Текст книги "Трое против колдовского мира"

Автор книги: Андрэ Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Каттея пристально наблюдала за тем, как я вытаскиваю мертвое животное на берег. Я спросил ее мысленно:

– Это в какой-то мере уменьшит Силу?

Она тряхнула головой, но в глазах ее была тревога.

– Нам нужна только сила тела, Киллан. Хотя, конечно, ты взвалил на себя эту ношу… И я не могу сказать, чем тебе придется отплатить за это…

Наверное, это отразится на снижении моих способностей, но я решил, что не стоит расстраиваться раньше времени, к тому же это не Эсткарп, и правила, которые существуют в этом колдовском мире, могут сильно отличаться от привычных нам. Мы разожгли костер и поджарили мясо, потом сытно поужинали.

– Приближается ночь, – заметил Кемок. – Лучше подождать следующего дня. Наша сила питается светом. Ночью мы можем вызвать Силу тьмы.

– Напротив, то, что мы задумали, лучше всего начинать с закатом. Если создать посланца в полночь, то он попадет в более раннее время. И не всегда свет и Тьма враждуют, Кемок. А теперь слушайте внимательно, я не могу сказать и объяснить вам все. Мы должны взяться за руки и мысленно слиться воедино. Не обращайте внимание на меня, главное не разжимать рук. И… что бы ни случилось, оставайтесь со мной!

Обещаний с нашей стороны не требовалось. Я, как и Кемок, боялся сейчас за нашу сестру. Она слишком неопытна для подобного дела. И хотя она так уверена в успехе и в своей силе, она напоминала мне воина, который еще ни разу в жизни не попадал в засаду.

Тучи, нависавшие над нашими головами целый день, расступились, небо прояснилось, закат полыхал вовсю. Мы увидели горы, через которые попали в эту загадочную страну. Взявшись за руки, мы объединили наши мысли. Возникло такое же ощущение, как в тот миг, когда наша мать призвала нас троих к себе в комнату. Тогда мы впервые потеряли самих себя, растворились друг в друге, зная, что нельзя бороться против этой потери. После этого нас качнуло из стороны в сторону… волна… чего? Не знаю, как долго все это длилось, но я вдруг очнулся, рука моя сильно дергалась. Каттея тяжело дышала, вскрикивала, то и дело ее колотила крупная дрожь. Я схватил ее за плечо свободной рукой, стараясь успокоить. Потом я услышал, как застонал Кемок. Он стал помогать мне. Она вскрикнула от боли. Потом стала вырываться так настойчиво, что мы еле сдерживали ее, помня о том, что не должны выпускать друг друга из рук. Я валился с ног от усталости и изнеможения, мне с трудом давалось каждое движение. Глаза Каттеи были закрыты. Я подумал, что она сейчас где угодно, но только не с нами. Тело сестры боролось с ее волей. В свете гаснущего костра лицо ее было не только бледным, но и немного светилось, и мы стали свидетелями всех ее мучений. Наконец она вскрикнула в последний раз и выгнулась всем телом. Мне вдруг почудилось, что из нее вылетело пламя – размером с мою ладонь, оно зависло в воздухе, излучая яркий свет, затем качнулось из стороны в сторону, словно огонь свечи на легком ветерке. Каттея снова вздрогнула и открыла глаза, чтобы посмотреть на то, что явилось на свет. Пламя постепенно стало приобретать форму жезла, освещенного ореолом яркого света, напоминающим крылья. Каттея вздохнула и устало произнесла:

– Это не похоже на…

– Зло? – резко спросил Кемок.

– Нет. Форма не совсем та. Хотя она не имеет особого значения. Теперь…

Она потянулась к крылатому жезлу, как тогда, при разговоре с фланнаном. Мы поддерживали ее под руки, чтобы она не упала. Мысленно мы услышали, что она начала произносить какие-то непонятные слова. Она повторяла древнее заклинание для того, чтобы этот ребенок, или больше, чем ребенок, слушался ее, понял то, что ему нужно сделать. Она раскачивалась из стороны в сторону, произнося старые слова, которые подхватывал ветер. Потом вдруг смолкла и выпрямилась. Последнее слово прозвучало, как выстрел стрелы:

– Лети!

Все исчезло, и мы оказались в темноте. Каттея освободилась от нашей поддержки и прижала к себе руки, словно пытаясь заглушить боль. Я подбросил хворост в огонь. В отблесках пламени костра я вдруг заметил, что лицо ее осунулось, постарело, на нем появилась печать страданий – мне доводилось видеть подобное у раненых воинов. Кемок вскрикнул и прижал ее к себе, по щекам ее струились слезы. Она медленно подняла руку и дотронулась до своего лица.

– Все кончено! Мы хорошо поработали, братья мои! Наше дитя отправилось на поиски времени и места, ничто не может помешать ему, и то, что оно узнает, поможет нам, спасет нас. Я знаю наверняка. А теперь давайте спать…

Каттея уснула, Кемок тоже рухнул на землю без сил. Но, несмотря на то, что я смертельно устал, что-то не давало мне покоя. Страх за Каттею? Нет – она выполнила то, что задумала, выстояла в своей битве. Ожидание немедленного нападения? Вряд ли: мы в безопасном месте, можем спать спокойно. Моя собственная вина? Скорее всего. Но из-за этого не стоит будить остальных. Когда-нибудь я расплачусь за то, что совершил, а сейчас лучше выкинуть это из головы. Я лег на плед, закрыл глаза, и задремал. Неожиданно приподнялся на локте, отогнал от себя сон – я услышал протяжный, очень знакомый звук в ночи. Недалеко заржала лошадь!

ГЛАВА 10

Я услышал стук копыт. И на том берегу реки я вдруг увидел – а может, мне показалось – вспышку молнии, как тогда, в схватке с расти… Я напряг свою волю и стал думать только о лошади. Интересно, что это означает для нас? Во мне росло чувство уверенности – с рассветом отправлюсь на поиски… Такая мысль словно разрешила все мои волнения, и я уснул. Звуки охоты стихли, если это вообще была охота, и нежный шепот реки убаюкал меня. Я уснул последним, но проснулся раньше всех. От костра остался один только пепел, утро было прохладным и пасмурным, рассвет только-только занимался. Я разложил оставшийся хворост и развел огонь. И, наклонившись, увидел его – он шел к воде…

Торские скакуны безусловно самые лучшие в Эсткарпе, но в них нет красоты. Их шкура никогда не блестит, сколько ее не холить, да и сами они мелковаты. Но этот… О таком жеребце я мечтал всю свою жизнь! Он приподнял морду от воды – могучий, с изящными ногами и благородной шеей, вороной; его шерсть блестела как начищенное острие меча, грива и хвост струились как волосы у девушки…

И стоило мне увидеть этого красавца, как я понял, что завладею им во что бы то ни стало. Он посмотрел на меня, приподняв голову от воды. Без страха, да, скорее с любопытством. Дитя природы, он наверняка не знал, что такое подчиняться чьей-то воле. Он стоял так какое-то время, изучая меня. Я медленно направился к воде. Он снова начал пить – значит, не боится – зашел в воду, словно ему доставляло удовольствие чувствовать, как вода обтекает его ноги. Я потерял голову, любуясь его красотой, благородством и независимостью. Попытался мысленно связаться с ним, заставить его подождать меня, вслушаться в мои желания. Он поднял голову, фыркнул, сделал несколько шагов из воды, чуть насторожился. Я попытался коснуться смутных воспоминаний о всаднике, которого он нес… Он стоял на берегу и наблюдал за тем, как я зашел в реку, сбросив с себя шлем, кольчугу, и оставив на берегу оружие. Я поплыл к нему – жеребец по-прежнему стоял на месте и от нетерпения бил землю копытом, чуть наклонив голову, так, что его шелковистая грива струилась на легком ветерке, а длинный хвост слегка развевался. Он ждал меня! Я победил – он мой! Глупо было думать, что я утратил свой дар, никогда еще мое общение с животными не было столь близким и успешным. С таким конем весь мир принадлежит только мне! В это раннее утро мы были с ним одни, ничего больше не существовало…

Я выбрался на берег, не обращая внимания на промокшую одежду и прохладный ветер; я видел перед собой только могучее и прекрасное животное, которое ждало меня – только меня! Он склонил свою благородную голову и фыркнул в ладонь, которую я протянул ему. Затем позволил мне положить руки ему на спину. Он принадлежал мне, словно я воспользовался очень древним приемом приманки, когда животному дают овсяное печенье, которое три дня носят под одеждой, а потом смачивают своей слюной. Нас уже никто и ничто не разлучит. Это было так очевидно, что я без колебаний вскочил на него – он не воспротивился. Он пошел рысью, и я восхищался мощью его тела, грациозностью движений. За всю свою жизнь мне ни разу не доводилось сидеть верхом на таком изящном, сильном, гордом скакуне. Я опьянел больше, чем от любого вина. Это… это был король, полубог, явившийся откуда-то из небытия.

Река осталась позади, перед нам расстилался весь мир. Нас было двое, свободных и независимых. Двое? Река позади? Что-то важное оставалось там, но что? Могучий круп подо мной напружинился, мы пошли галопом. Я крепче ухватился за развевающуюся гриву, которая хлестала меня по лицу, и все внутри меня ликовало…

Солнце поднималось над нашими головами, а жеребец скакал все дальше и дальше по долине, казалось, он не знает, что такое усталость. Он мог скакать так часами. Но мое ликование понемногу сменилось тревогой. Река… Я оглянулся через плечо – вон та узкая полоска вдали… Река… а на ней… Что-то щелкнуло в моем мозгу. Каттея! Кемок! Почему, зачем я покинул их? Назад – я должен повернуть назад. Я смогу повернуть жеребца усилием воли, без хлыста и поводьев. Я стал приказывать ему… Не действует. Могучее животное продолжало мчаться все дальше и дальше от реки, в неизвестность. Я попробовал еще раз, более настойчиво, так как чувство беспокойства сменилось страхом. Но он не сбавил скорости, не повернул назад. Тогда я решил приложить все свои силы, как тогда, с торскими скакунами или антилопой, которую умертвил. Я словно шел по насту, под которым бурлила совершенно иная субстанция. И стоит наступить чуть посильней на этот хрупкий слой, как ты провалишься в то, что там, под ним. И в эти секунды я узнал правду. Я сел на то, что внешне являлось жеребцом, но не заглянул внутрь, и в действительности оказалось, что подо мной совершенно другое существо. Я не мог сказать, кто это, но оно было противоположным тому, что я знал или хотел знать. Теперь я понимал, что имею над ним такую же власть, как над рекой, которую мне никогда не повернуть вспять и не заставить течь в обратную сторону. Я не управлял конем, а попался в очередную ловушку, потеряв голову при виде этого животного. Может быть, попробовать спрыгнуть с него на ходу? Но я наверняка разобьюсь насмерть – с такой скоростью он несется в неизвестном направлении. Куда он несет меня и зачем? Я попытался заглянуть в его мысли. Меня завлекают в ловушку, а что потом?

Я допустил страшную ошибку. Но могу навлечь беду и на остальных. Вдруг те, кто заманил меня в свои сети, воспользуются нашим мысленным контактом? Через меня они смогут воздействовать на Каттею и Кемока. Они – кто это или что это? Кто правит этой землей и чего они хотят от нас? Я не был знаком с той силой, что обманула меня подобным образом. Я уже попадался в западню – в каменную сеть… Скорее всего, это взаимосвязано. И теперь я не должен просить помощи у брата с сестрой, чтобы не причинить им вреда.

Равнина, по которой мы мчались, наконец-то кончилась. Впереди появилась темная полоса деревьев, с каждым шагом вырастающая все выше из земли. Деревья показались мне очень странными – с поблекшей листвой, серыми ветками и стволами, казалось, что-то вытягивает из них последние соки. И от этого мрачного леса исходило какое-то зловоние – некое зло, очень старое и дряхлое, как будто испускало тяжкие вздохи. Жеребец поскакал через этот лес по дороге, которая звенела под его копытами так, словно была сделана из стали. Он бежал неровно, меня подбрасывало из стороны в сторону, и теперь уже не было никакого желания слететь на землю, так как я был уверен, что в таком случае меня ждет верная погибель, стоит лишь коснуться этой проклятой дороги. А конь все скакал и скакал вперед. Я уже не пытался заглянуть в его сознание. Мне казалось, что лучше приберечь свои силы для борьбы с неизвестностью, для последней битвы за собственную свободу. И я попробовал создать некую оболочку вокруг себя, своего рода панцирь отчаяния, чтобы те, кто захочет прочитать мои мысли, наткнувшись на этот заслон, решили, что сломали меня. Я всегда полагался больше на тело, чем на разум, и поэтому подобные занятия требовали от меня огромного напряжения. Сейчас я должен приложить всю свою волю, спрятать вглубь желание воспротивиться той силе, что поджидает меня, сохранить способность бороться до того момента, когда у меня появится шанс на спасение.

Мы миновали лес, но дорога не кончилась. Она вела нас прямиком к городу – башням, стенам… Это был город безжизненный, если считать жизнью то, что знал я. От него исходила аура холода, полного отвращения к моему существованию. Как только я взглянул на этот город, я понял, что стоит мне, Киллану Трегарту, попасть в его серые стены, как наступит конец. В этот момент я думал не только о себе, но и о тех, кого я мог вовлечь в беду. Я должен предпринять сейчас неимоверное усилие – именно сейчас! Я бросился сквозь ту преграду, что создал сам, внутрь себя, воспротивился воле тех, что поймали меня в свои сети. Моя воля – вот что сейчас самое главное! Спастись можно только так, нельзя позволить затащить себя в ту ловушку, что разверзла зловонную пасть…

Наверное, мне удалось обмануть их. Может быть, они плохо разбираются в таких, как я. А может быть, они расслабились, решили, что без труда завладеют мной. Жеребец свернул с дороги. Я чувствовал, как закипела позади меня их воля – спину обдало такой вспышкой ярости, что мне даже показалось, что слышу, как мне вслед, кричат проклятия с городских стен. Отлично, если мне удалось спастись на этот раз, возможно, не все потеряно… Еще один сердитый отголосок, но уже поражения…

Жеребец шел ровно – он опять несет меня к месту смерти. Но человек не умирает покорно, и я буду бороться до последнего. Вдруг я заметил вспышку на небе – появилась какая-то птица. Сияние… Фланнан! Тот, кто прилетал к нам на островок? Но почему? Он ринулся вниз, и жеребец метнулся в другую сторону, издав при этом злобный крик, и помчался, не сбавляя шага. Вновь и вновь птица кидалась вниз, чтобы сбить животное с дороги – наконец мы взяли курс на север, оставив позади себя мертвый город, туда, где возвышался темный лес – настоящий, зеленый – не изрыгающий зло. Как только жеребец поскакал в этом направлении, фланнан стал сопровождать нас сверху, внимательно следя за животным. И в душе у меня появилась слабая надежда, огонек, который в любой момент может задуть ветер… Фланнан помогал мне, был союзником, и значит на этой земле есть другая Сила. Ко мне относятся с добром, спасают от зла.

Так хотелось заговорить со своим незнакомым другом, мысленно обратиться к нему. Но я не изучал колдовство, и вряд ли у меня это получится. Потом я испугался за тех, кто – как я надеялся – еще жив. Но перед тем как задуматься, что же мне делать дальше, рискнул и обратился к жеребцу. Проникнув в его сознание, я обнаружил пустоту и один лишь приказ – бежать и бежать – который мне не под силу было изменить. Мы очутились среди ущелий и скал – чем-то местность напоминала изрезанный ландшафт на западе. Жеребец мчался без устали – вот-вот мы свалимся в одно из ущелий – вот она смерть…

Мы оказались на самом верху, узкая тропинка пролегала между отвесной скалой и бездонной пропастью. Моя надежда угасла, как только фланнан ринулся на нас – конь споткнулся и мы начали падать…

Каждый человек рано или поздно задумывается о смерти. Наверное, когда молод, такие мысли редко его посещают, но будучи воином нельзя забывать о том, что в любой момент тебя может настигнуть смерть в бою. И меч может открыть последние ворота в твоей жизни – а что там, за ними? Некоторые верят в то, что за этими вратами им уготован другой мир, где ждет расплата, где придется выложить на весы все добро и зло, все содеянное тобой в той, прежней жизни. Другие убеждены, что наступит вечный сон и благодать, и ни за что уже не придется платить. Но я и представить себе не мог, что умирать так мучительно больно – казалось, я вобрал в себя грехи всего этого воинственного мира и буду расплачиваться за них один. Боль… дикая боль… у меня больше не было тела, его сжигал огонь… Я превратился в факел… Потом я открыл глаза – надо мной небо, голубое, как в той жизни, и горы. Но боль не стихала, заслоняла собой все вокруг… Боль… и вдруг я понял, что смерть не настигла меня, что она еще впереди, и страдаю я в этой жизни. Закрыл глаза, чтобы не видеть ни это голубое небо, ни вершины гор, и желал только одного – скорее бы наступила смерть. Немного погодя боль стихла, и я открыл глаза, надеясь на то, что смерть уже близко, ведь перед самым концом агония сменяется иногда таким вот затишьем. Увидел птицу на скале – но не фланнана, а настоящую птицу с блестящим изумрудным оперением. Она смотрела на меня, потом подняла голову и позвала – да-да, я не ослышался, она позвала меня. Разве такая сказочная птица может поедать падаль, как зловещее черное воронье на полях сражений? Я попытался повернуть голову, но тело не слушалось меня. Небо, скалы, сказочная птица – вот мой мир. Но небо такое голубое, и птица такая красивая, да и боль уходит… И так же отчетливо, как я слышал зов птицы, я услышал другие звуки. Топот копыт! Конь! Но на этот раз им не удастся заманить меня – я больше не сяду на него… Топот копыт смолк. Послышались другие звуки… Теперь ничего не имеет значения. Уже не было так больно… Я заглянул в лицо, склонившееся надо мной. Этого не опишешь словами. Доводилось ли вам видеть когда-нибудь существа без плоти, состоящие лишь из облака легкого тумана? Что это, дух, явившийся незадолго до смерти? Видение? Боль, неожиданная и острая, пронзила все мое тело. Я вскрикнул и услышал, как мой собственный крик зазвенел в ушах. Почувствовал чье-то холодное прикосновение и провалился в темноту. Но отсрочка оказалась недолгой. Я опять пришел в себя. На этот раз не увидел над собой ни вершин гор, ни птицы – только голубое небо. Боль продолжала мучить мое истерзанное тело. В меня словно вонзались со всех сторон посланные стрелы.

Я застонал. Голову мою приподняли; я заставил себя открыть глаза и силился рассмотреть того, кто причиняет мне столько мучений. Скорее всего, боль размывала то, что было у меня перед глазами – картина получалась смазанной и зыбкой. Я лежал, лишенный тела, и видел то, что было когда-то моей плотью – сломанные кости, красное месиво…

Я с трудом разглядел своих мучителей. По крайней мере, двое из них были животными – они месили красную вязкую жижу передними лапами, черпали ее и вываливали на мои беспомощные и сломанные кости. Другой был весь покрыт чешуей, которая переливалась на солнце. Но четвертый… Дух, явившийся за мной в виде тумана? Он казался то облаком, то вдруг становился реальным, непрозрачным, потом неожиданно таял на глазах, растворяясь в зыбкой дымке… И я не знаю, то ли мое воображение делало его таким, то ли он сам менял свой облик. Но я чувствовал, что от видения исходит добро, а не зло по отношению ко мне.

Они работали сосредоточенно, в полной тишине, возились со сломанными костями и израненным телом. Так не хоронят… Никто из них не смотрел мне в глаза, не обращал внимание на то, что я вижу их действия. Спустя некоторое время мне надоело смотреть – может быть, все это галлюцинации… Только после того, как вся эта престранная четверка закончила колдовать надо мной, а призрачная незнакомка, видение, оказалась женщиной, провела по моему подбородку рукой, я встретил ее взгляд… Она по-прежнему казалась нереальной, менялась на глазах – то ее волосы были темными, то вдруг она становилась блондинкой, менялся цвет глаз, овал лица. Казалось, что в одной женщине существует множество других, и в ее власти принимать нужный ей облик. Вид ее меня так поразил, что я вновь закрыл глаза. Почувствовал прохладное прикосновение к щеке, затем кончики пальцев коснулись моего лба. Я услышал тихое пение – голос был похож на голос моей сестры, потом изменился, стал напоминать пение птиц. От ее прикосновения по телу моему разлилась приятная прохлада, которая заглушила боль – я чувствовал, как страдание покидает меня. И слушая ее волшебный голос, я думал уже, что не лежу в страшном месиве, а плыву вне времени и пространства в неизвестность. Там парили силы, неподвластные человеческому восприятию. Дважды я словно возвращался к своему телу, открывал глаза и вглядывался в лицо, склонившееся надо мной – оно постоянно менялось. Сначала ночное небо и лунный свет, потом опять голубое небо, легкие белые облака… И каждый раз я возвращался в то место, за пределы привычного мира, слыша ее пение. Я знал, что это не смерть, скорее – вторая жизнь, второе рождение.

Потом я очнулся – я был один. Голова моя была ясна, как раньше, до рассвета, до того, как я увидел жеребца на берегу реки. Посмотрел на свое тело – оно было покрыто какой-то коркой, сухой и местами потрескавшейся. Я прикован к земле. Но никто не поет над моей головой, не прикасается ко мне. Это обеспокоило меня. Я с невероятным трудом повернул голову.