Текст книги "«Додж» по имени Аризона"

Автор книги: Андрей Уланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Черт, куда бы мне руки спрятать? А то правая еще болит, а левая, покусанная, уже и не чувствуется.

И ветер, зараза, словно со всех сторон сразу дует. Куда голову ни повернешь – все в лицо.

А под ногами – лед. Может, на полюс закинуло? Мечтал ты, Малахов, в шестом классе полярником стать, вот и получай исполнение всех и всяческих желаний. Надо было тебе, олуху, белым медведем мечтать заделаться. У него и шкура, и жир под шкурой. И в буран он в берлоге спит. Тьфу, в сугробе.

Нет, точно – лед. А это, справа, никакие не скалы, а торосы. Так они, по-моему, называются. Эх, фотокора бы сюда! Такой кадр пропадает. «Старший сержант Малахов среди айсбергов». Тройка отважных полярников героически преодолевает… тьфу.

Хорошо хоть, лед цельный. А не то крошево, что в прошлом году. Тоже – метель, и в эту метель, по пояс в воде, одной рукой ящик со снарядами на плече придерживаешь, а второй лед перед собой раздвигаешь. Ледокол «Сергей Малахов». Звучит.

– З-здесь.

У рыжей уже не лицо, а форменная голова снеговика.

– Заклинание свое п-п-п… тьфу, произнести сможешь? – молчит. Я горсть снега в-взял – черт, уже и мысли в голове замерзать начали – размазал ей по лицу – вроде ожила.

– С-сейчас.

Попробовал на левой пальцы согнуть – с трудом, еле-еле, но сгибаются. Значит, не все еще отмерзло, глядишь, еще и поживем.

– Готово.

В белом снегу – белый свет. Я одной рукой гоблина подхватил – живучий же гад, дополз-таки, второй – рыжую, а то она уже оседать намылилась, и упал в него.

И носом об скалу.

Приподнял голову, оглянулся – есть. Выпали мы в ту самую расщелину между скалами, откуда отправлялись. Вернулись.

– Ну, рыжая, – говорю, – ну… Yo te quiero.

А на ней снегу, больше, чем на елке. Еле-еле улыбнулась.

– Что?

– Как-нибудь в другой раз объясню. Это не по-немецки, а по-испански… интербригадовочка.

Кое-как поднялся, снег с себя стряхнул, смотрю – а рыжая, как упала, так и лежит чурбаном.

Черт, а до замка еще идти. Сколько? Не помню. Чуть меньше километра. Не дотащу.

– Эй.

Вырубилась.

Ладно. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Сорвал с нее кожанку, нагреб снега – он даже растаять еще не успел – и начал растирать.

Эх, думаю, еще б наркомовских сюда. Мигом бы ожила. Зеленого, что ли, за помощью послать? Так ведь пристрелят его с перепугу.

– А-апчхи.

Вроде очухалась.

– Идти сможешь?

– Попробую.

– Ясно. Закутайся поплотнее.

Подхватил ее на руки, шагнул – и чуть не выронил. Хорошо хоть, она опять за шею уцепиться успела.

Черт. Не донесу.

И какой же ты после этого разведчик, Малахов? Нашел от чего сдыхать.

Так ведь – сам перед собой оправдываюсь – пока тащу. Но вот когда доволоку – плюхнусь в кровать и никакой гаубицей меня оттуда не выковыряешь. Три дня отсыпаться буду.

Вышел из расщелины, смотрю – а на дороге костер. А возле костра Арчет сидит, носом клюет. Увидел нашу компанию промерзшую – чуть в этот костер не свалился.

– Кара! Сергей! Живы?

– Да нет, – шучу, – они геройски погибли. А мы – так, пара призраков.

Шагнул к нему и чуть не грохнулся оземь. Хорошо, успел он навстречу броситься и рыжую подхватить. Сбыл я ее наконец с рук.

– Что с Карой? Ранена?

– Заколдована.

– Как? Чем?

– Переохлаждением, – рычу. – Давай быстро тащи ее в замок.

– А это кто?

– «Язык». В смысле, пленный. Его к попу надо, пусть допросит. Только тоже сначала выпить дайте, а то он на все вопросы ваши только чихать будет.

– Сергей, что с Карой?

– Да замерзла она! – кричу. – За-мер-зла. Снег у вас тут бывает?

– Снег? Нет. Только на севере.

– Тогда быстрее…

– Мы уже идем.

Оглянулся – точно, уже полдороги до замка прошли.

– Значит, так, – говорю и чувствую, что вот-вот свалюсь прямо на дорогу и засну. – Горячий чай. Можно водки, ну, спиртного, грамм сто. И закутать в сухие теплые одеяла. Ясно?

А вот что он мне ответил – я уже не услышал.

Помню, что дошел до замка вроде сам. Помню – сидел на какой-то лавке и вино из кружки лил. Горячее вино, густое, сладкое, с пряностями какими-то. Потом еще растирали меня чем-то, а потом – начисто отрубился. И даже не снилось мне ничего.

Проснулся, открываю глаза – рыжая. Я чуть вслух не застонал.

– Да что ж это, – спрашиваю, – такое? Ты ведь сейчас должна минимум под десятью накатами одеял лежать.

– А меня, – отвечает, – отец Иллирии исцелил. И тебя, между прочим, тоже.

Я на кровати сел, головой потряс – вроде и в самом деле все в порядке. На руку левую посмотрел – даже следов не осталось. Ловко.

– Одевайся, – рыжая командует, – Иллирии и мой отец с тобой о чем-то важном поговорить хотят.

– О чем это?

– А мне, – вздыхает, – не сказали.

– В кои-то веки, – ворчу, – чего-то я раньше тебя узнаю.

– Ну вот. А я тебе новую форму принесла.

– Новую? А старая где? Я ж ее только вчера надел.

– Во-первых, – заявляет Кара, – не вчера, а позавчера. Мы с тобой, к твоему сведению, день и ночь проспали. А форму твою сожгли, потому что она вся в крови была.

– В какой еще крови? Ко мне ни одна собака ближе трех метров не приближалась.

– В крови Призраков Ужаса, – говорит рыжая. – Ты что, забыл?

– Тоже мне, кровь. Отстирать не могли?

– А ты что, Малахов, умеешь, как змея, кожу менять? Кровь у Призраков, к твоему сведенью, страшно ядовитая. Тебе еще повезло, что мы через Белый мир прошли, там ее снегом аб… абс… Короче, Иллирии сказал, что если бы не снег, ты бы на следующий день пузырями покрылся и умер в страшных мучениях.

– Ну да, а ты бы на моей могиле плясала от радости, – говорю. – Ноги покажи.

– Зачем?

– Затем, что я тебя через их толпу на плече волок. И шансов окочуриться из нас двоих у тебя больше.

– Да ты не переживай, Малахов. Иллирии очень сильный маг-целитель. Он даже твой рубец на легком вылечил.

– Да ну.

Задрал рубашку, гляжу – точно. От первого ранения шрам остался, а от второго – ничего. Чистая, гладкая кожа. Еще, правда, куча мелких шрамиков, ну да это уже другая опера.

Здорово. Черт, нам бы в эвакогоспиталь этого попа. Интересно, думаю, а мне теперь нашивку за ранение носить можно? Скорее всего, можно. Вылечили, это ж не значит – не было.

– А гоблина допросили?

– Он умер.

– Как? – я чуть из одеял не выскочил. – Да вы что? Пленного…

– Никто с ним ничего не делал. Он тоже простудился, но его Иллирии вылечить не смог, потому что он был слугой Тьмы, и исцеляющие заклинания на него не действовали. А как его лечить еще, мы не знали.

Черт. Надо же. В такую даль я его притащил, а он возьми да сдохни от насморка. Обидно прямо.

– Одевайся быстрее.

– Непременно, – говорю. – Как только ты отсюда исчезнешь.

– А…

– Брысь!

Убежала. Кошка рыжая.

Глава 9

Вылез я из кровати, оделся, поискал – кобура с пистолетом рядом с кроватью на стуле лежит, а мешка нет.

Черт, думаю, а гранаты они куда дели? Пять гранат еще оставалось. А то ведь у этих олухов могло ума хватить и их в костер запулить.

Проверил пистолет – ну обе обоймы, само собой, пустые. Интересно, закончили они уже грузовики разгружать? Как только освобожусь, первым делом надо будет боекомплект обновить. Все ж таки, какая ни есть, а война. А на войне никогда не знаешь, что через пять минут приключится.

– Ты там скоро?

Недалеко же эта кошка убежала. Ладно еще, что через дверь спрашивает, а не вламывается, как в прошлый раз.

– Айн момент, фройляйн, битте.

Прицепил кобуру на ремень и распахнул дверь. Кара в коридоре стоит, стенку подпирает.

– Ты, Малахов, – заявляет, – возишься, прямо как…

– …девица на выданье, – шучу. – Жаль только, помады у вас тут нет и с лаками для ногтей перебои.

– А что такое помада? – спрашивает. Хороший вопрос. Главное, своевременный.

– Ну, – говорю, – карандаш, то есть тюбик с краской. Губы им накрашивают.

– Кто?

– Женщины. Некоторые. В моем мире.

– А зачем?

Я аж зубами заскрипел.

Товарищ капитан, вы это видите? Ребенок. Очаро-ва-ательный такой ребеночек.

Хоть бы замуж ее поскорее выдали, что ли?

– Поскольку я лично, – выцеживаю сквозь зубы, – никогда этим не занимался, то точно ответить на твой вопрос не могу. Полагаю, что в определенных кругах ярко-красные губы на бледном лице считаются признаком красоты.

О, фразочку загнул. Хоть в блокнот записывай, на память.

– Как у вампирш?

– Во-первых, – говорю, – не-рядовая Карален, ты меня, больного и израненного героя, подняла с кровати под предлогом того, что ждут меня в штабе на важном и секретном совещании. А во-вторых, что за вампирши? Еще одна разновидность зеленых и пупырчатых?

– Ты не знаешь, кто такие вампиры?

Удивляется, как будто я весь местный зверинец уже по имени-отчеству должен был запомнить. Кстати, мысль, в общем-то, верная. Надо будет у попа какой-нибудь справочник по местной зоологии попросить, если у них тут вообще книги водятся. Врага, как говорится, надо знать не только в лицо, но и с других сторон. Чтобы убивать наверняка и без лишних потерь.

– Не знаю, – говорю. – И ничуть этого не скрываю. А ты, хоть и рыжая, про императорских пингвинов слыхом не слыхивала Так что прекращай камень спиной подпирать и давай дорогу показывай. А по дороге заодно и расскажешь, кто такие эти ваши вампиры и с чем их едят.

Кара на меня чуть ли не с ужасом вытаращилась.

– Вампиров не едят!

– Ты дорогу-то, – говорю ей, – показывай.

– Нам наверх. Вампиров не едят, это они… они…

– Они, а дальше?

– Они пьют кровь! – выпаливает рыжая. – И тот, кто после этого остается в живых, сам становится вампиром.

Весело.

– Летать они, – спрашиваю, – умеют?

– Да, конечно.

Ну, точно, комары. Ги… Гипертро… Какое же это слово тот старший лейтенант употреблял? Гиперторфяные? Нет. Короче, переростки. Комары-переростки, с накрашенными… Черт, не жало же они красят?

Товарищ капитан, я назад хочу! Тут без высшего образования плохо.

– И живут они, – спрашиваю, – надо полагать, в болотах?

– При чем тут болота? – удивилась рыжая. – Вампиры живут в склепах. Днем они спят в своих гробах, а ночью выходят на охоту, и горе тем…

– Стоп, стоп, стоп, – я уже кое-какой народный фольклор припоминать начал. – Их случайно упырями не кличут? Или вурдалаками?

– Упыри и вурдалаки – это одни из самых примитивных вампиров. Есть гораздо более опасные разновидности. Брукса, например, шилка или…

– Стоп. Развернутый перечень с кратким обзором ты мне как-нибудь потом поведаешь. Самый главный вопрос – как эту тварь прикончить? Понадежнее.

Рыжая плечиками пожала.

– Так же, как и всю остальную нечисть. Серебром, огнем…

– Или осиновым колом, – говорю.

– Кол, – усмехнулась Кара, – это крестьянские суеверия. Если ты попытаешься заколоть вампира осиновым колом, он…

– Выхватит и им же меня по башке. Понял, не дурак.

Тут мы наконец закончили по башенной лестнице подниматься и вышли на стену.

– Тихо.

Рыжая осеклась на полуслове. Я прислушался – ну, точно, жужжит. У меня на эти штуки слух наметанный.

– Ты…

– Сказал же, – шепчу, – тихо. Слышишь?

– Гудит что-то, – Кара растерянно так по сторонам огляделась. – Словно шмель большой или… машина, как твой «Аризона», но только далеко очень.

– Умница ты, – говорю, – все верно. Мотор это гудит. Прямо за этими вашими проклятыми облаками. Вот ведь, зараза, все время над головой висит. У вас тут солнце как, только по большим праздникам? А то за все время только один восход и видел.

– Мы на границе, и из-за близости Тьмы… А как может машина по небу ехать? Это самолет, да?

– Именно. Это машина, к которой какая-то умная головушка взяла, да и пару крылышек прицепила.

Над самой головой, гад, жужжит. Судя по звуку – легкий, одномоторный. Но не «У-2». Значит, немецкий. «Шторх» или «Клемм». Хотя вряд ли «Клемм». Это учебное старье разве что где-нибудь в Румынии завалялось, где уж ему на прямом попадании грохнуться. Скорее «Шторх» – «аист». Хорошая машинка, легкая, надежная, неприхотливая. На любую полянку подходящую сядет и взлетит, не хуже «У-2».

Вот и гадай, что он тут делал. То ли на разведку летал, то ли высадил кого, а может – уже и забрал. И никакого тайного прохода с этой облачностью не нужно.

Эх, если бы не облака! У него ж скорость-то всего сто семьдесят пять километров в час максимальная. А обычная и вовсе сто тридцать. Из крупнокалиберного, с авиаприцелом – запросто бы мог срубить. Не «Фоккер» бронированный.

А так – только слушать да зубами скрежетать, чем это тарахтение дальше аукнется?

Черт, думаю, а может, и в самом деле это какой-нибудь местный шмель в высшем пилотаже упражняется?

– Слушай, Кара, а никакая ваша нечисть так жужжать не может?

– По-моему, нет. Разве что черные маги наколдовали новый вид демонов.

Да нет, думаю, вряд ли. Звук уж больно механический.

Ладно.

– Ну, хватит на облака пялиться, – говорю. – Все равно, сколько ни смотри, дырку не проглядишь.

– Малахов, – рыжая обижается, – а повежливей?

– Могу и повежливей, – говорю. – Простите, девушка, но вы, кажется, меня куда-то вели?

– О да, – кивает, – прошу вас.

– Данке шон.

Привела она меня в комнату в башне. Небольшая такая комнатка, но светлая. Кроме Аулея, как рыжая и сказала, там поп сидел, а перед ним на столе сумка лежала, та самая, что я у гоблина – черт, как же его звали, Крэк, что ли? – забрал. И рожи у обоих непроницаемые, точь-в-точь как у начштаба дивизии, когда мы ему докладывали, что на нашем участке свежий немецкий полк объявился.

Ну, посмотрим.

– Добрый вам день, – говорю. – Вызывали?

Аулей отчего-то с попом переглянулся.

– Да, мы звали тебя, Сегей, – отвечает. – Садись. Разговор будет долгий. И ты, Карален, тоже садись.

Интересно, думаю, а она тут зачем? Может, решили из нас постоянную группу сформировать? Разведывательно-диверсионную? Только этого мне не хватало.

– Скажи, Сергей, – поп спрашивает, – когда ты попал в наш мир, где ты оказался?

Вовремя же вы, ребята, спохватились!

– В замке одного лысого типа, – отвечаю. – А точнее, в запертой камере.

– Понятно, – поп вроде задумался.

– А скажи, Сергей, что именно хотел от тебя Гор-Амрон?

– Лысый, что ли? – уточняю. – По-моему, хотел, чтобы я для него кого-то укокошил, убил то есть. По крайней мере, я так его понял. Золотые горы сулил.

Поп с Аулеем снова переглянулись.

– А скажи, Сергей, – снова начал поп, – Гор-Амрон не называл тебе имя… того, кого ты должен был бы убить?

– Нет, – говорю, – не называл. Мое спрашивал.

– Ну, про то, – усмехается Аулей, – как он обжегся с твоим именем, Карален нам уже поведала. Но я очень прошу тебя, Сергей, постарайся припомнить, что он говорил о той… том, кого он хочет убить?

Я мысленно разговор с лысым прокачал.

– Кое-что было, – говорю. – Это кто-то важный. Очень важный. Я вам сейчас лысого дословно процитирую: «От этого человека зависит судьба страны. И не одной страны».

Аулей с Иллирием в третий раз переглянулись.

– И колдун хотел, чтобы ты его убил?

– Именно, – говорю. – Обещал за это пять тыщ золота, но, по-моему, готов был и все тридцать отдать. Если, конечно, он вообще что-то платить собирался.

Сам-то я в это не очень верил. Сколько с черта задатка ни возьми, а все равно в проигрыше останешься.

– Тридцать тысяч, – на попа, похоже, сумма впечатления не произвела. – Немного. Гор-Амрон, как всегда, поскупился. Другие черные маги пообещали бы сто, двести, опустошили бы свои сокровищницы до последней пылинки, лишь бы быть уверенными, что этого человека больше не будет среди живых.

– А на кого, кстати, они так зубы точат? – интересуюсь. – Кто это им так поперек глотки встал? Король ваш, – тьфу, черт, чуть было не ляпнул «местный», – или полководец великий?

Аулей грустно так улыбнулся.

– Это не король и не полководец, – говорит. – Пока.

– Дарсолана. Она наша принцесса, последняя, в ком течет древняя кровь повелителей Ан-Менола. Последняя надежда Света.

Тю. Я-то думал, ну, если не король, то уж по крайней мере кто-то вроде товарища Жукова.

– Сколько ей хоть лет? – спрашиваю.

– Карален родилась в тот же год, что и принцесса, – говорит Иллирии. – В этом году им обеим исполнится восемнадцать.

Совсем весело. Если у местных вся надежда на девчонку вроде рыжей… ну, ребята, я уж не знаю, куда дальше катиться. Хоть сам ложись в гроб и крышку изнутри забивай.

– А что, – спрашиваю, – постарше никого не нашлось?

– Нет.

– Отец принцессы, король Велемир, – вмешалась рыжая, – и почти все самые благородные рыцари королевства полегли на поле под Ослицей, в страшной битве, где были остановлены и истреблены полчища Тьмы. С тех пор Тьма…

Я уж не стал эту церковно-славянскую историю комментировать. И так все ясно – с обеих сторон все, кто хоть палку поднять мог, полегли, после чего наступило вынужденное затишье.

Интересно, думаю, и что они с этой принцессой делать будут, когда черные ребята по новой пойдут? К древку вместо знамени приколотят? Нет, может, конечно, она у них местная Жанна Орлеанская, да вот только что-то сомневаюсь я в этом.

– И очень скоро, – говорит Аулей, – принцесса должна прибыть в замок Лантрис, в тридцати лигах к западу от нас.

– Я вам, – говорю, – только одну вещь могу посоветовать. Отпишите наверх, чтобы личную охрану у нее удвоили, а лучше – утроили. И пусть обязательно поставят туда пару человек из моего мира с нашим оружием. Пусть пограничников поищут или НКВД. Потому что этот самый Гарик Охламон, да и другие его приятели, вряд ли захотят такой удобный случай упускать.

Иллирии вздохнул.

– Ты прав, Сергей, – говорит. – В этой сумке есть письмо Гор-Амрона к другому черному магу – Феллинию, колдуну, знаменитому не менее печально. И Гор-Амрон пишет, что уже сумел вызвать из вашего мира одного опытного убийцу – я так понимаю, это он пишет о тебе?

– Похоже, – киваю.

– Но с тобой у него возникли, как он пишет, «некоторые сложности».

– Да уж радостями не назовешь.

– Исключительно по недосмотру слуг. Поэтому следующий «опыт» он будет проводить сам, лично, вдали от замка. И на этот раз твердо надеется на успех.

– Ну-ну, – говорю. – Пусть дерзает.

Интересно, думаю, что он на этот раз выудит?

«Зверобой» или «фердинанд»?

– Вот бы ему самому, – мечтательно так рыжая заявляет, – откуда-нибудь тоже убийцу наколдовать.

И тут у меня в голове шестеренки одна за другую зацепились.

– А ну-ка, святой отец, – говорю, – повторите, что этот Охламон насчет следующего опыта пишет?

Один, вдали от замка, и еще позаботится, чтобы ему никто не мешал?

– Ты, – Кара встрепенулась, – что задумал, а, Малахов?

– Да так, – говорю, – просто. Он меня все-таки в этот мир вытащил, а я его так и не поблагодарил. Надо будет как-нибудь навестить, а то неудобно получается, можно даже сказать, невежливо. С моей стороны.

Тут вся троица на меня так ошарашенно глянула – ну, словно я опять чего-то не того ляпнул.

– Ты хочешь убить Гор-Амрона?

– Именно.

– Но… он же черный маг.

– Да хоть зеленый змий, – говорю. – Мне-то что? Это вроде как с «тиграми». Да, тяжелый танк, да, броня толстая и калибр немаленький. Опасная машина, не спорю. Но если, как говорит старшина Раткевич, серьезно и вдумчиво к этому делу подойти, то отличается «тигр» от остальных танков только тем, что дольше горит.

– Сергей, – осторожно так начинает поп. – Не подумай, что мы сомневаемся в твоей храбрости, но вступить в поединок с черным магом…

– Поправочка. Не собираюсь я с ним вступать ни в какой поединок.

– А как же ты собрался…

Тут уж я на них посмотрел… странно. Нет, ну в самом деле – какой год у них тут война идет, а они – ровно как дети.

– Да уж как получится, – говорю. – Подвернется случай лопатой из-за угла по лысине треснуть – тресну лопатой. Или еще как-нибудь. А на поединок пусть его гаубичный дивизион вызывает.

И тут у меня в голове снова шестеренки закрутились.

– Стоп, – говорю. – Святой отец, а когда он будет свой великий эксперимент ставить, этот Гарик Охламон в письме написал? А то, может, мы вообще зря спорим? Пока я валялся, можно было из моего мира эшелон с боеприпасами по снарядику перетаскать.

– В письме нет указаний на точную дату, – говорит поп. – Но, скорее всего, это будет завтра. Ведь даже такому сильному магу, как Гор-Амрон, тоже нужно дождаться благоприятного расположения звезд.

– Вот и замечательно, – говорю. – Святой отец, а вы поточнее время определить можете? С помощью вашей астрохре… тьфу, по звездам.

– Звезды светят всем, – улыбается поп, – и, если боги будут ко мне милостивы, то я смогу назвать не только точное время, но и место, где Гор-Амрон попытается свершить свое черное дело.

– Ну, святой отец, – говорю. – Если вы мне такой подарок сделаете, считайте, Гарик уже вас больше не побеспокоит. Им уже будут его приятели-черти заниматься. А у них к нему вопросов надолго хватит.

– Но как ты…

– Честно говоря, – отвечаю, – пока и сам точно не знаю. Но сходить, посмотреть, считаю, нужно. А уж на месте по обстановке определюсь – можно будет его прихлопнуть, если да, то как именно.

– Что тебе для этого нужно?

Это Аулей спросил. Ему, похоже, моя идея сильно по душе пришлась. Ну, еще бы, Гарик этот, как я понимаю, его самый что ни на есть непосредственный противник, причем званием даже чуть повыше, чем он. Вроде бы как я нашему комдиву предложил штаб немецкого корпуса накрыть.

– Во-первых, – говорю, – эти самые координаты, ну, то есть время и место. Это главное. А во-вторых… там видно будет. Что надо, то и спрошу.

– Ты возьмешь кого-нибудь с собой?

– Нет!

– Но…

– Я должна пойти!

Это рыжая выпалила. Даже Аулей от неожиданности вздрогнул.

– Карален!

– Айн момент, – говорю. И рыжей: – Сядь и замолкни. А еще раз начнешь неполученный приказ обсуждать – вылетишь за дверь! Ферштейн?

Вспыхнула, зубами скрипнула, но села. Я ее еще секунд пять взглядом к стулу попригвождал, потом к попу обернулся.

– Так когда, – спрашиваю, – сможете время и место сообщить?

– Наиболее благоприятное время, – говорит поп, – как я уже сказал, наступит завтра днем. А место… с местом сложнее. Мне нужно будет произвести кое-какие вычисления, но, боюсь, даже в этом случае я смогу получить лишь приблизительные…

– Насколько? – спрашиваю.

– Если боги будут ко мне благорасположены – с точностью до полулиги.

То, что пол, а не целая лига, думаю, это, конечно, хорошо. Вот только сколько в этом «пол»? Помнится, когда я на дерево залазил, замок высматривать, рыжая тоже говорила, что до него две штуки этих самых лиг, а было до него…

– В ваших километрах, – говорит рыжая, – это будет один и еще половина.

Что ж, думаю, это еще куда ни шло. Вполне приемлемый треугольник ошибок, я о местных пеленгаторах был куда худшего мнения.

– И сколько времени, – спрашиваю, – вам, святой отец, на эти расчеты потребуется?

– Ну, – задумался поп, – надеюсь, что до полудня справлюсь.

– Вот и отлично, – говорю. – А я пока прикину, что и как с собой потащу.

– Малахов, – шепчет рыжая, – если ты посмеешь…

Тут уж я не выдержал.

– Господин барон, – Аулею говорю. – Я, конечно, извиняюсь, но не могли бы вы вашу замечательную дочурку куда-нибудь запереть? Часиков так на пятнадцать? А?

– Он, – заявляет рыжая, – не может!

Я на Аулея уставился – а он кивает.

– Дело в том, Сегей, что по нашим законам и обычаям я не могу приказывать ей после того, как она принесла вассальную присягу другому.

– А кому она… – начал я и вдруг соображаю – да это ж она мне эту самую присягу произнесла, то есть принесла. В первый день еще, тогда, во дворе. Ну, р-ры-жая!

– Тогда какого черта, – шиплю на нее, – ты мои приказы не выполняешь?

А она из своего личика такую мордашку невинную скорчила – аж плакать хочется.

– Я?

Нет, святой Илья!

– Ладно, – выцеживаю. – Слушай приказ. Встать, выйти и закрыть за собой дверь с той стороны!

– Как прикажете, мой господин.

– Прошу извинить меня, Сергей, – говорит поп. – Но есть еще одна вещь, которую ей тоже стоило бы услышать.

Рыжая услыхала – шлепнулась обратно. Ну, погоди же!

– Отставить приказ «Выйти», – говорю. – Приказ «Встать» остается в силе. Слушать ты можешь и стоя.

Встала.

– Между прочим, – заявляет, – рыцарю, настоящему рыцарю, не полагается сидеть, когда дама стоит.

Тут уж я улыбнулся, удивленно так на нее посмотрел и даже пару раз глазами похлопал.

– Госпожа Карален, – говорю. – Да где ж это вы тут рыцаря, хоть настоящего, хоть липового, видите? Кроме, разумеется, господина барона? А?

Вот на этот раз я ее умыл. Она даже ответить ничего не нашлась, только уставилась на меня, словно на мне новые генеральские погоны объявились.

А я спокойненько так к попу поворачиваюсь и спрашиваю:

– Так что у вас там за дело, которое моей подчиненной услышать необходимо? Надеюсь, не слишком долгое, а то по ней кухонный наряд жирными слезами обливается?

Иллирии, похоже, от моих барских замашек тоже малость ошалел. Один Аулей на все это смотрит и улыбается так, что сразу видно – понял человек юмор ситуации и оценил. Хотя шутил я только наполовину.

– Я хотел сказать, – говорит поп, – что недалеко от замка снова появилось что-то из вашего мира.

Ха!

– Где и что?

– Ну, на второй твой вопрос я…

– Снимается. Где?

– Западнее замка, примерно, – поп в потолок уставился, губами пошлепал, – в десяти ваших километрах. Неподалеку от Лосиного холма.

Ага. Чтоб я еще мог Лосиный холм от Барсучачьего отличить.

Я на рыжую злобно так посмотрел – а она также на меня, вздохнул и отвернулся. М-да уж. Видно, как говорил сержант Баширов, кысмет тебе такой, Малахов. Судьба то есть.

– Ладно, – говорю. – Все равно до полудня времени еще хоть отбавляй, так что обернуться должен успеть. Разрешите приступать?

Аулей кивнул.

– Если тебе, Сегей, что-нибудь все же понадобится…

– Понадобится – достану, – говорю. – Не-рядовая Карален – за мной!

Повернулся и вышел.

Рыжая следом вылетела. Причем от возмущения ее прямо-таки распирало всю, даже личико не просто круглое сделалось, как бывало, а овальное в ширину.

– Ты… Ты…

Я на всякий случай к зубцу прислонился – а то ведь, думаю, так и вниз улететь можно.

– Как ты мог?!

– Как я мог – что? – спрашиваю.

– Что?! Как ты мог так поступить со мной?! Ты…

– Отста-авить!

– И не подумаю. Ты – ничтожный предатель, и если ты думаешь…

Ну вот, думаю, опять пошли девичьи обиды. И что прикажете делать, а, товарищ капитан? Воспитывать? Так ведь у нас тут, насколько я понимаю, не детсад и даже не Артек. Тут как бы даже и война, на которой, случается, убивают. И вот в такие раскрытые настежь варежки запросто можно схлопотать пулю или, применительно к местным условиям, стрелу из очень автоматической рогатки. Как говорил старшина Раткевич: «Если хочешь есть варенье – не лови зевалом мух!»

– Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?!

– Очень даже внимательно, – отзываюсь. Прокачал обстановку в голове – нет, думаю, придется все-таки кое-чего разъяснить.

– А ну, – говорю, – повернись-ка.

Рыжая осеклась и настороженно так на меня уставилась.

– Это еще, – спрашивает, – зачем?

– Затем, чтобы спросила. Команды, к вашему, нерядовая Карален, сведению, не обсуждаются, а выполняются. Вы-полнять!

Повернулась. Я от зубца отклеился, покосился вниз, во двор – прямо под нами крыша конюшни, соломой крытая, так что даже если свалится, ничего страшного – размахнулся и ка-ак врезал ей леща. После чего развернулся и так рванул, что звук визга меня догнал только у входа в башню.

Только успел дверь захлопнуть и ногой в стену упереться – бу-ух, – чуть не улетел вместе с дверью! Ничего себе, думаю, это ж не девчонка, а прямо бетонобойный. Таким молодецким пинком дот из земли выворотить можно.

– Ма-алахов! – Бух. – Я не знаю, что я с тобой сделаю! – бух.

– Вот когда придумаешь, – кричу, – тогда и приходи.

– Тварь! – Бух. – Орочья отрыжка! Темнобес!

– Как-как? – кричу. – Это уже что-то новое. Мракобесом меня еще никто не именовал.

– Дерьмо.

Дерьмом она меня уже потише назвала. Ну, думаю, вроде успокоилась. Убрал ногу, прислушался – ничего, только приоткрыл чуть дверь – а она в эту щель ка-ак влетела!

Черт, это уже даже не рыжий вихрь был, а рыжий тяжелый танк! На полном ходу!

Спасло нас обоих только то, что лестница в башне хоть крутая, но довольно узкая. Поэтому я сначала спиной об стенку приложился и только потом – о ступеньки. Съехали мы на полпролета вниз и замерли в неустойчивом равновесии – я сверху, Кара где-то подо мной, темно, как у… танке, одна рука в следующую ступеньку упирается, вторая во что-то мягкое, ноги вообще неизвестно где, но сильно похоже на то, что над головой, и болит все, что только может, плюс то, что вообще болеть не имеет права за отсутствием в нем нервов.

– Сергей?

– Что?

– Ты жив?

– Нет, убит. Погиб смертью героя. После чего пропал без вести.

Рыжая подо мной тихонько прыснула.

– Малахов.

– Ну?

– Ты не мог бы убрать руку с… с меня? И вообще, не мог бы ты убраться с меня весь?

– Если я это сделаю, – шепчу, – то мы оба покатимся дальше вниз. А до низа, между прочим, еще далеко.

– Что? – фыркает Кара. – Так и будем лежать?

– Есть идеи получше? – спрашиваю. – Нет? Тогда молчи.

А сам лихорадочно соображаю. Положение у нас действительно, как говорил лейтенант Светлов, пикантное, как соус. И, главное, ничего нельзя сделать, потому что ничего не видно. Нулевая видимость.

Черт, думаю, а почему, собственно? Был же факел, когда я вбежал. Прямо передо мной висел.

Вот то-то и оно, соображаю, что передо мной. Похоже, мы его во время полета дружно снесли, а он, зараза, возьми, да и погасни. И что теперь прикажете делать, а, товарищ… Кто-нибудь? Ждать, пока глаза к темноте привыкнут?

– Малахов.

– Ну?

– Ты возьмешь меня с собой?

– К черту на рога я тебя возьму, – бормочу, – с превеликим удовольствием. В одну сторону. Или к Бабе-яге в гости, в порядке ленд-лиза. Она мне – скатерть самобранку и меч-кладенец, а я ей – тебя.

– Если ты думаешь, что я что-то поняла…

– Все ты поняла, – говорю. – Все, что надо.

– Сергей…

– Да возьму я тебя с собой, возьму! Куда денусь! Уж не знаю, кого мне за такой подарок благодарить…

– Богов.

– …богов ваших или товарища Сталина, прости господи…

– Сергей.

– Что еще?!

– Закрой глаза.

– Ты сама-то поняла, чего сказала? – спрашиваю. – Тут же и так ни черта не видно.

– Все равно закрой.

Черт, думаю, неужели она меня на мой же трюк собирается подловить? С этой – станется. А, была не была. Авось да не коленом.

– Закрыл.

– Подожди.

Чувствую – завозилось что-то подо мной, потом по щеке вроде рукой провели – я весь сжался, ну, думаю, сейчас ка-ак врежет – и на миг к губам прикоснулось. Что-то… малиново-вишнево-клубнично-сахариново… Черт, да нету у меня такого слова, чтобы это описать! – и словно током ударило.

Я аж подскочил от неожиданности, а Кара внизу тихонько так хихикнула и – р-раз – выскользнула из-под меня. А я, оставшись без опоры, проехал вперед и с размаху лицом об край ступеньки хряпнулся. Зубы удержались, но губы раскровенил напрочь.

Ох и горек же, думаю, однако, вкус этого… ну, как его… плода запретного.

Ладно. Доковылял я кое-как вниз по лестнице, выполз на свет божий, посмотрел на гимнастерку – м-да… И ведь только что, считай, надел! Сдается мне, они эти ступеньки со времен постройки замка не подметали, пока я их не протер.