Текст книги "Предтечи"

Автор книги: Андрей Балабуха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Балабуха Андрей
Предтечи

Балабуха Андрей

ПРЕДТЕЧИ

...слишком ранние предтечи слишком медленной весны

Д Мережковский

Центральный комплекс Медицинского исследовательского Института имени де Голля представлял собой два параллелепипеда в стиле Мис ван дер Роэ, – в двадцать один и тринадцать этажей, – возвышавшихся над раскинувшимся вокруг парком словно поставленные на попа кирпичи. Третий горизонтально пересекал их со второго по четвертый этаж так, что фасад напоминал небрежно написанное "Н". На крыше далеко вылетавшего в сторону лежащего крыла разместилось кафе, защищенное от солнечных лучей тентом из поляризующей пленки. Свет здесь был рассеянный и мягкий, а мощные кондиционеры позволяли свободно дышать даже в тридцатиградусную жару.

Ч удин наискось пересек кафе и сел за угловой столик спиной к залу. Сквозь завесу из декоративного винограда просматривалось шоссе Бержерак(Либурн, по которому иногда проскакивали машины – по большей части, легковые. До вечернего заседания оставалось около часа, и Чудин не торопился. Напряжение, владевшее им во время выступления (когда же, наконец, он научится выступать хладнокровно не только внешне?), спало. Сейчас ему хотелось выпить кофе с бриошами и посидеть, не думая ни о чем серьезном, чтобы дать мозгу такой же полный отдых, какой дает телу савасана хатха-йогов

– Простите, месье Чудин... – Сзади стоял человек лет тридцати пяти -сорока. На к, прицепленной к лацкану светло-серого пиджака карточке значилось: "Пресса "Сьянс э ви" Гийом Эме".

Чудин тоскливо вздохнул.

– Прошу вас, месье Эме.

Тот улыбнулся, сел, положил на стоп плоскую коробочку диктофона.

– С вами приятно иметь дело мистер Чудин! Сегодня я уже имел удовольствие слушать ваш доклад, но... Видите ли, "Сьянс э ви" – издание популярное. Не согласитесь ли вы вкратце пересказать свой доклад так, чтобы это было понятно не только собравшимся здесь специалистам, но и нашим подписчикам? Им это, безусловно, будет интересно, – ведь проблемы геронтологии волнуют каждого, каждому хочется жить, и жить долго... И, конечно, мы будем крайне признательны, если вы в нескольких словах охарактеризуете общее состояние геронтологии сегодня.

– С этого я и начну, – сказал Чудин. – Тем более, что на нынешнем Конгрессе основные течения определились особенно четко.

– Каковы же они, месье Чудин?

– Прежде всего, это классическая геронтология, то есть поиск, описание и изучение случаев естественного долголетия. Затем, это американская кибернетическая школа, представление о которой даст доклад доктора Смейерса. Считая человека морально устаревшей биомашиной, эта школа предлагает усовершенствовать его, превратив в "киборга" или "сигома". Для этого человеческий мозг должен быть помешен в тело, состоящее из легко заменяемых блоков, что открывает широкие перспективы к развитию и самоусовершенствованию "сигомов", дает возможность оснастить их рецепторами и эффекторами, человеку не присущими. Заменяя блоки по мере их изнашивания или устаревания, человек станет практически бессмертным. Впрочем, не человек. Ибо на смену Homo Sapiens в этом случае придет Cyborg Sapiens, столь же чуждый нам, как "маленькие зеленые человечки". В-третьих, это биопротезирование. Последователи этого направления предлагают заменять изношенные или травмированные органы человеческого тела биологическими протезами, трансплантируемыми от доноров или же выращиваемыми искусственно. Процесс может повторяться неограниченно. В основе эта школа близка к кибернетической, хотя и уступает ей в смелости, так как нс предполагает усовершенствования человека, остающегося зато тем же Homo Sapiens. Четвертую школу можно назвать социальной. Ее положения таковы: человек живет в крайне неблагоприятных уровнях – в загрязненной среде, в постоянном конфликте с обществом и средой и т.д., и т.п., и пр. Если убрать все эти вредные влияния, его жизнь удлинится безо всякого вмешательства в биологию до трехсот по одним и до девятисот лет по другим прогнозам. Все это – конечные цели, сверхзадачи, к которым пока еще делаются лишь первые шаги, Сегодня последователи всех школ решают строго локальные задачи, о характере которых можно судить по выступлениям на Конгрессе. Работа, выполненная нашим институтом, аналогичного свойства. Мы исходили из того, что процесс старения объясняется дефектами в производстве клеточного белка. Для борьбы с дефектными белками мы прибегли к тому же способу, что и природа, то есть к антителам. Близкую работу несколько лет назад выполнили биохимики лаборатории Оак-Ридж в Ноксвилле. Они пересаживали костный мозг, орган, вырабатывающий антитела в организме. Это привело ко значительному удлинению жизни: вместо средних ста пятидесяти шести недель подопытные мыши жили двести(двести пять. Мы же синтезировали искомые антитела искусственно. Останавливаться на технических подробностях в популярном обзоре, думаю, нет смысла.

– Благодарю вас, месье Чудин! Еще один, последний вопрос: какая из перечисленных школ соответствует вашим взглядам?

Чудин задумался.

– Мне кажется, истина должна лежать не на каком-то из путей, а на их перекрестке. Недаром говорят, что мы живем в век синтеза: продуктов питания и пластических материалов, науки и искусства...

– От имени наших подписчиков благодарю вас, месье Чудин! – Эме поднялся, поклонился и перекочевал за другой столик, где о чем-то беседовали, оживленно жестикулируя, Бенини и Грассо.

Вечернее заседание было не особенно интересным. Профессор Хартмут докладывал о новом способе связывания свободных радикалов в клеточном белке. С работой этой Чудин был в основном знаком, – как по опубликованным материалам, так и по непосредственным наблюдениям: в прошлом году ему довелось побывать в Эдинбургском Королевском биохимическом институте. Главное же, Чудин нс считал это направление правильным. Все это: антитела, связывание свободных радикалов, удаление из организма тяжелой и сверхтяжелой воды – лишь попытки оттянуть неизбежный финал, exitus letalis. Организм -полностью автоматизированная фабрика по производству белка. До какого-то момента она работает исправно, производя брак лишь изредка, случайно, в совершенно безопасных количествах. И вдруг происходит "диверсия". Фабрика начинает вырабатывать все больше брака, наконец – только брак. Начинается эскалация производственных дефектов, катастрофа ошибок. И все, что делают пока геронтологи, – лишь попытка компенсировать присутствие этого брака в организме, борьба с последствиями "диверсии", а не с ее первопричиной. В то время как главное – найти "диверсанта", притаившегося в закоулках генетического кода, найти и своевременно обезвредить. Но – как?

До чего же это унизительное чувство – томительное бессилие разума!

Вечером его спутники по делегации поехали в Бержерак. Чудин остался: он уже побывал в этом провинциальном городке, гордящемся, что он – родина Сирано де Бержерака (хотя родился сей бретер, поэт и мыслитель, увы, в Париже...), маршала Ла Форса, метафизика Мэн де Бирана и энциклопедиста Проспера Фужера. Чудин осмотрел все места, связанные с их именами, заглянул в книжные магазины, побродил по набережным Дордони... Больше ему нечего было там делать. Вдобавок сегодня его пригласили Лафаржи, а быть приглашенным французами домой в высшей степени лестно.

Лафаржи были милой и интересной парой. Оба они работали здесь же, в институте де Голля. Чудин зашел в номер, переоделся и через парк направился к их коттеджу.

Институт занимал обширную территорию, расположенную на берегу Дордони километрах в десяти ниже Бержерака. Кроме центрального комплекса здесь были два больших лабораторных корпуса, виварии и многоквартирный жилой дом для младшего персонала – профессорский состав жил в коттеджах, разбросанных по прибрежной части парка.

К себе Чудин вернулся за полночь. Забавно, думал он, выйдя из душа и растираясь махровым полотенцем, на всех подобных симпозиумах, коллоквиумах и конгрессах самое интересное – не официальная часть, которую можно представить себе заранее, не работа семинаров и комиссий, а кулуарные разговоры, встречи, свободный обмен мнениями. Один этот визит к Лафаржам дал не меньше, чем два дня заседаний...

Ч удин совсем уже собрался лечь, как вдруг заметил лежавшую на тумбочке у постели книгу. Мгновение он смотрел на нее, припоминая. Ах, да!

...После вечернего заседания его остановил в коридоре человек невыразительной, незаметной какой-то наружности, от которого оставались в памяти лишь темные очки в роговой оправе да алая розетка ордена Почетного легиона (кстати, почему "почетного"? Точнее было бы перевести это как "Легион чести"...). Человек взял Чудина под руку, увлек в боковой холл и усадил на диван.

– Я задержу вас всего на несколько минут, месье Чудин! Позвольте представиться: Анри Жермен, писатель. Точнее, писатель-фантаст, чем объясняется мой интерес к науке, побудивший достать гостевой билет на этот Конгресс. Я слушал сегодня ваш доклад, – это чрезвычайно интересно. Я всегда стараюсь следить за новыми работами в наиболее интересных областях науки, к которым, безусловно, принадлежит биология вообще и геронтология в частности. И мне хочется попросить вас принять в подарок мою последнюю книгу. Тем более, что в ней затронут ряд вопросов, связанных с... ну, скажем, геронтологией.

– Спасибо, месье Жермен, – сказал Чудин. Он не слишком увлекался фантастикой, хотя и не пренебрегал ею, подобно некоторым своим коллегам. -Прочитаю с удовольствием. Во всяком случае, с интересом, – это я могу обещать твердо.

Жермен достал из своего портфельчика-атташе книгу в яркой суперобложке, написал несколько слов на форзаце и с улыбкой протянул Чудину...

Чудин дернул шнурок торшера, улегся поудобнее, взял книгу. Называлась она довольно претенциозно – особенно для Франции – "Агасфер", хотя по объему была раза в четыре меньше сочинения Эжена Сю.

...Звали его Анн де Ла Ним. Он родился в 1152 году, ознаменованном бракосочетанием Алиеноры, последней герцогини Аквитанской, с Генрихом II Плантагенетом. Сын конюшего графа Тулузского, он легко мог удовлетворить свою потребность в ощущении жизни: воевал и кутил, предавался любви и обжорству, – словом, был истинным пантагрюэлистом, хоть и родился тремя веками раньше основоположника учения. Но постепенно пришло пресыщение. А его живой провансальский ум требовал пиши.

Он примкнул к катарам, вскоре став одним из "посвященных" этого вероучения. Когда пала и король французский ополчились на альбигойскую ересь, он, сменив рубище на доспехи, стал под знамена своего сюзерена, Раймунда VI, графа Тулузского, забыв, что вера запрещает ему проливать кровь. Он был ранен в той битве при Мюре, в которой погиб Педро II, король Арагонский. Был он и в числе последних защитников Монсегюра и тайным ходом бежал из замка в ночь накануне резни, с шестые другими "посвященными", унося книги – главное сокровище альбигойцев, известное среди непосвященных как "чаша Святого Грааля".

Такая трактовка Святого Грааля показалась Чудину любопытной. Чаша с кровью Христовой – и книги. Впрочем, из книг и пьют – знание. Как из Божественной Бутылки Рабле...

Судьба щадила Анна де Ла Нима. Не раз ускользал он от верной смерти, не раз бывал ранен, но – оставался жив. Во время осады Монсегюра ему было уже под семьдесят, но выглядел он сорокалетним. Сорокалетним он выглядел и тогда, когда понял вдруг, что живет не просто долго, а непозволительно, невозможно долго, потому что ему перевалило за двести лет. Пытаясь понять, почему так, он занялся медициной. И преуспел в этом занятии, прославившись впоследствии под именем мэтра Амбруаза Парэ. Говорили, будто Парэ владеет эликсиром бессмертия. Ложь! Он просто был бессмертен. И кончина его в 1590 году была не более чем спектаклем, разыгранным в то изобиловавшее театральностью время: ясно стало хирургу Амбруазу Парэ, что основная его работа отнюдь не врачевание, а составление ядов для Медичи и других..

Анн стал осторожен. Он понял, что лучше жить незаметно, меняя имена, прячась в глуши. Снова объявился он лишь в 1750 году – под именем графа де Сен-Жермен. Приближенный ко двору, обласканный всесильной маркизой Помпадур, он быстро сколотил состояние, необходимое для жизни (ибо он привык жить не отказывая себе ни в чем) и своих исследований, – и вновь удалился в свой замок, в далекую Голштинию.

Многое и многих повидал он за свою жизнь. Он беседовал с Эразмом и Мором, Артефиусом и Ньютоном... Как ни старался он жить спокойно, укрывшись в глуши своего поместья, войны Европы неумолимо вовлекали его в свою кровавую круговерть, а тяга к познанию нового то кидала его на борт идущих в Новый Свет каравелл, то гнала в далекое царство пресвитера Иоанна или империю Великого Могола.

Умирали его друзья. Он жил.

Умирали его враги. Он жил.

Умирали его жены, дети и дети их детей. Он жил.

Жил, постепенно все больше подчиняя себя одной цели ~ стремлению понять, почему он живет.

Чудин с трудом оторвался от чтения. Было уже больше трех. "Ох, и не высплюсь же я," – подумал он и прикинул: оставалось чуть меньше половины. Он закурил, положив книгу на грудь и глядя в потолок.

Безусловно, этот Жермен талантлив. Только настоящий талант способен создать такую достоверность. Не сочную, красочную, как американский вестерн, достоверность романов Дюма, а непривычную для фантастики, и потому тем более впечатляющую достоверность старой черно-белой кинохроники. Часто автор уходил от веками устоявшихся исторических представлений, но каждый раз его версия оказывалась убедительной, неправдоподобной порой, но вместе с тем удивительно реальной, – как сама жизнь.

Чудин снова углубился в чтение.

1970 год. Под именем профессора Леонара Дюбуа Анн де Ла Ним стал работать в Лионском институте геронтологии. Нет, он не нашел еще разгадки своего долголетия. Но некоторые мысли у него уже появились.

Бессмертие – что оно такое? Скажем так: неограниченное долголетие. Человек, наделенный таким бессмертием, может умереть от болезни или погибнуть в автомобильной катастрофе. Такое бессмертие, в отличие от бессмертия-неуничтожимости, бессмертия-феникса, философски допустимо. И к нему человек стремился всегда, отправляясь на поиски острова Бимини, как Хуан Понсе де Леон, или пытаясь в тиши тайной лаборатории получить спиртовой раствор философского камня, как бесчисленные поколения адептов Великого Делания.

Старение – это технология смерти, фокус саморазрушения генетического кода. Отдельные клетки человеческого тела, помещенные в питательный раствор, сперва развиваются подобно нормальным одноклеточным, но максимум через 50 делений, за пределом Хайфлика, их колония гибнет, тогда как обычная амеба может делиться бесконечно. Почему? Потому, что смерть – орудие эволюции, ибо только смертность индивида дает виду возможность эволюционировать, а значит выжить. С приходом бессмертия умрут эволюция и прогресс.

Но...

Взяв в руки палку, человек перестал приспосабливаться к окружающей среде. Он создал вторую природу, ставшую средой его обитания, экологической нишей, и он изменяет эту среду, оставаясь неизменным сам. Эволюции человека – за исключением психологической – уже давно нет. И смерть ему не нужна. Она – рудимент, и как таковой постепенно отомрет. Постепенно – за промежуток времени, соизмеримый со сроками эволюции.

В принципе человек бессмертен. Но есть в нем аппарат, который по достижении определенного возраста начинает вводить в процесс клеточного воспроизводства намеренные ошибки. Можно и нужно найти эту адскую машину, найти и обезвредить. И сделать это должна геронтология.

Однако, как и всякий аппарат, эта адская машина иногда не срабатывает. Вот тогда-то к появляются на свет Агасфер и Анн де Ла Ним, Элиас и Аполлоний Тианский. Будущее отбрасывает свои тени в настоящее – гласит английская пословица. Эти люди и есть такие "тени будущего", бессмертные предтечи грядущего бессмертного человечества,

Член-корреспондент Академии Медицинских наук Борис Юрьевич Чудин закрыл книгу.

Многие из высказанных Жерменом мыслей можно развить на более высоком научном уровне, гораздо подробнее и точнее. Впрочем, сообразил он, в романах этого не требуется. Нет, но каков этот самый Жермен!

Чудин вспомнил лицо фантаста: невыразительное неброское, с тонкими, но блеклыми какими-то чертами – лицо человека неопределенного возраста. Пожалуй, самое запоминающееся в нем – очки. А если их снять?

Нет, недаром лицо это в первый же момент показалось Чудину безотчетно знакомым! Когда он мысленно попробовал снять с фантаста очки, он понял это наверняка.

Они уже встречались однажды. Это было в 1756 году в Париже. Чудин состоял тогда в русском дипломатическом корпусе, а писателя Анри Жермена знали как графа де Сен-Жермен.

1970