Текст книги "Года любви и дни печали"

Автор книги: Андрей Дементьев

Андрей Дементьев
Года любви и дни печали

От автора

Как пишутся стихи? Иногда ловлю себя на мистической мысли, что они приходят откуда-то сверху. Я сажусь за компьютер, порой даже не зная, о чем буду писать, и вдруг появляются первые строки. Например, такие —

 
Наша жизнь, как цунами.
Все пошло кувырком.
Поменялись местами
Произвол и закон.
 

Это уже потом, когда стихи написаны, я вспоминаю, что на меня очень сильное впечатление произвели документальные кадры об этом стихийном бедствии. И мое поэтическое воображение перевело увиденное в иной образ – в образ сегодняшней нашей жизни, наполненной несчастными случаями, несправедливостью и отчаянием живущих на земле людей. Проще говоря, стихи рождаются из эмоций, из впечатлений, из тех потрясений, которыми полон мир. И они не обязательно должны быть печальными или безнадежными. Вокруг много радостного, красивого, доброго. Надо только почувствовать это.

Конечно, мне прежде всего хочется говорить о прекрасном – будь то кто-то из моих друзей, общение с природой, или внезапно обращенный на тебя глубокий взгляд красивой женщины… Я уж не говорю о любви, без которой никто из нас просто не может жить.

В моей новой книге «Года любви и дни печали», которую я отдаю на суд читателей, немало стихов, написанных только что. Это в основном лирические произведения. Но в последнее время меня почему-то неотвратимо влечет поэтическая публицистика, когда можно сказать резкое слово о социальной несправедливости, о лицемерии властей, осудить или высмеять их. Ведь «только бесстрашное слово, великая сила его за правду вступиться готово, взамен не беря ничего».

В эту книгу я включил и некоторые давние стихи, но главное в ней – это первый раздел, где собраны стихотворения, ранее не публиковавшиеся и написанные мною в 2010 году. Я очень надеюсь, что и на этот раз найду полное взаимопонимание со своими читателями.

Андрей Дементьев

Новые стихи
Год рождения
Две тысячи десятый

* * *

 
Я прожил нелегкую жизнь:
Репрессии, голод, война…
Мне сердце шептало:
«Держись!
Иные придут времена…»
 
 
Пришли…
Но не те, что я ждал.
Пришли времена «воротил»,
Эпоха ворюг и менял,
И вновь этот мир мне не мил.
 
 
А нас – ту великую часть,
Что держит страну на плечах,
Ввергают, как прежде, в напасть,
Чтоб свет в наших душах зачах…
 
 
Я прожил нелегкую жизнь.
И злобится память моя.
А сердце мне шепчет:
«Держись…»
 
 
Держусь за таких же, как я.
 

* * *

 
Виртуальное время.
Виртуальные люди.
 
 
Виртуальный успех,
Когда жизнь на нуле.
 
 
Я не знаю, что там
В виртуальности будет.
Мне хотелось бы знать,
Что нас ждет на земле.
 
 
Виртуально в Твери
Продолжают работать
На родных производствах
Мои земляки…
 
 
А в натуре – в былое
Закрыты ворота.
И в цехах одиноко
Ржавеют станки.
 
 
Виртуальная жизнь,
Виртуальное время
Забавляют кого-то
Как съемки кино.
 
 
И уходят в него
Сбросить горькое бремя
Те,
Кто в жизни реальной
Обманут давно.
 

* * *

 
Бог в помощь тому,
Кто старается,
Кто в помыслах тверд
И в решениях скор.
 
 
А леность Всевышним
Незримо карается.
Хотя не о ней
Я веду разговор.
 
 
Быть может, в наш век
Устарела пословица:
«На Бога надейся,
А сам не плошай…»
 
 
Когда нет удачи
И рыба не ловится.
И засуха может
Сгубить урожай.
 
 
И сводит на нет
Все людские старания
Холодная воля
Жестокой судьбы.
 
 
Как смерчем земля, —
Горем души изранены.
И падают слезы
На голос мольбы.
 
 
Всевышний все видит…
 
 
И горькое бремя
Земных неудач
Растворится во мгле.
 
 
И будет в тот миг
Он незримо со всеми…
 
 
Как был Он когда-то
С людьми на земле.
 

* * *

 
Я эти строки обращаю к юным,
Чьи души, как открытая тетрадь.
Кому уже понятен взрослый юмор,
Который помогает выживать.
 
 
Хотел бы я им передать свой опыт,
От глупостей и бед предостеречь,
Чтобы в душе не оседала копоть,
Когда начнут иллюзии гореть.
 
 
Чем меньше будет разочарований,
Тем больше в сердце мудрости и сил.
А жизнь и награждает нас, и ранит,
И не поймешь – кто мил ей, кто не мил.
 
 
И к этому уже нельзя привыкнуть…
Надеясь на российское «авось»,
Судьбе не зря выплачиваем выкуп
Мы тем, чего добиться не пришлось.
 
 
Я обращаю к юным эти строки.
Пускай они не повторяют нас,
Когда мы перед недругами кротки,
А возле лжи не поднимаем глаз.
 

* * *

Ане

 
Улыбнись…
Тебе идет улыбка.
Радость из нее мне сотвори.
Я поймаю золотую рыбку,
И желанья сбудутся твои.
 
 
Правда, я пока еще ни разу
Золотую рыбку не ловил.
Просто все мы жили в мире сказок,
Этот мир мне и поныне мил.
 
 
Хочется порою впасть в наивность,
Словно жизнь лишь только началась.
 
 
Золотая рыбка оказала милость —
Приплыла сама к истоку синих глаз…
 

* * *

 
Ребенок проснулся
И смотрит в окно.
Но что он увидел,
Нам знать не дано.
 
 
Ребенку полгода
И вряд ли уже
Все ясно
Его несмышленой душе.
 
 
Природа сама
Разберется во всем.
Пока же он
В замкнутом мире своем.
 
 
Но вскоре иные
Придут времена.
Поймет он,
Что лето уже не весна.
 
 
Что доброе слово
Не дружит со злым.
И мир, что вокруг…
Неповторим.
 

* * *

 
Сиреневое пламя миндаля
Заполыхало возле наших окон.
Хотя еще средина февраля,
Но дни уже под властью солнцепека.
 
 
Не хочется отсюда уезжать
В заснеженную шумную столицу…
Стараюсь солнце в сердце удержать,
Чтоб, возвратясь, с друзьями поделиться.
 

Иерусалим

Борис Пастернак

 
Поэта я увидел в первый раз
Случайно в поликлинике Литфонда…
 
 
… Его друзья уже вернулись с фронта,
А время мне напомнило фугас
Замедленного действия, который
Потом взорвал стихами шумный город.
И этот взрыв нежданно сблизил нас.
 
 
… Поэт стоял на сцене и молчал.
Он только что прочел стихи о мире.
Зал грохотал, как волны о причал…
Он улыбался, дожидаясь штиля.
 
 
Продолжив чтенье, вдруг на миг умолк,
Волшебную строку забыв угрюмо.
И зал ему подсказывал, как мог, —
Кто шепотом, кто радостно и шумно.
 
 
Потом напишут – он стихи забыл
Нарочно, чтобы убедиться,
Что юный зал его боготворил,
К кому он обращал свои страницы.
 
 
Но он-то знал, что не порвется связь
Меж ним и залом…
Остальное – небыль.
 
 
И мысль его над залом вознеслась,
Чтоб возвратиться откровеньем Неба.
 
 
Спустя года он вспомнит вечер тот
И все слова в тиши исповедальной.
И вновь в его душе строка замрет,
Как и тогда – призывно и печально.
 

* * *

 
Как быстротечна жизнь…
Казалось, что вчера
Отметил я свое тридцатилетие.
И вдруг пришла обидная пора,
Где прожитые годы все заметнее.
 
 
Но сколько бы ни миновало лет,
Считаю их без горечи и ужаса.
Не по нежданным датам горьких бед,
А по счастливым дням любви и дружества.
 

* * *

 
Дождь перестал стучаться в окна.
И стало тихо, как в раю.
Береза, что насквозь промокла,
Склонилась в сторону мою.
 
 
Увы, но осень на пороге
С ее дождями и тоской.
И вновь в назначенные сроки
Жара уходит на покой.
 

* * *

 
Говорят, что друзей
Не должно быть много,
Как много не может быть
Королей.
Представьте —
Была б на земле
Лишь одна дорога
Для всех людей,
Живущих на ней.
И как бы тогда
Мы искали друг друга?
Сколько бы не повидали
Чужих краев…
 
 
Одной дорогой
Я шел в разлуку,
Другая дорога
Нас сблизила вновь.
 
 
И потому всякий раз душа трепетала,
Когда открывал я новых друзей.
И все ж у меня их, наверное, мало
Для долгой жизни моей.
 

Еврейские жены

 
Еврейских жен не спутаешь с другими.
Пусть даже и не близок им иврит.
Я каждую возвел бы в ранг богини,
Сперва умерив вес и аппетит.
 
 
О, как они красноречивы в споре,
Когда неправы, судя по всему.
Душа их – как разгневанное море.
И тут уже не выплыть никому.
 
 
Мой друг художник – молодой и светский,
Разводом огорчась очередным,
Спросил в тоске – «Что делать? Посоветуй».
И я сказал – «Езжай в Иерусалим…»
 
 
Престиж еврейских жен недосягаем.
Непредсказуем и характер их.
Когда они своих мужей ругают,
То потому, что очень верят в них.
 
 
В их избранность, надежность и удачу.
Боясь – не потерялись бы в толпе.
А неудачи – ничего не значат.
Была бы лишь уверенность в себе.
 
 
И чтоб не обмануть их ожиданий,
Мужья обречены на чудеса:
Рекорды, книги, бизнес женам дарят,
Чтоб гордостью наполнить их глаза.
 
 
Еврейским женам угодить не просто.
Избранник – он единственный из всех.
Они хотят любимых видеть в звездах,
В деяньях, обреченных на успех.
 
 
И потому ни в чем не знают меры,
Когда мужей выводят в короли…
Без женской одержимости и веры
Они бы на вершины не взошли…
 
 
Пою хвалу терпению мужскому.
Еврейским женам почесть воздаю.
 
 
Одна из них не просто мне знакома,
Она судьбу возвысила мою.
 

Иерусалим

* * *

Ане

 
Я счастлив снова думать о тебе,
И дум таких уже теперь не мерено.
Я радуюсь, что ты в моей судьбе.
И уходить, как будто, не намерена.
 
 
Благодарю судьбу за первый день любви.
За все другие, что еще предвидятся.
Твое молчанье и слова твои,
Как вздох царевны на влюбленность витязя.
 

* * *

 
Поэзия —
Рискованный полет.
Что страховаться
Полотном газетным?
 
 
А если падать —
Так на черный лед.
Как это и положено
Поэтам.
 

Сказание об Андрее Вознесенском

 
На Пятой авеню
Я встретился случайно
С открытым внове шармом
И с юностью своей.
 
 
На солнечной витрине
Висел пиджак печально,
Такой же, что когда-то
Носил мой друг Андрей.
 
 
Мистическое чувство
Мне душу опалило.
И распахнул я двери,
Поверив в чудеса.
 
 
Но чуда не случилось.
И я ушел уныло
От образа Андрея,
Не осушив глаза.
 
 
Я перепутал годы,
Смешал все наши даты
В надежде, что нежданно
Жизнь обратится вспять.
 
 
Но друг мой виновато
Смотрел из дальней дали,
И ничего в ответ мне
Уже не мог сказать.
 
 
…Он мчался по Нью-Йорку,
С иголочки одетый,
Как будто поднимался
Над залами Москвы.
 
 
И васильки Шагала,
Что были им воспеты,
Смотрели вслед с плаката
Глазами синевы.
 
 
В машине пел Боб Дилан,
И давней песней этой
Певец прощался с другом,
О чем никто не знал.
 
 
Последняя поездка
Великого поэта…
Но ждал Политехнический —
Его любимый зал.
 
 
…Я вижу эту сцену.
Царит на ней цветасто
Сверхсовременный витязь
И поднята рука.
 
 
Встает над залом властно
Во весь свой рост великий
Единственная в мире
Надежная строка.
 
 
Он был пижон и модник
Любил цветные кепки
И куртки от Кардена.
И шарфик à Paris.
 
 
И рядом с ним нелепо
Светился чей-то галстук,
На чьих-то старых брюках
Вздувались пузыри.
 
 
Не зря же и в стихах он
Так увлекался формой,
Что вмиг был узнаваем
Почти в любом ряду.
 
 
А что всех удивляло, —
Ему казалось нормой,
Когда бросал алмазы
В словесную руду.
 
 
Я не хочу мириться
С его земным уходом.
Не может свет погаснуть,
Когда падет во тьму.
 
 
Андрей в своей стихии,
Как Байрон, мог быть лордом.
Судьба же подарила
Небесный сан ему.
 
 
И Господа просил он
Послать ему второго,
Чтоб поровну общаться,
Он так был одинок…
 
 
Господь не принял просьбу.
Не делят Божье слово.
Жил без дублера Пушкин.
И Лермонтов, и Блок.
 
 
По синему экрану
Летят куда-то птицы.
Легки и чутки крылья,
И музыкален звук…
 
 
Но птиц тех белоснежных
Я принял за страницы,
Умчавшиеся в вечность
С его уставших рук.
 
 
В своих стихах последних
Немногого просил он:
«Храните душу чистой,
Не троньте красоту…»
 
 
Был голос полон силы.
В нем столько было веры,
Что мир, устав от крика,
Услышал просьбу ту.
 

Июнь. 2010.

Нью-Йорк – Москва

* * *

 
Добрый порыв не бывает некстати.
Доброе слово всех прочих нужней.
Я не жалею, что годы потратил
На долгожданных и верных друзей.
 
 
Правда, обида случилась однажды:
Друг оплошал на крутом вираже
И не пришел, хоть я очень нуждался,
Горькую метку оставив в душе.
 
 
Так уж случилось…
Но все мы ранимы.
И не прощаем предательств и зла…
Встретилась ложь —
Ты прошествовал мимо,
Как мимо сердца и дружба прошла.
 
 
Добрый порыв не бывает некстати.
И ничего изменить в нем нельзя.
Я бы хотел, чтоб мне верил читатель,
Как доверяют друг другу друзья.
 

* * *

 
Младший брат Онегина
Печорин
Многому учился у него.
Мог любую истину оспорить,
Только бы добиться своего.
 
 
А Татьяне и печальной Мери
С братьями весьма не повезло.
 
 
Им достались горькие потери.
А любви – насмешливое зло.
 

* * *

 
Мой читатель уходит.
Покидает меня.
Книголюбов в народе
Меньше день ото дня.
 
 
Кто-то возраст свой лечит.
Нездоров, стало быть.
А иным просто нечем
За стихи заплатить.
 
 
Те, кто бизнесом занят,
Книг не любят читать.
Не страницы, а «мани»
Им привычней листать.
 
 
Все равно я не верю,
Что разлука пришла.
С обоюдной потерей
Не смирится душа.
 
 
Все вернется когда-то
Вновь на круги своя.
Это жизнь виновата
В том, что в панике я.
 

* * *

 
Я устал от этой жизни,
От ее проблем.
От речей пустопорожних,
Взявших души в плен.
 
 
Я устал от этой жизни,
От ее невзгод,
Где горбатится
И терпит
Горести народ.
 
 
Где история в загоне,
Прошлое – в дерьме.
«Ничего не надо помнить», —
Говорят стране.
 
 
Я устал от этой жизни,
Где порядка нет,
Потому что нашей власти
Слишком мало лет.
 
 
Ей бы надо подучиться,
Прежде чем учить
Тех,
Кто смотрит с укоризной
На лихую прыть.
 
 
Я устал от этой жизни,
Взятой напрокат…
 
 
Может, кто-то мне подскажет,
Кто в том виноват?
 

* * *

 
Северный Кавказ —
Швейцарские пейзажи.
Горные вершины,
Грусть и красота…
 
 
Мне бы здесь остаться.
Я бы славно зáжил.
Да не отпускают
Отчие места.
 

Пятигорск

Другу

 
Сердце просит пощады.
Просит сбавить накал…
 
 
«Не дождешься награды,
Добрых слов и похвал.
И за то, что открыто,
По веленью любви
Ты чужие обиды
Принимал, как свои.
 
 
Призывал Божью милость
К тем, кто падал во грех.
И считал справедливость
Привилегией всех.
 
 
Не боялся начальству
Возражать на виду.
И менять свое счастье
На чужую беду.
 
 
И тупому молчанью
Вызов предпочитал,
Когда ложь величали,
Не стесняясь похвал.
Когда правду гноили,
Напрягая слова…»
 
 
Трудно жить в этом мире,
Если совесть жива.
 

* * *

 
Темами для будущих стихов —
Может обернуться жизнь поэта.
Вся – от торжества и до грехов,
Вся – от горькой тьмы до света.
 
 
Это только внешне о себе
Откровенно говорит поэт нам.
Речь его, по сути, о судьбе
И о буднях Родины заветной.
 
 
Время через частные черты
Снова распахнется настежь.
Все – от неожиданной беды
До чужого счастья.
 
 
У поэта нет других забот,
Как открыться людям.
Потому что в нем всегда живет
Эта схожесть судеб.
 

Памяти сына

 
Листаю жизнь твою, как книгу…
И с незаполненных страниц
Я вновь тебе в былое крикну:
«В непредсказуемость вернись!»
 
 
Здесь без тебя так одиноко,
Как одинок наш старый дом…
И тишина глядит из окон,
Как будто спит он мертвым сном.
 
 
Я помню – детство в нем носилось.
Вился над крышей синий дым.
Тогда еще нам не грозила
Разлука взглядом неземным.
 
 
Я думал, что так вечно будет.
Ты – рядом.
А года не в счет.
 
 
Но ты ушел…
И неподсуден
Твой неожиданный уход.
 

Москва – Иерусалим.

1996–2010

* * *

 
Дождь барабанит в окна, словно мент.
А ветер, как тупой московский пристав,
Нетерпелив, настырен и неистов,
Шумит, надеясь улучить момент,
Когда восторжествует власть его
И он сорвет иль уничтожит что-то.
О, как же опрометчива Природа,
Одобрив это злое торжество.
 
 
Но вот уже светлеет небосвод.
Наверно, скоро стихнет непогода.
И, устыдившись ярости,
Природа
В знак извиненья —
Солнце нам пошлет.
 

* * *

 
Жаворонок где-то высокó
Начинает песню на досуге.
И поет так нежно и легко,
Словно объясняется подруге.
 
 
И плывет с заоблачных высот
Это вдохновение над бездной.
И земля, устав от непогод,
Радуется музыке небесной.
 

Тверская элегия

Марине

 
Я вернулся в прожитые годы —
В Устье – в деревенскую печаль.
Те же избы там и огороды,
Та же тишь и голубая даль.
 
 
Помнишь, в Устье мы снимали дачу?
Чистый домик на краю села…
Я любил на речке порыбачить.
Как-то раз и ты со мной пошла.
 
 
И сидели мы над гладью синей —
Два неискушенных рыбака.
И удачи мысленно просили,
Но не брали рыбы червяка.
 
 
А в лесу нас ожидали грузди
И краснели ягоды в траве.
И смотрели вслед нам с легкой грустью
Васильки на утреннем жнивье.
 
 
Слушали мы пенье птиц с тобою.
Я учил тебя распознавать
Голоса дрозда и козодоя,
Словно лес был нотная тетрадь.
 
 
В августе мы уезжали в город —
Школа, дни занятий и проказ.
Но врывался в дом сосновый шорох
И печалью отзывался в нас.
 
 
Проглядел я, как ты стала взрослой,
Потому что годы принимал шутя.
В этой жизни, как и в жизни прошлой
Все равно ты для меня дитя.
 
 
Помнишь, как по северной столице
Мы бродили в первый раз с тобой?
В первый раз пришлось нам разлучиться.
Ты осталась со своей судьбой.
 
 
Обласкал тебя и принял Питер.
Заменила Волгу нáдолго Нева.
Только что-то не являлся витязь,
Чтоб сказать заветные слова.
 
 
Время шло…
Ты замуж не спешила.
Жизнь текла, судьбу не торопя.
Как-то ты наивно пошутила:
«Нет пока похожих на тебя…»
 
 
Но свершилось все, как ты хотела.
И явился витязь в добрый час.
Сколько лет с той встречи пролетело.
Сколько счастья ожидает вас.
 
 
Возвращаюсь в прожитые годы.
В тишь лесов и запах стребунца.
Обойдя обиды и невзгоды,
Катит воды юная Тверца.
 

* * *

 
Сын вопросами измучил взрослых.
Все интересует пацана:
Кто под вечер зажигает звезды?
Почему не падает луна?
 
 
И куда под утро пропадают
Звезды с небосклона и луна?
Почему нам солнце столько солнца дарит,
А луна и летом холодна?
 
 
Милый мальчик, все поймешь попозже.
Разберешься в тайнах бытия.
Но пока еще ты мало прожил,
Жизнь не хочет огорчать тебя.
 
 
Срок придет – вопросов набросает,
Огорошит хитростью друзей.
И твою наивность покромсает
Ради безопасности твоей.
 
 
А пока живи наивно и открыто.
Юный мир до удивленья прост.
Все придет – заботы и обиды,
Что загадочней луны и звезд.
 

* * *

 
Лето расплакалось перед разлукой,
Перед уходом на долгие дни.
Гром громыхал одиноко и глухо.
Лето просил я – «Повремени…»
 
 
Вслед ему шумно торопится осень,
И перекрашивает тополя.
Скоро они это золото сбросят
И подурнеет внезапно земля.
 
 
Улицы станут печальны и строги.
И поседеет знакомый пейзаж.
Ночь до утра притаится в сугробе.
Вновь я войду в ее звездный шалаш.
 

* * *

А поэзия, Господи, прости, должна быть глуповата.

А. С. Пушкин

 
Он глупостью означил простоту,
Которая распахивает душу.
Не заходите лишь за ту черту,
Где невозможно ни читать,
Ни слушать.
 
 
Ведь Пушкин сам в стихах предпочитал
Быть искренним, открытым, честным крайне.
Поэма то иль горький мадригал, —
Торил он ими путь
К взаимопониманью.
 

* * *

Ане

 
Есть в каждом возрасте свой шик.
У детства – милая бездумность.
У зрелости – карьерный пик.
А мне всего дороже юность.
 
 
Я в ней влюблялся много раз.
И это началось так рано.
От голубых до карих глаз
Блуждал я в роли Дон Жуана.
 
 
Перебирая эксклюзив,
Искал везде свою мадонну:
Чтоб профиль был ее красив,
Улыбка, голос и объемы.
 
 
И вдруг однажды ты пришла.
Явилась, как виденье свыше.
И замерла моя душа,
И взгляд твой все былое выжег.
 
 
И все забылось и ушло…
И никогда не повторится.
Девиц немалое число
Я поменял на единицу.
 
 
Я понял, что любовь одна.
А все влюбленности – игра лишь.
Я верил, что придет весна,
И только ты ее подаришь.
 
 
Так и случилось… Потому
Теперь я счастлив и спокоен.
Склоняюсь к сердцу твоему,
Как в Храме кланяюсь иконе.
 

* * *

Т. Ф. Пирожковой

 
Какое-то таинственное время:
Знать не дано, что ждет нас впереди.
То ли продлится пасмурное бремя
Всех тягостей, что встали на пути.
 

 
То ль разрешатся все проблемы века,
И просветлеют судьбы и страна.
 

 
…Вчера в лесу вдруг распушилась верба,
Хотя еще не началась весна.
 

 
Наверно, это добрый знак Природы,
И потому среди забот и дел
Вновь повторятся радостные годы,
И не обманет наступивший день.
 

* * *

 
Превыше всего отец мой ценил
Душевную чуткость и доброе имя.
И принципами не поступался своими.
И этим особо мне дорог и мил.
 

 
Когда же в России сменили режим, —
От прошлых героев до будущей славы
Мы шли по дороге сомнений и правды.
И знали, что прежнюю жизнь порешим.
 

 
Но я не забыл о заветах отца.
Дружу только с теми,
Кто честен и чуток.
И верую в дружбу, как в некое чудо,
Которому нет ни границ ни конца.
 

Памяти Валентины Толкуновой

 
Мы еще не знали горькой правды…
Стыла боль на дне печальных глаз.
Каждый день был для тебя наградой,
Но растаял их скупой запас.
 
 
Ты ушла от нас светло и тихо,
Как уходит в ночь весенний день.
И увяли ранние гвоздики.
Пала наземь неземная тень.
 
 
Солнечная женщина России
Улыбнулась нам в последний раз…
Песни по тебе заголосили.
Те, что ты оставила для нас.
 

Апрель. 2010

Реплика

 
Я открываю модную газету…
И лезет пошлость с каждой полосы.
Вы можете узнать в ней по секрету —
Какие Лепс купил себе трусы.
 
 
И что о сексе думает Наташа.
С чего у Димы заболел живот.
И сколько «бабок» примадонна Racha
Получит за двенадцатый развод.
 
 
Коллеги почему-то полагают,
Что если я не вы́знаю к утру,
С кем почивала местная Даная,
То непременно с горести умру.
 
 
Совсем уже пережелтела пресса.
К киоскам ныне очереди нет.
Смотрю на полки я без интереса
И покупаю диск взамен газет.
 
 
И слушаю любимого Россини,
Чтобы от светских сплетен отдохнуть.
Куда, куда ты катишься, Россия?
К какому примитиву держишь путь?
 

* * *

 
Моя душа в печальной эмиграции.
Я эмигрировал из пошлости и зла.
Страна моя, —
Как спертый воздух в карцере,
Где нас навек одна судьба свела.
 

* * *

 
Живет поверье – лишь весна приходит
И соки по стволам начнут свой путь,
Незримо помогаем мы Природе
Утраченную мощь ее вернуть.
 
 
Через восторг свой и свое дыханье
Мы делимся с деревьями собой…
Не потому ли по весенней рани
Вдруг со здоровьем происходит сбой.
 
 
Поспешно мы глотаем витамины,
Не понимая, что произошло.
Но тополя, березы и рябины
От нас берут и силы и тепло.
 
 
Нам не дано с Природой расставаться…
В тяжелые минуты или дни
Она нам дарит все свои богатства,
И нет у нас надежнее родни.
 
 
Так и живем, друг другу помогая.
И в этом нашей близости секрет…
 
 
Лес открывает мне ворота рая,
Я душу распахну ему в ответ.
 

Екатерина II

Урожденная немецкая принцесса Софья Анжелика Августа – жена великого князя Петра Федоровича, впоследствии российского императора Петра III, в 1762 году с помощью гвардии и братьев Орловых организовала дворцовый переворот, в результате которого Петр был убит, а его вдова стала императрицей под именем Екатерины II.

Историческая справка

 
Безвольно, в надежде безрадостной
Петр руки к Орлову простер…
 
 
В тот вечер вдова его Августа
Взошла на российский престол.
 
 
Никто еще ведать не ведал,
Что будет с Россией при ней…
Убийство и слово «победа»
Из разных взяты словарей.
 
 
Коварная чужестранка
Взошла на российский престол.
Все было постыдно и странно.
Но трон осенили крестом,
 
 
Хотя на нем запах убийства
(«Да черт с ним, коль цель удалась…»)
А грех забывается быстро,
Когда так беспамятна власть.
 
 
Принцессу короновали.
Тяжел императорский груз…
Тогда она знала едва ли,
Что так ей полюбится Русь.
 
 
Что станет принцесса Великой
Императрицей страны,
Где жизнь начала свою с лиха,
С упрятанной в сердце вины.
 
 
И, может быть, личного счастья
За это не выпало ей
В плену чужеземных пристрастий,
В кругу ненадежных друзей.
 
 
И даже на самой вершине
Почета и власти своей
Все чаще и все одержимей
Хотелось быть женщиной ей.
 
 
Хотелось быть просто любимой —
Вдали от придворной толпы…
Но счастье проносится мимо
И нету надежд у Судьбы.
 
 
И боль закипала незримо
В ее одинокой душе.
Хотелось быть просто любимой.
Да, видимо, поздно уже…
 
 
Хотя одержимость Орлова,
Восторг и влюбленность Двора
Рождали ответное слово,
Но это была лишь игра.
 
 
И не нуждаясь в участье,
Явила достойный пример…
 
 
Не зря ею так восхищался
Великий насмешник Вольтер.
 

* * *

 
На Северном Кавказе тишина.
Но неспроста она
Напряжена…
 
 
На днях здесь прогремел
Зловещий взрыв.
И над мальчишкой
Плачет мать навзрыд.
 
 
О, будь ты проклят,
Дьявольский террор!
И дьяволы,
Что живы до сих пор.
 
 
Неужто не закончится война,
Что развязала с Родиной
Шпана?!
 
 
…На северном Кавказе тишина.
Но слишком дорога ее цена.
 

Пятигорск. Август. 2010

* * *

 
Зимний лес – такой в лесу обычай
Собирает много птичьих стай.
И плывет по лесу гомон птичий,
Словно за столом звенит хрусталь.
 
 
Собирая корм, синицы скачут.
На снегу расселись снегири,
Будто это расстелили скатерть,
Вышитую пламенем зари.
 
 
Через сук салфетку перекинув,
Над гостями клонится дубок.
Набросали птицы под осину
Кучу вилок – отпечатки ног.
 
 
И в густую хвою песни спрятав,
Засыпают птицы на суках.
А внизу стоят, как поварята,
Пни в огромных белых колпаках.
 

* * *

 
Я первый свой автограф
Дал в семнадцать лет.
Такому же юнцу,
Влюбленному в поэзию.
Не думал я тогда,
Что буду стар и сед.
Живя в стихах и празднично,
И весело.
 
 
А время шло…
И сквозь его туман
Я вслушиваюсь в жизнь свою,
Как в песню.
И мальчикам даю автографы для мам,
Для их бабуль —
Теперь моих ровесниц.
 

Веселый комментарий

 
Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.
И я на лаврах пару дней почил.
 
 
И ликовал, что признан в США,
Хотя к призу не дали ни шиша.
 
 
Зато престиж… Я первый из коллег,
Кто в шок своих соперников поверг.
 
 
Стоит скульптура на моем столе,
Как память о высоком ремесле.
 
 
Сошлись навек в пожатье две руки
Всем отчужденьям прошлым вопреки.
 
 
Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.
И быть своим в чужбине научил.
 
 
Смотрю я с благодарностью на приз.
Поэзии не требуется виз.
В рукопожатье две страны сошлись…
 

Нью-Йорк

* * *

Народной артистке СССР

Вере Кузьминичне Васильевой

 
Вы стали светлым символом России,
Ее добра, надежды и весны.
Не потому ль Вы так всегда красивы,
Что в жизни и в ролях себе верны.
 
 
Как ни были бы наши будни зыбки,
Искусству суждено свое вершить.
Без Вашей боттичеллевской улыбки
Нам было бы трудней и горше жить.
 

* * *

 
Я еду в Тверь,
Как на чужбину…
 
 
На улице, где вырос я,
Мне и печально, и обидно
Изгоем чувствовать себя.
 
 
Ни дома отчего, ни близких,
А только боль минувших дней…
 
 
В душе стоят, как обелиски,
Родные образы друзей.
 
 
И если б не было отеля,
Где нас встречают, как родню,
Мне было б много тяжелее
Придти на улицу свою.
 
 
Давно грозится губернатор
Здесь Дом Поэзии создать.
 
 
Проходят встречи, годы, даты…
Но та же тишь и благодать.
 
 
Зато все волжские просторы
Распродаются чужакам…
 
 
Прости меня, любимый город,
Но верю я былым векам,
А не теперешним манкуртам,
Что чтят лишь выгоду свою.
 
 
А, может, мне податься к юртам?
Коль места нет в родном краю…
 

* * *

 
Обмельчала ныне наша жизнь.
Грозная когда-то сверхдержава
В лидерах себя не удержала,
Сорвалась и полетела вниз.
 
 
Отыграв божественную роль,
Имидж свой растратила внезапно.
Может, мы вернемся к славе завтра,
Но пока в душе растерянность и боль.
 

Юбилейное

 
Единственный в мире театр «Ромэн».
Не будет и нет ему равных замен.
Где так безупречен главреж и красив!
И столько с ним рядом божественных Див.
 
 
Блистают таланты, слова и глаза.
И в каждом спектакле свои чудеса.
Спасибо театру, что так знаменит!
И всем, кто искусство творит и вершит.
 
 
Мы с вами становимся много добрей,
Светлеем душою в мороке своей.
Спасибо Вам – дети театра «Ромэн»,
И мэтрам, забравшим нас в радостный плен.
 
 
Спасибо за зимнюю эту весну!
Навеки останусь я в Вашем плену.
 

* * *

 
На праведный гнев
Наложили запрет,
Чтоб власть оградить
От упреков и бед.
 
 
Народу погневаться
Можно в квартире.
В постели, в подъезде
И даже в сортире.
А к власти по-прежнему
Доступа нет.
 
 
Но если наш яростный гнев
Невзначай
Прорвется на улицу,
Словно цунами,
То синяя стая
Расправится с нами.
От гнева останется
Боль и печаль.
 
 
И улицей стала
Теперь для меня
Из книги
Любая страница моя.
 

* * *

 
Шел первый месяц весны.
Веселый месяц цветений.
Уже позабылись сны
Из белой поры метелей.
 
 
А мне восемнадцать лет.
И все меня умиляет:
Отцовский велосипед
Что вновь колесом виляет.
 
 
И спящий на солнце кот.
Сиреневый плеск сирени.
И модный в те дни фокстрот,
И фея в программе «Время».
 
 
А Волга катит волну.
Я слышу смеется мама…
 
 
И память, как фонограмма,
Озвучивает весну.
 

Единая непобедимая

 
Восходит на трибуну лидер,
Читает радужный доклад…
И за страницами не видит,
Что цифры с правдой невпопад.
 
 
Как невпопад слова с Россией
О том, что жизнь вошла в зенит…
Но лидер строит речь красиво
И верит в то, что говорит.
 
 
Коллеги не щадят ладоней,
Напомнив съезд КПСС…
Хотя другой плакат на доме,
Но в доме старый политес:
 
 
И то же чинопочитанье,
И демагогия, и лесть.
А я еще надеюсь втайне
Счастливой родину узреть.
 
 
Но как уже не раз бывало, —
В ответ – слова, слова, слова…
Страна от них давно устала.
И неприязнь ее права.
 
 
И душу бередит досада,
Что дело подменила прыть…
А нам не так уж много надо:
Всего-то лишь – достойно жить.
 
 
Чтоб при зарплатах и свободах,
Когда твой голос слышит власть.
Чтоб было с нею у народа
Все вместе – радость и напасть.
 
 
Но в подражание Союзу
В России партия одна.
Она не чувствует конфуза,
Что вновь единственна она.
 
 
И мнимая многопартийность
Нам обещает благодать:
Оказана меньшинствам милость —
Присутствовать, а не решать.
 
 
Пока безмолствует Россия,
Все будет так же…
 
 
Но скажи —
Откуда это в нас бессилье —
Жить по указке и во лжи?!
 

* * *

 
В Россию вновь явились господа.
И отобрав свободу у народа
Они его послали в никуда.
И нет на них семнадцатого года.
 
 
Простые люди ныне не в чести.
Хотя на них и держится держава.
Ошиблись мы при выборе пути,
Уж если свой народ лишили права
Хозяином почувствовать себя
И не зависеть от господской воли…
 
 
Куда ты мчишься, Русь?
Пугаясь и скорбя,
Изнемогая от забот и боли?!
 
 
И есть ли впереди заветный миг
Вернуть народу право —
Быть свободным?
 
 
И потому великим,
Как велик
Весь путь его,
Когда он был НАРОДОМ.
 

Иерусалим

 
У меня здесь родственников нет.
И признаюсь честно —
Очень жаль.
Но открыл мне тайну Интернет —
Кто-то в нем сказал:
«Уже немало лет
Родственник Андрея
Весь Израиль…»
 

Евгению Евтушенко

 
Поэзия, как и любовь, призванье.
И ты был призван ею в небесах.
А на земле она – как наказанье,
Как радость с болью,
Как восторг и страх.
 
 
Испытывал тебя Всевышний модой
И славой, заработанной трудом.
А чья-то зависть непотребной мордой
Склонялась вновь над письменным столом.
 
 
Но с первых строк всегда была превыше
Та искренность, которой ты болел.
И потому ты в этих битвах выжил,
И одолел ничтожный беспредел.
 
 
Хотя твой гений был не раз обруган,
Душа осталась верной доброте…
И так хотелось видеть рядом друга,
Но приходили вечные не те.
 
 
Еще не время подводить итоги.
Нет срока вдохновенью твоему.
Хотя пора подумать нам о Боге,
Но только в смысле верности ему.
 
 
Прости, Поэт, за отдаленность судеб,
За редкую возможность добрых встреч.
 
 
Мы иногда так молчаливо любим,
Что ни к чему возвышенная речь.
 

Без вины виноватый

 
Ему предложили покинуть
Лукавую нашу страну.
Он думал:
«Уж лучше погибнуть,
Пускай за чужую вину…
 
 
Но я не хочу, чтобы люди
Поверили гнусной молве.
Я совести только подсуден.
Не злобе, не лжи, не мольбе.
 
 
По жизни я был независим.
Не прятал от правды глаза.
Теперь отовсюду я выслан…
 
 
Из честности выслать нельзя.
 
 
Уж лучше пойду я на нары,
Пускай на виду у страны.
Ведь был бы отъезд, как подарок
Врагам…
И признаньем вины.
 
 
Но я не пляшу под их дудку.
Всевышний рассудит наш спор.
Хоть кто-то взбешен не на шутку,
Что шел я наперекор.
 
 
А судьям в родном государстве
По совести жить не дадут.
Тут каждый под властью распластан.
А значит, не честен их суд.»
 

* * *

 
Претенциозность мне всегда была чужда.
Душа к высокой простоте стремится.
Где Слово, как открытая звезда,
Вдруг осветит нежданную страницу.
 
 
Мне с ребусами в книгах не везло.
Поэзия не зря с любовью схожа:
Все в ней открыто, просто и светло.
И быть иначе, думаю, не может.
 
 
Стихи – не ребус и не лабиринт.
Входите в них,
Как все мы входим в дружбу.
А если надо – позову на ринг,
Когда врага нам отчихвостить нужно.
 
 
Претенциозность мне всегда была чужда.
Хочу остаться близким в мире Божьем
Тем,
Для кого горит моя звезда,
Кто свет ее
Своей душой продолжил…
 

Песня моряка

 
Ты живешь на тихом острове
На краю чужой земли.
Якорь мы у пирса бросили.
И на берег твой сошли.
 
 
Ты мне встретилась на улице.
Не случайно, может быть…
Назвалась с улыбкой Джулией,
Чтоб не смог тебя забыть.
 
 
Мы прошлись с тобой по острову,
Словно по твоей судьбе.
Ах ты, жизнь моя заморская
На уплывшем корабле.
 
 
Вспомню я вдали от берега
Взгляд, далекий как маяк.
Без тебя и жизнь, наверное,
Здесь не сладится никак.
 

* * *

 
Куда бы ни вела меня дорога,
Какие б книги ни легли на стол,
Но в мудрости великого Востока
Я силу для души своей обрел.
 
 
Перед судьбой не опускаю руки.
Перед врагом глаза не отводил.
И верил сердцу в горе и в разлуке.
И знал – на все опять достанет сил.
 

Из прошлого

 
Привлекла меня ты красотою.
Но за ней – игра и суета.
А пенять – занятие пустое.
Да сказать по правде – на черта?
 
 
Потому все кончилось разлукой.
Но во имя будущих побед,
В Интернете имидж свой настукай,
Помести кокетливый портрет.
 
 
Может, кто-то обмануться хочет,
Как когда-то обманулся я.
Но любой обман всегда порочен,
Как порочна красота твоя.
 
 
Может, и звучит все это грубо…
Может, и во мне взыграла злость?
Не суди меня за эту ругань.
Просто все забыть не удалось.
 

Отцы и дети

К полемике с одним молодым функционером

 
Приходят во власть
Молодые ребята…
Им кажется – жизнь
Начинается с них.
А все, что свершалось
Без них и когда-то,
Пусть даже вчера, —
Это надо в архив.
 
 
Они в свою избранность
Веруют свято,
Хотя ни успехов пока,
Ни имен.
А мы перед ними
Кругом виноваты
За то, что мы старше.
Но тоже живем.
 
 
Поэтому самым крутым
Захотелось
Создать из апломба
Свой собственный стиль,
Чтоб опыт чужой
И житейскую зрелость
Отправить на свалку
Иль скинуть в утиль.
 
 
Прочтите Рокфеллера —
Мудрого деда.
Он как-то сказал,
Словно дал вам под дых,
Что если нужны ему
Грузчики где-то,
Для этой работы
Он брал молодых.
А зрелые люди —
Для важного дела.
И вряд ли получится
Что-то без них.
 
 
Любуйтесь собою,
В надежде, что лица
Прикроют убожество
Душ и идей…
Когда же опять с вами
Глупость случится, —
Уж вы не спешите,
Пожалуйста, с ней.
 

* * *

 
Если вас столкнули с пьедестала,
Не забудьте позу поменять.
На земле быть шаржем не пристало,
Шаржем на утраченную стать.
 
 
Жизнь проста… Чем выше ты вознесся,
Тем больнее падать с высоты.
А карьера – нечто вроде кросса,
Не сходи с дистанции в кусты.
 
 
Сколько видел я таких отставших,
Неудачей брошенных в нули…
 
 
Кто теперь на пьедесталах ваших?
Как живется вам от них вдали?
 

* * *

 
Наша жизнь, как цунами:
Все пошло кувырком.
Поменялись местами
Произвол и закон.
 
 
Поменялись местами
Чистоган с чистотой.
Мы с надеждой расстались,
Как с затеей пустой.
 
 
На счету мало денег? —
От ворот – поворот.
Власть взяла в руки веник.
Выметает народ.
 
 
Выше личного блага
Ничего у ней нет.
А захочешь поплакать, —
Насмешишь белый свет.
 
 
Ты о совесть прилюдно
Невзначай не споткнись…
Стала очень уж лютой
Эта новая жизнь.
 

* * *

 
Три времени года – всего лишь три дня.
Три дня – все богатство мое.
Весной в первый день ты была для меня.
Надеждой и светом ее.
 
 
Второй день ты летом была для меня.
Неистовым зноем любви.
И все трепетало в тебе от огня —
И губы, и руки твои.
 
 
День третий в слезинке твоей задрожал.
Ты осенью стала моей.
С прощальною силою вспыхнул пожар
Любви и печали твоей.
 
 
А после для нас наступила зима .
Разлука на много годов.
И оба с тобою сошли мы с ума
От горьких ее холодов.
 

* * *

 
Я давно в эту тишь влюблен,
В эту добрую красоту…
Лес – зеленый мой перезвон.
Где еще я такой найду?
 
 
Прямодушен ты, без затей.
Если вдруг заплутал грибник,
Ты его добротой своей
К солнцу выведешь напрямик.
 
 
Если буря застанет вдруг
На пути грибника того, —
Сколько дружеских мягких рук
От дождя заслонят его.
 
 
Как тогда хорошо прильнуть
Головой к твоему плечу…
Лес мой, лес,
Я хоть чем-нибудь
На тебя походить хочу.
 

Первая любовь

 
Вечер красит окна в синий цвет.
Но в душе моей все краски меркнут…
Я один…
И рядом твой портрет.
Я при нем,
Как одинокий Вертер.
 
 
Мне еще всего пятнадцать лет.
Ты на целый класс меня моложе.
Но собрали срочно педсовет
И теперь мы видеться не сможем.
 
 
Потому что взрослые ханжи
Позабыли, что такое юность…
Не затем друг друга мы нашли,
Чтоб не видеть, не любить,
Не думать.
 
 
Но тебя вдруг увезли на юг.
И остался я один с любовью.
Небу, видно, было недосуг
Осчастливить нас тогда с тобою.
 
 
Вот и все… И понеслись года.
Стерлись все обиды и невзгоды.
И ушла надежда в никуда.
И устал считать я наши годы.
 
 
Больше мы не виделись с тобой.
Но портрет твой из далекой дали
До сих пор все излучает боль.
До сих пор твою улыбку дарит.
 

Послание земляку

 
Романтик русского пейзажа —
Ефрем Иванович Зверьков
Пришел навек в искусство наше
С родимых волжских берегов.
 
 
Земля Тверская одарила
Талантом друга моего.
И каждый холст – восторг и диво.
И вечной жизни торжество.
 
 
Еще он много нам расскажет,
С утра вставая у холста…
С его задумчивых пейзажей
В душе восходит красота.
 
 
Живите счастливо и долго,
Творите, радуйте нас всех…
И как бессмертна наша Волга,
Так будет вечным Ваш успех.
 

* * *

 
ТВ теперь театр для двоих.
Два лидера свои играют роли.
Мы слушаем с надеждой
Или с болью
С экрана монологи их.
 
 
А жизнь страны идет своим путем.
Растим детей, надеемся и строим,
По зависти кому-то ямы роем,
И тут же воздаем хвалу героям,
Едва страна покончила с огнем.
 
 
Дай Бог, чтоб жизнь не обманул пиар.
И все, что говорится нам с экрана,
Не повторит заманчивость обмана,
На что у власти есть особый дар.
 

* * *

Я чувствую в России себя чужим.

В. Познер. Из интервью «Комсомольской правде».

 
Зачем же вы приехали в Россию,
Когда вы так не любите ее?!
Ну, ладно бы раствор в цехах месили,
Иль собирали б на полях жнивье.
 
 
А то ведь всех учить нас норовите,
Раскинув по экрану свой портрет.
Чему вы нас научите, учитель?
Россия – навсегда – не ваш предмет.
 
 
Не верю, чтоб Америка смирилась,
Когда б пришлось вам отвергать ее.
А здесь все можно…
Окажите милость,
Вернитесь в обиталище свое.
 
 
Там не придется вам кривить душою
И сокрушаться о судьбе своей,
Чтоб не был наш экран зашорен
Неискренностью лжеучителей.
 

Эпиграф к спектаклю
«Ужин с дураком»

 
Я ужинаю в среду с дураком.
Он из числа благонадежных граждан.
Но я пока с ним даже не знаком.
А, впрочем, это и не так уж важно.
 
 
Я позабавлюсь от души и вслух,
Когда дурак заявится на ужин.
Уж сколько соберет он оплеух!
И как он будет мыслями натужен!
 
 
Я отточу язвительность свою,
Хотя ничто я изменить не в силах…
 
 
По-прежнему в моем родном краю
Власть держится на лести и дебилах.
 

* * *

Народной артистке СССР

Татьяне Ивановне Шмыге

 
Есть на свете Королевство,
Мир мелодий и любви…
Королева в нем прелестна,
Потому что это Вы!
 
 
Жизнь добра и вдохновенна,
Души к Вам вознесены.
Помню, Вы взошли на сцену,
Как предчувствие весны,
Как ее очарованье,
Где земля вовсю цветет.
Знали мы уже заранее,
Что бессмертен Ваш полет.
 
 
А судьба не поскупилась
Одарить Вас красотой…
Оказали Вы нам милость,
Распахнули Дом Святой,
Полный музыки и света…
Где талант Ваш правит бал.
Где впервые Виолетта,
Всех сразила наповал.
 
 
И смеялась Королева,
И влюбляла нас в свой Дар…
И никто не шел налево
От ее волшебных чар.
 
 
Все помечено судьбою,
И талантом, и трудом…
Вы украсили собою
Королевство, сан и трон.
 

* * *

 
Милиции повысили разряд.
Теперь она полицией зовется.
Не знаю, как для нас
Все отзовется,
Но Президент новации сей
Рад.
 
 
Мы присягаем новым временам.
Неведомое будущее, «Здравствуй!»
Мы станем
полицейским
государством?
Печалиться
Иль радоваться нам?
 

* * *

 
Когда на город опустился мрак,
Какой-то хулиган
В роскошном джипе
Стал из окна расстреливать собак…
То ли больной был,
То ли много выпил.
 
 
Никто его остановить не мог.
Он совершал на скорости убийства.
И мучился от боли чей-то дог.
И разрывалась тишина от визга.
 
 
Слепой старик шел в темь с поводырем.
Четвероногий друг его погиб на месте…
 
 
Но мы убийцу все равно найдем.
И содрогнется он от нашей мести.
 

* * *

 
Я не ханжа и не брюзга,
Но мне не в кайф твоя серьга,
Которой ухо ты пронзил…
 
 
Не знаю – гей ты иль дебил.
Но уж другим тебе не быть.
И можно в джунгли уходить.
 
 
Там и косичка, и серьга
Еще в цене наверняка…
 

Зурабу Церетели

 
Склоняю голову перед тобою, Мастер.
И свой восторг доверю я словам.
Когда ты снова у мольберта счастлив,
Твоя любовь передается нам.
 
 
А дом по крышу полнится цветами.
Мы пьем их аромат, как пьют вино.
И снова я перед искусством замер,
Которому бессмертье суждено.
Живешь ты в мире грусти и оваций, —
Великого Да Винчи побратим…
 
 
Не уставая в дружбе признаваться,
Глядит душа твоя с прославленных картин.
 

* * *

 
Какое холодное имя – Андрей.
Я имени этого много добрей.
В нем нежности нет,
Теплоты и любви.
Ты именем этим меня не зови.
 
 
Придумай какой-нибудь суффикс к нему.
И новое имя я сразу приму.
 

Меланхолия

 
Мне жить порой не хочется.
Я все уже познал —
И горечь одиночества,
И поздней страсти шквал.
 
 
Но уходить умышленно
Из жизни – тяжкий грех.
Не брал у ней я лишнего.
Не создавал помех.
 
 
Богатства не выпрашивал,
А жил по мере сил.
И у себя вчерашнего
Я счастья не просил.
 
 
А если что не ладилось
Иль били душу в кровь,
Из веры, как из кладезя,
Я черпал силы вновь.
 
 
И ты своею нежностью
Жизнь возвращала мне.
Не потому ль по-прежнему
Я на лихом коне.
 
 
А то, что жить не хочется,
Так это все хандра…
 
 
И в горести, и в почестях
Жизнь, в сущности, добра.
 

* * *

 
В каждой вере есть свои фанаты.
Разве ж проповедует Коран,
Чтобы поднимался брат на брата…
Но не всем, как видно, разум дан.
 
 
До сих пор не принимает сердце
Крестоносцев, сеявших огонь,
На кострах сжигавших иноверцев
Лишь за то, что Бог у них другой.
 
 
Есть фанаты и средь иудеев,
Что иной религии не чтут.
Но пришли мы в этот мир,
Надеясь,
Что одна судьба у нас и суд.
 
 
Что для всех религий места хватит,
Как тепла и доброты на всех…
 
 
Вновь Земля своею кровью платит
За чужую ненависть и грех.
 

* * *

 
Я увидел свой скелет
И застыл от ужаса.
Мой рентгеновский портрет
Стал проверкой мужества.
 
 
Я разглядывал его,
Словно травматолог.
И не понял ничего —
Стар я или молод.
 
 
Хорошо, что снимок мой
Снят был не посмертно.
Я принес его домой
С недоверьем смерда.
 
 
И повесил свой скелет
Рядом с книжным шкафом…
 
 
Смотрит мрачно старый Фет,
И смеется Кафка…
 

* * *

 
Мы жили рядом,
Но не в смысле дома.
Мы жили рядом
Сердцем и душой.
Наверно, я соседом
Был недобрым,
Когда была ты
Столько лет чужой.
 
 
Не то, чтобы чужой,
Скорей одной из многих:
И почему я был настолько туп,
Что не сумел увидеть
В наших встречах строгих
Печальную влюбленность
Глаз и губ…
 
 
И только случай,
А скорей судьба мне
Вдруг обнажила таинство любви…
 
 
И до сих пор не затихает пламя,
В котором сжег я те года свои.
 

* * *

 
Чýдное время – восточная осень…
Дали прозрачны и пальмы грустны.
Красное море на берег выносит
Тихие ритмы лазурной волны.
 
 
Пишет Природа поэму раздумий,
Мудрую сказку о нас и себе.
И в тишине, и загадочном шуме
Видятся мне перемены в судьбе.
 

Эйлат

* * *

 
Власть воюет с собственным народом.
Все при ней – и хитрость, и расчет:
То отпустит цены мимоходом,
То дубинки к митингу пошлет.
 
 
Может без вины в сизо упрятать
Каждого, кто на нее сердит.
Например, за то, что оказался рядом
С теми, кто ей правду говорит.
 
 
Власть воюет с собственным народом.
И за счет народа разжирев,
Бой ведет уже широким фронтом,
Вызывая справедливый гнев.
 
 
Видел я, как дачи разрушали
Под инфаркты и под женский крик.
Видимо, кому-то помешали
Ветераны из села «Речник».
 
 
А закон у нас теперь, как дышло.
Для чинуш все средства хороши.
Поднапрягся чуть, – глядишь, и вышло…
И уходит истина в бомжи.
 
 
Власть при всех чинах и капиталах
Верит, что всегда права она.
Но войну позорно проиграла,
Хоть и продолжается война.
 

* * *

 
Я останусь навсегда двадцатилетним,
Если не по внешности судить,
А по той наивности и бредням,
Без которых мне уже не жить.
 
 
Я останусь навсегда двадцатилетним,
Потому что верил с юных лет,
Что не буду средь коллег последним.
Впрочем, среди них последних нет.
 
 
Я останусь навсегда двадцатилетним,
Потому что радостно живу.
Восторгаясь то закатом летним,
То седыми льдами на плову.
 
 
Я останусь навсегда двадцатилетним.
Потому что ты всегда со мной.
Ну, а счастье не дается в среднем.
Только все —
На весь наш путь земной.