляясь в Румынию.

Боцман, вцепившись руками в рукоятки пулемета, вел ствол впереди самолета. Одно слово – и он открыл бы огонь. Но сбить из нашего пулемета такой самолет было трудно, а по стрельбе нас могли обнаружить фашисты, и мы сорвали бы выполнение поставленной перед нами задачи.

Боцман скрипнул зубами в выругался:

– Улетел, гад! Да ничего, все равно долго не налетает, поймает его кто-нибудь на мушку.

Час проходил за часом. Уже укачало многих из экипажа, а ветер крепчал, шторм расходился не на шутку. Стало ясно, что в эту ночь нас постигнет неудача. Вряд ли в такую погоду вражеские корабли рискнут выйти в море, да и трудно их будет атаковать на такой крутой волне.

Вскоре был получен приказ командования возвращаться назад. И тут наша "девятка" не выдержала. Пройдя миль пять по бушующему морю, мы резко снизили скорость.

– Старшина, в чем дело? – крикнул громко я. Зайцев бегом направился в моторный отсек и, вернувшись, доложил:

– Левый мотор вышел из строя.

– Сколько времени потребуется для ввода? – спросил я.

– Много, – неопределенно ответил старшина, и я понял, что дело серьезное и вряд ли мы из него выпутаемся своими силами, да еще в походе.

Но мотористы приступили к разборке мотора, ибо у катерников давно выработалось правило – какая бы поломка ни случилась, ремонт начинать сейчас же.

Оказалось, что лопнул валик. Снять помпу забортной воды на ходу мы, правда с очень большими трудностями, могли, а вот валик заменить было нечем.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю