Текст книги "Робинзонада. Всё включено (СИ)"

Автор книги: Андрей Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Мне снился голод. Мне снилось, что океан выбросил на прибрежный песок консервную банку. Пустую консервную банку без этикетки, но с остатками, кем-то искромсанной, крышки. Что такое консервная банка там, дома? Так – мусор. Здесь же это был отклик цивилизации, далекой и вожделенной. Это было, чуть ли ни послание от всего человечества со словами: "Верь, что мы есть, и что ты по прежнему принадлежишь человечеству, ты не изгой, не отторгнутый всеми странник, ты путешественник, взявший на себя чуть больше, чем тебе под силу. Но это же твой выбор!"

Мне представлялся долгий путь банки до пустынного, затерянного в пространстве и времени, берега этого острова. Фантазия моя уже во сне, в полубреду, рисовала изысканные яства, которые я находил внутри, каждый раз, вновь открывая банку. То это были оливки, то персики в собственном соку. Но даже, когда это была просто килька в томате, то и она представлялась мне изысканным блюдом.

Просыпался я тяжело. Тело ломило. Сначала я услышал собственный вздох, потом ощутил жжение в стертых ладонях рук. Долго я не мог понять ощущения своего тела, т.е. его ломило, но ломило все целиком без ощущения отдельно рук и ног, или даже головы. Пытаясь пошевелить ногой, я шевелил правой рукой, а попытавшись сжать кулак, повернул голову. И жар, сильнейший жар, Я весь горел и мой больной, воспаленный мозг только и удивлялся: "Почему, в этой ненастной полутьме, я не свечусь" Наконец, медленно, я стал осознавать реальность. Итак, буря, ливень, три спички и ... "Лодка не придет". Почему-то мне в голову пришла нелепая мысль: "А как же двойники – фантомы, где-то они пережидают непогоду?" Они казались мне такими родными – как я сам себе.

Дождь лил плотной стеной. Я отполз под пальмы с густой кроной, но все было настолько пропитано водой, что, по сути, мой манёвр ничего не изменил, разве что капли стали крупнее, хотя и падали реже. Голод! Голод мутил мое сознание. Механически, не думая, подтянул рюкзак к себе, пошарил, нашел пачку лаврового листа, разорвал зубами и горсть сунул в рот. Почему он оказался в рюкзаке, зачем? И только разжевав, я понял зачем: лавровый лист не только заглушал сиюминутный голод, но и вызывал отвращение к пище вообще, отбивая желание когда-либо и что-либо есть. Да, это был так называемый НЗ – неприкосновенный запас на крайний случай. Мысленно я произнес анафему голоду и благословение провидению и тому, кто положил лавровый лист в мой рюкзак. Далее мысль привела меня к тому, что я не столь уж одинок в этом мире, и, в общем-то, мир прекрасен.

Взглянув на берег, я с удивлением заметил, что весь берег истоптан следами и что тут и там ходят двойники, то поодиночке, то группами. Некоторые стояли и беседовали друг с другом. Прислушался. Разговор шел о том – класть ли сырую картошку в кипяток или в холодную воду...

Было ли это наяву или в бреду – я уже затрудняюсь сказать. На душе было как-то тоскливо, и я чувствовал себя совсем потерянным во времени и пространстве. Я видел вокруг пальмы, увешанные ананасами, костер, на котором в котелке варились ананасы, приправленные лавровым листом. Фантомы стояли вокруг костра, и то и дело, кто-нибудь из них протягивал руку к котелку. С криком: "Рано, рано", – я бил по голодным трясущимся рукам... И снова забылся, или это уже было в забытье... Иногда сознание проясняется – дождь, дождь... Я счастлив. Жизнь удалась. Остров. Дождь. Счастлив. Сознание или безумие?

Картина сменилась – я выкупаю остров и учреждаю предприятие малого бизнеса по переработке ананасов. Фантомы устраивают забастовку.

Плакат, – на котором три профиля: пролетария соединяющегося во всем мире, ананаса, и мой.

– Я то, тут причем? – кричу: – Ведь вы же против меня бастуете?

Слышен "Интернационал" и... "Валенки, валенки".

– Отец родной, – говорит, выступивший вперед, активист профсоюза, – пощади, помилосердствуй, ананасы уже в рот не лезут.

– Солененького поешьте...

– Да где ж взять то, отец родной...

Указ:

" Сим, и потому, что "не лезут", высочайшем постановляю выдать всем из золотовалютного запаса по банке соленых огурцов".

Раздалось:

– "Многие лета" и... "Валенки, валенки", – все разошлись.

В толпе слышны слова:

"Благодетель", "Защитник"...: – фантомы продолжили работу.

В результате очередной вспышки свиной чумки, на материке пропал весь урожай ананасов, курс ананасов в пересчете на доллар повысился, и дела на моем острове шли в гору. Была закуплена партия разноцветных кроссовок. Наконец-то я стал различать фантомов друг от друга и, конечно, от самого себя и, наконец-то, фантомы могли отличить себя друг от друга. Из экономии я выдал только по одной кроссовке, те же в которых они были раньше, шли в запас. Исчезла путаница между начальниками и подчиненными. Я, например, помнил, что в синей кроссовке с оранжевыми косыми полосками – бригадир и наоборот... Разноцветные кроссовки внесли раскол и в единство классовой борьбы рабочего класса против эксплуататоров всего мира, т.е. – меня!

Дождь. Холод. Вспышки зарниц. Во рту привкус лаврового листа и ананаса?! Кто-то трясет меня за плечо, приоткрыл один глаз, второй не хотел смотреть на то, что творилось вокруг, и я его за это не осуждаю.

"Огоньку не найдется, папаша", – это был молодой и нагловатый фантом, напомнивший мне меня в юности.

"Спички, – вдруг вспомнил я. – Еще есть шанс не сойти с ума на этом острове!"

Каким-то чудом мне удалось собрать кучку полусухих палочек лежавших под слоем опавших пальмовых листьев.

"Осень! – подумал я. – Опадают листья. Скоро начнется новый театральный сезон".

Сложив палочки "шалашиком" я достал спички. Сердце колотилось. Дрожащими пальцами вытащил спичку, чиркнул о коробок, и... пошипев секунды три, она смолкла.

"У меня еще две спички", – подумал я, пытаясь подбодрить себя и вызвать у себя чувство оптимизма.

Долго выбирал я место вокруг пальмы, где на мой взгляд было посуше. Снова сложил все шалашиком и... чиркнул... Спичка прошипела, как и в первый раз. "Один два, три", – считал я секунды, надежда во мне стала угасать и... вдруг спичка вспыхнула!!! Я уже готов был поднести спичку к костру, и тут... Произошло то, что можно было расценить, как рок. Медленно от одежды по моей кисти руки и по пальцам стекла вода и, соскользнув по спичке, загасило пламя. Как клял я себя, что, предусмотрев, казалось бы, все, не засучил рукава.

Сколько сидел я в оцепенении – не помню, оставалась одна спичка и шансы мои теперь стремительно приблизились к нулю.

"Но что толку в костре – не от холода, так от голода, сил добыть птицу у меня не было, да и дрова надо где-то постоянно находить, а вокруг все насквозь промокло...", – уныло размышлял я.

И вдруг мысль, одна простая мысль вывела меня из оцепенения и заставила улыбнуться. Я махнул рукой "молодому и наглому", который был босиком, приглашая его нагнуться ко мне и прикрыть от дождя. Решительно отодвинув костер в сторону, я достал последнюю спичку, чиркнул и... мы прикурили. Прикуривая сигарету одну от другой, я испытывал чувство счастья, – счастья, как будто нашел выход из лабиринта, плутая много дней и уже отчаялся увидеть дневной свет.

– Земля, земля, – закричал фантом, сидя в бочке на высокой мачте и указывая рукой в сторону океана...

Я вгляделся вдаль серого и ненастного океана и сквозь пелену разглядел темную точку.

"Лодка – за мной", – подумал я, дожевывая очередную порцию лаврового листа.

Дверь скрипнула, вроде как ее открывали. Я огляделся по сторонам – на моем острове дверей не было. Фантомы стояли вокруг меня и глядели грустно, грустно, как будто прощаясь. Мы действительно расставались навсегда. Я ободряюще улыбнулся и спросил бригадира, того, что был в синей кроссовке с оранжевыми косыми полосками:

– Как план? Успеете?

Что-то звякнуло, что-то похожее на звук медицинского инструмента. Я съежился, поглубже залезая под одеяло и бригадир голосом нашей медсестры сказал:

– Пора сделать укол и принять лекарство, а то через полчаса принесут завтрак.

Я выпучил глаза на бригадира и спросил:

– Какой укол, какой завтрак?

– Ну – ну, не притворяйтесь, не в первый раз! – визгливо произнес бригадир.

Лицо бригадира расплылось в добрую улыбку нашей медсестры. Передо мной стояла Клава, держа поднос, на котором лежали шприц и какие-то таблетки.

– Как всегда? – спросил я.

– Да, – ответила сестра. – Кстати вам тут принесли, – и положила на мой столик ананас.

– Кто принес, – опять спросил я.

– Да уж вам лучше знать, назвался Николай Федорович, и просил как-нибудь зайти к нему.

Я не стал спорить, принял укол и разом махнул все таблетки. Подождав, когда все это начало действовать, я заглянул под кровать, заметил синюю кроссовку с оранжевыми косыми полосками, стоявшую, почему-то, рядом с моими тапочками, удивился, и высыпал из нее белый песок. Затем откусил кусок ананаса, оглянулся по сторонам – никто меня не видел, достал из-под одеяла открытую пачку лаврового листа, сунул в рот несколько листьев и стал жевать, свернувшись под одеялом в счастливой и глупой истоме.