Текст книги "Путь Аллогена"

Автор книги: Андрей Антоневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

В ночное время входы жилых блоков не блокировались, что бы мужчины могли свободно посещать женщин. В бараке всегда поддерживалась теплая температура. В дневное время суток стены в нем становились полностью прозрачными и солнечный свет беспрепятственно проникал в жилое помещение. Когда было пасмурно, либо ночью стены испускали приятный глазу мягко-зеленый свет. На время сна, который тоже был по распорядку дня, как и питание и работа, стены испускали мягкое зеленоватое свечение.

В столовой стояли столы и стулья все из того же материала из которого был весь барак. Такие же были предметы посуды. Каждый стол был рассчитан на двадцать человек. В помещении находился большой контейнер, встроенный в стену с двумя отверстиями. Он выполнял функцию раздатчика пищи и утилизатора использованной посуды. После того, как человек прикладывал руку к контейнеру, из одного его отверстия подавалась тарелка с серой массой в виде каши, ложка и стакан с чистой водой. Во второе отверстие опускалась использованная посуда, где утилизировалась и сразу же трансформировалась в те же столовые приборы, но уже чистые.

Пища была не очень вкусная, но питательная. Порции пищи зависели от человека, приложившего руку к аппарату. Видимо количество пищи рассчитывалось исходя из результатов еженедельного обследования в медицинском блоке. Каждый день «каша» слегка меняла очертания привкуса, но никогда не меняла цвет. Мяса аппарат не выдавал никогда. Единственное, что осталось из привычной земной пищи – это овощи и фрукты, которые люди выращивали сами в огромных теплицах, из того же, ранее неизвестного, материала, располагавшихся на окраинах поселения. Овощи и фрукты доставлялись в каждый барак из теплиц раз в неделю акремонцами на небольших летающих платформах. Выгрузка их осуществлялась снаружи и жители барака, под бдительным контролем акремонцев, сами заносили их внутрь. Хранились они в столовой в большом открытом ящике. Каждый брал оттуда, сколько хотел продуктов, но только во время приема пищи. А заходили в столовую только на завтрак, обед и ужин. В остальное время вход в столовую был заблокирован.

Что было в комнате контроля, никто не знал, так как туда могли входить только акремонцы ответственные за барак. Вход в комнату контроля, в отличие от общего входа, блокировался непрозрачным силовым полем. На каждый барак приходилось по три лицеклювых, которые находились в бараке посменно по трое суток каждый. Они следили как за функционированием всех систем в бараке, так и за порядком в блоках.

II

К моменту распределения людей в городах-поселениях у акремонцев появились небольшие переговорные устройства, которые воспроизводили человеческую речь. Прибор, по форме и размеру, напоминавший небольшие песочные часы, крепился у акремонцев на левой руке рядом с нейростимуляторным браслетом.

Когда акремонец хотел отдать приказ, он подносил к груди руку и оттуда доносился вполне человеческий, но всегда одинаковый и лишенных всяких интонаций, голос. При этом клюв акремонцы даже не открывали. Благодаря этим приборам люди быстро разобрались с правилами архонтов. Сами Хозяева никогда не общались на прямую с людьми. Их видели только на почтительном расстоянии и очень редко.

Все команды передавались через акремонцев. Между собой хозяева разговаривали вполне членораздельными словами привычными для уха землян, но на неизвестном языке.

Архонты сохранили людям привычную систему времяисчисления, которая, по-видимому, соответствовала их системе. Сохранили они и привычную для человека рабочую неделю с продолжительностью рабочего дня. На работы выходили, как и прежде – в будние дни. Работали люди либо в теплицах, либо на переработке отходов погибшей человеческой цивилизации.

В опустевшие города Архонты отправили огромные механизмы, также похожие на булыжники, как и механизмы по добыче редкоземельных металлов. Они разрушали не горную породу, а человеческие постройки, стирая с лица земли города подчистую. Среди людей они получили название «стиратели».

Весь человеческий мусор без разбора собирали грузовые корабли и доставляли на сортировку в города-поселения. Сортировка заключалась в отделении друг от друга, металла, дерева и продуктов нефтеперерабатывающей промышленности в виде пластмасс, полиэтилена и другой синтетики. Камней в мусоре не было. Бетон городских стен и асфальт растворяли прямо в городе-призраке на месте. После окончания работы «стирателей» всю площадь города с высоты птичьего полета поливали с технических кораблей неизвестными реагентами. В результате воздействия, которых, человеческие строительные материалы возвращались к исходному состоянию – песок. Оставшиеся продукты человеческой жизнедеятельности сортировались в контейнера и направлялись на переработку в промышленный комплекс, который присутствовал в каждом городе-поселении.

Туда герадамасов тоже не допускали. В комплексе всем управляли только акремонцы. После переработки человеческий мусор превращался в небольшие брикеты материала, из которого и создавались города-поселения.

Сохранились у людей и их имена, но фамилии и отчества, данные им родителями, были запрещены. Вроде бы и осталась у каждого своя индивидуальность, но она была почти обезличена. Архонты и акремонцы по именам людей не знали и кроме как «герадамас», никакого другого обращения не использовали. Для идентификации они использовали генотипоскопические метки, транслировавшиеся от комбинезонов людей.

Добирались на работу на огромных платформах, напоминавших по виду человеческие железнодорожные грузовые вагоны без крыши. Были они из того же угольно-черного материала, что и корабли архонтов. У каждого барака была своя платформа, которая в автоматическом режиме доставляла жителей барака к месту работы, оттуда на обед и с обеда, а вечером в барак. Сидячих мест в ней не было. Платформа никогда не начинала движения, если отсутствовал хотя бы один жилец из барака, за которым она была закреплена.

Свободно перемещаться по лагерю людям самостоятельно, было запрещено. По месту работы каждого из бараков – то ли в теплице, то ли на свалке – работу и порядок контролировали от десяти до двадцати акремонцев.

III

Акремонцы проживали в транспортном военном корабле, который всегда располагался недалеко от промышленного комплекса. От них к воде были проложены огромные трубы, по которым поступала вода, необходимая для функционирования их техники. В городе постоянно присутствовало от одного до нескольких истребителей, которые периодически барражировали над территорией поселения. Вся площадь города была под силовым колпаком, не пропускавшим осадки, и поддерживающим постоянно комфортную температуру независимо от времени года за пределами границ поселения. Люди видели, что за пределами города идет снег, дождь, но не ощущали их воздействие на себе.

Управляли городом от трех до пяти архонтов, которые постоянно находились в промышленном комплексе и оттуда осуществляли руководство акремонцами, которые в свою очередь контролировали герадамасов.

Сами же люди разных национальностей общались в большинстве случаев между собой с помощью жестов, но со временем в каждом бараке для общения начал приобретать приоритет язык представителей большинства.

В каждом городе-поселении помимо промышленного комплекса, теплиц, транспортных платформ и жилых бараков был и огромный, в виде пирамиды, «Дом радости», который, по инициативе русских, стали называть «промывателем мозгов». Жители городов-поселений были обязаны в выходные дни посещать «Дом радости». За один раз он вмещал в себя до пятидесяти тысяч человек. Поэтому население лагерей, достигавшее от трехсот до пятисот тысяч человек, посещало его в несколько заходов.

Жильцы барака переодевались в праздничный белый комбинезон и в сопровождении дежурного акремонца, отправлялись на той же платформе, на которой добирались на работу, на промывку мозгов. Внутри дома располагались многоярусные сиденья, которые были расположены параллельно стенам. В центре здания находилась небольшая антрацитовая пирамида, до двадцати метров в высоту, из основания которой к потолку проецировалось изображение архонта, облаченного в непроницаемо-черную тунику, который вещал всегда одно и тоже:

– Радуйтесь. Мы, Архонты, создали вас по подобию своему и расселили вас на прекрасной планете Адамас. Мы дали Вам знания и материалы для развития и процветания, однако, вы начали уничтожать друг друга и несколько планет погибло. В том числе и Адамас. Мы остановили войну, и выживших отправили в эту солнечную систему. Здесь ваши предки уничтожили еще одну планету, с которой мы пересилили вас на Землю. Мы оставили вас, но вернулись когда узнали, что вы вот-вот уничтожите свою цивилизацию. Мы вернулись, что бы вас спасти от себя же. Вы наши дети. Мы вас любим. Радуйтесь. Мы позаботимся о вас. Мы вырастим ваших детей. Они станут вершителями судеб Вселенной. Радуйтесь. Плерома – мать всего сущего. Она примет всех вас в свои объятия.

Эти слова сопровождались демонстрацией сюжетов, в которых были высокие люди в одеяниях архонтов, какие-то ужасные существа, похожие на огромных амеб, шаровые молнии, пауков, тараканов, рыб, динозавров и стрекоз. Там же были огромные несуразные летающие корабли. Какие-то военные баталии в космосе. А в конце появлялись кадры, на которых несколько архонтов шли с несколькими десятками обнаженных земных женщин и мужчин по зеленой лужайке. В финале архонты в окружении разновозрастных детей демонстрировали им карту звездного неба.

Завершалось все массовым пением гимна Плероме. Гимн был в записи на языке архонтов. Собой он представлял набор однослоговых фраз и сопровождался мелодией, которая очень напоминала звуки земного органа. Однако что-то в этой мелодии было чужое. Очень незнакомое и от того отталкивающее.

Акремонцы тщательно следили за усердием герадамасов при исполнении гимна Плероме. Те, кто не очень усердно раскрывал рот или «радовался» в «Доме радости», после возвращения в помещение барака, подвергался экзекуции нейростимуляторными браслетами.

Можно было петь, можно было радоваться, но каждый раз при трансляции кадров, где архонты были с детьми, из рядов доносились горестные женские вздохи. Люди по-прежнему не знали ничего о местонахождении детей, выживших после вакханалии, устроенной архонтами при возвращении на Землю.

IV

В течение двух месяцев большинство оставшихся в живых людей освоились и начали жить по правилам архонтов. Со временем тоска по детям, которых насильно разлучили с родителями, стала заглушаться. Кормили хорошо, работа была не тяжелая, условия для проживания были комфортные.

Единственного чего не было – это развлечений. Досуг проводить было негде кроме как в бараке. Азартные и другие развлекательные игры были запрещены. Разрешалось только петь гимн Плероме по собственной инициативе. Что некоторые и делали, желая заслужить снисхождения хозяев.

В результате природа взяла свое. Люди начали опять любить друг друга и вступать в половые контакты без ограничения. Конфликтов между мужчинами из-за женщин почти не возникало, потому что их в каждом бараке было почти в два раза больше. Если по началу люди стыдились вступать в половые отношения, в насквозь просвечиваемом бараке, открыто, то со временем стыдливое чувство угасло.

Этому способствовал скученный образ жизни и правило установленное архонтами – женщина не имела права иметь постоянного полового партнера, а мужчины были обязаны любить всех женщин в бараке, независимо от того, на каком языке она разговаривала и какой она была расы. Беременных женщин переводили для отдельного проживания в отдельный барак, а на их места размещали женщин из других бараков.

Так прошел почти год. Большинство людей, такой образ жизни устраивал, но не всех. Несколько тысяч человек – те, которые не попались в сети «сколопендрам» и те, которые по счастливой случайности смогли сбежать из фильтрационных лагерей, либо при транспортировке в города-поселения, скрывались в сибирских лесах, периодически напоминая архонтам о своем существовании дерзкими нападениями на грузовые транспорты. Давая им тем самым понять – человеческая раса еще существует…

Глава5

I

Однажды, в теплице, где выращивали капусту, Макс увидел старика. На вид ему было около пятидесяти. Но подготовка Максима по методам идентификации подсказала ему, что ему на самом деле ему больше шестидесяти. Лицо старика Максиму показалось смутно знакомым. Был он из другого барака и так как на работе общаться, с представителями других бараков, было запрещено, спросить о нем было не у кого.

Первый вопрос у него возник – почему старик жив. Второй – почему он появился у них в теплице, ведь менялся только женский состав забеременевших женщин и в течение года новых мужчин по месту работы и проживания он не встречал. Третьим вопросом было то, что в теплице он перемещался спокойно и без оглядки. Казалось, что акремонцы его не видят и он сам по себе. Старик не делал никакой работы и, как показалось Максиму, пристально наблюдал только за ним. При этом странный человек почему-то ехидно улыбался.

Спустя две недели после появления "старика", они встретились в туалете теплицы, который был, как и везде, общим. В этот момент кроме них там никого не было. Макс был уверен, что старик по национальности из славян и спросил у него на русском языке:

– Вы говорите на русском?

– Я говорю на многих языках, в том числе и на языках этой планеты.

– Наверное, психбольной – подумал Максим, – Хотя, как он прошел отбор в фильтрационном лагере? Подозрительный дедок, – а вслух спросил, – Ты кто такой?

– А ты знаешь, кто ты такой? – парировал дед.

– Дед, тебе голова не болит?

– Главное, чтобы тебе не болела, – старик загадочно улыбнулся и дотронулся пальцем до лба Макса.

Первым ощущением Максима было головокружение, как в двенадцать лет, когда он впервые попробовал спиртное, принесенное старшими ребятами в спальню интерната. Потом перед глазами пронеслись миллионы картинок из его жизни.

Он впервые увидел лицо своей матери. То, что это была она, он понял сразу и в этом не сомневался. Прокуренный палец отца Никодима, запихивающего ему в рот просвирку на причастии. Лица преподавателей интерната. Грустные глаза Анюты. Пашку «Цыбу». Своих одногруппников по интернату и академии и многое другое, что хранилось у него в памяти.

Дальше пошло нечто несуразное. Он увидел странных созданий, непонятные строения, ужасные пейзажи незнакомых, для человеческого глаза, миров и россыпь галактик в космосе.

Когда эта плеяда картинок пронеслась перед глазами, и он начал возвращаться к действительности, то глубоко вдохнул, как будто вынырнул с большой глубины. В мозгах у Макса просветлело, и он увидел, что странный старик все также стоит возле него и задумчиво за ним наблюдает.

– Что это было? – спросил Максим.

– Я подключил тебя к Плероме.

Только Максим переварил услышанное и открыл рот для следующего вопроса, как в туалет зашел один из акремонцев из числа охраны теплицы. Он злобно зашипел на них.

– Герадамасы, немедленно идите работать. Вы нарушили правила, – и навел конечность с нейростимулятором на старика.

Тот улыбнулся, и вдруг произошло что-то невероятное – акремонца начало трясти и вырвало на пол туалета. Рвотные массы зеленого цвета с отвратительным запахом протухших яиц сразу растворились под действием обеззараживающего излучения пола.

– Все-таки отличные у архонтов есть вещи, – моментально пронеслось у Макса в мыслях. А акремонец просто стоял и таращился в стену своими пустыми глазами, беспрерывно раскрывая клюв.

– Вот паскудство. Пойдем быстрее отсюда, – сказал старик.

– А, с этим что? – спросил Максим.

– Очнется через минуту и ничего не вспомнит. У акремонцев коллективный разум и откладываться определенные события у них в памяти не могут. Приходи завтра сюда же в это время. Я тебе все объясню. Старик вытолкнул ошалевшего Макса из туалета и пошел в сторону людей из своего барака.

II

Вечером, после ужина, он лежал на своей полке. Самые различные мысли роились у него голове, и он никак не мог сосредоточиться на решении главного вопроса – кто этот странный человек, который одним прикосновением открыл для него поток информации, от соприкосновения с которым у него до сих пор сильно болела голова.

Когда в бараке потух свет, к нему на полку легла обнаженная Йоко, одна из двух японок, которые были у них в лагере. В отличие от большинства представительниц ее расы, у Йоко была грудь и оттого ее фигура в обтянутом комбинезоне выглядела очень привлекательно. Максим вспомнил, что еще утром обещал ей вечером приласкать ее.

Появилась она у них в бараке недавно вместо Эммы, которую по причине беременности перевели в отдельный барак. Йоко одинаково плохо разговаривала как на китайском, как русском языке, так и на английском, но все понимала. С ее слов, с трудом, но разобрались, что ее захватили в Москве, когда она была там, в туристическом турне, оплаченным ее отцом в качестве подарка в честь восемнадцатилетия. Из всей туристической группы в живых осталась только она, потому что остальные ее соотечественники были стриками.

Симпатию к Максу она начала испытывать после того, как в первую ночь ее появления к ней начал приставать Ланс – ирландец по происхождению восемнадцати лет от роду. Он давно уже надоедал Максу своим наглым поведением по отношению к женщинам их барака. Он требовал вступления с ним в половую связь от самых красивых девушек независимо от их желания. Макс старался не обращать на него внимания, но в данном случае Йоко жила с Максом в одном отсеке. Не обращая внимания ни на кого, Ланс пришел к ним в отсек, хотя свет в бараке еще не потух, и стал в наглую снимать с Йоко ее спальный комбинезон. Та тихонечко скулила и что-то лопотала по-японски. Максим не выдержал и сказал ему на английском:

– Ланс, оставь ее в покое и иди туда, где тебя ждут.

– Что, русский ублюдок, глаз на нее положил? Будешь только после меня, а если будешь дергаться, я тебе руку сломаю, – ощерился в ответ Ланс.

– Ты же знаешь, что акремонец сейчас наблюдает за нами и в случае драки нам обоим достанется.

– Делать детей они не запрещают. Поэтому заткнись и спи.

– Ланс, уйди,– настаивал Макс.

Остальные мужчины их барака молчали и как будто ничего не слышали, хотя почти все они, за исключением китайца Мао, были европейцы и прекрасно понимали, о чем они между собой говорят. Женщины испуганно молчали, потому что не хотели попасть в такую же ситуацию, как и Йоко.

Ланс оттолкнул от себя уже обнаженную Йоко и с рычанием кинулся на Макса.

– Вот придурок – успел подумать Максим и нанес ему удар пяткой в солнечное сплетение.

Ланс с громким звуком выпустил из себя каловые массы и с выпученными глазами упал на пол. В это время в отсек зашел акремонец и молча, направил браслет на Макса. Тот в судорогах повалился на пол рядышком возле Ланса. Акремонец что-то прошипел, но без переводчика и ушел в комнату контроля.

Первым в себя пришел Ланс и, только злобно сверкнув глазами, ушел в свой отсек, откуда через полчаса начались доноситься вздохи его любимицы – Гульнары из Таджикистана.

После этого случая Йоко смотрела на него преданными глазами и постоянно намекала ему, что теперь она его должна отблагодарить.

– Йоко, я себя сегодня плохо чувствую. Давай в следующий раз, – сказал он ей в ответ на ее неумелые ласки.

Та всхлипнула, но не ушла на свою полку, а плотнее к нему прижалась и осталась лежать. Перспектива так лежать вдвоем на одной полке Макса не радовала, так как для двоих она рассчитана не была, но он сжалился над ней и не стал прогонять.

Он всматривался в звездное небо, которое просвечивалось сквозь потолок барака, и думал о своей дальнейшей судьбе, о будущем, которое ждет людей под господством архонтов и о старике, который смог с легкостью обездвижить акремонца и заблокировать его память. За стенами лагеря было лето. Ночное небо загадочно подмигивало ему звездами и манило к себе неизведанными тайнами. Пейзаж портил только патрульный корабль, который периодически проплывал над лагерем.

III

На следующий день он с нетерпением ждал, когда их доставят на платформе к теплице, чтобы поскорее увидеться со стариком. Однако увидел он его не сразу, а только ближе к обеду. Пересеклись они возле молодой капустной плантации, когда Макс занимался ее поливкой. Старик подошел к нему, встал рядом возле многочисленных шлангов с водой и спросил:

– Что, Макс, как ты себя чувствуешь? Голова сильно болит?

– Кто ты такой и что тебе от меня надо?

– Можешь называть меня Олегом, и я тот, кто поможет тебе узнать тебе кто на самом деле такой.

– Это твое настоящее имя?

– На данной планете и в данный момент – это мое имя.

У Макса полезли глаза на лоб.

–Ты, что инопланетянин? – спросил он.

– А что я похож на инопланетянина? – озадаченно спросил Олег у Макса.

– Больше на человека, но что-то с тобой, дядя, не так.

– Всему своё время. Скоро я попаду к вам в барак и тебе все объясню, а до этого времени не вздумай про меня кому-нибудь трепаться. Кстати кто, по-твоему, в вашем бараке самый отвратительный подонок? – деловито спросил Олег.

– С чего ты решил, что у нас есть в бараке подонки? – не уверенно спросил Максим.

– Поверь мне. В любом коллективе, в любом обществе будет паршивая овца. Всегда найдется тот, кому будет плевать на остальных, и будет думать только о себе. Так люди устроены по своей природе в силу, сложившихся, наследственных факторов Вселенского масштаба, – усмехаясь, ответил Олег.

Макс оценивая услышанное, «на автомате» показал шлангом на Ланса, который в это время преданно заглядывал в глаза дежурному акремонцу из их барака и что-то ему рассказывал.

– Вон тот здоровый ирландец.

– Что-то на ирландца он не похож, а больше на араба, – всматриваясь в Ланса, произнес Олег.

– Кстати, зря он пытается лизать одно место этому надсмотрщику. Тот все равно ничего не понимает, и решают все за него только архонты. Ладно, все поговорили, надо расходиться, а то вон уже старое чучело ползет в нашу сторону.

Пока Максим усиленно крутил головой и пытался понять, что Олег говорил, имея в виду старое чучело, про охранника акремонца, заставшего их ранее в туалете, который двигался в их сторону, его след простыл. Макс даже не заметил, в какую сторону он ушел.

Про себя Макс отметил, что этот акремонец действительно старый и тихонько улыбнулся чувству юмора Олега. Жить становилось интересней.

В эту ночь он осчастливил Йоко и с чувством выполненного долга лег спать. Следующий день был выходным и как обычно они всем бараком ближе к вечеру отправились в «Дом радости». Макс пел гимн плероме и ему начало казаться, что он начал понимать смысл звуков, которые они произносили. Олега, как он ни пытался, увидеть ему не удалось. Поэтому он решил, что их барак будет на промывке мозгов в воскресенье.

В воскресенье он целый день не знал, чем ему заняться. Большая часть жильцов, как обычно, в свободное время совокуплялась, а те женщины, которым не хватило мужчин, проводили время в душе, либо за сплетнями.

Йоко сидела возле него и преданно смотрела ему в глаза. Она, видимо, была испугана после разговора с Джессикой, полногрудой латиноамериканкой, которая до появления в отсеке Йоко, считала себя любимицей Макса.

Он лежал и с сожалением наблюдал, как быстро человечество деградирует. Еще недавно они считали себя богами, но пришли более сильные особи, дали им еду, ограничили их передвижение и предоставили возможность спариваться  без ограничений. И все принципы морали с идеалами, которые формировались веками, начали стираться из памяти людей. Он смотрел на довольные и сытые лица своих соседей, и ему было грустно. Он с нетерпением ждал понедельника, чтобы пойти на работу и там увидеть Олега.

IV

Однако на следующий день и в течение всейнедели Олега в теплице он не встретил. У одного из жильцов из барака Олега, которого он считал русским, Макс поинтересовался про него.

Человек оказался разговорчивым сербом, но в ходе разговора на ломанном русском пояснил, что никакого Олега у них никогда не было, а есть Оля, которая у них в бараке самая красивая и три китайца из их барака не разрешают другим мужчинам к ней прикасаться. Что было дальше, Макс не слушал. Он полностью погрузился в решении диллемы – а был ли вообще человек по имени Олег или это был плод его воображения, в результате ограничения интеллектуальной и физической деятельности.

Через несколько дней их барак отправили на окраину поселения разбирать бытовой мусор, доставленный недавно несколькими грузовыми кораблями. На противоположной стороне горы пластика и металла работали другие люди из барка, в котором в своем большинстве было больше азиатов.

Максим с грустью смотрел через стену силового поля на яркие краски августовского зеленого леса, на перистые облака и весело порхающих птиц. Очень хотелось лесных ягод и маринованных грибочков. Та пища, которой их кормили хозяева, была питательная и полна необходимых для нормального функционирования организма микроэлементов, но не доставляла удовольствия. Фрукты и овощи, выращиваемые ими в теплицах, вносили некоторое разнообразие в рацион, но хотелось поесть чего-то другого.

Поглощенный своими гастрономическими воспоминаниями и ходом трудового процесса, заключавшегося в сортировке на конвейере металла от пластика, Макс пропустил момент чрезвычайного происшествия.

На поле с отходами работало несколько механизмов под управлением акремонцев, которые выполняли роль погрузчиков отсортированного мусора. Небольшие грузовые платформы с помощью захватов, похожих на муравьиные жвала, загребали отходы и, поднимаясь на высоту до трех метров, транспортировали их к промышленному комплексу для переработки.

Не понятно почему, неожиданно, одна из платформ резко спланировала вниз и приземлилась на Ланса, который в это время, вместо того чтобы работать, покрикивал на своих соседей по отсеку и увлеченно ковырялся пальцем у себя в носу.

Среди акремонцев началась суматоха. Они отогнали людей от места происшествия и бегали вокруг упавшей платформы, щебеча друг на друга.

Недалеко от них  приземлился патрульный корабль. Из него вышел архонт в синей тунике и подошел к толпе акремонцев. Те испуганно на него таращились и что-то ему на своем чирикали. Его лицо ничего не выражало. Архонт повернул голову в сторону корабля. Оттуда вылетел небольшой шар размером с футбольный мяч. Он подлетел к акремонцу, который управлял упавшей платформой. Из шара вырвалась небольшая темная вспышка, которая опутала черным маревом самого виновника и еще нескольких его собратьев, стоявших рядом. Несколько мгновений и шар втянул в себя марево. От акремонцев остались только их костюмы и браслеты. Архонт что-то произнес на своей тарабарщине и пошел обратно в корабль. За ним полетел и шар. Когда патрульный корабль улетел, акремонцы, загнали всех людей в транспортные платформы и, как ни в чем не бывало, отправились по баракам.

За ужином Гульнара сидела за столом с глазами полными слез. После смерти Ланса ей нужно было искать нового покровителя, и она недвусмысленно бросала взгляды в сторону Макса. Он делал вид, что этого не замечает. Зато два молоденьких поляка, поглядывая на Гульнару, плотоядно скалились и о чем-то шептались.

Когда Максим пошел мыться, то в душевую кабину зашла Джессика и потребовала от него к себе мужского внимания.

– Ты совсем забыл про меня. Ты, что променял меня на эту узкоглазку? – злобно спросила она.

– Джессика, я себя плохо чувствую. У нас есть другие мужчины в бараке.

– Мне другие не нужны. Мне нужен ты. И поделиться тобой я могу только с Греттой.

– Если она твоя подруга, это не значит, что я должен ее любить. По ней вздыхает тот парнишка израильтянин из блока, что возле столовой.

– Я тебя ненавижу и эту китаезу тоже.

– Иди сюда. – Макс привлек к себе Джессику и, для того чтобы та перестала терроризировать Йоко, выполнил свой мужской долг.

Когда они вышли из душа, в блоке уже все спали, кроме Йоко, которая притворялась спящей, но по ее злому сопению было понятно, что уснет она еще не скоро. Макс надел свой комбинезон для сна и, ощущая себя героем-спасителем Йоко, заснул.

На этот раз его сон был крепким и безмятежным.

V

Утром его ждал сюрприз. Была суббота. В этот раз у них дежурила акремонка, которая им объявила за завтраком, что сегодня всем необходимо посетить медицинский блок.

Эта акремонка появилась у них в бараке недавно и Максим про себя называл ее "замарашкой", потому что, как ему казалось, по сравнению с другими представительницами ее расы, она была совсем страшненькая. У бедняжки были очень большие наросты на коже, которые по своей форме напоминали коросту на загноившихся пролежнях.

После завтрака их блок всем составом в течение пяти минут прошел обследование в медицинском кабинете и до обеда, у них было свободное время. Не зная, чем себя занять, Максим погулял в течение получаса по бараку, успев за это время поругаться и помириться с двумя эфиопами. Затем пошел в свой отсек, где его с нетерпением ждала Йоко.

Через некоторое время "замарашка" зашла к ним в блок и привела Олега, пояснив, что он теперь будет жить с ними, а китайца Мао, проживавшего в блоке с Максом с самого начала заселения, она взяла за руку и отвела в блок покойного Ланса.

Максим сидел с открытым ртом и фильтровал информацию. Страшная догадка о том, что смерть Ланса была неслучайной, начала сверлить ему мозг. Он настойчиво напрягал мысли, моделируя каким образом, Олег смог организовать смерть Ланса и попасть на его место к ним в барак.

Теперь у них в блоке на тринадцать женщин приходилось два русских, один поляк Вацлав, немец по имени Курт, мексиканец Хулио, канадец Пол и бразилец Бернарду.

Пока Максим в ступоре сидел с открытым ртом, Олег перезнакомился со всеми мужчинами и женщинами их отсека. При этом с каждым из них он разговаривал на их родном языке. Йоко, услышав родную речь, начала тараторить как сорока и осыпать Олега вопросами. Тот свободно разговаривал с ней на языке сегунов и, отвечая на ее вопросы, успел поведать Йоко что-то смешное. Такой счастливой Макс не видел ее ни разу. Даже в минуты близости, когда он старался доставить ей удовольствие. По-видимому, Олег в течение двадцати минут завоевал не только расположением женщин, но и занял место роль неформального лидера их блока, потеснив с этого места Макса.

Перекинуться с Олегом, словом Максиму так и не удалось. «Замарашка» объявила о времени обедать и после трапезы жильцы барака отправились в «Дом радости». В дороге от барака до «Дома радости» Максим попытался протиснуться к Олегу, однако, к общему негодованию всех мужчин их барака, он был окружен плотным кольцом женщин из других блоков, непрестанно что-то ему щебетавших наперебой на ухо.