Текст книги "Умельцы"

Автор книги: Андрей Константинов

Соавторы: Александр Новиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава одиннадцатая. Прыжок

…дверь отворилась. На пороге стояла Лена. В алом шелковом халате до пят, в домашних тапочках.

– Вот так-то лучше, – проворчал Петрухин. – А то: не открою. Беглых укрывать не надо, не придется и нам шастать… Вот война какая.

Петрухин ворчал, говорил ерунду какую-то, гнал пургу. Он уже видел сквозь узорчатое стекло кухни силуэт Саши Т. и пятно мерцающего экрана телевизора.

Петрухин гнал пургу. Главной его задачей сейчас было разрядить обстановку, показать, что менты – туповаты, самоуверенны, не представляют никакой опасности. Главное было – говорить.

– Нам дверь сломать – как два пальца. А ремонтировать сами будете… Ну, где беглый хулиганчик? В шкафу прячешь? …А, вижу. В кухне. Эй, Василь Петрович, выходи. Обратно поедем, в Металлострой. Да глупостей не делай. Ушибу.

Матвеев-Трубников вышел из кухни. В потертых синих джинсах, в футболке, с кружкой в руке. Его поведение изначально было неправильным, неестественным: не должен мужчина спокойно пить чай в кухне, когда в дом пришла милиция. Ежели соседка зашла потрепаться про сериалы – может. А если милиция – нет. Он должен быть в прихожей, рядом с женой. Но он сидел в кухне – «пил чай» и «смотрел телевизор». Он хотел показать, что все в порядке. Что он – добропорядочный человек, ему нечего бояться… переиграл, голубь, переиграл…

Видимо, там же, в кухне, стояло ружье.

Петрухин «мазнул» по лицу Трубникова равнодушным взглядом. Узнал его сразу, мгновенно, – Саша Т. Несомненно – Саша Т.

И Купцов узнал Сашу… Здравствуй, Саша Т. Вот мы и встретились, Саша Т. Похоже, ты нас не ждал. Да ты и сейчас еще не понял, что мы пришли за тобой. И слава Богу, что не понял.

– Ну, – сказал Петрухин, равнодушно мазнув взглядом по Матвееву, – так где племянничек-то ваш? Или кто там он вам, мадам Иващенко?

– Я же вам говорила: нет никого. Только мы… с мужем.

– Позвольте, – Петрухин отодвинул женщину, открыл дверь в туалет. Потом в ванную. В ванной не поленился одернуть шторку. Матвеев мог видеть это через зеркало на стене прихожей. Купцов в это время прошел в комнату. Заглянул в шкаф, в тумбу под телевизором, под диван… Петрухин в это время осматривал стенной шкаф в прихожей. К Матвееву он стоял спиной. При желании Саша Т. мог бы запросто «отоварить» Петрухина по голове и выскользнуть в приоткрытую дверь. Он этого не сделал. Он уже успокоился. Или, по крайней мере, расслабился. Купцов заглянул в кухню. Матвеев все так же спокойно стоял с кружкой чаю в руке. Аромат чая плыл по прихожей. Легкий, неуловимый, как Саша Т.

– Никого, – сказал Купцов.

– Действительно, – отозвался Петрухин, – никого.

Эта перекличка – «никого – никого» означала, что момент настал, что Матвеева надо брать. Он был опасен. Ему было, как принято говорить в таких случаях, «нечего терять», и партнеры решили, что брать Сашу Т. будут жестко, без лишнего гуманизма. Он сам поставил себя вне рамок человеческой морали.

– Действительно, никого, – сказал Петрухин.

Он развернулся к Матвееву и резко – с разворота – ударил его в челюсть. Удар был неожиданный, резкий, но Саша Т. все-таки сумел уйти. Он был в хорошей форме и, бесспорно, занимался когда-то боксом. Рука Петрухина «провалилась». Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не Купцов. Леонид выкрикнул что-то и бросился на Матвеева с другой стороны. Его рывок и решил исход: Саша Т. отвлекся, и Петрухин нанес левой второй удар – в печень… Как в замедленном кино, Матвеев начал оседать. Третьим ударом – в голову – Петрухин как бы поставил точку. Матвеев рухнул. Потек по полу разлитый чай. Истошно закричала Лена.

– Тихо, – сказал ей Купцов, – тихо… Все уже. Все! Вызывай милицию.

Она вдруг замолчала… кажется, что-то поняла. Она замолчала, оборвав крик, кивнула головой и по-детски прикусила нижнюю губу.

– Надень-ка на него «браслеты», Димон, – сказал Купцов.

– Сейчас, – ответил Петрухин. – Сначала я хочу посмотреть на ружьишко.

Купцов пожал плечами, прошел, перешагнув через Сашу, в комнату, к телефону.

Петрухин двинулся в кухню, прикидывая, где же у Саши обрез. В прихожей что-то громко и жарко говорила Лена. За стенкой Купцов нажимал кнопки телефона, чертыхался… Где же этот чертов обрез? Ага! Почти наверняка – под столом. Петрухин нагнулся, заглянул под стол. На двух веревочных петлях под столом висел обрез. Ствол его был направлен на дверь. В случае опасности Саша Т. мог стрелять сидя за столом, не выпуская из руки кружку с чаем!

Петрухин удовлетворенно выпрямился.

– Але, дежурный, – сказал в трубку Купцов, – примите информацию…

Петрухин выпрямился и увидел, что Саша смотрит на него. Смотрит большими темными глазами. Взгляд его слегка «плыл».

– Здравствуй, Сашок, – сказал Петрухин. Саша Т. сплюнул на линолеум кровь. Лена прижимала к щекам ладони.

– Здравствуй, Сашок, – повторил Петрухин. – Давно я тебя ищу. Сейчас примерим «браслетики», а через пару минут за тобой приедут дяденьки. И поедешь ты, Саня, в казенный дом… отдыхать.

Матвеев начал подниматься… живучий все-таки мужик.

– Скоро будут, – сказал, выйдя из комнаты, Купцов. – Нашел?

– Под столом. Висит на петлях. Выхватывать удобно. Да и прямо из-под стола можно стрелять… ловко.

Матвеев сел на корточки, привалившись спиной к стене, помотал головой.

– А ну-ка, давай сюда ручки, Сашок, – сказал Петрухин.

Он стоял над Матвеевым, доставал из кармана наручники. Саша Т. безвольно опустил голову. Кажется, он был еще не способен воспринимать происходящее.

– Давай-давай, золотце, ручки, – повторил Петрухин.

Саша Т. резко оттолкнулся от стены, ударил Димку головой в живот, руками одновременно подхватив его под колени. Перед глазами Петрухина мелькнул потолок, абажур… он врезался затылком в Лену. Матвеев распрямился, как пружина – рывком. Ринулся к двери.

Петрухин подставил ногу. Саша Т. упал. Вскочил. На плечи ему прыгнул Купцов. Саша развернулся, с силой впечатал Леонида спиной в дверной косяк. Снова закричала Лена, охнул Купцов. Он не выпускал Сашу, но Матвеев извернулся, изловчился – стряхнул с себя Леонида.

– Стой! – закричал Петрухин. – Стой, стрелять буду!

Стрелять ему было не из чего. Да и права такого он не имел… то, что происходило сейчас в квартире, было в самом лучшем случае (если прокурор добрый) самоуправством. На самом деле действия Петрухина и Купцова содержали признаки нескольких тяжких преступлений.

– Стой! Стрелять буду! – прокричал Петрухин, жалея уже, что не взял трофейный, «чеченский» ПМ. Он ощущал свою вину за происходящее… Если бы он сразу упаковал Сашу Т. в наручники!.. Впрочем, Петрухин был убежден, что, даже упакованный в «браслеты», Саша Т. все равно попытался бы бежать. Точно так же, как зверь, попавший в капкан, все равно пытается уйти, уползти с капканом на перебитой лапе. – Застрелю, на хер! – дико выкатывая глаза, заорал Петрухин.

А Саша Т. уже тянулся к ружьишку под столом. И вот-вот кухня и прихожая должны были наполниться грохотом, визгом картечи, запахом пороха и горячей крови.

Купцов схватил первое, что попалось под руку – попалась тарелка, – и швырнул в Сашу Т. Тарелка ударилась в стену в нескольких сантиметрах от головы Матвеева, разлетелась десятками брызг, обожгла кожу лица, шеи.

И Саша Т. не выдержал!.. Не выдержал. Он тоже был всего лишь человек. Возможно, он принял «взрыв» тарелки за выстрел… возможно. Мы этого не знаем.

Матвеев отпрянул от стола, оставив свою попытку достать оружие. Он пригнулся, стремительно совершил разворот на сто восемьдесят и… прыгнул в окно!

Он прикрыл лицо руками, согнутыми в локтях, и прыгнул.

В темном стекле образовалась еще более темная дыра, окруженная острыми зубьями оконного стекла… Снизу донесся звук. Звук удара человеческого тела об асфальт. И хрумкий перезвон бьющихся кусков стекла. Из дыры потянуло холодным ветром.

Петрухин вскочил и бросился из квартиры. Он бежал, перепрыгивая через ступени. Вниз! Вниз, вслед за Сашей Т. Петрухин бежал и вспоминал, как однажды в молодости сам прыгал в окно. Вернее, прыгать в окно доводилось не единожды, но с четвертого этажа – впервые. Дом был «хрущевский», потолки низкие. Но – четвертый этаж. Тогда в адресе накрыли одного налетчика. Накрыли, по правде говоря, случайно. Но налетчик – Слон его звали, – недолго думая, сиганул в окно. Петрухин прыгнул вслед за ним. Удивительно, но оба остались живы-здоровы, и – более того – Петрухину пришлось еще метров сто бежать за Слоном по улице.

Петрухин выскочил из подъезда. Моросил мелкий дождь, холодил горячее лицо. Дмитрий рванул под арку, выскочил на улицу. Битое стекло блестело в слабом свете уличного фонаря. В центре этой россыпи стояла лужа густой черной крови, лежал домашний тапок.

Саша Т. медленно шел по улице. За ним тянулся кровавый, черный след. Саша зажимал руками горло, его качало. Его качало, но он шел… Завизжала попавшаяся навстречу Матвееву девушка, заскулил пудель на поводке. Саша Т. шел, качаясь, по улице, и босые ноги оставляли кровавый след.

Петрухин догнал его легко, быстро. Он посмотрел Саше Т. в глаза и понял, что наручники больше не нужны. Саша зажимал руками длинную резаную рану на горле и груди. Из-под рук текла кровь. Кровь текла толчками, но с каждой секундой толчки становились слабее. Разрезанная в нескольких местах футболка Матвеева обильно пропиталась кровью. Джинсы тоже были вспороты, кровь текла по ногам.

Матвеев посмотрел на Петрухина и криво ухмыльнулся.

– Саша! – ударил сзади крик. – Сашенька!

Матвеев обернулся, и его повело. Петрухин придержал Сашу Т. за локоть. Лена подбежала и, оттолкнув Петрухина, прильнула к Матвееву. Саша Т. медленно осел на асфальт. Лена опустилась рядом. В своем алом халате она выглядела гораздо более окровавленной, чем Саша.

Шел дождь, горели яркими брызгами несколько крошек битого стекла, застрявшие в футболке Матвеева. Плакала и быстро, сбивчиво говорила что-то женщина…

– Не умирай, – говорила женщина. – Саша, не умирай. Сашенька, потерпи. Потерпи, родной. Скоро будет «скорая». Не умирай, Саша. Я с тобой. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, САША.

Петрухин вытер с руки липкую черную кровь.

«Скорая» приехала через одиннадцать минут. Саша Т. был уже мертв.

Глава двенадцатая. Строгов

– На, – сказал Брюнет и сунул в руки Игоря Строгова стакан коньяку. – На, выпей. И прекрати размазывать сопли.

Строгов кивнул, вцепился в стакан. Руки у него дрожали, и по поверхности коньяка бежала маленькая рябь, отбрасывая на бледное лицо Игоря зайчики.

– Пей, мудила, – сказал Брюнет.

Строгов снова кивнул и поднес стакан к кубам. Он пил, давился коньяком, и смотреть на него было неприятно. Судорожно дергался кадык под небритым подбородком. Петрухин, Купцов и Брюнет смотрели на него молча.

Строгов допил стакан до дна, вытер рот рукой. Этот жест никак не соответствовал имиджу заместителя директора солидной фирмы, бывшего морского офицера. Жест был мужицкий, кабацкий, НЕОПРЯТНЫЙ.

Купцов налил в стакан минералки.

– Спасибо, – сказа Строгов. – Спасибо большое.

Он отпил воды, снова вытер рот и поставил стакан на стол.

– Что теперь будет? – спросил он. – Что же теперь будет?

– Не ной, – сказал Брюнет грубо. – Не ной, не мальчик. Раньше нужно было думать, Игорек.

– Меня посадят?

– Нет, – ответил Купцов, – не посадят.

– А надо бы, – сказал Брюнет.

– Я… я стрелял… в труп.

– Мы знаем, – сказал Купцов.

Строгов посмотрел на него с испугом. Брюнет тихонько матюгнулся, а Петрухин покачал головой и что-то пробормотал себе под нос, но что – было не разобрать.

– Расскажите нам, Игорь Василич, как вы познакомились.

– С кем? – спросил Строгов.

– С ним, – рявкнул Брюнет и швырнул на стол фоторобот Матвеева.

Бумага легла на маленькую лужицу коньяка, быстро стала пропитываться, и лицо Трубникова как будто покрылось загаром. Строгов отпрянул. Он боялся даже фоторобота мертвого убийцы.

– Успокойтесь, Игорь, – сказал Купцов. – Успокойтесь и расскажите, как все это началось. Как вы познакомились с Сашей.

– Можно еще выпить?

– Пей, – сказал Брюнет и подвинул к Строгову бутылку. Игорь налил полстакана, выпил, поставил стакан на фоторобот, на лицо убийцы… Возможно, это получилось случайно.

– С чего начать? – спросил наконец Строгов.

– Когда, где, при каких обстоятельствах вы познакомились с Сашей? – подсказал Купцов.

– Это случайно вышло, – сказал Строгов. – Совершенно случайно… если бы я знал! Если бы я знал, я бы ту заправку за километр объехал.

Строгов замолчал. Он сидел неподвижно, глядя в стену. Вспоминая…

* * *

В тот день он с Ольгой возвращался с дачи. Было начало апреля. Оттепель, свежо. Пахло весной, снег на полях лежал голубоватый в наступающих сумерках. Ольга была весела, беспечна. «Шарпик» мурлыкал голосом Азнавура. Ольга любила Азнавура. Сумерки густели, и ярко освещенная заправка вдали казалась маленьким уютным островком.

– Надо заправиться, – сказал Игорь.

– И попить кофейку, – сказала Ольга.

– И попить кофейку, – кивнул он.

«Бээмвуха» вкатилась на берег острова. Игорь вышел, открыл бак и вставил «пистолет» в горловину. К запаху талого снега примешивался запах солярки. Это сочетание всегда его волновало, напоминало о лейтенантской молодости на Северном флоте. Негромко гудела колонка, еле слышно доносился из салона голос Азнавура. Игорь улыбнулся. Он не знал, что через минуту познакомится с Александром Матвеевым. Со страшным Сашей Т. Игорь улыбнулся. Он не знал, чему улыбается. Наверное – ничему. Просто ему было хорошо от наступившей вдруг весны, от волнующего запаха солярки. Он улыбнулся. Он ощущал себя молодым лейтенантом.

Колонка щелкнула, отключившись, налив полный бак. Игорь вытащил «пистолет», завернул горловину и пошел платить. Из помещения магазина он видел, как Ольга вышла из машины, пересела на водительское место… она была очень хороша в стильном лисьем полушубке, который ей подарил Игорь. Мужу она сказала, что выиграла деньги в казино. Игорь снова улыбнулся, подошел к стойке и вытащил бумажник.

* * *

– Меня просто оттолкнули… оттолкнули как щенка. Отодвинули. Пихнули локтем. Вы понимаете? Урод. Качок. Харя бритая. Я думал, таких уже нет. Всех в девяностых перестреляли. Хер там! Остались уроды. Я подошел заплатить за соляру, а меня оттолкнули… Я говорю: молодой человек… А он даже не смотрит. Крутой, бля. Буркнул: спешу я… Нормально, да? Он, урод кожаный, спешит. И просто отталкивает меня в сторону. Я, извините, офицер. Раньше за такие вещи вызывали на дуэль. Да что там «на дуэль»! Такое было невозможно себе представить… быдло и дворянин не могли оказаться «в одном флаконе». Вы меня понимаете?

– Да, – кивнул Купцов. Ему очень не нравилось слово «быдло», но применительно к «качку, уроду, бритой харе» оно было уместно.

– Ближе к телу, Игорь, – сказал Брюнет.

– Что? – спросил Строгов. Он находился сейчас на той заправке. Он вспоминал. В крови бурлил коньяк. Лицо Игоря Строгова порозовело.

– Поменьше лирики, Игорек, – сказал Брюнет.

– А… да. Конечно… но… в общем, меня элементарно унизили. Плюнули в лицо. И главное – понимаете? – ничего нельзя сделать. Драться мне с ним? Глупо. Глупо, глупо… Вот плюнули в морду… – и ничего не сделаешь. Остается только утереться.

– Игорь, – мягко сказал Купцов, – мы все-таки хотели поговорить о Трубникове. – А я о нем и говорю. Меня отодвинул бритый урод. Спешу, говорит. Но на самом деле он никуда не спешил. Он заплатил за бензин и пошел шляться по залу.

* * *

…он пошел шляться по залу. И столкнулся с Сашей. Я, разумеется, не знал тогда, что это Саша. Я стоял у кассы, платил деньги. С чего у них началось, я, по правде, не видел. Скорее всего, кожано-бритый и Сашу толкнул. Он же, блин, крутой… Только он не знал, на кого нарвался. Он думал, что крутой. Да и вообще оказалось, что их двое. Второй – такой же урод – вошел тут с улицы вместе с Ольгой. Все пялился на нее. У Оленьки полушубок короткий… она его почему-то жакетом зовет… короткий. А под ним считай ничего. Колготки, да ажур на резинках.

* * *

– Поменьше лирики, – сердито сказал Брюнет.

– Что? – вскинул глаза Строгов.

– Мы тут не про пи…у твоей Ольги собрались слушать, – ответил Брюнет.

– А про пи…у – это лирика? – поинтересовался Петрухин.

– Да, – сказал Купцов. – Про пи…у – лирика. Любовная.

– Господи, – сказал Строгов как-то по-бабьи. Он не слышал, о чем они говорят. Он был на заправке.

* * *

…тот, второй, все пялился на Ольгины ноги, ухмылялся… харя! А уже что-то вспыхнуло между Сашей и первым уродом. Второй сразу переключился на конфликт, про ноги Ольгины забыл… «Козел! – прозвучало слово. – Козел…» А спустя секунду первый уже летел спиной вперед между стеллажами. Сыпались какие-то товары с полок. Вскрикнула девица за кассой… вскрикнула Ольга. Второй сразу бросился на Сашу. Кажется, он тоже орал про козла. А Саша схватил вязаночку дров для камина… знаете – такие маленькие аккуратные вязаночки дров для камина на финский манер?.. Саша схватил вязаночку дров и швырнул ему в голову. В лицо. Вернее – в харю. Ни секунды не думал. Взял – и метнул! Дрова! В харю!

Тут прибежал охранник. Знаете – когда они нужны, – так их нет. А когда не нужны уже… Прибежал охранник. Смотрит: двое в крови валяются, стеллаж набок упал, товар разбросан. Что? Как? А Саша ему спокойно так отвечает: «А ты где был? Пиво пил, как амбал десятипудовый в рекламе? Ты кто – секьюрити? Так вот ты и должен быть на месте, когда посетителей оскорбляют. Ты должен обо мне заботиться. Ты обязан бардак пресекать и выбрасывать вон уродов, которые мешают людям жить… Вызывай им, на хер, „скорую“».

Вот так я впервые увидел Сашу Тимофеева. Я сразу понял: вот – человек! Вот – характер!

И мы уехали с Ольгой. Пить кофе нам расхотелось. Сами понимаете: все настроение пропало. Дровами – ив харю! Но километров через шестьдесят стоит еще кафушка. Мы туда заскочили. А спустя пять минут подъехал Саша… увидел нас – улыбнулся. И я пригласил его за наш столик. Он сел. Слово за слово, познакомились.

– А здорово вы разделали их, Саша.

– Да, ерунда. Не бойцы – смазка для штыка.

– Вы спортсмен?

– Был когда-то.

– А сейчас, извините, чем занимаетесь?

– Чем придется. Без пяти минут бомж.

– Ну на бомжа-то вы, допустим, не очень похожи, – сказала Ольга и кивнула за окно, на машину, на которой приехал Саша. Это был «мерс-180».

– Это не моя. Подрядился перегнать для одного барыги, – ответил он, улыбаясь.

– Так что, – спросил я, – вы, Александр, совсем без работы?

– А вы можете что-то предложить?

– Не знаю… возможно.

Вот так, господа, мы и познакомились. Я еще не знал, чем это знакомство обернется. Господи! Если бы я знал! Но тогда я ничего не знал. Я – наоборот – подумал, что Саша может быть полезен в некоторых ситуациях… Мы познакомились, обменялись телефонами и расстались. Так, дорожный эпизод. Не более того… кто может знать?

Я подумал, что Саша Тимофеев может быть полезен при случае. И – как на грех – такой случай подвернулся.

* * *

– В середине апреля? – спросил Петрухин.

– Что? А… да, в середине апреля. Откуда вы знаете?

– Догадался.

– А я не догадался, – мрачно произнес Строгов и налил себе коньяк.

Брюнет посмотрел на Петрухина. Петрухин пожал плечами.

– А я не догадался, – сказал Строгов после того, как выпил коньяк. – Ни хера я не догадался, что сам голову в петлю сую… Позвонил я, дурак, этому Саше. Меня, блядь, накануне оскорбили сильно. Почти как на заправке… Другая, конечно, ситуация, но смысл тот же самый. На Большой Морской дело было. Мы с Ольгой подъехали там к одному магазинчику. Я, короче, тачку поставил, вдруг – бах! – вылетает один орел в униформе, с дубинкой: здесь нельзя ставить! Почему, говорю, нельзя? А потому, говорит, что здесь наш босс всегда паркуется. Вот-вот он подъедет, будут неприятности… Да что же, думаю, за херня такая. Я с женщиной… вы понимаете? Я же все-таки мужчина, офицер. Я должен как-то соответствовать!

– А ты, Игорек, са-а-т-т-ветствуешь, – сказал Брюнет с издевкой.

– Тебе обязательно нужно в меня плюнуть? – спросил Строгов.

– Ты сам весь себя обслюнявил, папа. Хочешь са-а-тветствовать – подойди и дай в морду. Тебя могут избить, могут искалечить. Но ты будешь чувствовать себя мужиком. Вот так, папа. А то: офицер… с женщиной. А надо: вязанкой – в харю!

– Тебе обязательно нужно в меня плюнуть, – сказал Строгов.

– Да на хер ты вообще мне нужен?! – в сердцах сказал Брюнет. – Я из-за твоих подвигов на три шага к инфаркту приблизился, офицер с женщиной.

Купцов, косясь на Брюнета, кашлянул в кулак. Партнерам очень не хотелось, чтобы Строгов замкнулся. Игорь был подогрет алкоголем, возбужден. Ему хотелось выговориться. Он был сейчас открыт, искренен… В любой момент он мог «закрыться». Такие случаи бывали. Петрухин протянул Строгову сигареты, сказал:

– Отлично тебя понимаю, Игорь… Героев в жизни нет. А ситуевина крайне неприятная. Тебя оскорбили, и ты позвонил Саше. И я бы позвонил Саше. И Виктор тоже позвонил бы Саше.

Брюнет хмыкнул. Петрухин быстро наступил ему на ногу под столом: молчи. Обосрешь всю обедню.

– Я был оскорблен, – сказал «офицер с женщиной»: – Вам, наверно, трудно это понять… Но меня в присутствии Ольги едва ли не пинками вышибли со стоянки. Нормально, да?.. И я позвонил Саше. Мы встретились с ним вечером в баре «Трибунал». Я рассказал ситуевину. А он рассмеялся и сказал: так в чем вопрос?.. А в чем вопрос? Проучить нужно уродов! Вот и весь вопрос. Возьмешься, Саша?

– Стоп, – сказал Брюнет. – Стоп. На Большой Морской, говоришь?

– На Большой Морской.

– Так это ты сжег джип Утюга? – с интересом спросил Брюнет.

– Утюга? Какого Утюга? Какой джип?

– «Лэндкрузер». С «мэриевскими» номерами. Вот какой джип.

– «Лэндкрузер», – сказал Строгов. – С «мэриевскими» номерами.

Брюнет хлопнул себя по ляжкам и засмеялся.

– Ну ты, друг детства, даешь! Утюг на говно изошел! Все орал: найду падлу – поглажу… Ты, кстати, знаешь, Игорек, почему его Утюгом зовут?

– Н-нет, – неуверенно сказал Строгов.

– Сильно любит гладить, – сказал, усмехаясь, Брюнет.

В кабинете вдруг запахло горелым мясом… Ты все еще уверен, читатель, что смертная казнь – это негуманно?.. Ну, извини, наверно, мы не правы. Пусть ребята немножко порезвятся: войдут в твой дом, отберут твои рублики, изнасилуют твою жену… А если ты не захочешь отдавать свои рублики, тебя немного ПОГЛАДЯТ. Стрелочки на штанах помялись, папуля. Надо разгладить. Да не, спасибо, гладильная доска не нужна.

– Ты позвонил Саше, – сказал Петрухин. – И что? Что он сказал?

– Он спросил: а чего, собственно, я хочу? Я хотел в тот момент только одного – наказать уродов.

– И Саша, – спросил Купцов, – взялся наказать уродов?

– Да, он взялся.

– Угу… понятно. Он спросил: что и сколько?

* * *

…он спросил: что и сколько? Строгов ответил: полтонны баков. Сжечь к чертовой матери. Сможешь, Саша? – Надо подумать. В Таджикистане мне, вообще-то, доводилось делать такие дела. Если маленько прыснуть бензинчиком и фигануть из ракетницы – красиво горит. – Так ты возьмешься? – Надо подумать. Да и ракетницы нет. А у тебя что – горит? – В том-то и каламбурчик, что пока еще ничего не горит. А надо бы! Чтобы запомнили, суки! …Они попили кофе в «Трибунале» и собрались уходить. Строгов предложил подвезти… Куда тебе? – спросил. – На Большую Морскую, – ответил Саша. – Покажешь мне этот джип.

Джип, как на грех, стоял на месте. Строгов показал. Они проехали мимо, остановились метрах в пятидесяти. О’кей, сказал Саша. Лотом взял с «торпеды» строговскую «Zippo». Повертел в руках.

– Зажигалочки не жалко, Игорь?

– Зажигалочки? В каком смысле?

– В смысле инициации процесса горения. «Zippo» чем хороша? Откинул крышку, крутанул колесико – горит. Это вам не «крикет». В «крикете» рычажок нужно удерживать, а в «зиппо» – нет.

Строгов ничего не понял, только пожал плечами. Саша рассмеялся, сунул зажигалку в карман и вышел.

– Смотри, – сказал он. – Сейчас будет знатный костерок.

Из салона «бээмвухи» Игорь видел, как Саша Т. перешел дорогу и вошел в магазин «Товары для дома»… Зачем ему «товары для дома»? Из магазина Саша вышел спустя пару минут. Под мышкой он нес пластиковую канистрочку, из кармана торчала деревянная рукоятка… Откручивая на ходу крышку с горловины канистры, Саша неторопливо шел к джипу… Строгов замер. Медленно кружились снежинки над черной щелью улицы. Блестел толстыми боками сытый «лэндкрузер»… Саша подошел к машине. Обернулся, посмотрел на Строгова. Разобрать выражение лица на таком расстоянии было невозможно, но Игорю показалось, что Саша улыбается. Строгов вдруг занервничал.

Саша вытащил из кармана молоток…

Дзынь! – рассыпалось боковое стекло джипа.

Закричала сигнализация: «пиу-пиу»… В правой руке Саши Т. ярко вспыхнул огонек «зиппо». Строгов сглотнул слюну. Теперь он уже не хотел, чтобы произошло то, что должно произойти… Маленький язычок пламени весело бился в руке Саши Т. «Пиу-пиу», – орала сигнализация.

– Не надо, – прошептал Строгов.

Канистра, а вслед за ней зажигалка, исчезли в салоне «лэндкрузера».

В первый момент ничего не произошло. Строгов подумал, что зажигалка погасла… Но через секунду джип осветился изнутри, длинный огненный бес выскочил наружу из разбитого окна.

– Пиу! – закричал обреченный автомобиль. Саша Т. быстро пошел прочь, нырнул под арку.

* * *

– М-да, – сказал Брюнет, когда Строгов закончил свой эмоциональный, но весьма сбивчивый рассказ. – ХарАктерный парень Саша Трубников.

Строгов ничего не ответил, протянул руку к бутылке. Брюнет отодвинул бутылку.

– Очень быстро гонишь, Игорек. Этак ты укутаешься раньше, чем мы дослушаем до конца твою увлекательную повесть… А мне страсть как хочется узнать, чем она кончится.

– Она давно кончилась, – сказал Строгов. – В кабинете Нокаута. В воскресенье.

– Вот про это и пилИ. Как зазубренным серпом по моим нежным колокольчикам… ПилИ, Игорек, пилИ.

Строгов с тоской посмотрел на бутылку. Петрухин крякнул и сказал:

– Дай ему выпить, Виктор… Видишь – хреново ему?

– Тьфу… да пусть хоть зальется. Офицер-с-женщиной.

Строгов набулькал себе коньяку. Выпил.

– Спасибо, – сказал он. – Спасибо. С чего начать?

– В чем все-таки была суть конфликта с Нокаутом? – спросил Купцов. – Версия «фольксваген» выглядит не очень убедительно.

– Да, конечно, – согласился Строгов. – Не в «фольксе» дело.

– А в чем?

– Лешенька начал борзеть… Он начал борзеть. У него была масса амбиций и полторы извилины. Он же никто. Ноль. Жлоб. Пэтэушник. Такой же, как эти уроды на заправке. Но ему хотелось уважения. Ему хотелось быть – о-го-го! – бизнесменом. А он же трех слов связать не мог без мата… Не человек, а беда в «адидасе». Но с претензиями. Помнишь, Виктор, когда мы с финнами только-только завязались и поехали в Хельсинки?

– Ну?

– Гну! Он же тоже тогда рвался: я буду переговоры вести! Господи! Да какие ему переговоры? Я ему тогда осторожно намекнул – так он меня с ног до головы слюной обрызгал.

– Что же ты мне не сказал? – спросил Брюнет.

– Я говорил. Но ты пропустил мимо ушей. Ты отмахнулся. Ты сказал: что вы как дети? А Леша завелся! Он вбил себе в голову, что я против него интригую… И начал меня доставать. О, как он начал меня доставать! Я попытался по-хорошему. Я попытался наладить контакт. Но он из породы таких козлов, которые понимают только язык силы. Я ему: Леш, давай замнем. Кто старое, говорю, помянет – тому глаз вон. Сходим в баньку, выпьем, срамных девок позовем. А он мне: зачем девки? Ты сам у меня отсосешь… Ну, нормально?.. Сказал – и ржет, сволочь. Довольный. Глаза блестят. Зубы скалятся… А вы говорите – «фольксваген».

– Нет. Это вы, Игорь, говорите: «фольксваген», – возразил Купцов.

Строгов плеснул себе еще коньяку. От прежней его бледности не осталось и следа. Строгов сидел красный, на лбу выступили капельки пота. И на носу тоже выступили капельки пота.

– Я не говорю: «фольксваген», – произнес он. – Не говорю… Это Нокаут сказал: «фольксваген». Вы думаете, ему нужен был этот «фолькс»? Да хрен там! Ему нужна была ссора. Повод… И тогда я понял, что…

Строгов вдруг замолчал. Видимо, ему было очень трудно вспоминать, что он тогда понял.

– Я понял, что мне снова нужна помощь Саши. Но я же не имел в виду убийство!

– Мы знаем, – сказал Купцов.

– Вы мне верите?

– Конечно, – сказал Петрухин. А Брюнет сказал:

– А что это меняет?

– Ну как же, Витя?

– Ладно, пилИ дальше, офицер-с-женщиной.

* * *

…Саша сказал: а в чем проблема? Давай потолкуем с твоим Нокаутом. Может, он и не Нокаут вовсе, а так… Нокдаун? Ха-ха-ха… Готовь штуку баксов, Игорь. Не горячо?

– Не горячо, – ответил я.

Я еще не знал, что горячо. Так горячо, что горячей не бывает. Горячей, чем пламя «зиппо» в салоне джипа.

– Не горячо, – ответил я Саше. И назначил Нокауту стрелку в офисе…

– Ты что? – удивился Нокаут. – Стрелку мне забиваешь?

И заржал. Смеху него был противный, как икота. Грех так говорить о покойнике, конечно, но из песни слова не выкинешь. Заржал Леша Нокаут. Не знал, что жизни ему всего сутки отпущено… День хороший был, теплый. Самое бы то на природу выбраться, на шашлычки. Но вышло все по-другому… Не горячо? О нет, не горячо! Не горячо – сплошной ожог. Пожарище. Пепелище… Дым. Дым… День хороший был, теплый. А Саша явился вдруг в длинном пальто и в шапочке. Чего это он, думаю, в шапочке? И ведь совершенно не просек я, что он с ружьем. Хоть и без приклада помповуха, хоть и ствол укорочен, а все же полметра длины будет… Но я не знал про ружье. Честное слово: не знал. Даже и не думал.

Мы приехали. Нокаут был уже там, у себя, в кабинете. Мы прошли. Охранник: здрасьте… и мы прошли. Было очень тихо. Странно, но я ничего не ощущал. Не чувствовал я ничего: ни тревоги, ни напряжения. Саша жевал резинку. И нес под полой обрезанную помповуху. Я потом спрашивал у себя: почему я ни о чем не догадывался? Пока я сидел в КПЗ и в «Крестах», я спрашивал у себя: почему? Почему я ничего не знал?

Мы вошли в кабинет Нокаута. Он сидел в кресле, закинув ноги на стол. Он любил так сидеть. Он считал, что это круто, это по-американски. Он сидел «по-американски» и курил.

– Какие люди! – сказал Нокаут.

– Ноги со стола сними, – сказал Саша.

– Это ты кого с собой привел, юнга? – спросил Нокаут.

– Ноги со стола убери, – сказал Саша и вдруг достал из-под плаща ружье. Я этого совершенно не ожидал. И Нокаут тоже этого не ожидал… Он очень медленно стал снимать со стола ноги. Ноги были в желтых мокасинах и белых носках.

– Вы что – оху…ли? – спросил Леша. Он встал и стоял около стола, а Саша поднимал ружье.

– Саша! – сказал я.

– Вы что – оху…ли? – закричал Леша и бросился к шкафу.

Я не знаю, зачем он бросился к шкафу… За бейсбольной битой?.. Нет, нет. Я не знаю.

Грохнул выстрел…

Как из пушки грохнул выстрел. И я увидел как голова… как Лешкина голова…

* * *

– Выпей! – сказал Брюнет.