Текст книги "Записки истребителя"

Автор книги: Анатолий Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

На предельной скорости Уткин настигает врага. Очевидно, он решил бить его во время выхода из пикирования. Однако, слишком увлекшись, Уткин не успел вывести свой самолет из крутого пикирования и врезался в землю...

Какая нелепая гибель! Такой опытный летчик – и так не рассчитать маневр. Ведь это недопустимо даже для новичка...

Но эти мысли, анализ действий Уткина пришли позднее. Сейчас же были только горечь утраты и обида за нерасчетливость командира, обида до слез. Но и это чувство вспыхнуло в уме лишь на одно мгновение, уйдя потом в подсознание какой-то тревожащей болью.

Главным было не сплоховать перед врагом, не стать вдруг слабее его. Увеличиваю угол пикирования, ловлю "мессера" в прицел и нажимаю гашетки. Он камнем падает вниз. Все! Но в это время к месту боя подходит еще четверка "мессершмиттов". Вшестером они нападают на наших ведомых. "Яки", непрестанно маневрируя, уходили из-под прицельного огня врага. Крутым боевым разворотом, "через плечо", набираю потерянную при преследовании высоту и устремляюсь на помощь товарищам.

– Ура! – закричал по радио обрадованный Филиппов.

Противник, заметив меня, приготовился к отражению атаки моего "яка". Этим воспользовался Филиппов. Он резко развернул машину, зашел "мессершмитту" в хвост и меткой очередью сбил его.

Остальные не решились продолжать бой и поспешно ушли...

...До наступления темноты остается один вылет.

Собираю восьмерку, в нее входят летчики трех эскадрилий. Едва мы успели подняться, как с командного пункта сообщили о приближении группы вражеских бомбардировщиков. Построив самолеты в два яруса, тороплюсь набрать высоту и встретить противника на подходе.

Со стороны Белгорода шла шестерка "юнкерсов" и девятка "хейнкелей", прикрытых звеном "мессершмиттов" и "фокке-вульфов".

"Довоевались, – подумал я. – Собрали всякой твари по паре..." Занимаю исходное положение со стороны солнца, Противник идет спокойно, видимо не замечая нас. Выбираю удобный момент для удара по "юнкерсам" и подаю команду: – За мной, в атаку! "Юнкерсы", отстреливаясь из пулеметов, бросают бомбы на свои войска и ложатся на обратный курс.

Мы атакуем бомбардировщика, отставшего на развороте и, не преследуя уходящих, наваливаемся на "хейнкелей".

С первой атаки нам не удалось даже расстроить их боевого порядка – так хорошо они шли. Но зато со второй один бомбардировщик загорелся, а другой, под битый, начал отставать. Одновременно от нашего звена отделился самолет. Это Филиппов.

– Занять место в строю! – приказываю Филиппову.

– Ранен. Разрешите идти домой, – передает он в ответ.

– Иди, прикроем.

Атака по "хейнкелям" продолжается. Истребителей же прикрытия связывает боем пара "яков". Они дерутся успешно.

После нашего третьего дружного удара "хейнкели" не выдерживают и, сбросив бомбы, начинают уходить на полном газу.

– Три есть, разрешите преследовать! – войдя в раж, кричит Егоров.

– Не разрешаю!

Перестраиваю боевой порядок эскадрильи для встречи возможных новых групп противника. Летчики быстро, не мешая друг другу, выполнили команду... Но вот уже кончается наше время прикрытия, а немцев нет. Вдруг слышу: Ястребок, видите южнее деревни рощу?

– Вижу.

– Штурмуйте по северной опушке. Там пехота, ждем атаки, – приказывала "земля", называя позывной командующего.

Построив эскадрилью в правый пеленг, с левым разворотом завожу ее на штурмовку. Опушка стремительно несется навстречу. По мере ее приближения становятся видны темно-зеленые фигурки гитлеровцев. Как много их! Нажимаю на гашетки. Пулеметные очереди режут воздух. Едва не задевая верхушек деревьев, замкнутым кругом проносится вся эскадрилья.

– Молодцы, истребители, – звучит голос с "земли". – Пехота шлет благодарность, прошу повторить заход!

– Бить до последнего патрона, – передаю команду и повторяю атаки одну за другой.

Зенитные установки немцев захлебываются в бессильной злобе.

Последняя атака... Короткая очередь – и на моем самолете пулеметы замолкли: патроны все. Перевожу машину в набор, позади, поливая врага огнем, один за другим проносятся остальные летчики.

– Работу закончили, – передаю по радио.

– Благодарю за...

Глухие удары по самолету прервали передачу с земли. Раненый мотор остановился. Сохраняя скорость, перевожу машину в угол планирования и направляю ее в сторону своей территории..

Под крылом, совсем близко, мелькает изрытая снарядами земля, одна за другой проносятся вражеские траншеи. Надо лететь еще хотя бы две секунды, хотя бы секунду... Но самолет, подчиняясь законам аэродинамики, теряет скорость и идет на посадку. Прикидываю место возможного приземления. Оно между траншеями, на "ничейной" земле. Еще мгновение – и посадка.

Быстро выскакиваю из кабины и, отбежав метров десять, бросаюсь в воронку. Пули, взрывая землю, стелются веером над моим убежищем. Попал, нечего сказать. Тут надо как следует поразмыслить. Освободившись от парашюта, приготавливаю пистолет и гранату – подарок комиссара Гаврилова. Вспомнились его слова: "На, командир, гранату, вози с собой, может, и пригодится". Вот уже год, как она была для меня своеобразным талисманом. Теперь граната может оказать неоценимую услугу, может быть, спасти: жизнь. Спасибо тебе, комиссар! Сквозь свист пуль и противное завывание мин слышу голоса: – Русь, сдавайся! "Сейчас сдамся, гады. Жаль, что граната одна", подумал я, снимая предохранительную чеку.

– Подходи, кому жить надоело! – И швырнул гранату в направлении голосов.

Раздался взрыв, но не такой сильный, как я ожидал.

Мне хотелось, воспользовавшись взрывом гранаты, выскочить из воронки и добраться до своей траншеи. Я при поднялся и тут же упал. Правая нога бессильно подкосилась.

Наша артиллерия открыла убийственный огонь. Одним из снарядов, очевидно, был выведен из строя пулемет, который не позволял мне высунуться из воронки Разрывы снарядов прижали к земле вражескую пехоту.

В этот счастливый для меня момент в воронку вскочил наш пехотинец, который и помог перебраться к своим.

Отправиться в госпиталь я не согласился и отлеживался в своей землянке. После каждого вылета Семыкин подробно информировал меня о положении дел, а вечерами мы по-прежнему анализировали проведенные бои.

12 июля в районе Прохоровки разыгрался ожесточенный танковый бой. С обеих сторон в нем участвовало до полутора тысяч танков. Танковый таран, как гитлеровцы именовали свой удар, не пробил нашей обороны. "Фердинанды", "тигры", "пантеры" топтались на месте, горели, подожженные нашей артиллерией, подрывались на наших минах. Лишь за один день этого сражения было уничтожено 400 фашистских танков и самоходных орудий.

До 15 июля фашисты продолжали безуспешные атаки, а два дня спустя наши войска, измотав противника, перешли в контрнаступление и к 23 июля отбросили его на исходные позиции.

Эти дни я пролежал с больной ногой и о боях знал по рассказам товарищей.

– Какая тишина, – говорит возвратившийся из госпиталя Кузьмин. – Будто и боев не было.

– Ого, не было, – смеется Орловский. – От эскадрильи рожки да ножки остались, а он – боев не было.

Иди посмотри, что за картина около Прохоровки да на Обояньском шоссе.

А картина была воистину неописуемая. Тысячи обгорелых танков, орудий, самолетов усеяли белгородские и курские поля...

Наша эскадрилья нанесла врагу большой урон, но и сами мы понесли немалые потери. Самолеты у нас были, но не хватало людей. Иные погибли, иные были ранены и не могли летать. Пожалуй, только Орловский да Аскирко не получили ни одной царапины.

– Я заговоренный, – шутил Аскирко. – Для меня немцы еще ни снаряда, ни пули не сделали.

Нас отводили в тыл, а навстречу нам, сотрясая землю, шли танковые соединения, артиллерийские бригады, летели авиационные полки, шла пехота. На их долю выпало развивать успех контрнаступления, гнать врага на запад.

В Никольских лесах под Воронежем мы получили десятидневный отдых, а после, погрузившись на транспортные Ли-2, полетели на формирование в далекий тыл, на Кавказ.

НОВАЯ ПЕРЕФОРМИРОВКА

Сразу же по прилету мы с головой окунулись в учебу. Нужно было досконально изучить новый тип самолета, освоить его в воздухе. Дело давалось тем успешнее, что бывалые наши люди хорошо знали авиационную технику, а молодые быстро перенимали их опыт.

Молодежь мы старались подобрать получше – порасторопнее, посмелее, а главное, любящую самолет и рвущуюся в бой. Однажды, когда после полетов я направлялся в общежитие, ко мне подошли два летчика запасного полка. Оба крепыши, с мальчишескими задорными лицами, но строгими и умными глазами. Один из них, считавшийся, видимо, вожаком, твердо отрапортовал: – Младший лейтенант Мотузко. Разрешите обратиться?

– Слушаю вас.

Младший лейтенант стал жаловаться, что он и его товарищ не попали в наш полк, а им очень хочется на фронт и побыстрее. Мы, говорил он, приехали сюда не для того, чтобы сидеть и ждать, в то время когда вся страна воюет, а побыстрее влиться во вновь формирующуюся часть...

– Сидим здесь в тылу, в город показаться стыдно. Если можно, возьмите нас хоть сверх комплекта, – закончил он.

– А драться будете хорошо?

– Грудь в крестах или голова в кустах, – отчеканил Мотузко.

Мне вспомнилось как самому хотелось на фронт в первые дни войны, мое первое представление комиссару полка, когда я тоже был младшим лейтенантом и почти так же, как этот парень, отвечал на вопрос комиссара. Я пообещал Мотузко и его товарищу Сопину, что замолвлю за них слово перед начальством.

Через два часа новички были зачислены в мою эскадрилью, а Мотузко к тому же стал моим ведомым-напарником.

...Комплектование закончено, техника изучена – мы снова летим на фронт.

Веду эскадрилью через Кавказский хребет. Вспоминаю свой первый полет над горами в начале войны.

Но тогда и самолеты были хуже, и опыта меньше. Но путь оказался труднее, чем я думал. Горы были окутаны дождевыми облаками, в ущельях лежали туманы. Девятка истребителей вытянулась в кильватер. Надо было смотреть и смотреть. Постепенно горы начали опускаться. От Пятигорска потянулись степи Северного Кавказа. Наконец вдали темной лентой мелькнула Кубань.

После заправки взяли курс на Новочеркасск. Метеорологи обещают плохую погоду, но мы не очень прислушиваемся к их предупреждениям. Преодолели же горы, а это потруднее.

Проходя Тихорецк, прямо на курсе встречаем полосу низкой облачности и осадков. Они прижимают к земле, что не сулит ничего хорошего. К счастью, обходится без серьезных происшествий.

Высокий правый берег Дона в районе аэродрома закрыт туманом. Посадка невозможна. Идти на Батайск? Но оказывается, что и там область тумана. Иду на Азов в расчете встретить по пути пригодную для посадки площадку. Топлива остается на десять минут, под нами как назло ни одного луга, а только пашни и пашни, пропитанные дождями. Наконец, близ берега Азовского моря, у Кагальника, мелькнули стога сена.

Луг. Убираю газ и с ходу иду к земле. Самолеты садятся благополучно.

– Еще бы десять секунд – и сидеть мне в подсолнухах, – говорит возбужденный Кузьмин. – Только хотел газ убрать, а двигатель сам остановился, в баках бензина ни капли.

– Да и у меня осталось не больше чем на зажигалку, – шутит Аскирко.

Ужинали у гостеприимных казаков, как говорили в то время фронтовики, по "бабушкиному аттестату".

У них же и ночевали. Председатель колхоза организовал охрану самолетов. С аэродромом связались по телефону. Пришел бензозаправщик с горючим, и мы перелетели на аэродром. А оттуда при хорошей погоде на фронт.

НАД УКРАИНОЙ

Войска готовились к форсированию Днепра. Мы достаточно хорошо представляли, сколько дел в связи с этим ляжет на нас, летчиков, и упорно тренировали молодых воинов. В эти дни я ближе узнал Мотузко не только на земле, но и в воздухе. Энергичный, подвижный, сметливый, точный, он мало в чем отставал от бывалых истребителей. Его отличала скромность в отношениях с товарищами, привязанность к людям. Была уверенность, что друга в беде он никогда не бросит.

Однажды вечером на построение полка вынесли полковое знамя. Командир сказал, что наступило время сражения за Днепр, и призвал к стойкости и упорству.

Взволнованные стояли летчики. Они понимали, что эта торжественная минута полна большого смысла, от них потребуется огромное напряжение сил...

– Завтра будем драться? – спрашивает меня Мотузко.

– Обязательно.

Мотузко, не желая показать волнения, старался говорить как можно спокойнее, разговор о предстоящих боях заводил издалека. Но разве скроешь волнение, тем более от человека, который некогда сам ярко пережил подобное? На рассвете получили боевую задачу – прикрыть от истребителей противника соединение пикирующих бомбардировщиков, участвующих в сосредоточенном ударе по правому берегу Днепра с целью захвата на нем плацдарма. Колонну пикировщиков "Петляков-2" вел командир соединения выдающийся летчик генерал Полбин.

На подходе к Днепру встретили облачность. Слышу команду Полбина: "Бить всем, истребителям подавить зенитный огонь!" Потянувшиеся было в небо частые огненные струи трассирующих пуль и снарядов начали быстро редеть и гаснуть от наших ударов. Над целью появилась ведущая девятка "петляковых". За ней вторая, третья, четвертая... Нескончаемый поток бомбардировщиков закрыл небо между деревнями Мишурин Рог и Бородаевка. Падают десятки, сотни бомб, сотрясая окрестность, поднимая вверх огромные земляные фонтаны, уничтожая фашистскую нечисть. Через несколько минут на земле не видно ни артиллерии, ни танков, ни даже траншей противника. Все затянуло черным дымом, пылью да ослепительным пламенем горящих машин. А бомбардировщики идут и идут...

Наши наземные войска захватили на правом берегу хороший плацдарм и прочно закрепились на нем.

Л ночью танковый десант овладел важным железнодорожным узлом Пятихатка.

После вылета летчики делились своими впечатлениями, словоохотливые пересказывали одно и то же по нескольку раз. Я был доволен, что первое крещение прошло без воздушного боя: надо, чтобы люди привыкали к переднему краю постепенно.

Но вскоре пришлось испытать и бои. Они завязывались то в одном, то в другом месте, где авиация противника стремилась воспрепятствовать наступлению наших наземных войск. Молодые летчики обретали опыт, учились хладнокровно отражать удары немцев и дерзко атаковывать.

Как-то мы получили задание прикрыть переправу на Днепре. При подходе к переправе замечаю девятку бомбардировщиков "Хейнкель-111". Фашисты шли под сильным прикрытием "мессершмиттов". Принимаю решение атаковать "хейнкелей", пока они не встали на боевой курс. Четверка Семыкина должна связать "мессершмиттов", а моя – нанести главный удар по боевым порядкам бомбардировщиков. Молодым летчикам еще не приходилось участвовать в бою с бомбардировщиками, столь сильно прикрытыми истребителями. Хорошо бы провести его как показательный, конечно, в пределах возможного.

Выйдя на исходную позицию, подаю команду: "За мной, в атаку!" – и устремляюсь на флагманский самолет. 37-миллиметровый снаряд угодил по кабине "хейнкеля". Первая атака увенчалась успехом. Во второй атаке стараюсь показать, как подходить к плотному строю бомбардировщиков, прикрываясь одним из них.

В результате повторной атаки падает на землю и второй вражеский самолет.

Отойдя в сторону, приказываю молодым летчикам атаковать отставшего бомбардировщика и корректирую их действия. Настойчиво и стремительно повел за собой Аскирко пару необстрелянных летчиков. Атака.

Еще атака – и вспыхнувший "Хейнкель-111" вошел в глубокое пикирование.

На земле мы разобрали проведенный бой. Урок был чрезвычайно поучителен.

К вечеру был получен приказ прикрыть эту же переправу от ночных бомбардировщиков. Ночной бой особенно сложен, поэтому в группу отбирали наиболее подготовленных. Над переправой мы появились с наступлением сумерек. Первые десять минут были безрезультатными, казалось, немцы не прилетят и наша предупредительность напрасна.

И вдруг совсем рядом разорвалось несколько зенитных снарядов. Сомнений нет: артиллеристы бьют по бомбардировщикам, а я их не вижу. Снижаюсь и тут же над собой замечаю силуэты тяжелых машин. Маскируясь темнотой, атакую снизу почти в упор.

Как только я открыл огонь, к моему самолету потянулись трассы пуль с нескольких бомбардировщиков.

Почти одновременно ударили крупнокалиберные пушки наших истребителей. Одновременной атакой мы "приземлили" сразу трех стервятников.

Темнота мешала проводить согласованный удар, и в дальнейшем каждый из нас дрался самостоятельно.

Вскоре фашисты исчезли. На земле, освещая окрестность, горело семь "хейнкелей"...

Наземные войска продвигались вперед. Левым крылом они подошли к Кривому Рогу, а правым заняли город Александрию. Мы перелетели на аэродром Пятихатки.

На нашем участке линия фронта представляла собой, как тогда в шутку говорили, "штаны": фланги узкими коридорами выдались вперед, в то время как центр значительно отстал. Противник решил воспользоваться выгодной для него конфигурацией переднего края и срезать выступы. Срочно он начал подтягивать танковые резервы.

Погода в ноябре установилась плохая, но, несмотря на это, мы непрестанно ведем разведку. Перегруппировка вражеских сил не должна оставаться незамеченной, иначе она может оказаться чреватой большими неприятностями.

Танковая армада немцев нависла над нашим левым крылом от Желтых Вод до Кривого Рога и далее до Пятихатки. Бронированные машины врага нацелили жерла своих пушек на наш передний край. При появлении советских истребителей гитлеровцы открывали сильный зенитный огонь.

Сомнений не было: фашисты решили наступать. Но почему они так долго выжидают на исходных позициях? Выжидают день, второй, третий. Ведь наши штурмовики их не щадят. Впоследствии выяснилось, что "тигры" и "пантеры" не имели горючего. Желанные для них эшелоны с цистернами бензина благодаря усилиям украинских партизан пошли под откос. Фашисты стали подвозить горючее на автомобилях. С утра и до полной темноты штурмуем автоколонны. Дорога от Лозоватки до Беленихина полита бензином и горит, горит.

Возвращаясь однажды после штурмовки, я заметил большое скопление немецких танков. Это был не обнаруженный еще нами резерв противника. Нужно установить количество машин. Решаю выполнить задачу вместе со своим ведомым.

Летим на высоте 100 – 150 метров. Под нами незамаскированные, вне укрытий, камуфлированные под осеннюю траву танки. Фашисты не замедлили открыть ураганный огонь. Маневрируя в разрывах, пытаюсь сосчитать и запомнить расположение машин. С первого раза это не удается. Идем на второй заход, но и он не приносит полных данных. Надо отважиться на третий...

Вот теперь мы, кажется, рассмотрели все. Можно лететь на аэродром.

Но что это? Глухой удар – и самолет становится малопослушным. Из-за сильной тряски с большим усилием удерживаю ручку управления. А пулеметы и зенитки врага осыпают градом пуль и снарядов. С невероятными усилиями вышел из зоны обстрела. Пересекаю линию фронта. Теперь уж не страшно: я над своими.

Механики обнаружили в стабилизаторе большую пробоину от зенитного снаряда. Она и создавала тряску рулей глубины.

– Опять прямой попала, товарищ командир. Помните, как на Дону? говорит Закиров.

Павлычев, со свойственной ему смекалкой, осмотрел пробоину, определил калибр снаряда.

– С этим играть нельзя. Вы действительно в сорочке родились. Но один раз счастье, другой – счастье, а на третий оно может и подвести, – заключил он.

– Ничего не поделаешь – война. Тут не только ранить, но и убить могут. Или увидел немца, так уходи?

– Уходить не надо, но и на рожон лезть не следует...

Приехала передвижная авиаремонтная мастерская, и к утру самолет был в полной готовности.

...После боев за захват и расширение плацдармов на правом берегу Днепра на фронте установилось затишье.

Мы накапливали силы для нового удара, а немцы не могли наступать. У них не было горючего, а без горючего танки, естественно, не шли.

Пауза продолжалась около месяца. Наконец, она закончилась, и наши войска снова перешли в наступление.

Танки в двух направлениях прорвали оборону противника, устремляясь правым крылом на Знаменку, а левым – на Ингуло-Каменку.

Наступление застало немцев врасплох. Почти не встречая серьезного сопротивления с их стороны, мы удерживаем полное господство в воздухе. Но 28 ноября фашистское командование подбросило сюда части бомбардировочной и истребительной авиации.

К вечеру этого же дня западнее Александрии появились пятнадцать "хейнкелей" под прикрытием четырех "фокке-вульфов". Я решил атаковать бомбардировщиков шестеркой, а парой связать истребителей.

В первой стремительной атаке нам удалось сбить три тяжелых машины, а во второй – "фокке-вульфа".

Прочерченная им в темном вечернем небе огненная полоса явилась как бы сигналом к паническому отступлению фашистов. Беспорядочно разгрузившись от бомб, бомбардировщики стали уходить восвояси.

Нет, так мы вас не отпустим! Аскирко вырывается вперед и, приблизившись вплотную к "хейнкелю", выпускает две очереди. Бомбардировщик, потеряв хвостовое оперение, начал беспорядочно падать. Одновременно с ним пошел к земле и второй "хейнкель", подожженный меткой очередью Мотузко.

– Молодец, Мотузко, – подбадриваю его по радио.

Фашистская группа потерпела полный разгром. Остатки ее обращаются в бегство. Наступившая темнота осложняет преследование врага: молодые летчики с трудом выдерживают боевой порядок. Включив аэронавигационные бортовые огни, увожу эскадрилью на свой аэродром.

Бой этот явился для нас поучительным. Он еще раз подтвердил, что оружие ведомого нужно использовать наравне с оружием ведущего. До этого задача ведомого сводилась обычно только к охране хвоста ведущего от возможных атак истребителей противника. Сам же ведомый почти не стрелял, вследствие чего боевые возможности группы истребителей снижались наполовину.

Больше и больше стал я задумываться над вопросами тактики уничтожения бомбардировщиков неприятеля. Накопленный опыт, желание воевать лучше энергично толкали на это. Да, в группе истребителей можно и нужно усилить огонь за счет использования оружия ведомых. С этой целью боевой порядок во время атаки следует перестраивать из фронта в сильно вытянутый пеленг. Тогда ведущий будет находиться под постоянным огневым прикрытием ведомого, а ведомого в свою очередь прикроет позади идущий самолет второй пары.

Командир звена и эскадрильи должен строить свой маневр с таким расчетом, чтобы ведомый мог свободно маневрировать при занятии исходного положения для прицельной стрельбы. Ведущий обязан хорошо знать и всегда помнить, что сохранение боевого порядка истребителей в воздушном бою зависит не только от его тактической грамотности, но и от умения хладнокровно, спокойно командовать боем. Некоторые летчики над своей территорией хорошо пилотируют, отлично водят группы по маршруту, но стоит лишь перейти линию фронта, как они теряют самообладание, подают нечеткие, нервозные команды, а ведь это незамедлительно сообщается летчикам всей группы. От такого командира может оторваться даже самый отличный ведомый, а летчики группы будут вынуждены вести бой самостоятельно, теряя между собой огневое взаимодействие. Ведущий в этом случае превращается в отдельного воздушного бойца...

...К половине декабря наши наземные войска заняли Ингуло-Каменку и завязали бои на подступах к Кировограду. Пытаясь остановить наступление, противник бросал в контратаки пехоту, танки и множество авиации. Завязались тяжелые схватки на земле и в воздухе.

Когда немцы успешно наступали, они мало внимания обращали на то, как воюет их противник. Но, терпя неудачи, испытывая поражение, они вынуждены были изучать наши тактические приемы. И надо сказать, немцы делали это не без пользы для себя. Все чаще уходили теперь они от нас безнаказанными или с незначительными потерями.

Нужно было подняться на новую ступень, заняться разработкой новых боевых порядков. Стали тщательно продумывать каждый маневр, предварительно вычертив его на бумаге. Так мы пришли к выводу, что прикрывающая группа должна занять иное место по отношению к ударной. Раньше группа прикрытия находилась на одной линии с ударной в направлении на солнце, поэтому противник, маскируясь в солнечных лучах, мог подходить незамеченным. Перенеся прикрывающую группу в противоположную по отношению к ударной сторону, можно было ликвидировать возможность скрытого подхода вражеских истребителей.

Вскоре нам удалось проверить это на практике.

Эскадрилья получила задание охранять наземные войска в районе Ингуло-Каменка и Батызман. Группу прикрытия, состоящую из четырех истребителей, возглавлял Семыкин, я – ударную.

Противник, так же, как и раньше, маскируясь в ослепительных лучах солнца, в первой группе послал истребителей, во второй – бомбардировщиков. Но "фокке-вульфы" были вовремя замечены четверкой Семыкина и, попав под ее стремительную атаку, потеряли два самолета.

Ударная четверка атаковала "юнкерсов" на встречных курсах. Бью по флагманской машине. От удачного попадания крупнокалиберных снарядов она начала разрушаться. Второго "юнкерса" сбивает Мотузко.

Проскочив через боевой порядок бомбардировщиков, атакую с нижней полусферы. С предельно короткой дистанции открываю огонь по "юнкерсу". Длинная пулеметная очередь закончила его существование.

Потеряв ведущего, бомбардировщики стали спасаться бегством. Этим воспользовался Аскирко и своей парой сбил еще два самолета.

Бой показал, что малейшее изменение наших боевых порядков вводит противника в заблуждение, а нам приносит успех.

...В конце декабря 1943 года советские войска заняли Кировоград. Снегопады и метели сковывали действия нашей авиации, но, несмотря на это, мы всеми силами помогали пехотинцам, танкистам, артиллеристам.

На этом рубеже я испытал еще одно большое горе потерял Орловского. На краснозвездных крыльях истребителя ему хотелось дойти до Берлина, чтобы свести с врагом последние счеты. Но путь его оборвался на Украине...

Звено Орловского вступило в бой с восемнадцатью истребителями противника. Оно дралось геройски и умело – сбило пять самолетов, но и само потеряло три.

Одной из сбитых машин была машина Орловского.

Тяжело раненный, он нашел силы выброситься на парашюте, но приземлился в расположении врага.

На изрешеченном истребителе на свой аэродром прилетел один лишь Аскирко. Он спасся чудом.

Зима в 1944 году на Украине была удивительно не похожей на зиму – то дождь, то снег, то снег с дождем вместе. Дороги размякли, раскисли. Наземные войска ограничивали свои действия артиллерийской перестрелкой и поисками разведчиков. Активнее работала авиация.

Однажды утром Семыкин и Будаев обнаружили у деревни Яковлево новый аэродром противника с большим числом "фокке-вульфов". Командование приняло решение штурмовым ударом истребителей уничтожить немецкие самолеты прямо на аэродроме. Полк истребителей вести поручили мне.

Выслав вперед пару разведчиков, я повел главные силы. Когда мы подходили к линии фронта, разведчики донесли, что аэродром пуст, "фокке-вульфы", видимо, улетели на штурмовку. Наши войска не подвергались налету вражеской авиации, значит, противник был где-то в воздухе, возможно, поблизости.

Перестраиваю боевой порядок для боя с истребителями врага в воздухе. На пути снеговая туча. Пройдя ее, мы лицом к лицу встречаемся с "фокке-вульфами".

Подаю команду:

– Атаковать звеньями всем одновременно!

Двадцать четыре наших истребителя устремляются на врага. Немцы не ожидали встречи и на какое-то мгновение замешкались. И воистину в бою промедление смерти подобно. С первой же атаки мы сбили два "фокке-вульфа".

Однако наш стремительный удар не обратил гитлеровцев в бегство. Ко второй атаке они успели приготовиться. Завязалась воздушная схватка. Как всегда, молча дерется Рыбаков. Его звено сбивает двух фашистов. Спокойно и выдержанно командует эскадрильей Медведев. С мальчишеским задором атакует Ерофеев.

Он кричит по радио своему противнику:

– Тебе надоело жить! Молись, если в бога веруешь!

И решительно наседает на "фокке-вульфа". Фашистский летчик пытается уйти, но Ерофеев вдогонку посылает две пулеметные очереди. Они решают исход поединка. Справа, слева от меня проходят пулеметные трассы, в эфир несутся команды, приказания, угрозы.

Наконец, немцы не выдерживают. Потеряв семь самолетов, они бегут, стараясь укрыться за снеговой завесой. Мы еще не успели собраться, как из-за облаков неожиданно появился "фокке-вульф". Стремительно он зашел в хвост несколько отставшего самолета Ерофеева.

Помогать поздно. Кто-то кричит:

– Ерофеич, на хвосте "фоккер"!..

Ерофеев хотел уйти переворотом, но, когда его самолет лег на спину, длинная пулеметная очередь фашиста прошила машину.

Еще одна потеря...

...Идут дни. Мы летаем довольно часто – разведка, штурмовка, воздушные бои. На земле распутица, грязь.

На дорогах – ни с нашей стороны, ни со стороны противника – почти никакого движения. Машины просто не могут преодолеть такого бездорожья, ну а лошади...

Да и лошадям оно не под силу. Кажется, сама природа сказала воюющим сторонам: "Стойте и ждите". И они стоят и ждут.

Так ли? Стоят и ждут немцы, а наши ждать не намерены. Именно в распутицу и бездорожье готовятся нанести советские войска новый удар по врагу.

Два фронта – 1-й и 2-й Украинские – вскоре перешли в наступление и стали замыкать в кольцо корсунь-шевченковскую группировку немцев. Тогда еще никто не знал, что начатое в исключительно трудных условиях весенней распутицы наступление выльется для нас в замечательную победу, а для немцев – в трагическое поражение. "Второй Сталинград" – так назовут впоследствии эту блестящую операцию и наши и немцы: наши за размах успеха, немцы – за тяжесть поражения.

Назовут... А пока идут упорные бои. Наши войска с большим трудом продвигаются вперед. Мы, летчики, выполняем самые разнообразные задачи: сопровождаем транспортные самолеты, подвозящие передовым частям боеприпасы, горючее, продукты питания, прикрываем танки, ведем разведку, штурмуем живую силу противника...

Снегопады, дожди, туманы осложняют наши действия. В не меньшей мере мешают они и противнику. Но, несмотря ни на что, летаем и мы и летают немцы. Однако погода берет свое. Особо приметных боев, отложившихся ярко в сознании в период Корсунь-Шевченковского сражения, мне проводить не привелось, а о рядовых, обычных рассказывать не представляет интереса.

Разгромив фашистов под Корсунь-Шевченковским, наши войска устремились дальше на запад. Это был поистине небывалый поход. Пехота двигалась по колено в грязи. Танки погружались в месиво из грязи и снега по самые днища. Грязь захлестывала лафеты орудий.