Текст книги "Тяжелый покер"

Автор книги: Андре Бьерке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Дайте подумать.. По-моему, нет…

– Следовательно, свет в комнате горел и после ухода Гюндерсена?

– Да…

– Спасибо. Продолжайте.

Женщина сняла перчатки и взяла их в правую руку. Затем достала зажигалку и портсигар из кармана костюма.

– Здесь можно курить?

– Да, пожалуйста. —Вангли пододвинул пепельницу.

Она зажгла сигарету и сделала глубокую затяжку.

– Когда Гюндерсен ушел, я продолжила мытье посуды. Несколько минут спустя из комнаты послышался какой-то звук. Я приложила ухо к стене и стала слушать. Вдруг раздался крик: «Пошел вон! Я сказал, пошел вон!» И я услышала звон разбитого бокала, который упал на пол…

– Эту деталь вы не упомянули во время ночного допроса. – заметил Монсен.

– Нет, я сначала не придала этому значения, я часто слышала, как он разговаривает сам с собой по ночам.

– Почему вы не вошли к нему?

– Просто не осмелилась. Однажды с ним случился приступ белой горячки, и он был очень опасен. Теперь я понимаю, что в комнате с ним мог находиться кто-то еще… Было примерно без четверти двенадцать. А через семь-восемь минут позвонил Крон.

Тут вмешался Вангли:

– А когда Крон открыл дверь комнаты, в ней было темно?

– Да. Ведь он зажег люстру.

– Вы не входили туда после ухода Гюндерсена, тогда свет был зажжен. Стало быть, кто-то потушил его в этот промежуток времени?

– Да, конечно. – Она слегка поежилась, будто от озноба. – Наверное, убийца.

– Что вы сделали прежде всего, когда узнали, что ваш муж отравлен?

Она потушила окурок, вдавив его в пепельницу.

– Я пошла в ванную, так как имела определенное подозрение. В аптечке стояли сердечные лекарства, которые принимал мой муж. С самой нижней полки исчез пузырек со скополамином. Я видела его там до прихода гостей, следовательно, кто-то из них взял его.

Моллерюд вибрировал в полицейской конторе еще сильнее, чем во время дознания на вилле Хагена. Глаза бегали, руки не успокаивались ни на минуту. Казалось, он был на грани коллапса.

Но Монсен выглядел беспощадным.

– Отпечатки ваших пальцев найдены на аптечке Хагена, а также на пузырьках и мензурках. Вы что-то принимали, пока были в ванной?

– Да-а! – ответил допрашиваемый, задыхаясь.

– Вы видели пузырек с черепом на нижней полке?

– Нет… не могу вспомнить…

Монсен с инквизиторским видом перегнулся через конторку.

– Разве вы не помните, как попросту изъяли его и положили себе в карман?

– Нет! Нет! – панически выкрикивал художник. Он закрыл лицо руками на несколько секунд. Затем вновь показались глаза. – Я искал нечто другое… ибо мои нервы были… я пытался найти амфетамин.

– А что такое амфетамин? – Вангли сделал вид, что не знает этого.

– Один из барбитуратов – какие-то такие таблетки, которые применяются в медицине для лечения… нервозных состояний.

Монсену часто приходилось иметь дело с наркоманами. Он имел нюх на этот тип людей, и такое узнавание не доставляло ему радости.

– Стало быть, вы лечились у доктора Хагена, и он давал вам это «успокаивающее» средство?

– Да-а!

– И постепенно вы впали в зависимость от пилюлек?

– Да, я уже не мог обходиться без них. – Моллерюд быстро прибавил: – Но теперь буду отвыкать.

Вангли посмотрел на него и кивнул с состраданием.

– Именно так доктор Хаген и приобрел власть над вами – власть, которой он злоупотреблял?

– Да, это так. – Ответ прозвучал непроизвольно, художник развел руками. – Но я не занимался шулерством сегодня вечером! Я бы никогда не пошел на это!

Вновь вступил Монсен:

– Никогда бы не пошел? А что же вас заставлял делать Хаген?

Моллерюд запнулся, но тут же нашелся:

– Он заставлял меня быть своим партнером на этих сеансах. У нас была секретная система оповещения, с помощью которой мы сообщали друг другу, какие имеем карты на руках…

– Система оповещения?

– Да – код, наподобие того, которым пользуются «телепаты», «читающие» чужие мысли. Столько и столько-то слов означают это и то, первые буквы в словах сообщают нечто другое и так далее. Когда один из нас имел особенно сильную карту, мы вместе старались поднять ставки. Таким образом или увеличивался выигрыш, или противник выбывал из игры.

– После чего вы и делили этот выигрыш? – Глаза Монсена стали узкими, как щелки. – Разве это не называется шулерской игрой?

Художник ответил сдавленным голосом:

– Да… мне самому это было не по душе, но такова цена Хагена за его таблетки.

Вангли переглянулся с коллегой: не было смысла добивать беднягу. Затем мягко спросил:

– Каково ваше впечатление об отношениях герра и фру Хагенов?

Моллерюд облегчение вздохнул после такой перемены в технике допроса.

– Отношения ледяные. Я был поражен, когда увидел, как она стоит в дверном проеме и чиркает спичкой, чтобы закурить. На руке, державшей спичечный коробок, отсутствовало обручальное кольцо.

Монсен наклонился вперед.

– Вы, должно быть, сохраняли завидное хладнокровие в самый разгар скандала, раз могли сделать такое наблюдение?

– Я художник-портретист, моя специальность – наблюдать человеческие руки. А на эту руку я обратил внимание: у нее такие тонкие, гибкие, белые пальцы. Я бы с удовольствием написал эту руку, и…

– Благодарю вас, – оборвал его Монсен. – Ваши творческие идеи имеют, к сожалению, весьма малое отношение к делу.

Бизнесмен Крон стремился выдержать деловой стиль и во время допроса, его отчет был сухим, лаконичным и обобщенным, как маркетинговый анализ. Он мало что мог добавить к своим предыдущим показаниям. Но одна небольшая деталь заставила усомниться в достоверности его показаний, несмотря на «объективный» характер изложения.

Его попросили дать подробное описание того, что он увидел в бинокль, стоя внизу у дороги. Он рассказал, как человек наверху вылез из окна. Спрыгнув на землю, он на мгновение обернулся. Большая часть лица была закрыта широким шарфом…

Услышав это, Монсен вздрогнул.

– Шарф на лице. Почему вы не сказали об этом раньше?

– Потому что считал не особенно существенным. – Бизнесмен скрестил на груди руки, как бы стремясь оградить себя. – Все же я его узнал. Это действительно был Гюндерсен.

– Позвольте, но каким образом вы могли его узнать?

– По фигуре. По манере двигаться. И, конечно, я узнал его пальто.

– Да. Гюндерсен носил очень характерное темное пальто с широким кожаным воротником.

Вангли не смотрел на свидетеля, он следил за движениями мухи по оконной раме, тщетно пытавшейся проникнуть сквозь стекло.

– Разве вы не знаете, что у Хагена было точно такое же пальто?

– Нет. Я его никогда не видел.

– Понятно. Фру Хаген упоминала, что муж почти никогда не надевал его. – Взгляд Вангли переместился с суетящейся мухи на бизнесмена. – Но ведь когда вы вошли в комнату и увидели труп, вероятно, обратили внимание, что на стуле висит пальто рядом с печкой?

– Ну, если вы так говорите… – Выражение лица было уже не таким уверенным. – Да, там действительно висело пальто. Я не зафиксировал на этом свое внимание, в той ситуации и без этого было многое, о чем пришлось думать. Но теперь я припоминаю, что фру вынесла его и повесила на вешалку в прихожей, она сказала, что пальто высохло. Это было как раз в тот момент, когда я звонил в полицию – да, конечно. Любопытно… А почему сушилось пальто?

– Прошу прощения, но здесь мы задаем вопросы, – проворчал Монсен. – Господин Крон, вы оптовик по аптечным товарам, не правда ли?

– Да.

– Вам, вероятно, известно действие скополамина?

– Конечно. Я знаю свое дело.

Полицейский вновь угрожающе перегнулся вперед.

– Вы, вероятно, и были поставщиком этого вещества?

– В аптеки города Осло, да. Что вы хотите этим сказать? В моей деятельности нет ничего противоправного. Скополамин – общепризнанный лекарственный препарат. Департамент медицины…

– Спасибо, нам это известно.

Монсен перешел к следующему щекотливому вопросу. Крона видели внизу у дороги в 11.40. Телефонная будка находится совсем рядом, но он позвонил фру Хаген лишь через десять минут после того, как исчез на глазах у Моллерюда. Почему для этого потребовалось так много времени? Оптовик подтвердил свои предыдущие показания: он не сразу смог найти будку, она находилась в стороне от дороги, и сначала он заплутался. Записная книжка Монсена пополнилась еще одной записью: «К. мог залезть в дом, убить Хагена, а затем побежать к телефонной будке».

Вангли поставил заключительную точку в допросе:

– Осмелюсь спросить, были ли вы в ванной комнате в течение вечера?

– Надо подумать… – Крон манерно выставил свою холеную руку. – Да, был. Около девяти часов, мыл в ванной руки.

Когда последний свидетель ушел, Вангли подмигнул коллеге:

– Еще одно умывание рук. Обязательно занеси это в свой протокол.

Монсен перелистал весь исписанный блокнот.

– Так, так… Все четверо могли взять ядовитое вещество в ванной. Ни у кого из них нет безупречного алиби, и у каждого есть вполне определенный мотив для убийства. Возьмем жену: классический мотив, связанный со страхованием жизни. Моллерюд оказался в лапах наркоакулы: мотив – месть. У Гюндерсена и Крона Хаген отобрал большие денежные суммы. Все трое мужчин хорошо знали, какую сумму положил в свой бумажник победитель вечера. Он обобрал их на 26 000. Мотив – ограбление.

– Но мог ли кто-нибудь из четверых сделать это? – вставил Вангли. – Все ли имели возможность всыпать яд в бокал Хагена?

– Пока не знаю. – Монсен перевернул еще один листок блокнота. – Жена могла сделать это когда угодно: после ухода гостей или пока муж спал. Гюндерсен – когда вошел в комнату, чтобы развесить пальто для сушки. Моллерюд – еще до ухода… Вот здесь у меня запись. После ухода Крона Гюндерсен и Хаген некоторое время стояли и беседовали у открытого окна: хозяин поставил свой бокал на игральный стол. Они не видели, чем занимался Моллерюд за их спиной. Он мог…

– Стоп. Это совсем не то. – Ладонь Вангли протестующе взметнулась вверх. – В твоей другой записи говорится, что бокал был полупустой. Но когда Гюндерсен вошел в комнату, чтобы развесить пальто для сушки, он увидел, что Хаген спит, а перед ним стоит бокал, наполненный до краев, это ты тоже записал. Иными словами, Хаген выпил предыдущий бокал и налил себе новый перед тем, как заснул. Следовательно, никто из гостей не мог всыпать ядовитое вещество до ухода, ибо этот яд действует мгновенно.

– Умница! Вот это я понимаю, настоящий полицейский! – воскликнул со смехом Монсен, хотя и выглядел несколько сконфуженным. – Да, но у Моллерюда была возможность сделать это позднее. После того, как он покинул ресторан…

– Разве он не стоял у дороги и не видел, как на машине подъехал Крон?

– Так он говорит. Но сам-то Крон не видел Моллерюда. Художник мог вполне находиться наверху на вилле и увидеть приезд Крона из окна. Оно ведь было открыто, как ты помнишь. Да и у самого Крона был шанс проникнуть в дом через окно…

– Что-то уж слишком запутано. – Вангли потянулся. – Нам необходима разрядка, Монсен. Давай-ка пойдем в «Криммен» и попробуем расслабиться.

Маленький кафетерий располагался на несколько улиц ниже террасы, название «Криммен» он получил потому, что был любимым местом отдыха многих сотрудников криминального отдела. Двое полицейских подобрали себе удаленный столик в уголке, где могли поговорить без помех.

Монсен весь обставился тарелочками с деликатесами. Сейчас его нож и вилка были направлены на купол Колизея из итальянского салата. Его страсть к бутербродам хорошо знали в «Криммене», и он находился здесь на спецобслуживании.

А вот Вангли, наоборот, грустными глазами смотрел на маленькую чашку черного кофе, сиротливо стоящую перед ним.

– У тебя такой угрюмый вид, Шерлок. – Монсен был воодушевлен майонезом. – О чем ты думаешь?

– О том, что одежда и человек – это не одно и то же.

– Как так?

– Свидетельские показания Крона напомнили мне о мышьяковой драме в Хамаре. Помнишь очную ставку в Арвике?

– Да, конечно, что-то связанное с шубой.

– Один из самых грубых просчетов, допущенных норвежской полицией. Дама в шубе купила мышьяк в аптеке в Арвике. Во время суда все свидетели указывали на обвиняемую: полиция представила ее в шубе. Но искусный защитник свел на нет это вещественное доказательство: он смог сыграть на ограниченности следователей, как какой-нибудь Ференц Лист на своем рояле. Он доказал, что свидетели опознали шубу, а не саму даму… Не повторить бы нам этой ошибки, Монсен!

– Ну уж нет, будь спокоен. – Улыбка из-за итальянского салата излучала уверенность.

– Н-да… Без смазки колеса явно не поедут. Попробуем освежить ассоциации с помощью кружки доброго пива, – угрюмо проговорил Вангли.

Монсен оторвался от майонеза и с упреком посмотрел на коллегу.

– Я не употребляю алкоголь. Ты же знаешь.

– Боже упаси. Когда я говорю «мы», то имею в виду «я». Милый Монсен-Ням-ням, мне хорошо известно, что ты борешься за трезвый образ жизни, ты ведь член партии «Венстре», короче, «левый»… – Его глаза вдруг широко раскрылись, взгляд стал одновременно отсутствующим и необычайно интенсивным. Казалось, что его взору предстало привидение. – Да, ты левый. И вот она, разгадка!

– Разгадка чего?

– Убийства! Покерного убийства!

Были такие мгновения, когда Монсену казалось, что его коллега страдает тяжелым психическим расстройством. Сейчас как раз наступило одно из них.

– Будь так любезен, изъяснись по-человечески, Вангли. Какое отношение имеет к делу тот факт, что я голосую за «Венстре»?

– Самое прямое! – Визионер встал из-за стола. – Ты раскрыл тайну для меня, а я не хочу остаться в долгу. Только сначала мне нужно отойти вон в ту телефонную будку. Как ты думаешь, Крон уже дома?

Монсен с недоуменным видом посмотрел на свои наручные часы.

– Наверняка, если только не уехал в город. Что тебе нужно от него?

– Получить ответ на вопрос, который мне не удалось поставить в свое время. Ты ведь вырвал у меня нить допроса, сбил со следа, когда с такой прытью накинулся на его малоприятную профессию… Подожди-ка!

Вангли вернулся через несколько минут. Он уселся на стул с выражением глубокого удовлетворения и щелчком пальцев подозвал официантку.

– Пиво, фрёкен! Большую, холодную, пенящуюся кружку!

– Ну, – спросил Монсен. – Удачный разговор?

– О, очень удачный. Крон излишне суетлив, но с великолепной зрительной памятью нужно только умело ею пользоваться.

– Что удалось вытянуть из него?

– Я попросил его описать более подробно, как выглядело пальто, которое он рассматривал в бинокль. Помимо цвета и кожаного воротника – не заметил ли он еще что-то особенное? И тогда он сказал, что спереди на пальто были большие пятна грязи… Понимаешь, что это означает?

Теперь на вилке Монсена был бутерброд с говяжьим языком. Но вилка остановилась у его рта.

– Это означает, что… на человеке в саду было надето пальто Хагена.

– Именно. Два пальто похожи, как две капли воды: сам Гюндерсен перепутал их в спешке. И он упал в грязь в пальто Хагена, поэтому его и повесили сушить… Это в точности соответствует моему выводу.

Вилка разгрузилась во рту Монсена и направилась в сторону Вангли.

– А теперь изволь объяснить, при чем здесь «член партии «Венстре»?

Вангли подали его пол-литра. Последовала пауза, пока он наслаждался пивом. Мимика, сопровождавшая глубокие глотки, послужила бы прекрасной рекламой норвежским пивоваренным заводам. Затем он смахнул с себя клочья пены.

– Член партии «Венстре»? Это связано с моим интересом к спортивной технике… Ты, конечно, уже все понял.

– Абсолютно ничего.

– С этими хобби очень интересно, они так часто выручают. – Вангли откинулся на спинку стула с чувством максимального комфорта. – Ты смотрел телепрограмму «Политики на стадионе»? Ее показывали несколько дней назад.

– Нет.

– Так вот, они демонстрировали свои навыки в легкой атлетике: многие из партийных лидеров активно занимались ею в молодости. Сначала были соревнования по метанию диска. Я обратил внимание, что один из них метает снаряд левой рукой, это был как раз член партии «Венстре». Затем стали прыгать в длину. Все, кроме одного, отталкивались левой ногой, а у «левого» на бруске была правая нога. Тебе что-нибудь это говорит?

Задумчивый кивок.

– У того, кто левша…

–… лучше развита правая нога. Развитие в теле происходит по диагонали. Левша отдает «предпочтение» правой ноге, которой и отталкивается при прыжке. А теперь обратимся к твоим фотографиям. Ты ведь положил конверт в карман пиджака?

Документы вновь легли на стол. Вангли указал на крупноплановую фотографию места толчка.

– Как ты видишь, человек, перепрыгнувший через лужу, отталкивался правой ногой.

Что-то, наконец, стало проясняться в голове у Монсена.

– Другими словами…

– …мы имеем дело с убийцей-левшой. – Вангли поднялся и взял с вешалки пальто и шляпу. – За дело, господин полицейский чиновник. Пришло время для ареста.

Несколько часов спустя они вновь сидели вдвоем в кабинете Монсена. Хозяин выглядел удрученным и скованным. А вот его коллега, напротив, был в прекрасном расположении духа от своего очередного триумфа.

– Как ты умудрился заставить признаться убийцу?

– С помощью любезности. Убийца часто страдает от того, что ему оказывают недостаточно внимания. Запомни это хорошенько, Монсен. Чувство вины преступника – наш лучший союзник. Нужно уметь разбередить его больную совесть. За этим следует признание.

– Ну, знаешь ли! Что-то уж слишком просто.

– Ну да, я, конечно, дал понять, что у нас есть еще в запасе неопровержимые улики. Показал те два снимка. Фотографии отпечатков ног всегда производят впечатление на неопытного преступника: фотоснимки имеют странную доказательную силу… Во всяком случае, я вырвал признание.

– Вот тебе бы и надо играть в покер, – пробормотал Монсен. – Можешь теперь описать, как все это происходило?

– Это совсем не сложно. Фру Хаген стала свидетельницей сцены расчета после игры в покер; она сообразила, что у всех трех гостей теперь появился мотив для убийства ее мужа, если бы он был убит, именно они оказались бы под подозрением. Один из них подал ей идею способа убийства – когда она наблюдала его у аптечки в ванной комнате. Как только Гюндерсен удалился, она пошла в ванную и взяла пузырек со скополамином. Войдя в комнату, высыпала яд в стакан виски, стоявший перед Хагеном, после чего разбудила его. Таким образом ей удалось расквитаться с ненавистным супругом и одновременно получить в свои руки полис по страхованию жизни.

Монсена передернуло.

– Но каким образом она заставила его принять этот препарат?

– Очень просто. Она тормошит его, и он просыпается. «Ты бы прилег». Он прищуривается и смотрит на нее злобным взглядом: «Чего надо?» «Я прибираю после гостей», – говорит она и протягивает руку за его наполненным бокалом. Просто и гениально! Ни один муж-алкоголик не потерпит, чтобы жена вмешивалась в его питейные дела. Если она хочет заставить его осушить бокал, ей нужно всего-навсего сделать вид, что она забирает его. Хаген придвигает бокал к себе: «А ну-ка, не командуй! Я пью виски, когда мне это удобно». Он демонстративно подносит бокал ко рту и залпом осушает его. В следующее мгновение падает в конвульсиях на стул, а бокал оказывается на полу.

– И сразу же после этого она слышит, что внизу по дороге едет автомобиль, – подхватил Монсен.

– Точно. Неужели возвращается еще один гость? Она тушит в комнате свет и выглядывает в окно. Совершенно верно: это «кортина» Крона. Он выходит из автомобиля с биноклем в руке, она останавливается и внимательно смотрит: его бинокль направлен вверх, на дом.

Фру Хаген – дама очень сообразительная. Лучшего свидетеля, чем человек у дороги, да еще с биноклем, и не придумаешь. План воплощается в жизнь молниеносно. Брюки уже на ней, недостает пары мужских туфель. Она стаскивает туфли с ног Хагена. На спинке стула висит пальто, похожее на пальто Гюндерсена; она быстро надевает его на себя. Остается только мужская шляпа и шарф: их можно найти на вешалке в прихожей. И вот она готова сыграть маленький спектакль для свидетеля с биноклем – в роли Гюндерсена. Фру Хаген подходит к окну и выпрыгивает на улицу.

Она возвращается в дом через черный ход, забросив башмаки в живую изгородь: демаскировка производится мгновенно. Она не забывает убрать бумажник мужа: ведь это и был главный мотив для игроков в покер, там лежали проигранные деньги. Пальто вновь вешается на спинку стула. И вот она уже готова взять трубку телефона, который в это время звонит в прихожей.

В спешке, однако, фру Хаген забыла о двух вещах: первое – пятна грязи на пальто, и второе – след, на котором она и попалась.

Трое игроков в покер были нормальные правши. А вот фру Хаген – левша. На это косвенно указал во время допроса один из свидетелей, а именно, Моллерюд, который видел, как она зажигает спичку. Он буквально сказал следующее: «На руке, которая держала спичечный коробок, не было обручального кольца». Обручальное кольцо, как известно, носят на правой руке. А если человек держит в правой руке коробок, когда чиркает спичкой, значит, это левша, не правда ли? Я также вспомнил, что во время допроса женщина переложила свои перчатки в правую руку, чтобы вынуть зажигалку и пачку сигарет из левого кармана костюма… Отпечаток ноги в саду окончательно разоблачил ее: она отталкивалась правой ногой, перепрыгивая через лужу, а это движение как раз и характерно для левши.

– Совсем не дурно, – проворчал Монсен. – Но убедит ли такое доказательство суд?

– Во всяком случае, если я лично приму в нем участие в качестве прокурора, – отозвался Вангли. – Очень интересное дело об убийстве. Преступление женщины было быстрой и ловкой импровизацией. Она превосходно владела движениями своей души, а вот непроизвольные движения тела оказалось куда труднее удержать под контролем. Наша левая рука не ведает, что творит наша правая нога…

Перевод с норвежского Владимира Соколовского.