Текст книги "Литературный процесс в России"

Автор книги: Андрей Синявский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Неужто ты думаешь, что русский человек мог бы дать ни за что – двадцать пять лет?! Это только еврей может!..

И бессмысленно ссылаться на имена управляющих, вроде Ивана Ивановича Иванова: «знаем-знаем – все они изменили имена и фамилии, перекрасились, у, жиды! – ненавижу!..» И бессмысленно демонстрировать напечатанные в «Правде» портреты какого-нибудь Политбюро, ЦК или Президиума Верховного Совета, где господствуют толстые, курносые, простодушные, великодержавные ряжки:

У-у-у, жидовская морда. Да ты посмотри – типичный жид!..

Чтобы не вышло диффамации, не стану называть имена уважаемых и стопроцентно русских товарищей, к кому эти реплики относятся.

Ссылки на политику, известную всем из газет, что Советский Союз в войне арабов с Израилем поддерживает арабов, тоже не помогут. «Знаем-знаем: тайно они все равно помогают Израилю! Ты не знаешь, какие они – змеи!» И одновременно в шестидневной войне – все сочувствие на стороне Израиля: приятно, когда маленький бьет большого…

Это – не дикость, не бескультурье, как думают многие евреи. Это стремление себя уберечь от всепроникающего и вездесущего духа. Жажда отказаться от зла. Не надо быть наивным и надеяться ( как надеются некоторые евреи), что антисемитизм в России – это исключительно насаждаемый сверху, государственной властью, порядок, падающий на слепую, необразованную почву. Э-э-э, русский мужичок не так уж прост и совсем не слеп. Он давно знает, что и Ленин – еврей, и Сталин – тоже (грузинский еврей), и даже Лев Толстой еврей (доводилось сталкиваться и с этой версией). Правда, примеры Ивана Грозного с опричниной, Чингисхана и Мао Цзедуна, которые при всем желании никак не могут быть евреями, несмотря на все чинимые ими бедствия, несколько озадачивают (а впрочем – кто их знает?). Короче говоря, еврей в народном понимании это – бес. Это – черт, проникший нелегальным путем в праведное тело России и сделавший все не так, как надо. Еврей объективированный первородный грех России, от которого она все время хочет и не может очиститься.

Не нужно думать, что здесь влияют только реминисценции революции, двадцатых и тридцатых годов, когда евреи играли не последнюю роль в русской истории. Тема эта шире, много шире – даже советской власти. Это, если угодно, метафизика русской души, которая пытается в который раз (и революция из-за этого произошла) вернуться в первоначальное, райское состояние. А все не получается – все какой-то «жид» мешает и путает все карты. «Жид» – он где-то между нами, позади нас и, случается иногда, внутри нас самих. «Жид» посреди зудит, он ввинчивается повсюду и все портит. «Не жидись!» – это сказано с сердцем, с сознанием, что русский человек не должен, не может быть плохим. «Жиды одолели!» – как вши, как тараканы. Как бы от них избавиться!

А избавиться – трудно. Татарина, например, или цыгана за версту узнаешь и заводишь с ним свои хитрые, свои русские, в общем-то простые, понятные (советские) отношения. А жид почти как русский – почти?! Его с первого взгляда не всегда угадаешь (и примешь за Ивана Ивановича). Жид – настырен, увертлив (а что ему остается?). Жида надо вылавливать, распознавать. Жид это скрытый раздражитель мирной российской жизни, которая, не будь жидов, пошла бы по маслу… И мы были бы в раю, когда б не эти бесы.

Нынешняя антисемитская политика государственной власти зиждется во многом на том народном представлении (и потом ее никак «антинародной» не назовешь), что, стоит отринуть зло и предать его анафеме под видом ли «буржуев», «правого» или «левого» уклона, под названием ли «фашистов», «врагов народа», «убийц в белых халатах», или, проще сказать, под именем «жидов», как настанут спокойные, блаженные времена, поскольку внутри себя, посреди «своих», мы же все хорошие, образованные, и лишь «жиды» не дают, чтобы все образовалось…

Если в лагере зав. Политчастью говорит молодому человеку, посаженному как «особо опасный государственный преступник» за «антисоветскую агитацию и пропаганду» (и говорит искренне, с болью в голосе):

– Как вы смеете не ходить на политзанятия, когда сейчас в мире идет такая острая идеологическая борьба?!.

Если в лагере приехавший из центра лектор, обращаясь к аудитории, состоящей сплошь из шпионов, диверсантов, террористов и ярых антисоветчиков, все же произносит полушепотом:

– С Китаем у нас сейчас очень сложные, напряженные отношения. Только я прошу, чтобы все это оставалось между нами…

то это значит, что здесь мы все свои, «советские» люди (а как же может быть по-иному?!) и, значит, сор избы нельзя выносить. «Империалисты», живущие во внешнем, недосягаемом пространстве (у Козьмы Индикоплова все это отлично размещено и объяснено в его «Топографии»), только и зарятся на наши земли, на наши души, «империалисты» – это жиды, весь мир жиды, но мы им никогда и ни за что не поддадимся!

Когда-то Салтыков-Щедрин, кажется, острил на счет «унутреннего врага». Так вот жид в России сейчас и есть самый важ ный «унутренний враг», которого лучше выгнать во внешнюю зону (изгнание бесов), а потом (во вне – это гораздо легче делается) – раздавить танками. И для этого, вероятно, мы пока что, на будущий случай, посылаем наши танки – арабам.

Вы меня спросите: а какое все это имеет отношение к русской литературе? Тем более, что вы (то есть – я) заявляете, что, кроме художественных забот, у вас вообще нет никаких претензий. Вопрос – законный. И я, лая, как собака, и встав на четвереньки, попытаюсь ответить.

Во-первых, еврейский вопрос имеет самое непосредственное, самое прямое касательство к литературному процессу. Вопервых, всякий писатель (русского происхождения), не желающий в настоящее время писать по указке, – это еврей. Это выродок и враг народа. Я думаю, если теперь (наконец-то) станут резать евреев в России, то первым делом вырежут – писателей, интеллигентов не еврейского происхождения, чем-то не подпадающих под рубрику «свой человек».

И в более расширительном смысле всякий писатель – француз ли он, англичанин, американец, которому никто не угрожает, – еврей. Которого надо бить (и тогда он, может быть, что-то напишет).

Во-вторых, нынешний еврейский «исход» из России во многом совпадает с тем, как уходят из России рукописи. Вы подумайте об этих рукописях, переправляемых за границу. Каждая – рискует. Каждая уже заранее занесена в список тех, кого надо истреблять, как жидов, которые мешают и не дают жить. И вы представьте, как они себя чувствуют сейчас, эти рукописи, убежавшие из России и не знающие толком, что им теперь, без России, делать. Всё там осталось. Вся боль, позволяющая писать… Евреи! Братья! – сколько нас? раз, два да и обчелся……

Когда мы уезжали, а мы это делали под сурдинку, вместе с евреями, я видел, как на дощатом полу грузовика подпрыгивают книги, по направлению к таможне. Книги прыгали в связках, как лягушки, и мелькали названия: «Поэты Возрождения», «Живопись древнего Пскова». К тому моменту я уже от себя всё отряс. Но они прыгали. «Салтыков-Щедрин» в сочинениях, которого я не люблю и никогда не любил, подаренный другом юности, с которым мы разошлись однажды на очной ставке. Книги – тоже уезжали, независимо от того, хотелось им или нет. Поворачивались дома, улицы Москвы, с которыми мы прожили – с этими книгами – всю жизнь. Мелькнул памятник Лермонтову (новостройка) – в позе молодого офицерика, и сгинул. Но книги в связках прыгали вокруг меня и повторяли: «прощай». Я их увозил, эти книги, на свой страх и риск, не зная, что их ждет, ничего не обещая. Я только радовался, глядя на пачку коричневых книжек, что вместе с нами, поджав ушки, уезжает сам Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин…

Машину очень трясло. Дощаник под ногами – под книгами – раскачивался. Мы уезжали – навсегда. Все было кончено и забыто. И только один, которого я никогда не любил, Михаил Евграфович, может быть, упирался, хотя тоже подпрыгивал.

Мы выехали на Каланчевку. Даль была открыта нашим дальнейшим приключениям. А книги – прыгали. И сам, собственной персоной, поджав ушки, улепетывал Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин…

Июнь, 1974

Париж