Текст книги "Последний бог (СИ)"

Автор книги: Анатолий Заклинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Ты сам как вообще? – спросил мастер, кивнув на забинтованную руку Ожегова.

– Да я нормально. Мне-то что.

– Мало ли.

– Счёт за ремонт пусть выписывают нам, – сказал Марьин, – только, я прошу тебя, шум не поднимай и как производственную травму не оформляй.

– Ладно. Да это же не травма.

– Травма-травма, – сказал он, – и вообще, иди сейчас оформляй ремонт, а то с повязкой сам знаешь. К тебе, конечно, доверия больше, но бывает всякое. Там сейчас всё равно техника безопасности всех начнёт драть в хвост и в гриву.

– Вы же знаете, мы соблюдаем, – сказал Вадим.

– Один наш общий знакомый тоже вроде соблюдал.

Начальник нервно вытащил из ящика стола пепельницу и закурил. По тому, что его не отпускали, Вадим заключил, что хотят спросить ещё о чём-то. Вариантов, впрочем, было немного.

– А где руку-то потерял? – спросил Марьин.

– Я не думаю, что стоит об этом говорить.

– Да ладно тебе. Прям так уж плохо всё?

– Да не особо.

– Газзиан? – спросил Игорь.

– Да, – ответил Вадим, сначала посмотрев на мастера тяжёлым взглядом.

– А чего такого-то? – спросил начальник, откинувшись на спинку кресла.

– Да нет, ничего. Просто, не люблю об этом говорить.

С точки зрения простого упоминания о тех событиях всё было не так мрачно, как могло показаться из уклончивости Вадима, а скорее наоборот. Немногие тогда поддержали восставших. В первую очередь из-за неуместности и несвоевременности выражения протеста, и только во вторую – из-за его формы. Шла война, и враг мог напасть в любой момент. Враг, который был очень опасен. На тот момент люди толком не знали, что из себя представляет настоящий газзианец, и тем ситуация была ещё нестабильнее. Сам Ожегов тоже не поддерживал восставших в силу своих убеждений, но не был и сторонником вооружённого метода восстановления порядка. Но не потому, что боялся погибнуть.

– Как желаешь. Ладно. Переодевайся и иди. Где там восстанавливают протезы? Счёт отдашь потом Игорю.

– Хорошо.

Мастер не пустил Вадима даже убрать станок, сказав, что сделает это сам. На мастер-участке уже была целая толпа из общезаводских шишек среднего калибра. Ещё бы, безопасность – одна из самых главных характеристик современного производства. Там, где её нельзя обеспечить, так сказать, насильно, должен быть жёсткий контроль. Если на основном производстве все исполнительные механизмы станков были закрыты, и человек физически не смог бы попасть внутрь ограждений, даже если бы захотел, то на единичном производстве вспомогательных цехов такие меры повсеместно обеспечить было нельзя.

Вообще, Вадим предпочёл бы остаться, но раз уж его решено было спрятать, то он не стал сопротивляться. Не он заварил эту кашу, но он участник, которого хотели убрать со сцены. Это действительно позволит минимизировать угрозу. Да, Алексея на мастер-участок вряд ли допустят, и вообще наверняка хотя бы на время уберут от производственного оборудования, но всех остальных этот инцидент должен коснуться как можно более мягче. Руководству – устный выговор, станку – проверка и калибровка, если потребуется. Ну а с Ожеговым вообще всё можно утрясти безболезненно.

Глава вторая

Кто-то может появиться

В очереди сидеть не пришлось. Конечно, ведущий врач Ожегова долго охал и ахал по поводу того, как можно было так варварски обойтись с протезом, который он, пожалуй, не постеснялся бы назвать и произведением искусства. Впрочем, если не считать его замечаний, ремонт прошёл быстро. Синтетическая плоть состояла из трёх частей со стыками на локте и запястье. Её разрезали по старому шву, сняли, проверили функциональность механики, заменили несколько деталей и то лишь по подозрению в скорой утрате работоспособности, а потом надели новую синтетику на кисть и запаяли шов, который после этой процедуры стал совершенно незаметен.

Счёт был немаленький. Конечно, тут кошельки клиентов не жалели, тем более, что замены некоторых деталей можно было избежать. Ну да это было нестрашно, потому что платить за ремонт должен был не сам Вадим. На его плечах было лишь гарантийное обслуживание, на которое у него была скидка, учитывая обстоятельства, при которых ему этот протез вообще понадобился.

Закончил свои дела он рано, задолго до конца заводской смены. Рабочая зона в это время была немноголюдна – даже немного дико было наблюдать за пустыми улицами, которые ты привык видеть заполненными. Ожегов чувствовал себя немного неуютно, но раз сказали сегодня даже не появляться, то он выполнит это указание.

От медицинского центра он пешком дошёл до своего жилого квартала – ровной череды пятиэтажных домов, стоящих друг к другу в упор. Зашёл он только в магазин за продуктами, где робот-продавец обслужил его за пару минут по причине всё того же отсутствия людей.

Ожегов уже предвидел скучное времяпрепровождение, когда по приходу в дом его домашний телефон сообщил, что у него одно сообщение на автоответчике. Это был точно не кто-то из самых близких, потому что у них всех был номер его мобильного. Да и разную рекламную шелуху система отсеивала, чтобы беречь время владельца.

Тем не менее, Вадим сначала убрал продукты в холодильник, и только потом вернулся к тумбочке в прихожей, на которой стоял телефонный аппарат и нажал кнопку.

– Вадим, – раздался из трубки знакомый голос, – это Михаил Плетнёв. Послушай, пожалуйста, то, что я тебе сейчас скажу. Я знаю, у нас были разногласия, но сейчас ты очень нужен. Не только мне, но и нашему общему делу. Надеюсь, общему. Я знаю твоё отношение к вере, и это как раз то, чего нам сейчас недостаёт. Если тебя не затруднит, пожалуйста, перезвони мне, и мы всё обсудим. Спасибо, что послушал. Надеюсь, что не откажешь.

Плетнёв – тот, кого по праву можно было называть святым отцом. Если бы у нынешних деятелей религии было бы подобие церкви или хоть небольшая централизация и руководство, старый служитель занимал бы в нём высокую должность. С Ожеговым у них давно были разногласия. Они разошлись в вопросах того, что сам он называл верой. Вадим считал само это выражение пережитком прошлого и возвращением к тому, от чего общество стремилось избавиться и избавилось. Во время их перепалки Плетнёв назвал его конъюнктурщиком, который примет что угодно, лишь бы оставаться на своём месте, а потом очень прошёлся по теме Газзиана. Некорректно и нехорошо прошёлся.

Разумеется, он был неправ. Неправ во всём. В частности, в сохранении звания священника любой ценой в нынешнее время не было никакой корысти. Даже то малое, что выражалось в немного уменьшенной трудовой повинности, у них отобрали. Брать деньги за оказанное служение категорически запрещалось, даже если сам желавший успокоения предлагал их от чистого сердца. Звание предполагало лишь ответственность, и ничего больше. Ну а что до Газзиана, то Ожегов справедливо считал, что никто не вправе ставить себя на его место и решать, как именно он должен был поступить.

Тем не менее, Вадиму стало интересно, что хочет сказать ему Плетнёв. Может быть, старик решит извиниться за свою чрезмерную резкость? Может быть, ему действительно нужна помощь? В конце концов, священник сейчас своего рода врач – он помогает тем, кому это нужно, но это совершенно не значит, что ему самому время от времени не нужна помощь.

В глубине души, помня прошлые разногласия, Ожегов не слишком горел желанием перезванивать своему старому знакомому. С другой стороны, он не был злым человеком, и, раз уж Плетнёву нужна помощь, он был готов ему помочь.

Ожегов взял с телефона трубку, прошёл в комнату и сел на диван.

– Неужто старый служитель всё же решил меня признать, – сказал он, выбирая в меню последний входящий и начиная набор, – хорошо, что сейчас не прошлые времена, когда можно было просто так отлучить от церкви.

– Здравствуй, Вадим, – Плетнёв почти сразу взял трубку.

– Здравствуйте. Я слушаю вас.

– Ты нужен нам для очень важного дела, – сказал он.

– Почему я? У вас нет более опытных и доверенных? А самое главное, сходящихся с вами в взглядах?

– Ты всё не можешь простить мне те мои слова? Я думал, ты выше всего этого.

– Я выше, иначе я бы вам не позвонил. Но и делать вам привилегии тем, что забыл, я не хочу. Так что вы хотели?

– Это сложный вопрос, чтобы о нём можно было рассказать прямо сейчас, по телефону. Скажу лишь, что хочу попросить тебя представлять нас на очень важном мероприятии. Ты не представляешь, насколько важном.

– Допустим, это важно даже для всей планеты. Почему я? У вас куда больше высокопоставленных и более доверенных. Может быть, вы скажете мне правду?

– Вадим. Я боюсь говорить прямо, потому что ты не поверишь мне ещё больше. Может быть, мы встретимся?

– Я ещё не согласился вам помогать. Говорите прямо. Как всегда. Раньше проходило нормально, так чего сейчас бояться?

– Хорошо. Событие, где ты должен нас представлять, имеет самый высокий уровень. И проверка всех, кто будет в нём участвовать, тоже самая высокая. А мы, как ты знаешь, последнее время не слишком пользуемся доверием. Скажем так, они выбрали тебя. Тут, наверное, сыграло роль и твоё прошлое, и вообще твоё безоговорочное следование, да и возраст тоже. Скажем так, они решили, что ты подходишь больше нас всех.

– Но вы так, разумеется, не считаете.

– Ты провоцируешь мой эгоизм, а ты сам знаешь, что так делать нельзя. Подумай, как мыслил бы ты на моём месте.

– Не буду. Остановимся на том, что я вас понял.

– Каков твой ответ?

– Если это самая высокая проверка, то почему ваши "они" связываются со мной через вас?

– Всех нас проверяли и спрашивали. В том числе, насчёт тебя. А когда решение было принято, они решили, что пусть лучше с начала с тобой поговорит кто-то, кто тебя знает.

– Это был намёк на то, что пора уже сказать мне, кто такие эти ваши "они"? Вы не считаете, что мне можно это знать?

– Высший мировой совет. А проблема затрагивает не только Землю.

– Если вы сейчас шутите, то знайте, это очень неудачно.

– Именно поэтому они хотели, чтобы со священником в первую очередь поговорил священник. Ты ведь знаешь, что среди нас не принято шутить. Особенно, такими вещами.

– И что это за проблема?

– Мне сейчас нужно только твоё согласие, а говорить с тобой будут они сами.

– Я не могу соглашаться, не зная, на что я иду. Всегда, когда от меня требовалось решение, я знал, что выбираю.

– Я не могу.

– Вот когда кто-то сможет, тогда я и отвечу вам. Я готов на всё ради нашего мира, но я должен знать. А сейчас до свидания.

Плетнёв больше не пытался уговорить Ожегова. Он всегда был тюфяком, даже когда не был так стар. Именно поэтому ему и не доверяли. В том, что он называл следованием, нужен был определённый стержень, воля и сила. У него этого не было. Он был неплохим человеком, мог помочь тем, кому требовалась его помощь, но этого было недостаточно. Сам в себе при этом он разбирался плохо. Невозможно узнать, помогает ли на самом деле человеку его молитва, но если бы насчёт старика спросили Вадима, он сказал бы, что не помогает.

– Прошлое, – злобно усмехнулся он, возвращая трубку на базу, – возраст! Может, ещё и пол играет роль?

Заводской обед уже прошёл, но хоть и с опозданием, Вадим принялся за еду. Он ждал, что его телефон снова вот-вот зазвонит, но этого не происходило. Как же те, кому он так нужен? Или для них принципиально важно не рассказывать ему о том, что от него потребуется? Чтобы он согласился выполнять наивысшее поручение вслепую?

Никто не позвонил ни после обеда, ни вечером. Конечно, у Вадима не было даже мыслей насчёт того, что Плетнёв врал ему или хотя бы шутил. Просто, могло оказаться, что он воспринял всё не так, как было на самом деле. Поручение могло оказаться не таким важным, и с ним вполне мог справиться кто-то другой.

Конечно, тот факт, что Вадим не спешил соглашаться, совершенно не значил, что ему и вовсе не интересен этот вопрос. Напротив, он очень хотел бы знать, что такого могло произойти в масштабах мира, что высшему совету потребовалась помощь священника, да ещё не просто доверенного, но подходящего по каким-то другим параметрам. Плетнёву самому могли не сказать, что именно, в конечном счёте, повлияло на выбор высших представителей власти. Что же до того, что он им очень нужен, то они могли бы и позвонить. Или обычные номера телефонов у них не в ходу?

Когда утром перед тем, как разойтись по участкам, рабочие обсуждали, что на завод прибыл кто-то высокопоставленный, Вадим даже не допустил мысли о том, что это может иметь отношение к нему. Даже то, что по слухам, делегация собирается прибыть и в их цех, не произвело на него должный эффект. Он, скорее всего, будет на мастер-участке, так что до него они точно не дойдут.

Появившийся незадолго до начала смены Игорь, дал задания всем, кроме Ожегова, которого отвёл в сторону. В первую очередь его интересовал счёт за ремонт протеза, который Вадим ему отдал.

– Что по работе? – спросил Ожегов.

– Сегодня ты опять в токарке. Только там нужно на деталях контур подправить. Кусок программы в распечатке прилагается.

– Хорошо.

– И только постарайся, чтобы на этот раз всё тихо, а то комиссия какая-то приехала.

– А я-то что? Я всегда тихо, – улыбнулся Вадим.

– Добро. Приступай.

Конечно, работники мастер-участка в первую очередь желали лицезреть новую руку, которая только для привычного Ожегова выглядела заметно новее предыдущей, а для неподготовленного глаза была неотличима и от вчерашней, и от настоящей. Конечно, все знали, до чего дошли современные технологии, но лицезреть проявление этого своими собственными глазами да ещё вблизи, мало кому доводилось.

– Так, а что техника безопасности? – спросил Вадим.

– А что они? – ответил ему Дима, – поорали, поорали и ушли. Потом калибровщик приходил после обеда. Покрутил своими индикаторами, сказал, что всё в норме и ушёл. Кулачки только шлифануть сказал.

– Ну и ладно. Хорошо, что хорошо кончается.

– Не слышал, комиссия какая-то ходит?

– Вообще без понятия, – пожал плечами Вадим, – не видел, не знаю, сам только услышал.

А потом все принялись за работу. На сегодня у Ожегова задание было чем-то проще, а чем-то сложнее. Работать предстояло за станком с программным управлением. Особых навыков управления на нём не требовалось, но нужно было уметь создать новую программу, точно выставить деталь, а потом пройтись по контуру сложной формы резцом для тонкой обработки. Вообще, что касалось подобного брака, обычно он не исправлялся, даже будучи теоретически исправимым – проще было сделать новую деталь, чем обеспечить точность при доделке. Но этот случай был, видимо, особым, хоть Ожегов и не мог понять, почему, исходя из одного лишь чертежа. Обычно подобное имеет место при наличии особо структурированного и дорого сплава, но здесь это был простой алюминий. Могла, конечно, вмешаться и политика – все цеха нужно было загружать работой, пусть даже частично в ущерб прибыли, но с увеличением выработки.

Что же касалось безопасности, то работа на станке с программным управлением в этом плане была лучше. Вся рабочая зона была закрыта, а руки рабочего непосредственно при обработке требовались только для нажатия на кнопку. Свои сложности тоже были, но касались в основном точности установки и настройки.

Однако главные события сегодня происходили не в рабочей сфере. Не прошло и часа от начала смены, как на участок вбежал мастер Холмин. Он руководил работой тех, кто трудился здесь постоянно. Впрочем, под его непосредственное руководство нередко отдавали и Ожегова для выполнения разовых работ. Вид у худого и невысокого Холмина был взъерошенный и тревожный. Переступив порог, он быстро оглядел подчинённую ему территорию, как будто выискивая несоответствия. Выглядел он так, как будто хотел что-то сказать, но ничего не говорил.

– Что такое? – спросил Дима, первым обратив на него внимание.

– Атас. Комиссия идёт.

Холмин продолжал осматриваться. Можно было подумать, что его глазам предстала куча несоответствий, и он не знал, за что схватиться в первую очередь – что вызовет больший гнев проверяющих. Но все рабочие места были в порядке, климатические системы работали, а монитор, висевший на колонне прямо напротив входа, показывал полное соответствие температуры и влажности установленным для мастер-участков требованиям.

– Может из-за вчерашнего? – предположил кто-то из-за рабочих.

– Может. Посмотрите, крови там нигде нет?

Он подбежал к станку, где вчера выписал пируэт Алексей, и внимательно оглядел. Всё, как требовалось, было приведено в надлежащий вид. Кровь вытерта, а всё остальное убрано. Даже предположив, что, судя по виду Холмина, он только что узнал о том, что проверка придёт именно сюда, Ожегов не думал, что это всё из-за него.

Только когда он увидел вошедших, понял, что это не совсем костюмы, в которых обычно ходят высокопоставленные люди промышленной отрасли. Те ограничиваются классикой с рубашкой и галстуком, а в френчах такого покроя со стоячим воротником и застёжками с левого бока, ходили только высшие чины из совета. Тем более, что знаки различия в виде полос разного цвета и количества, соответствовали.

Один из них, невысокий, прилично полысевший человек, сразу устремился к Ожегову, который, как и все остальные, кто мог, невольно оглянулся на вошедших.

– Вадим, я вас узнал, – сказал он.

– Меня? – удивился Ожегов.

– Вас, конечно же. Именно с вами я хотел бы поговорить. Ну, мы заодно проинспектировали производство, выявили кое-какие недостатки, но главной нашей целью были вы.

Общее молчание, вызванное ошеломлением, нарушил только резкий писк станка, известившего о том, что он отработал программу.

– Можем мы поговорить? Или вы очень заняты?

Он обернулся на Холмина, которого выдавал халат, который носили мастера и инженерные работники.

– Нет-нет, – тут же затараторил взъерошенный Холмин, – это может и потерпеть немного. При необходимости я назначу кого-нибудь другого на эту работу.

– Отлично.

Невысокий и лысеющий, представившийся младшим советником Яблоковым, был здесь самым высокопоставленным, если судить по знакам различия в виде трёх жёлтых полос. Он был чем-то похож на одного актёра, игравшего в старых комедиях, отчего Ожегов не мог воспринимать его серьёзно. Но кроме этой похожести ничего комичного ни в его движениях, ни в его словах не было.

Когда только Яблоков остался с ним наедине в кабинете начальника цеха, Ожегов подумал, что всё действительно серьёзно. Он вчера сказал Плетнёву, что если уж уровень настолько высок, то высшее руководство могло что-то сделать, и оно сделало. Очень масштабно. Даже чересчур масштабно. Пожалуй, сам Вадим предпочёл бы звонок, хоть и поверить одним лишь словам было бы сложнее..

– Так. Пепельницу оставил, – сказал советник, садясь на место начальника и расстёгивая свой китель.

Ему было немного тяжело дышать, да и стоячий ворот, видимо жёстко регламентированный в размерах, сдавливал его пухлую шею. Он не без облегчения вздохнул и закурил. Ему действительно была приготовлена чистая пепельница, а в помещении приятно пахло освежителем.

– Присаживайся, чего стоишь? Не бойся. Мы дрючим только руководство. И потом, я здесь не для этого.

– Хорошо.

Ожегов уселся и посмотрел на Яблокова. Тот делал большие затяжки длинной чёрной сигареты, как будто не мог надышаться.

– В общем, с тобой вчера говорили. Тебе была нужна серьёзность наших намерений, и вот она у тебя есть. Ты согласен?

– Я должен знать, на что.

– В общем, рассказываю вкратце. Как ты понимаешь, среди нас тоже есть те, кто, так сказать, близок к религии. У нас намечаются очень серьёзные переговоры. Мы будем говорить не только от лица правительства, но от лица нашего мира в целом. И определённые люди настояли на том, чтобы в общей делегации был священник. При этом они категорически отвергли всех, кого у нас принято считать высшими и приближенными.

– Тогда почему сами представители совета из числа относящихся к религии, не хотят выступить от лица всех нас? Вы не подумайте, что я вам отказываю или хочу нагрубить. Я ведь не дипломат. Я не умею вести переговоры.

– Это не потребуется. Ты должен будешь просто представлять землян. Ту их часть, которая имеет отношение к религии. Да вообще, к чёрту эту всю корректность. Верит. И только в этом отношении. Признаюсь, именно этот вопрос стоит особенно остро, в силу специфики.

– О которой вы не можете мне рассказать.

– Согласись, и я скажу. Тебе нужно было доказательство того, что всё серьёзно? Ты его получил. Мы и правда должны были посетить этот завод, но через месяц и только космическое отделение. Я, признаться и не знал бы, что здесь есть пятый вспомогательный цех.

– Очень зря, мы и для космического иногда делаем.

– Мне нравится твоя смелость. В меру осторожная и при этом смелость. Выбор пал на тебя не зря. Так ты согласен?

– Хорошо. Если, как вы говорите, от меня ничего сверхъестественного не потребуется, я согласен.

– Отлично, – Яблоков улыбнулся.

– Так, что за дело?

– У нас новый контакт с особыми инопланетянами. Они очень развиты, превосходят нас во всех отношениях, но у них очень необычный подход. Они заявляют, что они наши боги.

– Что, простите? – ошеломлённо переспросил Ожегов.

– Да, да, – ответил Яблоков, – ты не ослышался. Они наши боги. Они изучили нашу историю и пришли к такому выводу. Теперь они силятся нам это доказать. Я не силён в этих вопросах, я промышленный советник и в основном по космосу. Но дело там хитрое. Мы обратились за настолько высшим советом, насколько это вообще может быть. Совет этот состоял в том, чтобы мы пригласили на обсуждение священника.

– И почему я? Я ведь даже толком историю религий не знаю. И в нашем деле не самый сведущий.

– Религия больше не дело, и историю знать не нужно. Ты, Вадим Ожегов, просто будешь присутствовать на переговорах, и если тебе будет, что сказать, ты это скажешь. Да, твоя смелость тебе пригодится.

– И что они от нас хотят вообще?

– Всё потом. Заканчивай смену, скажи соседям, чтобы приглядели за квартирой, а вечером я пришлю за тобой машину. Ночью мы улетаем.

– Хорошо.

– Ладно, можешь идти, а я докурю и пойду догонять своих. Инспекцию космических цехов тоже никто не отменял.

– Да. Конечно.

Ожегов поднялся, отошёл к двери и уже положил руку на ручку, после чего обернулся.

– А если мы просто пошлём их к чёрту? Будет война?

– Войны не будет, но посылать к чёрту люди из политического не советуют. Тебе всё расскажут, можешь не переживать.

– Хорошо.

– До вечера. И Вадим, подробностей никому не рассказывай. Скажи, что важное дело и всё.

– Конечно.

Конечно, помимо того, что Вадиму был показан действительный статус предстоящего мероприятия, на участие в котором он согласился, члены совета наделали кучу шума. По его мнению можно было всё сделать и скромнее, но они, видимо, побоялись, что он откажет, как не побоялся отказать Плетнёву. Теперь же каждый, кто вообще хоть как-то общался с Ожеговым, тут же спешил спросить, что случилось. Вадим так и отвечал, как советовал ему Яблоков – дело очень важное, но говорить нельзя.

Хорошо ещё, что на мастер-участок все подряд не ходили, и Ожегов после возвращения и отшучивания от очередной волны вопросов мог окунуться в работу. Так незаметно и без происшествий наступил обед. Устроившись за столиком позади станка, Вадим принялся за еду. Потом его начало клонить в сон, и, раз уж делать всё равно было больше нечего, он позволил себе подремать, прислонив голову к стене и завернувшись в робу. Несмотря на жару, стоявшую снаружи, здесь, на мастер-участке, в состоянии бездействия да ещё с непривычки могло стать прохладно.

Из сна его вырвало осторожное обращение.

– Простите.

Голос был мягкий, женский и как будто немного знакомый. Открыв глаза, Вадим увидел вчерашнюю медсестру.

– Да? – он встряхнул головой и поднялся от стены.

– Я хотела бы с вами поговорить. Если можно, не здесь.

– Хорошо. Конечно.

Сопровождаемый взглядами и улыбками, Ожегов направился на выход. В коридоре навстречу сразу била волна тепла, которая после прохлады не казалась такой уж страшной.

– Кстати, как ваша рука? – осторожно спросила девушка.

– Как новенькая, – Ожегов повращал перед собой ладонью, которая ещё вчера была очень сильно разодрана, – технологии творят чудеса.

– Тому молодому человеку тоже очень повезло. Говорят, он быстро поправится.

– Это хорошо. Вы, кстати, так и не сказали, как вас зовут.

– Екатерина.

– Я Вадим. Очень приятно.

Они спустились вниз на один этаж, где располагался и медпункт, соседствовавший с остальными хозяйственными помещениями. Екатерина была единственной медсестрой, положенной по штату, поэтому и в помещении кроме неё никого не было.

Здесь была кушетка, стол, стулья, шкаф с непрозрачными дверцами и небольшой холодильник в дальнем углу.

– Так о чём вы хотели поговорить?

– Я хотела бы помолиться.

– Просто помолиться или о чём-то поговорить?

Вадим уверенно встал напротив неё и заглянул в её большие голубые глаза.

– Я не знаю. Как-то непривычно. Я и не знала, что вы...

– Мы не афишируем это. Вы знаете, как некоторые к нам относятся, хоть никаких привилегий у нас уже и нет.

– Да. Я понимаю. Присаживайтесь.

Она воспользовалась первой же возможностью, чтобы отвести от него взгляд, и прошла за свой стол. Поговорить она всё-таки хотела, но не решалась. Конечно, у каждого человека своя история, которая тревожит его, и которой он хотел бы поделиться, но всё равно это вызывает стеснение. Очень напрасно, учитывая, что по характеру своей деятельности, Вадим часто сталкивался с чем-то подобным. А уж если бы он рассказывал свою историю в подробностях, она затмила бы многие другие.

– Вы встревожены. Если уж вы решили открыться, то сделайте это. Вам сразу станет легче. И не бойтесь. Всё, что вы скажете, останется строго между нами, – он говорил мягко и легко улыбался, располагая к себе собеседника.

– Просто столько всего, а время... Уже скоро сигнал.

– Постарайтесь вкратце, если вам хочется рассказать всё здесь и сейчас. Если же вы не хотите комкать, мы можем продолжить в другой раз.

Она рассказывала путано, перескакивая с одного на другое, но Вадим всё равно понимал. То, что для Екатерины было катаклизмом, в общем плане оказалось вполне типичной историей. На неё в один узкий период времени обрушилась череда серьёзных несчастий. Умерли родители, потом погиб муж, а с родной сестрой они сильно поругались, потом она ещё долго не могла найти работу, потому что не хотела никуда уезжать из одной из южных промышленных зон. Дело было даже не в климате, а в том, что это было место, где она родилась и выросла.

– И в один момент вы решили перестать цепляться, – сказал Ожегов, – это было верное решение. Вы переехали и нашли успокоение в труде.

– Я всё равно как-то...

– Ваша сестра. В каких вы сейчас отношениях?

– Мы иногда разговариваем, но всё равно как-то...

– Вам нужно обсудить с ней ваш тогдашний конфликт и убедиться, что всё забыто. Пожалуй, он давит на вас больше всего. Всё остальное, как бы не было тяжело, решено. Близких не вернуть, и останется только свыкнуться. Жизнь продолжается.

– Всё так просто, да? – в этой фразе ему слышался укор, но он не воспринимал его.

– Да. Всё очень просто. В сущности, я вам даже не нужен, вы почти всё сделали для себя сами, – он снова мягко улыбнулся, – сложите ваши руки.

Он придвинулся ближе и поставил свои локти на стол. Хоть Екатерина и была не слишком рада тому, что затеяла, выполнила его просьбу. Сложила руки, немного склонила голову и закрыла глаза. Всё по неписанной инструкции, но всё совершенно не имеет смысла. В ней чувствовалось напряжение, а ведь это первое, что нужно было отринуть. Без этого не было смысла пытаться проникнуть в глубину своей души и что-то там обнаружить.

– Вы напряжены, – мягко сказал Вадим, кладя свои руки поверх её, – выдохните и успокойтесь.

– Не получается.

– Получится. Слушайте моё дыхание и постарайтесь дышать также.

Он медленно вдохнул и так же выдохнул. Сначала у неё не получилось, но потом она уловила темп.

– Напряжение уходит, тело растворяется в покое, и вы двигаетесь вглубь себя.

Он чувствовал, как её руки становятся более мягкими. Нужно было дать ей время, а потом спросить, что именно она там видит. Но все подобные планы испортил сигнал, говоривший о том, что пора занять рабочие места. Руки Екатерины мгновенно напряглись снова. Пожалуй, реальность всё же давила на неё, и очень сильно. Но в её глазах, когда она их открыла, он увидел уже не тот укор и неверие, а благодарность. Молитва действительно подействовала на неё, хоть и не в полной мере. Он неловко улыбнулся, продолжая держать её руки.

– Спасибо, – тихо сказала она, – я слышала, они приезжали к вам. И вас забирают.

– Почему же забирают? – улыбнулся Вадим, поднимаясь, – я уезжаю сам.

– И вы вернётесь?

– Когда хотят забрать так, как имеете в виду вы, не заявляются на завод и не афишируют это. И уж конечно, этим не занимаются члены высшего совета, – улыбнулся Ожегов.

– Тогда, когда вернётесь, обязательно заходите.

– Конечно.

– И если я могу что-то для вас сделать...

– Можете, – улыбнулся он, – просто окончательно помиритесь с сестрой и постарайтесь успокоиться. Жизнь продолжается.

– Хорошо.

Кивнув, Вадим распрощался с Екатериной и быстрыми шагами направился в сторону мастер-участка. Да, конечно, избежать пошлых шуточек не удастся, но что уж поделать. Они уж точно поблуждают-поблуждают, да перестанут, а помощь человеку будет долговечной.

– Ну как, исповедовал? – спросил Дима, который во время сигнала, казалось, только начинал свой перекур.

– Вечно ты всё опошлишь.

– Да ладно. Что она хотела?

– То самое, о чём я не могу говорить с тобой.

– Ты бы к ней присмотрелся, – к ним подошёл другой рабочий, Стогов, – она девушка хорошая, и свободная. Ты тоже, знаешь, засидишься скоро.

– Да ну, я же ей не нравлюсь, наверное.

– А то она вот так взяла сама к тебе и пришла, потому что не нравишься, – сказал Дима.

– Да-да, – подтвердил Стогов, – так что ты подумай.

– Хорошо. А сейчас пойдём работать. Проверка на заводе.

– Ну, – протянул Дима, выкидывая в урну окурок, – раз святой отец призвал к труду, тут уж никто не откажется.

Остаток дня прошёл спокойно, однако покой этот был лишь внешним. Хоть Вадим и никак не показывал это, мысли его были заняты Екатериной. Наверное, так, с одного взгляда, пусть и не мимолётного, с одного прикосновения и недолгого разговора начинается влюблённость. Потом ему удалось эти мысли отогнать, потому что ему предстояло серьёзное мероприятие, где уж точно нужно было думать не о личном.