355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Гейнцельман » Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2 » Текст книги (страница 2)
Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2
  • Текст добавлен: 30 октября 2016, 23:29

Текст книги "Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2"


Автор книги: Анатолий Гейнцельман


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

II
 
В иллюзий замок я намерен
Уйти до страшного суда
И увести в лазурный терем
Мое печальное дитя!
Не бойся, замок мой не тесен,
Он был всегда отчизной песен,
И теремок его не страшен
Среди кольца лазурных башен.
Не знает золоченых рамок
Мечты волшебный этот замок,
Не знает рабского ярма,
Хотя и он моя тюрьма!
Подъемли взор: дом необъятный
Лазури тысячепалатный
Ты видишь там, – то терем твой!
То нам завещанный покой!
Там вечный, чистый и пригожий
На маем постланное ложе
Придет к избраннице жених.
И псалмопевца райский стих
Дитя земли обворожит,
Что в пухе розовом лежит,
Что тучек алых покрывало
От взоров жениха скрывало.
Но он, склонясь к ее плечу,
Поднимет легкую парчу
И, рядом опустясь легко,
Устами красное ушко,
Плененное волной кудрей,
Освободит и скажет ей:
– Я неиспепелимый Феникс,
Царевна, твой смиренный пленник!
И я люблю неугасимой,
Рожденной долгой-долгой схимой
Любовью милую тебя!
Верижник нищий бытия
Для изначального напева
К Эдема голубым садам
Тебя, искупленная Ева,
Привел, как праотец Адам.
Души возлюбленной напиток
Испей: она святой Грааль,
Очей неизъяснимый свиток
Читай: в них умерла печаль!
Неугасимые лампады
Мы перед ликом Божества,
И, опьяненных от услады,
Нас рая свежая трава
Сокроет от очей завистных,
Познанья горечью нечистых.
Но прародителями тлену
Возлюбленных не выдаст рай;
Его колеблемую стену
Вороний не пронижет грай:
Познанья дерево с корнями
Мы вырвали из белых туч
И с ядовитыми плодами
Скатили по уступам круч!
 Еву создал для Адама
 Зодчий мира Саваоф,
 Мир же – радужная рама
 Эроса священных строф!
 

20 февраля Феодосия


ПСАЛТИРЬ
Псалом II
 
Господь меня сделал недужным,
Чтоб шел я по пажитям южным
И в солнце влюбился, и в розы,
И в схимников чистые грезы.
Господь меня сделал калекой,
Чтоб вертелом грудь человека
Не мог я пронзить ради гривны
И долга комедий противных.
Господь меня сделал и нищим,
Чтоб жил я по людным кладбищам,
С живых мертвецов ожерелья
Не крал я, как все, от безделья.
Господь меня сделал парящим,
Чтоб мог я до гроба любящим
Ему в голубом фимиаме
Служить в непостроенном храме.
Господь меня сделал безумцем,
Чтоб стал я опять вольнодумцем
И, в старый уйдя монастырь,
Там новую создал псалтырь!
 

19 февраля


Псалом III
 
Не пора ль в голубую могильницу
Безнадежный зарыть вертоград,
Не пора ли седую родильницу
Отрешить от озлобленных чад?
Не возмездья прошу я Иеремии,
Не заслуженных ада наград,
Но бесплодье последней анемии
Для людских запаршивевших стад!
Бесполезно Христовой им кротости
Приобщаться загробных услад,
Бесполезно сечение по кости:
Неизменен природы уклад!
Ахинею вселенной бесплодием
Ты в нирвану воротишь назад,
И развеется вмиг по угодиям
Омерзительный брашенный чад!
И опять города не горожены
Будут всюду и тих вертоград,
И в пещере навек заостроженный
Околеет познания гад!
 

21 февраля


Псалом IV
 
Благословен создавший жуткой
Вселенной челюстные шутки,
Благословен, хотя бы брат
Перегрызал меня трикрат!
Благословен за эти грудки
Моей возлюбленной малютки,
И у подножия креста
За эти теплые уста,
За глаз печальных незабудки,
За пальцев милосердье чутких,
За то, что невозможный мир
Певца ей дорог и псалтирь!
Теперь как прежде прибаутки
Из чьей-либо собачьей будки
И полный храм ослиных морд
Не оборвут псалма аккорд,
Теперь в приветливой каютке
Лихих саней по первопутку
Певец с Царевной мчится вдаль,
Сокрытый в снежную вуаль!
 

21 февраля Феодосия


КРЫЛЬЯ ЧАЙКИ
I
 
Из допотопного ружьишка,
Склонившись на прибрежный ил,
Глухой и жадный старичишка
Бедняжку-чаечку убил
 
 
И полувысохшей старушке,
Кадящей вечно над грошом,
Для сотой розовой подушки
Принес чуть теплую потом.
 
 
И та, усевшись на пороге,
Вцепилась грязной пятерней
В несчастной чайки труп убогий,
Когда-то венчанный волной.
 
 
В коленях угловатых крылья,
Которым буря по плечу
Была, повисли от бессилья,
И на потухшую свечу
 
 
Похожи кругленькие глазки
В головке свисшей, как отвес, –
И моря не осталось сказки
Следа на страннице небес.
 
 
И только крыльев белоснежных
Разящий синеву кинжал,
Напоминая о безбрежном,
Так несказанно волновал.
 

II
 
– Скажи мне, милая хозяйка,
Зачем подушек вам гора,
И много ли бедняжка чайка
Тебе даст пуху и пера?
 
 
– Подушки – дорогая мебель,
В достатке с ними человек;
И не какой-нибудь фельдфебель
Мой старичок, – он родом грек!
 
 
– Но вы стары, но вы бездетны,
И будет пухом вам земля,
К чему вам перяная Этна,
К чему перинные поля?
 
 
– На всякий случай, от обилья
Не пропадают, господин!
– Положим, что и так, но крылья,
Но крылья же не для перин?
 
 
– А крыльями, когда в постели
Клопы-мерзавцы наползут,
Мы мажем тюфяки и щели,
Макая их, сынок, в мазут.
 
 
– Всё не без пользы, значит, в мире,
Но крылья мне ты подари!
– Корзинка полная в сортире
Припасена их… Что ж, бери!
 

III
 
И я бедняжечку с молитвой
К себе в келейку перенес
И остро выправленной бритвой
Ей крылья пепельные снес.
 
 
И труп бескрылый старушонке
Отдав, я крылия раскрыл
Как для полета и к филенкам
Входным гвоздочками прибил.
 
 
Эмблема вечная поэта,
Мечтой крылящего без крыл,
Красуйся в келии аскета
И охраняй от грязных сил
 
 
Действительности гнойноокой
Никем не торенный порог!
Вам цели более высокой
Господь предначертать не мог.
 
 
Как треугольник ока Божья,
Белейте радостно с дверей,
Напоминая сине ложе
Неискрыляемых морей;
 
 
Напоминая, что ковылья
Рубашка телу лишь конец,
Но что отрубленные крылья
Возьмет в безбережность Отец!
 

IV
 
Когда же, весь в парах от гнева,
Роняя из ноздрей огонь,
Прискачет снова с королевой
Теперь неукротимый конь, –
 
 
Я из цветов и паутины
Сплету неуязвимый шлем
И вам на радужной вершине
Одену золотой ярем…
 
 
И шлем, какого ни Меркурий
Не надевал и ни Орланд, –
Весь шорох, шелест, весь в лазури,
Весь светозарный адамант, –
 
 
Я ей, коленопреклоненный,
Певец, оруженосец, паж,
Подам предельно умиленный,
В слезах от радости. Она ж
 
 
Крылатой царственной короной
У моря голубых зеркал
С улыбкой удовлетворенной
Покроет кудри… И отдал,
 
 
Поверьте, каждый б из парящих
И жизнь и песни и крыло,
И два крыла, лазурь разящих,
Чтоб обвивать ее чело!
 

22 февраля Феодосия


МУКА НАСУЩНАЯ
 
Под окном у моей королевской конуры
Нерабатки причудливых роз, –
Хлопотливо там квахтают черные куры,
День-деньской разрывая навоз,
 
 
Потому что болото мостят мне вассалы,
Высыпая у дома помет;
Но зато так поистине царственны залы
Голубые, где дух мой живет,
 
 
Что с веселием детским пернатым мещанкам
Я бросаю задорное: ку-ка-ре-ку,
И нередко к соседских помоев лоханкам
Подливаю спитого чайку.
 
 
Но сегодня, взглянувши в рябое окошко,
Я впервые заплакал навзрыд,
Словно в сердце вкогтилася черная кошка,
Словно в горло вцепился мне стыд.
 
 
Гнилоглазый был день, и сопливые тучи
То и дело сморкались в навоз,
И на преющей, вздувшейся мусорной куче
Белокрылый сидел альбатрос
 
 
И, с опаской в глазенки хатеночек глядя,
Из-под кала клевал потроха
Собачонки издохшей: какой-нибудь дядя
Милосердный ей дал обуха.
 
 
Альбатрос, альбатрос, и в лазоревом чуде
Для крылящего жизнь нелегка,
Очевидно, и синие вечности груди,
Как у нищенки, без молока,
 
 
И насущного хлеба презренная мука
Всем равно на земле суждена,
И свободного в мире не может быть звука,
И полынию чаша полна!
 
 
И такой же ты бедный, отверженный Лазарь,
Что от брашна чужого живет,
Как и тот, кто с проклятием по пыли лазит,
Воскрыляя мечтой, как поэт!
 
 
И всё те же должны мы вертеть веретена
И продажными делать уста,
Потому что прострешь ли за коркой ладони,
Называя им крылья Христа?
 

24 февраля Феодосия


ИЗБИЕНИЕ КРЫЛЯЩИХ
 
Февраль не больно любит вёдро,
Любовница на нем повисла
Ревнивая, что часто ведра
Роняет вместе с коромыслом,
 
 
И жалкая бывает весень
На склонах выжженных Тавриды,
И, если б не исполнил песен,
Замерз бы в выцветшей хламиде
 
 
Певец лазурной небылицы,
Для неизверившейся Музы
Волшебных сказок вереницы
Чрез распахнувшиеся шлюзы
 
 
Души роняющий и в стужу.
Но вот уже лучи разули
Обутую в отрепья лужу
И смело родники вздохнули.
 
 
Сегодня же вдруг защелкали
Голодные дробовики, –
То вестников весны встречали
Сторожевые старики.
 
 
Вот, вот под облаками первый
Весны-прелестницы гонец,
Змеится тоненькою вервью
Подснежник в крылиях – скворец.
 
 
Но неприветливо встречает
Гостей крылатых человек,
И вестниц первых ожидает
В желудке даровой ночлег.
 
 
И только часть усталых пташек
По куполам монастыря
В святой обители монашек
Спасла вечерняя заря.
 
 
Смотри, смотри, осьмикрылатых
Покрылись факелы крестов
В заката пурпуровых латах
Гирляндами живых скворцов.
 
 
Вихрятся черные по граням,
Кружатся дружно щебеча,
И рада птичьим оссианам
Осьмиконечная свеча!
 
 
Так подле мертвого Нарцисса,
Рыдая, бьются серафимы
На фресках Джиоттовых в Ассизи
В базилике неоценимой,
 
 
Но только там срывают птицы
Одежды с ангельского тела,
Здесь перелетных вереница
Кресту псалом хвалебный пела.
 
 
Псалом весны, что рядом с храмом
В зеленой мантии взвилась
И расстилает над Бедламом
Свой одуряющий атлас!
 
 
Видали много мы уж весен
Кругами орошенных вежд,
Но мы и эту просим, просим,
Хоть без иллюзий и надежд!
 
 
Мы нынче пастырь без отары,
Глас извопившийся пустынь,
И потому волшебной чары
Мы в келье пригубим окрин
 
 
С волшебноокою малюткой,
На огнедышащем коне
Несущейся уже близютко
По белоснежной пелене!
 

25–26 февраля Феодосия


АПОСТОЛЫ (Ев. от Луки 12, 6–10)
 
Не пять ли птиц, стрелою сокрушенных,
Продаст торгаш за пару пенязей,
У Бога же, у Бога окрыленных
В природе несть избраннее друзей,
 
 
И потому апостолов Христовых
Волосья все судьбою сочтены;
Несите же тяжелые оковы:
Дороже вы мне вестников весны.
 
 
Кто исповедует перед врагами
Всего и всем горящего меня,
Архангелы лилейными руками
Снесут того в немеркнущего дня
 
 
Обитель райскую блаженным ликом,
Отвергший же меня перед людьми
Останется в неведении диком
Зерном невсхожим вековой зимы.
 
 
Казнящую Спасителя десницу
Простит Господь, не ведавшую зла,
На Духа же Святого не простится
Познания преступная хула!
 

28 июня Старый Крым


ГОЛУБИ
 
Барочный храм Святого Марка.
На площади разбит цветник.
Октябрьское солнце жарко
Палит латунный воротник
 
 
И саблю генерала Фанти,
И метлы худосочных пальм
В геометрическом аканте
И сонме хризантемных чалм.
 
 
Нагое университета
Слепит строение вблизи,
И, словно на зените лета,
Везде закрыты жалюзи.
 
 
На распылавшейся скамейке
Я, разленясь, насупротив
Сижу удушливой келейки,
Что, девочку закрепостив
 
 
Мою, лягушечие глазки
Зеленые мне таращит
Навстречу, словно для указки,
Кося на королевский щит.
 
 
Скорей бы колокольчик, что ли,
Академический педель
Потряс, чтоб вышла из неволи
Моя плененная газель;
 
 
Скорей бы прогуляться к Vasc’е,
Где кедры хмурые стоят,
Где Фра Анжеликовы сказки
Всё сызнова творит закат.
 
 
Но неугомонимы совы
Ученые, и в коридор
Не высыпал полуготовый,
Недоучившийся доктор.
 
 
Как молчаливы, как послушны
Цветы узорчатых корзин!
Как безразличен и как скучен
Небес лазурный балдахин!
 
 
Но чу! из полутемной щели
Заснувшей улички трамвай,
Визжа, катится у панели,
Нарушив окрыленных стай
 
 
Покой полуденный, – и с желоба
Церковного и с темных ниш
Взвились в лазоревое голуби,
В лазоревое море с крыш!
 
 
Взвились, вихрятся всюду белые,
Снежинки, тучи, паруса!
Мечты нетленные, бестелые
Освободились в небеса!
 
 
А! сколько их неслышно килями
Чертоги неба бороздят,
И снова, убежденный крыльями,
Я верую, что Хаос свят!
 
 
Тут выпорхнула из-под арки
С чудовищною кипой книг
На площадь пресвятого Марка
Моя газель – и детский крик
 
 
При виде синеву разящих
Бессчетных крыл раздался тут:
– Таких мне, Толик, настоящих
Старайся раздобыть минут!
 
 
– Голубка, я твой неразлучный,
Неопалимый голубок,
Избранник песни сладкозвучной,
Приявший лавровый венок!
 
 
– Я – незапятнанная Пери,
Ты – шестикрылый серафим!
Но лишь в обители Химеры
Мы будем счастливы. Летим!
 

Задумана 29 октября 1909. Флоренция Создана 1 августа 1917. Ст. Крым


АГАРМЫШ (фрагмент)
I
 
Воспламененный глаз негаснущего Феба
Немилосердно жжет проклятого вертепа
Уже поникшие колосья Персефоны,
И задремавшие зеленые короны
Лесов недышащих, и радостные всплески
Едва рожденного, охваченного срубом
Студеного ключа под величавым дубом.
Без одеяния сегодня голубая,
Неувядающая бесконечность рая;
Упали кружева и мантии кисейной
Клубящийся покров, корабль тысячерейный,
И лишь Агармыша тяжелые пилястры
Кой-где воздушные увенчивают астры,
Кой-где жемчужные одели ожерелья
Игривых облаков, послушников веселья
Необычайного небес монастыря,
Где вечен хоровод Небесного Царя!
Невдалеке пылит шоссейная дорога
И поселение болгарское убого
Сокрыло в холодке заветных вертоградов
Хатеночек ряды в побеленных нарядах.
За ним червонные раскинулися нивы
И лес недвижимый до изогнутой гривы
Неустрашающих, гостеприимных гор.
Есть чем очаровать ненасытимый взор!
Какая тишина! Какая благодать!
Куда еще идти! Чего еще желать!
 

II
 
Пустое! Это ложь.
Над родиною нож
Чудовищный занесен,
И, словно дождь черешен
В понтийскую грозу,
Простерлися внизу
Бесчисленные жертвы!
Взгляни-ка, очи мертвы
Оплеванной России,
И все ее стихии
В березовом гробу
Жестокую судьбу
Отныне делят с ней…
Закройся, слезы лей
У бедной плащаницы
Сраженной птицы…
 

III
 
Над великой державой Российской,
Что сокрылась во тьме киммерийской,
Не заплачешь ты, значит, природа,
Над судьбою злосчастной народа,
Не потешишь сочувствием нас.
Ах! В Элладе священный погас
В Элевзине давно уж огонь!
Гелиосов дерзающий конь
И священные вечные музы
Не закроют ужасные шлюзы,
Где прорвался гноящий Коцит
Меж познанья раздробленных плит.
 

IV
 
Нет, ошибся я, сестрица,
Плачет голубая птица
Где-то в синеве небесной,
И хихикает телесный,
Пестрогрудый попугай!
Там, где некогда был рай,
Птица неба слезы точит,
Попугай в ответ лопочет…
Я читаю слов пифийских
Окровавленные списки…
 

Начало августа Ст. Крым


ОБЛАЧКО
 
Как легкое облачко в жаркую пору
Несется по синего неба простору,
Взирая на гор величавых дыханье,
На нивы больные и тварей стенанье,
На моря туманные вечные дали,
На песни всё той же, такой же печали,
 
 
Как легкое облачко в синей купели,
Что тает неслышно без видимой цели
От царственной ласки священного солнца,
Что, тая, лишилось своих балахонцев
Из кружев подвижных, руками зефиров
Сотканных зачем-то на синих панирах, –
 
 
Как легкое облачко легкую душу
Священной навек отдает синеве,
Так я, озлобленный, пускай не нарушу
Предсмертным проклятьем голодной вдове
И мачехе Жизни надежды пустые
На близость последнего в мире Мессии.
 

19 августа Ст. Крым


ЗАМОК СНА
 
Непроницаемый стрелами Феба,
За пологом неисповедной Ночи
Есть темный край за рубежом Эреба,
Куда смеженные уносят очи,
 
 
А в том краю забытая пустыня
Во тьме извечной всюду распростерлась,
В которой нет ни красок и ни линий
И братнина разодранного горла.
 
 
Но слышны там серебряные всплески
Куда-то извивающейся Леты,
Бесплодные творящей арабески,
Как ясновидящие все поэты.
 
 
И островок в ее сонливом ложе
Меж камышей шуршащих распростерся,
На пышный бархатный ковер похожий
Пахучих трав невидимою ворсой.
 
 
И посреди, глазами озаренный
Кровавыми великолепных маков,
Алеет замок тысячеколонный,
Хранимый вязью таинственных знаков
 
 
От разума кощунственного клешней,
От всех надежд юдоли погребенной,
От жалких слов чувствительности вешней
И солнца чар, навек развороженных.
 
 
Скорей, скорей к обители Гипноза,
Оставив жизни прокаженный дом,
Перенеси возлюбленного, Роза,
Когда мы, обнимаяся, заснем!
 
 
Страдали мы и верили немало,
А навидались и того полней!
Снимай одежды все! Под одеяло
Ложись ко мне нагая поскорей!
 
 
Обнявшись, я головкою на грудки
Твои склонюсь и припаду к тебе,
И в поцелуях нестерпимо жуткий
Затехнет стон о чьей-то там судьбе.
 
 
Целуй в уста возлюбленного, Роза,
И незаметно посреди хором
Очутимся мы тихого Гипноза,
Когда в объятьях трепетных заснем!
 

21 ноября Ст. Крым


1919

СПАСЕНИЕ
 
Резец и кисть, перо и стека,
Октавы смутнодумных струн –
Вот в чем спасенье человека
Перед неразрешимых рун
 
 
Мучительно манящей жутью,
Вот чем невыносимый торг
С беззубой смертью у распутья
Возможно претворить в восторг
 
 
Вакхического опьяненья
И элевзинской чистоты,
И в Фидиево устремленье,
И в Поликлетовы мечты.
 

16 февраля


ЖУТЬ
 
Качаются голые ветки
В чулочке зимы ледяном
У жарко натопленной клетки,
Где бьется развенчанный гном.
 
 
Свинцовые скуфьи нависли
На грязный разъезженный снег,
Фантазии пестрые числа
Не служат, как оси телег,
 
 
Не смазанных сладостным дегтем,
И песен не тешит хаос
В веленевом гробе, что когтем
Исчерчен, продавлен насквозь.
 
 
И кажешься вороном черным
На дуба кристальных ветвях
Невольно себе, что, покорный
Чему-то, на падаль в червях
 
 
Слетает зачем-то и жутко,
И хищно, и жалко кричит;
И злостною кажется шуткой
На солнце синеющий Крит,
 
 
И храм вековой Агригента,
И Этны волнующей грудь;
А грязная снежная лента
Дороги твердит: позабудь,
 
 
Навек позабудь эти чары
И русским безумьем живи,
Равенства лобзай кошемары
И снежные груди в крови.
 

19 февраля


ОБЕЗЬЯНА И АНГЕЛ
 
В раю, где формы без изъяна,
Но где не запрещен каприз,
Влюбилась как-то обезьяна
В лазоревых сиянье риз
 
 
Блистательного серафима,
Что, опираяся на меч,
Шагал у стен невозмутимо
Меж темных кипарисных свеч.
 
 
Влюбилась же она не в шутку,
Раз, словно маятник какой,
Качалась каждую минутку
За ним, не находя покой.
 
 
Она любовные гримасы
Почище, чем любой тенор,
Умела корчить, выкрутасы
Же руконог ее танцор
 
 
Не передал бы из Марьинки,
Не объяснил балетоман.
Подарочки ей без заминки
Давал магический карман
 
 
Деревьев райских и рабатки
Неувядающих садов,
И много всякой снеди сладкой
Меж гордых Ангела шагов
 
 
Валялось в вертоградах Божьих,
Наказанных Адаму вилл,
Но Ангел почему-то рожи
Влюбленной сей не возлюбил
 
 
И, в петлю гибкую лиану
Связав, закинул в кипарис, –
И перебросил обезьяну
Чрез рая золотой карниз.
 
 
Увы, влюбленною макакой
Такой и ты, поэты, стоишь
Пред рая крайнею абакой,
И песен золотой камыш
 
 
Подкашивает беспощадно
Какой-то черный серафим;
С покинутою Ариадной
Ты в лучшем случае сравним.
 

19 февраля


Я
 
Я Анатолий восходящий,
Я солнца воспаленный диск,
Я несгораемо горящий
Тысячеискрый василиск;
 
 
Я плосконосый, горбоспинный
В печали скорчившийся гном,
Полувершинный и низинный,
Томимый воплощенья сном.
 

7 марта


ТЫ
 
Ты Розы Алой ароматней,
Ты солнца вешнего светлей,
На подвиг вдохновляешь ратный
Ты утомленных королей.
 
 
Чрез Ада мрачные куртины,
Чрез терний и кресты Голгоф,
Как Готфридовы паладины,
Я за тобой идти готов.
 
 
Сверкни же маяками черных,
Печалью засвеченных звезд,
Чтоб, как подснежник я проворный,
Как первый желтоклювый дрозд,
 
 
Защелкал песнь освобожденья
От жизни тягостной дремы,
Чтоб в поцелуйное мгновенье
Растаяли, как облак, мы.
 

9 марта


DEUS ABSCONDITIS
 
Бессмертный духом, оболочкой
Я умирающий атом,
Лиющий к данаидам в бочку,
Меж чревом матери и ртом
 
 
Могилы, личности мятежный
И вдохновенный эликсир,
Но в яму за азарт безмежный,
Как проигравшийся кассир,
 
 
Я брошен разумом-жандармом;
Когда же крылья поднимали,
Я чувствовал, что к царским бармам
Людей прикованы печали.
 
 
Тогда, как ясень, стал неясен
Я в бури мечущих руках,
Постигнув, что мятеж напрасен
На Вавилона злых реках,
 
 
Тогда загрезил я печальный
Запорошенный двор тюрьмы,
Доверясь бездне ирреальной,
Животворящей души тьмы,
 
 
Где Бог сокрытый, вечно новый,
За Млечной Пеленой лицом,
Мне дал гиматион перловый
И сделал райским паяцом.
 

10 марта


КАННА ДУХА
 
Наследных мыслей очертанья
Промеж сомкнувшихся ресниц
Клубятся смутно, но восстанья
Они среди упавших ниц
 
 
Уже не вызовут, как прежде,
Когда пророчества нам зуд
Велел в истрепанной одежде
Одетых звать на страшный суд.
 
 
Теперь обогнут острым килем
Последний прибережный риф,
И по загадочным небылям
Парит освобожденный гриф,
 
 
Теперь с закрытыми очами,
С открытой наотмашь душой,
Мы будем правды палачами,
Оставив этот край чужой.
 
 
Теперь ширококрылый вскоре
Себя накормит пеликан,
И претворится желчь в амфоре
В вино необычайных Канн.
 

10 марта


16 МАРТА 1907
 
Однажды я, смятен и жалок,
Двенадцать лет тому назад,
Букетик скромненьких фиалок
У Пантеона колоннад
 
 
Купил за несколько сантимов
И на молящуюся грудь,
Где сердце билось серафима
И первосозданного жуть,
 
 
Душистых уроженок Пармы
Булавкой острой приколол, –
И в царские мгновенно бармы,
В шитье мистическое стол,
 
 
Казалось, превратился жалкий
Поэта сицилийский плащ;
Когда же робкие фиалки
Я солнцу, вставшему из чащ
 
 
Кирпичных вещего Парижа,
Отнес на девственный алтарь, –
Душевная зажглася риза,
Стиха святая киноварь.
 
 
Двенадцать лет неугасимо
Тобой зажженная свеча
У изгнанного серафима
Горит на лезвее меча.
 
 
Хотя ни зги теперь не видно,
И хриплы голоса ворон,
И саван снежная ехидна
Со всех навеяла сторон,
 
 
Хотя фиалочек кудрявых
В отчизне мертвой не сыскать,
Где полчища сынов неправых
Родную истязуют мать, –
 
 
Как веточка в снегу лещины,
Чертящая иероглиф,
Слагаю этой годовщины
Я нежно просветленный миф
 
 
И духа чистые фиалки,
За неимением других,
Свиваю на словесной прялке
Тебе в любвеобильный стих.
 

16 марта


Я И НЕ-Я
 
Я – Красота незримая,
Былинкою творимая,
Я – Красота трагичная,
От Бога не отличная,
Вне этой Красоты
Не зиждутся Мечты.
 
 
Не-Я – кошмар уродливый,
Бесформенный, угодливый,
Не-Я – помои в шайке,
Декреты чрезвычайки,
Не-Я – всё то, в чем нет
Поэзии тенет.
 

27 мая


БОГ И Я
 
В синесводном безбрежности Божием нефе
Я желанный повсюду и прошеный гость,
Потому что в творенья я пасмурном шефе
Чту алмазовых звезд изваявшего гроздь.
 
 
Мы пустыни Хаоса делили от века,
В безысходности вечной миражи творя,
Он на землях спешит создавать человеков,
Я елеем святым освящаю царя.
 
 
В многосложной гармонии красок и формы
Он слепую скрывал прародителя Цель,
Я же в море Фантазии сталкивал кормы
И зачем-то настраивал чью-то свирель.
 

9 июня


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю