Текст книги "Дело о пропавшей России (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

В этот раз что-то во внешности моей милой было не так – по лицу размазан грим, светлая футболка перепачкана.

А что с прической? Вместо гривы какие-то обдерганные сосульки...

– Мариша...– Я кинулся навстречу, стараясь не опрокинуть кофеманов с их столиками.

Вблизи Марина выглядела совсем неважно: щека расцарапана, на лбу синяк, волосы обкромсаны беспорядочными клоками.

Уткнувшись мне в плечо, Мариша зарыдала. О приятном времяпрепровождении можно было забыть.

Я поймал машину, втиснул нервно всхлипывающую Марину на сиденье, сел следом, назвал адрес. Вез я ее туда, куда и собирался везти изначально, назначая свидание,– на квартиру к Ваське Политову, своему бывшему сослуживцу по одному из питерских театров.

Вот и приехали. Типовой "корабль" на Гражданке. Четвертый этаж, мы на месте – однокомнатная Васькина квартира с крохотной кухней. Хозяин, оставив мне ключи, на пару дней отъехал на гастроли в Волхов, радовать детишек "Котом в сапогах". Возле кровати цветы, в холодильнике – шампанское, фрукты. Все это я завез загодя, предвкушая наши послекофейные развлечения. Не до них.

Мою спутницу колотила крупная дрожь. Успокоить женскую истерику примерно то же самое, что голыми руками тормозить паровоз. Тут-то шампанское и сгодилось – хлопнула пробка, и я силой влил в Марину несколько глотков.

Поперхнулась, закашлялась, но лекарство подействовало. Я усадил ее на стул на кухне и принялся втолковывать, как маленькой:

– Котенок, ты можешь ничего не рассказывать, даже не отвечать, просто кивай... Сейчас я тебя отведу в душ. Хорошо?

Кивок.

– Мне придется тебя раздеть...

Замерла... Кивнула. Вот и ладушки.

Я включил в ванной свет и осмотрелся – ничего, сойдет, сейчас не до высот эстетики. Сполоснул ванну, пустил горячую воду. Вернулся на кухню, где, привалившись к холодильнику, сидела Марина.

Я перенес ее в ванную. Осторожно стащил с девушки перемазанные грязью джинсы и футболку, затем трусики – лифчик юная леди не носила принципиально, но сейчас мне было не до эротических фантазий. От кучки одежды на полу почему-то несло помойкой.

Марина сама забралась в ванну.

Я присел на эмалированный бортик и стал аккуратно смывать с нее грязь, слезы и размазанную косметику...

Потом закутал девушку в огромное махровое полотенце, уложил ее на диван, сверху накинул плед с тиграми. Вскоре поспел чай...

Марина вроде бы окончательно успокоилась. Я сел рядом на краешек дивана, обхватил ее ладонь своими руками.

– Котенок, теперь, если можешь, расскажи, что с тобой случилось?

***

Пару недель назад на улицах появились афиши, извещавшие, что в городе пройдут "эксклюзивные четырехдневные гастроли" легендарных рок-звезд с Британских островов "Води Джи". Радовать слушателей они собирались в двух престижных ночных клубах на Невском проспекте: "Лаки чен" и "Голден боллс".

И "Счастливого китайца" и "Золотые шары" – именно так переводились на русский названия этих заведений "держали" колоритные и небезызвестные в самых различных кругах братья – Станислав и Виктор Карпенко. Клубы были не из дешевых. Я, к примеру, ни в том, ни в другом ни разу не был. Хотя, говорят, там было на что посмотреть: концерты звезд, раскрученные ди-джеи в качестве ведущих дискотек, полуобнаженные официантки, стриптиз, "марки"

ЛСД, коксовые "дорожки" и золотая молодежь с малопонятными источниками дохода...

Билеты на "Боди Джи" стоили дорого – самые дешевые шли по полсотни долларов, самые дорогие – для VIP-ов тянули под тысячу зеленых. Удивительно, но билеты смели за несколько дней.

Ажиотаж подогревало и то, что выступлений должно было быть всего лишь четыре – по два в каждом из заведений.

Перед началом первого выступления заезжих звезд в "Лаки чене" собрали десятка два журналистов из "музыкальной" тусовки. Осветить, так сказать, предстоящие звездные выступления в нужном ключе. В этих двух десятках оказалась и Марина.

Несмотря на почти что ангельскую внешность, Марина была неплохим журналистом и – главное – хорошо разбиралась в мире рок-музыки. У нее возникли сомнения в том, что в клубах братьев Карпенко будут выступать настоящие "Води Джи" (музыканты этой группы вообще гастролировали очень редко, а если и давали концерты, то не в ночных клубах). Поговорив с парой продюсерских фирм, занимавшихся организацией гастролей иностранных исполнителей, и сделав звонок в Великобританию, Марина пришла к выводу, что в Петербург приехали не сами "Води Джи", а их двойники.

Марина поделилась своим открытием с несколькими коллегами. В итоге на следующий после пресс-конференции день братья Карпенко с удивлением обнаружили в ворохе восторженных публикаций о предстоящих гастролях несколько заметок, в которых с той или иной степенью уверенности говорилось, что выступления "Води Джи" в петербургских ночных клубах – не более чем мошенничество и афера.

Таких "гнусных поклепов" на братьев Карпенко оказалось четыре (включая и Маринину статью в "Телескоке"). Братья сочли себя оскорбленными, к тому же часть поклонников "Води Джи" уже требовала вернуть обратно деньги за билеты (были и такие, кто пытался "забить" братьям "стрелку", чтобы разобраться "по понятиям" и получить "ответку за базар").

В общем, вышел скандал. Гастроли пришлось отменить. А тщательно лелеемый братьями образ коммерсантов новой формации дал трещину.

На следующие сутки после выхода статей Карпенко решили разобраться с журналистами. С Мариной особо не церемонились. На подходе к редакции "Телескока" путь ей преградили два мордоворота, посадили в вишневую "девятку".

Правда, эта операция не обошлась без сюрпризов: одному из амбалов Марина ногтями расцарапала ухо, второму отодрала лацкан его пиджака "от Версаче" (видимо, "Версаче" был поддельным). Мордовороты тоже не церемонились: один из них заехал журналистке в ухо.

Машина доставила Марину во двор "Лаки чена", и через несколько минут она предстала перед хозяевами клуба.

Как я уже говорил, в последние несколько лет оба Карпенко: и старший Виктор, и младший Станислав – тщательно работали над своим образом "интеллигентных петербургских коммерсантов новой волны, не чуждых политике, здоровому либерализму, исконной петербургской культуре". Они действительно старались, чтобы память об их делах в период "первоначального накопления капитала" стерлась как можно скорее. И во многом это им удавалось.

Наверное, со стороны это выглядело потешно: благоухающие изысканным парфюмом господа в стильных дорогих костюмах орали и брызгали слюной, как подзаборные синяки, промышляющие сбором пустых бутылок. Но Марине было не до смеха. "Сучка" и "соска вшивая" были самыми ласковыми эпитетами, которыми ее наградили. Претензии Карпенко сводились к тому, что из-за "пустозвонства" Марины и ее "недотраханных дружков" братья попали на крупные бабки ("Тебе, соска вшивая, такие деньги и не снились...").

– Мы вас, щелкоперов, на счетчик поставим! Вы нам по гроб жизни за свои писульки башли отстегивать будете!

Руганью дело не ограничилось. Младший Карпенко схватил Марину за шею и долго тряс. Затем отвесил несколько оплеух (браслет его часов и оставил царапину на Марининой щеке).

– Квартира у тебя есть? Не будет у тебя квартиры,– кричали Марине.– На помойку отправишься к бомжам...– Эта идея неожиданно вдохновила братьев.Сейчас и видок тебе сделаем, для помойки в самый раз!

Пока охранники братьев держали Марину, Станислав вооружившись ножницами, защелкал ими по кудрям журналистки.

Наконец он посчитал работу законченной, и охранники получили от своих хозяев указание отправить "говнючку" на помойку.

Выполнили амбалы приказание буквально. Марину выволокли на задний двор "Лаки чена", откинули крышку помоечного бака и сунули девушку внутрь. Да сверху еще и крышкой закрыли...

К концу рассказа Маришку совсем сморило. Она отключилась.

***

Интересно, подумал я, только Марина попала под горячую руку Карпенко или еще кто-нибудь из наших коллег "понюхал помойки"? Впрочем, всем этим у меня будет время заняться утром. Сейчас меня ждали более насущные дела: стирка измазанных брюк и футболки Марины...

Утром Марина выглядела неважно.

Но все равно очаровательно.

– Я всю ночь думал,– сказал я,– на твоем месте я бы пошел в РУБОП и написал на обоих Карпенко заявление.

Нет. Я боюсь!

Тогда я попытался выяснить, с кем еще из ее коллег братья могли провести воспитательные мероприятия, но она наотрез отказалась говорить со мной на эту тему.

Еще чуть-чуть, и истерики было бы не избежать. Я не стал настаивать. В конце концов, и сам могу все выяснить.

Маринина одежда уже высохла.

– Одевайся, я отвезу тебя домой...

– Все будет хорошо,– попытался успокоить ее я.

Мы – расстались возле дверей ее квартиры на Петроградской. Я пообещал позвонить ей вечером.

– Посиди некоторое время дома, на работе не появляйся,– попросил Марину я напоследок.– Ты же можешь заболеть на пару дней?

***

Теперь предстояло заняться кое-какими изысканиями. Я отправился в контору. Была суббота. Но многие коллеги появлялись в Агентстве и по выходным: кто поработать, а кто и отдохнуть. Восьмеренко, например, обычно общался с кем-то по казенному интернету. А Спозаранник опять кого-то допрашивал с пристрастием в своем кабинете с решетками на окне – из-за двери слышались приглушенные мужские рыдания.

Мне повезло. Агеева оказалась в Агентстве. Ее, как всегда, загрузил срочным заказом Обнорский.

– Марина Борисовна, вы не дадите мне посмотреть, что у нас есть на обоих Карпенко? Очень надо. Все, что есть, включая свежий скандал с "Води Джи".

Агеева посопротивлялась для вида, но затем смирилась и выдала мне толстую папку распечаток и газетных вырезок.

Раскурив трубку, я зашелестел бумагами.

Минут через двадцать передо мной лежал список тех журналистов, кого могли пригласить для вправления мозгов к братьям Карпенко. Он был невелик. Кроме Марины Ясинской в нем оказались Алик Заборин из "МК в Питере", Витя Кожевников из питерской "Комсомолки" и Толик Мартов из "Смены". На выходных я имел шанс разыскать только Заборина, домашних координат других у меня не было.

Потом я стал изучать досье на братьев Карпенко. Оно было толстым.

Разница в возрасте у братьев была десять лет. Карпенко владели сетью кафе, ресторанов, ночных клубов, казино и дискотек. Им принадлежало несколько журналов и газет (в основном бульварных). Кроме того, Карпенко были акционерами нескольких крупных компаний, занимающихся фармацевтикой, нефтебизнесом и грузовыми перевозками. Оба брата в разное время становились депутатами городского парламента, а старший даже просидел один срок в Госдуме, но последние выборы проиграл.

Ходили слухи и о нелегальном бизнесе братьев. Известно было, что оба они входили в ближний круг одного из крупнейших городских авторитетов Михаила Ломакина (он же – Лом). Против братьев дважды возбуждались уголовные дела: за мошенничество и хищение. Они даже провели некоторое время за решеткой, но затем дело благополучно развалилось. Правда, в РУБОПе интерес к Карпенко не потеряли и только и ждали, когда они на чем-нибудь проколются. Но даже РУБОПу подступиться к влиятельным братьям было трудно.

Видимо, чувствуя свою безнаказанность, рассуждал я, Карпенко и обнаглели – история с Мариной тому подтверждение.

Изучив бумаги, я понял, что "гарнира", как любит говорить шеф, у меня уже более чем достаточно, а вот "мяса" в этой истории следовало добавить (рассказ Маришки требовалось дополнить еще чьими-нибудь показаниями).

Записная книжка у меня в жутком беспорядке. Я раза три перелистал ее от корки до корки, прежде чем отыскал домашний телефон Алика Заборина. Позвонил. На том конце провода ответили после девятого гудка – мужской голос.

– Привет, Алик, Соболин беспокоит. Не забыл еще такого?

Мы обменялись еще парой ничего не значащих фраз, прежде чем я решил взять быка за рога и предложил Заборину пересечься со мной где-нибудь в центре.

– Да нет, ты знаешь, я тут последние дни все больше дома сижу (Опа! Вот оно!..),– ответил Заборин.– А что за интерес у тебя ко мне?

– Хочу побеседовать о последствиях одной твоей публикации. Про гастроли "Води Джи"...

– Уже знаешь?– Голос моего собеседника поскучнел.– Черт с тобой, приезжай. Только пива купи. И рыбки захвати...

Он продиктовал адрес. Ехать предстояло на Юго-Запад.

Через час тридцать пять минут я звонил в дверь квартиры Заборина на третьем этаже девятиэтажного дома на Маршала Жукова. Когда он открыл мне дверь, я присвистнул. Видок у него был еще тот. На месте левого глаза фиолетовая с отливом опухоль.

– Ну чего вылупился? Битого журналиста не видал? Не стой столбом, Соболин, входи. Любуйся последствиями столкновения неподкупной журналистики с кровавой мафией.

Заборин посторонился, пропуская меня в квартиру.

– На лицо смотреть неприятно, но болит меньше. Хуже всего – ребра, дышать тяжело...– Заборин отобрал у меня бутылки с пивом.– Да не сиди пнем, сгоняй на кухню, там возле мойки бокалы какие-то есть.

Стаканы оказались не первой свежести, но я их сполоснул под краном...

– Ну, Алик,– перешел я к делу, когда две бутылки пива практически опустели,– я так понимаю, у тебя есть к братьям Карпенко небольшой счет. Думаю, мы в состоянии его предъявить к оплате.

– Вы там у Обнорского своего всей конторой крышей поехали?

– У меня к братьям есть свой счет,– сказал я и рассказал ему все (или почти все) про историю с Мариной Ясинской.

Заборин вздохнул, поморщился от слишком глубокого вдоха и тоже рассказал мне все, что посчитал нужным.

Заборина не отлавливали по дороге в редакцию. Ему просто позвонили по телефону. Позвонил знакомый – "коллега по журналистскому цеху" – и пригласил попить пивка в "Лаки чен".

Но бедному Алику даже пива попить не дали. Едва он вошел в клуб, как к нему подошли два амбала и попросили пройти к руководству клуба.

Заборин не сопротивлялся – все равно бесполезно.

Оказавшись перед братьями Карпенко, Заборин на свою беду начал хорохориться. Тогда братья приказали своим мордоворотам оттащить его куда-нибудь, где никто не услышит, и поработать над ним. Охранники приказание исполнили, увели Заборина в небольшой спортзал, скрывавшийся, как выяснилось, в глубинах "Лаки чена", и минут сорок отрабатывали на нем приемы восточных единоборств, используя Алика в качестве говорящей макивары.

До дома он еле добрался – мало того что все тело болело, так еще и в машину никто сажать не хотел. К тому же бумажник его остался в клубе.

– Ты представь, Соболин, там же не только деньги были, там моя кредитная карточка была – нам из Москвы на нее зарплату перечисляют.

Я не представил. У меня у самого никогда никаких кредитных карточек не было.

– Что делать собираешься?– поинтересовался я.

Заборин пожал плечами:

– Прижать бы как-нибудь негодяев... Да только что с ними сделаешь?..

– Можно в РУБОП пойти, ими там давно занимаются.

– Думаешь, поможет? С их-то связями и депутатской неприкосновенностью?

– Старший-то мимо неприкосновенности пролетел на последних выборах, как веник над Парижем...

– Ты всерьез дурак или прикидываешься?– Алик замахал на меня руками.

Пришла моя очередь пожимать плечами.

Я поинтересовался, как отыскать двух оставшихся журналистов, нехорошо написавших о Карпенко.

Заборин не знал – посоветовал звонить в понедельник в редакции.

***

Субботний день катился к вечеру.

Я нашел ближайшую телефонную будку и позвонил Марине.

– Я соскучился... Не говори ничего, скоро приеду.

Желтые розы я купил у входа на "Ленинский проспект" у "Петроградской" вышло бы раза в полтора дороже. А неподалеку от ее дома заскочил в кондитерскую и купил несколько пирожных. Выглядела Ясинская уже получше, но все равно неважно. Я понял,– что эту ночь мы вряд ли проведем вместе. Кофе мы тем не менее выпили и пирожные съели.

– Не бойся, котенок,– я чмокнул ее в лоб, уходя,– мы их еще прищучим.

Я позвоню тебе завтра.

Делать до наступления ночи было совершенно нечего. Пешком я прошел по Каменноостровскому проспекту. Оставил позади Австрийскую площадь (мне она всегда напоминала площадь Звезды из "Трех толстяков"). В бывшей столовой, где когда-то я пил маленький двойной за двадцать шесть копеек в перерывах между съемками "Афганского излома", теперь находился китайский ресторан. На пляже перед Петропавловкой уселся прямо на песок, выбрав местечко почище. Пришло настроение раскурить трубку. Достал ее из кармана жилетки и стал набивать табаком.

До двадцати пяти лет я не курил и нос воротил от табака. А потом Света Завгородняя подарила мне на день рождения трубку и пачку табака. Этакий отдарок – за год до этого я привез нашей супермодели по ее собственному заказу из Стокгольма длинный мундштук для папирос. Подарили – надо пользоваться. После первой в жизни выкуренной трубки минут на десять я поплыл. А потом ничего, привык, даже стал находить удовольствие в процессе курения.

Я и забыл, когда последний раз сидел вот так, просто глазея на окружающее, позволяя мыслям течь, как заблагорассудится, перескакивая с предмета на предмет. Когда буду богатым – куплю себе островок в шхерах рядом со Стокгольмом, буду сидеть, курить трубку, глядеть на волны и проплывающие мимо пароходы...

***

Спал я крепко и допоздна. Выспался с запасом на всю следующую неделю. Хотя ни разу мне этого запаса даже до среды не хватало. В воскресенье я тоже не поехал к Анюте и Антошке на дачу – скинул жене сообщение на пейджер, что замучили до головной боли неотложные дела.

Насчет головной боли это я, конечно, приврал. Но дел у меня и вправду было немало. Для того чтобы выяснить координаты Кожевникова, пришлось опять отправиться на работу и залезть в одну хитрую компьютерную базу. Я – не хакер, но некоторые кнопки на компьютере нажимать умею. Из всех данных Виктора Кожевникова, журналиста "Комсомолки", я знал лишь имя, фамилию и примерный возраст: двадцать семь – тридцать лет – негусто, но под эти характеристики подошли только двое из всех обнаруженных мной Кожевниковых. Я выписал их адреса и домашние телефоны и засел за телефон. По первому никто не отвечал. Я стал пытать удачу второй раз. И она мне улыбнулась.

Трубку на том конце провода подняла женщина.

– Добрый день, простите, ради Бога, могу ли я поговорить с журналистом "Комсомолки" Виктором Кожевниковым?

– А кто вы?

Я объяснил, что я коллега – журналист Владимир Соболин из "Золотой пули". Это оказалось лучшей рекомендацией.

– Той самой знаменитой "Золотой пули"?

– Да, да, той самой. И тот самый знаменитый Владимир Соболин. Так могу я поговорить с Виктором?

Трубку передали Кожевникову. Я начал все сначала:

– Это Владимир Соболин из Агентства журналистских расследований Андрея Обнорского.

– Чем обязан?

– Мне бы хотелось обсудить это при личной встрече. Если хотите, я подойду завтра к вам в редакцию.

– Я вряд ли там появлюсь в ближайшие пару недель. Я – на больничном.

Очень плохо себя чувствую.

Все-таки мне удалось уломать Кожевникова, что я могу зайти к нему домой сегодня же вечером. Из вежливости я записал его адрес, хотя он уже был у меня записан.

Виктор Кожевников жил на Васильевском острове – на тринадцатом этаже в двухуровневой квартире неподалеку от гостиницы "Прибалтийская".

Я минуты три жал на кнопку звонка, прежде чем за дверью раздалось хоть какое-то шевеление.

– Кто там?– с опаской спросил женский голос.

– Это Соболин из "Золотой пули".

– А документ у вас есть какой-нибудь?

Я поднес к глазку редакционное удостоверение. Наконец щелкнул замок, и меня впустили внутрь...

Кожевников сидел в кресле в гостиной, уложив на пуфик загипсованную ногу. Обе кисти у него тоже были забинтованы. А вот с лицом у него, в отличие от Марины и Алика, все было в порядке.

– Что вы хотели обсудить со мной?– спросил меня Кожевников.

Это касается ваших травм.

– Я упал на тренировке по мини-футболу и повредил связки на ноге.

– Это падение удивительно совпало с выходом вашей статьи о проделках с двойниками "Боди Джи" и последующей встречей с братьями Карпенко.

Кожевников молчал. Я решил надавить:

– Виктор, вы не первый, с кем я беседую об этой истории. Карпенко встречались и с другими журналистами. Они тоже вышли после этих встреч не в лучшей своей форме.

– Володя, вам лучше во все это не соваться. Расчлененки, убийства, мелкие чиновники-взяточники, блудливые адвокаты – занимайтесь лучше этим.

– Похоже, вас эта история здорово подкосила.– Я допил чай и отставил чашку на поднос.

Я слышал, что после некоторых публикаций у Кожевникова бывали проблемы и раньше. Один раз после статьи об одном воротиле шоу-бизнеса известный питерский бард, любитель серых волков и певец лиговской шпаны, прилюдно обозвал Виктора "писучей ублюдочной мразью", но тогда Кожевников в ответ только посмеялся. А теперь в его глазах был страх...

Но тут Кожевникова прорвало. Почти на одном дыхании он выложил мне: как люди братьев вломились к нему в квартиру, как сами Карпенко измывались над ним в своем кабинете, как ему топтали каблуками пальцы ("чтобы эта сука шелудивая больше никогда авторучку в руки взять не смогла!"), как его спустили с лестницы, в результате чего у него оказалась сломана нога...

Я даже почувствовал раскаяние, что заставил его рассказывать все это, но что сделано, то сделано.

Когда он выговорился, я намекнул, что уж ему-то сам Бог велел обращаться в РУБОП, но Кожевников только замахал на меня руками.

– Я на тот свет еще не собираюсь.

Да и вам не советую. И вообще забудьте, что я вам тут наговорил...

***

Утром в понедельник настроение у меня было препаскудное. Во-первых, впереди целых пять рабочих дней: сидеть на телефоне, метаться по городу, добывать информацию и отписывать ее для нашей сводки новостей с десяти утра до позднего вечера – дело довольно утомительное, а когда еще и пять дней подряд, так вообще – труба.

Во-вторых, в понедельник у нас летучка в кабинете шефа, и это тоже не добавляет безмятежности настроения.

Правда, существенных проколов наш репортерский отдел за истекшую неделю не допустил, напротив даже, мы с Валечкой Горностаевой показали чудеса трудового героизма и энтузиазма, отписав за пять рабочих дней по три с половиной десятка информации каждый. Но кто его знает, что Обнорскому в голову придет, он ведь к любому пустяку прицепиться может (например, к Восьмеренко, который вместо того, чтобы писать о пожарах, предпочитал дуться с компьютером в футбол).

В-третьих, я совершенно не представлял, где мне ловить Мартова, который был просто необходим для завершающих мазков в описании истории прохвостов Карпенко.

Мне повезло: Обнорский в очередной раз отправился в Швецию к своему закадычному приятелю Ларсу Тингсону. А в его отсутствие летучка прошла быстро и без чтения нотаций кому ни попадя.

После летучки я часов до двух вместе со своими репортерами активно вспахивал криминальную почву Петербурга в поисках новостей. Понедельник тяжелый день и потому, что за два выходных дня криминальных событий успевает накопиться великое множество. Наше счастье, что в основном они имеют под собой пьяно-бытовые причины, так что мы оставляем их за бортом нашего профессионального интереса. Но все-таки кое-что приключилось: на овощебазе в Купчине в воскресенье из-за неисправности проводки сгорели дотла в одном из боксов три легковушки – в боксе, как выяснилось, располагался подпольный отстойник для угнанных автомобилей, где их либо разбирали на запчасти, либо перебивали номера и продавали новым владельцам целиком по поддельным документам. В ночь с воскресенья на понедельник кто-то швырнул небольшую "адскую машинку" в продуктовый магазин на проспекте Просвещения. Поначалу решили, что это криминальные разборки с конкурентами, но уже через пару часов оказалось, что взрыв – детские шалости. В остальном понедельник проходил на удивление спокойно: ни заказных убийств, ни крупных разбоев, ни краж антиквариата.

Когда стало посвободнее, я позвонил в РУБОП знакомому оперу Вадику Резакову – может быть, он знает, кто у них там занимается братьями Карпенко. Вадик как раз работал в отделе, который разрабатывал криминальных авторитетов.

С Резаковым я познакомился случайно: года три тому назад написал статью по материалам одного уголовного дела, где среди прочего подробно расписал, как к негодяям-бандитам внедрялись опера РУБОПа. На следующий день после выхода статьи Вадик позвонил мне в редакцию и долго орал в трубку, что таким журналистам, как я, надо оборвать уши и обрезать язык, чтобы не раскрывали впредь секреты оперативно-розыскной работы, а потом велел явиться к себе на Чайковского, 30.

Все оказалось не так страшно. Уши мне отрывать не стали, а язык я все-таки обжег – черным кофе, которым меня напоил Резаков. В мягкой и доступной форме мне раз и навсегда объяснили, что можно писать об оперативных разработках, а что все-таки не стоит. Расстались мы хорошими знакомыми. С тех пор периодически созванивались и встречались.

Вадик иногда рассказывал что-нибудь интересное. Например, некоторые подробности из биографии Обнорского Андрея Викторовича, которые сам шеф вспоминать не очень-то любил.

До Вадика я дозвонился около трех дня. Мне повезло. Тему Карпенко в РУБОПе разрабатывал именно он. Мой рассказ он выслушал не без интереса.

И предложил подъехать к нему часам к пяти.

***

До пяти мне нужно было попытаться отыскать Толика Мартова – последнюю жертву братьев Карпенко.

Я решил, что легче всего это сделать в буфете Лениздата, в здании которого располагались редакции нескольких газет, в том числе и "Смены". В "Смене" регулярно тискал свои опусы Мартов, и, по моим агентурным данным, сегодня там должны были давать зарплату за конец прошлого года.

Я уже был в дверях, когда меня нагнал телефонный звонок.

– Соболин!– заорал мне в спину Восьмеренко, снявший трубку.– Тебя!

Пришлось вернуться. Оказалось, на счастье. Звонил Михаил Витальевич начальник одного из отделов милиции Кировского РУВД.

– Володя, у нас тут в воскресенье поутру на Красненьком кладбище вашего коллегу откопали. Некоего Анатолия Мартова. Не слыхали?

– В каком смысле откопали?– севшим голосом спросил я, по спине пополз ледяной ручеек пота.

– Да его там какие-то придурки по шею в землю врыли, а утром сторож обнаружил. Идет себе старичок по аллейке между могилками и вдруг какие-то звуки слышит. Подходит, а там из земли одна голова торчит. Старик едва копыта не откинул от такого зрелища. А потом оклемался, нам позвонил да откапывать его стал.

– А как этого Мартова занесло на кладбище?

– Сам он что-то темнит. Говорит, мол, с приятелями поспорил, что проведет ночь на кладбище. А те, чтобы он их не обманул, решили его закопать, а на следующее утро откопать. А сторож, мол, раньше них успел.

– И вы верите?

– Может, и поверил бы, если бы на теле этого Мартова не обнаружились многочисленные синяки и ссадины. Похоже, что закопали его все же не приятели. Только он ведь заявления никакого не подал, а без его заявления мы возбудить ничего не можем.

– А Мартов сейчас у вас?

– Да нет, мы с него объяснение взяли и еще вчера домой отпустили.

– Адрес его и телефон можете дать?

– Сейчас, погоди, мне справку принесут.

Через пару минут он уже диктовал мне адрес и телефон Анатолия Мартова.

Не вешая трубку, я нажал на аппарате рычажок отбоя и снова стал набирать номер – теперь уже квартиры Мартова.

– А Толика нет,– ответили мне,– он в редакцию уехал за деньгами. И вряд ли вернется в ближайшие дни – сказал, что на неделю уезжает в командировку.

В Москву, кажется,– ответила мне какая-то тетка, судя по всему, мамаша Толика.

Вот оно, что называется, в масть попасть. Теперь, главное его в Лениздате поймать. Я потерял еще около минуты на звонок в криминальный отдел "Смены". Попал я на редактора отдела Васю Боборыкина.

– Василий Алексеевич, родной, это Соболин звонит. Умоляю, Мартов у вас появится, задержи его. Он мне позарез нужен.

– Да он здесь уже, в очереди за деньгами стоит.

– Не дай ему уйти, я через две минуты подбегу.

Бежать было недалеко. Я еще успел залететь в магазинчик на первом этаже Лениздата и купить там бутылку водки – для Мартова лучшей приманки не было. А вот и сам Толик, порывающийся вырваться из объятий Боборыкина, который всеми правдами и неправдами пытался его удержать. Надо было срочно действовать.

– Вася, Толя! Какая встреча!– Я ринулся к ним навстречу, держа бутылку высоко над головой, словно переходящий приз.– У меня радость – книжка вышла.

Проставляюсь!

Конечно, это была ложь. Но нужен же был какой-то предлог, чтобы взять Мартова в свои руки. Толику, конечно, очень хотелось побыстрее смыться,– это по глазам его видно было. Но соблазн выпить на шару все же перевесил.

Наша троица поднялась в кабинет Боборыкина. Когда-то в этом самом кабинете начинал свой журналистский путь под псевдонимом Серегин наш незабвенный Андрей Викторович Обнорский.

Как память о тех временах, в кабинете криминального отдела сохранялся откидной лежак тюремного типа, на котором не раз коротал в свое время ночи Обнорский, огромный сейф, крашенный суриком, и металлическая входная дверь с вечно заедающим замком и хитрым ключом.

Мы расположились за столом. Боборыкин смахнул с него бумаги, вытащил из сейфа три стакана и целлофановый пакетик с бутербродами и огурцами (завтрак, собранный заботливой супругой).

Опрокинули по первой. Я нес какой-то бред о несуществующей книге, а сам все подливал и подливал Мартову, чтобы он дошел до нужной кондиции. Толик и правда вскоре поплыл и вполне созрел для дальнейшего. Да и бутылку мы уже приговорили.

Что ж, каштаны надо таскать из огня, пока они горячие.

– Спасибо, Вася, по гроб жизни тебе обязан.– Я подхватил под руку Мартова и повел его на улицу.

– А куда это мы?– Толик пытался проявить остатки здравого смысла, но я не дал ему этого сделать.

– Мартов, друг!– На самом деле я был не настолько пьян, как стремился это показать.– Ну его к черту, этого зануду Боборыкина. Ты один можешь понять томящуюся душу криминального репортера. Поедем, я угощаю.

– Куда поедем-то?

В ответ я только неопределенно махнул рукой. Машину мы поймали довольно быстро. Я впихнул Толика на заднее сиденье, сам сел рядом с водителем.

– На Чайковского, пожалуйста, между Литейным и проспектом Чернышевского.

Толик очень удивился, что мы вошли не в кафе, а в резные двери особняка, где раньше размешался райком КПСС, а теперь сидели борцы с организованной преступностью. Но сил сопротивляться у него не было. Я набрал по внутреннему телефону номер Резакова.

– Вадик, это Соболин. Я внизу. Со мной ценный груз. В смысле гость.

Мне очень помогло опьянение Мартова. Будь он трезв, давно бы сбежал.

А так он покорно позволил нам с Резаковым провести его в кабинет Вадика.