Текст книги "Травля лисы"

Автор книги: Андрей Константинов

Соавторы: Александр Новиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава девятая
ПОСЛЕДНИЙ ЗВОНОК

Дело фактически было раскрыто. Оставались некоторые «мелочи»: найти киллера и собрать улики, привязывающие действующих лиц этой драмы к преступлению. «Мелочь» – работа для целой оперативно-следственной бригады на неопределенный срок и с неопределенной перспективой. Опыт и логика подсказывали, что если взять сразу всех членов «группы», то они начнут бодренько давать показания друг на друга. Выгораживая себя, стремясь утопить другого. Группа Марины подобралась, скорее всего, случайно, профессиональных террористов среди них не было. Купцов и Петрухин еще не познакомились ни с одним из них, но некие представления об этой компании уже сложились. Они были основаны на тех ошибках, которые пачками совершали все действующие лица… Пожалуй, только Гадалка имела шансы соскочить с поезда. Остальным светили приговоры суда.

Но это в случае, если бы за дело взялись люди заинтересованные и квалифицированные. Облеченные реальной властью, способные организовать «прослушку» и «наружку». Только на таких условиях за неопределенно-длительный срок можно собрать достаточные улики. В принципе, Купцов и Петрухин могли бы обеспечить даже эти условия. За очень большие деньги. Но Лиса, услышав названную сумму, зажалась. Брюнет финансировать розыск Слепого Киллера тоже не собирался. Купцов высказался в том смысле, что известный афоризм «Все решают кадры» нуждается в реформе и должен звучать так: «Все решают бабки».

Петрухин в ответ проворчал, что идея купцовская отнюдь не нова. Купцов согласился:

– Да, не нова идея. Отнюдь не нова. И вообще – это не идея, а простая констатация факта. Но если вдуматься, то именно в фактор денег все нынче упирается и именно в этом нужно искать причины нынешнего плачевного состояния всей системы МВД в целом и уголовного розыска в частности.

Купцов произнес эту длинную фразу на одном дыхании, возбужденно и раздраженно. Он при этом не обращался ни к Петрухину, ни к себе. Обычно сдержанный и уравновешенный Леонид Николаевич Купцов просто изливал душу… циничную ментовскую душу. Весь цинизм майора Купцова сводился к тому, что Леонид Николаевич никак не мог понять: почему государство так равнодушно к своим гражданам? Почему оно упорно не может найти денег на медицину, образование, МВД? Почему застенчиво не замечает накрывшего общество вала наркомании? Неужели не очевидно, что беда уже пришла в дом и плодит, плодит, плодит будущих воров, грабителей и проституток? Что ежегодно, по самым скромным подсчетам, от наркоты вымирает полностью город с населением, как Псков или Новгород… Куда там Чечне!

…Купцов попросил сигарету, закурил, потом сказал:

– Надо обострить ситуевину.

– Да, – сразу же отозвался Петрухин. – Ждать, пока они снова захотят пострелять, можно довольно долго. Надо ребятишек подтолкнуть к активным действиям. У меня, кстати, господин инспектор Купцов, есть на этот счет идейка.

***

Второй вечер партнеры проводили в кафе «Глория». В том самом, где стоял таксофон. Вчера они просидели впустую: ни Любовница, ни Марина так и не появились. Собственно говоря, у партнеров и не было стопроцентной уверенности, что эти дамы появятся…

– Могут и не прийти, – сказал Купцов.

– Придут, – ответил Петрухин. – Куда денутся? Не смогут они упустить такой шанс. Ты бы упустил возможность решить все одним звонком? Один звонок – и нет человека! Без всяких киллеров-шмиллеров, без стрельбы… Это ж чистый мед, Леня. Вот скажи: ты бы такой шанс упустил?

– При чем здесь я? Я же не Любовница. Петрухин на это сказал:

– Правильно, и ты бы не упустил ни в коем случае.

Они сидели в кафе уже второй вечер и определенно привлекали к себе внимание: сидят два мужика, почти не пьют. Знай себе садят кофе и сигареты. Разговаривают очень мало, на заходы местных путанок не реагируют… так какого рожна они здесь пасутся? Менты? Вроде не менты… очень уж легко заказывают дорогой кофе и коньяк. И курят «Мальборо».

Жулики? Не-а, не жулики. Повадки не те.

Вчера вечером к ним даже подсел один из местных завсегдатаев. Для разведки. Пообщался с партнерами минуты полторы, попытался назвать братанами, был коротко и энергично поставлен на место. Ничего не понял, но вынужден был отвалить. На расспросы местной приблатненной шелупони уважительно произнес: «Крутые, бля!»

Вчера ни Марина, ни Любовница так и не появились. Марину партнеры опознали бы обязательно – взяли у Лисы фото. Фото Любовницы у них не было, но если бы она сделала звонок – пусть не из кафе, а из любого другого таксофона, что, впрочем, было маловероятно, – Лиса немедленно сообщила бы об этом… Однако вчера никто ей так и не позвонил.

– Пришли, – негромко сказал Купцов.

Сегодня он сидел лицом к вестибюлю, контролировал таксофон и всех входящих-выходящих. Петрухину очень хотелось обернуться, но он, разумеется, этого не сделал. Только кивнул головой и посмотрел на часы. Было девятнадцать сорок четыре. Все в цвет, все – как и рассчитывали.

…Вчера Лиса позвонила своей подруге Марине. Закатила истерику. Кричала, что не хочет больше жить. Что ей все уже опостылело. Она больше не может! И если будет еще хотя бы один звонок от этой мерзавки-любовницы, она – Таня – наложит на себя руки… Марина говорила: «Успокойся, Таня, успокойся. Хочешь, я сейчас к тебе приеду?»

– Нет, – отвечала Таня. – Не приезжай, не надо. А только я действительно жить уже не в силах. Как время приближается к восьми вечера, я сажусь и гляжу на этот телефон… и мне страшно. Я все жду, что дисплей высветит знакомый номер. А я сижу и жду… Если, Мариша, она позвонит еще раз, я наложу на себя руки. Я повешусь. Я так больше не могу.

Слушая убедительный монолог Лисы, Купцов подумал: актриса. Все прозвучало настолько реалистично, что он бы, пожалуй, поверил… Петрухин сказал: да, не по-детски щемит Сара Бернар. Разговор Лиса-Марина записали на магнитофон. Подлинность и время записи подтвердили собственноручно написанными заявлениями… Теперь оставалось только дождаться звонка.

Купцову видно было хорошо. Он видел и Марину, и Любовницу. Сладкая парочка прошла в двух метрах от Петрухина и в трех – от Купцова.

– Теперь я точно вижу, что Любовница – сестра нашей Гадалки. Но изрядно опустившаяся, – сказал Купцов.

– А Мариша здорово похожа.

– В общем, да, похожа, но сейчас выглядит весьма возбужденной.

– Еще бы! Она считает, что настал ее звездный час, – сказал Петрухин.

И Петрухин, и Купцов синхронно посмотрели на часы. Всего четверть часа отделяло Марину и ее «ассистентку» от решающего звонка. Обе дамы – шикарная Марина и невзрачная и неопрятная Гусева подошли к стойке и что-то заказали, оказавшись теперь в поле зрения Петрухина. Дмитрий делал вид, что беседует с партнером, а сам незаметно разглядывал садисток. Опер с шестнадцатилетним стажем навидался всякого, однако никогда еще не встречал женщину, угрожающую другой женщине тем, что «пустит» ее ребенка «на запчасти». Была в этом какая-то особенная мерзость.

Подельницы совершенно не выглядели людоедками. Напротив – Марина Чибирева была весьма миловидна, со вкусом одета, улыбалась приятно. Трудно было представить, что это она придумала фразу про «запчасти»… Светлана Гусева вид имела потрепанный. Петрухин никогда не видел ее сестру – Гадалку – и судить о внешнем сходстве не мог, но в лице у Светланы Гусевой было что-то очень неприятное. Сначала Петрухин посчитал, что ее внешний вид – результат пьянства, но вскоре понял, что ошибся. Еще он подумал, что вещи, которые сейчас были на Гусевой, принадлежали когда-то Марине. И не ошибся.

Женщины подошли к стойке, сели на высокие табуреты. Марина что-то сказала бармену. Тот кивнул, и вскоре перед женщинами стояло по бокалу. Один с «Мартини», другой – с соком. «Мартини» взяла себе Марина, и Петрухин подумал, что причина неопрятного вида Гусевой не в пьянстве. Любопытно было бы, подумал Дмитрий, посмотреть на твои вены, Света… Обе дамы сидели у стойки бара, курили, старались выглядеть беспечно, но это не особо у них получалось.

– Девятнадцать пятьдесят восемь, – сказал, взглянув на часы, Купцов. – Давай, Дима… Но особо не спеши. Если что, я их придержу.

Петрухин улыбнулся и встал, вышел из зала в вестибюль, к таксофону. В большом зеркале на стене увидел, что Марина и Любовница спокойно сидят у стойки. Петрухин сунул в прорезь таксофона карту, набрал номер Лисы. Она сняла трубку сразу.

– Привет, – сказал Петрухин. – Мое имя – Петрухин Дмитрий Борисович. Сегодня 22 июня двухтысячного года. Время 19 часов 59 минут. Сейчас я нахожусь в вестибюле кафе «Глория», расположенного по адресу проспект Науки, дом 16. Я звоню из телефона-автомата компании «Петербургские таксофоны» с номером 535-… -… Пользуюсь при этом картой номер №0611 537946.

В зеркале Петрухин увидел, что Марина и Любовница слезли с табуретов. Потом перехватил взгляд Купцова и небрежно провел левой рукой по голове. Это означало: успеваю, все в порядке, твоя помощь не нужна. Продолжил:

– Через несколько секунд с этого аппарата будет произведен звонок на домашний номер Николая Борисова, по которому я говорю сейчас. Звонок с угрозами осуществит гражданка Гусева Светлана Петровна, 1973 г. р., проживающая по адресу: проспект Науки, дом 16, то есть в том же доме, где кафе… Вместе с Гусевой к телефону направляется знакомая Лисовец Марина Чибирева. Связь кончаю, подходят.

Петрухин обернулся к приблизившимся женщинам. Лиса что-то, кажется, хотела сказать, но Дмитрий не слушал.

– Ну все, Колян, – сказал он в трубку, – лады… Будь здоров, старый. Я Петрухе сам звякну… Ага, прямо счас. Сперва только уступлю телефончик двум красивым женщинам. Ну, будь здоров. Ну, пока…

Петрухин повесил трубку, вытащил карту. Улыбнулся дамам. Гусева в ответ состроила страшненькую гримасу, которая, видимо, должна была означать улыбку. Одного зуба в нижней челюсти не хватало. Улыбка от этого выглядела пародией. Но страшной пародией.

– Прошу, – сказал Петрухин, делая галантный жест.

Марина протянула Любовнице карту, и та быстро схватила ее. Петрухин отошел на несколько шагов в сторону. Все шло как по-писаному. Любовница, не заглядывая в шпаргалку, уверенно набирала номер.

…В гостиной Лисы сидели у телефона специально приглашенные соседки-понятые. Через включенную громкую связь они могли слушать весь разговор… Вообще-то Купцов хотел пригласить на эту акцию следачку прокуратурскую, но ничего из этого не вышло.

– Але! Ты еще жива, сучка недострелянная? – произнесла Любовница. Она говорила негромко, прикрывала трубку левой ладонью, но Петрухин услышал. Он давно заметил, что, когда требовалось, чувства у него обострялись. – Зажилась ты, тварь такая, зажилась. Ты бы лучше не ждала, пока мы снова за тобой придем. Ты бы лучше, сука, сама в петлю прыгнула… в шелковую, в шелковую!

Любовница засмеялась. Мерзко, ненатурально. Петрухин обернулся. Увидел на лице Любовницы странное выражение… еще более странное выражение жадного восторга было на лице у Марины. Она слегка приоткрыла рот, и белая полоска зубов вспыхнула между полосками ярко-красной помады. Чем-то Марина напоминала мелкого грызуна, поймавшего добычу… Смотреть на нее было противно.

Любовница бросила в трубку еще несколько фраз. Все примерно одинаковые. Оборвала разговор. Петрухин видел, как Марина сама вытащила карту из аппарата, убрала в сумочку… Ну-ну, конспираторша ты наша!

– Все, девочки? – жизнерадостно спросил Петрухин. – Не будем больше звонить?… А может, мне свой телефончик черканете?

Ему не ответили, прошли мимо. От этой пары пахло духами, потом и ненавистью.

– Бабки, – говорила Марине Любовница. – Бабки давай, у меня кумар скоро придет.

– А что она? – спрашивала Марина. – Что она сказала?

– Она запищала как крыса… Ты бабки давай. Она уже петлю мылит.

Они прошли мимо. Они прошли и унесли с собой запах духов. А запах ненависти остался. Дмитрий передернул плечами.

***

После звонка Лисе Марина заказала шампанского, а Любовница совершенно незаметно для партнеров вдруг куда-то исчезла. Вернулась она минут через десять. Совершенно очевидно – вдетая {сделавшая инъекцию наркотика (жарг.)}. Марина пыталась угостить напарницу шампанским… куда там! Разве героинисту нужно что-то, кроме геры?

Потом Марина, поднабравшись шампанского, стала названивать Лисе. Этот вариант был загодя предусмотрен, и Лиса к аппарату не подходила. С каждым звонком Марина все больше возбуждалась. После четвертого она сказала задремывающей Любовнице:

– Поехали.

– Поехали, – согласилась Гусева.

Она не спрашивала – куда и зачем, ей было все равно… Когда две убийцы вышли на проспект Науки ловить транспорт, первым «подвернулся» Купцов. От того господина, что сидел пять минут назад в кафе, водила-бомбила отличался здорово: исчезли галстук и пиджак. Вместо них появились кожаный жилет, темные очки, бейсболка и, разумеется, жевательная резинка во рту – драйвер, короче. Бомбила.

Перекрывая звук магнитолы, Купцов заорал:

– Куды полетим, красавицы?

И услышал в ответ то, что и предполагал:

– На Английскую набережную. Купцов нисколько не удивился цинизму, наглости и инфантильности Марины Чибиревой. Он давно уже ничему не удивлялся. Он незаметно кивнул головой стоящему на крылечке кафе Петрухину: да, Дима, именно туда, куда мы с тобой и предполагали. Петрухин глазами показал: понял.

Когда подъехали к дому Борисова, Любовница уже спала. Марина все время курила, несколько раз прикладывалась к плоской фляжке с коричневой жидкостью. Что именно было во фляжке, Купцов не знал – разглядеть этикетку не удавалось.

Ехали долго. Когда подъехали, во дворе дома стоял «фольксваген». Петрухин успел.

Купцов:

– Здесь, – сказала Марина. Я приткнул «антилопу» к тупой морде «фердинанда». «Фолькс» выглядел мертвым и пустым. Но стекло у водительской двери было слегка, на пару сантиметров, приспущено, и это означало, что все в порядке, что Димка успел «эвакуировать» Лису и бабулек-понятых.

– Светка, – сказала за моей спиной Марина. – Светка, просыпайся, приехали.

В зеркало я видел, как Марина пытается растолкать свою «дублершу». Гусева кривила губы, пускала слюну, но просыпаться не хотела. Видимо, она хорошо вмазалась {Укололась}.

– Просыпайся, сука! Наркоманка гребаная! Просыпайся!

На меня Марина нисколько не обращала внимания. Это у известной категории пассажиров обычное явление – водила для них всего лишь часть автомобиля. Что ж на него внимание обращать?… Мне такой пассажир нравится больше, чем разговорчивый. А то, что Марина не обращала на меня внимания, радовало вдвойне. Позже мы пообщаемся по полной программе.

Марина еще секунд тридцать повоевала со Светланой, толкая, матерясь, пытаясь привести в чувство. Все это было в достаточной степени привычно и противно. Я практически не обращал внимания… И едва не упустил пару интересных фраз.

– Тварь! Шизофреничка! Наркоманка! – шумела Марина и тыкала свою подружку кулаком в бок. – Такая же дебильная тварь, как и твой е…рь Леша! Снайпер херов! Стрелок! Наркот!

Из этого матерного потока я вычленил слова про некоего Лешу. В переводе на нормальный русский язык получалось, что Леша состоит в интимных отношениях со Светланой. Что стрелок он плохой. Что он наркоман и «дебильная тварь». А что? Нормальная характеристика для человека, который стрелял в Лису и ее сожителя. По крайней мере, очень похоже. Стрелок он действительно не очень меткий.

Марине, наконец, надоело биться с Гусевой. Она обернулась ко мне:

– Подожди меня, мастер, пять минут. Зайду к одной подруге, и поедем назад.

– Прошу пардону, – сказал я. – Не худо бы рассчитаться.

– Не писай, папа. Я же тебе залог оставляю, – ответила Марина и мотнула каштановой головой в сторону Гусевой.

В глазах любого таксиста такой «залог» стоил не более, чем использованный презерватив. Но меня устроил. Я сказал:

– Ну… гляди, подруга. Только недолго.

– Не писай. Мне всего-то с дохлым мясом попрощаться, папа, – бормотала Марина и шарила в сумке…

Нашла связку ключей, побренчала и выбралась из «антилопы». Напоследок отвесила пощечину Гусевой. Светлана Петровна сказала: «Мэ-э…»

Марина вылезла из «антилопы» и пошла к подъезду. Походка у нее была почти трезвой.

Я дождался, когда она скроется в подъезде, и пошел за ней следом. Гусева осталась дремать в салоне. Она спала здоровым, крепким – героиновым – сном.

***

Цокая набойками по каменным ступеням, Марина поднялась на второй этаж и остановилась у двери квартиры Николая Борисова. Тихонько ругаясь себе под нос, открыла дверь… Что она хотела найти в квартире? Она хотела найти тело в петле. Или тело на кровати, а рядом – на полу – кучу упаковок от снотворного.

Марина вошла в квартиру. Ей было страшно. Она даже забыла закрыть входную дверь, и ветерок, влетая через незакрытую форточку, сквозил над пыльным полом… Марине было жутко. Подбадривая себя, она кашлянула и сказала вслух:

– Поглядим, где висит эта лисья шкура… Шкура старая, молью траченная. Ну, кто теперь на тебя позарится, шкура? Только добрый дяденька некрофил… Да и тот навряд ли. Висельники, говорят, обсераются. Кто ж тебя, обосравшуюся, трахать станет? А, подружка-поблядушка? Лисичка-сестричка, дрянь паскудная… ты где?

Марине было очень страшно в сумеречной этой квартире с задернутыми шторами. Очень. Она открывала дверь за дверью. За любой из них ожидая увидеть опрокинутый стул и босые ноги с перламутровым педикюром в полуметре над полом… Ожидая и боясь одновременно. Иногда ей чудились звуки шагов, человеческого дыхания. То впереди, то за спиной. Иногда ей казалось, что вот сейчас мертвая Лиса положит ей сзади руку на плечо и спросит… а что она спросит? Что обычно мертвецы спрашивают у живых? Не знаю… О Господи, я не знаю!

Я ничего не знаю. Помоги мне, Господи! Помоги мне… помоги…

На большом круглом столе в гостиной она увидела лист бумаги – белый четырехугольник в центре черного полированного круга. На сквозняке бумага слегка шевелилась. Улететь ей не давала массивная бронзовая пепельница, прижимающая угол листа. Марина хотела подойти, но не стала этого делать… И так все ясно: предсмертная записка. Предсмертная записка. Два слова, похожие на короткий – из паровоза и одного вагона – эшелон… Эшелон с мертвым машинистом, помощником и мертвыми же пассажирами. Прощайте, сипит гудок…

Марина остановилась перед последней, самой дальней дверью трехкомнатной квартиры Борисова. Здесь была спальня – лисья нора, – и резонно предположить, что Лиса повесилась именно здесь… Марине даже показалось, что она уловила слабый запах испражнений – малоприятный спутник повешения. Она даже разглядела сквозь матовое стекло двери бледную тень повесившейся Лисы.

Марина взялась за изогнутую ручку двери… слегка нажала. Но сил уже почти не было. Она ощущала слабое сопротивление пружины дверного замка. Ей даже казалось, что кто-то держит ручку с ТОЙ стороны двери. Что дверь – это дверь в страну мертвых. Марине показалось, что ручка холодна, что она почти ледяная. Что тот, кто взялся за ручку с ТОЙ стороны, начал медленно открывать ее, помогая Марине войти ТУДА. Марина выкрикнула, обернулась… Она была на самом краю реальности. Еще шаг… всего один шаг… и она сорвется с этого осыпающегося края и упадет в темную воду. Там обитают монстры, рожденные человеческим мозгом… О, как они совершенны!

Марина была на самом краю, хотя никто не знает, есть ли этот край, и если есть, то где он проходит… Она была на краю пропасти… Внезапно она снова услышала шаги за спиной. Тихие, но отчетливые.

Она обернулась и увидела в дверном проеме темный человеческий силуэт. И тогда она закричала…

***

…Она закричала, но ее крик никем, кроме Купцова, не был услышан. Дом. построенный в середине девятнадцатого века и прошедший «евроремонт» в конце двадцатого, отменно гасил звуки… Кем показался Марине Чибиревой приближающийся из сумрака Купцов? Призраком бестелесным? Или нанятым Лисой мстителем?

Этого мы не знаем. Марина закричала, ринулась обратно – к двери в спальню… Она уже схватилась за ручку, но что-то, видимо, разглядела там, в глубине, за матовым стеклом… что-то она разглядела. Возможно, свое отражение.

– Нет! – пронзительно выкрикнула Марина и рухнула на пол.

Купцов подошел, сел на подлокотник кресла, покачал головой, потом достал из кармана телефон, набрал номер. Отозвался Петрухин.

– Поднимайся сюда, – сказал Купцов. – Надо посоветоваться.

…Петрухин в ситуацию въехал сразу.

– Так мы же, – сказал он, – могем ее вообще до полусмерти закошмарить. Даже повешенную Лису можем ей показать…

– Может, лучше изнасилованного енота? – спросил Купцов.

Но Петрухин увлекся и увлеченно развивал свою мысль:

– Не, ну ты сам врубись, Лень: висит Лиса в петле, а мы внизу, прямо под «покойницей», колем Маришку. А? Как тебе?

– Никак, – отрезал Купцов. – Глупости это.

– Ага! Глупости!… А не хочет, к примеру, Мариша колоться, начинает мозги пудрить – Лиса ей сверху замогильным голосом: «Врешь, падла!» А, Лень? Как тебе?

– А может, тебя вместо Лисы подвесим? – спросил Купцов. – И это ты будешь замогильным голосом орать?

Петрухин жизнерадостно заржал, но потом сказал строго:

– Меня нельзя вешать, инспектор Купцов.

– Это почему же тебя нельзя вешать, инспектор Петрухин?

– А я – золотой фонд русского приватного сыска, Леонид Николаич. Меня можно только заспиртовать – и в музей.

– Ну, спиртовать-то тебя особо и не надо. А в музей можно… В Кунсткамеру.

…Чибирева застонала, зашевелилась. Партнеры перестали пикироваться. Возможно, читателю покажется циничным такое поведение сыщиков. Что, мол, за шуточки над упавшей в обморок женщиной? Может быть, нужно срочно вызвать врача? Может быть, она в опасности… а два урода зубоскалят над распростертым телом. Да еще и плоско зубоскалят.

Что можно ответить на это?… Пожалуй, что и нечего. Разве что напомнить, зачем пришла в эту квартиру Марина Чибирева. А пришла она полюбоваться трупом доведенной до самоубийства женщины…

Дрогнули веки Марины Чибиревой. Купцов легонько похлопал ее по щеке:

– Вставайте, Марина Львовна, вставайте… Ну, как самочувствие?

– Что… Кто вы?

– Я-то? – жестко ухмыляясь, спросил Петрухин. – А ты догадайся сама, ангел мой сердешный, кто я и зачем я здесь.

Чибирева села, огляделась по сторонам. Дверь в спальню была открыта, там горел свет… свисала с люстры обрезанная веревка… Марина закрыла глаза. На секунду ей показалось, что все это – бред, сон… Вот сейчас она откроет глаза и окажется у себя дома. И все еще живы, живы. И нет никаких свисающих с люстр веревок. И нет никакого мужика с вроде бы знакомым, но неузнаваемым, ускользающим лицом. Марина закрыла глаза и оказалась в спасительной темноте. Но и сюда, в темноту, ворвался голос Петрухина.

– Глаза закрывать не надо. Надо смотреть на меня.

– Где… Татьяна? – спросила Марина. Пауза между словами «где» и словом «Татьяна» была длиной в одну человеческую трагедию.

Петрухин покосился на веревку, которую сам же и повесил, потом хмыкнул и сказал:

– Где? Известно где, Мариша, после таких-то дел оказываются. Или ты не знаешь? – Он выдержал паузу, потом выкрикнул: В морге!

Марину затрясло. Заколотило, как на вибростенде. Два мужика смотрели на нее сурово, без всякого сочувствия. Когда Марина наконец успокоилась, Купцов спросил:

– Что же теперь делать-то будем, Марина Львовна?

– А что делать? – сказал Петрухин. – В тюрьму ей пора собираться.

– Вы кто? – испуганно спросила Марина.

– Мы-то? – Петрухин зловеще улыбнулся. – А ты не знаешь? Довела человека до петли – и ничегошеньки не знаешь? Так, Чибирева? А ты знаешь, что статью «доведение до самоубийства» никто не отменял? А? Ты это знаешь? Что молчишь?

Петрухин говорил быстро, агрессивно, каждую фразу подкреплял обличающим «тычком» указательного пальца. Купцов во время выступления партнера держался на втором плане… роли были распределены.

– Ты, Чибирева, довела Татьяну Лисовец до самоубийства.

– Я?

– На веревку смотри! – скомандовал Петрухин. Марина послушно посмотрела, но тут же отвела взгляд. – Не хочешь? Теперь ты не хочешь? Теперь страшно? А когда на пару с наркоманкой Гусевой звонили Лисе, советовали повеситься, страшно не было?

– Это не я… не я! Поверьте, это не…

– Запись поставить? – зловеще спросил Петрухин. – А? Ты хочешь, чтобы я поставил запись? Я сейчас ее поставлю.

Дмитрий ткнул пальцем в кнопку автоответчика.

«Ты еще жива, сучка недострелянная? – сказал телефон голосом Гусевой. Марина вздрогнула. – Зажилась ты, тварь такая, зажилась. Ты бы лучше не ждала, пока мы снова за тобой придем. Ты бы лучше, сука, сама в петлю прыгнула».

Марина закрыла уши ладонями, закрыла глаза. Петрухин подмигнул Купцову, склонился над Чибиревой и закричал:

– Слушать! Слушать, Чибирева!

Он схватил Марину за руки и оторвал их от ушей.

– Слушать! Смотреть на меня!

– Это не я, не я…

– Ах, не ты! Не ты? – Не я…

– Ах ты тварь какая! – сказал Петрухин с деланным изумлением. Потом взял Марину за подбородок, резко повернул голову в сторону спальни:

– Смотри!

Обрезок бельевой веревки тихо покачивался под люстрой. Его движение было медленным, плавным, «подводным».

– Смотри! Ты человека повесила! Смотри! – продолжал прессовать Петрухин. И он, и Купцов чувствовали, что Чибирева уже на пределе. Марина попыталась отвернуться, и Петрухин отпустил ее подбородок. Если бы он продолжал удерживать Марину, на подбородке могла образоваться гематома… а это партнерам было вовсе ни к чему.

– Я дам вам денег, – сказала Марина вдруг. – Отпустите… отпустите! Ну что вам стоит?

– Отпустить? – изумленно повторил Петрухин. – Ты что, с ума сошла? Кровь на тебе, кровь… Кто же тебя отпустит? Сейчас за тобой приедут. Ты – убийца! Ты – монстр! Оправдания тебе нет.

– Не я, не я… Что же делать?! Что мне делать теперь? Помогите.

Купцов одной рукой отстранил Петрухина, другой – протянул Марине стакан воды. Настал его час.

– Вам, – сказал он серьезно, – очень трудно помочь, Марина… но я попробую.

Чибирева поперхнулась, закашлялась. В глазах у нее стояли слезы.

– Правда? – спросила она.

– Правда. Я ничего не обещаю, я только попробую.

– Я заплачу, – сказала она. – Сколько нужно?

Купцов посерьезнел, ответил скупо:

– Деньги, Марина, тут не помогут. Если хотите облегчить свое положение, вам нужно рассказать мне всю правду.

Из– за плеча Леонида вылез Петрухин:

– Кончай, Леня… Ты что, не видишь, что это за баба? Она же тварь законченная, и скоро за ней приедут.

– Я расскажу, – прошептала Марина, обращаясь только к Купцову.