Текст книги "Псы границы"

Автор книги: Андрей Быков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Земляной вал, окружавший посёлок, был высотой всего-то сажени три. Да по верху шёл каменный забор, взрослому человеку по грудь. Вот и вся защита. Ворота, правда, были крепкие. Сбитые из расщеплённых вдоль двадцатидюймовых брёвен, скрепленных металлическими полосами, они являли собой довольно серьёзную преграду для штурмующих, буде такие появятся. Сейчас они были распахнуты настежь и никем не охранялись. «Понятное дело – деревня» – неодобрительно и скорее по привычке, отметил я.

Оставив отряд в трактире отдохнуть и подкрепиться с дороги, я разузнал у трактирщика, где именно находится дом деревенского старосты и направился к нему.

Староста оказался мужичком невысоким, сухощавым, лет под шестьдесят с полуседыми волосами до плеч. Глаза у него были умные и смотрел он внимательно. Мне он сразу же понравился. С умным человеком и разговаривать приятно. При знакомстве староста назвался Будиром. Я назвал себя. Так и познакомились. Разговаривали у старосты в доме, в большой комнате, сидя за столом и попивая местное пиво с вяленой рыбой, деревенским хлебом и зажаренными орешками.

– Значит, говоришь, пост у нас ставить будете? – староста в разговоре, не чинясь, сразу перешёл «на ты». Ну, а я и не возражал.

– Ну, не совсем у вас… Дальше к перевалу. Чтоб и ту сторону хребта видеть. Есть там такое подходящее место?

– Есть, – кивнул староста, – я тебе проводника дам. Он покажет. Думаю, место тебе понравится.

Посидели, помолчали. Хлебнули ещё пива. Закусили рыбкой.

– Откуда здесь рыба-то? – поинтересовался я.

– А там, если вправо от посёлка уйти, час ходу, речушка с гор стекает. Поглубже той, что в ущелье течёт. Да и пошире раз в несколько. Вот там и берём…

– Понятно… А что, горцы сильно озоруют?

– Бывает, – вздохнул староста, – но у них так… По сезонам. В основном – осенью, как урожай соберём. Ну, и зимой тоже, бывает, наведываются…

– Как отбиваетесь?

– Да это уж как придётся… Их ведь, чем раньше заметишь, тем лучше подготовишься. Теперь вот вы за ними приглядывать будете. Всё нам легче.

– А караула у ворот нет, – как бы невзначай заметил я.

– А сейчас и не надо, – отмахнулся староста, – им сейчас и приходить-то незачем. Сами прошлогоднее доедаем. А они добычей в горах кормятся.

– Понятно… Ну, что ж. Тогда давай в дружбе жить. Вот за то и выпьем! – поднял я кружку с пивом.

– А чего ж за дружбу-то не выпить, – охотно согласился староста, – за дружбу – это святое дело!

Чокнулись, выпили, закусили.

– А живёте чем? – поинтересовался я.

– А кто чем, – охотно отозвался староста, – кто поле пашет, кто скотинку разную да птицу выращивает. И пчёлки имеются. Луга здесь хорошие, горные, медоносные. Опять же, храм Единого и Всевышнего. Со своим жрецом, понятное дело. И даже торговая семья имеется. Они когда-нито и к горцам по торговым делам хаживают.

– И не боятся? – удивился я.

– А чего им бояться? Их горцы не трогают. Потому как купцы им товары нужные привозят. А пограбишь их один раз, больше вообще никто не придёт. Вот и сиди там, в горах, сам себе господином…

– Понятно, – кивнул я, – ну, спасибо тебе, Будир, за хороший приём, за разговор душевный. Пойду я. Давай своего проводника. Дальше поедем.

– Да куда ж ты, на ночь-то глядя? Тебе с обозом твоим туда часа два ещё добираться. Да пока там устраиваться будете… А у нас в горах темнеет быстро. Лучше уж вы у нас ночуйте. А завтра с утра и поедете. Куда тебе спешить? Чай, не на пожар.

Я почесал в затылке (соображение было вполне резонным), подумал и согласно кивнул.

– И то верно. Останемся у вас до утра. Передохнём, баньку примем. Банька-то у вас есть? А то мы, почитай, третий день в седле.

– А как же! – развёл руками староста, – у нас в каждом дворе своя баня. Будет вам и где помыться, и где угоститься.

– Ну, вот и отлично! – настроение у меня заметно повысилось, – пойду к своим, порадую.

– Пойди, порадуй, – согласился Будир, – а мы тут пока всё подготовим…

На подходе к таверне моё внимание привлёк сильный шум, долетавший из помещения через раскрытое окно. Явно были слышны отдельные недовольные выкрики и ругань. Почуяв неладное, я ускорил шаг и, одним прыжком взлетев по ступеням крыльца, рывком распахнул дверь. В нос тут же пахнуло запахом жареного мяса, чесночной похлёбки, пивным духом и ещё какими-то травами. А уши резанул чей-то отчаянный крик:

– Давай его сюда! А то всех перебьём!

И знакомый голос Грызуна в ответ:

– Пасть закрой, гнида! Оботрешься!

У дальнего стола, полукругом, стояли мои орёлики с мечами наголо. Обступив их со всех сторон, бушевала подвыпившая толпа, вооружённая кто чем ни попадя. Бушевать-то бушевали, но вперёд не лезли. Всё ж таки воины перед ними, не горцы полудикие. Кто знает, чем это всё обернётся…

– Отставить! – рявкнул я так, что на мгновение в таверне повисла звенящая тишина.

Пользуясь моментом, я вломился плечом в толпу местных мужиков и, растолкав их в стороны, через минуту оказался между ними и ощетинившимся десятком. С некоторым удовольствием для себя отметил, что тут же находились и оба обозных, вооружённых длинными ножами. Молодцы мужики, не бросили моих пацанов.

– Ну, и что тут происходит? – поинтересовался я, уперев руки в боки и оглядываясь по сторонам, – кто объяснит?

– А ты сам-то кто таков будешь? – послышался чей-то голос, – командует тут…

– А я и есть их командир, – охотно отозвался я, – сержант Лейб-гвардии Его королевского величества Конно-пикинёрного полка.

Ну, тут я, конечно, маленько загнул. Всё ж таки, по чести говоря, меня из полка уже с полмесяца, как отослали. Но местному населению такие тонкости знать не обязательно. Зато мне весу в их глазах прибавит.

– А Вы тоже хороши, – обернулся я к своим, – чуть что, сразу за мечи хватаетесь. Не могли простым мордобоем обойтись? Тоже мне, нашли себе противников, – с некоторым пренебрежением добавил я.

Само собой, всё вышесказанное предназначалось вовсе не для моих разгильдяев, а для местных мужиков, тесным кругом обступивших нас и чутко прислушивавшихся к каждому моему слову. Похоже, моя последняя фраза несколько смутила мужичков. Всё ж таки, что не говори, а перед ними десяток солдат армии Его королевского величества. Кто его знает, на что они способны…

– Не нравится тебе мой солдат, сам суд не чини! – продолжил я между тем, обращаясь уже напрямую к местным, – подойди ко мне, я разберусь. Виноватого накажу. У меня на то и сила, и власть имеется! А у тебя эта власть есть?

– А мы тут сами себе власть! – отозвался крикун, – сами правим, сами судим! Верно, народ?

– Что ты сказал? – прищурился я, – сам себе власть? Может, тебе и Его монаршее Величество не указ? Уж не шпион ли ты вражий, народ мутить подосланный? Отвечай!

Мужичок, понявший, что сгоряча сболтнул лишнее, поспешил от греха подальше скрыться за соседскими спинами.

– Ты, мил человек, не шуми, – примирительно прогудел в бороду высокий и дородный мужик, – у нас тут лазутчиков вражьих нету. Мы все друг дружку давно знаем. Ну, брякнул дурак не подумавши… С кем не бывает!? А вот ежели ты и впрямь их командир, то уж и рассуди по чести. Что б, значит, и народ не в обиде, и твоим наука…

– Так, понятно, – обвёл я взглядом всю толпу, – тогда, для начала, все разошлись! Говорить только с тобой буду. Остальные молчат и в разговор не лезут! А вы, – я повернулся к своим, – мечи – в ножны.

– Ага! Сейчас! – оскалился Грызун, – я такие дела знаю. Только спрячь перо, тут же на куски порвут…

– Ты что, не понял? – прошипел я, разворачиваясь к вору всем корпусом, – по-другому объяснить?..

Грызун глянул в мои наливающиеся чёрным туманом глаза, затравленно бросил короткий взгляд по сторонам и через силу, ломая себя, медленно всунул меч в ножны. Потом судорожно выдохнул и рухнул своим тощим задом на скамейку, стоявшую за спиной. Остальные, настороженно косясь на не утихомирившихся до сих пор селян, последовали его примеру.

Дождавшись, когда приказ будет выполнен, я повернулся к дородному мужику, во взгляде которого теперь читалось явное уважение.

– Тебя как звать?

– Гролон я, торговыми делами тут занимаюсь…

– А меня можешь называть сержант Грак. Ну, давай, присаживайся, Гролон. Рассказывай, что тут приключилось, пока я с вашим старостой общался.

Я присел за стол и указал мужику на скамью напротив себя. Тот, отложив в сторону крепкую палку, которую до того держал в руках, оглядел всех присутствующих, огладил бороду и степенно уселся на предложенное место.

– Тут, видишь, какое дело, сержант, – начал он, поймав на себе мой вопросительный взгляд, – ты бы укоротил руки-то своим воинам… И тебе беспокойства меньше, и нам – спокойнее…

– Что именно ты имеешь в виду, уважаемый Гролон? Подробнее, пожалуйста, – в деревнях надо быть особенно вежливым. У деревенского люда почему-то особо ранимое самолюбие. А уж здесь-то, на границе, с их вольностью и привычкой к постоянно нависающей из-за горного хребта опасности, тем более. Мои обормоты, судя по всему, не знали этих тонкостей, вот и вляпались в историю.

– Да вот этот твой, не в обиду будь сказано, франт усатый, – рассказчик махнул левой кистью в сторону Дворянчика, – не успел с седла соскочить, а уж под подол к уважаемой девице залезть пытается. А она не служанка какая-нибудь, самого господина трактирщика дочка. С ней тут никто себе таких вольностей не позволяет!

– Понятно, – качнул я головой, – с одной стороны, меня, как его командира, сей факт радует. Значит, не всё хозяйство он себе об седло отбил, коль на девок тянет! Верно? – и гулко захохотал. Кое-кто в толпе, оценив столь незамысловатую шутку грубого вояки, хохотнул, кто-то откровенно заржал. Сам Гролон, хмыкнув, прикрыл рот рукой. Дворянчик, дёрнув скулами, промолчал.

– С другой стороны, – продолжал я между тем, – честь девичью, конечно, блюсти и охранять надо. Да только ведь не такой уж и страшный грех совершил мой воин, девку пощупав, чтоб его сразу на расправу волочь… Иль не так?

– Так то ещё не всё, – прогудел Гролон, уже гораздо благодушнее после моей шутки, – он потом и на народ лаяться начал.

– Слышь! Ты за языком-то следи! Я тебе не пёс, чтоб брехать! – вскочил с лавки Дворянчик.

Мужики вновь недовольно загудели, но тут же смолкли, остановленные взмахом руки Гролона.

– Сядь, – я тоже не упустил возможность проявить свою власть, – и не лезь в разговор.

Дворянчик открыл было рот, желая возразить, однако был тут же усажен на место сильной рукой Степняка. А чтобы он не попытался вскочить ещё раз, бывший кузнечный подмастерье положил ему на плечи свою тяжёлую руку, слегка придавив шею.

– Объясни, – предложил я Гролону, когда порядок вновь был восстановлен.

– Он когда девушку в углу прижал, она вырвалась. И к отцу побежала. Да тот уже и сам всё видел. И замечание твоему воину сделал. Мол, негоже воинам короля достойных девиц обижать. А воин твой так грубо отцу девушки ответил, что тут уж и другие, кто в трактире были, не стерпели. И принялись стыдить его и к совести его взывать… Он же, заместо того, чтоб голосам народным внять и совесть свою послушать, отвечать стал ругательно и обзываться по-всякому. Словами всякими нехорошими…

– Дворянчик! Что скажешь? – повернул я голову, жестом прервав рассказчика.

– Подумаешь, девку потискал, – пробурчал тот, – да она радоваться должна и Бога благодарить, что такой дворянин, как я, на неё внимание обратил!

– А людям чего грубил?

– Да это хамьё совсем нюх потеряло! Не видят, с кем разговаривают…

– Так, замолкни, – резко оборвал я его. Позволить ему продолжать означало неминуемо вновь распалить уже вроде бы угомонившихся мужиков, – всё понятно… А скажи мне, уважаемый Гролон, могу я на ту девицу взглянуть, из-за которой вся эта каша заварилась?

– Отчего нельзя? – пожал тот плечами и повернулся к стойке, – Эй, Стакаш! Где там дочка твоя? Пусть выйдет, господину сержанту покажется!

Врезанная в стену за трактирной стойкой дверь тут же распахнулась и из неё выпорхнула бойкая темноволосая девица лет пятнадцати с озорными чёрными глазками, тугой грудью, обтянутой тесным платьем с глубоким вырезом, и с длинными ногами, прикрытыми шёлковой юбкой ниже колен. Замерев на секунду и явно красуясь, она повела миндальными глазками по сторонам и, покачивая бёдрами, плавной походкой направилась к столу, за которым сидели договаривающиеся стороны. Остановившись в паре шагов от стола, она склонила голову набок и немного напевно произнесла:

– Звали, господин сержант? Чего изволите?

Я, оглядев её, хмыкнул и покосился на Дворянчика. Тот отвёл глаза в сторону, стараясь не смотреть на девицу. Да и весь остальной десяток водил глазами куда угодно, только не в направлении дочки трактирщика. М-да…

– Ну, а ты что скажешь? – повернулся я к девушке, – сильно ли тебя мой воин обидел?

Однако, судя по тому, как независимо она держалась и постреливала глазками по сторонам, столь вольное поведение нахального солдата должно было ей только импонировать.

– Да не принято у нас тут такое, господин сержант, – игриво повела плечиками девушка, – ни к чему и начинать?..

– Я не о том. Как ты считаешь: настолько ли нестерпимую обиду он тебе нанёс, чтоб под суд его отдавать?

– Ну чего ж сразу под суд? – растерянно замигала девушка, – поругайте его, наставьте на путь праведный, чтоб неповадно было… А под суд зачем же?

– Он не монах, что на путь праведный его наставлять, – не удержался я от ухмылки, – в общем, у тебя к нему особых претензий нет. Хорошо. Присядь пока где-нибудь… Ей, трактирщик! Как там тебя?.. Стакаш!? Ну-ка, пойди сюда, – помахал я рукой.

И когда вызванный из-за стойки трактирщик подошёл, спросил:

– Уважаемый Стакаш, ответь мне как на духу, сильно ли ты оскорблён тем, что один из славных воинов нашего короля, граф Корман, подарил свой дружеский поцелуй твоей прекрасной дочери, тем самым признавая её бесподобную красоту?

Дворянчик, повернув голову, изумлённо уставился на меня. Вот уж чего он, похоже, никак не ожидал от своего сержанта, так это столь изысканно завёрнутой витиеватой фразы.

«Видимо, служба в столичном гарнизоне всё же приносит свои плоды» – вероятно, решил он.

Да и остальные поглядывали на меня с не меньшим изумлением, явно удивлённые тем, что я назвал Дворянчика полным титулом.

Наплевать! Для меня сейчас были все средства хороши. Лишь бы окружающие крестьяне (а особенно – сам трактирщик), прониклись важностью и высоким социальным уровнем прибывшего в их края отряда. (Вот ведь какими словами умными заговорил от напряжённости обстановки).

Трактирщик же, судя по всему, и вовсе никогда в жизни не встречался со столь вежливым обращением. А потому гмыкал, хмыкал, мялся, топтался на месте и не знал, что ответить. Да и что тут отвечать-то? С одной стороны, дочка и вправду не пострадала. Подумаешь, в уголке зажали да щипнули разок! И по глазам её видно было, что по нраву ей это пришлось. А с другой – зажал не кто-нибудь, а сам граф! Дворянин! А ежели оно и дальше к лучшему пойдёт, то кто его знает, как оно обернётся… Тут лишний раз словечко-то пожуёшь, прежде чем ляпнуть глупость какую… Все эти мысли прямо-таки читались на лице трактирщика.

А пока он молчал, соображая, как бы половчее ответить, в разговор вновь вступил Гролон:

– А вот объясни-ка, сержант, такую штуку, – обратился он ко мне, поглаживая бороду, – это как же так получается, что этот, как ты говоришь, граф, и простым солдатом ходит? Да ещё тебе, сержанту, подчиняется. Ему ведь по статусу положено офицером быть. Как же так?

– А вот так, – ответил я и, возвысив голос, чтоб все слышали, продолжил, – сделано это по велению его отца, графа Кормана, заслуженного полковника Его королевского величества, всю свою жизнь королевской династии отдавшего. А пожелал сей славный воин, чтоб сын его, прежде, чем офицером станет, сам в солдатах походил, да на своей шкуре познал, какова она – лямка солдатская! А сроку на эту службу старый граф положил два года!

Проговорив это, я покосился на своих оболтусов. Те, открыв рты, изумлённо таращились на меня. Цыган, подперев рукой правую щеку и влюблено глядя на меня, с упоением слушал, как я заливаюсь соловьём. Уж кто-кто, а цыгане-то лучше любого другого разбираются в искусстве «топтания ушей» собеседнику. Сам же Дворянчик лишь молча хлопал глазами, переводя их с меня на Гролона и обратно. Сельские мужики уважительно кивали, почёсывали затылки и бороды и сочувственно поглядывали на Дворянчика. «Мол, да, парень, крут твой батя. Но – справедлив! Так что, держись, мол».

Заметив такой успех моей речи, я развернул тему и углубил её, не забывая периодически многозначительно поглядывать на молодого графа.

– А сделал он это для того, чтоб сын его, когда сам начнёт людьми командовать, о своих годах солдатских завсегда помнил! И потому солдата простого понимал и бесчинствами не занимался! Так и сказал мне господин полковник на прощание, когда сына своего мне с рук на руки передавал. Сделай, говорит, сержант, из этого разгильдяя человека достойного. А то избаловался он уж слишком, пока я из дома по делам служебным отсутствовал.

– Ну, знаете ли, господин сержант! – вскочил с места возмущённый Дворянчик, – это уж слишком! Я не позволю…

– Сядь! – махнул я рукой, – и помалкивай, когда старшие разговаривают. Ну, вот, сами видите, сельчане. Постоянно за его поведением следить приходится…

Ухмыляющийся во всю морду Степняк вновь усадил Дворянчика, обхватив его правой рукой за шею.

Мужики опять сочувственно покивали, но уже в мой адрес. «Да, мол, видим, сержант. Тяжко тебе с ним. Так что и ты – держись».

– Ну, коли так, – решился выразить общее мнение Гролон, – то и мы тебе, сержант, при случае, чем сможем – поможем. Верно, сельчане? Поможем?

Комната отозвалась нестройным одобрительным гулом. Поможем, мол, отчего не помочь, коли люди хорошие.

– А за этим молодым графом ты, сержант, всё ж таки приглядывай, – продолжил между тем Гролон и неодобрительно покосился на Дворянчика, – а то слишком уж на язык дерзок да невоздержан…

– Это само собой, – согласился я и, обернувшись к трактирщику, спросил, – ну так как, господин Стакаш, будем наказывать воина за внимание, им к твоей дочке проявленное?

– Да ладно, чего уж наказывать, – успев к тому времени всё обдумать, махнул трактирщик рукой, – вы его, господин сержант, пожурите сами, по-свойски. Я вижу, Вы это умеете. Да, думаю, и довольно будет…

– Хорошо, – тут же согласился я, – так и поступлю. Теперь, уважаемый Гролон, что касается обид, народу нанесённых. Тут я признаю, что мой воин был неправ. Вёл себя грубо, дерзко и вызывающе. За что, как его командир, и прошу у народа прощения. А его я накажу. Своей властью. И в том я тебе своё слово даю. Такой ответ тебя устроит?

– А как накажешь? – полюбопытствовал кто-то из толпы, – нам бы убедиться желательно. А то ведь, как не крути, а он всё же – граф! А ты – простой сержант.

– Я своё слово дал, – в моём голосе прорезались лёгкие раскаты далёкого грома, – ты что, в слове сержанта королевской гвардии сомневаешься!?

– Нет-нет, господин сержант, – тут же поспешно вставил Гролон, – в Вашем слове никто не сомневается. Это он так сказал, не подумавши…

– Ну, то-то, – мгновенно «успокаиваясь», примирительно проворчал я, – а коли все наши вопросы решены, то по такому случаю не мешало бы опрокинуть и мировую, а? Что скажешь, Гролон? Я угощаю!

– Согласен! – отозвался тот, – Стакаш! Чего стоишь? Вина давай! Мировую пить будем. Согласны ли вы, люди, в мире с воинами короля нашего жить?

– Согласны! – послышалось сразу несколько голосов, – в мире, оно завсегда лучше, чем лаяться да драться…

Ещё бы им не согласиться, хмыкнул я, на чужой счёт угоститься, дураком надо быть, чтоб отказаться. Да и пригодимся мы ещё друг другу…

Значительно позже, когда основная масса народу уже нагулялась и начала разбредаться по домам, от старосты прибежал посыльный мальчишка с приглашением к господам солдатам проследовать в баньку. Мол, всё уже давно натоплено и приготовлено. Вас ждут!

Потом, позже, когда уже шли от трактира по дороге к дому старосты, я за рукав оттянул Дворянчика в сторону и тихим шёпотом произнёс:

– Слушай меня внимательно, Дворянчик! Мне с местными проблемы не нужны. Нам тут два года службу тащить. И поэтому ты либо учись с людьми нормально разговаривать, либо помалкивай в тряпочку и на рожон не лезь…

– Почему это я с деревенским быдлом сюсюкаться должен!? Кто они, и кто – я!?

– А кто – ты? – насмешливо бросил я, – никто! И звать тебя – Никак! У тебя даже имени своего нет. Одна кличка – Дворянчик. А потому делать ты будешь то, что я тебе скажу. Иначе тебе – конец! Понял? И учти: больше я за тебя ни перед кем извиняться не буду. Да я лучше сам тебя пришибу, чем до такого позора перед деревенскими опускаться. Всё! Иди… в баню…

Дворянчик, судорожно скривившись, хотел было что-то сказать, но, натолкнувшись на мой жёсткий взгляд, лишь раздражённо выдохнул, развернулся и быстро зашагал по улице, догоняя остальных. Вот так-то, парень. А ты думал, я тебя теперь до небес вознесу оттого, что при всех графом назвал? Перетопчешься…

Банька у старосты Будира оказалась знатная. Каменные стены, обшитые изнутри духмяной доской подолгу не выпускали тепло. А большая печь, сложенная из местного камня, пыхала таким жаром, что подойти к ней было просто невозможно. На трёхступенчатом полке можно было разместить весь наш отряд и ещё оставалось довольно много свободного места. В углу, в корыте с горячей водой, отмокали свежие дубовые и берёзовые веники. Там же стояли кадки с горячей и холодной водой для мытья и несколько шаек. На лавке лежали мочалки и несколько кусков мыла. Соскочив распаренными с полков, мы охлаждались в дубовых кадках, наполненных речной водой и стоявших в боковой пристройке. А в предбаннике на столе блестели запотевшими боками несколько кувшинов с охлаждённым домашним пивом.

– Да, хорошо, – довольно выдохнул разомлевший после парилки Циркач, отхлебнув пивка из кружки, – давно я так не парился…

Как следует напарившись, мы сидели и переводили дух в предбаннике, попивая пиво и довольно покряхтывая и жмурясь.

– Подумаешь, – дёрнул щекой Дворянчик, – баня… Жарища, духота, теснота…

– Тебе не понять, – качнул головой Степняк, – То-то ты первым из парилки выскочил…

– Баня – для мужичья деревенского, – наставительно ответил граф, – а мы, дворяне, принимаем ванну, либо моемся в больших деревянных чанах с горячей водой.

– А у нас дома баня другая была, – вступил в разговор Одуванчик, – У нас жар был сухой.

– Как это? – не понял Цыган.

– Ну… Вот здесь мы воду на камни раскалённые брызгали. От них пар шёл. И воздух влажными и горячим делался. Так?

– Ну?..

– А у нас в степи воды мало. Потому и на камни мы её не льём. Сидишь на полке в сухом жаре, прогреваешься, потом исходишь, сколь терпеть сможешь. А уж когда совсем невтерпёж делается, насквозь пропотеешь, из парилки выскакиваешь и, как здесь, в кадку с водой холодной прыгаешь. В ней же потом и с мылом моешься. Вот так и паримся…

– Интересно, – качнул головой Циркач, – сухой жар… Я бы хотел попробовать.

– Вот и полезло из тебя твоё полумужичье происхождение, – тут же едко бросил Дворянчик, – сразу видно – не дворянин…

– Слушай ты… голубокровый… Рот закрой, пока тебе в него мочалку не вогнали, – лениво процедил Циркач

– Кто? Ты, что ли?

– Слушай, Дворянчик, – повернулся я в его сторону, – ну, что ты за человек, а? Люди после бани вышли, пиво пьют, отдыхают после дороги… Тебе обязательно надо кому-то настроение испортить? Или мне твой язык подрезать, чтоб меньше всякого дерьма болтал?

Дворянчик что-то там невразумительно пробурчал и замолк, приложившись к кружке с пивом.

Мы посидели ещё немного. Помолчали. Тут вдруг ко мне повернулся Хорёк и без всяких предисловий задал вопрос:

– Послушайте, сержант, а почему вы не дали нам разобраться с этими деревенскими мужиками там, в трактире? Или вы побоялись, что мы с ними не справимся?

– Вот-вот, – тут же встрял в разговор возмущённый Дворянчик, – где это видано, чтобы всякая деревенская голытьба так с потомственным дворянином разговаривала? Да будь это хоть в самой столице, мы бы их быстренько уму-разуму научили!

– Возможно, – сделав глоток, согласился я, – возможно, будь это в столице, вы крестьян и проучили бы. Но здесь – не столица. Здесь – пограничье, фронтир. У них, что ни год, с горцами набегающими стычки проходят. Так что это вам не забитые селяне из центральных провинций, а вполне даже подготовленные бойцы. Но дело даже не в этом…

– А в чём? – полюбопытствовал Зелёный.

– В чём?… А вот скажи мне: мы для чего сюда прибыли?

– Ну… пост пограничный установить…

– Верно. А для чего?

– Понятно, для чего, – ухмыльнулся Зелёный, – чтоб границу королевства нашего охранять.

– Так… А королевство – это что?

– Как – «что»? – Зелёный недоумённо переглянулся с остальными, – ну, страна наша… люди…

– Вот! – наставительно поднял я палец, – это ты верно сказал: люди! А вот теперь ответь мне: те сельчане, что здесь живут, они тоже к нашему королевству относятся?

– Ну, конечно! Они ведь на нашей земле живут, нашему королю подчиняются.

– Вот видишь! А вы их бить собрались. Кто ж бьёт того, кого защищать должен?

– Они первые начали! – опять завёлся было Дворянчик.

– Уж ты-то помалкивай, – бросил я ему, – кто бы говорил…

– Сиди уже, – приобнял его за шею Степняк, и ухмыляясь, добавил, – а то сержант тебя обратно к папочке отправит…

Вспомнив, что я нагородил в трактире, заулыбались и остальные.

– Да, сержант, – уважительно покачал головой Цыган, – я чего только не слышал в своей жизни… Но чтоб вот так с ходу, безостановочно и, (главное!), правдоподобно «ездить по ушам» слушателям… Такое не часто встречается. Где ж вы так наловчились?

– Жизнь всему научит, – улыбнулся и я, – ну, так вот, парни. Подведём итог. Нам с местными надо жить в дружбе и взаимопонимании. Иначе ничего путного у нас тут не получится. Надеюсь, это всем понятно?

Возражений не последовало. Похоже, поняли все.

«Уж не знаю, как другие, а мне этот сержант нравился. Хоть и жёсткий он, и гоняет нас, как шкетов неразумных, а всё же чувствуется в нём отношение к нам человеческое. Я это особенно заметил, когда он историю Одуванчика выслушал, да разрешил ему куклу сестрёнкину оставить. И как потом, в трактире, за Дворянчика заступился, не отдал деревенским под наказание. У меня мастер-кузнец такой же был. Всегда за меня, да и вообще – за своих, заступался. А глянешь на него – страхолюдина, каких мало! Упаси Высший с таким по ночи на улице повстречаться – сам на дорогу замертво рухнешь. А сердце у него было доброе. Особо он детей любил… Вот и десятник наш, похоже, из таких же будет. А то, что он вместо имени Степняком меня обозвал, так поначалу мне тоже, как и остальным, обидно было. Всё ж таки, у меня своё имя есть, отцом-матерью дадено. А потом – ничего. Привык. Даже нравиться стало…»