Текст книги "Трамвай желанiй"

Автор книги: Andrew Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава пятая

Декларирование желаний В тоннельных недрах метро Антон закрывал глаза и, когерентно отдаваясь резонансу вибраций вагона, думал о… Нет, не о ребенке и деньгах, которые он должен был достать. О себе несчастненьком думал. Об Игоре Сохальском, который теперь министр. О Ритке, которую тот поматросил и бросил с уверенностью человека, который знает, что будет у него еще тысяча и одна такая красавица.

Однолюбство, оно от слабости? – спрашивал Антон сам себя.

Ведь бабничество – это удел сильных! Невозможно себе представить быка-чемпиона-рекордиста однолюбом. Случись такое – вымерли бы млекопитающие, подобно динозаврам. Все попросту остановилось бы, если бы породистые – умные и сильные, чемпионы по боксу и по шахматам – перестали шариться по девчонкам, а уткнулись в свои семейные углы.

Ведь правильные девчонки, если и захотят родить, то родить всенепременно от незаурядного… Не от такого, как он, Антошка, запрограммированного середнячка.

Им подавай ярких личностей с правильными генами. Таких, как Семин или аристократ Сохальский. Истинный аристократ.

И если отбросить всю порожденную старой ревностью ненависть к Игорю, что невыносимой кислотой жгла-выжигала нутро, то Антон любил Игоря… Любил за то, что именно у него и нахватался за пять лет учебы какого-то приобретенного остроумия. Не врожденного, как у Игорька, а именно приобретенного – наработанного, как у юмористов-одесситов, у которых шуточки – профессия.

Ах.

Ведь это именно благодаря дружбе и общению с Игорьком, он, Антоха-простачок, из простачка-маминого середнячка стал более-менее начитанным парнем. Ведь как он всегда тянулся к Игорьку, к общению с ним! Еще на первом курсе, на обязательной для абитуриентов сентябрьской картошке он сразу заметил, как тянутся самые умные и красивые ребята-девчата к Игорьку. И если у перманентно опивавшихся пивом идиотов-рабфаковцев весь юмор был замешан на матерном "ниже пояса", а в концовке всех их анекдотов либо кого-то трахали в зад, либо обмазывали фекалиями, что было АХ КАК СМЕШНО, то у Игорька юмор был совсем иного свойства. Так что…

Игорьку, по большому счету, Антоха был обязан, как отцу родному, которого, кстати говоря, и не было у Антона, выросшего подле юбки мамки-неудачницы.

Антон давал себе отчет в том, что Игорь сыграл в его жизни большую роль. Роль недостижимого идеала, образца. Ведь для того чтобы стать таким, как Игорь, надо было и родиться в семье умных талантливых родителей и вырасти в профессорской квартире среди книг и картин, а не в помойной коммуналке, где светочем познанья – выпуклый голубой экран с Петросяном…

Антоха ужасно хотел стать таким же умным, как Игорь.

Он просил у Игоря книги, и тот ему не отказывал – давал. И Камю, и Кьеркегора, и Юнга, и Сартра, и Маркузе…

Игорь был ироничен.

А еще он был как-то совершенно породист!

И эта его тонкая грустная улыбка.

Неужели? Неужели Игорь отрабатывал эту улыбку перед зеркалом? Как бы это было низко! Такая умная ироничная улыбка может органично идти только от породистости.

И у Антохи-середнячка, как он ни старайся, сколько "маркизов" да Камю не прочитай – никогда у него такой тонкой иронии не будет ни в глазах, ни в уголках слегка скривленных губ.

И Ритка целовала эти его, Игорька, уголки губ.

При всех целовала.

Потому что красавица. А красавица всегда выбирает самого-самого. Ну не Антоху же середнячка ей выбирать! Уж скорее, по логике контраста Апулеевской эротики, красавица-матрона отдастся ослу, чем середняку-студенту. Ну, с ослом это уж литературно-поэтическая гипербола, а вот с опившимся пивом фигуральным ослом – это вполне! И Ритка бы могла. Она ведь могла на Новый год на третьем курсе станцевать на столе голая – в одних только черных чулочках да на шпильках. И ни одна свинья не посмела хрюкнуть и осклабиться! Потому как это было действо великое и естественное. Потому как Ритка тогда была как бы… Как бы и Игоря, и Витьки… Между ними тогда было некое непонятное соперничество. Непонятное, непостижимое соперничество, когда двое совершенно блестящих и совершенно разных в своем блеске достойных Риткиной красоты кавалеров – не дрались… Не дрались, но как-то подспудно, не показывая никому вида, тихо соперничали, перетаскивая Ритку то в одну сторону, то в другую. Как в длинной затяжной позиционной войне – линия окопов переходит то в одни руки, то в другие. И как бы линия эта – НИЧЬЯ.

Ритка любила их обоих – и Игоря, и Витю Семина.

А Антон любил Ритку.

А ему Ритка не светила. Не светила вообще.

И что ему оставалось, Антохе-середнячку?

Только мечтать.

И онанировать ночами. Дрочить морковку. И мечтать о Ритке.

А она его даже не воспринимала как мужчину.

Спрашивала Семина: "А че ты на наши пати-суарэ один ходишь, без гелфрэнда?" А Антохе такого вопроса не задавала. Потому что у Антохи гелфрэндов отродясь с первого по пятый курс не было… А вот у Семина – вокруг него табунами девчонки ходили, роями вились. Парень с гитарой. Парень с машиной. За себя да за девчонку свою постоять умеет.

– Мне на вечеринку с девушкой? – хмыкал Семин. – Чтобы ты ее с собой сравнивала?

И мне потом бы в утешение говорила, де, молодец, Витька, и палец большой показывала и подмигивала? Для этого?

Витька хмыкал и красиво закруглял тему: "Нам на наших суарэ тебя одной вполне предостаточно, и мою сексуальную физиологию тащить в нашу компанию считаю необязательным. В другом месте оттянусь!" Такой вот Витька был тонкий и благородный.

Сволочь!

Поезд тряхнуло, запищали пневматические тормоза, и вагон стал посреди тоннеля.

Поезд стоял, и Антоха глядел на пыльно-серую стену тоннеля, сложенную из ребристых тюбингов…

Метро.

Каждый день половина человечества по полтора часа добровольно находится в подземелье. Рядом с чертом, рядом с лукавым.

Проходит ли это бесследно для человечества?

Вот англичане тут опубликовали свои исследования – о чем думают люди, едущие в метро?

Об однолюбстве, наверное, только он один, Антоха середнячок, думает. Грызет эту тему годами, никак не сгрызет.

Однолюбство от слабости?

А как же тогда у великих героев великого эпоса? У всех этих Зигфридов и Брунгильд-Кримхильд?

Почему он на всю свою жизнь полюбил Ритку?

Почему?

От слабости?

Или, наоборот, от избранности, от той избранности своей, которую пока только не в силах объяснить.

Просто у ОЧЕНЬ понимающих… у ОЧЕНЬ способных воспринимать красоту есть склонность к однолюбству.

А Антон мог воспринимать. А Антон имел способность.

Вот ведь у опившихся пивом ослов-рабфаковцев этой способности не было! Им Риткина красота была абсолютно до фени!

Поезд все еще продолжал стоять. Видимо, впереди другой поезд задержался с отправлением со станции.

– А как с любовью к Богу? Вот уж где однолюбство предполагается императивом!

Антоха снова усмехнулся своим мыслям. Он поймал себя на том, что Игорь бы оценил эту сентенцию. Оценил бы! И иронично усмехнулся бы уголками губ.

Уголками губ, в которые Ритка при всех целовала его в тот Новый год.

Игорь тогда сказался больным и почти не пил.

Зато Витька Семин наливал себе и Антохе подливал.

А Ритка была как егоза. Все прыгала – скакала по квартире…

Они тогда отмечали на хате у Игоря. Родители у него отправились в Москву к друзьям, оставив апартаменты на разграбление беспутной молодежи. Хотя вряд ли родители Игоря считали своего воспитанного сыночка беспутным.

Игорь был бледен. И бледность эта так шла к его тонкой и спокойной иронии.

На Ритке была короткая мини, из-под которой периодически являлись кружевные края чулочков… над которыми восхитительным контрастом ослепительно сверкали порой – и ослепляли – тугие и еще не утратившие сочинской загорелости милые места Риткиного организма.

Ритка вела себя нервно.

Она то вскакивала и начинала носиться по квартире, то прыгала на диван к Игорьку под бочок…

Гуляние по улице на этот Новый год отпадало из-за Игорева недомогания. Поэтому-то и искала выхода Риткина энергия. Так бы выпили за столом – да выбежали бы на двор, как всегда, покидаться снежками, потолкать друг-дружку в сугроб! Но Игорь температурил.

Поэтому глядели идиотский "Огонек" и по очереди комментировали номера, изощряясь в остроумии. В конце концов стали повторяться, сходясь на том, что все в телевизоре – бездарности и гомосексуалисты.

Потом телик выключили и решили, что забацают свой "Огонек", не хуже останкинского.

Первым выпало выступать Витьке Семину.

Ну, за ним никогда не пропадало.

Гитарист, певец, не хуже некоторых профессионалов.

Витька махнул очередные полстаканчика и выдал песню. Оказалось даже, что новую.

И кстати – Новогоднюю. В песне было про шампанское, про девичьи глаза. Что глаза эти, как зеленые огоньки на приборной панели машины. Когда машина мчится по свежевыпавшему снегу… И когда машину заносит на поворотах.

Игорь похлопал.

А Ритка, как ни странно, даже и не улыбнулась.

Хотя Антоха был уверен, что песня эта имела к Ритке самое прямое отношение.

Потом выпало представлять Антошке.

У него была "коронка". Он показывал смешные глупые фокусы с платочком, с пальцами, со шнурком от ботинок. Фокусы были совершенно идиотские, а оттого и смешные. Он так пропускал за головой свернутый в трубочку платок, что сидевшим впереди зрителям казалось, будто Антон пропустил этот платок из одного уха в другое прямо сквозь голову… При этом, дергая платок за концы и двигая его слева направо, справа налево, Антон корчил уморительно идиотские рожи, от которых Ритка искренне хохотала. И даже Игорь – и тот не мог удержаться, произнеся что-то вроде "полное кретинство!" Самого Игоря по болезни от участия в концерте освободили.

И настал Риткин черед.

Тогда-то и испытал Антоха свой величайший в жизни стыд.

Причиной которого стал именно Игорь.

– Ритуль, я тебя прошу, под мою любимую, – сказал Игорь и откинулся на диване, готовясь к самому эссенцированному зрелищу – к самому-самому. К тому, что стало гвоздем не только программы того памятного вечера, но стало потом невынимаемым гвоздем из Антохиной головы, гвоздем из Антохиного мозга…

Ритка задорно улыбнулась. Метнулась к музыкальному центру… И включила ту кассету, с "Модерн Токинг", где про братца Луи…

– Антош, убери со стола лишнее, – бросил Игорь, не отрывая глаз от Ритки.

А Ритка уже начала свой танец.

И начала освобождаться от лишнего.

И ведь правда.

Такой красавице…

Зачем на ней юбка?

Зачем на ней свитерок?

И даже лифчик с трусиками – к чему они, если есть там, под ними, такая красота!

Антоха, задыхающийся от нахлынувшего сердцебиения Антоха едва успел подхватить салатницу с парой-другой тарелок, как воздушная Ритка вспорхнула на стол.

Антоха смотрел то на Игоря, то на Витьку Семина.

А у тех, как видно, никакого сердцебиения. Им – хоть бы хны!

Витька склонил голову к гитаре и, перебирая струны, пытался подыграть Дитеру Болину – Бразер Луи-Луи-Луи…

А Игорь, он раскинул руки по спинке дивана и улыбаясь глядел на Ритку снизу.

Глядел ей прямо в низ голого живота.

Прекрасного, изящнейшего живота с круглой впадинкой загорелого в Сочи пупочка.

Один раз.

Единожды в жизни увидал Антоха обнаженную красоту.

И ничего – остался жив!

И даже не покончил жизнь самоубийством потом, после этого унижения.

Почему унижения?

Потому что Игорь потом сказал ему:

– Леди Гадайва нагая скачет по Лондону, но чернь своими похотливыми взглядами не портит ее. Потому как чернь и леди находятся в непересекающихся пространствах.

И он сказал это, глядя на Антона.

И Антоха понял, что на этой вечеринке он выполнял обязанности официанта.

Не более того.

А если официанту разрешили подглядеть какие-то шалости подгулявших господ, то господа компенсируют это, дав официантам понять, кто есть кто и что здесь кому принадлежит.

Послевкусие утра того Нового года было самым омерзительным в жизни Антона.

Он был объявлен чернью.

И проглотил это.

– Не обижайся на Игоря, – сказал потом Витька Семин, – у него температура была…

А потом Витька улыбнулся и добавил: – А Ритка – все же чертенок!

***

Стуча по клавишам, прописывая диалоги своей ПИЕСЫ, Антоха видел ту, нагую Ритку.

Ее колышущуюся в танце грудь.

С острыми, нежного розового цвета сосками.

Картина вторая

Он и она Она: Я красивая и жутко сексуальная. Люблю философию экзистенциалистов, живопись импрессионистов и литературу от пост-модернистов. Играю на скрипке… когда голая… Это та-а-ак сексуально! И в третьей части дивертисмента Паганини, на двадцать шестом такте, я обычно кончаю… И громко рыдаю… просто вся содрогаюсь в рыданиях. От сексуальности своей и природной музыкальности. Я тонкая… и звонкая… Как скрипка. У меня и формы – скрипичные – талия, бедра…

Пишите мне… пишите мне те, кто ценит истинную женскую красоту и чувственность.

Я хочу найти именно такого… Я хочу найти своего черного Паганини! Чтобы он играл со мной, играл на мне, играл и играл, играл и драл… Драл… Драл…

Смычком, по-черному… А-а-а-а!!!

Он: Привет, Страдивариевна! Или, может, Аматиевна? Же не сэ па бьян – ескюзе муа, силь ву пле! Пишет тебе черный Паганини. Самый черный. Чернее не бывает. Потому что мой папа был африканский негр, а мама тогда училась с ним вместе в институте.

И когда я родился, папа как раз закончил учебу и уехал к себе в Мозамбик. А мама назвала меня Паганини, потому что хотела тогда с горя отравиться поганками, но вместо этого словила кайф и ей было видение Джими Хендрикса… И он ей сказал, что когда я стану большой… у меня будет самый большой… В общем, дорогая Амати-собака-майл-ру… Приходи ко мне со скрипкой. Я буду на тебе все рвать.

Срывать, а потом играть… Смычком… смычком… А потом ко мне придет мой друг, и будут уже два смычка… Два…

Она: Я кончила два раза, пока читала твой мэйл. Ты кайфовый. Но все же я хочу кончить не два раза, а пять раз… Так что напиши мне еще… Еще, еще и еще… И сильнее, и крепче, и глубже… И умнее. И не забывай про мой тонкий интеллект!

Истинная сексуальность в глубоком проникновении в бездны самых тонких эманаций.

А моя центральная нервная система так чувствительна и западает именно на культур-мультур…

Вот у меня был до тебя один узбек из Белоруссии. Он так возбуждал меня своими рассказами о горловом пении тувинских министров, что у меня даже шла носом кровь…

Он: Страдивариевна! Я в тебя просто влюбился. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Потому что истинный секс может быть только с собственной женой, и те, кто этого не понимает, или полные идиоты, или латентные импотенты и скрытые орало-педерасты… предрасположенные к раннему семяизвержению и не на фэйс, а в трузер… Когда еще не только застежка лифчика не расстегнулась, но еще даже шампанское не откупорилось… Так что приходи ко мне – свадьбу репетировать вместе с первой брачной ночью.

Она: О мой Черный Паганини – повелитель моих самых стыдных сновидений! Вчера ночью мне приснился гиперсексуальный сон, где ты изнасиловал моего плюшевого мишку. Я прямо с утра, вместо занятий в музыкальной школе, пошла к доктору – сексопатологу – на консультацию. И он растолковал мне этот сон… Он так мне его растолковал… Так рас… рас… рас-толковал… Рас, потом еще раз, потом еще…

И все толковал, толко-вал. Толкал, толкал, заталкивал… И я… я… Я кончила…

Я покончила с моим непониманием. И у меня как глаза раскрылись. О эти мудрые!

Карлуша и Зигмундуша… Оказывается, то, что ты изнасиловал моего плюшевого мишку, означает, что я созрела… Что я созрела для того, чтобы расстаться с плюшевым мишкой, с которым я спала все свое невинное детство, не знавшее радостей орального и анального секса… И вот теперь настала пора спать не с плюшевым мишкой, а… а… с… Вообще-то доктор сказал, что настала пора спать с ним – с доктором сексопатологом… Но я-то хочу спать с тобой!

Он: О моя скрипка! Я твой смычок… О моя печка, я твой сверчок! Но нет, если ты печка, то я, наверное, кочерга или ухват! Захват, прихват и в три хода – мат…

Я твой гроссмейстер Фишер, я твой эскейпист Гудини, я твой физиолог Павлов… Ты моя… Ты моя Айседора Дункан! Ты моя Зинаида Гиппиус! Ты моя бабушка Заглада, ты моя теннисистка Анна Курникова и артистка Инна Чурикова, ты моя гимнастка Кабаева и чеченка Алла Дудаева… Я твой поршень. Я твой насос. Я твой паровоз!

Она: Он целовал меня взасос… Когда я была маленькая, мой брат, который был еще меньше меня, спросил маму и папу, когда мы вместе с дедушкой и бабушкой и добрым десятком гостей сидели за каким-то ритуальным семейным чаепитием: "А где это такое место на человеческом организме – этот таинственный засос, куда бывает дядя тетеньку целует?" А я тогда ужас какая нетерпеливая была и, опережая всех, как закричу: "Знаю, знаю! Засосы – это вроде пятен на сисечках, которые после прихода дяди Левы появляются, потому что я слыхала, как мама один раз по телефону тете Зине говорила: "Вот Федя завтра из командировки приезжает, а у меня все груди в Левкиных засосах…" Он: Детская сексуальность – самая сексуальная сексуальность во всем мире…

Она: Я тебя хочу, мой зайчик!

Он: И я тебя, моя кисонька…

Альт-контр-делит. Перезагрузка.

Картина третья

Он и она.

Он: Я с самыми серьезными намерениями хочу познакомиться…

Она: И я с самыми серьезными намерениями хочу познакомиться…

Он: Знаешь, в детстве, когда еще не было Интернета…

Она: Разве были такие времена?

Он: В общем, тогда, когда за порнушку еще чуть ли даже не сажали…

Она: Одним словом, до великой октябрьской сексуальной революции…

Он: Ну, типа того. В общем, когда порнуха еще была редкостью, попался мне, школьнику, в лапы дешевый шведский или немецкий журнальчик с этакими фото – комиксами, типа истории в картинках.

Она: Ну?

Он: И вот там девушка в своей комнате раздевается, а в комнате телевизор работает, и на экране телевизора – диктор молодой, с усиками такой, в пиджаке, какой-то текст усердно читает. А девка эта в комнате и лифчик уже сняла, и чулки.

И трусики… А диктор на экране вдруг от текста глаза оторвал и начал на девицу эту поглядывать. А она на кровать присела и томно так себя ручками оглаживает по разным всяким чувствительным своим местам… и тут диктор этот в телевизоре не стерпел и…

Она: И что?

Он: И вылез-таки из телевизора и, естественно, на бабу эту – скок!

Она: Такова сила искусства!

Он: Такова.

Она: Это ты к чему рассказал?

Он: Это я к тому рассказал, что я имею самые серьезные намерения познакомиться…

Она: А мы рази не знакомы?

Он: Да я даже не уверен в том, что ты женщина? Что ты не картинка, которой управляет бородатый мудила-программист… Наше знакомство – это эрзац. Это суррогат знакомства. Я даже не могу тебя потрогать.

Она: Зато ты застрахован от венболезней, правда ведь?

Он: Ну, если следовать твоей логике, то тот, кто не пьет вина, застрахован от цирроза печени и от белой горячки… Венболезни – это неизбежно-необходимые издержки натуральных радостей… А твой виртуал – тоже еще неизвестно какими болезнями чреват…

Она: Ну-ну!

Он: А потом, насчет венболезней. У одного американского писателя был такой пассаж, что стерильное пиво – сваренное в закрытом автоклаве – совершенно невкусное… Истинно хорошо то пиво, что сварено в деревне в открытом котле, куда и листик с дерева упадет, и червячок, и паучок с паутинкой…

Она: А ты – эстет!

Он: Да, не без того.

Она: И умен…

Он: Те, кто поглупей, те в натуральном реальном режиме сексуются.

Она: Не совсем точно – не те, что поглупей, а те, что попроще.

Он: Пора перезагружаться…

Она: Постой… Не уходи…

Он: Тебе одиноко?

Она: Очень.

Он: Я тебе почти что верю.

Она: Разве можно верить отчасти? Особенно – красоте!

Он: Можно. Потому что любая приманка тоже выглядит красивой. И червяк на крючке рыболова для карася в пруду выглядит воплощенным очарованием.

Она: И зачем, интересно знать, мне требуется тебя ловить? Не ты ли сам тут давал объяву, что мечтаешь познакомиться с красивой и умной девушкой для общего досуга и интимных встреч?

Он: А где гарантия, что я – это я? И что мою объяву не давала какая-то лукавая девчонка – программистка-лесбиянка и мужененавистница?

Она: Сеть рождает фобии, как у Гойи – сон разума порождает чудовищ…

Он: Ладно, вот тебе анекдот про сеть: Прибежали в избу дети – второпях зовут отца: "Тату, тату, наши сети притащили мертвеца"…

Она: Так это мы в школе проходили, а насчет аллегории… то мертвец – это я что ли? Посмотри, какая я, какая у меня грудь, какие ножки, какие ручки!

Он: Не мертвец буквально, а подделка – фэйк… Картинку на мониторе показывать мне может и любая старая кочерга – шестидесятилетняя доцентесса с кафедры программирования – оттягивается таким образом… Это как игрушки в Вольфа или в гонки "Формулы-1" – дают среднестатистическому слабаку некий шанс помыслить себя спецназовцем ин экшн, или Мишей Шумахером на трассе в Монте-Карло… Так и любовный диалог в сети. Поэтому-то и не перевести его в реал.

Она: Дурак! Я-то не против! Давай завтра в девять в кафе у метро… Реал.

Он: А потом – секс.

Она: Если мы друг другу…

Он: Ага! Вот тут-то я тебя и поймал!

Она: На чем?

Он: И ты не врубилась? Тогда послушай анекдот… Слон слониху трахает…

Она: Достаточно, врубилась.

Он: То-то и оно! Ты – это не ты. Я только еще не совсем точно решил – ты мужик или старуха-доцентщица?

Она: Ах, ты мой Родя Раскольников! Старуха-доцентщица! Вот это класс!

Он: Ты – мужик, сомненья прочь, бабы такими резкими на реакцию не…

Она: А ты – баба, потому как мужик – он порешительнее от природы.

Он: Ну-у-у-у…

Она: А как все же мои ножки? А? Получил мою фотку в бикини?

Он: Я ее картинкой рабочего стола заделал, и вордовская иконка у тебя как раз на левой титечке, а на правой – иконка моих документов…

Она: Пошляк, я обиделась.

Он: Послушай анекдот…

Альт-контр-делит. Перезагрузка.

Действие второе

Картина четвертая

Он и Она.

Он: Привет, Джульетта Тридцать Восемь!

Она: Привет, мой Ромео Сорок Пять!

Он: Вот теперь наш мир совсем запутался в своей логике. Ромео Джульеттовой фотки никогда не видал, а ее саму – только снизу на балконе, в невыгодном ракурсе да при отсутствии нормального освещения. А разговаривал с ней – едва парой слов перекинулся… Почему в средневековой, скажем, Вероне Джульетту можно было насмерть полюбить почти не глядя, и натуральность чувства к ней до сих пор не вызывает ни у кого никаких сомнений, а теперь – имея всю исчерпывающую о современной Джульетте – даже фотку ее в бикини и без, и все ее лайкс – дислайкс – и весь бэкграунд ее кюрикулюм витае – а возникни у кого к ней чувство – будут сомневаться, причем все… Причем первым будет сомневаться тот, в ком чувства возникли. Вот ведь парадокс какой! И либо врет этот Вильям наш, понимаете, Шекспир вместе с его декамеронным предтечей, либо врут нынешние…

Она: Нынешние врут. Однозначно!

Он: Что, не веришь в инстант лав – эт ферст сайт?

Она: Верю…

Он: Тогда и я пока верю, что ты женщина…

Она: Ну, так пригласи меня в кафе…

Он: И придет старуха-доцентщица…

Она: А-а-а-а! Я все поняла.

Он: И что ты поняла?

Она: Что важно не само свидание, а ожидание свидания…

Он: И теперь ты в который раз посеяла в моем сердце сомнение – ты слишком умна для женщины.

Она: Ну ведь это на поверхности лежит – в основе целевой мотивации поведения Дон-Жуана лежит не конечное обладание и кайф от…

Он: Обладания туловИщем…

Она: Фу!

Он: Ага!

Она: Что, "ага"?

Он: Это я так – себе, извини, что прервал…

Она: Его конечная цель не обладание очередной Донной Анной, иначе бы он рано или поздно остановился и либо женился, либо завис…

Он: Подсел на Донне Анне…

Она: Точно – подсел… Так вот, а он не подсел, а шарит дальше – сканирует поле Кордовских барышен…

Он: Потому что ему важен сам процесс.

Она: Как и тебе важно не свидание со мной, а виртуальные…

Он: Виртуальные – что?

Она: Ну… шарения…

Он: Доцентщица – бля буду!

Она: Не ругайся!

Он: На дизайнершу семнадцати лет ты не похожа – какую фотку ни поставь! Пушкина с Байроном – читала, про Шекспира – тоже не по телику слыхала – определенно доцентщица!

Она: А анекдот ты такой слыхал: Камю читала, мол? – Тогда в койку!

Он: Университетский это анекдотец, мамаша-доцент… Не народный… Не фидошный…

Она: А что, в школе, милый мой, девочки уже книжек не читают?

Он: Вы отстали, герр профессор, в школе девочки теперь если что и читают, так не более чем в объеме аннотации к сериалу противозачаточных таблеток…

Она: Нахал!

Он: Просто жизнь мы с вами видим с разных сторон от преподавательской кафедры, да и воспоминания о школе у меня втрое посвежей…

Она: Тебя зациклило и понесло вразнос – перезагрузись…

Он: Подумаю…

Она: А впрочем. Сейчас мода такая пошла, сейчас мальчики – малолетки – охотятся за зрелыми любовницами…

Он: Да? А зачем?

Она: Ну-у-у. Потому что она опытней…

Он: Сомневаюсь. Скорее, наоборот, современная гирла в шестнадцать лет уже все радости жизни познала, а мамочки в свои сорок теперь только робко мечтают об орале-анале или ля мур де труа, мечтают, а и боязно уже, да и целлюлит мешает…

Она: Циник!

Он: А ты – точно старая… Ты за мамочек-то обиделась! Была бы молодая – поржала бы, прикололась, а ты…

Она: А я, может, и за свою маму обиделась, неужели она?..

Он: А за себя не обиделась. Что в шестнадцать ваша сестра уже все перепробовала и от жизни – устала?

Она: Ага! Мол, нас – не догонишь, в смысле, что мы видели-перевидели – вам за сто лет… не догнать.

Он: В самое яблочко!

Она: Нет, не обиделась. Просто… Просто есть девочки целомудренные.

Он: Только если уродки и калеки…

Она: А если хорошее домашнее воспитание?

Он: She is leaving home – bye – bye…

Она: Мне надо подумать…

Альт-контр-делит. Перезагрузка.

Засыпая в самолете под мерное жужжание двигателей, болтовню пассажиров и вкрадчиво-любезный щебет стюардессы, Ритка вспомнила приятелей. Звуки родной речи напомнили, что ли? Совсем отвыкла – уже и забыла, когда последний раз за этот месяц говорила по-русски!

А тут попутчики, и стюардесса – русская, хотя рейс "Эйр Франс". Еще час – и она будет дома, в Питере. Как там Игорь, и Витя, и Антон? Почему-то она думала сразу о всех троих, а не об одном Сохальском, хотя, казалось бы… Да и внешне высокий широкоплечий Виктор эффектнее Игоря, ничего не скажешь. Какая-то у него восточная примесь есть, вроде он говорил, да и видно – смуглый, темноволосый.

Витька манерничал, отрастил вот длинные волосы, так что на первый взгляд кажется хрупким и женственным, но вблизи становилось ясно, что подобное впечатление обманчиво, а на самом деле – сплошной комок мускулов. Ну да, спортсмен. Ловкость и собранность чувствуются в каждом движении. Но любила она все равно Игоря, хотя и забыть два года романа с Витей тоже не могла, равно как и обиду, причиненную им.

Игорь сейчас тоже ничего смотрится – крепкий, основательный. В отличие от Витьки с его богемными замашками, гавайскими рубахами или невероятной расцветки платками и галстуками, Игорь не выпендривается. В университете его поддразнивают "мистер Сохальский". Аккуратная короткая стрижка, костюмы или в крайнем случай стильный темный свитер, ненавязчивый запах туалетной воды… У них на экономическом, а еще у юристов многие ходят на занятия в пиджаках.

А черты лица у Игорька довольно грубые, но это даже симпатично выглядит. Но если будет сидеть над книгами да бумагами – расплывется, наверняка, лет через десять, у него сейчас уже заметна некоторая мешковатость, предрасположенность к полноте…

Маргарита представила себе Игоря через десять лет и чуть не засмеялась. Словно к фотографии молодого человека пририсовываешь усы, бороду, седину, очки, брюшко…

Нет, бороды и очков не будет, но вот залысины на лбу и на висках появятся, это как пить дать. У него слабые, тонкие волосы, это Ритка хорошо помнила на ощупь.

Зато костюмы станут дороже, а весь облик – респектабельнее. Да, выглядеть Игорь будет солидно! А вот Витькины кудрям ничего не грозит, это точно! То есть длинные лохмы можно остричь, но волосы все равно останутся густыми, как сапожная щетка или проволока.

А хорошо, что они у нее есть! И перед людьми не стыдно за таких поклонников.

Антон… Какие же они смешные! Совсем еще мальчишки! Она прошептала с улыбкой "мальчишки!", чувствуя себя страшно взрослой, умудренной опытом. Большая благодарность – тебе, Париж! Ты помог вылупиться из куколки прекрасной бабочке. Пусть она пока еще не освоилась с новым обликом, плохо владеет крыльями, но уже стала иной, не такой как вчера, и это изменение необратимо…