Текст книги "Жил-был волк (сборник)"

Автор книги: Андрей Арсеньев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Андрей Арсеньев
Жил-был волк (сборник)

Жил-был волк

Это случилось, когда сдохли человеки.

Эволюция им сказала: «Встать!

Каждый при себе иметь он должен руки!

Даже если вы умеете летать».

Так копыта она порезала на части.

«Чтоб могли не только ими грязь топтать».

Она нарисовала на конце крыла из жестких перьев пальцы.

«Чтоб могли не только ими в воздухе махать»,

Не забыла про плавники и щупальцы в придачу.

«Чтоб каждый мог при жизни книгу написать».

«Ветхий переплет»

Глава I

Зовите меня Сынитар Волков. В этой книге я поведу речь об одном убийстве, произошедшем 25 лет назад во время моей работы старшим следователем полиции.

Начнём с того, с чего я вообще решил податься в органы. Это не было моей мечтой детства. Скажу больше, я даже недолюбливал полицию, так как там работали одни козлы. Да, представьте себе, у нас был полицейский участок, укомплектованный от начальника до низших чинов одними бородатыми дьяволами с прямоугольными зрачками. К тому же никто из моих знакомых не надоумил меня туда податься. Никто из них не сажал преступников в клетку, но почти всем им приходилось в ней бывать. И вот однажды я сам туда попал за то, что слонялся пьяным по городу вечером после празднования своего двадцатилетия. Подумаешь, гулял пьяным, это что, ты выпил и тебе ходить запрещено? Все твари выпивают. Те же следователи или детективы раскрывают преступления пьяными в сиську. Ведь Алкоголь – это лучший помощник детектива. И я – не исключение. Ведь я был лучшим следователем в своё время, ну а теперь я писатель. И тут водка мне помощник. Я люблю тебя водка. Так… ах, да причина. Причиной, побудившей меня стать полицейским, стало вовсе не несогласие с задержанием, так как к тому моменту мне и ночевать было негде, а спать пьяным на улице, это не очень безопасно, сами понимаете. Меня возмутило обращение с заключенным, то есть со мной. Полицейские избили меня за то, что я назвал их волками позорными, а после ещё и козлом обозвали. К тому же до этого, обшарив мои карманы, они сожрали всю мою траву.

Меня тогда это сильно задело, но я не опустил голову. Я решил изменить все это изнутри. Я сказал себе: «Я стану лучшим полицейским в городе. Справедливым, дисциплинированным, уважающим пьянчуг». Как вы думаете, смог волк без аттестата, без постоянного места жительства и к тому времени не умеющий читать стать полицейским? Ну вы же читали, что до всего этого написано, так что ответ вам известен.

Когда синяки прошли, меня выпустили, и я сразу же отправился к отчиму за тем, чтобы он научил меня читать. Он был знаменит тем, что у него находилась самая большая в городе личная библиотека. Он был очень начитанным. Вы, наверное, спросите меня, что это за такой начитанный отчим, который не научил пасынка грамоте? Дело в том, что моя мать сошлась с ним, когда мне шёл восемнадцатый год. Отчим хотел привить мне знания, но я всё время отказывался. А теперь вы спросите, что это за родители, которые не научили сына грамоте? А я отвечу: отец все время пил, он же и привил мне любовь к алкоголю, но, к сожалению, когда мне было пятнадцать лет, его печень не выдержала. После этого нас лишили имущества в уплату долгов, и мы с матерью вынуждены были скитаться по трущобам, а если удавалось добыть денег, то могли позволить себе снимать какое-либо жильё. Мать тоже выпивала, но сильно этим не злоупотребляла. По крайней мере, она напивалась до такого состояния, чтобы каждый год забывать записать меня в школу.

Вот я стою у двери особняка, владельцем которого является мой отчим, Серж Волксваген-младший. Когда-то я здесь жил, но после моего сотого отказа обучиться грамоте, отчим запретил мне находиться в этом доме, если не считать небольших визитов. Моя мать, Волюмия, не стала на этот счёт ему возражать, хотя сама, когда отец был жив, посещала библиотеку только для того, чтобы красть оттуда книги и использовать их как туалетную бумагу. Как мать вышла замуж за отчима, для меня до сих пор остаётся загадкой. Но, по крайней мере, с ним она больше алкоголем не злоупотребляет, а книги в доме используются только для чтения. Хотя как-то раз, в один из моих визитов, я зашёл в туалет и увидел, что вместо туалетной бумаги там лежит книга. Я вошел в гостиную, где сидели мать с Сержем, и спросил их насчет этого, и к своему удивлению услышал от отчима, что это он её туда положил. Книга эта называлась «Сговор остолопов»

Дверь открыл дворецкий Псивенс и сообщил, что хозяин дома. Псивенс всю жизнь был слугой. Начинал он у Сержа Волксвагена-старшего, а после его смерти перешёл в наследство к младшему. Дворецкий провёл меня в библиотеку, где я застал обоих родителей за сортировкой книг.

– Привет. А что это у вас здесь происходит? – поинтересовался я у них.

– Сортировка, – сказал отчим, не отрываясь от своего зянятия.

– А для чего?

– Для сортира, – ответила мать и громко засмеялась, не обращая внимания на то, что смеётся одна.

По окончании каламбурного припадка я решил рассказать о причине своего визита:

– Серж, у меня к тебе просьба.

– Знаешь, я что-то проголодался, – ответил отчим, – надеюсь, это не настолько личная просьба, чтобы мы не могли обсудить её за обедом?

– Нет.

– Ну и славно. Псивенс, обед!

Все мы отправились к столу. Время подходило как раз к обеду, так что еда была уже готова, и прислуге оставалось её только подать. За столом я заметил одну необычную деталь – еду и посуду клали одна слуга и сам Псивенс, – хотя раньше этим занимались только две слуги.

– А почему Псивенс лично подаёт на стол? – задал я вопрос отчиму.

– Одна наша собачка ушла в декретный отпуск, – ответил Серж, а затем обратился к дворецкому, который в это время наливал ему вино в бокал: – Ах, ты наша старая кобелина, – проговорил он и потрепал его за ухо.

Псивенс ответил на это довольной улыбкой.

– Ну, если Псивенс такой дамский угодник, может брать в прислугу не собак? – высказал я своё предложение.

– Ты думаешь, мне не приходило это в голову? – сказал Серж. – Ладно, кого ты предлагаешь?

– Не знаю… лис, например.

– Псивенс, как насчёт лис? – обратился к нему отчим.

– Воруют, сэр.

– И вот так всегда, на всё у него есть оправдание. Кошки всё заблюют, от копытных за столом шуму не наберёшься, грызуны мебель испортят. Ну а чтобы волк был слугой… да никогда! Собаки всегда прислужили волкам, и «Жил-был пёс» тому доказательство. Да, Псивенс?

– Да, сэр.

– А что если брать псов, а не собак?

– А ты думаешь, Псивенса это остановит? – произнёс Серж и посмотрел на дворецкого, тот ему улыбнулся. – Но мы не будем рисковать. Это благородный дом, а не какой-то там Содом.

Мать, услышав это замечание, издала короткий смешок, а Псивенс напустил на себя серьёзную мину.

– Ну, говори, что это за просьба у тебя ко мне? – спросил меня Серж, поедая куриный окорок.

Здесь я вынужден сделать отступление, так как не знаю, сколько времени спустя и в какие руки попадёт эта книга. Может, она будет читаться в далёких краях, а то и планетах, где читатель будет не в курсе нашей сегодняшней повседневной жизни, а если быть точнее, в такой области как гастрономия. Суть в том, что убийства у нас запрещены, даже если ты так называемый хищник. Еду у нас выращивают в специальных лабораториях. Носителями этой еды являются разные животные: корова, курица, рыба и т.д. Происходило много митингов, требовавших закрыть эти конвейеры для убийств, но производителям удалось всё уладить, заявив, что у выращенных животных отсутствует душа. Доказательствами чего послужили: их неспособность освоить разговорную речь; передвижение на четырёх конечностях, если они у них имеются; и самый важный аргумент, который заставил митингующих замолчать – отсутствие художественных способностей у испытуемых. Так что, благодаря этому, все мы сегодня можем позволить себе мясо по очень доступной цене. В моей практике, конечно, случались убийства из-за причины голода, но как любил говорить мой водитель Коневский: «Впрочем, это уже совсем другая история».

– Я хочу, чтобы ты научил меня читать.

Вот так изложил я за столом свою просьбу, какую присутствующие не оставили без внимания. Отчим подавился окороком, мать вылила на стол всю бутылку вина, даже из угла перестали доноситься стоны слуги-собаки, которую Псивенс от удивления прекратил ласкать.

С этого момента началась моя учёба. Я изо всех сил старался, так как твёрдо решил стать полицейским. Обучение давалось мне довольно легко, и уже через полгода я самостоятельно мог читать Т.Льва, А.Черепахова, Г.Флореля, У.Волкнера, Д.Коньрада, Э.Леммингуэя и других. Мог, но не читал.

После того, как отчим объявил, что моя учёба окончена, он решил познакомить меня с запрещённой литературой. В тот день я лежал у себя в комнате. Да, мне разрешили жить в особняке. Отчим постучался в дверь и попросил разрешения войти. Входя в комнату, в руках он держал толстую книгу в чёрной обложке.

– Я хочу тебе кое-что показать, – сказал Серж, присаживаясь на край кровати, – так как ты скоро станешь служителем правопорядка, я тебе больше скажу, ты будешь первым полицейским-волком в нашем городе за всю историю его существования. В других городах есть полицейские-волки, но их там так мало, что об этом мало кто знает. А всё из-за того, что очень-очень давно нас стали выставлять в дурном свете, что якобы рано или поздно все мы станем ворами, насильниками или убийцами. Ведь в то время когда все твари не были так расселены повсюду как сейчас, волки были самыми сильными из них, они добивались всего, чего хотели, и остальные из зависти начали сочинять про нас гнусные истории, которые написаны вот в этой книге, – отчим дрожавшими пальцами перевернул обложку, и около минуты молча всматривался в написанное. – Такие книги, наподобие этой, запрещены. Раньше их даже преподавали в школах, но шестьдесят лет назад, волчье братство благодаря многим годам борьбы в судах добилось их запрета. Во главе того братства стоял мой отец. Видишь, до чего мы докатились, что вынуждены были для этого ходить по судам, хотя раньше сожгли бы всю эту ересь и тех, кто её распространяет, никого не спросив. Конечно, мы сами виноваты, что позволили этому так далеко зайти. Некоторые и сейчас подпольно распространяют такие книги, и полиция не очень-то старается им помешать. Поэтому волкам самим приходится с этим бороться. Мы с помощью внедрённых нами агентов другого вида тварей, ведь мало кто станет давать эту книгу волку, находим подпольные группы и сообщаем об этом полиции. Но так как полиция бездействует, мы вынуждены брать всё в свои руки. Не спрашивай меня, что именно нам приходится предпринимать. Но по-другому мы не можем. Иногда на закрытых торгах библиофилов появляются такие книги, и я их покупаю, а затем сжигаю. Но эту я оставил. Я купил её лет пять назад за огромные деньги, но почему-то не сжёг. Может, ждал такого вот случая, чтобы показать её тебе. В глубине души я всё-таки надеюсь, что это единственный экземпляр, – в этот момент Серж оторвал взгляд от книги и впервые как открыл её, посмотрел на меня мокрыми от слёз глазами. – Я хочу тебе её прочитать, не всю конечно, как видишь она немаленькая, здесь собраны разные истории про нас, я думаю, что за раз её ни один волк прочитать не сможет. От написанного здесь даже у самого чёрствого из наших может случиться нервный срыв. Я прочитаю тебе лишь несколько историй, но и этого я думаю, хватит, чтобы ты знал, за что должен бороться, и чтобы ты своей работой изменил это враждебное отношение к нам.

Всю свою дальнейшую жизнь я старался забыть содержимое той книги. Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне становится не по себе. Я помню, как несколько раз к моему горлу подступал такой комок, что мне лишь чудом удавалось тогда не разрыдаться. А иногда и вовсе хотелось закричать: «Хватит!» Особенно в тот момент, когда коза живьём потрошила волка, чтобы высвободить из его брюха (живых!) козлят. Отчим прочитал мне тогда лишь малую часть книги, и боюсь себе представить сейчас, что было написано в той части, которую он от меня скрыл. Правда, в тот момент Серж не задумывался, каково мне будет работать после всего услышанного в полиции в окружении одних козлов.

После этого началось моё становление полицейским, и отчим мне в этом помог. Он со своими связями получил для меня аттестат и ещё сделал так, что мне не пришлось проходить обучение в полицейской академии. Но когда меня приняли в полицию, отчим сказал, что дальше я должен двигаться без его помощи. Серж лишь договорился о том, чтобы меня сразу назначили старшим следователем. Больше ничего. Остальное я сам.

Глава II

Я сидел в баре и выпивал, когда туда вбежал мой помощник Бородий Козлов. Если я ему был нужен, он всегда находил меня здесь.

– Убееели, убееели! – закричал Бородька на весь бар, заставив всех посетителей обратить на него внимания, но не меня. Я продолжал тем временем, как ни в чём не бывало, хлестать водку у стойки бара.

Видя это, Козлов подошёл ко мне и шёпотом на ухо произнёс:

– Убееели, убееели.

– Кого на этот раз? – спросил я и выпил ещё одну рюмку.

– Судью.

Весь бар погрузился в молчание. Услышав это, некоторые поперхнулись напитками, в том числе и я.

Дело в том, что при жизни судья Михайло Медведев был самой влиятельной тварью в нашем крае. Судью все боялись и не только из-за его должности, и связанным с этим, нет, его внешний вид заставлял содрогаться от страха. Медведев был трёх с половиной метрового роста, крупным (крупнее любого другого медведя), но самое необычное заключалось в том, что на его теле не было ни одного волоса, даже усы отсутствовали на бровях и щеках. Он был абсолютно лысым. Но самый большой ужас вселял он, конечно же, за судебным столом, так как 100% обвиняемых при нём были осуждены. И всем им приходилось слышать от него обвинительный приговор: «Повесить». Даже присутствующие на процессе внутри себя боялись, что после этого судья покажет на каждого из них пальцем и произнесёт: «Повесить, повесить, повесить…» В какой-то момент твари начали между собой насмехаться над Медведевым. Что типа, если вы хотите оправдательный приговор, надо просто выкрасть все верёвки в городе, и судья не сможет больше ничего придумать, как освободить подсудимого. К тому же эти карательные приговоры не очень-то помогали снизить преступность. Через какое-то время до Медведева, видимо, дошли эти слухи, после чего и произошёл знаменитый судебный процесс.

Всё было как всегда. Судья выслушал доводы всех сторон и затем удалился обдумывать решение. Обычно на это у него уходило минут пять, наверное, он просто отлучался в туалет со своим неизменным спутником приговором. Твари по этому поводу тоже шутили, что якобы у судьи в туалете постоянно отсутствовала туалетная бумага, и он, возвращаясь обратно, просто просил её туда повесить. Но в тот раз Михайло Медведев не появлялся минут пятнадцать. Все начали переглядываться между собой, шушукаться:

– Может у него понос?

– Может он заменит казнь?

– Может он его оправдает?

Что касается последнего, мало кто мог поверить в это, так как слишком большие были улики.

Затем послышалась команда:

– Встать. Суд идет.

Судья подошёл к столу, оглядел всех присутствующих и, стукнув молотком, сказал:

– Повесить.

В зале послышались разочарованные выдохи, вызванные скорее не жалостью к подсудимому, а крахом надежд на какие-либо изменения в приговоре. Когда все было уже собрались уходить, судья произнёс:

– Повесить за ноги и в рот ебать!

С этого момента за судьёй окончательно закрепился статус самого кровожадного существа во всём крае. При упоминании его имени все твари приходили в ужас, никто не решался о нём заговорить. И что самое страшное было в его новом приговоре это то, что сразу после его исполнения приговорённого отпускали на волю. Ещё один нюанс заключался в палаче – он был конём. Ни один из тех, кто вернулся на свободу, так и не смог зажить обычной жизнью. Заговорить о случившемся они не могли, даже если бы и захотели – всё-таки он конь. Большинство, освободившись, совершали над собой старые обязанности палача.

Вы даже представить себе не можете, какие жуткие сцены происходили во время объявления приговора. Судья объявлял:

– Повесить…

– Хватит, – начинал кричать подсудимый.

Тогда Медведев поворачивался к нему и с улыбкой продолжал:

– За ноги…

– Хватит!

– И в рот…

– Умоляю, прекрати!

– Ебать!

Вот какой тварью был убитый.

Мы вышли из бара и сели на служебного мустанга, на котором приехал Бородька. Да «на». Как говорит наша начальница, в таком полицейском участке как наш, сводящем концы с концами из-за маленького финансирования, автомобили и водители – одно целое. А ещё она говорит нам, что мы должны сказать ей «спасибо» за то, что у каждого сотрудника есть свой личный служебный «транспорт», так как в других участках и того нет. Хотя сама коза разъезжает на железном мустанге. Бородька сел впереди и сказал водителю адрес места преступления, а я после выпитой бутылки водки не без помощи помощника уселся сзади.

Мустангам приходится нелегко, чтобы подвозить нас они вынуждены опускаться на четыре конечности и двигаться по дороге наравне с другими автомобилями. А если мустанг решит «на четырёх» обойти пробку по тротуару, то в первый раз ему выносят предупреждение, а во второй заводят дело и отправляют в суд.

Мы застряли в пробке, так как впереди случилась небольшая авария. После получаса ожидания мы не двинулись с места, а чтобы идти пешком не могло быть и речи – судья жил на окраине города, – а мы сейчас находились на противоположной его стороне. Не выдержав, я обратился к Конько, так звали водителя Козлова:

– Конько, давай по тротуару объедем.

– Не могу, я предупреждён, – сказал водитель.

– Как это! – недоумённо воскликнул Бородька. – Что-то я такого не помню. До того как тебяяя ко мне поставили, у тебяяя не было никакого предупреждения. Я проверял в твоём деле. А я с тобой по тротуару не разъезжал, это я точно помню. А ну, давай, живо на тротуар!

– Не могу, – виновато ответил Конько.

– Ты же в курсе, что без моего ведома ты никого не имеееешь право подвозить? – не унимался Козлов. – А если ты кого-то подвёз… ведь у тебяяя нет таксидокумееентов?

– Нет.

– То придётся тебяяя отправить под суд. А ну живо на тротуар!

– Не могу, – начал жалобным голосом оправдываться Конько, – я на прошлой неделе был у Коневского, ну мы посидели у него, выпили. Потом пришла его жена и выгнала меня, а я к тому моменту на ногах не стоял. Ну, кое-как, пошатываясь иду по тротуару, и в какой-то момент ноги подкосились, и я упал «на все четыре». Поднимаю голову, а там патрульный мне уже предупреждение выписывает.

– Ну взял бы тогда и пошёл с самого начала по дороге «на четырёх», – бросил я водителю..

– Как? Я же был пьян, – вытирая слёзы, сказал Конько, – а за пьяное вождение уже точно под суд и без предупреждения.

– Да… дела, – произнёс Бородька, не зная что делать дальше.

– И почему такие законы только к лошадям относятся? – жалобно продолжал водитель.

– Предрассудки, – сказал Козлов. – Хотя в других краях такое есть в отношении верблюдов и мулов.

Но от этого Конько легче не стало. Тогда я, решив его утешить, заметил:

– Конько, ты же конь. Для тебя то, наверное, наказание не таким страшным будет?

После этого Конько совсем разрыдался.

– Ладно, – проникшись сочувствием, сказал Бородька и, повернулся ко мне: – Сынитар, давай слезем, и все втроём пойдём по тротуару, а когда обойдём пробку, поедим по дороге.

Козлов уже слез с мустанга и принялся мне помогать, но я ему не дал этого сделать.

– Нет, никуда я не пойду. Не видишь, я пьяный. К тому же при исполнении. Что твари скажут, когда увидят, как я в форме по тротуару волочусь.

– Ты в баре также в форме был, – возразил мне Бородька.

– Ну, так я там сидел. И здесь сидеть буду. Так ничего не заметно.

После минутного замешательства – как нам быть дальше, – мне в голову пришла идея:

– Значит так, ты, Бородька, пойдёшь по тротуару, а ты, Конько, встанешь на ноги и пронесёшь меня на спине до конца пробки. А я, чтобы не упасть, буду держаться за твою шею.

Так мы и сделали. Бородька быстро шёл впереди, пытаясь, как можно дальше оторваться от нас, чтобы не быть причастным к моей транспортировке. А мы с Конько, довольные (он тем, что избежал проблем с законом, я – что не упал в глазах граждан, как служитель правопорядка) быстро нагоняли Козлова и кричали ему: «Беее».

* * *

Потратив изрядное количество времени из-за пробки, мы прибыли к дому убитого, но никого там не застали из наших, если не считать судмедэксперта Грызо Бобёри, который уже собирался уходить, но мы с Бородькой попросили его задержаться, и вместе отправились к месту преступления.

Мы поднялись на второй этаж и вошли в обставленный дорогой мебелью кабинет. Пол был покрыт золотым кафелем, на стене висели два человеческих черепа, а что касается мебели: слева находился шкаф, у двери стоял кожаный диван, а напротив него стол, за которым, уткнувшись мордой в лежавший на нём серебряный поднос, сидела огромная лысая туша с проломленным черепом, из которого вытекла огромная лужа крови. Напротив трупа стоял стул, а позади трупа находилось открытое настежь окно.

– Что здесь произошло? – задал я вопрос Бобёри, подходя к убитому.

– Смерть возникла в результате удара тупым предметом по голове…

– В чём это у него вся голова? Это, что скорлупа? – перебил я судмедэксперта.

– Это скорлупа от страусиного яйца, а как оно сюда попало это ваше дело. Единственное, что я могу с точностью сказать, страусиное яйцо – это и есть орудие убийства, – проговорил Бобёри, наблюдая за тем, как я наливал в рюмку коньяк, стоявший на столе. – Что, Волков, похмеляетесь?

– А это не твое дело, – ответил я ему и осушил бокал.

– Вы, что забыли, от чего умер ваш отец?

– Я тебе сказал, это не твое дело! – со злостью накинулся я на него. – Ты в чужие дела не лезь! Ты лучше за жёнушкой своей присмотри.

Тут Бобёри в ярости уронил свой чемоданчик на пол и принялся снимать чехол со своего хвоста.

– Простите его, – вмешался в перепалку Козлов, поднимая с пола чемоданчик и беря за руку Бобёри, – вы же видите, он пьян, он не думает, что говорит, – сказал Бородька и выпроводил сопевшего судмедэксперта из кабинета.

Я тем временем подошёл к трупу и принялся подробнее его осмотреть. Но ничего нового обнаружить мне не удалось, всё та же лысая голова в луже крови и остатков разбитого яйца.

– Да… ну и дела! – сказал я входившему в кабинет Бородьке. – Подмога приехала?

– Да.

– Иди, скажи им, чтобы занялись своей работой. Пусть соберут тут всё, что осталось от яйца и труп пусть не забудут. А ты тем временем разыщи свидетелей, а я подремлю.

Я лёг на диван и сразу заснул.

Когда я очнулся, трупа уже не было. На часах, висевших на стене над окном, было полседьмого. Потянувшись на диване, я встал и направился к судейскому столу. На нём всё так же лежал испачканный поднос для еды, который я убрал под стол, в одном углу лежала папка с судейскими делами, а в другом стояли рюмка с бутылкой и фотография в рамке – судья со своей женой Умкой. Дверь кабинета открылась, и вошёл Бородька.

– А, проснулся? – сказал он и сел на стул напротив меня.

– Ну что выяснил? Докладывай, – произнёс я и отпил из бутылки чуть коньяка.

– В домеее в момееент убееейства находились три твари: телохранитель судьи, повар и жена. Все они ожидают внизу.

– Кто обнаружил труп?

– Телохранитель.

– Ладно, веди его сюда. Хорошо бы управиться со всем этим до темноты.

Козлов вышел из кабинета и привёл первого свидетеля. За спиной Бородьки чуть выше уровня его головы из дверного проёма выглянула огромная совиная рожа. Испугавшись, я отпрянул от стола, но тут свидетель появился во весь рост. Это был филин обычного для себя роста, но крупного телосложения. Размахивая крыльями, он влетел в кабинет и по приглашению Козлова сел перед столом. Козлов расположился на диване. Собравшись с мыслями, я недоумённо обратился к филину:

– Вы были личным телохранителем убитого?

Он кивнул головой.

После небольшого замешательства я вспомнил о допросе.

– А как вас зовут?

– Ночнико Филлини.

– И вы, Филлини, были личным телохранителем Михайло Медведева? Огромного трёхметрового лысого медведя? – спросил я, не веря своим глазам и ушам.

– Да.

– Извините меня за вопрос, но… почему вы?

Свидетель мигом поднялся в воздух и, вытянув лапы, показал нам своё оружие – огромные, острые, десятисантиметровые когти. Зависнув над стулом, Филлини посмотрел на нас и спросил:

– Ну как?

– Охуенные! – в один голос произнесли я и Бородька, ошарашенные увиденным.

После этого свидетель сложил крылья и плюхнулся на стул.

– А что входило в ваши обязанности? – продолжал я допрашивать свидетеля, поправив воротник.

– Моей обязанностью была круглосуточная охрана Медведева.

– А можно уточнить насчёт «круглосуточной»? Вы что всюду следовали за судьёй?

– Да, всюду. Если только он не просил оставить его одного. В основном это происходило, когда он отправлялся к себе в спальню, ну и по другим мелочам.

– А вы что делали в это время?

– По ночам я переходил на чердак и следил за ситуацией вокруг дома.

– Вы ведь и обнаружили труп, не так ли?

– Да.

– А как так случилось, что вы телохранитель, который должен был всюду следить за безопасностью судьи, не смогли предотвратить его убийства?

– В тот момент я был в туалете.

– Кто-то может это подтвердить?

– Когда я выходил из кабинета, я увидел в конце коридора нашего повара, и когда дверь захлопнулась, он обернулся на меня. А потом я зашёл в туалет.

– Ладно, мы это проверим, а теперь можно подробнее узнать, когда произошло убийство? Что делал судья? И… далеко ли находится отсюда туалет?

– В 12:48 Медведев попросил подать ему обед. В 12:52 появился повар и принёс на подносе страусиное яйцо, в то…

– Так, подождите, – перебил я свидетеля, – во-первых, почему вы называете такое точное время, и, во-вторых, судья собирался есть страусиное яйцо?!

– Да, он всегда ел на обед сырое страусиное яйцо.

Тут даже Бородька присвистнул от удивления. Причина в том, что употребление яиц в пищу у нас запрещено. Даже если они выращены в лабораториях, так как учёные не могут с точностью сказать, отсутствует ли у зародыша в яйце душа. Испытания на выявление души всегда проводятся у каждого выращенного животного в совершеннолетнем возрасте, когда какие-либо шансы на её появление сведены к минимуму. Так что яйца у нас хранить запрещено. Только если ты не птица, но тогда ты всё равно должен находиться в роддоме, если, конечно, врач не разрешит тебе выносить ребёнка в домашних условиях под их присмотром.

– А что касается времени, – продолжал Филлини, – то это тоже входит в мои обязанности – знать что, где, когда происходит.

– А что было дальше? – спросил свидетеля Козлов.

– В то же время, в 12:52, повар ушёл. В 12:53 я попросил у Медведева разрешения отлучиться в туалет. Он находится как раз напротив двери кабинета. В то же время я вышел из кабинета, а в 12:56 я вернулся и обнаружил Медведева мёртвым. В 12:58 я позвонил в полицию, а в 13:00 я был у его жены и рассказал ей о случившемся.

– А что вы делали… две минуты в туалете? – снова поинтересовался Бородька.

– Срал.

– Эээ… понятно.

– А что именно делал убитый перед смертью? – задал я вопрос телохранителю. – Вы ничего странного не заметили в его поведении?

– Нет. Всё было как всегда. Медведев сидел за столом и позвонил в звонок… он под столешницей, – уточнил свидетель, когда я принялся искать его на столе, когда я его нашёл, Филлини продолжил: – И Медведев продолжал так сидеть, когда я выходил из кабинета.

– А судья начал употреблять при вас… обед?

– Нет, при мне он был не тронут.

– Вы ведь в курсе, что судья этим совершал тяжкое преступление?

– Да.

– Но, ничего не предприняли, чтобы это прекратить? Ведь по закону судья – убийца.

– Это не мое дело, – отвечал Филлини, – или вы думаете, если бы я обратился в полицию, они что-то бы сделали?

– Ну… – в замешательстве протянул я, – а всё-таки, как вы относились к этому? Ведь вы сами появились из яйца.

– Я ничего в этом плохого не вижу. Медведев ел их ещё до образования зародыша. Он и мне иногда предлагал попробовать.

– И вы пробовали?! – удивлённо воскликнул с дивана Бородька.

– Да, – ответил Филлини, повернув к нему голову на 180º, – они, конечно, на любителя, но есть можно.

– Получается вы тоже их ели, а вы не боитесь отправиться за это под суд? – спросил я его, надеясь, что он повернёт ко мне голову ещё на 180º, описав этим движением полный круг, но он разочаровал меня, вернув её на прежнее место обратным направлением.

– Нет.

– Почему?

– Не докажете. К тому же я не единственный кто знал о яйцах. Все в этом доме были в курсе.

– Хм, ладно. А сколько тварей обычно находится в этом доме?

– Всего если не считать Медведева, постоянно здесь живут я и его жена. Но два раза в неделю приходит уборщица, в последний раз она была здесь два дня назад, а появиться должна завтра,– уточнил Филлини, заметив встречный вопрос на моём лице. – А повар работает каждый день с шести утра до восьми вечера, кроме воскресенья – в этот день у него выходной.

– А откуда судья брал эти яйца?

– Не знаю.

– Вы телохранитель, который всюду следовал за судьёй, не знаете, откуда он брал яйца?

– Нет.

– Гм… а как вы думаете у судьи были недоброжелатели, которые хотели его смерти? Ведь для чего-то он вас нанял. Значит, он опасался за свою жизнь?

– Медведев говорил, что не подобает такой большой твари как он обходиться без видимой охраны. Он говорил это просто формальности. А что касается недоброжелателей, то думаю, у него их было много, но ни от кого конкретно я угроз не слышал.

– А вам не было обидно, что судья так относился к вашим обязанностям?

– Нет, это было только вначале, затем у меня были поводы показать ему, на что я способен, – после этих слов я услышал лязг когтей.

– А какие у него были отношения с женой и поваром? Никаких ссор в последнее время не происходило?

– Я ничего этого не заметил.

– Да, а как насчёт окна? – спросил я, показывая за спину большим пальцем. – Когда вы находились здесь с судьёй, оно было открыто?

– Да, я каждое утро его открываю, чтобы проветрить помещение, а на ночь закрываю.

– Так, убитый всё время сидел за столом, а где вы были, когда находились здесь с ним?

– В этом кабинете я всегда сидел на диване, и оттуда удобно наблюдать за временем.

Я повернулся и поднял голову на часы, они показывали 19:00.

– А когда вы находились в туалете, вы ничего не слышали из кабинета?

– Нет, если бы я что-то услышал, убийца был бы мёртв.

– Так, – начал я говорить, представляя в уме картину преступления, – это получается, что в момент убийства в доме находилось трое тварей… и если вы действительно были в это время в туалете, то убийца мог войти в этот кабинет только через дверь или окно… а оно находится на втором этаже и без балкона. А потом убийца проломил судье голову и скрылся. И на всё это у него было около двух минут…