Текст книги "Эдгар По. Сумрачный гений"
Автор книги: Андрей Танасейчук
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)
Выступление Эдгара По, по сообщениям газет, имело большой успех. «Юнайтед стейтс газетт» сообщала о «сотнях» слушателей и добавляла, что «не все желающие были допущены в зал»[281]281
Ibid. Р. 441.
[Закрыть]. Наверняка газета изрядно преувеличила – не было в Филадельфии церкви, способной вместить «сотни» слушателей. Но выступление было, видимо, и в самом деле успешным: Эдгар По оказался талантливым лектором, умел «держать аудиторию» и обладал риторическим даром.
Едва ли ему удалось много заработать. Но он был рад любому доходу, да и общение с теми, кто слушал, кто ловил его слова порой затаив дыхание, было очень ценно для него как художника, да и как человека, остро нуждавшегося не просто в похвале, но в психологической подпитке, поскольку переживал он очень тяжелые времена.
«Он бродил по улицам, охваченный не то безумием, не то меланхолией, бормоча невнятные проклятия, или, подняв глаза к небу, страстно молился (не за себя, ибо считал или делал вид, что считает, душу свою уже проклятой), но во имя счастья тех, кого в тот момент боготворил; или же, устремив взор в себя, в глубины истерзанного болью сердца, с лицом мрачнее тучи, он бросал вызов самым свирепым бурям и ночью, промокнув до нитки, шел сквозь дождь и ветер, отчаянно жестикулируя и обращая речи к неведомым духам, каковые только и могли внимать ему в такую пору, явившись на зов из тех чертогов тьмы, где его мятущаяся душа искала спасения от горестей, на которые он был обречен самой своей природой…»[282]282
Перевод С. Силищева.
[Закрыть]
Такими словами описывал состояние Эдгара По в последние филадельфийские месяцы Р. Грисуолд в биографии поэта. Последняя, конечно, полна измышлений, инсинуаций, губительна даже для посмертной репутации. В то же время главный хулитель По действительно был близок в те дни к поэту, наблюдал его, много общался с ним. И даже если знать, что он преувеличил, – все равно картина рисуется удручающая. Остается только гадать, как в таком состоянии Э. По продолжал выступать с лекциями[283]283
Известно, что после успешных чтений 21 ноября он читал свою лекцию в городах Уилмингтоне и Ньюарке (штат Делавэр), выступал в Балтиморе и Ридинге, а затем повторил ее в Филадельфии 10 января 1844 года.
[Закрыть] и сочинять.
Трудно сказать, какими конкретно обстоятельствами было продиктовано решение Эдгара По покинуть Филадельфию. Возможно, свою роль сыграла депрессия. А может быть, ему представилось, что он исчерпал возможности «американских Афин», удушающий провинциализм которых он тем не менее остро ощущал? Свою роль, безусловно, должны были сыграть контакты в Нью-Йорке и Бостоне, что он наработал за филадельфийские годы. Или – просто устал и остро захотел перемен.
Как бы там ни было, 6 апреля 1844 года он уехал в Нью-Йорк. Начинался новый этап в его жизни. В Филадельфию он еще не раз вернется. Но жить там уже не будет. Посещать – и только.
«Ворон» и другие события. 1844–1845
Переезд в Нью-Йорк, несмотря на очевидную скоропалительность и неподготовленность этого шага, пошел на пользу физическому и психологическому состоянию Эдгара По.
Очевидно, что в последние месяцы в Филадельфии поэт находился в глубокой депрессии и с каждым днем его состояние только усугублялось. Чтобы выйти из него – врачи-психиатры подтвердят, – необходимы длительная медикаментозная терапия (в идеале!) или серьезная встряска. Без «фармакопеи» только она и способна – хотя бы на время! – вывести человека из депрессии. Такой «встряской» для По стала решительная «перемена декораций» – стремительный переезд в Нью-Йорк.
Лучше любых сторонних свидетельств о состоянии нашего героя скажет его письмо-отчет, адресованное миссис Клемм и написанное тотчас после приезда в Нью-Йорк. Ценность его еще и в том, что оно содержит важные сведения бытового характера.
«Нью-Йорк, воскресное утро,
7 апреля, сразу после завтрака.
Моя дорогая Muddy[284]284
Автор намеренно сохранил оригинальное обращение поэта к теще. Ох уж эти милые семейные прозвища! Они почти не поддаются переводу: слишком много культурных и интимно-личных смыслов и эмоций в них заключено. «Muddy» дословно можно перевести как «грязнуля», «грязнулька», «грязнуха» и т. п. Но едва ли По мог так называть свою тещу, известную аккуратистку и чистюлю. Возможно, это сложение двух ласкательно-уменьшительных – «mummy» и «daddy»: для нашего героя миссис Клемм олицетворяла и отца и мать одновременно, авторитет ее был непререкаем, а любовь и забота – безмерны. Впрочем, это версия, и не более того.
[Закрыть],всего лишь минуту назад мы закончили завтракать, и я сразу засел за письмо, чтобы написать тебе обо всем… Самое главное – мы добрались благополучно… Путешествие мы начали в самом добром расположении духа… на поезде добрались до Эмбоя[285]285
Перт-Эмбой – железнодорожная станция, город и порт в штате Нью-Джерси.
[Закрыть], что примерно в 40 милях от Нью-Йорка, затем сели на пароход и на нем проделали оставшийся путь. Сисси [Вирджинию] совсем не укачало. Когда мы подошли к пристани, начался сильный дождь. Перенеся вещи в дамский салон[286]286
На паромах, морских и речных судах в то время дамы располагались отдельно от джентльменов.
[Закрыть], я оставил ее на судне, а сам сошел на берег, чтобы купить зонтик и поискать меблированные комнаты. Мне попался человек, торговавший зонтиками, и я купил один за 62 цента. Затем я прошел вверх по Гринвич-стрит и скоро нашел дом, в котором сдавались комнаты… Несколько минут мне потребовалось, чтобы договориться, потом я нанял экипаж и поехал за Сисси. Я отсутствовал меньше получаса, и она, конечно, удивилась, поскольку не ожидала меня назад так быстро, думала, что мне потребуется не меньше часа. Кроме нее на борту оставались еще две дамы – так что ей не было очень одиноко. Когда мы добрались до места, нам пришлось ждать еще полчаса – пока комнаты приводили в порядок. Дом старый и выглядит довольно обшарпанным. Владелица – пожилая, весьма общительная дама, отвела нам заднюю комнату на четвертом этаже: семь долларов – день, ночь плюс обслуживание и питание. Ничего дешевле я не встречал[287]287
Поэт не уточняет, но речь, видимо, идет о цене не за день, а за неделю.
[Закрыть], имея в виду то обстоятельство, что дом расположен близко к центральной части города. Хотел бы я, чтобы Кэйт [домашняя кошка семьи] могла это увидеть – ей бы понравилось. Вечером, на ужин у нас был самый замечательный чай, что мне удалось когда-либо пить, – крепкий и горячий, пшеничный и ржаной хлеб, сыр, пирожные к чаю (очень симпатичные), большое блюдо (две тарелки) замечательной ветчины и еще две – холодной телятины, выложенные большой горкой и крупными ломтями, три тарелки печенья – и все это в изрядном разнообразии. Владелица не похожа на человека, который будет нас слишком прижимать, и мы чувствовали себя как дома. Она живет с мужем – толстым добродушным стариканом. Кроме нас здесь еще восемь или десять постояльцев – две или три из них леди и двое слуг. На завтрак у нас был замечательно сваренный кофе – горячий и крепкий, сливки, правда, не очень густые и в недостаточном количестве, а также телячьи котлеты, отличная ветчина и яйца, чудесный хлеб и масло. Никогда не доводилось вкушать завтрак обильнее и вкуснее. Очень жаль, что ты не видишь эти яйца и огромные блюда с мясом. Впервые поел [от души] после того, как покинул наш чудесный маленький домик. Сис – восхитительна, и мы оба пребываем в прекрасном настроении. Ее почти не укачало, и не было ночного пота. Сейчас она занята починкой моих брюк – я разорвал их, зацепившись за гвоздь. Вчера вечером выходил [в город] и купил моток шелковых ниток, моток обычных, две пуговицы, пару [домашних] тапочек и оловянную плошку для плиты. Мы не гасили огня [в печи] всю ночь. У нас осталось четыре с половиной доллара. Попытаюсь занять три доллара, так что завтра вечером собираюсь выйти. Я чувствую себя замечательно и не пил ни капли – надеюсь продолжать в том же духе и таким образом избавиться от напасти. Очень скоро соберу деньги и отправлю тебе. Ты не можешь себе представить, как сильно нам обоим не хватает тебя. Сисси очень плакала минувшей ночью, потому что тебя и Катерины (кошки. – А. Т.) нет с нами. Мы собираемся снять две комнаты – как только сможем. В настоящее время едва ли возможно устроиться лучше, чем сейчас. Похоже на то, что все складывается наилучшим образом… Мы надеемся, что ты сможешь приехать очень скоро».
Вот такое письмо, ни прибавить, ни убавить – все ясно. И ужасающая бедность, и любовь, и надежда на скорое воссоединение.
Кроме того, видно, что «встряска» состоялась и По выбрался (хотя бы на время) из своего депрессивного состояния.
Но миссис Клемм осталась в Филадельфии не только потому (такое впечатление может сложиться из письма), что у семьи не хватило денег на общий переезд. Хотя имущества после банкротства и переездов у них оставалось немного, необходимо было избавиться и от того, что можно было продать, обратить в наличность. Прежде всего книги, которыми, где бы ни жил, По всегда «обрастал». Это сейчас книги могут восприниматься как обуза. Но в ту эпоху они были, во-первых, весьма дороги, а во-вторых, это был вполне ликвидный товар – книг не хватало. Поэтому миссис Клемм занималась и этим.
Кстати, с продажей книг вышла серьезная неувязка. Среди собственных книг По в его доме оказался переплетенный годовой (или полугодовой?) комплект «Сауферн литерари мессенджер» (за какой год – неизвестно), который он взял почитать у Хёста, но подшивка принадлежала не ему, а некоему господину Дуэйну. В письме есть приписка (мы ее опустили): «вернуть „Мессенджер“ Хёсту». Но миссис Клемм то ли не придала этому значения, то ли было уже поздно и все книги оказались проданы (?) оптом букинисту, но названный господин подшивки лишился и потом долго донимал По просьбами, а затем и требованиями вернуть ее. Эпизод, конечно, но эпизод неприятный. Добавивший негатива к образу поэта и пищи для пересудов недоброжелателей.
А «дорогая Мадди» воссоединилась с семейством примерно через месяц – в первых числах мая 1844 года, когда смогла закончить все хлопоты с реализацией имущества.
К тому времени дела стали налаживаться. Меньше чем через неделю По оказался в центре сенсации, связанной с публикацией «Истории с воздушным шаром».
А предыстория ее такова. В июне 1843 года филадельфийская газета «Spirit of the Times» опубликовала письмо известного в то время воздухоплавателя Джона Уайза, в котором он извещал о своих планах летом следующего года совершить трансатлантический перелет. Сообщение не прошло незамеченным и, что называется, «зацепило» Эдгара По. Он решил сочинить историю, стилизовав ее под «репортаж с места событий». Такой опыт у него уже имелся: в свое время в подобном ключе он написал «Приключения некоего Ганса Пфааля» и уже упоминавшийся «Дневник Джулиуса Родмена».
Можно ли утверждать, что писатель с самого начала ставил перед собой задачу одурачить читателя? Судя по всему, ответить на этот вопрос следует положительно. Не случайно свою историю он принес в газету «Сан» («The Sun»), которая однажды уже проделывала такой трюк. В 1835 году была опубликована сенсационная история подвизавшегося в газете английского журналиста Ричарда Локка, который, ссылаясь на знаменитого астронома Джона Гершеля, «надул» читателей сообщением, что на Луне обнаружена цивилизация, подобная человеческой, и подробно описал внешний вид и повадки лунитов. Истории поверили, новость широко обсуждали и… покупали газету!
Судя по всему, уже через день или два, после того как По и Вирджиния прибыли в Нью-Йорк и обосновались в меблированных комнатах в Гринвич-Виллидж, наш герой отправился к редактору «Сан» Мозесу Бичу и изложил ему проект. Тому идея понравилась, и он без промедления купил историю для своей газеты.
Почему Э. По отправился именно в «Сан», а не в какое-либо иное издание? Ответить несложно. Эту ежедневную утреннюю нью-йоркскую газету можно считать прообразом современной бульварной («желтой») прессы. Это был «таблоид XIX века», в котором помещалось много рекламы, объявлений, а основу новостного блока (да и основное содержание) составляли истории о самоубийствах, пожарах, судебных тяжбах, скандальных разводах, убийствах, грабежах и иных преступлениях, происходивших в городе. Газета специализировалась на сенсациях. Сенсацию предложил и По.
История о воздушном шаре вышла 13 апреля 1844 года специальным выпуском и вызвала всеобщий ажиотаж в городе.
ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ ИЗВЕСТИЕ!
СПЕЦИАЛЬНЫМ КУРЬЕРОМ ЧЕРЕЗ НОРФОЛК!
АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН ПЕРЕСЕЧЕН
ЗА
ТРИ ДНЯ!
ВЫДАЮЩИЙСЯ ТРИУМФ
ЛЕТАЮЩЕЙ МАШИНЫ МИСТЕРА МОНКА МЕЙСОНА!
Приземление на острове Салливан
около Чарлстона (Южная Каролина)
гг. Мейсона, Роберта Холланда, Хенсона,
Харрисона Эйнсворта и четверых других
НА УПРАВЛЯЕМОМ ВОЗДУШНОМ ШАРЕ
«ВИКТОРИЯ»
ПОСЛЕ СЕМИДЕСЯТИ ПЯТИ ЧАСОВ ПОЛЕТА ОТ БЕРЕГА
ДО БЕРЕГА
ВСЕ ПОДРОБНОСТИ ПУТЕШЕСТВИЯ!!!
С таким заголовком, набранным крупным шрифтом, и под таким названием – специальным отдельным выпуском – и вышла газета.
Впрочем, предоставим слово самому Эдгару По, который поделился своими впечатлениями от этой истории в газете «Columbia Spy» 25 мая того же года:
«„История с воздушным шаром“ наделала изрядного шума и произвела сенсацию – подобную той, что в свое время устроила „Лунная история“ Локка. В субботу утром после объявления [в утреннем номере газеты] вся площадь возле здания „Сан“ была забита народом – редакция оказалась в осаде – ни вход, ни выход были невозможны. Началось это с раннего утра и продолжалось примерно до двух часов пополудни. В обычном субботнем выпуске сообщалось, что новость только что получена, специальный выпуск готовится и поспеет к десяти часам утра. Тем не менее его не доставили по крайней мере до полудня. Когда же это случилось, мне никогда прежде не доводилось наблюдать подобного возбуждения в стремлении обзавестись газетой. Как только первые экземпляры появились, все бросились их покупать по любой цене у мальчишек-разносчиков, а те, конечно, этим немедленно воспользовались и взвинтили цены. Я сам видел, как один господин уплатил полдоллара за газету при обычной цене в 12 центов. Целый день я пытался раздобыть и себе экземпляр, но тщетно»[288]288
Цит. по: Quinn A. H. Edgar Allan Poe. A Critical Biography. Baltimore; L., 1998. P.410.
[Закрыть].
История, как мы видим, наделала изрядного шума. Но в ту эпоху, когда чудеса буквально «носились в воздухе» и изобретатели что ни день поражали современников все новыми и новыми устройствами, а ученые и исследователи – удивительными, даже революционными открытиями, новость о пересечении Атлантического океана хотя и была встречена с энтузиазмом, но совершенно не выглядела неправдоподобной. Все-таки было у По особое чутье, особый журналистский талант на сенсацию. Из этого таланта и родились многие рассказы-гротески, а «История с воздушным шаром» оказалась самой успешной из них.
Но упомянутый гротеск, конечно, не просто удачная литературная мистификация. Нередко, говоря о значении Эдгара По для мирового литературного процесса, мы прежде всего указываем на его заслуги в создании детективного жанра и не особенно задумываемся о других его – бесспорных – новациях. И уж тем более не рассматриваем в этом качестве «Историю с воздушным шаром». А зря. Ведь вся позднейшая «технологическая фантастика» Жюля Верна и Герберта Уэллса источником своим, по сути, имеет эту литературную мистификацию. Во всяком случае, сама схема, «модель для сборки», была впервые придумана и с успехом опробована Эдгаром Алланом По. Только потом, через много лет, появились «20 000 лье под водой» и «Робур-завоеватель», «Война в воздухе» и «Машина времени».
В Нью-Йорк По явился с изрядным запасом сюжетов. Какие-то из них (вроде упомянутого рассказа) были уже написаны, какие-то начаты и нуждались в доработке, иные существовали в замыслах, и он воплощал их уже в Нью-Йорке. На новом месте все они пошли в дело. В первые нью-йоркские месяцы По активно печатается в разных журналах: его репутация высока, и он не испытывает сложностей с публикациями[289]289
Единственное исключение – рассказ «Продолговатый ящик», который удалось пристроить только по очень низкой для него цене – всего полдоллара за страницу. Видимо, издателей напугал мрачный колорит повествования. Впрочем, есть у По истории и помрачнее.
[Закрыть]. Тем не менее того, что он выручал за свои произведения, едва хватало на самое скромное существование.
В мае удалось перевести из Филадельфии «дорогую Muddy». Семья увеличилась, и пришлось снять дополнительную комнату – в том же пансионе на Гринвич-стрит. Чтобы свести концы с концами, По взялся за журналистскую работу для небольшого еженедельника из города Колумбия, Пенсильвания, – подрядился еженедельно поставлять «письма» из Нью-Йорка с повествованием о здешнем житье-бытье: провинциальному обывателю было интересно, что творится в Городе грехов[290]290
«Письма» Э. По в «Columbia Spy» публиковались под названием «Doings at Gotham» в мае – июне 1844 года. Всего было опубликовано семь «писем».
[Закрыть].
В поисках денег сотрудничал он и в других изданиях, сочиняя статьи и литературные обзоры для «Public Leader», «Dollar Newspaper», «Evening Mirror», «Godey’s Lady’s Book» и иных. Несколько текстов пристроил в «Журнал Грэма», а один рассказ-гротеск («Литературная жизнь Каквас Тама, эсквайра») – даже в старый добрый «Сауферн литерари мессенджер». Тот давно уже не процветал. С уходом По и со смертью Т. Уайта (в 1843 году) звезда его быстро закатилась.
Тем временем разгоралось лето – жаркое, душное, тяжелое – в уже тогда грязном, пыльном и скученном городе. По – отчасти из-за вечной нехватки денег, отчасти по давней привычке – передвигался по городу пешком. И вот однажды забрел (во всяком случае, таково предание) в верхнюю часть Манхэттена – тогда еще пригород Нью-Йорка, и в районе между современными Бродвеем, Амстердам-авеню и 84-й улицей обнаружил прелестную уединенную ферму, в которой обитало семейство Бреннанов. Жили они выращиванием овощей, фруктов и цветов, их продажей в Нью-Йорке. А поскольку уже в то время многие ньюйоркцы старались на лето покинуть раскаленный город, сдавали и комнаты. Дом у них был большой и просторный. По, прекрасно понимая, как тяжело будет больной Вирджинии в летнем городе, уговорил фермеров сдать часть дома на лето. Тогда же они и переехали.
Естественно, усадьба Бреннанов не сохранилась. Бурно развивавшийся и постоянно расширявший свои пределы мегаполис довольно быстро поглотил и ее – как сотни других окрестных ферм. Но существует описание дома и участка перед ним, которое дает представление о том месте, где По и его семья провели один из наиболее спокойных периодов своей жизни.
«Довольно большой дом был построен в весьма распространенном когда-то колониальном стиле. Сбоку к нему примыкала более низкая постройка. Над домом и пристройкой торчали две невысокие, сложенные из кирпича печные трубы… Ведущая от калитки дорожка бежала мимо наполняемого каким-то ручейком маленького пруда, на берегу которого часто останавливали свои фургоны возчики, чтобы немного освежиться и отдохнуть. Дом и надворные постройки лежали в глубокой тени вековых деревьев, а над крышей поднималась одинокая плакучая ива…
Комната миссис Клемм находилась на первом этаже. По и Вирджиния поселились в мансарде; под ней находился кабинет По с большим камином, украшенным резной облицовкой; одна дверь выходила в коридор, другая на Блумингдейлскую дорогу»[291]291
Аллен Г. Эдгар По. М., 1984. С. 240, 241.
[Закрыть].
Эдгару По там очень понравилось, он называл это место «райским уголком», хотя, по словам одного из современников, тамошние места представляли собой «каменистую пустошь, поросшую кустарником и чертополохом, с редкими, одиноко стоящими фермерскими домами»[292]292
Акройд П. Эдгар По: Сгоревшая жизнь. М., 2012. С. 156.
[Закрыть]. А. X. Квин полагал, что на единственное стихотворение, написанное в 1844 году в Нью-Йорке – «Страна сновидений», Э. По вдохновили как раз ландшафты этого уголка на берегу Гудзона[293]293
Quinn A. H. Edgar Allan Poe. A Critical Biography. Baltimore; L., 1998. P.415.
[Закрыть].
Что ж, во всяком случае, поэтический пейзаж не вступает в противоречие со свидетельством современника.
Но По здесь было хорошо, покойно. И косвенно это подтверждает тот факт, что миссис Бреннан, хозяйка фермы, была воинствующей абстиненткой. Следовательно, поэт, живя на ферме, избегал спиртного.
Здесь, в «кабинете с большим камином», был закончен знаменитый «Ворон». Кстати, у Г. Аллена имеется и описание кабинета:
«До По ее [комнату] занимал другой постоялец Бреннанов, француз, служивший в армии Наполеона и отправившийся в изгнание после падения Первой империи. Стены были обтянуты тяжелыми драпировками в стиле ампир и увешаны французскими гравюрами с изображением батальных сцен; немного громоздкая, обитая маркизетом мебель, книжный шкаф, прямоугольный письменный стол, стенные часы. Из двух небольших окон с квадратными переплетами и старинными толстыми стеклами открывался вид через Гудзон на Нью-Джерси. На прибитой над дверью полке стоял бюст беломраморной Паллады»[295]295
Аллен Г. Эдгар По. М., 1984. С. 241.
[Закрыть].
Отсюда биограф делает вывод, что строки «Ворона» «запечатлели некоторые предметы обстановки этой комнаты». Что ж, может быть, он и прав, но кто поручится, что обстановка была именно такова? Ведь Аллен не имел возможности увидеть ее воочию. Однако, вне зависимости от этого, судя по всему, именно в этом кабинете происходила окончательная отделка стихотворения. На «Блумингдейлскую дорогу» поэт явился уже с готовым вчерне «Вороном».
Нет необходимости анализировать и подробно рассказывать о стихотворении, прославившем поэта в веках. За автора настоящих строк это давно сделали другие. Да и сам создатель «Ворона» подробно, шаг за шагом, раскрыл в «Философии творчества»[296]296
Полное название статьи: «Как я писал „Ворона“, или Философия творчества».
[Закрыть] «механику» рождения стихотворения, рассказал, как он двигался от замысла к воплощению, как продумывал и выстраивал художественную идеологию сюжета, создавал атмосферу произведения, выверял его ритм, интонацию и эффекты.
Правда, среди исследователей бытует почти единодушное мнение: «Ворона» По писал по-другому, совсем не так, как изложил в своей статье. Это было ясно уже многим современникам, понятно и потомкам. Вот что Ю. В. Ковалев писал по этому поводу:
«Одни восприняли статью как розыгрыш (hoax), другие увидели в ней попытку создать идеальную схему творческого процесса, третьим казалось, что „Философию творчества“ следует рассматривать как литературное произведение „на тему“, в котором все придумано».
И приводит в пример T. С. Элиота, выдающегося английского поэта XX века, который «писал, что, анализируя собственную поэму, По либо разыгрывал читателя, либо обманывал сам себя, изображая процесс написания поэмы именно так, как ему хотелось бы, чтобы она писалась».
Исследователь делает следующий вывод:
«Вероятно, истина лежит где-то посередине. Можно не сомневаться, что По написал „Ворона“ не так, как поведал о том в статье. Но и розыгрыш читателя едва ли мог быть его целью. По-видимому, он просто избрал подобную форму, чтобы изложить некоторые взгляды на творческий процесс, и творческую историю „Ворона“ использовал по той причине, что поэма при выходе наделала много шуму и приобрела колоссальную популярность»[297]297
Ковалев Ю. В. Эдгар Аллан По: Новеллист и поэт. Л., 1984. С. 134, 135.
[Закрыть].
Убежден, что статья была написана не только для того, чтобы «изложить некоторые взгляды на творческий процесс» (хотя, конечно, и для этого), но и дабы привлечь дополнительное внимание к «Ворону» и таким образом умножить его популярность и добавить известности создателю. Да и некоторый элемент столь любимого По «надувательства» читающей публики исключать не будем. Что же касается рассудочного характера стихотворения – едва ли стоит его отрицать. «Страсть – враг поэзии», – утверждал По. И, видимо, был совершенно искренен, когда заявлял: «…[поэт] должен приступать к своему труду в том душевном состоянии, в котором работает расчетливый мастер, способный думать о поставленной цели и о наиболее экономных способах ее достижения»[298]298
Там же. С. 135, 136.
[Закрыть]. Во всяком случае, нет поводов сомневаться в том, «что ни один из моментов его [стихотворения] создания не может быть отнесен на счет случайности или интуиции, что работа, ступень за ступенью, шла к завершению с точностью и с жесткою последовательностью, с какими решают математические задачи»[299]299
По Э. А. Философия творчества //Эстетика американского романтизма. М., 1977. С. 112.
[Закрыть].
Замысел «Ворона» вызревал у По постепенно. Его неосознанные контуры возникли у поэта, видимо, еще в начальную пору редакторства в журнале у Бёртона, когда он подружился с Генри Хёстом – тот был орнитологом-любителем, держал у себя дома ворона и, вероятно, немало интересного порассказал об удивительной птице. Похоже, что замысел окончательно оформился летом 1843 года, когда поэт непродолжительное время лечил нервы на водном курорте в Саратога-Спрингс. Там он познакомился с четой неких Бархайтов. Энн, супруга мистера Бархайта, сочиняла стихи и среди прочих сочинений дала По на отзыв как профессионалу стихотворение под названием «Ворон»[300]300
Thomas D., Jackson D. К. The Poe Log. 1809–1849. Boston, 1987. P. 435.
[Закрыть]. Кстати, в связи с этим обстоятельством Эдгара По впоследствии (еще при жизни) не раз упрекали в плагиате.
Конечно, в отношении художника данный упрек звучит довольно странно. В таком случае поэта легко упрекнуть в плагиате у Байрона, Кольриджа, Шелли, Теннисона, не говоря о Гофмане, Бульвер-Литтоне и Диккенсе; он «заимствовал» даже у собственного брата – Генри Леонарда По. А что в таком случае скажешь о Жюле Верне, Уэллсе, Стивенсоне и тысяче других замечательных авторов? В связи с этим на память неизменно приходят ахматовские строки: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Так и замыслы – рождаются из множества случайных, мимолетных впечатлений, бессознательных аллюзий и реминисценций, слов, фраз, прочитанных книг, в том числе и текстов, написанных на близкую тему. Сходные мысли По развивает в статье «Новеллистика Натаниэля Готорна» и в «Marginalia». В той же «Философии творчества» он мимоходом обмолвился: «Тему дает или история, или какое-то злободневное событие, или… автор сам начинает комбинировать разительные события…»[301]301
По Э. А. Философия творчества //Эстетика американского романтизма. М., 1977. С. 110.
[Закрыть]
Там же он размышляет и об оригинальности, определяя ее как «способность тщательно, спокойно и разумно комбинировать». Так и родился «Ворон» – абсолютно оригинальный текст – комбинацией хорошо известных, если не сказать банальных, слагаемых. Собственно, в этом и заключается привилегия гения: сложить нечто совершенно новое и поразительное из в общем-то привычного – по крайней мере всем хорошо знакомого.
Есть сведения и о том, что один из первых вариантов своего «Ворона» По читал в редакции «Журнала Грэма» в начале 1844 года. Но тогда стихотворение не понравилось слушателям. Впрочем, это был «промежуточный» вариант. Сколько их было всего? Вероятно, По и сам не сумел бы ответить на этот вопрос. Работа над «Вороном» велась по меньшей мере в течение пяти лет.
Трудно сказать, с самого ли начала По замышлял своего «Ворона» как главный поэтический текст – свой opus magnum. Скорее всего, нет. Конечно, он всегда был убежден в собственной творческой исключительности. Но после поразительного успеха «Золотого жука» и последовавшего затем переезда в Нью-Йорк, а также «Истории с воздушным шаром» Эдгар По, по-видимому, стал ощущать настоятельную потребность в окончательном признании. Он должен был создать нечто такое, что безоговорочно поднимет его писательскую репутацию на недосягаемую высоту, и он воцарится над окружающими «литературными пигмеями». Это был «проект», который Э. По готовил с присущей ему тщательностью, заранее просчитывая необходимый эффект. Поэтому a priori отрицать утверждение поэта, который писал в «Философии творчества», «что работа, ступень за ступенью, шла к завершению с точностью и последовательностью, с какими решают математические задачи», конечно, не стоит. Тем более что это вовсе не умаляет гений По, а, напротив, делает его еще более поразительным.
В месяцы, когда завершалась работа над «Вороном», Э. По начинает сотрудничать с еженедельником Н. Уиллиса «Ивнинг миррор». Натаниэль Паркер Уиллис (1806–1867) – один из немногих писателей-янки, о котором По отзывался доброжелательно, а его пьесу «Ростовщик Тортеза» еще в ту пору, когда редактировал «Журнал Бёртона», даже назвал в рецензии «лучшей драмой, вышедшей из-под пера американского писателя». В редакции еженедельника По оказался благодаря протекции Дж. Р. Лоуэлла – в то время их эпистолярная дружба переживала апогей. Именно тогда Лоуэлл по просьбе нашего героя писал статью о нем – она, так же как и грядущая публикация «Ворона», была призвана упрочить известность и авторитет По.
В эти дни – осенью 1844 года – Уиллис «переформатировал» еженедельник в ежедневную газету (сохранив недельный выпуск под названием «Уикли миррор»). Работы прибавилось, поэтому он остро нуждался в квалифицированных кадрах, но не мог предложить По редакторское кресло и нанял его в качестве, как бы мы сейчас сказали, «литературного сотрудника». Основной обязанностью было чтение присланных по почте рукописей и корректорская работа, а также верстка и правка идущих в набор материалов. Кроме того, По должен был писать рецензии, небольшие статьи и материалы «на злобу дня», значительная часть которых, по обычаю того времени, печаталась без авторства.
Возможно, По задевало нынешнее положение. Но, во-первых, он рассматривал его как временное, а во-вторых, должность, пусть и незавидная, давала возможность содержать семью. 15 долларов в неделю, что ему предложили в газете, позволяли платить за квартиру и худо-бедно питаться, что, согласитесь, в его обстоятельствах было совсем не мало.
Начало работы в «Ивнинг миррор» своим закономерным следствием имело и расставание с гостеприимными Бреннанами – слишком далеко По стало добираться до редакции, а на рабочем месте он должен был находиться уже с девяти часов утра. И, видимо, не нарушал трудовую дисциплину. Во всяком случае, много позднее Н. Уиллис признавался, что знал своего сотрудника только с одной стороны – «как человека спокойного, трудолюбивого и весьма порядочного, который внушал глубочайшее уважение своим неизменно благородным поведением и способностями»[302]302
Цит. по: Аллен Г. Эдгар По. М., 1984. С. 246, 247.
[Закрыть].
Эдгар По приступил к новым обязанностям в начале октября 1844 года. А в первых числах ноября чета По и миссис Клемм распрощались с Бреннанами и вернулись в Нью-Йорк. Теперь они поселились в меблированных комнатах с пансионом на Эмити-стрит – неподалеку от места службы поэта. Он и прежде в основном передвигался пешком; теперь же и на работу и с работы путь по мостовым города совершал почти ежедневно. Кстати, вероятно, в связи с этим По развернул на страницах газеты дискуссию о тротуарах и писал о необходимости повсеместного их внедрения[303]303
Речь идет о статье поэта под названием «Why Not Try a Mineralized Pavement?», опубликованной в «Ивнинг миррор».
[Закрыть] – видать, в путешествиях из дома и обратно его изрядно доставали тележки, телеги, экипажи и омнибусы, а также продукты жизнедеятельности тех, кто их передвигал по улицам мегаполиса.
29 января 1845 года на страницах «Ивнинг миррор» напечатали «Ворона». Читатель, конечно, хорошо помнит начальные строки этого магического текста:
Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
Будто глухо так застукал в двери дома моего.
«Гость, – сказал я, – там стучится в двери дома моего,
Гость – и больше ничего».[304]304
Перевод М. Зенкевича.
[Закрыть]
Нельзя сказать, что уже на следующее утро, 30 января, поэт проснулся знаменитым. Но он сделал все, чтобы слава – большая и настоящая – наконец пришла к нему.
«Ворон» должен был выйти (и вышел) в февральском номере респектабельного журнала «Америкэн ревью»[305]305
Полное название журнала «The American Review: a Whig Journal of Politics, Literature, Art, and Science». «Ворон» был опубликован во втором номере на страницах 143–145. Любой желающий может ознакомиться с оригиналом знаменитого текста: https://archive.org/details/ americanreviewwh01colt
[Закрыть]. Эдгар По, утверждая, что «препринт» в газете привлечет внимание и пойдет на пользу недавно начавшему выходить журналу, уговорил редактора разрешить опубликовать стихотворение.
И вот стихотворение появилось. Н. Уиллис, и сам очарованный строками По, счел необходимым предварить публикацию:
«Мы получили разрешение (предваряя ожидаемую публикацию в „Америкэн ревью“) напечатать следующее замечательное стихотворение. По нашему мнению, оно являет собой единственный пример „мимолетной поэзии“, известный американской литературе; а тонкостью замысла, изумительным искусством стихосложения, поразительно высоким полетом фантазии и своим „зловещим очарованием“ не имеет ничего равного и в английской поэзии. Это один из подлинных „литературных деликатесов“, что питают наше воображение. Его строки навсегда останутся в памяти тех, кто их прочитает»[306]306
Цит. по: Thomas D., Jackson D. К. The Poe Log. 1809–1849. Boston, 1987. P. 496.
[Закрыть].
