Текст книги "Между миром тем и этим. Рассказы белорусского алкоголика"

Автор книги: Анатолий Остапенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Эпилог

Разумеется, приехав в Минск, ни я, ни Сергей не теряли надежды узнать о реакции вильнюсской общественности на нашу акцию. Но в советские времена над средствами массовой информации царила мощная цензура, которую контролировал КГБ. Поэтому ни в газеты, ни на телевидение, ни на радио не выносилось ничего отрицательного, «порочащего советский строй». Только вести с полей, заводов и фабрик о выполнении и перевыполнении планов пятилетки и репортажи об ударниках коммунистического труда. В СССР не было преступников, хулиганов, проституток и других пережитков капитализма. Не писали даже о таком громком событии, как знаменитое «Витебское дело», не то что о вывешивании какого-то флага.

Но однажды мне позвонил Сергей и таинственным голосом коротко сказал: «Надо встретиться. По тому делу».

Встретились «Под парусами». Был уже август, но жара не покидала Минск, и под зеленой стеной веранды было хорошо спрятаться не только от ментовского наряда, но и от палящих солнечных лучей. Сергей пил пиво и загадочно улыбался.

– «Лидское» сегодня выбросили, – наконец сказал он, – хорошо идет…

– Да. Эти «Жигули» достали, неделю подряд – «Жигулевское» и «Жигулевское». А сегодня – как на праздник.

– А сегодня и есть праздник. Для нас. Вот, смотри.

С этими словами Сергей положил на стол какую-то газету. Я присмотрелся. Напечатана она была латинскими буквами, но это не был ни английский, ни немецкий языки, которые в свое время я изучал. Называлась газета «Tiesa», и я догадался, что написана она на литовском языке.

– Ты что литовский язык выучить решил?

– Нет. Это знакомый по работе в «Физкультурнике…» литовец принес. Здесь о нас написано.

– Так мы же, кажется, в этом языке не корифеи…

– Не волнуйся, я сделал перевод.

В этот момент на веранду зашли милиционеры, но прошли мимо нас и направились к соседнему столику. Там только что разливали вермут, и почти все стаканы на столе стояли полными. Бедолаги не успели даже выпить. «Протокол железный», – подумал чуть ли не каждый из посетителей кафе. Все напряженно следили за действиями милицейского наряда и лицами их жертв.

Сергей между тем развернул газету и ткнул пальцем в один из заголовков.

– Видишь вот эту статью?

Статья была настолько интересна, что, учитывая небольшие размеры материала, следует привести его полностью:

Liepos 18 d. 1982 metų. Mūsų speckorespondentas Antonas Dovžykas.

Informacinis pranešimas.

Šiandien naktį nepažįstami žmonės įsibrovė į Gedimino bokštą, nuėmė valstybinę Lietuvos SSR vėliavą ir iškabino vietoj jos baltai raudoną lenkų vėliavą.

Tiesa, kaip teigia mūsų politinis apžvalgininkas Leanidas Socharas, vėliava ant bokšto buvo ne baltai raudona, o baltai raudonai balta. O tai ne lenkiška vėliava, o istorinė baltarusių vėliava. Tuo pačiu, mano Socharas, baltarusiški nacionalistai pareiškia savo teritorines pretenzijas Lietuvai ir, visų pirma, Vilniui, kuris laikomas baltarusišku miestu.

– А теперь читай перевод:

18 июля 1982 года. Наш спецкор Антонас Довжикас.

Информационное сообщение.

Сегодня ночью неизвестные люди проникли на башню Гедимина-са, сняли государственный флаг Литовской ССР и вывесили вместо него бело-красный польский флаг.

Правда, как утверждает наш политический обозреватель Леонидас Сохарас, флаг на башне был не бело-красный, а бело-красно-белый. А это не польский флаг, а исторический белорусский флаг. Этим самым, считает Сохарас, белорусские националисты выражают свои территориальные претензии Литве, и в первую очередь Вильнюсу, который считают белорусским городом.

…Над Неманом стоял густой утренний туман. Уже почти рассвело. Антон Кулон закончил свой рассказ и, встав, сладко потянулся.

Начинался новый день.

* * *

С высоты расстояния более чем в 30 лет после упомянутых событий приходят разные мысли об этом времени и о Вильнюсе. И частенько меня тревожит и не дает уснуть простой вопрос: было ли это путешествие на самом деле? Развевался ли над Вильно – древней белорусской столицей – бело-красно-белый флаг? Кулон утверждает, что именно этот флаг жители Вильнюса увидели на башне Гедимина утром 12 июля 1982 года. А быть может – это только его мечты. Кто его теперь разберет…

Но если даже и не реял тогда наш флаг над Вильнюсом, то что из этого? Разве мы можем знать, что будет впереди? Пути Господни неисповедимы.

Именно так сказано в Книге книг – Библии.

Между Беларусью и Грузией (Сакартвело)

Чемо цицы-натела

Гаплен ди нела нела

Шенмашорис натеба

Дан цва да даманела

(Грузинская народная песня «Светлячок»)

Сакартвело – древнее название Грузии. События, о которых я буду говорить, происходили в столице Грузии Тбилиси (Тбилисо) в феврале 19… года. То, что произошло тогда, было настолько необычным и даже мистическим, что не дает мне покоя и сейчас. Через многие годы. Именно те события заставили меня заглянуть в себя глубже, чтобы четко представить: это – ты, а вот это он – другой, возможно, истинный мир нашей действительности, о котором ты совсем ничего не знаешь либо самонадеянно думаешь, что знаешь.

Не знаю, почему именно в Грузии я почти ощутил величие Творца и осмыслил, скорее, не жесткий и неизбежный, а избавляющий и спасительный факт Его бытия, через который «все стало быть…»

И совсем не величественные и красивые грузинские горы, что разлеглись вокруг узкой, как щель, долины, где лежит Тбилиси, и не стремительное течение полноводной Куры, что прорезает город Святой первоапостольной Нины, заставляют верить в могущество и милость Господа, а сама неожиданность Его милости, которую ты совсем не заслужил. Ведь теми немногими шагами по этой земле никак нельзя было гордиться, а тем более надеяться на все то, что ты получил…

На прямой самолет до Тбилиси билетов уже не было, поэтому я взял билет до Адлера, а оттуда, как мне говорили, поезд довезет до Тбилиси – к началу нашей международной конференции «порабощенных народов Российской Империи» под названием «Демократия и независимость» я как раз успевал. Валерий Серов и Валерий Буйков – представители БНФ – вылетели раньше, как раз тем прямым рейсом Минск – Тбилиси, на который не попал я.

Уже во время полета начались какие-то незапланированные и воспринимаемые как знаки действия. Приближаясь к посадке, самолет, как мне казалось, никак не мог сесть – долго кружился, ревел, скрывался в сплошном тумане, снова где-то выныривал и уже радовал пассажиров чистым и солнечным деньком, то вдруг выпрыгивал перед самым морем, и было видно, как морские волны злорадно переливаются через валуны и зазывают к Нептуну в гости…

Однако наконец все же сели. Потом рейсовый автобус, и вот – Сочи. Оттуда – уже поезд «Сочи – Тбилиси». Часа четыре езды. В условиях наших, белорусских, такой переезд ничего не значит. Это, как в Гомель съездить – не успеешь газетенки почитать или за пивом сбегать в буфет, он же вагон-ресторан, – и ты дома. Но совсем другое дело – поезд в Грузии.

То путешествие было тревожнее и даже страшнее, чем недавний полет над Черным морем. Одно дело езда по равнине, другое – путешествие в горах, а только так можно было добраться до Тбилиси. Надо прорезать горный массив, подниматься в гору к перевалу, потом спускаться. И так несколько раз.

Наверху одной из гор откуда-то начал дуть сильный ветер, вагоны закачались, и стало совсем неуютно, равновесие удерживалось с трудом, пассажиры стали хвататься за перила и другие прибитые предметы. Поезд уменьшил ход, а потом и вовсе стал. Страшно выл ураганный ветер, что-то темное и непонятное проносилось в воздухе, вихрилось, покачивалось и билось о стены и крышу вагона. Смуглая соседка, типично «кавказской национальности», стала уверять меня, что все нормально, тут, мол, всегда так в горах, они привыкли, и ты привыкнешь…

Когда поезд снова тронулся, атмосфера в купе немного улучшилась, начались локальные разговоры. Почти все пассажиры в вагоне были кавказцы – грузины, азербайджанцы, дагестанцы, чеченцы, армяне и другие, такие же смуглые, здешние и «кавказские», как моя соседка.

Ко мне же подсел какой-то подозрительный тип, похоже, чеченец, и стал расспрашивать, куда я еду, к кому, где остановлюсь, что завтра буду делать. Словом, начался настоящий допрос, так что стало даже не по себе. А услышав мои слова о том, что еду на политическую конференцию под названием «Демократия и независимость», вдруг разошелся так, что его едва успокоили другие люди, вероятно, грузины, потому что, как мне показалось, были более терпимыми.

Все закончилось хорошо, но все эти дорожные неприятности были, на мой взгляд, предвестниками будущих, гораздо более странных, даже судьбоносных драматических событий.

Я появился на центральной тбилисской площади Руставели в разгар митинга. Развевались грузинские, а также азербайджанские, армянские флаги, российский триколор, флаги украинских националистов и радовали глаз два наших родных бело-красно-белых.

Выступали противники режима тогдашнего президента Грузии Звиада Гамсахурдиа. От белорусов слово взял Валерий Серов. Говорил очень красиво, но я заметил, что он уже на хорошем подпитии.

По окончании митинга нас пригласил к себе в гости уважаемый грузинский политик новой волны, председатель партии «Восстановления Грузии в исторических пределах» Автандил Кенпчошвили, либо просто – Авто. Хозяин жил в 12-м микрорайоне, в трехкомнатной квартире, и всем нам нашлось где разместиться, так как жены в доме не было – то ли она была с Авто в разводе, то ли куда-то уехала.

Взяли целый ящик вина – «Эрети» (20 шт). Это, как хорошо было всем известно, сухое вино 9 – 12 градусов, и в советские времена продавалось по всему Союзу, в том числе и у нас в Беларуси по 1 руб. 02 коп. Авто, зная наши славянские запросы, закупил также несколько бутылок водки. В итоге вышло так: пили водку и запивали сухим вином.

Утром головы болели у всех без исключения. Все – это два Валерия (Серов и Буйков), я и хозяин.

– Сейчас буду вас лечить, – говорит Авто. – Пойдем в столовую.

Столовая или закусочная у грузин – это не тот комбинат массового питания, как у нас. Это место, где можно как следует поесть, выпить, посидеть, поговорить, отдохнуть. На случай похмельного состояния грузины имеют очень замечательный рецепт: они съедают так называемое «хачо». «Хачо», или «Ачо» (?) – это вареные свиные или говяжьи голени, пожалуй, вместе с копытами. Эти ноги долго и хорошо вывариваются, так что получается что-то вроде супа, и затем горячее варево подается вместе с бокалом пива или вина. Похмельное состояние как рукой снимает.

Снимает, но только не у белорусских алкоголиков. Что и проявилось минут через двадцать «лечения» в грузинском «гаштете» на грустных лицах тех, кто вчера слегка перебрал. Теми несчастными были двое – Антон Кулон и Валерий Серов.

– Не берет хачо? – спросил наш гостеприимный грузинский друг, и вмиг перед нами оказались стаканы с родимым напитком – водкой.

Жизнь снова стала чудесной.

По программе нашего пребывания в тот день планировалось главное заседание конференции «порабощенных народов» с выступлением гостей, – то есть нас.

Казалось бы, какие могут быть выступления после пьянки и, главное, серьезного опохмелья? Но оказалось – могут. По крайней мере, мне очень хотелось выступить, что я и сделал. Хорошо, однако, что допинг еще не приостановил своего действия, алкогольные калории где-то еще плутали в регионе пустого головного мозга, что было вполне благоприятно для речевого аппарата.

Однако мои запланированные повествования о положении в Беларуси неожиданно переметнулись на тему о положении белорусов в районе Белостока. В те времена – начало 90-х – происходили известные события, связанные с поджогами православных храмов в белостокских гминах. Чтобы не обострять и без того острой ситуации в этом вопросе, кто-то – скорее всего Валерий Буйков – толчком локтя в бок недвусмысленно дал мне понять, что пора кончать свою тронную речь, ведь рядом сидел наш давний знакомый поляк – Войтек Стандо.

Очень довольный своим выступлением, я сел и посмотрел на своих белорусских коллег, ожидая одобрения. Однако меня ждало разочарование – главный ценитель моих радикальных воззрений Валерий Серов безмятежно храпел в уютном кресле, которое радушно предоставили ему грузины.

Программа конференции подошла к концу, и объявили перерыв на обед. При слове «обед» Серов проснулся, так как в последнее время это слово в закодированном виде означало «пришла пора выпить».

В Грузии в советские времена все было сделано согласно государственной доктрине, одним из постулатов которой было знаменитое: «Все для блага человека!» Здесь слово «благо» это не «плохо», как в белорусском языке В русском оно означает море всяких хороших вещей и поступков, которые обеспечивает «развитой социализм» последнего периода жизни советского государства. Для нас это «благо» означало прежде всего поход в ближайшую пивную, которых в Тбилиси было очень много.

Опохмелились во второй раз.

И тут мне пришла роковая мысль: пора отойти от компании, побродить по городу и главное – попить того вкусного вина, что запомнилось с моего первого приезда в Грузию в 1986 году, когда я ездил сюда к Александру Квинихидзе, своему оппоненту по защите диссертации. Такое вино производят только в Грузии. Это – и не привычное белорусским алкоголикам 18-градусное крепленое, вроде различных портвейнов, и не сухое, вроде «Алиготэ» или уже упомянутого «Эрети». Грузинское полусладкое вино имеет что-то около 14 градусов и незабываемо своим неповторимым вкусом и особенно возвышенным настроением, наступающим уже даже с полбутылки. Вот названия этих божественных напитков: «Ахашени», «Ожалеши», «Киндзмараули» и, наконец, знаменитая любимая Сталиным «Хванчкара».

Иногда думаю, стал бы алкоголиком, если бы пил только эти вина? Вопрос риторический, потому что алкоголиком стал, хотя кроме водки, пива и одеколона, случалось, пивал и эти напитки.

Я взял бутылку «Ахашени» и по крутой каменистой тропинке полез на гору, подошва которой начиналась почти сразу от магазина. Мне не терпелось посмотреть сверху на панораму древнего Тбилиси, наконец-то отведать столь желаемого вина и, хотя был месяц февраль, насладиться теплым, по белорусским меркам, весенним днем. После подъема на высоту, достаточную, чтобы увидеть определенную часть города сверху, метров через триста я сделал привал под уютной, веселой и доброжелательной сосенкой, с которой постепенно начинался горный лесной массив.

Пилось легко, вкусно и, я бы сказал, мечтательно. Политические проблемы куда-то сгинули, жизнь казалась легкой, счастливой, наполненной настоящим высшим смыслом. Хотелось вознестись еще выше вместе с птицами, которые весело пели мне с высоты.

«Чемо ци, цина, тэла… – вспоминал я свое прошлое путешествие и эту песню, когда пел ее своим случайным тбилисским друзьям. – Рад ми прен, нела, нела…»

…На этом кончается первый светлый акт грузинской драмы и начинаются мрачные события, которые проносятся, словно в дымке, стремительно, без остановки на передышку и без тени философских раздумий, какими полнилась душа в счастливые минуты под сосенкой.

Я спустился вниз и взял еще две бутылки «Ожалеши».

Очень хотелось петь и еще больше – выпить. В магазине я заприметил двух приятных, доброжелательных парней и пригласил их составить компанию – душа возжелала общения. Приятные ребята согласились выпить со мной и сказали, что неподалеку как раз есть замечательное место, где можно хорошо посидеть, поговорить…

Ведя приятные разговоры о красоте Тбилиси, мы вышли из жилого квартала и неожиданно оказались на пустыре, который заполняли лужи из-под талого снега. Кроме нас, рядом людей не наблюдалось, но не наблюдалось и обещанной уютной лавочки или привычного «кафе на природе», в виде импровизированного стола и сидений из подручных предметов, какие любят «созидать» компании выпивох в различных городах моей большой родины.

С вопросом о таком «кафе» обратился к одному из парней, который шел рядом со мной – второй что-то отстал. Но ответа не услышал. А вместо него ощутил резкий удар по затылку. В следующий момент уже лежал лицом вниз, расположившись в своей зимней одежде прямо в центре небольшой, но соразмерной с моим ростом, грузинской лужи, которая как две капли воды была похожа на все, известные мне, родные белорусские.

Через некоторое время я очнулся, выполз из лужи, точнее, из грязи, которой была заполнена лужа, и осмотрелся. Парней не было. Рядом лежал бумажник, который был добросовестно вычищен. Все 145 советских рублей исчезли. Ни копейки не оставили «приятные» парни. Хорошо, что рядом валялся мой паспорт, из которого торчал билет на самолет до Минска.

«Добрые люди, – подумал я, – позаботились о моей судьбе!»

Мало того, мои грабители позаботились и о моем опохмелье, так как немного поодаль валялась моя целехонькая бутылка «Ожалеши». Молча погоревав и почесав разбитую голову, я открыл бутылку…

Но самое ужасное выяснилось позже. Выяснилось, что у меня нет адреса Автандила, и неизвестно, как добраться до места командировки. Блокнот куда-то исчез, в голове – столпотворение, из которого трудно было выловить нечто рациональное. И вдобавок стемнело. Надвигалась ночь.

Зацепка была только одна – название «Микрорайон». Но какой микрорайон, его название или номер – полный ноль. И все же я дошел до автобусной остановки и после безуспешных попыток что-то выяснить у народа, узнать куда мне ехать, сел-таки в какой-то автобус, который ехал в сторону тбилисских микрорайонов.

Все это происходило на фоне известной картинки, наблюдаемой мной в Беларуси не один раз: пьяная, омерзительная морда безуспешно пытается заговорить с трезвыми гражданами, те отодвигаются, стараются обойти, но пьянчуга, не взирая на свой грязный, бомжеватый вид, снова и снова лезет, разнося вокруг себя смрад, перегар и угрозу запачкаться о его грязную одежду. Тем не менее в автобусе постепенно завязалось обсуждение моего положения, которое априори было малоразрешимым – из множества тбилисских микрорайонов, которые, как выяснилось, отличались только номерами, я не мог назвать ни одной цифры: ни названия, ни номера нужного микрорайона, ни названия улицы, ни номера дома, ни номера квартиры. В Минске, конечно, такая ситуация была бы неразрешимой. Никто со мной без адреса не стал бы и говорить.

Но Грузия – страна принципиально иная, чем Беларусь. В Грузии такие задания отнюдь не из категории вековечной задачи Ферма, которая, как известно, до нашего времени не решена.

Какой-то молодой парень-грузин, почти такого же молодого и приятного вида, как и мои недавние грабители, задал мне, пожалуй, последний вопрос:

– Как зовут друга, к которому ты должен приехать?

Узнав, что друга называют Авто и он занимается политикой, мой новый знакомый, которого, кажется, звали Гиви, на какой-то остановке приказал выходить, что мы и сделали.

Дальнейшее меня поразило так, что отпечаталось в памяти на всю жизнь. И последующие шаги запомнились, как только что просмотренный фильм, счастливый конец которого отнюдь не угадывался вначале. Гиви подошел к группе из нескольких человек и стал по-грузински что-то выяснять. Время от времени собеседники поглядывали в мою сторону, потом снова начиналась дискуссия. Так минут десять. Наконец они закончили, и мы двинулись в неведомом мне направлении, но было очевидно – Гиви знает, куда идти! Еще несколько раз он останавливался, чтобы поговорить с местными, и мы пришли к самой квартире Автандила Кепчошвили. Правда, это стало ясным только тогда, когда мы нажали на кнопку звонка. Распахнулась дверь – и на пороге нарисовалась родная фигура Авто.

– Вай, вай, – лишь смог выговорить Авто, – входите.

Мой спутник начал что-то горячо рассказывать, Авто периодически кивал головой, я же был в полусознательном состоянии и мало что понимал. Парень закончил свою речь и простился. Он даже отказался зайти в квартиру и посидеть.

Меня закинули в ванную, отмыли, напоили чем-то горячим и положили спать.

На следующий день Авто вручил мне 25 рублей на мелкие расходы до отъезда из Грузии. По советским временам это была немалая сумма.

Валерий Серов и Валерий Буйков уехали немного раньше меня – у них были билеты на ранний рейс. Серов оставил для меня лишь огромную авоську, заполненную до верха баночками детского питания, в Минске это был дефицит, у них – бери сколько хочешь. У Серова недавно родилась дочь, и он очень беспокоился о ней и вез нужные вещи отовсюду, где бы ни был. А в тот момент его путь лежал не на Минск, а куда-то в другую сторону, и я должен был использоваться как грузоперевозчик.

Мой самолет на Минск отлетал в четырнадцать тридцать. Из нашего микрорайона 12/4 (таков был его настоящий номер, который я перед этим никак не мог вспомнить) я выехал довольно рано и по прибытии в центр Тбилиси первым делом направился в пивную. Такое мудрое решение объяснялось тремя причинами: во-первых: до отлета было более 4 часов, во-вторых: меня мучил абстинентный синдром, или, как обычные люди говорят, похмелье, и, наконец, третье – у меня были Автандиловы 25 рублей, с которыми хотелось срочно распрощаться.

Конечно, если бы не было второй причины, то можно было бы потратить деньги иначе, например, купить жене и сыну подарки. Но жизненные реалии сильнее любых наших намерений и желаний. И если эта правда подчинена зеленому змею и он, змей, руководит вами, то круг вариантов поведения резко сужается, жизнь упрощается, и все разнообразие этих вариантов сводится всего лишь к одному-двум, причем только одного известного направления – как опохмелиться и где взять выпить.

Недалеко от автобусной остановки, откуда нужно было ехать в аэропорт, я очень скоро нашел пивной бар. Пиво в Грузии пьют в основном приезжие и те, кто вчера перебрал. Я относился и к первой, и ко второй категории, поэтому взял сразу два бокала.

Потягивая потихоньку целебную жидкость, наблюдал за соседями. В Грузии в каждом публичном питейном месте редко пьют в одиночестве, так сказать, один на один. Обычно собираются компаниями не менее 5–6 человек и шумно «гуляют» – провозглашают тосты, смеются, поют песни. Женщин в этих компаниях я никогда не видел. Это не принято. Вот и здесь – за соседним столиком что-то праздновала большая компания мужчин среднего возраста.

Грузинское застолье. Картина выдающегося грузинского художника Нико Пиросмани

– Дарагой! – вдруг услышал я от одного из них, – а ты почэму адын? Иды быстро к нам, у нас балшой праздник. Видишь этого джигита – у нэго позавчэра был дэнь раждэния. Выпей за его здоровье!

Они сходу отличили меня от лица «кавказской» национальности и обратились на русском языке, разумеется, щедро пересыпанном знаменитым грузинским акцентом.

У меня до сих пор есть одна очень нехорошая черта: не умею отказывать, когда меня просят. Не только «если женщина просит», но и от различных, менее приятных предложений. А уж тогда особенно, если просьба касалась выпивки!.. Тем более нельзя было отказаться в том тбилисском баре, потому что я был в гостях у Грузии – в гостях у ее прекрасной столицы, ее многовековой истории, ее народа.

Вскоре я уже держал стакан с водкой в одной руке, бокал пива в другой и поздравлял порядочную грузинскую компанию с днем рождения их замечательного друга, рассказывая о том, что проезжал мимо станции Гори, где родился их знаменитый земляк Юзик Сталин.

На старые дрожжи хмель не замедлил подействовать, и скоро я, вспомнив свои певческие успехи в хоре преподавателей БГУ и также свое подвизание на сольном поприще в прошлый приезд в Тбилиси, выдал по-грузински народную песню Грузии «Светлана Светлячок» – «Чемо ли цена, тела…». Все подхватили, и стало очень тепло и уютно, как в Василевичах за сараями, где мы детьми играли в прятки и мать подолгу не могла меня найти.

…Автобус на аэропорт, очевидно, сделал третий круг, когда я наконец пришел в себя и стал способным оценить окружающую обстановку. Уже смеркалось, мой самолет на Минск давно улетел и, видимо, приближался к смолевичскому аэропорту. Я полез в карман, нащупал ненужный уже билет и задумался о своей незавидной судьбе пьяницы.

Но что теперь делать? У меня еще был остаток Автандиловых денег, которых было достаточно на поезд до Москвы.

«А оттуда два шага до родной Беларуси», – в надежде подумал я и спросил у окружающих людей из автобуса, в котором ехал:

– Автобус проедет мимо железнодорожного вокзала или мне нужно пересесть в другой?

Оказалось, что не нужно пересаживаться, «этот, в котором едыш, будэт быстрее всего». Хотя мне было все равно, как к вокзалу добираться – раньше ли, позже, – отчаяние все больше завладевало моей трезвеющей душой, и становилось все стыднее и обиднее за какого-то незнакомого и малоприятного человека, в котором все же угадывался я сам, и, что хуже всего, постепенно на меня надвигался животный иррациональный страх перед неизвестностью.

В таком подавленном, угрюмом состоянии я вышел в нужном месте из автобуса и направился в сторону яркого и приветливого вокзала. Было очень темно, и людей на улице было немного.

Вдруг передо мной выросли две фигуры здоровенных «генацвале», которые, как оказалось, были совсем не грузины и потому не владели даже азами грузинского радушия. Они без лишней церемонии, для порядка спросив, куда я еду, подхватили мои вещи, нагло заявив, что помогут их поднести, быстро обыскали мои карманы, экспроприировали все до копейки денежки, проверили чемоданы – правда, очень поверхностно, потому что не увидели подаренную Авто бутылку самодельного грузинского коньяка – и «с миром отпустили».

Мне даровали свободу. Но какой ценой? И, главное, – цель моего «шагания» к вокзалу мгновенно стала недосягаемой и бессмысленной. У меня опять пропали деньги. А это значило, что в ближайшее время в поезд на Москву я не сяду. Да что там Москва, без билета не пустят даже в городской автобус!

Тут меня охватил не просто страх, а какая-то, уже на уровне подсознания, паника, которая, наверное, бывает у неопытной девчонки-подростка после первого любовного свидания с несчастливым финалом. Безысходность и отчаяние. Отчаяние и безысходность.

И ушел вечер, и наступила ночь.

В подавленном состоянии, полном невыносимой жалости к самому себе, с потерей всех жизненных импульсов, если так можно выразиться, я молча брел по ночному Тбилиси. Почему-то потащился прочь от враждебного уже вокзала, не оправдавшего моих последних надежд на мирный отъезд. Я шел по какой-то небольшой улочке, а может, она мне только казалось небольшой, ведь все равно была ночь, и точное представление о расстоянии терялось в темноте.

Машинально взглянул на уцелевшие часы. Было ровно 12 часов ночи. Присел на какие-то ступеньки у входа в закрытый магазин. И начал вяло обдумывать свое безнадежное положение. Ничего конкретного и даже мало-мальски разумного в голову не приходило. Мысли озабоченно толпились, снова и снова возвращаясь к последним событиям, но не находили себе пристанища и по замкнутому кругу крутились, вертелись, возвращались к безысходности, все больше запугивая мою пропитую и загнанную несчастьями натуру. И только злая мысль: «Ну что? Допился!» – довольно трезво и справедливо возвращала к реальности и не давала окончательно поддаться панике и – чего доброго – «сесть на коня».

И тут случилось то, что иначе как вмешательством Высших Сил не назвать.

Было так. Мимо проезжала какая-то грузовая машина. Вдруг она притормозила у моей скрюченной фигуры, и из кабинки водителя вышел человек.

– Почему сидишь здесь, так поздно и один? – спросил по-русски водитель, мужчина средних лет, и, приглядевшись внимательнее, добавил: – Может, тебе помочь?

– Мне уже никто не поможет, – сказал я в отчаянии, имея в виду свою бездарную и трагически-пьяную судьбу.

И тут меня захлестнула волна жалости к самому себе, и я – беспорядочно, как-то мозаично, сбивчиво – попытался рассказать этому ночному прохожему о своей нелепой жизни. Слезы душили меня, но ни одна не вылилась, они были все же далекими от настоящего покаяния, которое придет позже, много позже…

– Садысь ко мне в машину, – вдруг сказал ночной незнакомец, видя мою растерянность, – лезь в кабину, – добавил он, поняв, что я не ориентируюсь в его грузовике, в котором, помимо кабины, мест не было.

Это предложение вначале напугало меня больше, чем мое тогдашнее положение человека, потерявшего в жизни все… Два предыдущих грабежа происходили совершенно неожиданно, а последствия их осознавались уже постфактум. Теперь же ожидаемое скверное я мог уже предположить.

Однако в кабинку все же залез. Не знаю, почему, но залез. И не то, чтобы испытывал доверие к этому человеку, и не потому, что деваться было некуда. Какие-то неведомые силы словно подтолкнули меня сесть в эту машину.

И мы поехали. Никогда езда для меня не была такой длинной и тревожной. Кажется, длилась вечность. Здесь нужно отметить, что мы ехали, как говорят сейчас молодые люди, и в «реале» очень долго. Тбилиси – город не меньше нашего Минска, но зажат горами и потому сильно растянут. Вот и имеет столица Грузии в длину протяженность более 50 километров. Если ехать в другой конец города, а именно так надо было нам сделать, то путь очень даже немалый.

Посредине ночи мы наконец-то приехали. Машина остановилась возле довольно большого двухэтажного частного дома, вроде наших нынешних загородных коттеджей. Мой спаситель представил меня своей жене, оба поохкали, посочувствовали и отправили спать на второй этаж дома.

Остаток ночи прошел без сна. Грезились страшные тени и тайные шорохи каких-то тварей, которые следили за мной и стремились зарезать. Я явно ощущал лезвие ножа, окровавленного и холодного, сотни раз он пронзал мою хрупкую грудь и юное сердце сорокалетнего мужика…

Но утро наступило – и проснулось круглое, ослепительно красивое грузинское солнышко, очень похожее на белорусское, и я понял: все теперь будет хорошо. Вскоре пришел хозяин и повел в местную столовую. Еще раньше я заметил, что грузины почти никогда не едят дома, а ходят в места общественного питания.

– Может, сто граммов коньяка? – спросил Гвиад.

– Можно, – пробормотал я и подумал: «Не можно, а очень нужно…»

Выпили. Есть я ничего не мог.

– Тебе семьдесят рублей достаточно? – спросил мой Ночной Ангел Добра.

«Билет из Тбилиси до Москвы стоит тридцать рублей, из Москвы до Минска – пятнадцать, на мелкие расходы, ну… десять рублей», – взвесил я и сказал:

– Достаточно, конечно, даже останутся.

– Бери все, мало ли что… – и, помолчав, добавил: – Теперь езжай, все будет хорошо.

Мы встали, Гвиад провел меня к остановке. Вдруг я спохватился:

– Адрес запиши. Куда же деньги высылать?