Текст книги "Терминатор и Дюймовочка"

Автор книги: Андрей Бадин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

От такого неожиданного всплеска эмоций Алексей вскочил со стула и уже хотел бежать куда-то, сам не зная куда, но в палату вошел маленький, абсолютно лысый профессор Шнобельбаум, а за ним Витек.

– Ну-с, что у нас тут-с, – прошепелявил профессор. Во рту у светила российской науки не хватало нескольких зубов, и, видимо, не было у него времени сходить к стоматологу. Он подошел к Светлане и хотел ее осмотреть, но заведенная Катя решила поведать ему свою историю.

– Деньги мы обязательно найдем, вы не сомневайтесь. Сколько надо, столько и будет. Мой папа даст. Меня и в заложницы специально для этого взяли. А если он не даст, то дядя Леша мне ухо отрежет и отцу пошлет. И тогда он обязательно доллары найдет.

Профессор перевел туманный, не в фокусе, взгляд на Катю, обдумал услышанное, улыбнулся и с иронией спросил:

– Кто же это тебя, милое дитя, взял в заложницы?

– Они, – наивно ответила Репутатская.

Как только профессор обернулся и взглянул на волевое, с небольшим шрамом на щеке лицо Коновалова, на его короткую под бобрик стрижку, мускулистую шею, на его широкие плечи и огромные накачанные ручищи, ирония в его словах сразу исчезла.

Друзья не знали, куда деваться. Они были готовы сквозь землю провалиться, проломить пол и лететь вниз, в преисподнюю, только бы не чувствовать на себе прозорливый взгляд профессора. Им казалось, что Шнобельбаум видит их насквозь – как рентген.

– Может, вы еще кого-нибудь в заложники возьмете, например, какого-нибудь банкира, и найдете деньги еще на две операции? А то у нас, кроме Светочки, еще два пациента имеется, – прошепелявил профессор и рассмеялся. Старикан оказался с чувством юмора, и друзья заулыбались. Хотя восприняли его слова всерьез.

– Для такого дела можно меня второй раз в заложницы взять, и третий, – воскликнула Катя, – мне с ними хорошо.

– Ну ладно, деточка, разреши, пожалуйста, подойти к Светочке, – вежливо произнес профессор и встал в услужливую позу.

Катя поднялась с кровати и отошла. Светило занял ее место и, наклонившись к больной, спросил:

– Сколько сегодня было приступов удушья?

– Четыре, – ответила та.

– А вчера?

– Тоже четыре.

– Утром, во время обхода, я тебя спрашивал, сколько было приступов, и ты сказала, что один. Значит, за весь день было еще три?

– Да.

– А ночью?

– Два.

– И на той неделе два?

– Да.

Профессор встал с кровати, покачал головой и произнес:

– Нужна срочная операция. Болезнь прогрессирует, и скоро настанет точка так называемого невозвращения. После этого дня оперативное вмешательство будет бессмысленно, оно не поможет. Пройдя этот этап, больные обычно проживают всего несколько дней или недель и….

– А у нас в стране такую операцию можно сделать? – спросил Алексей.

– Нет, ее никто не делал. Пересадка костного мозга от донора – это очень сложная операция. Если Светлану через три, максимум четыре дня не переправят в Вашингтон и не сделают операцию, то я… – профессор замолчал.

– Мы найдем деньги, найдем, – со слезами на глазах пообещал Демин. – Вы только потерпите.

– Я-то потерплю, а она, – светило указал на Свету, – она потерпит ли?

– Доченька, милая, ты только продержись эти дни, а мы постараемся найти деньги, – Витек обнял Светлану за плечи и поцеловал в щеку.

– Я постараюсь, папа, – жалобно ответила обессиленная девочка и тихо заплакала. Она уже потеряла всякую надежду на излечение и не верила ни профессору, ни своему отцу. Она полулежала на кровати и тихо всхлипывала. Ее узкие, изможденные болезнью и процедурами плечи вздрагивали от сотрясающих ее рыданий.

Видя ее состояние, Витек не выдержал, отвернулся к стене и сам расплакался. Он, не издавая ни звука, размазывал ладонями слезы у себя на щеках и только повторял шепотом:

– Ты потерпи, потерпи, милая.

Катя, не выдержав, тоже пустила слезу, и даже видавший виды, постоянно сталкивающийся со смертью профессор опустил голову и достал носовой платок. Навалившаяся на него безысходность, невозможность спасти умирающую маленькую девочку болью защемили его старческое сердце. Алексей Коновалов хотел тоже разрыдаться, но колоссальным усилием воли подавил в себе нахлынувшую волну жалости. Нет, он не был черствым человеком, просто в душе он все же надеялся, что Светлана будет жить. Чутье ему подсказывало. Он вдруг вспомнил давнюю трагическую историю из своей жизни…

Глава 9

Это произошло девять лет назад, когда Алексей еще был женат на своей любимой Татьяне. В тот злосчастный месяц их обожаемой дочери Анечке исполнился ровно годик. Алексей ждал очередного отпуска, ждал, когда они с Таней и Анечкой поедут к родителям жены. Те были старенькие, жили под Санкт-Петербургом и сами уже не могли навестить детей. Но повидать внучку им очень хотелось, вот они и уговорили Коноваловых приехать к ним погостить на целый месяц.

В том году в эксплуатацию был пущен первый в стране скоростной поезд «Голубая стрела». Он курсировал между Москвой и Санкт-Петербургом, он развивал по обычному железнодорожному пути скорость триста пятьдесят километров в час и долетал до северной столицы за три часа. Эти рейсы были экспериментальными и совершались раз в неделю. Билеты на этот поезд достать было практически невозможно, но Алексей, используя свои связи, без проблем купил два билета и по льготной цене. В то время он служил командиром подразделения в отряде особого назначения «Гром» Главного разведывательного управления Генерального штаба СССР в звании майора.

В тот жаркий летний субботний день Алексей, Таня и Анечка отправились в путь. Вещей взяли «немного» – всего четыре чемодана и две спортивные сумки, два рюкзака и три авоськи с продуктами. Не забыли и мешок с памперсами. Кто хоть раз путешествовал с грудными детьми, знает, что это дорогого стоит.

На Ленинградский вокзал они прибыли за час до отправления поезда и сразу прошли в комнату матери и ребенка, так как Аню надо было покормить. Алексей, как самый сильный из всех членов семьи, тащил всю поклажу. Причем его из-за нее видно не было. Таня предложила ему нанять носильщика, но он героически отказался.

У Алексея с утра почему-то было плохое настроение, и он раздражался по пустякам. Нес поклажу и сопел, как навьюченный мул, взбирающийся в гору. За это время он проклял еще не начавшийся отпуск, поезд и строптивых Татьяниных родителей, желающих увидеть внучку, но не стремящихся приложить для этого хоть минимум усилий.

– На хрена нужно везти через всю страну годовалого ребенка, – взывал он к жене, но та была непреклонна и решила, что ее родители должны увидеть Аню. В конце концов Леха сдался, но эта затея все равно была ему не по душе.

И вот подали поезд. Все ожидающие его пассажиры и провожающие ахнули, когда увидели серебристый экспресс, напоминающий самолет без крыльев, но с колесиками. Алексей очень удивился, когда не разглядел в вагонах дверей. На самом деле они плотно, без щелей, закрывались, и их не сразу можно было заметить.

Алексей втащил в купе поклажу, кинул ее на пол, а сам без сил плюхнулся в кресло.

Вагоны «Голубой стрелы» внутри разделялись на купе, как и в обычных поездах, но были они просторнее и светлее.

Таня усадила Анечку в большое черное кресло, пристегнула ремнем и дала ей бутылочку с водой. Девочка моментально открыла крышку, засунула соску в рот и начала жадно пить. Алексей умилялся, глядя на то, как его любимая доченька пьет из бутылки. Анечка вынула соску изо рта, улыбнулась, показав папе и маме свои два нижних молочных зуба. При этом произнесла фразу, понять которую было невозможно, ведь переводчиков с детского на русский пока нет:

– Ауляуа бррр пффу.

Но родители поняли, что лялька напилась, и забрали у нее бутылку. Анечка улыбнулась, зевнула и добавила:

– Ииааауууяяя.

– Сладкая моя, хорошая, – сказал Алексей, нагнулся и нежно расцеловал дочь в щечки.

Вдруг запищала рация, и Аня обратила внимание на звук и показала пальчиком, что ей это интересно. Алексей вынул из кармана небольшой, с пачку сигарет прибор и вышел на связь.

– Пикар, Пикар? – услышал он голос своего связного.

– В эфире, – ответил Коновалов и приготовился к самому худшему.

– Вам надо срочно прибыть в управление. Отпуск отложите.

– Вас понял, буду, – ответил он и выключил рацию.

Татьяна с сожалением и горечью в глазах посмотрела на мужа, тяжело вздохнула и начала укладывать вещи в шкафы. Она привыкла к его долгим, опасным командировкам, ночным вызовам и срочным прекращениям отпусков. Такая у него была служба.

Алексей подошел к жене, обнял за плечи и нежно поцеловал в губы.

– Ты прости, но, видимо, и этот отпуск ты проведешь без меня.

– Я понимаю, – ответила Таня, – ты не можешь отказаться.

– Да, – он опустил голову, – но, может, это не командировка, а срочный вызов на пару дней. Какой-нибудь придурок захватил автобус или самолет. Как только узнаю, я тебе перезвоню и сразу приеду.

– Ладно, езжай, мы сами доберемся. На перроне найму носильщика, а возле входа в здание вокзала отец меня встретит. Он, наверное, приедет на машине, так что доедем, не волнуйся.

– Возьми деньги и билеты. – Алексей вынул из портмоне толстую пачку купюр (в то время денег было море, а в магазинах пусто) и передал жене.

До отправки поезда осталась одна минута, и по вагонам объявили, что провожающим следует выйти на перрон, а пассажирам занять места в креслах и пристегнуться. Во время разгона поезда запрещалось стоять в купе или ходить по коридорам.

– Как в самолете, – заметил Алексей. – Ну ладно, до свидания, – он поцеловал жену, дочку и направился к выходу. Вышел на перрон, и массивные, герметические двери захлопнулись за ним, разделив его жизнь на две части. Он подошел к окну и в последний раз взглянул на свою жену и ребенка.

Таня подняла Анечку, и та, увидев папу за толстым стеклом, улыбнулась и помахала ему ручкой. Татьяна что-то говорила ей, указывая на Алексея, но слов ее не было слышно. Потом они сели в кресло, жена поудобней усадила дочь на руки и пристегнулась.

Поезд тронулся и начал плавно набирать скорость. Окна поплыли перед взором Коновалова, и он увидел в соседнем купе молодую женщину с таким же, как и Анечка, годовалым ребенком-девочкой. Они сидели в кресле и махали руками молодому мужчине на перроне, видимо, их папаше. Он, как и Алексей, провожал свою семью в дальнюю дорогу.

Когда поезд скрылся из вида, Коновалов пошел к своей машине. В то время у него была новая «Волга». Когда он на платной стоянке садился в нее, то заметил того самого мужчину, провожавшего жену и ребенка, – он усаживался в свои «Жигули».

А на выезде на Комсомольскую площадь Алексей чуть не врезался в зад «Жигулям». Их водитель нарушил правила, резко повернул вправо из левого ряда и подсек Коновалова. Только отличная реакция Алексея и его мастерское вождение позволили избежать аварии. Он резко тормознул и остановился в нескольких сантиметрах от бампера «Жигулей», нарушитель этого даже не заметил. Он остановился у тротуара, открыл дверь, и к нему в салон села молодая красивая женщина.

Алексей спешил на службу и поэтому не стал вылезать из автомобиля и бить морду «чайнику». Он только выматерился про себя и подумал: «Этот козел в «Жигулях» отправил жену с ребенком в путь, а сам уже по бабам. Бывают же такие».

Алексей доехал за двадцать минут и сразу пошел на второй этаж, в кабинет командира отряда полковника Петрушина. Там уже сидели пять человек из разведгруппы Коновалова.

– Здравия желаю, – произнес он.

– Извини, что прервали твой отпуск, – начал полковник, – но политическая ситуация резко изменилась и необходимы такие же быстрые ответные меры.

Алексей понимающе кивнул. Ему было не привыкать слышать эти слова от руководства. Он знал, что, если необходимы ответные меры, значит, надо будет кого-то убрать.

– Ну вот, все в сборе и можно начинать. – Полковник пригладил рукой без трех пальцев свои седые волосы. – В одной из кавказских республик России к власти пришел неугодный, не подчиняющийся приказам Кремля лидер. Они сами его привели к власти, но он вдруг возомнил себя вождем мусульманского мира, великим освободителем, вышел из-под контроля, и теперь его надо ликвидировать во что бы то ни стало. Это дело очень сложное и опасное, потому что республика наводнена оружием. Там и женщины, и дети его носят. Если они отделятся от России, то это может стать толчком к ее полному распаду, а этого мы допустить не можем. Руководство страны поручает вам, как самой опытной, самой подготовленной группе, выполнить это задание. – Полковник достал из стола фотографию и показал ее агентам.

Алексей сразу узнал на ней человека, о котором каждый день трубили газеты, по телевидению показывали репортажи, очерки, интервью.

– Вы, конечно, узнали его, – полковник положил фото в стол. – Его надо немедленно ликвидировать. Как? Это уже ваша задача. Посовещайтесь один день, потренируйтесь и за дело.

Алексей понял, что на него, как командира группы, ложится архисложная задача – убрать хорошо охраняемого человека, да еще в кавказской республике, живущей по мусульманским законам.

– Разработка операции ложится на майора Коновалова, – сказал полковник. – Он у нас гений терактов, спецопераций и ювелирного устранения неугодных. Вот пусть и думает, как его заколбасить. Пока идите, а через час вся интересующая вас информация будет у меня. Через час в моем кабинете.

«Конец отпуску, – тоскливо думал Алексей, всаживая одну пулю за другой в выскакивающие со всех сторон манекены. Они с писком падали, а он всаживал в них пули и всаживал. – Как там моя Таня с Анечкой, наверное, уже на полпути в Питер?»

Он не знал, что через час после отправления, на скорости триста пятьдесят километров в час у «Голубой стрелы» лопнула ось колесной пары третьего вагона. Поезд был создан по последнему слову техники и напичкан электронными датчиками сверху донизу. Компьютер моментально определил поломку и начал экстренное торможение, но было уже поздно. Лопнувшая ось воткнулась в шпалы и подбросила вагон на метр от полотна, а приземлился он, естественно, мимо рельсов. Летящий с огромной скоростью поезд накренился, третий вагон, а за ним и электровоз упали на бок. Послышался рев рвущихся стальных конструкций, лязг обшивки и звон стекол. Пролетев над полосой отчуждения, головной вагон зарылся своей остроносой мордой в грунт на пять метров и только тогда остановился. Остальные вагоны начали по инерции врезаться в него, вставать дыбом, переворачиваться и обрушиваться друг на друга, образовывая неимоверной величины завал. Грохот, скрип и лязг слились воедино с воплями тысячи людей. Хвостовые вагоны поезда оторвались от состава и покатились в овраг, ломая на своем пути деревья и сминая кустарник. Обезумевшие от страха пассажиры кувыркались в них, как шары в лототроне. Пятый вагон воткнулся боком в опору высоковольтной линии, срезал ее, как отточенный нож режет мягкую морковь, и покатился дальше. Провода и сама мачта обрушились на искореженный состав, подняв колоссальный сноп искр. Высоковольтная дуга, подобно разряду молнии, с треском ударила в электровоз. От чудовищной температуры обшивка воспламенилась, и огонь окутал вагоны. Через несколько секунд искореженный состав уже был объят пламенем. Крушение произошло с такой умопомрачительной скоростью, что никто не успел понять, что случилось.

В этот самый миг Алексей Коновалов расстреливал очередного воображаемого врага. Еще через полчаса в тир вошел полковник Петрушин. Он подозвал Алексея, и они вышли из тира, так как из-за грохота выстрелов там невозможно было разговаривать.

– Крепись, Алексей, – издалека начал полковник. – Поезд «Голубая стрела» потерпел крушение в трехстах километрах от Москвы. Есть раненые.

У Алексея поджилки затряслись. Он представил себе, во что может превратиться поезд, сошедший с рельсов на скорости триста пятьдесят километров в час.

– Бери машину, езжай туда, но завтра утром жду тебя в кабинете с докладом. – Полковник похлопал его по плечу. – Надейся на лучшее, может, они живы.

Как Алексей добрался до полей совхоза «Клинский коммунар», он не помнил. Все его думы были о жене и дочке. Он помнил, что, как загипнотизированный, вдавил педаль газа в пол и гнал машину на предельной скорости до тех пор, пока не остановился возле милицейского поста.

– Куда прешь, – заорал на него капитан милиции с выпученными от ужаса глазами. Он пропускал только машины «Скорой помощи» в одну и в другую стороны. Вдалеке виднелись разбросанные на земле вагоны и столб дыма. Огонь уже потушили, а вокруг состава стояли машины медиков, милиции и пожарных. Прибывали военные на грузовиках. На пропускном пункте толпились люди, видимо, местные жители, собравшиеся посмотреть на трагедию.

– Пропусти, там мои жена и дочь, – рявкнул Алексей и показал служебное удостоверение майора КГБ России. У всех агентов его группы были такие удостоверения, «прикрывающие» их настоящее место работы.

Капитан, увидев корку, вытянулся по стойке смирно и беспрекословно подчинился.

– Пропусти его, – закричал он лейтенанту-танкисту, дежурившему у наспех изготовленного шлагбаума. Тот приподнял полосатую жердь и махнул Коновалову – мол, проходи.

– Много жертв? – не удержался Алексей.

– Есть жертвы, есть раненые, но их немного. Кто-то уцелел. – Пожилой капитан снял взмокшую от пота фуражку и протер голову ото лба до затылка пыльной ладонью. – На Руси несколько веков ездили на телегах, так дальше бы и ездили. Так нет, скорость им подавай. Ведь это пятый рейс этого поезда. Доездились!!! – Он с досады махнул рукой и смачно, по-русски выматерился. Смысл его выражения расшифровывался так: «Совершить принудительный извращенный половой акт с теми, кто придумал, сконструировал и построил этот поезд. Причем с каждым в отдельности, чтобы они, козлы, поняли, что такие ненадежные поезда строить не надо».

Коновалов в душе надеялся, что, может быть, Тане с Анечкой повезло и они уцелели. Ведь остались же в живых пассажиры этого поезда. Они были ранены, с ушибами и переломами, но живы.

Стоял прекрасный августовский день, на голубом безоблачном небосводе сияло яркое палящее солнце, пели птицы, и природа радовалась жизни. Алексей остановил машину возле оврага, вышел и с трепетом взглянул на то, что осталось от некогда прекрасного творения умелых человеческих рук.

Деформированная, искореженная масса металла бесформенной горой возвышалась над полем, и невозможно было понять, что перед тобой. Кое-где валялись куски серебристой обшивки, исковерканные колесные пары, изогнутые станины вагонов и просто черные обугленные куски. Из недр этой огромной свалки еще шел дым…

Алексей с болью в сердце осмотрел окрестности и, к своей радости, заметил, что живых много. Пассажиры толпились у машин «Скорой помощи» и о чем-то тихо разговаривали. Коновалов спустился к ним, подошел к первому, стоящему ближе всех мужчине с измазанным кровью лицом и спросил:

– Вы не видели молодую женщину с годовалым ребенком-девочкой?

Мужчина посмотрел на него туманным взглядом и спросил:

– Есть покурить? – Алексей не курил и не смог помочь ему.

Алексей осмотрелся и увидел джип «Чероки», милицейские «газики» и несколько человек возле них. Там были люди в милицейской форме, в экипировке спасателей МЧС, военные, милиционеры и штатские. Они о чем-то беседовали, куда-то звонили, кого-то вызывали по рации. Коновалов понял, что это оперативный штаб.

Он подошел к ним и, не зная, к кому обратиться, спросил у первого попавшегося под руку милиционера:

– Кто здесь старший?

– Вон тот парень из МЧС, он командует работами по спасению потерпевших, а мы только следим за порядком.

Алексей подошел к невысокому, коренастому мужчине тридцати лет, разговаривающему с кем-то по спутниковому телефону.

– Пришлите еще «Скорые». Освободите по возможности все больницы.

Коновалов подождал, пока тот договорит, а потом спросил:

– Скажите, есть списки погибших и оставшихся в живых?

Эмчеэсовец перевел на него рассеянный взгляд и сначала, не поняв вопроса, переспросил:

– Что?

– Есть списки погибших и оставшихся в живых? – повторил Коновалов.

– Никаких списков нет, нет времени на это. Мы раненых из-под обломков достаем. Там еще несколько десятков человек осталось, они живы и надо их дотемна спасти.

– А сколько погибших?

– Пока неизвестно, – ответил парень, – но они есть. Слава богу, поезд очень прочным оказался.

– Отчего произошла авария? – спросил Алексей.

– Пока неизвестно, но я думаю, что это не диверсия. Что-то техническое. Отчего все поезда сходят с рельсов: или ось лопнет, или вагонная сцепка оторвется, или шпалы во время ливня подмоет… Могут еще рельсы лопаться от мороза или от старости, но в этом случае это исключено. Пути в идеальном состоянии. Я думаю, что-то с поездом. Металл не выдержал такой скорости. Рано нам еще такие поезда пускать, мы до Германии и Японии не доросли.

– А где раненые? – Алексей хотел среди них поискать своих.

– Тяжелых срочно отправляем в ближайшие больницы, а тех, кто отделался ушибами, осматриваем и пока оставляем здесь. У нас есть автобусы, но их мало и отправка отсюда затруднена. Сейчас главное тяжелые… – Парень затушил окурок о деревянный ящик и покачал головой.

Алексей вдруг вспомнил, как они радовались в тот день, когда Таня сообщила ему, что у них будет ребенок. Они долго ждали этого зачатия, трудились по ночам для его достижения, и наконец оно свершилось. Он вспомнил, как прикладывал ухо к уже большому, мерно колыхающемуся животу и слушал колебания еще не родившейся, но уже живущей своей жизнью доченьки. А она, вздрагивая, толкала его ножками, и от этого он испытывал колоссальную радость. Один раз он так сильно получил от нее в ухо, что долго слышал звон и не мог прийти в себя.

Они с женой ждали, когда наконец в их доме появится крохотное, трепетное, долгожданное, желанное создание, и дождались. Он вспомнил, как провожал жену в роддом, как ждал первого телефонного звонка, первого известия о рождении дочери. Вспомнил, как со страхом впервые в жизни взял ее на руки и абсолютно не знал, что с ней делать. А Анечка плакала и извивалась в руках, как маленький беспомощный, но голосистый червячок. Она описала ему руки, рубаху и брюки, и даже на ботинки попало.

Алексей вспомнил, как они с женой, усталые и сонные, по ночам меняли подгузники, кормили любимую кроху материнским молоком, пеленали и как долго и нежно укачивали ее на руках, пока она не засыпала. Он вспомнил, как они, уставшие от всех этих трудных дней и ночей, ругались по пустякам, даже матерились, но всегда безропотно выполняли свои родительские обязанности. Они безмерно любили друг друга и свою дочь.

А доченька глумилась над ними, изводя криком и капризами. Не хотела есть, пить, не хотела писать и какать в баночку, когда нужно было сдавать анализы в поликлинику.

Алексей вспомнил ее первые молочные зубки, первые шаги и как они умилялись, слыша ее задорный смех, видя ее улыбку и забавные детские движения. Они целовали ее во все места и радовались каждому ее грамму и сантиметру.

Прошел час, и солнце начало свой ежедневный путь ко сну. Его косые лучи кровавым закатом осветили место катастрофы и оставшихся в живых пассажиров. Алексей походил-походил и побрел куда глаза глядят.

– Майор, – вдруг окликнул его знакомый голос. Это был командир спасателей МЧС. – Нашел своих?

Коновалов ничего не ответил, только отрицательно покачал головой.

– Ладно, поступим так, – сказал спасатель, – в этой толчее ты все равно ничего не узнаешь. Сейчас следователи из УВД сверяют списки пассажиров поезда, выясняют, кто из них погиб, а кто выжил. Это кропотливая работа и долгая, но они обязательно посетят больницы и все установят. Может, твоя жена и дочь живы.

– Может, но с каждым часом надежда у меня улетучивается, – пробубнил Алексей.

Они обменялись телефонами, и Алексей вновь пошел искать среди людей.

Домой он вернулся поздно ночью, прошел в комнату, не раздеваясь, лег на кровать, уставился в потолок и заплакал. Через некоторое время его плач превратился в рев, он перевернулся на живот, уткнулся лицом в подушку и так простонал больше часа. Затем, измученный, заснул крепким сном.

Проснулся Алексей в двенадцать часов дня. К горлу подкатывал кислый ком, а на глаза наворачивались слезы. Остановить эту волну отчаяния он не мог и снова плакал. Он забыл про свою ответственную работу, про то, что его ждут на службе, и про секретное задание. Все его мысли были там, в несущемся навстречу крушению поезде.

Его охватила депрессия. Он целые сутки лежал, не ел, не пил и только плакал. У него почти без перерывов звонил телефон, но он не снимал трубку, а после часа трезвона, выключил его из сети. Он знал, что его разыскивает полковник Петрушин.

К вечеру первого дня начались звонки в дверь, но он не открывал.

Через сутки Алексей связался с командиром спасателей.

– Алло, здравствуйте, – хрипло произнес он, – это Коновалов.

– А, добрый день.

– Выяснили что-нибудь по поводу моих?

– Слушай, мне тяжело тебе сообщать, но твоих жену и ребенка не обнаружили. Мы нашли в больнице женщину с годовалой девочкой, ехавших в соседнем купе, но муж их уже забрал домой. У женщины травма головы средней тяжести и стресс, но она сейчас проходит лечение сном и обязательно поправится, а ребенок жив и здоров. Они остались живы потому, что по счастливой случайности вышли из своего купе в вагон-ресторан. А он находился в седьмом вагоне. Крушение застало их там, и им суждено было выжить, а твоих пока не нашли. Мы опознали почти всех и установили, что по описанию никто больше не был похож на твоих родных, – грустно сказал спасатель и повесил трубку.

Алексей вспомнил в мельчайших подробностях мимолетную встречу с тем счастливым отцом, чьи жена и дочь остались живы. Он вспомнил, как тот подрезал его на повороте, как посадил смазливую девицу к себе в машину и как они, наверное, поехали отдыхать и заниматься любовью. Тот папаша не переживал за свою жену и крошечную дочурку, а свободное время проводил весело и беззаботно.

«Повезло ему, чертовски повезло, – подумал Коновалов, – а мне нет».

Первый раз в жизни Алексей позавидовал другому человеку, дико позавидовал. Он был равнодушен к деньгам, к славе, к званиям, но в этом случае не мог успокоиться. Ведь он потерял самое дорогое в своей жизни – счастье, любовь и смысл дальнейшего существования.

Через сутки Коновалов позвонил эмчеэсовцу и поинтересовался, как дела. Тот ответил, что похороны состоятся на следующий день. Он также сообщил, что о его родных нет сведений. Скорее всего, они погибли.

Сергей поехал на кладбище и принял участие в траурной церемонии. В братской могиле были захоронены останки неопознанных людей, погибших в катастрофе. На большой деревянной плите были написаны имена и фамилии Тани и Анечки Коноваловых.

Алексей вернулся домой тихий и подавленный, вошел в свою квартиру, лег на кровать и заплакал. Люди плачут от одиночества, от жалости к самому себе и от безысходности.

Через несколько часов он встал, достал из кобуры именной «макаров», проверил наличие обоймы и передернул затвор. Когда убедился, что патрон в патроннике, вынул обойму и положил на стол. Он запер все двери и окна, отключил телефон, навернул на ствол пистолета глушитель, выключил свет и снова лег на кровать.

«Вот и все, – подумал он. – Через несколько минут я буду с вами, мои дорогие. Мне без вас жизни нет, к тому же я виноват в том, что вы погибли. Я не смог уберечь вас, и теперь выход для меня только один – смерть. Не надо было вам садиться в этот чертов поезд».

Алексей взвел курок, повернул пистолет дулом к себе и взглянул в его черный нарезной ствол. Сунул глушитель в рот, стал медленно давить на курок. Но опомнился, приставил пистолет к переносице и продолжил плавное надавливание.

Он уже додавил курок до конца и ждал, что вот-вот произойдет выстрел, но…. Вдруг в тишине ночной квартиры выстрелом прозвенел звонок от входной двери. Алексей рефлекторно вздрогнул, приподнял ствол, и в это мгновение боек рванулся к капсюлю патрона. Порох взорвался в гильзе и выбил в ствол девятимиллиметровую пулю. Послышался хлопок, и свинцовая градина ударила Алексею в голову в районе височной кости. Пуля срикошетила от кости, попала в стену, сплющилась и, выбив кусок бетона, упала на ковер.

Алексей, опаленный огнем пороховых газов и горячим прикосновением смерти, вскочил и отбросил пистолет от себя.

В дверь кто-то настойчиво звонил. Коновалов решил, что кто-то приехал за ним со службы, и поэтому не хотел открывать.

Он тихо, на цыпочках прошел в прихожую, заглянул в глазок и увидел полковника Петрушина. Он был один и, как показалось Алексею, немного навеселе. Коновалов наконец-то решил объясниться с командиром и открыл замки.

Грузный полковник медленно вошел и удивленно посмотрел на майора. Таким он не видел его ни разу в жизни. Алексей трое суток не ел и почти ничего не пил, так как ему ничего не лезло в глотку. К тому же он сильно переживал и от этого еще больше осунулся. Перед полковником стоял сутулый, убитый горем человек, скорее похожий на бомжа, чем на крутого агента элитного секретного подразделения. От былого мощного телосложения Алексея не осталось и следа, его некогда розовые щеки ввалились, взгляд потускнел, а мышцы, лишенные полноценного питания, одрябли. Он стал похож на высушенный гриб-боровик. Даже волосы на сморщившейся голове поседели.

– Так, так, – произнес полковник и захлопнул за собой дверь. – Сорвал правительственное задание.

– Я больше на правительство не работаю, я в отставке, – тихо произнес Алексей, прошел в комнату, лег на кровать и уставился в потолок. По его щеке медленно текла кровь из рассеченной пулей кожи. Полковник заметил рану, но ничего не сказал.

– Ты сорвал ответственное задание. Что случилось? – повторил он.

– Я сегодня похоронил жену и дочь, а так ничего больше не случилось, – безразлично ответил тот.

– Соболезную, – сурово произнес Петрушин и продолжил начатую им тему: – Ты сорвал задание и за это пойдешь под трибунал.

– Никуда я не пойду, – ответил Коновалов, – у нас под трибунал не ходят, некого теперь судить.

– Одевайся и поедешь со мной.

– Я останусь здесь и с места не двинусь.

Услышав его ответ, полковник вытащил руку из кармана, и Алексей увидел зажатый в его ладони пистолет с глушителем.

– Тем лучше, – покачал он головой, – а то самому как-то не получается.

Услышав эти слова, полковник вскинул на него удивленный взгляд и посмотрел на стол. Там валялся пистолет Коновалова. Затем взглянул на стену с пулевой выбоиной, на струйку крови, запекшуюся на левой щеке, и опустил оружие.

– Зачем же ты так, Леша? – по-отечески спросил командир. – Тебе только тридцать, живи и радуйся.