Текст книги "О детской литературе, детском и юношеском чтении (сборник)"
Автор книги: Анатолий Луначарский
Жанр:
Критика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Из статьи: «„Три толстяка“ Ю. Олеши» По поводу пьесы Олеши в МХТ *
Присутствуя при новом спектакле Художественного театра, 1 постепенно отмечаешь одно удивительное противоречие спектакля. Название его – «Три толстяка». Эти толстяки – грузные, неповоротливые, отвратительные – заполняют много места на сцене. Декоративное оформление загружено всякого рода трюками, и, словно нарочно, все эти полуигрушечные и вместе с тем кажущиеся массивными конструкции имеют какой-то одутловатый, увесистый вид. Пожалуй, можно сказать, что даже сама пьеса немножко длинна, немножко «бароккальна» количеством всяких выдвигаемых положений. Я не удивляюсь, что некоторые знатоки театра говорят о спектакле как о тяжеловесном. Между тем на меня и на очень многих других, видавших эту пьесу, она произвела впечатление законченной грации.
«Три толстяка» с точки зрения грации внешних физических явлений, конечно, не очень убедительны, хотя знаменательно то, что и здесь мы имеем стремление к изображению легкости – в противовес грузности мира толстяков. Мы имеем канатоходца Тибула, мы имеем продавца шаров, воздушный товар которого все время норовит унестись в облака. Мы имеем, наконец, эффект куклы, внезапно приходящей в движение, полное свободы и грации, при еще большей свободе и грации ее психики. Все это, однако, создает только внутренний контраст в самой пьесе, и не об этом я говорю, когда отмечаю ее поразительную грациозность.
Если мы проследим литературный творческий процесс, то мы не только будем иметь известную картину индивидуального явления: как постепенно научается экономно, а поэтому грациозно работать писатель, как он научается ценить эту самую грацию и, подчас затрачивая очень большие усилия для того, чтобы придать черты грации своему произведению, старается убрать все предварительное, всякие следы вмешательства сознания и придать своему произведению такой вид, чтобы оно казалось прямо порожденным творческими силами, как бы без всяких усилий…
…«Три толстяка» – произведение в высшей степени грациозное. Оно обладает именно своеобразной убедительностью, так как производит впечатление отсутствия насилия над собой. Оно течет, как какая-то веселая шутка, беззаботно развивающая свой причудливый и пестрый узор… Грациозность произведения Олеши 2 объясняется тем, что он говорит от лица «чудаков», от лица лучшей части научной и артистической интеллигенции.
…«Три толстяка» – гофманиада. У нее ряд соприкосновений с творчеством великого Теодора Амадея… 3
…Есть очень большая прослойка художников, людей науки, интеллигентов в глубочайшем смысле этого слова, которые так же, как доктор Гаспар, убежденно скажут: «Я ученый человек и не могу не сочувствовать рабочему классу».
Есть и такие, как Тибул, как Суок, которые в случае надобности отдали бы свою кровь за рабочий класс. Они есть. Немыслимо, чтобы их не было. Но они прекрасно понимают, что они все-таки не похожи на Проспера и на непосредственных борцов. Там – главный отряд, там решается генеральная битва между классами, а чудаки, по крайней мере наиболее активные из них, готовы быть вспомогательным отрядом, какой-то легкой конницей, способной иногда на самоотверженные подвиги, на большую услугу, но по каким-то своим путям, всегда с примесью авантюры и чудачества. Будучи людьми, вращающимися в сфере художественного вымысла, научной теории, они плохо связаны с землею. Их летучесть прекрасно выражена в форме продавца шаров. Они едва прикасаются к земле, и уносящая их вверх фантастичность их существования подготовляет им подчас самые неожиданные сюрпризы. Гаспар, теряя свои очки, больше уже ровно ничего не видит, хотя считает себя главным свидетелем исторических событий.
Все это очень милые и меткие штрихи. Олеша все время говорит: «Не берите нас всерьез. Мы все-таки не те люди, что оружейные мастера». Но он прибавляет: «Однако мы любим вас, мы с вами, мы можем быть вам чрезвычайно полезны». Поэтому, когда в заключительный момент артисты поют в публику, что они отдают свой труд народу, – это служит концовкой, знаменующей весь смысл спектакля. Смысл спектакля есть апологетика всем сердцем приемлющей революцию артистической интеллигенции.
Сквозь чудаческую призму взят весь спектакль со всей его полуигрушечной обстановкой, со всей его фантастикой и от времени до времени прорывающимся грозным биением действительной классовой борьбы.
Благодаря тому, что Олеша стал, таким образом, на позицию, которая обязывает его выставлять себя стопроцентным ортодоксом, в то же время доказывая, что он проникнут глубоким и искренним чувством признания величия пролетарского дела, – благодаря этому именно спектакль получает подлинную грациозность.
…Мы можем с веселой и доброй улыбкой смотреть на этот ловкий спектакль, проникнутый горячей и подлинной любовью к тому, что составляет самую сущность жизни пролетариата, на эту хвалу железному пролетарскому маршу к будущему из уст лучшей части политически проснувшихся подлинно талантливых мечтателей-интеллигентов.
Грациозно выполненный текст Олеши дал возможность показать грациозную виртуозность, игривую, лукавую, веселую фантазию и художнику Б. Эрдману, дал и всем исполнителям возможность так «протанцевать» каждому порученную ему причудливую роль.
1930 г.
«Второй ступени» *
Ученики школы II ступени и все подростки – юноши и девушки соответствующего возраста – давно уже нуждаются в своем собственном журнале.
Возраст этот беспокойный, переходный и очень важный, поскольку в это время в самых главных чертах формируется общественный характер человека и его убеждения.
Мы знаем, что с молодежью этого возраста дело вовсе не обстоит так безукоризненно благополучно, как думают оптимисты. И в наших школах, и в рядах младшей части комсомола, и тем более среди неорганизованной молодежи мы имеем всякого рода разочарования, искания, нередко чувство заброшенности, впечатление недостаточной заботы, отсутствие руководства. А на этой почве – самые нежелательные вывихи, полулегальные или нелегальные самоорганизации, которые не только не улучшают положение, а часто являются гибельным путем.
Нельзя говорить при этом, что возраст, который нас сейчас занимает, достаточно зрел, чтобы пользоваться литературой для взрослых. Это верно лишь отчасти. Нет сомнения, что литература для взрослых может быть в значительной мере использована для той категории читателя, о которой я сейчас пишу.
Я решительный противник запретов «взрослых книг» для подростков 13–14 лет или молодежи 17–18 лет. Это было бы, по-моему, крайне неправильным шагом. Однако считать, что «взрослая литература» может как бы попутно дать всю необходимую умственную пищу для подрастающего поколения, дать ему соответствующего рода руководства, прямые ответы на те вопросы, которые появляются у каждого подростка, значило бы плодить иллюзии. Вот почему я всемерно приветствую появление специальных сборников, рассчитанных на этого читателя, и со своей стороны постараюсь помочь редакции нащупать правильный путь для удовлетворения жгучих вопросов, которые, как я знаю, волнуют читателя этой поры.
Нужно помнить, что здесь, как во всем нашем обществе, идет огромная борьба между различными классовыми прослойками. Чуждые нам классовые элементы пытаются не только отстаивать себя, но и разложить нас, и в особенности отбросить от нас, отвоевать у нас, так сказать, средняцкие элементы. И здесь, как и в других местах, идет борьба за всемерное расширение наших границ, за действительный охват будущего поколения, гораздо более широко, чем это удалось в поколениях более-взрослых, нашей идеологией, нашей работой.
А. Луначарский.
«Читайте классиков!»
Из статьи: «Читайте классиков!» *
I. Что такое классики?
Классической литературой называется литература образцовая. Это первое и самое общее определение. Почти у всех культурных национальностей имеется в их литературе век, который они считают классическим, то есть веком наибольшей полноты выражения их народной художественной словесности.
…Культура каждой нации есть прежде всего культура правящего в ней класса. Каждый класс при своем начале плохо сознает самого себя, свое место в обществе, свои интересы; но если экономические силы его растут и выдвигают его вперед, то растет и его классовое сознание. Огромную помощь в этом отношении оказывает литература. Писатели, являясь самыми чуткими людьми данного класса и обладая способностью увлекательно и заражающе передавать свои мысли, суммировать наблюдения и выражать чувства, создают целые серии произведений, отражающих мир внешний и внутренний – то есть человеческое сознание – под углом зрения особого опыта и особых интересов данного класса.
Растет класс – растет и его самосознание, растет и его литература. Она приобретает необыкновенно напряженно яркий, острый характер, когда класс вступает в борьбу с господствующим классом за власть. В такие годы поднимающийся класс считается выразителем всех попранных интересов народа и создает широкое миросозерцание с очень далеко идущими выводами, освещенными более или менее общечеловеческими идеалами.
Если поднимающемуся классу суждено овладеть властью, то в первый период, пока он устраивается, пока он создает основы государства согласно своему пониманию и пока народные массы продолжают видеть в нем единственного естественного устроителя новой жизни, литература начинает ярко процветать. К этому времени ее бурнопламенность, неудовлетворенность, кипучее бунтарство выветриваются, класс сознает себя господином, защищает это свое господство. Он спокоен, он уравновешен, он находится в своем зените – ив это время выливается в классические формы его литература.
Конечно, это только общая схема. В разных случаях это было различно в деталях.
Из этой схемы видно, что одна и та же нация может пережить и несколько классических эпох…
Так как выражение «классическая» не всегда употребляется только в смысле равновесия содержания и формы, строгости вкуса, законченности, но и вообще в смысле образцового, сильного, в своем роде лучшего произведения, то и самые могучие писатели среди романтиков и реалистов тоже часто носят названия классиков…
…Пролетариат, в своем развитии также достигнув власти, сломив своих врагов, начав весело и мудро строить новую жизнь, будет, вероятно, близок к классицизму в собственном смысле слова и даст образцы жизнерадостного и уравновешенного искусства, еще более высокого, чем те, которые создавали писатели золотого века в Греции или в Риме, классики 16 века в Италии, 17 – во Франции и 18 – в Германии. В ту же эпоху, когда пролетариат борется за власть, пробивает себе путь грудью, негодует на врагов, издевается над ними, призывает своих сотрудников к мужеству и самоотверженности, он, конечно, находит отзвуки в лучшем искусстве эпох или групп революционного романтизма. Наконец, пролетариат обеими ногами стоит на почве научного реализма, и поэтому классики реализма могут быть для него хорошими учителями художественной обработки действительности.
Когда пролетариат создает свою собственную литературу – сперва пролетарскую, а затем и общечеловеческую, – на той небывалой по мощности базе, какой является социалистическое производство, то классики прошлых веков и всех народов, равно как и всякие другие писатели и художники, не признанные образцовыми, превратятся просто в музейно-исторический материал, интересный для понимания прошлого. Но пока пролетариат находится только в пути, в смысле развития своей культуры, классики являются для него очень важным подспорьем в деле повышения художественного умения. Естественно поэтому, что пролетариат питает большой интерес к классикам, во-первых, потому, что он хочет знать прошлое своей страны и человечества, а оно нигде не говорит таким ясным и увлекательным языком, как в произведениях великих писателей, и, во-вторых, потому, что эти писатели прошлого часто выражают очень близкие пролетариату настроения или, по крайней мере, отдельные черты его, и притом лучше, чем может выразить молодая литература класса, самые крупные дарования которого отвлечены задачами прямой борьбы и сурового труда.
II. Классики русской литературы
Русская литература имеет замечательные, признанные в мировом масштабе горные хребты классической литературы…
В этой краткой статье я не мог указать даже на крупнейшие видоизменения, которые претерпевала эта литература в 20-х, 30-х, 40-х, 50-х и 60-х годах. Но дворянская литература этого полустолетия являет собою нечто необыкновенно блестящее и заслуживающее глубокого изучения. В особенности же важно, что, отражая действительность своего времени и весьма сложные и разнообразные чувства и мысли, волновавшие лучших представителей русского дворянства, литература эта нашла необыкновенно гибкий, глубокий и прекрасный язык как орудие своего литературного производства.
Конечно, новое время должно было принести с собою новые формы языка, но до сих пор язык дворянских писателей остается языком классическим по своей ясности, богатству, благозвучию – словом, по своим художественным достоинствам.
Вторым великим массивом русской классической литературы является литература разночинцев. Сперва она только примешивала свой голос к голосу дворянской оппозиции, а потом заняла господствующее положение. Буржуазная интеллигенция, большей частью выходившая с низов и получившая образование благодаря стремлению самодержавия расширить круг своих чиновников, еще больше испытывала на себе гнет власти, еще яснее, чем дворяне, сознавала вредность для всей нации, для всей страны старых форм государственной и общественной жизни и, борясь за улучшение своего собственного существования, вполне искренне связывала эту борьбу с борьбой за близкие ей народные массы, тем более что она надеялась вовлечь эти массы в прямую борьбу с самодержавием, что было единственным путем противопоставить силе силу… Постепенно, однако, буржуазно-интеллигентская литература с сильным народническим, а подчас социалистическим привкусом заняла главное место в русской литературе. Тут, конечно, были разные оттенки. Были писатели, примыкавшие к либерализму и даже к более правым течениям политической мысли, но были и радикальные, и революционные, отражавшие в литературе борьбу народовольцев и родственных им политических групп. Великие народники 1 были потом полузабыты и отчасти отвергнуты интеллигенцией времени ее линяния и упадка, которое протянулось от 80-х годов до дней революции.
Нашей первой обязанностью является воскресить интерес к ним. Они во многом являются очень родственными нам. В эпоху упадка, которая, однако, постепенно поднималась к грандиозному подъему, в котором руководящую роль сыграл уже пролетариат, было несколько крупнейших дарований, которые использовали все предыдущие формальные достижения и либо с отвращением рисовали окружающие будни, либо являлись буревестниками наступавших красных дней. Это как бы отроги, подчас полные величия и красоты, соединяющие народнический горный кряж с тем, который вулканически растет сейчас на наших глазах силами величайшей в мире революции.
Мы должны сознательно содействовать росту нашей собственной пролетарской литературы. Мы должны помнить, что ближайшими предшественниками этой литературы по времени являлись разные декаденствующие, формально изысканные, но внутренне пустые или манерничающие литературные школы. У последышей русской буржуазной интеллигенции вряд ли можно чему путному научиться. Наоборот, горные вершины народнического искусства и искусства дворянского остаются во многом и сейчас для нас живыми и поучительными.
Вот откуда проистекала любовь Ильича к Пушкину, Успенскому, замечательное умение разобраться в Толстом, которое он проявил в своем этюде, высокая оценка Горького, этого крупнейшего представителя тех отрогов от прошлого к будущему, о которых я говорил.
Вот откуда лозунг, который дают лучшие люди нашей партии своей молодежи: «Читайте классиков!»
1925 г.
Из статьи: «Еще о классиках» *
Несколько месяцев тому назад по просьбе редакции «Комсомольской правды» я опубликовал там статью «Читайте классиков!». Эта статья, по-видимому, заинтересовала некоторые круги комсомола и культурного авангарда рабочего класса, так как я получил по этому поводу несколько писем. Среди этих писем были такие, которые можно назвать полемическими и авторы которых пытались отрицать большое значение изучения классической народнической литературы для приобретения нашей новой публике достаточного уровня культурности и для борьбы за ту гегемонию пролетарской литературы, которая была поставлена одной из целей нашего культурного строительства Центральным Комитетом нашей партии в известной резолюции…
…Задача, которую ставят мои корреспонденты, по моему мнению, правильная, и что мне особенно понравилось в этих письмах – это совпадение, содержащееся в этих запросах, с планами, которые группа литераторов при моем участии уже разработала и начала осуществлять. Речь идет как раз об издании библиотеки, главным образом, русских, но также и мировых классиков. Библиотека поэтому так и названа: «Русские и мировые классики». Смысл издания заключается в том, что в сравнительно небольших томах, никак не больше 20 листов, за сравнительно недорогую цену (по возможности не дороже рубля) дать сборники, содержащие в себе тщательно подобранный материал, характеризующий того или другого крупного писателя. При этом постановлено было всячески избегать отрывков и давать только вещи целые, в некоторых случаях даже и крупные, занимающие весь том. Каждая книжка должна быть снабжена хорошим предисловием, сделанным специалистом, с объяснением фигуры писателя как явления общественного, с указанием, стало быть, его места в его эпохе и его обществе, а также и значения, которое может сохраниться за ним для нашего времени…
Кроме предисловия, мы хотим давать в каждой книжке и ряд примечаний историческо-биографического, социально-исторического, библиографического и т. д. характера. Нам удастся в некоторых случаях не только дать хороший подбор произведений того или другого писателя, но напечатать и новые тексты…
…Иногда мы будем сопровождать наши тома и выдержками из посвященных данным произведениям критических этюдов крупных критиков.
Конечно, если нам удастся довести библиотеку до конца, то она будет велика, но мы не имеем в виду считать эту библиотеку обязательным минимумом для знакомства с классиками. Я прекрасно понимаю, как мало времени для чтения у самой дорогой для нас публики, но, по крайней мере, она может быть уверена, что, читая вещи из этой библиотеки, она читает то, что действительно очень характерно и что действительно не умерло для нашего времени.
Мы льстим себя надеждой также, что обрамление книг предисловием, комментариями и т. д. послужит большим облегчением в деле правильного критического усвоения классиков… Мы просим товарищей критиков подвергнуть серию основательному разбору, высказать свои пожелания, упреки и указания. Мы просим также и читателей, как только они будут знакомиться с нашими выпусками, писать нам – мне или Н. К. Пиксанову – о плюсах и минусах той формы, которую мы придадим произведениям классиков в первых наших попытках. Указания широкой среды будут нами приняты во внимание, и с ее помощью мы надеемся с каждым новым выпуском все более и более совершенствовать нашу работу.
Каждый из нас до глубины души понимает, какую серьезную задачу берем на себя, когда осмеливаемся с помощью Госиздата совершать такое дело, которое может быть озаглавлено «Русские и мировые классики – обновленным народам СССР».
Мы, конечно, заранее знаем, что в нашем деле будет очень много прорех и неудач, но мы просим (здесь я говорю и от своего имени и от имени моих коллег, принявшихся за работу) помнить, что неудачи и промахи будут результатом нашего неумения, может быть, но никак не отсутствия сознания огромной важности работы, не отсутствия любви к этой поистине захватывающей задаче.
Книги и статьи о деятельности А.В. Луначарского в области детской литературы и детского чтения
Бегак Б. Сложная простота: Очерки об искусстве детской литературы, М.: Сов. писатель, 1980. Глава «Он видел будущее», с. 86–98.
Бугаенко П. А. А. В. Луначарский и советская литературная критика, Саратов, Приволж. кн. изд – во, 1972, с. 227–407.
Бугаенко П. А. «Счастья без творчества нет…»– Лит. в школе. 1975, № 8, с. 84–91.
Голубева И. К. Проблемы эстетического воспитания в трудах А. В. Луначарского. – Уч. записки (1–й Моск. гос. пед. ин – т иностр. яз. им. Мориса Тореза), М., 1967, № 43, с. 179–232.
Камышанова Л. А. А. В. Луначарский о детской литературе и детском театре.В кн.: О литературе для детей. Вып. 12, Л.: Дет. лит., 1967, с. 95 – 112.
Кассиль Л. А. Революционер, просветитель, трибун.В кн.: У истоков партии: Рассказы о соратниках В. И. Ленина, М.: Политиздат, 1963, с. 291–300.
Корнейчик Т. Д. А. В. Луначарский о детской литературе и детском чтении. – Сов. педагогика, 1961, № 9, с. 111–119.
Наш современник А. В. Луначарский: К столетию со дня рождения. – Нар. образование, 1975, № 11, с. 80–91.
Об отношении к литературному наследию А. В. Луначарского. – Коммунист. 1962. № 10, с. 32–40.
Позднякова Г. И. Какой человек нам нужен: Выдающиеся деятели КПСС о детской литературе и детском чтении. Очерки, Л.: Дет. лит., 1980, 159 с.
Путилова Е. О. История критики советской детской литературы. 1929–1936, Л.: Гос. пед. ин – т им. Герцена, 1975, с. 6 – 51.
Путилова Е. О. Очерки по истории критики советской детской литературы, 1917–1941, М.: Дет. лит., 1982. 175 с.
Разумневич В л. Улыбнись на счастье!: О стихах Агнии Барто, М.: Книга, 1973 (Сов. писатели – детям), с. 8.
Революция – искусство – дети: Материалы и документы из истории эстетического воспитания в советской школе 1924–1929. (Сост., предисл. и примеч. Н. П. Старосельцевой). – М.: Просвещение. 1917–1923. – 1966, 295 с. 1924–1929. – 1968, 416 с.
Роткович Я. А. А. В. Луначарский и его роль в создании советской методики преподавания литературы. – Куйбышев. Куйбышевск. гос. пед. ин – т им. В. В. Куйбышева; Куйбышевск. отд. о – ва РСФСР, 1962. – 70 с.
Сац Н. И. Новеллы моей жизни.Книга первая. М.: Искусство, 1984, с. 126–139.
Трифонов Н. А. А. В. Луначарский и советская литература, М.: Худож. лит., 1974, 572 с.
Фотеева А. А. В. Луначарский о детской книге и детском чтении. – Дошкол. воспитание, 1971, № 8, с. 37–44.
Чуковский К. И. Из воспоминаний. – М., Сов. писатель, 1959, с. 318.
