Текст книги "Суд на Янусе (перевод О.Колесникова)"

Автор книги: Андрэ Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

4. Грешник

Тейлос стоял у изголовья койки, сводя и разводя руки, словно хотел схватить что-то несуществующее. Он наклонился к Нейлу, то и дело облизывая губы бледным языком.

– Ты видел что-то, ты видел! Сокровище? Какое сокровище, парень?

Все двенадцать инопланетных рабочих спали в одном специально отведенном для этого помещении. Все они, кроме Ласьи, который остался снаружи, как надзиратель, окружили Нейла. Одиннадцать пар глаз уставились на него.

– Ласья его выкопал, потому что дерево зацепилось ветвями. Я тянул веревку, а он копал. Вдруг он оттолкнул меня и позвал Козберга. Я увидел в земле что-то блестящее – вот и все.

– Зачем, зачем было звать Козберга? – спросил Тейлос, обращаясь ко всей компании. – Отнести клад в порт, и любой торговец выхватит его из рук и даст цену, достаточную, чтобы можно было уехать отсюда.

– Нет, – сказал, покачав головой, Ханноза, неразговорчивый человек, один из тех рабочих, что были здесь уже долго, – ты не в курсе, Тейлос. Ни один из торговцев, прибывших на Янус, не будет иметь дела с нами, потому что в противном случае потеряет портовую лицензию.

– Капитан – может быть, – согласился Тейлос. – Но не говори мне, что вся команда так уж и отвернется от выгодного дельца на стороне. Послушай, ты, грязный корчевщик, я с Корвара, и знаю, как можно пристроить сокровища. За диковинные вещи дают большую цену, достаточно большую, чтобы неплохо заплатить всей цепочке – от члена команды до финального продавца в каком-нибудь богатом месте.

Ханноза по-прежнему качал головой.

– Тут дело в доверии. Ты знаешь, или должен знать – в любом порту это означает наказание по полной строгости. За последние три года только в этом районе было найдено пять кладов, как говорят. И со всеми поступили одинаково: уничтожили под внимательным наблюдением.

– Зачем? – спросил Нейл. – Разве они не понимают, что это важные находки?

– Для кого важные? – возразил Ханноза. – Для любимцев небес важнее всего их вера и их образ жизни. Если известия о таких находках дойдут до археологов, придется открыть двери всем этим людям, которые бросятся на Янус. Это означает контакт с другими обычаями и верованиями. Любимцы небес считают, что этого не должно быть. С их точки зрения в этих предметах заложено зло, вот они и уничтожают его.

– Это же глупо! – Тейлос ударил маленьким кулачком по койке. – Абсолютно глупо ломать такие вещи!

– Подойди, скажи об этом Козбергу, – посоветовал один из рабочих. – Мы же, поскольку во время Церемонии продолжали работать на полях, должны немного отдохнуть, – и он вытянулся на своей койке, подавая пример другим.

Тейлос подошел к окну, хотя что он мог отсюда увидеть, Нейл не знал. Сам Нейл лег и закрыл глаза. Все его тело дрожало от сильного возбуждения, и он опасался, как бы остальные в комнате не почувствовали этого. Значит, он сделал невозможное, утаив для себя часть находки? Видно, удача благоволила ему.

Закрыв глаза, он снова увидел эту трубочку, ее цвет, ее узор и ощутил в ладони ее гладкость. Что это такое? Для чего она была сделана? Кто оставил ее там и зачем? Спрятано про запас, или поспешно укрытая добыча? Хотелось бы порасспросить окружающих насчет других находок, но можно ли это сделать, не выдавая никому, что он знает об этой находке больше, чем говорит?

Если ему удастся сохранить свою находку, то прав ли Тейлос? Можно ли будет договориться с каким-нибудь членом экипажа? И каким образом он сможет впоследствии объяснить наличие у него денег? Впрочем, потом будет время, полно времени, чтобы об этом подумать. Все зависит от того, хорошо ли он спрятал трубку.

Зеленый, золотой, красный, синий и другие цвета, названий которых Нейл не знал, смешивались, кружились, составляя то один, то другой узор. Как хотелось бы Нейлу снова взять эту вещь в руки и посмотреть на нее подольше. Это была красота сама по себе, даже больше, чем красота: сердечность. Взять бы ее в руки и принести Милани… Нейл вертелся на жесткой узкой койке возле стены из ободранных бревен.

– Выходи! – приказал Козберг, распахнув дверь. Рабочие немедленно подчинились его реву.

Нейл вышел вслед за Ханнозой и увидел во дворе все население участка. Младенцы протестующе кричали на руках у матерей. Ребятишки стояли нахмуренные, удивленные. Сам Козберг, держа шапку в руках, стоял во главе всего семейства истинно верующих, лицом к человеку в длинном сером плаще поверх обычной тусклой одежды поселенца.

Незнакомец был с непокрытой головой, и его всклокоченные волосы были такими же серыми, как и плащ, так что трудно было разобрать, где кончаются волосы и начинается ткань. На лице с густой бородой выделяется острый, как клюв, нос и удивительно бледные, с красным ободком, глаза. Один глаз все время слезился, слезы капали на широкую бороду и блестели на ней.

– Грешники! – словно кнут, хлестнул голос, такой же повелительный, как и у Козберга. Заметный трепет пробежал по семейству верующих при этом обвинении. – Темная Сила пробралась на ваш участок, чтобы поставить свою ловушку. Тьма тянется только ко тьме. Ваше Небо закрыто облаками.

Одна из женщин застонала. Два ребенка захныкали. Человек в плаще обратил взор к небу, которое действительно было облачным, более темным, чем обычно бывало по утрам, и запел, вернее, захрипел, как ржавая пила. Слова песни Нейл не понимал.

Все еще глядя в небо, незнакомец повернулся к лесу и, не глядя себе под ноги, тяжело пошел в том направлении. Верующие потянулись за ним, мужчины впереди, а Нейл присоединился к рабочим, которые держались в тылу.

Конечно, это было просто совпадение, но облака сгущались, жара спала и откуда-то поднялся холодный ветер. Он подгонял их, пока они шли на поляну, где лежал клад.

Спикер трижды обошел блестящую кучу, лежащую на земле, взял топор, которым раньше работал Ласья, и протянул его Козбергу. Мастер участка перевернул инструмент лезвием вверх и стал бить его тяжелой частью по драгоценным предметам, превращая их в неразличимую массу мелких обломков и пыли, в то время как Спикер продолжал пение. Когда Козберг отошел, старик вытащил из-под плаща бластер старого образца и прицелился в груду осколков. Ослепительный луч ударил по этой мишени, и зрители попятились от жара вспышки. Затем все, что осталось от клада после такой жестокой расправы, было закопано в землю. Спикер обернулся к Козбергу.

– Вы будете очищаться, будете искупать грех, будете ждать!

Мастер участка кивнул косматой головой.

– Мы будем очищаться, будем искупать, будем ждать.

Они снова образовали процессию и пошли обратно через поля.

Тейлос первый спросил у одного из старожилов:

– Что будет дальше?

– Только одно, – ответил ему ветеран Бринхольд. – Ляжем спать на пустое брюхо. Ласья, почему ты не помешал этой вонючей мессе? Зачем ты навел старика на эту очистительную работу?

– Да уж, – хором поддержали его товарищи. – Теперь нам придется поститься, пока они умиротворяют Небо!

Ласья пожал плечами.

– Вы же знаете закон. Лучше пару деньков поголодать, чем получить полную выучку.

– Знаете, он прав, – поддержал Ханноза. – Просто нам не повезло, что мы это здесь нашли. Около двух лет назад сам Козберг наткнулся на такой клад.

Нейл повернулся к нему.

– Здесь же?

– Да. Козберг искал свою дочь. Она была странной девочкой и вечно убегала в лес, когда ей удавалось вырваться из дома. Говорили, что у нее голова не в порядке, – спокойное лицо Ханнозы приняло выражение неприязни. – Я бы сказал, что у нее был атавизм – возвращение к тому состоянию, в котором этот народ был раньше, до того, как стал Верующими. И в моем мире ходили сказки о том, что раньше существовала другая раса; когда захватчики взяли их землю, эта раса спряталась. Время от времени люди этой старой расы заходят в дом, где есть новорожденный, и крадут ребенка, оставляя на его месте своего.

– Зачем? – спросил Нейл.

На него накатила волна странного возбуждения, как и тогда, когда он думал о спрятанном прутке.

– Кто знает? Может, для обновления крови в их умирающей расе. Во всяком случае, подменыш, как называли оставленного ребенка, был чуждым и странным и обычно рано умирал. Эйли была вроде этого, она вовсе не походила на остальных Козбергов, так что вполне могла быть из другой расы.

– Да, она и в самом деле была совсем другая, – согласился Ласья. – Не повезло ей.

– Что с ней случилось? – поинтересовался Нейл.

– Я же тебе рассказывал – она заболела зеленой лихорадкой, и ее выгнали в лес, как это всегда делается. Только ни к чему было поднимать такой шум насчет того, что она была грешницей. Она никому не делала вреда, просто хотела жить по-своему.

– А это здесь – грех. В других местах – тоже. Никто не должен отделяться от стада. Быть другом – настоящий непростительный грех, – сказал Ханноза, ложась на свою койку и закрывая глаза. – Ложись и отдыхай, парень. Мы не будем ни работать, ни есть, пока не кончится период очищения.

– Это долго?

Ханноза улыбнулся.

– Это зависит от даяния, которым Козберг отблагодарит Спикера. Старый Хайзендер весьма сообразителен в смысле выгоды и знает, что наш уважаемый мастер хочет до зимы очистить западные поля, так что они поторгуются.

Они не нашли трубочку, думал Нейл, лежа на койке ранним утром. Он не видел ее в той куче уничтожаемых предметов. Когда он рискнет вернуться к своему тайнику и взять ее? Здравый смысл говорил, что надо ждать долго, но у него чесались руки: он жаждал этой трубки, как его тело жаждало пищи. Где-то в глубине сознания было удивление: почему его так занимает этот чуждый артефакт, почему эта вещь так притягивает его? Может, потому, что она дает шанс на освобождение в том случае, если ему удастся отнести ее в порт и продать? Или он просто хочет иметь ее? И это удивление было окрашено страхом.

Нейл, как мог, боролся с этим сильным притяжением. Он устал физически, но его мозг не успокаивался даже во сне. Он старался думать о всяких мелочах: о листьях деревьев, о глубинах леса за вырубкой, об ароматах цветов, о ветре, качающем ветви и кусты.

Видимо, он спал, потому что, когда открыл глаза, было темно. Он лежал на своей койке, слышал скрип дерева, вздохи, бормотание кого-то из соседей. Он был здесь, на участке Козберга, во владении, вырванном у леса Януса людской волей, упрямством и руками. Но где же еще он мог быть? Где-то в другом, правильном месте. Испуганный, Нейл обдумывал это впечатление, пытаясь понять смысл эмоционального впечатления. Он был где-то, и то место было правильным. Теперь он здесь – это неправильно, как поставленная не на свое место деталь машины.

Жарко. Он заперт в ящике, в западне. Он осторожно двинулся, прислушиваясь, как животное, проникшее на территорию своего врага. Ему хотелось выскочить наружу, в холодную темноту, а затем, через поля, поспешить к своему дереву, где лежало спрятанное. У него так тряслись руки, что он прижал их к груди, где дико колотилось сердце. Выйти отсюда – в ночь, на свободу!

Осторожность сдерживала его – но только до тех пор, пока он не перешагнул порог дома, где спали рабочие, а затем его захлестнуло бурное ликование, и он побежал, как бы заскользил по грубой поверхности полей, словно его вела связь с тем, что ждало его в дупле дерева. Темно, конечно, но это не та тьма, что скрывается в их бараке. И опять та часть сознания, которая еще могла удивляться и пока не была еще охвачена желанием, сжигающим Нейла, отметила, что он видел в этой темноте, что от него скрывалось только то, что в самой глубокой тени.

Когда он добежал до грубо расчищенного места, где они работали, ветер закрутился вокруг него, ласково приветствуя. Листья не шелестели теперь под ветром – они пели! И Нейлу тоже захотелось петь. Лишь последняя гаснущая искра сознания задушила звуки в его горле.

Воняет горелым… Нейл миновал то место, где Спикер орудовал бластером, не сознавая, что его губы приподнялись как бы в рычании, что глаза его горят, что в нем поднимается ярость от осознания того, что случилось здесь несколько часов назад. Нейл прошел сквозь завесу кустов к дереву. Его пальцы прикоснулись к коре, гладкой, приветствующей…

«Почему приветствующей?» – спросил почти неслышный голос в Нейле. Но этот голос исчез, когда пальцы перешли от коры к трубке. Нейл достал ее и вскрикнул от восторга. Цвет – переливчатый, сочетающий оттенки, играющий, цвет откуда-то из того места, где Нейл хотел бы быть. Это ключ от его собственной калитки, которую он должен найти!

– Ну, так и есть, парень. Ты, значит, это сделал. Я так и думал.

Нейл повернулся, пригнувшись и прижав трубку к себе. Тейлос! Тейлос стоял там и ухмылялся.

– Урвал от них, Ренфо? Неплохой фокус. Хватит, чтобы покрыть долг, хватит для нас обоих!

– Нет! – Нейл лишь частично вышел из чар, которые держали его с тех пор, как он проснулся в спальном бараке. Единственное, в чем он был уверен – что Тейлос не имеет и никогда не будет иметь той вещи, которую он, Нейл, держит в руках.

– Ну нет, ты не скинешь меня с хвоста, Ренфо. Стоит мне только заорать, как у тебя не останется никакого сокровища. Или ты не помнишь, что они сделали сегодня с остальными?

– У меня не будет, но и у тебя тоже, – сказал Нейл. Разум постепенно возвращался к нему.

– Верно. Но я не позволю тебе уйти с ним. Парни там говорили, что такие штуки находят здесь второй раз. А может, у тебя и еще? И от такого дела Сэма Тейлоса не отгонишь, никакому заморышу из Диппла этого не удастся! Вот увидишь!

Нейл плотно прижался спиной к дереву с дуплом.

– Нет!

– Нет? – голос Тейлоса все еще держался на тоне обычного разговора, но рука его двинулась. При свете голубовато-зеленой луны Януса блеснуло лезвие ножа, направленное вперед и вверх. – Здешний народ не приемлет кровопускания, так, по крайней мере, говорили парни, но я-то ведь не Верующий, и ты тоже. И ты отдашь эту вещь!

Нож резанул воздух. Тейлос, вооруженный обнаженным лезвием, жаждущий того, что держал Нейл, уже не был тем попрошайкой и лодырем, каким казался раньше.

– Так, – из темноты выступили тени Козберга, его сына и двух рабочих. – Так, Зло все еще здесь, и грешники тоже! Хорошо, что мы следили в эту ночь. Эндон, возьми коротышку!

Веревочная петля прижала руки Тейлоса к бокам, сделав его сопротивление невозможным.

Козберг посмотрел на Тейлоса.

– Он не коснулся этого. Намерение – еще не полный грех. Возьми его под стражу. Его поучат, хорошо поучат!

Второй жестокий рывок сбил Тейлоса с ног и вызвал у него несвязные вопли о пощаде и попытки оправдания. Но пинок Эндона объяснил ему мудрость молчания.

– А ты, – Козберг повернулся к Нейлу, – ты полный грешник, язычник! Ты нашел и скрыл! Ты навлек на нас гнев Неба!

Его рука двинулась с такой скоростью, какой Нейл не ожидал, и дубина обрушилась на предплечье юноши. Он невольно вскрикнул и упал на колени, но, несмотря на боль, не сводил глаз с выпавшей из рук трубки. Она выкатилась на открытое место и лежала, теплая, прекрасная, сияющая в лунном свете. Но так было лишь одно мгновение. Козберг наступил на нее тяжелым сапогом и раздавил в порошок все это тепло и жизнь.

Нейл закричал, бросился на тушу мастера участка, словно бы в пляске яростно разбрасывающего ногами опавшие листья и землю, но на него тут же обрушился удар, сделавший его слабым и беспомощным.

Мрак. Головная боль и вонючий мрак, вызывающий тошноту. Мрак… Как же огонь может сочетаться с мраком. Он лежал в пламени и не мог убежать. Огонь был и внутри, и снаружи – кругом. Весь мир пылал.

Много времени прошло с тех пор, как он пришел в себя в огне и мраке, просил воды, катался по земляному полу, разрывая и так уже рваную одежду. Еще больше времени он пробыл в другом месте, о котором ничего не помнил, но оно было куда более важно, чем тьма и огонь.

Ударил свет. Нейл зажмурился и закрыл лицо руками. Он отшатнулся от света, который смешался с болью в голове и пожиравшим его огнем. Но свет заполнил весь мир, и не было места, где можно было укрыться от него.

– Взгляните на него!

Отвращение, страх – эти эмоции дошли до него даже там, где он скорчился и дрожал.

– Зеленая лихорадка! Уведите его отсюда, у него зеленая лихорадка!

Другой голос хрипло каркнул:

– Небо покарало грешника. Поступите с ним по обычаю, мастер участка!

На Нейла накинули веревки, выволокли на свет, причинявший страшную боль глазам. Его подгоняли, толкали, тащили куда-то на подгибающихся ногах и волоком по земле. Это был кошмар. Он не понимал его, все это должно скоро кончиться, и он снова вернется во тьму.

5. Изменившийся

Вода… вода, бегущая по камням, поток под открытым небом… пить эту воду, лить на горящее тело. Лечь в текущую воду…

Нейл полз на коленях, щурясь от до боли яркого света. Но здесь были места прохладных теней, где свет приглушался, экранировался, и эти места становились все шире.

Ифткан… Силы Ларша напали на восходе луны, и кто-то слабый дал им возможность просочиться через Первый Круг. Так пал Ифткан, и ларши теперь охотятся за беглецами из Башни.

Нейл скорчился в зеленоватой тени и закрыл лицо руками. Ифткан… Ларши… Сны? Реальность? Вода… Ах, как нужна вода! Вздрагивая, он тащился между деревьями, находя путь на ощупь. Ноги тонули в опавших листьях, в мягкой земле. Над ним шептались ветви, и он, в конце концов, начал понимать их неясную чуждую речь.

Теперь он слышал журчание воды. Этот звук рос, уже ревел в его ушах. Нейл наполовину сполз, наполовину скатился по склону к водоему, куда вода поступала из маленького водопада, который можно было охватить двумя руками. Нейл погрузился в воду, омыл руки и голову, всю верхнюю часть своего горящего тела. Он жадно пил из сложенных ладоней и чувствовал, как жидкость бежит по его воспаленному горлу. Наконец, он вылез и лег, глядя на кружево листьев и ветвей над головой, а высоко наверху был кружок чистого неба.

Нейл провел руками по лицу, по голове. Что-то запуталось в его пальцах, и он поднес их к глазам. Волосы, длинные мокрые волосы!

Он долго смотрел на них, затем снова поднял руку к голове и ощупал ее. Купание частично освежило его мозг. Он – Нейл Ренфо, инопланетный рабочий на Янусе. Он был болен… болен.

Он резко вскочил, холодная дрожь сотрясала его. Его пальцы ощупали голый череп; прядка волос, что выпала при его первом прикосновении к голове, была последней.

Что с ним? Что с ним случилось? Его руки еще раз прошлись по голове, по ушам, и застыли. Он сел, прижав колени к груди и тяжело дыша. Затем его глаза, все еще болящие от слишком яркого света, увидели второй водоем, поменьше, в котором отражалась нависшая листва. Он пополз к воде и наклонился над ней.

– Не может быть! – вырвалось у него со стоном, и он ударил кулаком по поверхности воды, чтобы разбить это лживое зеркало, стереть то, что оно показывало. Но рябь на воде успокоилась, и он снова увидел, не очень отчетливо, но достаточно…

Он опять потрогал голову – проверить правдивость отражения. Безволосая голова, уши шире человеческих, с заостренными концами, выступающими выше макушки. И… – он вытянул перед собой дрожащие руки, заставляя свои глаза смотреть: его смуглая кожа стала зеленой. И это не отражение зелени деревьев, не шутки солнечного света Януса – он вправду стал зеленым!

Лохмотья его рубашки давно исчезли, и он увидел свою голую грудь, плечи, ребра. Все было зеленым. Не имело смысла снимать еще остававшиеся на нем брюки и разбитые сапоги – он знал, что цвет везде один. Юноша снова посмотрел на свое отражение в воде. Он больше не человек. Он был Нейлом Ренфо…

И был Айяром…

Он сжимал и выкручивал руки, не сознавая этих отчаянных жестов. Айяр из Ифткана, лорд Ки-Кик. Ларши сломали Первый Круг, они были во Внешних Посадках. Был сезон Серого Листа, и другого посева быть не могло.

Нейл раскачивался взад и вперед. Он не издавал ни звука, опасаясь, что лишился и голоса. Конец… Конец… Настали предсказанные времена – конец. Потому что варварство ларшей не было секретом. Они разрушали, и не сажали вновь. Когда Ифткан пал, Старая Раса умерла, и свет жизни и знания ушел с планеты.

Но он же был Нейлом Ренфо! Ифткан, Айяр, Ки-Кик, Ларш… Он отодвинулся от водяного зеркала и затряс головой, пытаясь забыть то, что увидел. У него жар, он просто бредит, вот и все. Его глаза болят от света, так? Вот они и сыграли с ним злую шутку. Ну, конечно! Иначе и быть не может! Однако он больше не чувствовал сжигающего его жара. И он был голоден, очень голоден. Нейл медленно поднялся, обнаружил, что способен держаться прямо, и пошел. Спотыкаясь, он то поднимался, то опускался по небольшим плотинам, под которыми плескались маленькие водопады. По пути ему попались кусты со стручками величиной с мизинец. Он механически сорвал их, вылущил семена и положил их в рот. Сделав это несколько раз, он вдруг удивился: откуда ему известно, что они съедобны? Почему, когда он срывал их, ему казалось, что он ел их и раньше?

Ну, конечно, ел. Это же фисан, друг охотника, на него всегда можно было рассчитывать в это время года, и он издавна угощался ими. Нейл остановился и отбросил последнюю горсть, будто обжегшись. Он не знал о таких вещах, не мог знать! Он снова сел на землю, обхватил руками колени и опустил на них голову. Его тело свернулось в клубок, словно хотело опять вернуться в небытие, в забвение. Может быть, если он заснет, то проснется – нормальным, в своем обычном виде? Но когда он снова поднял голову, то почувствовал себя бодрым и готовым к действиям, его ноздри раздувались, ощущая знакомые запахи, уши насторожились и указывали на источники звуков.

Приносящий боль солнечный свет ушел, сумерки были бальзамом для глаз, мягкие тени не мешали видеть. Нейл видел каждую жилку на листьях – такого зрения у него никогда не было! Он легко пошел, ступая мягко и уверенно.

Ниже по ручью кормился берфонд с детенышем. Нейлу не потребовалось смотреть из-за кустов: нос сказал ему, а уши уловили звук жадно жующих зубастых челюстей. А поодаль, на ветке дерева, распластался кикфин, с любопытством поглядывая на Нейла. «Берфонд», «кикфин». Нейл с удивлением повторял эти слова тихим шепотом. А в сознании рисовались образы живых существ, которых Нейл никогда, конечно, не видел.

Его охватила паника, убийственная, как луч бластера. Бластер? – спросила другая часть Нейла. – Что такое бластер? Его руки скользнули по голове, прижали чудовищные уши. Берфонд – бластер… Воспоминания, чужие для разных половин его сознания, боролись между собой.

Он был Нейлом Ренфо, сыном Свободного Торговца, рожденным в космосе. Милани… Диппл… Янус… продажа Козбергу… участок… все правильно. Он должен уйти отсюда, уйти к людям.

Нейл отвернулся от ручья и побежал, петляя между деревьями, но деревья росли гуще и гуще, и он повернул обратно к открытому пространству ручья. У него не было ведущей тропы, но была цель. Должны же деревья где-то кончиться. Есть же где-то открытое место, и там люди, люди его собственной породы. Это просто горячечный сон, бред, и Нейл должен доказать себе это!

Но пока он шел, уши и глаза сообщали сведения его мозгу, мозг давал ответы на то, что они обоняли, слышали и видели, а Нейл Ренфо совершенно в этом не участвовал. Его паническое бегство замедлилось, когда он больно ударился о дерево. Прерывистое дыхание стало успокаиваться, он снова поднял голову и отогнал дрожь и страх. Легкий шепот ветерка в листве, тепло… Тот же ветерок гладил его ласково по голой груди и плечам, и к нему пришло ощущение, что все хорошо, все правильно, так и следует жить. Будто он тоже пустил корни в землю под ногами, поднял качающиеся ветви-руки к небу в знак родства с миром леса.

Он пошел медленным шагом. Еще раз остановился, сорвал длинные узкие листья с низко наклонившейся ветки, растер их в руках и глубоко вдохнул их запах. В голове прояснилось, усталость ушла, появилось легкость и нетерпение.

Однако это нетерпение сменилось другим чувством, когда он вышел на прорубленную полосу, где поселенцы вели войну с диким лесом. Обломанные ветви, увядшие листья… Ноздри Нейла зашевелились в спазме отвращения, он зажмурился, не замечая этого. Запах смерти, разложения там, где этого не должно быть. И еще один неприятный запах – запах чужой жизни.

Он вышел по этому запаху в вырубки, хотя разреженные кусты царапали и рвали его ноги, когда он продирался. И вот он очутился на краю поля, где пни еще стояли, как безобразные монументы смерти, постигшей деревья несколько дней назад. Нейл зарычал, глядя на это разорение, в нем поднялось нежелание идти дальше по открытому месту.

Вдали показались светящиеся точки. Его прищуренный взгляд остановился на них. Вероятно, это участок Козберга. Можно ли рискнуть подойти ближе? Это необходимо сделать. Он человек, а там были люди. Если он увидит их, поговорит с ними, он будет знать, что глаза его обманули там, в водном зеркале, что он вовсе не такой, каким себя увидел.

Хотя это желание узнать гнало Нейла вперед, он не пошел открыто – не столько потому, что понимал, к чему может это привести, а скорее инстинктивно, и этот инстинкт был совершенно чужд Нейлу Ренфо. Он шел бесшумно, ставя ноги с бесконечной осторожностью, и перебегал, согнувшись, от одного укрытия к другому – разведка глубоко во владениях врага.

Зловоние по-прежнему было тяжело для его носа, оно вызывало тошноту и усиливалось по мере приближения к усадьбе. Он был еще в поле, когда тишину прорезал лай – собаки! Это был их военный клич. Каким-то образом Нейл знал – будто не собаки лаяли, а люди стреляли и кричали – что он, Нейл, являлся дичью. Значит, он в свое время правильно догадался – на участках держали именно четвероногих охотников на сбежавших рабочих.

Но Нейл вспомнил также обычай Козберга: ночью собаки в поле не выпускались, поскольку они могли увлечься охотой, убежать в лес и не вернуться. По ночам собаки охраняли усадьбу внутри ограждающей ее стены.

Да, это были владения Козберга. Нейл узнал очертания главного дома, вырисовывающегося в ночном небе. Там было одно место, где ловкий человек мог влезть на внешнюю стенку и заглянуть в окно верхнего этажа, не спускаясь во двор. Нейл должен был это сделать. Зачем? Этого он не мог себе объяснить.

Вздрагивая от собачьего лая, он бежал зигзагами от тени к тени, пока его рука не уперлась в стену дома. Он прыгнул вверх, не сознавая, что это движение куда более эффективно, чем когда-либо удавалось Нейлу Ренфо.

Убежища делались из убитых деревьев. Неужели эти люди не понимали, что деревья могли бы жить и радоваться жильцам? Нет, эта порода обязательно должна убивать, пользоваться мертвыми, наваливать их вокруг себя до тех пор, пока от их берлоги не понесет вонью разложения, как из норы хищного келрока!

Вонь была такая сильная, что он едва мог ее переносить – его желудок протестовал. Нейл скорчился перед открытым окном и заглянул в освещенную комнату. Он дернулся и едва не потерял равновесие. Там… там существа, даже два! Они были чудовищами, такими же ужасными, как запах их мертвых логовищ!

Люди – долбила малая часть его сознания. Козберг-младший и женщина.

Чудовища! Отвратительно волосатые, как животные, чуждые не только разумом, но и телом. Разглядывая их, Нейл мог теперь, сам не понимая как, видеть их грубые помыслы, их ограниченность, и обе части его собственного разума безжалостно отталкивали это.

Женщина повернула голову и случайно бросила взгляд в окно. Рот ее исказился в истошном крике, пронзительном, бессмысленном.

Нейл соскочил со стены и легко приземлился на ноги. Женщина увидела его как раз тогда, когда он проникся возмущением и отказался от родства с этими представителями чуждой расы. Он бежал от вони мертвых деревьев и от тех созданий, что делали в них свои логовища. Он держал путь к лесу с его чистыми убежищами.

Но его отречение от поселенцев на этом не кончилось. Час спустя он лежал усталый, задыхающийся, все еще слыша остервенелый лай собак. Жители усадьбы пустили собак по его следу. Его спасло только то, что они держали собак на поводках. Однако, судя по звукам, они не пошли дальше расчищенного места. Может, они решили дождаться утра? А что, если они преодолеют свою ненависть к лесу и либо пойдут по его следу, либо спустят собак с поводков? Не лучше ли уйти в лесные глубины? Уйти дальше и оставить свое племя… Его племя?

О, Дух Космоса, кто же теперь был его племенем? Нейл вздрогнул. Отвращение к поселенцам было столь же реально, как горячечный жар, как головная боль. Он не может идти к этим людям и заявить о родстве с ними, и никогда не пойдет.

Этот факт нельзя было не признать. Что-то странное случилось с Нейлом – и снаружи, и внутри. Он больше не был Нейлом Ренфо. Хотя он сейчас и не видел собственного отражения в воде, но заглянул внутрь себя и понял, что его сознание изменилось, как и тело.

Айяр… Кто этот Айяр? Если он не Нейл Ренфо, то он Айяр. И он знал, кто или каков был Айяр: его настоящим домом был лес, его странные воспоминания приходили к Нейлу отрывочно, кусками. Он должен найти племя Айяра.

Да… но где искать следы этого странного племени? Физически, на лесных тропах, или мысленно? Этого Нейл не знал. Он отправился к единственному ориентиру, о котором знал – назад к тому озерцу, где он впервые увидел отражение чужого лица.

И чем более он соглашался, что он уже не Нейл Ренфо, тем сильнее эта новая личность захватывала его, брала верх над сознанием Нейла. Он остановился и подергал шнурки тяжелых ботинок, висевших грузом на его ногах. Обувь должна быть совершенно другой – из кожи берфонда, хорошо прилегающей, высотой до колен, охотничьи сапоги, в которых чувствуешь каждую неровность почвы, а не эти неуклюжие покрышки, что заключают ноги в тюрьму. Он с раздражением потер брюки. Это тоже неправильное – бесформенное, грубое. Зеленовато-серый шелковистый материал, ласкающий тело – скрученная паутина кладется на ростки стесса, и все вместе прессуется, чтобы высохло и выдержалось – вот настоящая одежда для леса. Ифткан… Но ведь здесь были ларши. Нейл наткнулся на дерево, остановился и потер голову. Нет ясной памяти, одни обрывки, отдельные странные сцены. Горсточка людей, похожих на него, в отчаянии защищается среди деревьев, тех деревьев, в которых живет, и умирают один за другим перед ордой дикарей… Орда рассыпается, крушит все… Каким-то образом он знал, что это был конец его племени.

А каково его племя? Кто такой Айяр? Нейл шел вслепую, хотя и знал, куда идет. Он должен придти к озерцу.

И он пришел, упал в этом спокойном месте, снова напился, омыл вспотевшее тело. Узкий ручеек из озерца побежит к реке… и за реку. Нейл глубоко вздохнул. За рекой Ифткан, высокий, прекрасный, с серебряными поющими листьями, деревья-башни Ифткана!