Текст книги "Единственный шанс"

Автор книги: Анатолий Полянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Лихорадочные картины из прошлого были прерваны появлением гитлеровцев на насыпи. Они выскочили слева. Дубинин дал по ним короткую очередь. Немцы залегли. Некоторое время не решались приблизиться к пульману. Иван, получив короткую передышку, быстренько проверил свой боезапас. У него оставалось два автоматных диска и четыре гранаты Боеприпасы следовало экономить. И он начал стрелять коротенькими очередями.

– Рус-с, сдавайся! – снова услышал Иван. – Капут или жить!

Он разозлился. Ну, сколько они будут орать! Дубинин засек, откуда доносился гнусный голос, перебежал на другую сторону вагона и швырнул в то место гранату. Послышался взрыв и болезненные крики. «Получайте гады!» – злорадно подумал он.

Гитлеровцы с упорством маньяков снова полезли вперед. И опять автоматные очереди, все более короткие, преградили им путь. Дубинин вставил в автомат последний диск. С досадой поглядел на оставшиеся две «лимонки». Их он берег на крайний случай. «Ну вот и пришел твой последний час, Иван!» – подумал обреченно.

Море ласково плескалось у берега. И было оно, как глаза у Аннушки, синее-синее. Трудно ей будет одной детишек растить! Старший конюх Иван Дубинин уже не вернется в родное село…

Снаружи послышались шаги, осторожные, крадущиеся. Дубинин насторожился. Нельзя ни в коем случае дать гитлеровцам захватить его врасплох! Он должен последнюю гранату бросить в немцев. Чтобы подороже продать свою жизнь!

Наступившая вдруг непонятная тишина насторожила Ивана. Он выглянул из вагона. Никого! Бросился в другой конец вагона и вдруг увидел своих. Они бежали цепочкой вдоль берега. Внезапное «ура» разорвало воздух.

На глаза Ивана невольно навернулись слезы. Неужели?.. Не верится! Но глаза не обманывали – солдаты уже приближались к вагону. Иван выскочил из своего убежища и устремился к своим. Сердце его было готово выпрыгнуть из груди. Он бежал, широко раскинув руки, задыхаясь от радости. Обнимал одного солдата, другого…

– Дубинин, ты?! – раздался удивленно-восторженный возглас.

Рядом стоял комбриг. Иван вскинул руку к каске.

– Ваше задание выполнено, товарищ…

Майор не дал окончить, крепко обнял.

– Жив! Ну и молодчага же ты!

Их окружили солдаты. Радостно тискали Дубинина, что-то говорили…

– А где остальные? – тихо спросил комбриг.

Все вокруг сразу замолкли, словно предчувствуя роковой ответ. И Иван, чувствуя настроение окружающих, тихо произнес:

– Нету их…

Тишина стала оглушительной. Все хорошо понимали, что здесь произошло и как помогли им эти павшие ребята…

– По местам! – прервал это горестное молчание голос комбрига. И все сразу пришло в движение. – Отдадим почесть погибшим, изгнав фрицев из Севастополя!

Наступление продолжилось. Атакующие все дальше уходили от берега. Бой шел уже на западной окраине города. Но фашисты, понимая свою обреченность, яростно сопротивлялись. При повороте улицы взвод, в который вернулся Дубинин, был вынужден залечь. Пулеметный огонь был настолько плотен, – головы поднять невозможно.

– Вот чешут, сволочи! – зло произнес седоусый сержант, заменивший погибшего лейтенанта Земкова. – Сховались в подвале и чешут нас с фланга.

Они лежали в кювете, а по булыжной мостовой резко щелкали пули, с визгом отскакивая от камней. Кустарник вдоль тротуара был скошен начисто. Иван осторожно выглянул из своего ненадежного укрытия. Так и есть: стреляли из каменного дома на углу. Понятно, что пока пулемет они не заткнут, взвод вперед не продвинется.

– Может, задами попробовать подобраться? – неуверенно предложил он.

Сержант с сомнением качает головой.

– Трудно. Да и долго. Время поджимает!

– Тогда вот что, – сказал Дубинин, – ты тут фрицев отвлеки, а я все-таки с дальнего конца попробую подобраться.

Он чувствует, что должен непременно что-либо сделать. Не может оставаться в бездействии опытный боец.

– Ладно, – недовольно махнул рукой сержант. Он не очень-то верил в затею Дубинина, но иного выхода не видел. – Только будь осторожен. Сигнал подашь. С собой, может, кого возьмешь?

Но Иван его уже не слышал. Впрочем, он бы все равно не согласился рисковать еще кем-то. Да и сподручнее как-то одному. Фрицы не заметят.

Перебегая из двора в двор, прячась за развалины, Дубинин вскоре достиг конца улицы. Теперь дом, откуда из подвалов строчили пулеметы, оказался перед ним. Если чуток подальше подобраться, можно подползти с тыльной стороны…

Он вытащил из кармана гранату и швырнул ее через дорогу. Это сигнал сержанту – открыть огонь. Со стороны позиции взвода сразу же началась бешеная стрельба.

«Молодцы хлопцы, – подумал Иван. – Под таким прикрытием даже новичок проскочит». Вскочив, он стремглав понесся вперед. Только бы успеть! Из двух амбразур бьет пламя. Дубинин выхватил гранаты и одну за другой послал их туда. Разрывов почему-то не услышал. Все вокруг вдруг потускнело, закрылось пеленой дыма. А еще – боль в правом боку…

Подбежали бойцы взвода. Что-то кричат, тормошат за плечи… Дубинин на минуту пришел в себя.

– Поднимите, братишки, – прошептал он.

Почувствовал сразу несколько рук. Все плыло перед глазами – силы оставляли его. Но он поднял голову. Смотрел на Севастополь – город, который отныне навечно будет в мраморе хранить его имя…

А до Великой Победы оставался ровно год.

Все дальше и дальше в прошлое уходит война. Но не меркнут подвиги, совершенные солдатами на полях сражений. Наоборот, они приобретают все большее значение, становятся более величественными. Память о погибших бережно хранится в сердцах живущих на земле.

Мне довелось побывать в части, где служил и пал смертью храбрых Герой Советского Союза гвардии рядовой Иван Дубинин. Подвиг его, как и многих других бойцов Великой Отечественной войны, вдохновляет нынешних солдат на беззаветное служение Родине. У них они учатся мужеству, стойкости, великой преданности своему Отечеству и родному народу.

В комнате Боевой славы части создан специальный уголок, посвященный памяти Дубинина. Здесь висит его портрет, описание совершенного им подвига. Рядом – картина, запечатлевшая Героя и его друзей во время боев в Севастополе, как ее представлял талантливый самодеятельный художник рядовой Алексей Кобцев, служивший в этом полку. Тут же – выписка из приказа министра обороны о зачислении Героя Советского Союза Ивана Дубинина навечно в списки части. На стенде – личные вещи погибшего, присланные женой героя, и ее скорбное письмо, обращенное к однополчанам мужа, полное веры в будущее. Его нельзя читать без боли.

«Дорогие воины! Родные сыны мои! – пишет Анна Андреевна Дубинина. – Вы представить себе не можете, как глубоко взволновало меня сообщение о том, что мой муж Герой Советского Союза Иван Владимирович Дубинин навечно зачислен в ваш боевой строй… Отныне он будет всегда незримо шагать с вами, делить все ваши печали и радости, поднимать на новые успехи. Так же, как подымает он своих односельчан на самоотверженный труд. Земляки Ивана Владимировича помнят о нем, ставят в пример молодежи. Потому что вся жизнь его и даже сама смерть – замечательный образец служения Отечеству, родному народу. Так пусть же никогда не тускнеет в сердцах наших образ отважного сына земли Русской».

Вечер опускается на землю. С гор сползает прохладная ночная темнота, в которой тонут все звуки. Тишина наступает в казарме, когда звучит команда «смирно!». Строй роты замирает. Звучит старшинский бас:

– Слушай вечернюю поверку!.. Герой Советского Союза рядовой Дубинин!

– Пал смертью храбрых в бою за свободу и независимость нашей Родины, – чеканит правофланговый сержант.

В эту торжественную минуту каждый стоящий в шеренге солдат как бы подводит итоги прошедшего дня. Все они сделали еще один небольшой шаг к высотам боевого мастерства. И вместе с однополчанами бежал в атаку, поражал мишени, преодолевал полосу препятствий гвардии рядовой Иван Дубинин! Он всегда в их делах и помыслах. Потому что навечно в строю.

Выстрел из прошлого

Пролог

Высадка десанта началась рано утром. Мичман Горбатов, нахохлившись, наблюдал, как спускаются с корабля в шлюпки его матросы. Казалось, действуют они недостаточно быстро. И это его раздражало: промедление в боевой обстановке может дорого стоить, особенно сейчас.

Седой мичман стоял возле трапа. Издали он походил на серый замшелый камень, откуда-то появившийся на палубе. Выражение лица его было сумрачным. Сегодня он решительно недоволен всеми и главным образом командиром. К его словам так и не прислушались…

По трофейным картам, захваченным ими на Сахалине при освобождении Отомари[1]1
  Отомари – ныне Корсаков.


[Закрыть], бухта, в которой предстояло высадиться десанту, значилась пригодной для стоянки судов всех классов. Тут и глубины подходящие, и побережье песчано-отлогое. Почему бы не подойти к острову ближе? Для первого броска и сотня метров на веслах может сыграть решающую роль.

Командир конвоя, не соглашаясь с мичманом, основывался на том, что доверять вражеским картам опасно: соврут, какой с них спрос. К тому же туман.

Над океаном действительно висел курильский бус. С одной стороны, вроде бы дополнительная маскировка, никаким прожектором не пробьешь. Но с другой… Беспрерывно сыплющаяся сверху изморось делала палубу, шлюпки, такелаж влажными и скользкими. Когда же переваливаешься через борт и раскачиваешься на веревочном трапе, а за спиной ручной пулемет или противотанковое ружье с боекомплектом пуда на два – малейшее неверное движение грозит ледяной купелью. Хоть и первое сентября, лето по календарю только миновало, а водичка студеная.

Горбатов хорошо знаком со свирепым нравом Тихого океана, он прослужил на Дальнем Востоке много лет еще до войны. Сей прискорбный, как он считал, факт биографии, собственно, и привел сейчас мичмана сюда. Будь его воля, ни за что не расстался бы с Северным флотом. В Заполярье провоевал три с лишним года, поэтому не мыслил службы в другом месте. И вдруг… В феврале сорок пятого вызвали в штаб. Собирай, говорят, манатки, поедешь в Москву и дальше…

– Как же так? – возмутился мичман. – Война… Братишки жизни свои кладут. А меня, выходит, на тыловые харчи?..

– Не горячись, Михаил Демидыч, – усмехнулся беседовавший с ним капитан 1-го ранга. – Меня тоже туда отправляют.

– Но почему? – удивился Горбатов. – Разве мы все дела переделали? Я надеялся тут до победы провоевать!

– Я – тоже. Но посылают нас не в санаторий. И не всех подряд, а с отбором, в основном тех, кто прежде на востоке служил, – словно уговаривая себя, продолжал командир. – Ладно уж, сообщу по дружбе. Будем осваивать новый театр военных действий. Осваивать! Понял?.. Многому, хоть мы и имеем большой военный опыт, придется учиться заново…

Посадка в шлюпки прошла как будто без задержки, однако тревога не покидала Горбатова. Конечно, народ в группе захвата подобрался отчаянный. Большинство прошло через пекло войны и теперь способно выдержать все. Но на войне всякое бывает. Горбатов долго командовал разведчиками отдельного батальона морской пехоты. Он повидал столько, что хватило бы в обычной жизни на добрый десяток людей. И поэтому он хорошо знал, что бывает и такое, когда кажется, что самое страшное позади, можно вздохнуть с облегчением, расслабиться, но тут-то и настигает солдата какая-нибудь шальная пуля…

Шлюпки первого броска отвалили от корабля, как и было определено приказом, ровно в семь ноль-ноль. Шли чуть ли не на ощупь. Не то что берега, своих, находящихся в полукабельтове, не разглядеть. Сидя за рулем, Горбатов пытался обнаружить хоть какой-нибудь ориентир. Его группе предстояло высадиться, как сказал ставивший боевую задачу капитан 1-го ранга, в самой горячей точке.

Бухта, куда направляется десант, песчаная. Широкой пологой дугой врезается она в остров. На южной оконечности ее невысокое плоскогорье. На нем, по данным разведки, и находятся основные огневые точки противника, прикрывающие залив. Там же располагается штаб расквартированной на южных Курилах бригады.

– Твоя главная цель, Михаил Демидыч, – сказал командир, – штаб! Штаб – любой ценой!.. Захват его сразу деморализует всю группировку вражеских войск на острове. Высадишься у подножия плато – и живо наверх! Только быстрота и внезапность могут обеспечить успех. Ну да не мне тебя учить.

По заливу шла мелкая зыбь. Весла шестерок взлетали над водой, описывали в воздухе плавный полукруг, роняя капли, и снова мягко входили в нее. Взмах, другой, третий… Каждый из них приближал десантников к берегу, к цели, к опасности.

Горбатов наметанным глазом различил темную полоску земли, когда до нее оставалось не более ста метров. Он окинул взглядом бойцов и только тут обратил внимание, что все, вопреки его строжайшему приказу, надели бескозырки. Но это не рассердило его. Не будь Горбатов командиром, обязанным подавать пример, он бы тоже каску, которая, конечно, защищает от пуль и осколков, непременно заменил бы на морскую фуражку. Флотская фуражка и бескозырка – символы родного флота для моряков, воюющих на суше.

Шлюпка с разгону ткнулась в песчаную отмель, и десантники, перепрыгивая через борта, вздымая тучи брызг, устремились к берегу.

– Живей, братва! – командовал Горбатов. – Живей!

К берегу одна за другой подходили шлюпки. Зеленые гимнастерки и темно-синие форменки быстро растекались по суше: важно не только захватить плацдарм, а и закрепиться на нем до того, как противник откроет огонь.

Время шло, а японцы… Японцы молчали, и Горбатов, ведущий группу вверх по скалам, недоумевал. Вражеские посты наблюдения не могли не обнаружить десанта. У японцев повсюду прекрасная связь, им должно быть известно, что советские войска заняли уже многие острова Курильской гряды.

«Почему до сих пор не открыли огонь? – думал мичман. – Готовят ловушку?»

Неизвестность всегда тяготит, уж лучше бы поскорее вступить в бой…

В то же время Горбатов сознавал: лишний метр, пройденный без огневого противодействия, сохраняет жизнь его ребятам. И это второе желание – пусть еще хоть несколько минут тишины – было не менее сильным.

Десантники достигли наконец плато и залегли. Слева просматривался бронированный колпак, справа зияли две амбразуры дзота. Между ними – простреливаемое пространство. Не заминировано ли? Горбатов огляделся: где же, в конце концов, противник? Ни окопов, ни часовых. Вокруг будто все вымерло.

– Слышь, командир! – окликнул лежавший рядом матрос Сидоренко. – Вон там тряпка болтается на ветру. Не нам ли сигнал подают?

Действительно, позади зарослей бамбука из-за большого камня кто-то невидимый размахивал белым флагом. Мичман не верил своим глазам. Капитулируют? Или очередная вражеская подлость?.. Сколько раз так бывало: говорят – «сдаемся», а потом стреляют; улыбаются, а сами – нож в спину…

– Никак пощады просят! – вновь воскликнул матрос. – Разреши, командир, я схожу туда, погляжу, что к чему. На рожон переть не стоит.

Горбатов искоса взглянул на Сидоренко и не сразу ответил на его просьбу. Он думал: «А если не провокация? Если на самом деле сдаются? Тогда нужна не столько храбрость, сколько дипломатия».

Матрос понял молчание мичмана по-своему.

– Одинокий я, – глухо сказал он и добавил: – Жинка с хлопчиком под немцем оставались. Сгинули…

– Спасибо, дружище! – отозвался Горбатов. – Но командиру негоже перекладывать ответственность, равно как и опасность, на плечи подчиненных. Пойдем вместе.

Мичман решительно поднялся, стряхнул приставшие к коленям травинки, одернул китель. Оценивающе оглядел внушительную фигуру матроса в лихо сбитой набекрень бескозырке и шагнул вперед.

Они шли и прекрасно сознавали: в любую секунду в них могут выстрелить. Но страха как-то не чувствовалось, лишь остро ощущалась полная беззащитность. Куда легче, оказывается, бежать в атаку, стрелять самому, слышать вокруг свист вражеских пуль, чем вот так, не спеша, вскинув голову и расправив плечи, шагать мимо вражеских амбразур…

Миновав бронированный колпак, они заметили японцев. Тех было семеро, судя по обмундированию – офицеры. Увидев мичмана, японцы по команде вытянулись и замерли, а двое двинулись навстречу, высоко вскидывая ноги. Подойдя, один из них на ломаном русском языке сообщил, что он – представитель командования и уполномочен начать переговоры.

«Ишь чего захотели, – мысленно усмехнулся Горбатов. – Ваша песенка спета, господа хорошие! Хотите вы или нет, но и этот последний остров Курильской гряды будет советским!»

– Никаких переговоров! – отрезал он. – Слыхали, как сказал в Берлине маршал Жуков? Капитуляция! Полная и безоговорочная!

Японцы послушно закивали, торопливо заговорили. На то есть божья воля и приказ императора Микадо, Одна лишь нижайшая просьба: оставить офицерам холодное оружие, которое они обязуются не применять. Без холодного оружия они лишаются чести, что равносильно смерти.

– Нам до ваших кинжалов и сабель дела нет, – махнул рукой Горбатов, знавший, что при капитуляции в других местах наше командование удовлетворяло такую просьбу. – Где огнестрельное оружие?

– Тут, господин, совсем близко, – обрадовался неизвестно чему японский представитель. – Можно смотреть. Можно считать…

Они обогнули капонир, за которым на ровной площадке аккуратными горками были сложены винтовки, пулеметы, короткоствольные горные пушки. Здесь же штабелями высились ящики с боеприпасами.

«Ну вот и все», – устало подумал Горбатов и взглянул на стоявшего рядом Сидоренко. Он вытащил ракетницу, нашел нужный патрон. Туман почти рассеялся, открыв сияющее ослепительной голубизной небо. Пологими конусами в него врезались вершины вулканов. Ближайший – серая с прозеленью громадина – поднимался над островом, закрывая добрую треть горизонта.

Зеленая ракета, вычертив дугу, взлетела над сопками.

Возле капонира появились десантники сперва из взвода Горбатова, а потом и из других подразделений. Весело переговариваясь, они рассматривали диковинные японские винтовки – арисаки; спускались в доты и выводили оттуда японских солдат. Пленных строили в колонны, препровождали к берегу, чтобы посадить на десантные суда и отправить на Большую землю, – таков был приказ.

На плато с группой офицеров поднялся капитан 1-го ранга, обнял подошедшего с рапортом Горбатова и взволнованно сказал:

– Поздравляю, Михаил Демидыч. Поздравляю с победой! Долго нам пришлось к ней идти… Ну что тут у вас, показывай?

В этом вопросе был весь командир. Все ему было интересно! Сколько знал его Горбатов, тот всегда оставался открытым, чувств своих от подчиненных не таил. Если радовался, то от души, а когда сердился, высказывался прямолинейно.

Мичман любил своего командира. Всякий раз при встрече, что в последнее время случалось не столь уж часто, он окидывал его ладную фигуру взглядом и с одобрением отмечал: какой отличный моряк получился. А ведь когда впервые пришел на корабль, никак к морю привыкнуть не мог…

Будущий капитан 1-го ранга был назначен на минный заградитель «Смелый» младшим механиком, а Горбатов служил там боцманом. Это был двадцать пятый год – памятный Горбатову тем, что нашел он свое счастье в далеком нивхском стойбище Майма. Год спустя жена родила ему сына, нареченного по деду Демидом… Да, много воды утекло с тех пор…

– Ну, показывай блиндаж, где размещался штаб японской бригады, – весело потребовал капитан 1-го ранга, – показывай, Михаил Демидыч! О чем задумался?

В каземате, куда они спустились, оказалось сумрачно и прохладно. Какие-то бумаги устилали пол, шкафы, столы. Залетавший в распахнутые двери ветерок шелестел обрывками карт. По углам, украшенные вязью серебристых иероглифов, стояли пузатые сейфы. Несколько наших офицеров извлекали оттуда папки и аккуратно раскладывали на столе. При виде капитана 1-го ранга офицеры вытянулись.

– Вольно, – махнул тот рукой и, обращаясь к майору, руководившему разбором документов, спросил: – Как дела, начальник разведки? Есть что-нибудь интересное?

– Еще не закончили, товарищ капитан 1-го ранга, – отозвался майор, – но вроде бы все на месте.

– Далеко не все, – возразил капитан с эмблемами связиста. – Не нахожу некоторых документов. И довольно важных.

– Каких, например? – поинтересовался капитан 1-го ранга.

– Еще не установили точно. Но я вижу разницу между входящими и исходящими номерами, особенно по вопросам связи.

– Не только по связи, – вмешался начальник разведки. – Многие бумаги японцы, по-моему, успели уничтожить…

– Или унести! – буркнул связист.

– Зачем? Нужны они им теперь, как прошлогодний снег.

– Видно, японцы думают иначе, – вмешался молчавший до этого молодой лейтенант с погонами интенданта. – Исчезли, например, планы подземных складов с продовольствием и вооружением. Все они рассчитаны на длительное хранение, на десятки лет…

– Даже такие были? – удивился Горбатов.

– Так точно, товарищ мичман. Японцы предполагали вести войну длительное время, потому и запасались, – ответил начальник разведки.

– Да, планы у них были обширные, – усмехнулся капитан 1-го ранга. – И, заметьте, обоснованные. Огромные стратегические запасы. Высокий дух нации. Всего этого нельзя не учитывать. А сухопутные войска?.. Сейчас у них под ружьем семь миллионов. Сила? Даже у Гитлера, если помните, в армии вторжения солдат было чуть поменьше.

– Выходит, не приди мы на помощь, американцы с англичанами чухались бы с этой войной еще года два? – удивился связист.

– Не меньше, – подтвердил капитан 1-го ранга, – и положили бы еще не одну тысячу своих солдат.

Где-то вдалеке будто разорвалась хлопушка.

– Никак граната? – спросил кто-то из разведчиков.

Капитан 1-го ранга, а за ним и остальные офицеры устремились к выходу.

Над островом по-прежнему висело затянутое дымкой солнце. Все вокруг дышало миром: едва колыхалась на ветру высокая, чуть пожухлая трава; убегали вниз по склону ровные, словно подстриженные кусты шиповника с крупными, как райские яблоки, алыми плодами; полого подымались кверху нечеткие, размытые контуры гор; медленно сползали с них остатки молочно-серого тумана. Просто не верилось… Не хотелось верить… Невозможно было поверить, что могут снова загреметь выстрелы, может снова пролиться кровь…