Текст книги "Стенограмма презентации ИЛИ в ПЕН клубе"

Автор книги: Андрей Вознесенский

Соавторы: Юрий Батурин,Глеб Якунин,Вадим Рабинович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Презентация Полного собрания поэтических сочинений Константина Кедрова “ИЛИ” (М., “Мысль”, 2002) в русском ПЕН-центре 29 ноября 2002 г.

Фрагменты выступлений: профессор В.Л.Рабинович, Андрей Вознесенский, священник Глеб Якунин, космонавт, ученый Юрий Батурин, А.Витухновская, Е.Кацюба и главный редактор издательства “Мысль” И.В.Ушаков.

КЕДРОВ. Я думаю, что сейчас неслыханный расцвет поэзии, даже больше, чем это было в России 20-х годов. Но разница в том, что в России 20-х годов про этот расцвет поэзии знали все культурные люди, а сейчас это расцвет проходит в тишине и в тайне, по закону Льва Николаевича Толстого, который сказал: “Настоящая жизнь совершается там, где она незаметна”. В 60-м году я был по ощущению такой же, как сейчас. Основные прорывы все были совершены тогда. Просто они не могли никак реализоваться в напечатанном виде. Никто не видит и не знает, как растет трава, но она прорывает бетон и асфальт. Единственная потребность у поэта – это чтобы его стихи услышали и прочитали.

РАБИНОВИЧ. “Или” – все существует в этом самом “или”. Между “быть” или “не быть”, между тем и этим, между этим и тем и так далее. И вот Константин – Протей. Он Протей слова и Протей нашей жизни. То есть проникает, как нейтрино, потому что одушевляет все это своей замечательной лирой, своей замечательной музой, своим журналистским даром, своим философским проникновением в самую суть дела. И попадает в суть дела. Вот такой замечательный философ, как Мераб Мамардашвили, с которым мен выпала честь работать в Институте истории естествознания. Говорил, что талан попадает сразу в несколько сутей дела, а гений попадает в суть этих сутей, то есть в самую суть дела. Вот этому я думаю, что назвать свою книгу “Или” – это подлинная гамлетовская смелость, шекспировская даже смелость, и действительное попадание в самую суть нашего бытия, которое все время между тем и этим, вот на этой границе. И Константин как раз свидетельствует о том, что не только он живет на границе, но мы все живем на этой страшной границе “быть или не быть”, страшной границе – перейти туда или сюда, но, главным образом, чтобы оставаться, покуда мы живем, в этой точке, которая все время самовзрывается, самоуничтожает самое себя с тем, чтобы вновь возродиться. И, этим я считаю, Константин гениален. Правильно, Андрей Андреевич?

ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Правильно. Сейчас я собрал свое собрание сочинений, и вот, я смотрю, в каждом томе три-четыре посвящения. Но здесь совершенно другой случай. Я очень люблю стихи Кедрова. Это абсолютно лишенные пошлости вещи. Сейчас в нашей литературе самое страшное – пошлость, все эти сентиментальности, все эти кубики-квадратики стихов. Но Кедров с самого начала до конца своей книги цельный совершенно, это удивительно неизменяемый человек. Здесь есть главное – стихия языка, которая опережает поэта. Мы все уходим в язык. Это наше бессмертие или смерть, все равно. Я написал стихи “Демонстрация языка”, как предисловие для этой книги. Интересно, что эта книга построена от последних голов к началу. Не всякий поэт может решиться на это. Обычно бывают хорошие стихи вначале, а потом начинается уже дребедень, такая уже девальвация. У Кедрова же видно, что сейчас он более матерый, более точный мастер. Моя любимая вещь у него всегда была – “Компьютер любви”, написанный где-то в 70-х. А вот последняя, “Тело мысли”, она такая же, как “Компьютер любви”.

БАТУРИН. Формула, которая минут 10 назад вспомнил Константин “или – или”, это точно формула разделительная. А вот если говорить об “или”, то здесь еще надо подумать. Если мы зададим себе вопрос или просто скажем утвердительно: Константин – это поэт или философ. И вот тут мы можем утверждать совершенно точно, что здесь это никак не разделяется, а “или” здесь наоборот соединяет. И действительно Константин – поэт, философ и художник в самом широком смысле этого слова, и когда его читаешь, трудно определить ту грань, когда поэзия переходит в философию, а философия становится поэзией. Кроме того, когда с ним разговариваешь, с ним очень интересно разговаривать, то ощущаешь, что он пережил какой-то опыт, который дал ему понимание мира несколько большее, чем у нас. И, наконец, когда он собрал все это вместе, это стало событием не только для него, но и для всех нас.

КЕДРОВ. Ну, насчет “или” я вынужден еще дальше прокомментировать. Еще в 60-х годах меня поразила такая вещь: на месте Гамлета между “быть” или “не быть” я выбрал бы “или”.

ЯКУНИН. Я написал огромный адрес, и это плохой знак, потому что хорошие адреса, как хорошие стихи, должны быть очень короткие. А я раскатал прямо на две страницы. Я такой священник немного в стиле Рабле, хоть у меня много драматического в биографии. Но уж так получилось, ничего другого не вышло. Разрешите зачитаю тогда свой адрес. Я завидовал Константину – никак не получается палиндром. И вдруг написал “Адрес от сердца” и прочитал наоборот: “Ацдрес то серда”. Ну, такой получился дефективный палиндром.

КЕДРОВ. Нет, он не дефективный. Палиндромическое звучание туда и обратно – это глубокое мистическое дело, потому что время, движущееся из будущего в прошлое и из прошлого в будущее, образует полный объем.

ЯКУНИН. Ну, вы великий теоретик, а я прочитаю то, что написал.

Собранье сочинений Кедрова

Не только по размеру мэтровы

(Вернее, правильнее метровы)

Орехи Кедрова – кедровы…

Они в невидимом сраженье

Как пушечный редут

К преображению ведут.

Под кедрову картечь

Подставим каменное сердце,

Чтобы жили не напрасно мы

Слезами по прекрасному

Смогли бы чтоб протечь…

Гоняй и нас по новым палиндромам

Как гонят на ристалищах коней по ипподромам,

Сгоняя жир с заплывших душ

За это Кедрову играем туш!..

ВИТУХНОВСКАЯ. Я вас хотела бы поздравить, Константин Александрович, с выходом вашей книги, потому что в полном объеме, я думаю, все это будет восприниматься более цельно, и вы достигнете того результата и того восприятия, которого вы хотели бы достигнуть.

УШАКОВ. Я сделал то, что хотел сделать. Раз я издатель, я должен издавать то, что хотя бы не вредно, а то, что делает Константин Александрович, я считаю это полезно – в широком смысле этого слова. И мне стало обидно, что его практически не печатают. И вот я созрел до того момента, когда я стал главным редактором издательства “Мысль”, и начал работать с ним. Сначала мы выпустили книгу “Инсайдаут”. Это философия и поэзия, это теория Константина Александровича о выворачивании – инсайдауте. А потом логически мы вышли на необходимость издания полного собрания стихотворных произведений, в которых наиболее полной мере отражается, на мой взгляд, вся философия и поэзия. Его поэзия от философии неотделима. И мне показалось, что Константина Александровича надо издавать именно в издательстве “Мысль”. И вот “Мысли” я это предложил, и за девять месяцев мы сделали книгу.

КЕДРОВ. Мы открытие сделали, что книга делается ровно девять месяцев.

УШАКОВ. Поэтому с чувство выполненного долга я представляю эту книгу. Сейчас следующая книга готовится, примерно в этом же оформлении, посвященная мировоззрению Эйнштейна.

КЕДРОВ. Я долго мучился над рукописью этой книги. Шутка дело – полное собрание сочинений. Это же мания величия. Страшно читать все подряд, даже если это Шекспир. Я был в полной растерянности. И тут Елене Кацюбе пришла в голову идея – расположить стихи в обратном порядке, палиндромически. Не из прошлого в будущее, а из будущего к прошлому. И тут мне, как читателю, стало интересно читать.

КАЦЮБА. Говорят, что совета спрашивают, чтобы сделать наоборот. Но тут другой, счастливый случай, потому что совет-то был уже наоборот. Просто мне очень нравится последняя вещь – “Тело мысли”, и если бы она поместилась где-то в конце, то неизвестно, когда бы читатель до нее добрался. А так она дает тон всей книге, и потому книга получилась очень легкая изнутри. Она состоит как бы из комнат, но прозрачных, как в программе “За стеклом”. Можно подойти и в любой момент посмотреть, что там внутри. Но есть люди, которые любят читать с конца, и для них-то все как раз будет сначала.