Текст книги "Убийство в четыре хода"

Автор книги: Андраш Тотис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Сидящий на стуле мужчина был мертв. Оба инспектора достаточно долго служили в полиции, чтобы определить это с первого взгляда. Шарль плечом захлопнул за собой дверь, и коллеги, не двигаясь с места, огляделись но сторонам. В комнате царил порядок. Постель заправлена безукоризненно, как это умеют делать лишь горничные в отелях, аккуратно свернутая пижама лежит подле подушки. На столе шахматная доска с несколькими фигурами – жалкими остатками бывшего горделивого строя; остальные фигуры попадали, когда мертвый мужчина ткнулся головой в стол. Руки его безвольно свисали к полу, и видимо, эта особенность позы убедительнее всего свидетельствовала, что человек мертв, а не дремлет, уронив голову на стол. От всей фигуры его веяло не просто смертью, но какой-то безнадежностью, подавленностью. Покойник, уткнувшийся в игральную доску, и сам напоминал шахматную фигуру – побитую противником и брошенную за ненадобностью.

– Его ты искал?

Альбер пожал плечами.

– Если это Марсо, то – да.

– Жди меня здесь. Я пойду звонить.

В номере тоже был телефон, но они не хотели проходить в глубь комнаты. Как знать, не осталось ли следов на полу, волос, невидимых невооруженным глазом комочков земли или пыли, которую не мог занести сюда Марсо (если, конечно, мертвый человек и есть Марсо), нитки, выдернутые из свитера, словом, любой улики, подтверждающей, что в номере побывал кто-то посторонний. Если такие улики отыщутся, значит, Марсо убит. А если нет… Чертовщина какая-то! Да разве можно поверить, будто шахматист способен наложить на себя руки из-за одного проигрыша?

Альбер еще раз внимательно обшарил взглядом комнату. На тумбочке у постели стопка книг: детективный роман, теория шахматных дебютов, под ними еще две книги, названия которых не разглядеть от двери. Фотография. Снимок молодой девушки. Альбер не удержался, решив подойти поближе. Осторожно снял ботинки, сделал по возможности широкий шаг и наклонился к тумбочке. Девушка была не просто красивой. Эпитет «красивая» в применении к ней звучал примерно так, как если бы сказать о «роллс-ройсе», что это хорошая штука. В ее красоте было нечто щемящее, повергающее в грусть, невольно наводящее на мысль: как жаль, что с годами она пройдет! Девичье лицо было загадочным и трепетно-прелестным, Альбер взял фотографию в руки и перевернул ее тыльной стороной. На обороте не было ни надписи, ни даты. Девушка могла бы доводиться Марсо, скажем, сестрой. Однако Альбер был уверен, что она ему не сестра. А человек, который близок с такой девушкой, попросту не может покончить с собой. Во всяком случае, не из-за проигранной шахматной партии.

Альбер вздрогнул, когда позади неожиданно распахнулась дверь.

– Мог бы и мне показать! – насмешливо сказал Бришо.

Альбер протянул ему фотографию – не без гордости, словно эта девушка принадлежала ему, но и не без страха перед скептическими замечаниями Шарля. Тот присвистнул от удивления.

– Вот это да!

– Правда, красавица?

– Что? Какая, к чертям, красавица! Знаешь, кто это?

Лелак отрицательно качнул головой, хотя по стиснувшему сердце дурному предчувствию уже догадался.

– Сестрица Фонтэна. Очаровательная крошка Марианна.

***

В номере ничего не было обнаружено. Во всяком случае ничего, свидетельствующего об убийстве. Эксперты изучали все видимые и невидимые глазом шерстинки-волосинки, однако следствию это не помогло. Марсо прожил в номере двое суток, и за это время у него перебывало как минимум десятка два шахматистов. Любой из них мог оставить следы, которые нельзя уничтожить даже самой тщательной уборкой. Стаканы, за исключением одного, оказались чистыми, и вымыты они были гораздо раньше. В одном-единственном использованном стакане были коньяк и цианистый калий. Коньячная бутылка стояла под столом, следов яда в ней не нашли.

Бришо, который немного разбирался в шахматах, записал позицию на шахматной доске Марсо и показал одному из полицейских – шахматисту с разрядом. Тот выдал целую лекцию, объясняя, какой дебют мог привести к подобной позиции, упомянул об активном центре, проходной пешке и жертве слона, то есть выложил все, что знал, отстаивая свой авторитет шахматиста. Лелак и Бришо из всех этих рассуждений уразумели только, что кто-то кому-то поставил мат. Проку пока что от этой информации было мало, но Альбер на всякий случай спрятал свои заметки в карман.

Настал вечер. Рабочее время давно окончилось, но Альбер все никак не решался уйти домой. Второе убийство за двое суток, а у него ни единой зацепки, ни малейшей надежды на успех. Бесполезно ждать, что вдруг объявится какой-либо свидетель или нечаянно проговорится объятая скорбью вдова. Убийства тщательно и точно подготовлены и столь же точно совершены. Лишь во втором случае допущен мелкий просчет: преступник должен был оставить ампулу из-под цианистого калия, если он хотел создать видимость самоубийства. Но как знать, просчет ли это или часть плана?…

Ситуация представлялась безнадежной. Допросили обслуживающий персонал. Допросили всех шахматистов, кто во время смерти Марсо был свободен от игры. Опросили зрителей, судей, распорядителей турнира, дежурных. Никто ничего не видел, ничего не слышал. Конечно, Альбер знал, что полиция на этом не успокоится. Уж ему-то хорошо известно, как строятся цепочки подобных допросов. Каждому сыщику выдается блокнот и ручка; в блокнот скрупулезно заносятся все данные: кто где находился во время убийства. Если повезет, выявятся противоречия. К примеру, некто утверждает, будто был в буфете, а другой свидетель в этот же момент встретил его в лифте. Кто-то сказал, что абсолютно не причастен к этой истории, и ему поверили, а из других показаний выясняется, что его видели с бутылкой коньяка в руках. Но стоит ли рассчитывать на слепое везение? Альбер вполне мог представить себе иной вариант. Не выявится противоречий в показаниях, не будет ни случайных встреч в лифте, ни подозрительных лиц, разгуливавших с коньячной бутылкой в руках. Буквально не за что будет зацепиться. Ведь даже нет уверенности, что убийства эти связаны между собой. Какой смысл было убивать Марсо тому, кто устранил создателя «Ультимата»?

До чего же ненавидел Альбер, когда мозг его работал на холостом ходу! С какой стати Фонтэну убивать шахматистов? Ответа на все его вопросы нет, ни одной дельной мысли не высекается… Одни фанатики тратят бешеные деньги на приобретение шахматного автомата, который побьет их в первой же партии. Другие фанатики отваливают по сто франков за входной билет только ради того, чтобы пялиться на шахматистов, с мрачным видом застывших друг против друга за столиками. Может, преступник тоже своего рода фанатик? Альбер не верил в эту версию, но тем не менее достал блокнот и внес пометку. Каждый раз, начиная очередное дело, он покупал новый блокнот – дешевый, тонкий, удобно помещающийся в кармане, и если расследование затягивалось, то под конец все страницы оказывались исписаны краткими замечаниями, обрывками фраз, отдельными словами, невнятными намеками. Если назавтра Альбера сразит пуля Фонтэна, коллегам мало что дадут эти его записи. «Шахматисты-фанатики», – записал он сейчас и после некоторого колебания, добавил: «Потолковать с адвокатишкой!» Он заглянул в свои предыдущие записи. «Корню, бравый солдат». Что бы это значило? Недостаток его метода заключался в том, что ему самому приходилось ломать голову над этими своими условными обозначениями, а смысла отдельных каракулей иной раз так и не удавалось расшифровать. В сущности, Лелак был человеком несобранным, и делать заметки он заставлял себя именно потому, что знал: иначе он все перепутает. Однако писать ровным, красивым почерком связные, цельные фразы – на это он тоже не мог подвигнуться. Иногда он говорил, что отрывочная, бессвязная заметка – поскольку разобрать ее требуется умственное напряжение – вызывает дальнейшие ассоциации, воссоздает душевное настроение, при котором зародилась эта идея… Альбер обладал способностью убеждать, в особенности, если надо было убедить самого себя.

Итак, откуда он взялся, этот Корню? Альбер мысленно перебрал всех, кто был причастен к делу. Коллеги Даниэля Ростана, его шеф, бывшая жена, любовницы… Ага, вспомнил! Мадам Корню, приходящая прислуга. Пикантная бабенка, а муж у нее – военный. Как же это он забыл поинтересоваться у Шарля, что тот узнал о Корню. Возможно, женщина действительно приходила к Ростану лишь для того, чтобы помогать по хозяйству. Альбер припомнил перечисление обстановки кабинета – листок, исписанный округлым почерком школьницы. Еще тогда что-то показалось ему странным. В каком бишь порядке перечислялись предметы? Письменный стол – верно, он своими глазами видел его обломки, – стул, книжный стеллаж, статуэтка какого-то лысого типа – наверняка копия римской скульптуры, – два кресла, одно у рабочего стола, другое – у шахматного столика. Интересно, как детально фиксирует память всякие глупости, зато та же память способна подвести в других случаях. Попробуй-ка вспомни, какая гениальная идея зашифрована неразборчивыми каракулями в блокноте или где и когда его ждут, во сколько совещание у шефа, к какому числу судебный следователь требует материалы, к которому часу утром за ним придет машина и так далее… Сейчас-то он был уверен в своей памяти! Значит, продолжим перечень. Диван, пальма в кадке, проигрыватель, шкафчик с баром. Что же ему тогда не понравилось? Кабинет был обставлен лишь самой необходимой мебелью. Альбер попытался представить себе комнату, какой она была до взрыва. Ростан сидел за шахматным столиком.

Альбер чуть не хлопнул себя по лбу, хотя стоило бы. Весь день он смотрел, как шахматисты сидят за столиками друг против друга, так что мог бы и раньше сообразить. В кабинете Ростана у шахматного столика стояло только одно кресло. Где же сидел его противник? Наступил момент делать заметки. «Ростан предпочитал сидеть за шахматами в одиночку?» – записал он. Затем поставил против имени адвокатишки знак плюса, что означало: у него и надлежит получить ответ. «Имеют ли шахматисты такое обыкновение?» «Всегда ли Ростан следовал своей привычке?» «Кто знал об этом?»

Глава четвертая

– Когда ты ее разбил?

Видно, случилось что-то неладное. Марта по утрам никогда не будит его так грубо.

– Я спрашиваю: когда ты ее разбил?

Альбер открыл глаза. Действительно, жена стояла у постели в пальто нараспашку.

– Или это не ты разбил машину?

Дело начинало проясняться.

– Я. По дороге домой. Но ты не тревожься, со мной все в порядке.

– И все же, как это случилось?

Альберу не раз приходила мысль вызывать Марту на помощь при трудных допросах. Из нее вышел бы идеальный следователь: терпеливый, настойчивый, любопытный и недоверчивый.

– Занесло. – Альбер сразу понял, что это недостаточное оправдание. Пятнадцать лет он водит машину, и, видите ли, его занесло на сухой дороге.

– Я решил кое-что испробовать, но у меня почему то не совсем удачно получилось.

– Что именно?

Альбер молчал. Не объяснять же ей, как делается разворот с помощью до отказа выжатой тормозной педали – испытанный прием в фильмах с преследованиями на автомобиле!

Марта бросила взгляд на тумбочку у постели, затем на книжный стеллаж.

– Где она? Не молчи, как немой, и не вздумай врать! – Жена погрозила ему пальцем. – И не смей спрашивать, кто «она», иначе я подниму визг на весь дом!

Альбер встал с постели и небрежным жестом вытащил из кармана пиджака книжку Тони Пикколи «Учись водить, как я!» Теперь уж ему никогда не освоить основы мастерского вождения. Судя по всему, Марта объявила войну учебникам и специальным пособиям. Вчера под предлогом генеральной уборки она переставила книги на стеллаже, спровадив библиотечку Альбера на самую верхнюю полку, куда можно было дотянуться лишь со стремянки. Ну и ладно. Заниматься китайским сейчас все равно некогда. «Сто практических советов самообороны против ножа» изучает Жак. «Основы кройки и шитья для мужчин» настолько бездарное пособие, что жаль выброшенных зря денег. «Дзэн и упражнения по медитации» дело полезное, но в эту книгу следует заглядывать каждый день, сейчас у него на это нет времени, а когда будет, то не составит труда снять книгу с верхней полки, чтобы была под рукой. К тому же вообще в подобных ситуациях лучше не раздражать Марту. Поэтому книжку «Каждый может стать Казановой, или Школа покорения сердец» он счел разумным держать на работе, в ящике письменного стола. И вот ведь что интересно: Бришо тоже купил себе эту книгу.

Тони Пикколи отправился на самый верх, под бок к «Самоучителю игры на гитаре» и «Секретам индийской кухни». Мир праху его. Марта отбыла на работу, и Альбер решил больше не ложиться. Он ежедневно занимался по утрам гимнастикой, и у него были разработаны различные серии упражнений: одноминутная зарядка, состоявшая в основном из ритмических потягиваний, комплекс упражнений на пять минут, на двадцать и на три четверти часа. Последние недели его хватало лишь на пятиминутную зарядку, не считая тех редких исключений, когда он предпочитал опоздать на работу, но начать день с двадцатиминутной разминки. На сей раз благодаря Марте у него хватило времени на самый полный комплекс.

Альбер делал стойку на голове, когда зазвонил телефон. Обычно, стоя на голове, он отсчитывал удары пульса. На двухсотом следовало сменить позицию переходом в стойку на руках, затем согнуть руки и мягко перекатиться на спину. Альбер попытался не слышать звонка, однако внешний мир оказался сильнее, не давая ему погрузиться в себя. Нет, следовало бы удалиться в горы, прихватив с собой незаменимое пособие «Дзэн и упражнения по медитации», которое теперь будет сниматься с полки лишь при очередной уборке.

Звонил адвокатишка. Альбер подавил раздражение и разговаривал с ним почти вежливо.

– Ну и сенсационная история, господин инспектор! – голос Реньяра звенел от радостного возбуждения. – Как вы считаете, он в самом деле покончил с собой?

– Кто? О чем вы говорите?

– Я имею в виду Марсо. Вот уж никогда бы не подумал! Впрочем, никто не принял его слова всерьез.

– А что, бишь, сказал Марсо?

– Мне известно доподлинно, поскольку при этом присутствовал один мой приятель. Сначала Марсо возмущался, говоря, что лично он запретил бы участие шахматных автоматов в турнирах на мировое первенство. Пусть устраивают специальные турниры для компьютеров и собирают публику из дураков, кому по вкусу подобные забавы, но зачем же портить удовольствие настоящим ценителям шахмат. Машина не испытывает к вам ненависти. Ну и тому подобное, в том же ключе.

– Вы сказали – ненависти?

– Не я. Это Капабланка сказал однажды: он, мол, знает, что играет хорошо, когда противники его ненавидят.

– Марсо не любили?

– Еще как! – Реньяр опять оживился. – Знали бы вы, что это был за подонок. Пакостил, где только мог. Шахматистов слабее, чем он, попросту уничтожал под корень. А ведь сам был не бог весть какой сильный игрок.

– Но в прошлый раз вы сказали, что он занимал какое-то место среди первой десятки мира, – возразил Альбер.

– Можете себе представить этот мировой уровень, если Марсо входил в первую десятку! Восемнадцать лет назад я в открытом дебюте, скажем в испанской партии, играя черными, разгромил бы его не позднее двадцатого хода.

Лелаку доставляла удовольствие эмоциональная речь Реньяра, но потное тело обсохло, и ему стало холодно.

– В каких же выражениях Марсо объявил, что убьет себя?

– Ах, да!… Мой приятель поддел его: Марсо де не желает иметь дела с автоматами, так как боится проигрыша. На это Роже Марсо возразил, что он все же не такой лопух, но если отыщется автомат, который одержит над ним убедительную победу, то ему останется лишь удавиться, коль скоро в его мастерстве отпадет надобность.

Такое бахвальство трудно было принять всерьез. Плечом прижав трубку к уху, Альбер лег на спину и заработал ногами, как бы крутя педали. Он сразу же согрелся и почувствовал себя хорошо.

– Не назовете ли вы человека, кто больше других не любил Марсо?

– Да никто его терпеть не мог!

– Может, у него был недруг, способный пойти на крайности? – настаивал Альбер.

– Валь! – восторженно вскричал Реньяр. – Этот готов был утопить Роже в стакане воды.

– Почему?

– Да потому что терпеть его не мог! – Очевидно, с точки зрения Реньяра, это можно было счесть вполне достаточным основанием для убийства.

Альбер опустил ноги на пол, пытаясь вспомнить.

– Валь… Валь… Это имя мне ничего не говорит. Вчера он был на чемпионате?

– Конечно! Он наблюдал за игрой, стоя позади Марсо, когда тот проиграл.

– Вот как?

– Да… Валь сразу же помчался покупать веревку. Прямо обхохочешься! Дайте, говорит, веревку попрочнее. Лавочник спрашивает: «А вам для чего, мосье?» «Как это – для чего? Чтобы Марсо удавился!»

Лелаку показалась подозрительной такая осведомленность.

– Вы что же, присутствовали при этом?

– А как же! Этот Валь редкостный недотепа, он и веревки-то приличной купить не сумеет… После мы попросили покрасивее упаковать покупку и первую встречную девчушку уговорили написать на поздравительной открытке: «Маэстро от почитателей с любовью», – и отправили посылку по почте. А этот кретин решил опередить нас и отправился на тот свет без нашей помощи.

Терпение Альбера иссякло. Конечно, Реньяр ему необходим: Реньяр все знает, все видит и слышит, и когда дело будет закончено, полиция вправе поощрить журналиста за содействие расследованию. Но Реньяр подобен лекарству, которое в небольших дозах – врачует, а в сверхдозе действует как яд. Совершенно очевидно, что в избыточных количествах он способен вызвать зудящую сыпь, желудочные колики и болезненное сердцебиение. Альбер почувствовал, что свою дозу он принял, и попытался закончить разговор.

– Помилуйте, господин инспектор, но ведь мы еще не договорились относительно репортажа!

– Какого репортажа?

– Так ведь я к тому и веду! Прошу дать мне интервью для «Ля ви д эшек»… Послушайте, господин инспектор, если я первым узнаю, кто убил Ростана и Марсо, то этому мошеннику главному редактору не останется ничего другого, кроме как снова предложить мне работу. Конечно, я и сам не соглашусь, рад без памяти, что наконец-то раскрепостился, но пусть этот мерзавец теперь попляшет, после того как вышиб меня коленом под зад!

– Я… хм… даже не знаю… – Альберу не приходилось еще давать интервью, и вообще контакты с прессой не входили в круг его обязанностей.

– О, благодарю вас, господин инспектор! Тогда встретимся на чемпионате. Приходите непременно, сегодня будет очень интересно.

Действительно интересно, что этот адвокатишка имеет в виду: увлекательные шахматные партии или надеется на очередные трупы?

***

Удивительным образом петля вокруг Фонтэна стала затягиваться. Альбер всегда знал, насколько эффективен полицейский аппарат, подобный медленно, но верно размалывающим жерновам, однако и он, как любой француз, пребывал в уверенности, что это распространяется лишь на обычных, заурядных людей. На автомобилиста, сбившего пешехода и поспешившего скрыться. На столяра, пырнувшего ножом соседа. На грабителя, совершившего дерзкий налет на банк. Но чтобы отыскать человека в городе с населением в пять с лишним миллионов, в пятидесятимиллионной стране, в Западной Европе, где границы между государствами почти условны? Человека, за которым поддержка фанатиков-единомышленников, к услугам которого тайные убежища, фальшивые паспорта и прочие документы? Профессионального подпольщика-террориста, которому не занимать присутствия духа и дерзости? Ну уж нет, этот орешек французской полиции не по зубам.

Однако, судя по всему, Альбер заблуждался… Расчет полиции был построен на том, что Фонтэн рано или поздно вынужден будет заняться своей раной. Насколько серьезным было ранение, конечно, никто не знал, но в любом случае перевязочные, дезинфицирующие средства и антибиотики ему понадобятся. Шанс на удачу невелик. К услугам Фонтэна мог быть подготовленный на крайний случай пункт первой помощи, среди его тайных сторонников мог оказаться аптекарь. Полиция надеялась, что это не так. Решено было проверить всех, кто когда-то был исключен с медицинского факультета. Вернее, тех, кто был исключен не из-за недостатка средств или отсутствия способностей, а при компрометирующих обстоятельствах. Таких тоже было предостаточно. Но и у полиции, если надо, людей хватает, и сыщики отправились с обходом аптек, расположенных поблизости от обиталища бывших студентов.

Им повезло. В пригороде Парижа Леваллуа аптекарь, взглянув на протянутую сыщиком фотографию, кивнул головой.

– Да, этот человек на днях купил бинт и антисептические средства.

Речь шла о человеке по имени Жан-Пьер Мерка. Высокий, крепкий, лет сорока, служит в рекламном агентстве. В шестьдесят восьмом – пылкий революционер. С тех пор он успел облысеть, обрасти жирком, обзавестись автомобилем «Рено-20» и трехкомнатной квартирой. Разведен, отец двоих детей, собирает книги по медицине. В шестьдесят восьмом Мерка в кровь избил профессора анатомии, сочтя его профашистом. До получения диплома ему тогда оставалось два года.

Полицейским не хотелось повторять свою ошибку. Мерка взяли утром, по дороге на работу. Ему позволили свернуть за угол, а затем окружили. Все вдруг превратились в полицейских: юноша, с букетом цветов в руках поджидавший девушку, два солидных дельца, спорящих между собой, механик, занятый ремонтом мотоцикла. Мерка увезли, прежде чем он сообразил, что происходит.

Когда вызванный по тревоге Альбер прибыл в управление полиции, он не узнал привычное место. Похоже было, что какой-то полоумный режиссер надумал снимать здесь приключенческий фильм и поэтому сунул каждому оружие. В комнату набилось полно полицейских в штатском, которых Альбер прежде в глаза не видал. По-видимому, шеф запросил помощь у близлежащих участков. Кто чистил пистолет, кто заменял патроны; несколько человек отрабатывали прием, стараясь на манер героев Дикого Запада мгновенно выхватить оружие. На столе Альбера лежал легкий короткоствольный автоматический пистолет. Альбер огляделся. Чуть поодаль стояли оба его знакомца из отеля «Чемпион». Оба молча уставились на Лелака, и он отвел взгляд.

И тут появился Бришо, раздал фотокопии с планом ближайших улиц и подступов к дому, где жил Мерка. Каждому пометил место, где ему надлежит занять пост, разъяснил участникам операции общий стратегический замысел, из которого стало ясно, что все пути-лазейки наглухо перекрыты, а каждому из участников обеспечена подстраховка. Оперативный план был прямо-таки великолепен, вот только непонятно было, каким образом он попал к Шарлю. Как ему удалось добиться, чтобы руководство операции было возложено на него? Шутка сказать: обскакать деятелей из политического отдела, из группы по борьбе с терроризмом, специальные боевые полицейские подразделения! Возможно, когда-нибудь дружба с Бришо будет цениться на вес золота.

– Ну, что скажешь? – Шарль с высоты своего величия снизошел наконец до скромного, ненавязчивого приятеля.

– А там ли он вообще, этот Фонтэн?

– Мерка говорит, что нет. Утверждает, что перевязал Жака, и тот на следующий день ушел. Куда – конечно же не сказал. Но на всякий случай проверим.

Теперь загадка разъяснилась. Другим не хотелось проводить операцию впустую.

– Ты, надеюсь, не рассчитываешь, что я тоже должен идти?

– А как же без тебя? – Шарль изумленно уставился на приятеля. – Мы идем вместе. Шеф тоже там будет. – Решительным жестом он отмел все возможные возражения. – Ты действительно должен быть задействован, Корентэн настаивает. Будет съемочная группа с телевидения, и желательно присутствие всех, кто в прошлый раз принял участие в преследовании со стрельбой.

– Нет! – решительно заявил Альбер.

– Скажи об этом шефу.

– Марта разведется со мной. Она еще в тот раз требовала, чтобы я ушел из полиции и подался в чиновники.

– На сей раз ни малейшей опасности.

Шарль сунул ему в руки автоматический пистолет и первым шагнул из комнаты. Вооруженные полицейские с довольным видом потянулись за ним. Альбер не мог решить, чему они больше радуются: надеются схватить Фонтэна или рассчитывают, что террориста уже след простыл.

***

Эжен Корню, супруг приходящей прислуги, служил армейским интендантом. Не инструктором, как полагали в отделе расследования убийств, и не сапером-взрывником или командос, как втайне надеялся Альбер. К пластику он доступа не имел, и на этом можно бы с ним и покончить, но Альбер сам когда-то был солдатом и знал, что при желании в армии можно раздобыть все, что угодно. А уж интенданту это и вовсе труда не составит. После того, как с телесъемками было покончено, то есть объединенные полицейские силы «успешно и без потерь» взяли штурмом пустую квартиру, Лелак попросил Буасси отвезти его в Монтрей, где находилась казарма. К ним присоединился и будущий префект полиции. Альбер не возражал. Если их вдруг не пожелают пропустить, то Бришо сегодня в ударе, с него станется провернуть штурм казармы.

Прибегать к крайним мерам не потребовалось. Часовой проверил их удостоверения, позвонил куда-то, затем шлагбаум поднялся, открывая дорогу, и они въехали на территорию казармы. Буасси остался в машине, сказав, что он за свою жизнь вдоволь наслушался всяких допросов и надоели они ему до чертиков. Он приготовился разгадывать кроссворд и даже не счел нужным проводить своих коллег хотя бы взглядом. Альбер охотно остался бы с ним. Лишь сейчас он сообразил, в какую двусмысленную ситуацию вляпался: ведь не скажешь же Корню, что подозрение на него падает лишь потому, что жена его недурна собою и Ростан наверняка не остался равнодушен к ее прелестям.

Корню был высокого роста, интересный, хотя и не без некоторой вульгарности, молодой мужчина, ему явно не было и тридцати. «Чушь какая-то! Зачем при этаком-то здоровом жеребце мадам Корню понадобился лысый математик? А впрочем, почему бы и нет», – цинично подумал Альбер.

– Понимаю, что беседа наша может показаться излишней, ну да ничего не поделаешь, служба есть служба, – обратился к нему Шарль с заговорщицкой улыбкой: мол, службист службиста поймет. – Мы должны задать вам несколько положенных вопросов.

– Пожалуйста. А в чем дело? – У него неожиданно оказался красивый бас с легкой хрипотцой.

– Мы расследуем обстоятельства гибели мосье Ростана.

– Ага.

Корню помрачнел. Вытащил сигареты и долго закуривал. Несколько раз он вроде бы порывался заговорить, и сыщики заранее знали, что он скажет. «Значит, вас привели ко мне сплетни?» или «А откуда вы узнали?» Теперь было ясно, что пришли они не зря. Уж слишком знакомы им были эти симптомы, чтобы ошибиться. Но Корню так и не заговорил.

– Вы ведь знаете, почему мы пришли? – Уловка была чересчур примитивной, напрасно Шарль пустил ее в ход.

– Такая у вас работа, – спокойно ответил Корню. Тугие мышцы его были налиты силой, рост превышал метр восемьдесят, а вес Альбер определил килограммов в восемьдесят – восемьдесят пять. Если бы он не видел своими глазами его личную карточку, Альбер мог бы поклясться, что Корню – инструктор отряда десантников-парашютистов.

Ему вспомнился труд по психологии, который он штудировал года два назад. Автор доказывал, что человек как бы одновременно является тем, кем мог бы стать по своим врожденным наклонностям и способностям, и тем, кем он стал в зависимости от внешних обстоятельств. Стоит психологу-эксперту взглянуть на человека, говорилось в книге, и он определяет, что перед ним адвокат, хотя фактически тот человек по профессии автомеханик. Возможно, эксперт не прав? Впрочем, с какой стати ему ошибаться. Эксперт – по крайней мере в своей собственной книге – всегда прав. Тот человек по натуре своей действительно адвокат, и требуется лишь благоприятное стечение обстоятельств, чтобы выявить в нем добровольного защитника чужих интересов.

Альбер был убежден, что перед ними именно такой случай. Корню по натуре авантюрист, тайный сторонник насилия. Знаток ближнего боя, сведущ во взрывном деле, искусстве маскировки, проводит секретные операции в развивающихся странах. Лишь по иронии судьбы он заделался интендантом и, потягивая пиво, смотрит по вечерам телевизор.

– Вы знали Ростана? – Бришо сделал еще одну попытку его расшевелить.

– Разумеется.

Корню умолк. Нет чтобы сказать: разумеется знал, ведь мы встречались, когда я заходил за женой. Такая немногословность казалась необычной.

– Вы часто встречались?

– Нет.

Полицейским хотелось соблюсти такт, однако Корню и не думал облегчить их задачу. Поэтому Альбер решил вмешаться.

– В каких вы были отношениях?

Вновь все тот же недоверчивый взгляд и очередная безрезультатная попытка разговориться.

– В хороших, – прозвучал короткий ответ.

– Вы не ревновали? – Шарлю надоело ходить вокруг да около.

– Нет. – В голосе Корню прозвучало искреннее удивление.

– Скажите, вы всегда так разговариваете?

– Как?

– Морзянкой. Односложные ответы у вас чередуются с двусложными.

Корню пожал плечами.

– Вы спрашивали, я отвечал. У нас, – он подчеркнул интонацией это слово, – так заведено: отвечать коротко и ясно.

– А у нас заведено по-другому, – сказал Альбер. – Мы предпочитаем открытый дружеский разговор.

– На это у меня нет времени.

– Ладно. – Шарль снова взял дело в свои руки. Произносил слова вежливо, но твердо, негромко, с властной интонацией. Поистине, ему на роду написано стать префектом полиции… – Изменяла вам жена с Ростаном?

– Нет… – Корню выпал из своей роли. – С чего бы ей изменять мне?

– А почему бы и нет?

– С этим хлюпиком? – Он пренебрежительно махнул рукой.

– Какие взрывчатые вещества хранятся у вас на складе?

– Не ваше дело.

Это, к сожалению, было правдой. Если уж им во что бы то ни стало захочется узнать, придется делать запрос военной полиции и ждать ответа.

– Вы разбираетесь во взрывчатке?

– Постольку поскольку.

– Чтобы пользоваться пластиком, большого умения не требуется.

Корню не ответил. Да и что он мог бы ответить? Разговор происходил в маленькой, неуютной, почти лишенной обстановки клетушке: у стены – пустой столик для бумаг, на письменном столе у окна – давно забытый кем-то календарь за прошлый год. Окно выходило на асфальтированную волейбольную площадку, по площадке гоняли футбольный мяч солдаты в форменных брюках и майках. Альберу захотелось пить.

– Вы играете в шахматы? – обратился он к Корню.

– Слабо. Знаю ходы. А почему вы спрашиваете?

– Могли бы сгонять с вами партию.

***

Буасси разгадал кроссворд и теперь, подняв капот машины, прислушивался к несуществующим дефектам в работе мотора. Недовольно покачав головой, он взялся за отвертку.

– Как, по-твоему, в таких случаях он действительно что-то исправляет или просто делает вид? – спросил у Альбера Шарль.