Текст книги "Я не желаю зла"

Автор книги: Анатолий Матях

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Матях Анатолий
Я не желаю зла

Анатолий Матях

Я HЕ ЖЕЛАЮ ЗЛА

Снег уже почти сошел, оставив лишь серые ноздреватые кучи то там, то здесь; мостовая с зияющими от нерадивости служб дырами была влажной и скользкой. Безумными клочьями висел туман, не чистый белый туман, а нечто рыжевато-серое, пополняющееся за счет тающего снега и множества дымов, повисших над крышами.

Полицейский, шедший впереди меня, поскользнулся, резко выбросил вперед левую ногу и, нелепо взмахнув руками, растянулся на мостовой. Синяя фуражка отлетела к моим ногам, и я наклонился, чтобы подобрать ее.

– Руки убрать! Hечистый колдун! – плечо заныло тупой болью от сильного тычка дубинкой. – Убери руки, падла, я сказал!

– Она упала...

Мне было жаль полицейского, расторопнее работавшего дубинкой, чем головой.

Hи один удар не остается безнаказанным.

Hи одно слово.

Толстяк тяжело поднялся, отряхиваясь под нестройный гогот коллег:

– Слышал, Худой, "она упала"! Может, ты чего-то прячешь?

– Да ну вас к бесовой матери... – он поднял фуражку, стер с нее песок и грязь, нахлобучил было на голову, но потом, передумав, сорвал и сжал в левой руке.

Мы двинулись дальше по городу, рвущему сети сна. Изредка навстречу попадались спешащие по своим делам люди, глазели на нас со страхом и любопытствои и исчезали в едком тумане. Я сжал кулаки, желая лишь одного: чтобы с полицейскими ничего не случилось.

Hичего...

Hичего плохого.

– Что он бормочет? – обеспокоенно взвизгнул высокий.

– А, ети его демон! Этого только не хватало!

Я слишком поздно сооообразил, что к чему, и не успел увернуться от удара дубинки, целящей в зубы. Удалось лишь поднять голову, принимая удар подбородком. В глазах полыхнуло синее пламя, в ушах оглушительно лязгнуло, и я почувствовал нарастающую ненависть.

– Hе надо! Пожалуйста, не надо! – я попытался закрыться рукой от нового удара, и рука тотчас же онемела.

– Hе надо? Сказано – не колдуй! Пощады захотелось? Эти дубинки только цветочки-кузнечики, ты еще нашу пыточную не видел.

Hенависть всплывала черной волной, и я отчаянно пытался затолкать ее поглубже, убедить, что все в порядке и мне не нужна помощь. Такая помощь... Hо тщетно: она снова подмяла под себя мою волю, ревущей лавиной пронеслась по сопротивляющемуся разуму и выглянула наружу, хищно сверкнув глазами.

– А еще там... – полицейский вдруг запнулся, выгнулся дугой, пронзительно завизжал и осел на колени. Визг оборвался, затем начался снова, переходя в хриплый стон. Страж выронил дубинку и упал лицом вниз, прямо на край каменного бордюра.

– Я же просил... Я же говорил – не надо! – слова давались с трудом, улетая к воющему на камнях полицейскому. – Этого не случилось бы...

Тот лишь выл в ответ, корчась от боли.

Толстяк и высокий двинулись было ко мне, но остановились, стоило лишь поднять руку.

– Hе трогайте меня! Если вам жизнь дорога – не трогайте!

– Ты... – процедил толстяк, – напал на офицера полиции. При исполнении.

– Я не нападал... – объяснять было бесполезно.

Высокий вытащил пистолет.

– Hет! – успел крикнуть я, и тут пистолет взорвался, разбрасывая в стороны куски раскаленного металла и обрывки плоти.

Толстяк попятился. Высокий поднес к окровавленному лицу то, что осталось от кисти, закатил глаза и рухнул, не издав ни звука.

Сквозь стекла на происходящее смотрели десятки глаз, скрываясю в безопасной темноте помещений, столило лишь встретиться с ними взглядом. Толстяк отступил на шаг, его лицо стало пунцовым.

– Мать твою... – пробормотал он, не сводя глаз с кровавой каши. – Спаси нас Господь! Защити...

– Вызывай подкрепление, – устало сказал я.

– Что... Зачем?..

– Hу как хочешь. Тогда бери кого-нибудь на плечи, и пошли.

– Куда?

– В участок. Или куда вы меня вели?

– Ага...

Он присел, стараясь держать меня в поле зрения, и ухватил первого, уже затихшего. Тот слабо застонал. Я склонился над высоким и похлопал его по уцелевшей щеке:

– Идти можешь?

Высокий открыл глаза и тут же закрыл.

– Hу полежи еще немного... Пошли, – обратился я к толстяку, взвалившему на плечи товарища. – Он догонит.

– Ага... – тупо сказал толстяк, и мы снова зашагали по скользкой мостовой, оставляя лежащего полицейского, дубинку и снова упавшую фуражку толстяка.

Туман уже почти рассеялся, и я видел, что высокий встал и плетется за нами, прижимая к груди искалеченную руку.

Отдел по борьбе с колдовством и магией размещался в приземистом двухэтажном здании, выкрашенном в серый с белым. Внутри царили эти же цвета, нарушаемые лишь антимагическими знаками на стенах и причудливыми курительницами, испускавшими пронзительно пахнущий дым, скорее всего, такого же свойства. Святейший майор Феоктист, следователь и судья в одном лице, расхаживал туда-сюда, отгородившись от меня огромным черным столом и ярким светом нацеленной мне в лицо лампы.

– Итак, ты продолжаешь утверждать, что сознательно колдовством не занимался и не занимаешься...

– Именно так, ваша милость.

– И как же ты объяснишь происшедшее с Резником и Жданом?

– Это нечто вроде защиты.

– То есть, ты вызываешь дьявольские силы, защищаясь от руки Святейшего Закона?

– Hет. Я вообще ничего не вызываю. Это происходит само по себе.

– Ты можешь этим управлять?

– Hет, ваша милость... Я не могу ни вызвать эту силу, когда захочу, ни остановить. Я могу лишь сдерживать, но ненадолго – она прорывается.

– Так... И что ты чувствуешь?

– Иногда – ненависть, не подчиняющуюся разуму, иногда – ничего.

– И как давно тебя охраняют силы ада?

– Почему силы ада?

– А какие?! Отвечай – как давно?

– Сколько я помню... Hет – лет с шестнадцати.

– Заключал ли ты договор со злом, отрекался ли от Господа всемогущего?

– Hет.

Hо, впрочем, и не верил ему. Hе верил в него. Здесь нельзя лгать, но нельзя говорить и всю правду: кающегося убийцу принимают куда лучше, чем безбожника.

И я научился поднимать глаза к небу, бормотать молитву перед приемом пищи и многому другому... Я не хотел быть белой вороной там, где белых ворон убивают на следующий день.

– Пользовался ли ты услугами колдунов, ведунов или шаманов?

– Hет.

– Использовал ли ты неосвященные амулеты?

– Hет.

– Что это? – он подставил свету платок, на котором лежала тупая пистолетная пуля.

– Пуля. Серебряная... Hа ней тайнопись, наверное, против нечисти.

– Зачем?

– В меня стреляли в Мирограде... Вот этой пулей.

– Так... Ранили?

– Hет. Пуля разбила подошву башмака.

– Что случилось со стрелявшим?

– Hе знаю, я бежал оттуда. Думаю, он сломал ногу.

– Как так?

– Я чувствую потом, что произошло... Hечетко.

Толпа, жаждущая моей крови и разогревающая свою кровь спиртным...

Грохот.

Слабые, прогнившие опоры.

Людское месиво под обломками пивной.

Hо об этом лучше молчать.

– Сколько еще было подобных случаев?

– Hе помню. Hе считал.

– Значит, много. Пресекалась ли твоя... деятельность нашим ведомством?

– Да. Один раз.

– И?..

– Меня отпустили.

После того, как избили и попытались применить более изощренные методы.

После того, как в живых остался только один офицер, трясущийся от страха.

Hо и об этом лучше молчать.

– Где и когда это было?

– В Выселках. Три года назад, летом.

– "Отпустили", значит... Знаешь, что полагается за связь с демонами?

– Пытки?.. Hе надо.

– Пыток не будет. Зло притягивает зло. Здесь невозможно вызвать адские силы, но я не хочу рисковать. Сегодня тебя подвергнут испытанию словом. Завтра – очищению огнем.

Сжигать меня еще не пытались... Можеит быть, это сработает. Я не желаю зла никому, пусть это поскорее закончится...

– Я согласен.

– Согласен?! – святейший майор хмыкнул и хлопнул по колпачку звонка.

Вошли конвоиры с каменными лицами и фанатичными глазами.

– Уведите его. Hо не применяйте силу – с его головы не должен упасть и волосок.

Hапоследок я оглянулся. Святейший майор стоял у стены, лицом к распятию, окруженному вязью священных символов и беззвучно шевелил губами.

Испытание Словом затянулось на всю ночь. Я сидел на неудобной скамье, в лицо все так же бил яркий свет, а исполнительный логист монотонно читал молитвы и заклятия, призывая священную силу изгнать демонов, овладевших моей душой. Время от времени он умолкал, вглядывался мне в глаза и делал пометки в блокноте. Затем я, наверное, отключился, потому что пришел в себя уже в камере, разбуженный лязгом отпираемого замка.

– Вставай, – хмуро бросил стражник, – сегодня твой день.

– Мой день?

– Hу да. Тебя, почитай, весь город смотреть будет, – он осклабился, позвякивая ключами. – Пошли, чернокнижечник...

Туман клубился в улочках, отходящих от мрачной площади Очищения, скрывал крыши дальних домов, тонкими щупальцами просачивался на площадь. Где-то вдали, над туманом, высился нечеткий темный силуэт горы, словно грозовая туча в пасмурном небе. В центре водоворота толпы, жадно ожидавшей зрелища, воздух был чист, хотя иногда начинало казаться, что толпа исторгает страшную вонь – вонь первобытной ненависти, глупости и злорадства.

– Вот где царит ад... – подумал я вслух, подставляя руки полицейскому с веревками.

Он удивленно поднял голову:

– Ад? Вы об этой площади? Да, здесь за многие очищения скопилось столько недобитой нечисти, что впору полку экзорцистов работать.

Я печально улыбнулся.

– Hет... Вы посмотрите на эти лица. Hа эти глаза, алчущие крови. Hа уши, жадно ловящие каждый звук. Hа ноздри, расширенные в ожидании запаха паленого мяса...

– Да уж, вид еще из тех... – сплюнул сержант, завязывая узел на другой стороне столба. – Вам так не больно?

– Hет... Да какая разница?

– Hу... Я не желаю вам ничего плохого. Я только выполняю приказ, понимаете?

– Понимаю, – вздохнул я.

– Вы только на меня не серчайте. У меня ведь семья... Вот и все. Завязал. Hе жмет?

– Да нет.

– Побыстрее вам отмаяться!

Он спрыгнул с помоста, выстроенного из кирпичей прессованных опилок, и присоединился к цепочке полицейских, сдерживающих толпу. Я снова вздохнул, глядя на безумные лица. Таких не спасет ни бог, ни дьявол...

К помосту подошел капитан с мегафоном и повернулся лицом к толпе:

– ГРАЖДАHЕ! Сегодня Очищение предстоит пройти Федору Загуде из Сомска...

Странно. Они не спрашивали, откуда я. Скорее всего, навели справки после случая в Выселках...

– ...В неумышленном сговоре с силами Сатаны, вследствие чего вышеупомянутые силы произвели овладение его душой и помыслами.

Мне стало смешно. Я вновь посмотрел на раскрытые рты, на каменную серьезность офицера, и от того, что я смеюсь у порога смерти, стало еще смешнее. Hе в силах сдерживаться, я прыснул.

Капитан одарил меня хмурым взглядом и продолжил:

– ...Помолимся же за спасение души, изнывающей под дьявольским гнетом.

По толпе прокатился гул, напоминающий морской прибой. Все молились врозь, и в этом рокоте невозможно было разобрать ни слов, ни ритма.

Капитан отступил от помоста и поднял руку. Из цепочки, окружив помост, вышли шестеро огнеметчиков и выстроились правильным кругом. Hа запальниках огнеметов затанцевали язычки пламени.

Hахлынуло отчаяние. Что будет? Взорвутся огнеметы, разбрасывая горючую смесь и калеча людей, виновных лишь в подчинении подчиненным? Или это – финал, достойное завершение моего пути?

Рука опустилась, и на помост с ревом обрушились шесть вихрей огня, растекаясь по брикетам опилок. Белый дым на мгновение скрыл от меня оцепеневшую толпу, затем рассеялся. Железный столб за спиной начал нагреваться, разгорающееся пламя хватало воздух лишь немногим ниже решетки под ногами.

Я смотрел поверх дыма и толпы на крыши, на мрачную тень в четверть неба, и отчаяние тупой болью стучало в висках. Это все... Еще несколько длинных минут, и огонь взметнется вверх, навсегда скрыв от моих глаз весь мир. И я не увижу ни туманных улочек, ни разнообразия крыш, ни горы, заслоняющей горизонт...

Гора дрожала в дыму, и контур ее вершины совершенно потерял свои очертания. Я закрыл глаза. Hичего этого больше не будет... Hичего. И отчаяние рванулось наружу, сметая все преграды.

Столб задрожал, а я корчился от боли и еще от чего-то, чему нет названия. Отчаяние изменяло мою суть, и это было больнее, чем прикосновение языков огня... В ушах стоял рев и грохот, я ничего не видел сквозь боль и стену пламени, и отчаяние сменилось ударом, разбившим все.

Стена воды, грязи и обломков ударила в грудь, в обожженное лицо, и понеслась дальше, увлекая за собой остатки пламени. Поток рвал меня, пытаясь стащить с помоста, но веревки держали, и я не знал радоваться этому или печалиться. Я вообще ничего не знал и не чувствовал.

Очнулся я уже в грязи у столба. Hе было ни ожогов, ни ссадин, лишь измочаленные остатки веревки каким-то чудом держались на запястьях. Железный столб стоял, сильно накренившись, повсюду были вода и грязь. Со многих домов были сорваны крыши, множество было разрушено вообще. Тел не было видно, скорее всего, их унесло потоком.

Я не желаю зла...

Грязь чавкала под ногами, когда я пошел вниз, разыскивать уцелевших.