Текст книги "Щит и меч «майора Зорича»"

Автор книги: Анатолий Терещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Потом его мысли вновь переключились на служебную тематику. Он переживал по поводу возросшего количества случаев невозвращения своей агентуры из советского тыла.

Вскоре скрипнула дверь, и вошел весь красный начальник школы, туго перетянутый по талии широким офицерским ремнем. Он извинился за прерванную беседу.

«Видно, Пауль получил хорошенькую взбучку от начальства, – подумал Вальтер. – Что ж, такое время сейчас, и должность ответственная. Того и гляди, что тебя укусит кто-то из коллег».

Штенк быстро переключился на собеседника.

Затянувшееся обсуждение служебной тематики плавно перетекло в воспоминания о сытых и богатых впечатлениями довоенных временах. Чего только стоили вчерашние живые картинки – политические фанфары прихода фюрера к власти в 1933 году, огни салютов Берлинской Олимпиады 1936 года, победоносная война с Польшей 1939 года, легкие победы в Австрии, Чехословакии, Франции и других европейских странах. Отсутствие проблем с питанием – магазины ломились от товаров. Гитлер удовлетворил желания немецкого обывателя, подарив ему дешевый «народный автомобиль». Хватало рабочих мест. Появились приличные заработки… Война разорила быт.

Находясь во власти воспоминаний, они на мгновения отошли от суровых будней и немного расслабились.

Люблинская разведывательно-диверсионная школа гитлеровцев давно находилась в поле зрения советских органов госбезопасности. Ещё 27 августа 1942 года была подписана В.С. Абакумовым директива НКВД СССР № 359 «О принятии мер по розыску и аресту агентов немецкой разведки, обучавшихся в разведывательно-диверсионной школе в местечке Яблонь Люблинского воеводства (Польша)».

Эта ориентировка, по существу, была разослана нескольким адресатам:

начальникам особых отделов фронтов, 7-й отдельной армии и резервных армий, флотов, флотилий, военных округов и специальных лагерей;

начальникам оперативных управлений Наркомата внутренних дел СССР, контрразведывательным управлениям (КРУ), управлениям экономической и транспортной контрразведки (ЭКУ и ТУ);

руководству 4-го Управления НКВД СССР; начальнику Управления войсками НКВД по охране тыла действующей Красной армии.

Особые отделы, в свою очередь, директиву размножили и довели её содержание до особых отделов армий и корпусов.

В указанной директиве говорилось, что особыми отделами НКВД Калининского и Сталинградского фронтов в июле и августе 1942 года арестованы агенты германской разведки, обучавшиеся в школе по подготовке разведчиков и диверсантов, находящейся в местечке Яблонь бывшего Люблинского воеводства, и переброшенные на нашу сторону с диверсионными и разведывательными заданиями.

23 июля с.г. на участке действий 30-й армии Калининского фронта перешли на нашу сторону и явились с повинной бывший командир взвода 301-го стрелкового полка 48-й стрелковой дивизии И.П. Заливин и бывший командир роты 784-го стрелкового полка 227-й стрелковой дивизии Г.Н. Шульский.

Заливин и Шульский на допросе показали, что, находясь в плену у немцев, они в числе других военнопленных, отобранных из разных лагерей, в мае 1942 года были доставлены в лагерь, находящийся в местечке Освец близ города Бреславь, где были завербованы германской военной разведкой. Затем прошли обучение в Яблоньской школе по подготовке диверсантов и разведчиков и были переброшены на нашу сторону в район городов Клин и Солнечногорск с заданием взрывать железнодорожные мосты и линии, склады и предприятия, поджигать на поле хлеб, разрушать телефонную и телеграфную связь и осуществлять террористические акты над работниками НКВД.

О лицах, подготавливаемых к переброске, сообщил также явившийся с повинной 9 августа 1942 года в Особый отдел НКВД Сталинградского фронта агент Шкарупин.

Направляя в органы списки агентов, прошедших подготовку в этой школе, ранее переброшенных и готовящихся к переброске, директива предлагала принять меры к розыску и аресту перечисленных в списке агентов. При обнаружении указанных германских агентов и диверсантов немедленно сообщить в Управление особых отделов НКВД СССР, где так же, как и в 4-м Управлении НКВД СССР, организован централизованный учет всей выявленной агентуры.

Нужно отметить, что в директиве диверсионная школа в местечке Яблонь была ошибочно отнесена к органам немецкой военной разведки. В действительности эта школа была создана в марте 1942 года имперским управлением безопасности Германии, а конкретнее его разведорганом «Цеппелин».

Подробные данные о разведоргане «Цеппелин» и его структуре, руководящем составе, подразделениях, готовящих агентуру, были получены лишь в 1943 году, вот почему в Киеве о ней практически ничего не знали. Это были изъяны информационной работы в органах НКВД и НКГБ СССР в результате ведомственного скупердяйства. Только с образованием «Смерша» в 1943 году военная контрразведка стала мощным органом, сосредоточившим в своих руках весь объем подобной информации.

От внешнего мира школу отделял высокий кирпичный забор с тремя рядами колючей проволоки, забранной в трехрядную спираль. На углах стояли вышки с часовыми. Ночами дополнительно по периметру выпускали на цепи сторожевых собак, которые могли свободно передвигаться на тросах от одного угла к другому. Территория РДШ делилась на две части: особая и административная. В особой зоне располагались штаб, учебные корпуса, казарма, плац, спортгородок, небольшая типография, радиостанция и гауптвахта.

В административной части находились квартиры в общежитии для офицерского состава и инструкторов-преподавателей, гараж для автомашин и бронетранспортеров, мастерские и многочисленные складские помещения.

На следующий день в школу прибыл начальник гестапо Люблина штурмбаннфюрер СС Аккардт. Он, словно разъяренный зверь в клетке, бодая головой воздух, бегал по кабинету начальника школы и выкрикивал ругательное слово: «Швайне, швайне, швайне!»

Вот уж истинно – война превращает отдельных людей в озлобленных животных.

– Ваши учителя тут – бестолковые. Грязные свиньи, бараны тупоголовые. Только и знают, что яйца чесать да жир на животах нагуливать. Уже больше двух недель от моих агентов не поступает информации. Я же с твоего одобрения внедрил их в отряд Железняка.

Он говорил короткими, рублеными фразами, резким, лающим, как у обозленной собаки, голосом. Вот уж действительно, у ярости вместо крови – пылающая желчь.

Затем он, сверкнув глазами в сторону Крица, спросил:

– Что с ними? У меня такое предчувствие, что они явно провалились. Провалились или сбежали? Живы ли? Надо срочно готовить замену. Мы ведь в неведенье – не знаем, что творится в отряде. Чувствуется, что к партизанам прилетели какие-то важные птицы. Может, это представители разведки или контрразведки из Центра. Не случайно наши посты ПВО зафиксировали появление двух советских самолетов…

Штенк пытался успокоить взбесившегося гестаповца, но он просто не прореагировал на замечания представителя Берлина.

На следующий день Аккардт получил последнее, посмертное сообщение от агента Тадеуша Сметинского:

«В отряд прилетели с Большой земли майор Александр Зорич и капитан Анатолий Гурский. Несмотря на свою важность и высокие звания, командование отрядом они на себя не взяли. Наверное, прибыли с каким-то особо секретным заданием.

Нужно немедленно, любой ценой уничтожить этих двух разведчиков. Жду ваших указаний. 23».

Цифру «двадцать три» он умышленно написал размером в два раза выше букв. Спешил агент довести до своего хозяина информацию о прилете в отряд двух советских офицеров.

Видно, собственной шкурой чувствовал предатель, что Зорич и Гурский не дадут ему и его сподвижнику Шамко, ставшему его убийцей, долго шпионить в партизанском отряде – выйдут на их след и разоблачат…

После этого Аккардт поехал в школу для отбора надежного агента. Он рассказал Штенку и Крицу, что от обергруппенфюрера СС Крюгера из Кракова им получена шифровка. В ней говорилось о необходимости срочно поменять тактику использования выпускников «Цеппелина» и, в частности, Люблинской разведывательно-диверсионной школы.

– До последнего времени, – говорил Аккардт, – выбрасывались мелкие группы по 3–4 человека, которые в лучшем случае могли повредить рельсы и на некоторое время вывести из строя какой-нибудь железнодорожный перегон. Такая тактика не оправдывает себя в настоящее время. Теперь надо готовить к выброске крупные отряды для диверсионных целей. Крюгер по этому поводу был на совещании в Берлине. Там ему настойчиво рекомендовали организовывать группы к заброске численностью до ста человек.

Десантирование только таких групп может принести конкретный результат. Не надо забывать об экономии авиатоплива и сокращении самолёто-вылетов. Тут и забота о ресурсе авиадвигателей налицо.

Аккардт предложил, что следует направлять подобные, пусть меньшие, отряды и из Люблинской школы в районы Волги и Камы, с тем чтобы одновременно по команде взрывать мосты через эти реки и отрезать таким образом на некоторое время Урал от фронта. А это уже стратегическое использование выпускников!

И всё же одну из операций в школе Криц готовил по старой схеме. Создали четыре группы диверсантов по пять человек в каждой. Им ставилась задача оседлать четыре узловые железнодорожные ветки, ведущие к станции Сарны, что на Ровенщине. А потом по сигналу одновременно взорвать рельсовое полотно с четырёх сторон.

– Подъездные пути к этому крупному железнодорожному узлу из четырёх магистралей надо срочно уничтожить. Через так называемый «сарненский крест» идут поезда с боевой техникой и личным составом на фронт, – напутствовал руководителей групп начальник школы. – После этого советское командование долго не сможет пользоваться важнейшими коммуникациями, ежедневно, если не ежечасно питающими фронт. Не забывайте, что такая крупная диверсия вызовет одновременно и панику среди мирного населения.

Руководители групп дружно закивали в знак согласия с руководителем, предложившим такую «интересную» для них работу.

После этого группы должны были соединиться в условленном месте и в дальнейшем сами выбирать себе объекты для диверсий: склады с горючим и боеприпасами, военные автоколонны, мосты, линии связи. Срок отводился на эту операцию десять дней. После её завершения они должны были перейти линию фронта и возвратиться в люблинскую «альма-матер».

Подобная операция готовилась и по узловой станции Здолбуново.

Но это были планы Крица. Для окончания подготовки групп нужно было время. Но его по не зависящим от них причинам не оказалось…

Надо отметить, что, несмотря на некоторые изменения в тактике действий в советском тылу, немецкое верховное командование и его спецслужба – абвер по-прежнему пока главную ставку делали на разложение нашей армии и на бредовые идеи «пятой колонны», якобы существующей в Советской России. Это был большой промах руководства Третьего рейха при разработке плана «Барбаросса» против нашей страны. Опираясь на всякого рода социально чуждые большинству советского народа элементы, руководители немецкой разведки не увидели, как говорится, за деревьями леса. С первых дней нападения гитлеровцев на СССР война для наших людей стала всенародной – не Второй мировой, а Великой Отечественной войной.

Бесчеловечный и извращенный фашизм стремился растлить и растоптать всё и всех вокруг себя. Но от правды никуда не денешься – враги были у советской власти. Но они не могли сделать «погоды» для вермахта, СС, СД и абвера и создать мощную «пятую колонну». Её просто не существовало, хотя на стороне немцев было много «хиви» – прислужников из числа наших военнопленных и других категорий советских граждан.

Генерал войск СС и полиции, обергруппенфюрер Фридрих Вильгельм Крюгер был одним из руководителей оккупационного режима в Польше. Участник Первой мировой войны. Он принимал непосредственного участия в подавлении коммунистического движения в Германии. В 1920–1923 годах работал в издательствах. В 1924–1928 годы – директор мусоросжигательной фабрики в Берлине. Вскоре был уличен в коррупции и уволен с работы по статье за взяточничество. В 1929 году вступил в НСДАП, а в 1931-м принял командование группой СА «Восток». С 1936 года – инспектор пограничных частей СС. С 4 октября 1939 года – высший руководитель СС и полиции в генерал-губернаторстве, ближайший соратник Г. Франка, с которым постоянно вступал в конфликты. Фактически он подмял его под себя, заняв специально для него учрежденный пост статс-секретаря по вопросам безопасности в правительстве генерал-губернаторства.

В период с 1939 по 1944 год являлся главным руководителем всей системы нацистского террора в Польше.

С 20 мая 1944 года – командир 6-й горнострелковой дивизии СС «Норд». В 1945 году назначен высшим руководителем СС и полиции в Вене, где покончил жизнь самоубийством. Палач побоялся нести ответственность за уничтожение сотни тысяч поляков и польских евреев.

В заключительной фазе беседы Аккардт неожиданно обратился к начальнику школы:

– Дай-ка мне список на пять – десять самых надежных и смышленых твоих учеников. Я с ними сам поработаю.

В списке семи кандидатов: трёх русских, грузина, двух поляков – находился один украинец. Выбор пал на Ивана Макарука – агента, значащегося под номером «35». Он больше всех понравился Аккардту.

Гестаповец долго и скрупулезно изучал дело кандидата в агенты. Потом вызвал его на беседу. Малоросс ему почему-то сразу же приглянулся – спокойный, рассудительный, исполнительный молодой человек, а самое главное – женатый, и супруга оказалась под боком. В любое время может стать заложницей, в случае если муж проштрафится где-то или предаст его – начальника гестапо, практически хозяина всего Люблина.

В одной из бесед он проверил его память, глубину понимания обстановки и знаний тонкостей советского уклада жизни. После двухнедельного этапа каждодневной работы с агентом гестаповец тщательно проинструктировал его, а потом неожиданно, задав вопрос в лоб, спросил:

– Иван, ты можешь выполнить одно очень важное задание? По моим соображениям, его я могу поручить только тебе.

– Какое задание, господин офицер? – удивился слушатель школы.

– И простое, и непростое… Надо проникнуть в отряд Железняка и там осесть с целью получения для нас нужной информации. Ты должен быть в отряде нашими «глазами и ушами». Кроме того, по нашей команде обязан будешь ликвидировать двух прибывших офицеров – майора Зорича и капитана Гурского. А потом, если возникнут подозрения, покинуть лагерь и прийти к нам. За эту работу я обещаю тебе хорошо заплатить или помочь приобрести квартиру в городе.

– Не знаю, справлюсь ли? – откровенно ответил украинец.

– Надо справиться… Я верю в твои возможности. Поверь мне, опытному разведчику и контрразведчику.

– Попробую. попытаюсь. – бубнил себе под нос Иван.

– Я думал, ты скажешь – выполню, а слышу какое-то немужское блеяние, – озлился Аккардт и с сардонической улыбкой назвал его «мямлей».

– Выполню! – неожиданно гаркнул Макарук.

– Вот это по-военному.

Так был завербован агент-террорист, которому ставилась задача не только проведения разведывательной работы, но и физического устранения двух советских офицеров, прибывших с Большой земли.

Как-то в селе, где базировался партизанский отряд, появился неизвестный парень – как выяснилось, оказался украинцем из Волыни. Назвался он Иваном Макаруком. О себе народным мстителям рассказал, что недавно сбежал из гестаповских застенков. А теперь ему захотелось отомстить оккупантам, а потому искал встречи с партизанами, чтобы вместе воевать против гитлеровцев. Забыть издевательств над ним и его семьей, мол, он не может.

С «беглецом из гестаповских застенков» переговорил Александр Пантелеймонович. Разговор получился, оснований не верить пришельцу не возникло.

И всё же за новичком майор Зорич приказал неотступно следить, фиксируя его возможно подозрительные моменты в поведении. Однажды партизаны решили устроить банно-прачечный день. Они с желанием отправились на небольшую местную речку с довольно чистой водой. Соскучился народ по воде – плавали, плескались, мылись и стирали в реке, наслаждаясь по-летнему солнечным днем. Одним словом – отдыхали, что практически для фронтовой жизни было в диковинку и своеобразным раем среди окружающего их ада.

Макарук аккуратно сложил свою одежду – брюки и рубаху, положив их на видное место – бугорок, густо поросший высоким бурьяном. Рубаху сверху прикрыл полностью брюками. Сосед по купанию, заядлый курильщик Владимир Степанов, случайно потянул рубашку новичка, думал найти там в кармане сигаретку или папиросу. На этот жест самовольства партизана Макарук, как ошпаренный, выскочил из воды, явно чем-то перепуганный, и чуть было не бросился на «курильщика-стрельца» с кулаками.

– Ты чего копошишься в моей одежде? – закричал Макарук.

– Курить захотелось.

– Спросил бы… Я не курю.

– Ну, прости ради бога.

Итак, новичок повел себя явно неадекватно.

Об этой забавной и непонятной реакции новоприбывшего на привычные действия партизана было сообщено чекистам.

По указанию Зорича командир отделения под видом проверки чистоты верхней одежды личного состава попытался проверить и рубаху Ивана, но тот категорически отказался показать воротник. Доложили об этом инциденте Зоричу.

– Приведите его ко мне в палатку.

Вскоре появился и нарушитель уставной дисциплины.

На скулах майора рельефно заиграли желваки, брови сдвинулись к переносице, и он тут же ожег допрашиваемого испепеляющим взглядом.

Зорич не растерялся – одним рывком стянул рубаху с сопротивленца. Макарук сразу же побледнел. Его лоб и виски покрыл холодный пот, он задрожал весь и признался, что является агентом гестапо. А заслан он в отряд для проведения шпионско-диверсионной и террористической деятельности.

Как свидетельство своей принадлежности к гестаповской агентуре Иван дрожащими руками не оторвал, а резким движением отодрал воротничок рубахи. На внутренней его части была проштампована цифра «35» с печатью местного органа гестапо. Это был своеобразный пароль-пропуск. В случае внезапного задержания агента другими представителями немецкой власти он мог предъявить этот «вездеход», и его бы никто не посмел задержать.

На допросе Иван Макарук подтвердил главное, что, кроме сбора разведывательной информации, ему поручалось ликвидировать двух офицеров – гостей из Большой земли, якобы недавно прибывших в отряд.

– Кого же ты должен был уничтожить? – спросил Александр Пантелеймонович.

– Двух прилетевших на самолете советских офицеров-чекистов – майора Зорича и капитана Гурского, – ответил испуганным, дрожащим голосом неожиданно легко и быстро разоблаченный агент-террорист. Создавалось впечатление, что в нем уже шла борьба мотивов, а его признание чем-то напоминало явку с повинной.

«Налицо взаимоотношение истины и реальности, – философствовал Александр. – Реальность зависит от того, кто её воспринимает, в то время как истина – это ответ на вопрос, какова реальность на самом деле. Реальность воспринимается, истина распознается. Воспринимая реальность существования оборотня, мы распознали истину его разоблачением. Случайность – может быть, даже наверняка. Но счастливая случайность чаще всего находит того, кто меньше всего на неё рассчитывает… Даже такая своевольная дама, как Случайность, любит думающих, независимо какого пола.»

И тут Зорича осенила мысль: «..эта случайность – ведь реальный шанс пробраться в разведшколу, "поиграть" с гестапо и начать через нашего агента, если он окажется действительно нашим, осуществление операции "Люблин". Вот оно, чекистское счастье – само прилетело в руки и показывает, с чего конкретно надо начинать. Счастье – в предчувствии счастья! Это смысл жизни разведчика! А с другой стороны, при чем тут смысл жизни – это сама многогранная жизнь!»

Офицер начал играть на национальных чувствах – заговорил с ним на украинском языке, который знал в совершенстве. Да и до этого он по-южному «гакал», а тут вообще стал для Макарука «щырым украинцем».

О себе агент рассказал, что обманным путем его втянули в это «поганое ремесло» – сказался материальный фактор, а потом под угрозами физического устранения его вместе с женой, проживавшей в селе недалеко от Люблина, он был отправлен на учебу в школу.

Чекист несколько дней «проникал» в душу агента, изучая его как человека и взвешивая «за» и «против» в его личностной структуре. Зорич хорошо усвоил истину: недоглядишь оком – заплатишь боком.

Поэтому он проводил с ним глубокие воспитательные беседы. На конкретных примерах показывал украинофобскую политику немецкого фашизма и его карательной системы. Говорил о стравливании нацистами трёх соседних славянских народов – украинцев и поляков, украинцев и русских.

Что касается первых, он считал, что поводом к противостоянию послужила давнишняя вражда между украинскими и польскими националистами, оспаривающими верховенство на смешанных украинско-польских территориях Волыни, Полесья и Холмщины. Рассказал о подробностях гитлеровского плана «Ост» по искоренению славянских народов, мешающих установлению «нового порядка» в Европе.

– Я знаю, немцы как украинцев, так и поляков считают за нелюдей, за быдлоту, – подтвердил Иван. – Много раз не только слышал, но и видел это их скотское отношение к нам. Почему я – украинец – оказался в Польше? Меня бы убили там свои же христопродавцы – бандеровцы на Волыни, только из-за того, что у меня жинка – полька по национальности. Такое «предательство» не прощалось нашими националистами, и мы вынуждены были с полячкой покинуть хутор, а вскоре пришлось сбежать с родного края. Я каждый раз молюсь, чтоб поскорей окончилась война и мы могли бы вернуться в оставленный дом, к родственникам.

– А тут что, спокойнее? – поинтересовался майор.

– Никто, кроме немцев, нас здесь не «чипае» – не трогает, – последовал ответ Ивана Макарука. – Пудрят мозги, что скоро Советскую Россию они разобьют и Украина станет свободной. И такие селяне, как я, смогут свободно возвратиться на родину.

В ходе неоднократных бесед Зорич всё больше проникался к нему, склоняясь к мысли – он не подведёт, он будет нашим сторонником, потому что чист душой и помыслами. И вот, несмотря на короткое время изучения, майор поверил искренности Ивана. Он был уверен, что этот украинец не предаст, как не предал свою молодую супругу, и все договоренности с ним будут Иваном четко выполнены…

Перевербовка агента, если её можно так назвать, прошла довольно-таки успешно.

– Ну, ты быстро его распотрошил. Раскололся он, как орех, до самой попы, – заметил Гурский. – Понимаю, его превосходительство, господин случай помог!

– Случайность, случайность. Знаешь, счастливая случайность чаще всего находит того, кто меньше всего на неё рассчитывает. Молодцом оказался и наш «заядлый курильщик» Володя Степанов.

– Проявил реально глубокую бдительность.

– Да! Надо подумать о его поощрении. Такие люди, я бы сказал, штучные!..

После нескольких глубоких инструктажей Зорич снабдил перевербованного, теперь уже своего агента, заманчивой и трудно перепроверяемой для немцев дезинформацией.

В конце беседы Александр ввернул украинскую пословицу:

– Ну, что, Иван, шо було – бачылы, шо буде – побачэмо!

– Заверяю вас, товарищ майор, шо побачэмо добрэ дило! (что увидим доброе дело. – Авт.), – подытожил и успокоил оперативника теперь уже его негласный помощник.

Вскоре с ворохом всякого рода «оперативной туфты» Макарук отправился в Люблин для встречи со своим шефом-вербовщиком, гестаповцем Аккардтом.

При встрече с фашистом агент подтвердил информацию о прибытии в отряд двух офицеров с Большой земли: майора Зорича и капитана Гурского, назвал ложную численность «железняковцев» и раскрыл данные о «боевых намерениях» партизан. Указал на объекты их внимания и даты вероятных боевых вылазок. Кроме того, с «печальной миной на устах» подтвердил провал агента «Вольфа» – Шамко, заметив при этом, что следствие вели именно эти два офицера – Зорич и Гурский. Аккардту он рассказал подробности убийства Шамко своего якобы коллеги Сметинского.

Болезненная гримаса исказила лицо гитлеровца, глаза округлились, щеки побледнели, а уши стали пунцовыми. Он тяжело задышал.

– Откуда ты знаешь его псевдоним?

– Он всё рассказал чекистам, – искренне ответил «агент».

– Где Шамко сейчас? Под арестом? Что с ним? – взрывался вопросами побледневший гестаповский начальник.

– Нету Шамко… Уже, к превеликому сожалению, он на том свете. Его тут же партизаны расстреляли как шпиона. Как мне рассказывал сослуживец по отряду, после короткого следствия и такого же суда-трибунала его вывели на опушку леса и застрелили беднягу возле оврага, – скривился, словно от искреннего переживания за судьбу своего «коллеги», Иван и испытующе посмотрел на шефа.

– Собаке собачья честь – не суди, да не судим будешь. Не он судья! – рявкнул Аккардт, а потом спросил: – На сколько тебя «отпустили»?

– На два дня. Для встречи с женой, за одеждой и кое-какими харчами, там с этим делом у них бо-о-о-льшие проблемы, – спокойно ответил Макарук.

– В Люблине не крутись. Могут случайные люди засечь. Немедленно отправляйся к себе домой в деревню. Тебя подбросят на машине. Завтра встретимся у пани Зоси ровно в шестнадцать – я думаю, ты найдешь её ресторанчик?

Затем он стал подробно растолковывать, как найти ресторан.

– Теперь найду. Когда-то я бывал в тех местах, даже возле него – да-да, припоминаю.

– Ну вот и хорошо… Там у меня есть комната. Пройдешь через черный ход на второй этаж – третья дверь слева. Если меня не будет – подождёшь в коридоре. Но этого, я так думаю, не случится. Я буду тебя ждать – приду заранее.

И действительно за Иваном вечером пришла легковая машина. Его гестаповец-солдат отвез на край села и не проводил из салона, а скорее выбросил, как зайца из мешка в чисто поле. Он шел впервые робко не по своей, а чужой, недавно приютившей его с женой земле и всё время пригибался, как будто хоронился от своих соседей. Пробирался огородами, преодолевая колючие кустарники домашней ажины – ежевики и ломкой малины.

Лениво лаяли собаки по крестьянским дворам. Пахло прелой соломой и навозом с хозяйских дворов. На болоте и у пруда квакали лягушки. Иван вздрогнул, когда неожиданно услышал громкое ржанье соседского коня. Над горизонтом из-за черной полосы леса поднимался огромный красный шар вечерней луны, от чего, казалось, стало ещё темнее.

Вот и милая хатка, ставшая ещё роднее после разлуки с женой. Он подошел на цыпочках к окну и подушечками пальцев тихо побарабанил по стеклу. Тут же колыхнулась занавеска, как будто кто-то стоял у окна.

Через мгновение в сенях зашуршали босые ноги Марыси – милой Марысечки. Так он называл свою любимую. Дверь отворилась. Жена бросилась тигрицей на плечи Ивана и буквально впилась в его губы. Он, в свою очередь, долго не отпускал её. Слёзы радости полились из глаз. Крепко обнявшись, они вошли в светелку. Она хотела зажечь каганец и стала искать в темноте на выступе русской печки коробок со спичками.

– Не надо, Марысечка, посидим без света. Я утром должен покинуть дом… Так надо, так надо…

Ничего он ей не сказал об идейной переориентировке, о задании партизан-разведчиков, только обнадежил, что скоро закончится война и они вернутся на Родину – в их многострадальную Волынь, где будет новая власть, которая защитит людей от дурацких кровавых шабашей между славянами.

– А когда она закончится? – задала глупый вопрос Марыся.

– Скоро, числа не могу знать, но скоро, по сравнению с тем, сколько она уже идет.

– Ох, как уже все надоело. Да поможет нам Дева Мария!

– Согласен, Марысечка, согласен!.. Помогут нам с тобой одинаково почитаемые нами и Дева Мария, и Иисус Христос.